Один шаг

72-15 ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ

Ничто не предвещало, что этот день не будет похож на другие. Как обычно, Тимофей Иванович Кистенев, поднеся ко рту блестящую чашечку микрофона, повторял ровным, сиплым голосом: «Береза на приеме, слушаю вас, семьдесят два — пятнадцать». Как обычно, 72–15 запросил условия посадки, и Тимофей Иванович, скося глаза в сторону ровного поля, — не забрела ли туда чья-нибудь шальная корова — сообщил, какой ветер и какие облака и что посадку он разрешает.

Как всегда вот в такие же летние, с устоявшейся жарою дни, он вышел на дощатое, уже нагретое крылечко и, прищурив вылинявшие острые глаза, посмотрел в ту сторону, откуда вот уже несколько лет подряд прилетал в эту пору небольшой грузопассажирский самолет.

Аэропорт был маленький, тихий и как бы заброшенный. На поле росли высокие, некошеные травы. Пригретые солнцем, они душно и пряно пахли. Вдали, на три стороны от поля, виднелась темная, неровная каемка лесов, четвертая же сторона оставалась открытой, и там, километрах в пяти от аэропорта, лежал тоже тихий и тоже маленький деревянный городок Вязовск.

Раз в сутки оттуда приезжали на автобусе-попрыгунчике немногочисленные пассажиры, большей частью командированные в областной центр. Они усаживались на длинную скамейку возле одноквартирного стандартного домика, громко именуемого аэровокзалом, и продолжали начатые в автобусе житейские разговоры, пока помощник Тимофея Ивановича радист Саша не выходил на крылечко и не объявлял торжественно и значительно:

— Товарищи, самолет на подходе, можно приготовиться!

Саша был юн и фигурой напоминал статую физкультурника в городском парке. Он любил хвастаться перед девчонками своей работой и рассказывать о происшествиях, которые случались или могли случиться в их захолустном аэропорту.

Тимофей Иванович, напротив, больше думал о том, как бы, упаси бог, не приключилось чего в его дежурство. Был он уже в летах, высок ростом и своей тощей, сутулой фигурой не походил ни на одну статую в городском парке.

В маленьком Вязовске почти все жители знали друг друга. Тимофей Иванович окинул беглым взглядом вышедших из автобуса пассажиров: кивнул шоферу Вите, поздоровался с франтоватым, пахнущим парикмахерским одеколоном бухгалтером Петром Петровичем, без особого удовольствия пожал снисходительно протянутую руку заведующего горкомхозом Кулябко, облаченного в парусиновый полувоенный китель, остальным ответил на приветствия, вяло приложив бугристые пальцы к козырьку форменной фуражки.

Дребезжа разболтанными от старости частями, подъехала райкомовская «Волга», развернулась и умчалась, оставив инструктора Рязанова, круглолицего, совсем еще молодого человека в прохладной парусине, старавшегося держаться в соответствии с занимаемой должностью — спокойно и веско.

В обычный день Тимофей Иванович не отказал бы себе в удовольствии поговорить с прибывшими о том, о сем, а заодно и выспросить незаметно, что это за незнакомый мужчина в синей шляпе, так увлекшийся книжкой, что продолжал читать ее на ходу. Но, как уже говорилось, это утро не было похоже на другие: резко и требовательно зазвонил телефон, раздался громкий голос Саши: «Вас, Тимофей Иванович!», и Кистенев заторопился в радиорубку, недоумевая, кому понадобился он в шесть часов утра.

Наверное, звонили издалека, слышно было плохо, и Тимофей Иванович все время переспрашивал, надрывал голос до хрипа, а некоторые слова повторял по буквам.

— Ну, что там, товарищ Кистенев? — начальственным тоном спросил инструктор райкома.

Тимофей Иванович вяло махнул рукой.

— Да из Залесской больницы, больную везут. Просят задержать самолет.

— Задержать самолет? — Реденькие, белесые брови заведующего горкомхозом Кулябко поползли кверху. — Ишь, куда хватили!

— Ого, сорок километров, да по такой дороге! — На оплывшем лице бухгалтера появилось деловое выражение. Он энергично вытащил из карманчика часы и, мельком взглянув на время, с хрустом захлопнул крышку. — Часик езды, если не все два!

— Гм, да… — неопределенно хмыкнул инструктор райкома. Он торопился на совещание, которое начиналось сегодня в девять.

Человек в шляпе ничего не сказал, а лишь обернулся к Тимофею Ивановичу и закрыл книжку. Промолчал и четвертый пассажир, приехавший автобусом, — нездешняя студентка, проходившая практику на Вязовском овощесушильном комбинате. Она лишь насторожилась, тряхнула подстриженными густыми волосами и в упор посмотрела на Сашу: с ним она несколько раз встречалась в парке на танцевальной площадке, но так и не познакомилась.

— Сейчас свяжусь с начальником отряда, как он распорядится, — нехотя объявил Тимофей Иванович.

В городе он слыл человеком мелочным и точным.

— А помнишь, — бухгалтер, казалось бы без причины, расхохотался, — помнишь, Тимофей Иванович, как ты первого с самолетом обставил… Запамятовал, когда это было точно — в мае или июне?

Тимофей Иванович, хотя и гордился втайне этим происшествием, однако рассказывать про него во всеуслышание не любил — надоело — и поэтому обронил сухо:

— Что было, Петр Петрович, то быльем поросло.

А было так. Когда однажды позвонили из райкома, что первый секретарь задержится минут на десять, Тимофей Иванович ответил, что семеро одного не ждут, и отправил самолет точно по расписанию. Секретарь приехал как и обещал, сгоряча хотел было накричать на дотошного начальника аэропорта, но вместо этого расхохотался и махнул рукой: «Правильно, Тимофей Иванович! Нашего брата к порядку только так и приучишь!» И, пожав руку почувствовавшему себя героем Кистеневу, уехал не солоно хлебавши.

Этот случай, широко известный в городе, позволял предположить, что и на сей раз самолет отправится минута в минуту.

— А может, того… — бухгалтер с хитрецой подмигнул Тимофею Ивановичу. Он вообще не мог долго находиться в бездействии и все время суетился, двигал руками, носом-пуговкой и пухлыми, как у девочки, губами. — Может, того, не стоит тревожить начальство?

— Плохо понял тебя, Петр Петрович. — Кистенев исподлобья посмотрел на гладко выбритый, слоеный подбородок бухгалтера.

— Ну, будто и не было этого звоночка из больницы… Видишь ли, срочное задание… Отчет! — Он звонко хлопнул розовой ладошкой по портфелю.

— Что, у нас санитарной авиации в области нету, чтобы рейс задерживать! — поддакнул басом заведующий горкомхозом. — Безобразие какое-то… Лететь надо, и все!

— Вот, вот, — закивал головой бухгалтер. — Именно!

— Как это лететь?! — петушиным от напряжения голосом крикнул Саша. — Человеческая жизнь в опасности! А вы лететь!

— Расписание на транспорте, товарищ Печкин, есть закон, и нам с тобой поручено его соблюдать, — сухо оборвал Сашу Тимофей Иванович.

— Простите, — неожиданно вмешался в заговор человек в шляпе. — Не могу я узнать, кто и чем болен?

— Девчонка, одиннадцать лет. Говорят, осложнение какое-то после… по-лио-миелита. — Тимофей Иванович по складам выговорил трудное слово.

Человек в шляпе побледнел и стал неловко, глядя куда-то поверх людей, засовывать книгу в портфель. Портфель был почти пустой, но книга туда не лезла.

— Самолет будет задержан?

— Эго как начальство распорядится, — казенным голосом ответил Тимофей Иванович, и человек так и не понял, хочет Кистенев задержать самолет или нет.

Тимофей Иванович не хотел. Он торопился домой, сегодня вечером должны были прийти гости и он мечтал их угостить свежей рыбой, а для этого надо было ехать автобусом километров пятнадцать, потом топать пешком к лесному озеру, брать у обходчика тяжелый челнок и, отталкиваясь шестом от илистого дна, передвигаться с места на место — авось, где клюнет… Автобус уходил в семь тридцать, и если самолет задержится…

— Простите, вы не сможете меня соединить с больницей, откуда вам звонили?

Тимофей Иванович искоса посмотрел на человека в шляпе.

— А вы, собственно, кто такой будете, товарищ хороший?

Человек в шляпе колебался не больше секунды.

— Доктор…

— Гм… Вот как… Ну, что ж, попробую.

Тимофей Иванович терпеливо и долго крутил ручку допотопного, похожего на ящик для писем телефона, сосредоточенно дул в микрофон, повторяя через равные промежутки времени «аллё! аллё!», пока наконец не раздался в ответ далекий, едва различимый голос.

— Действуйте, ежели что получится. Больница на проводе, — сказал Тимофей Иванович.

Доктор взял трубку, теплую от руки начальника аэропорта, и тоже начал кричать густым тенором, переспрашивая и требуя уточнений.

— Почему вы не вызвали самолет вчера?! — строго спросил доктор. Теперь он был без шляпы, и солнце освещало его седую, густую шевелюру, крупный нос и длинные, напряженные пальцы, охватившие с силой деревянную ручку трубки.

— Там у нас молодой врач. Только прошлой осенью на работу направили, — сказал инструктор райкома, словно оправдываясь.

Доктор чуть кивнул ему массивной головой, не прерывая разговора с больницей.

— Самолет необходимо задержать, — объявил он, подняв на Тимофея Ивановича серые, слегка навыкате глаза.

Тон, которым это было сказано, начальственный и не допускающий возражений, задел Тимофея Ивановича («Вот еще нашелся командир!»), и он решил поставить этого командира на место, но, встретившись с встревоженными и умными глазами доктора, остыл и лишь проворчал недовольно:

— Вот соединюсь с начальником отряда…

— Мне нужно поговорить с сопровождающим врачом. Где находится больная? — Доктор уже не просил, а распоряжался.

Тимофей Иванович досадливо пожал плечами.

— Это мы сейчас. — Саша обрадовался, что может тоже помочь доктору. — Мигом. — И он начал крутить ручку телефона.

— Машка! Чего это ты так долго не отвечаешь? Здравствуй! Послушай, Машка. К нам из Залесского везут больную. Девчонку! Знаешь, она умереть может. Тут у нас доктор, (он прикрыл рот рукой) да не Дмитрий Андреевич, а другой, наверное, приезжий. Ему надо поговорить с тем врачом, что везет больную… Не врач, а сестра?.. Откуда ты знаешь? Кажется, сестра с ней едет, — зажав ладонью микрофон, сообщил Саша. — В общем так узнай, где сейчас карета скорой помощи, скажи, чтоб сестру к телефону позвали. И вообще следи за линией — экстренный случай, серьезно!

Рация в авиапорту стояла маломощная, и с областным центром приходилось разговаривать только морзянкой. Тимофей Иванович дробно и быстро стучал ключом, потом прислушивался к писку, принимая на слух и тут же в уме складывая в слова тире и точки.

— С начальником отряда, — шепнул Саша.

Через раскрытую дверь он видел всех пассажиров: встревоженную девушку-студентку, молодого инструктора райкома, сосредоточенно рассматривавшего остроносые туфли, надетые ради поездки; будто отсутствующего доктора с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Рядом переминался с ноги на ногу бухгалтер, и его рука мерно колыхалась в такт доносившейся из репродуктора песенке. Заведующий горкомхозом Кулябко, напротив, стоял неподвижно и мрачно, глубоко заложив руки в карманы кителя.

— Самолет приказано задержать! — официальным голосом объявил Тимофей Иванович.

— Квод эрат демонстрандум, — облегченно улыбнулся доктор.

— Безобразие! Не могут прислать санитарную авиацию! — повысил голос заведующий горкомхозом. На фоне летного поля отчетливо выделялась его сухощавая фигура с маленькой головой, увенчанной черной кепкой с пуговкой.

— Значит, не могут, ежели не высылают. — Тимофей Иванович не привык обсуждать распоряжения начальства.

— И все-таки, Тимофей Иванович, странно как-то получается, — возбужденно сказал бухгалтер, источая одеколонный запах. — Попробуй задержи из-за одного человека поезд — ничего не выйдет. Голову даю на отсечение! А самолетик — пожалуйста! — И Петр Петрович стремительно развел в стороны короткие, толстые ручки.

— Именно, — согласился Кулябко, не меняя позы.

— А если что случится?! — впервые заговорила девушка-студентка. — Самолет отправится в срок, а тут беда!.. Да как бы мы тогда друг на друга смотрели? Как спать могли б? — Глаза ее расширились и были, как два черных камешка, вынутых из воды.

— Ладно, не кипятись, — ворчливо сказал Тимофей Иванович, — задержится самолет… Иль не слышала?

…72–15 прибыл вовремя. Второй пилот распахнул дверцу и бросил на траву коричневый бумажный мешок с почтой. Кто спокойно, кто чуть пошатываясь, сошли пассажиры, кивнули знакомым и дружно ринулись к автобусу. Был воскресный день, и все спешили по домам.

— Ну, что, загораем? — лениво спросил первый пилот, еще в воздухе предупрежденный о задержке.

Он вышел в расстегнутой голубой рубахе, без фуражки и кителя, который по-домашнему висел на спинке кресла.

— Маленько придется, — согласился Тимофей Иванович. — Ко мне пойдешь?

— Благодарствую. Я лучше подышу.

Он лег в тени самолета в траву, лицом к небу.

— Гроза будет, — сказал Тимофей Иванович.

— Предупреждение передавали? — не поворачивая головы, спросил пилот.

— А на что мне оно, предупреждение? Старые кости ломит, прогноз лучше любой метеостанции.

— И то верно.

Тимофей Иванович сдал второму пилоту почту и вернулся к своему стандартному домику, выкрашенному в веселый голубой цвет; начальник аэропорта весной сам малярничал тут вместе с Сашей.

— А местов хватит? — заведующий горкомхозом наконец вынул руки из карманов, чтобы достать папиросу. — А то получится, что ее посадят, а кого-то попросят вежливо… Так у нас тоже бывает.

— Они Раздольное проехали! — выкрикнул Саша. — Скоро в Стрелке будут!

Он вообще в это утро не находил себе места от возбуждения: висел на телефоне, единым махом брал четыре ступеньки крыльца и так же лихо спрыгивал с него, чтобы подбежать к сидевшим на скамейке пассажирам. Тимофей Иванович не одобрял такого поведения своего помощника, иногда даже покрикивал на него, и тогда Саша напускал на себя важность, поправлял сбитую набок фуражку и застегивал на верхнюю пуговицу китель. Но проходила минута-другая, и фуражка снова сползала, а пальцы сами собой оттягивали душный воротничок.

— Сколько километров до Стрелки? — спросил доктор.

— Отсюда — тридцать шесть, — ответил инструктор райкома. — Колхоз имени Кирова. Самый дальний угол в районе.

— Тридцать шесть, — машинально повторил доктор.

Он знал, что значит тридцать шесть километров для девочки, задыхающейся от удушья, от того, что отказали мускулы, сжимающие и поднимающие грудную клетку. Не дальше как сегодня ранним утром ему пришлось проехать половину этого расстояния из деревни Ключи, где он гостил неделю у фронтового друга. Кабина колхозного грузовика, куда его посадили, громыхала и прыгала в засохших глубоких колеях, доктор держался руками за сиденье и тоже подпрыгивал и стукался головой о крышу кабины. Двадцать километров от Ключей до Вязовска машина тащилась почти час, и доктор подумал, что если и там, где сейчас везут девочку, дороги не лучше, помощь может и не понадобиться вовсе.

Скоро должна была позвонить сестра. Он напряженно ждал этого разговора, мысленно намечая неотложные меры, которые следует принять… «Может быть, связаться с областной больницей… Впрочем, не стоит, там и так, наверное, знают… Лучше разыскать в Вязовске специалиста эпидемиолога и посоветоваться… Что еще? Узнать, есть ли цититон… И торопить, торопить шофера, пилота, чтобы выиграть минуты и скорее поместить девочку в сверкающую никелем камеру для искусственного дыхания… Тогда, возможно, удастся спасти. А пока?..»

Звонок больно ударил ему в уши, и он нетерпеливо выхватил протянутую Сашей трубку.

— Сестра? Здравствуйте… Как состояние больной? Пульс? Дыхание?.. Понятно. Что делать? («Боже мой, что я могу посоветовать этой женщине?») Прежде всего не впадать в панику! Примените искусственное дыхание. Плохо помогает? («Тогда оно тоже не помогло!») Дышите ей в рот. Вы поняли меня? Наполняйте ее легкие воздухом. Да, станет легче… Цититон у вас есть? Ничего, постараемся достать здесь… Все. До свидания, торопитесь, сестрица…

Он представил себе лицо сестры, почему-то круглое, с широкими испуганными глазами, как она сейчас бежит в своем белом халате от сельсовета к кремовой, запыленной машине, где лежит задыхающаяся девочка одиннадцати лет. «Как ее зовут? Может быть, тоже Катя?..»

Глядя куда-то перед собой, доктор несколько раз пытался повесить трубку, но она все время скользила мимо блестящего рычажка.

— Она поправится, доктор, а? — заглядывая ему в глаза, спросила студентка.

— Не знаю… Срочно нужно лекарство. Две ампулы цититона.

Саша без слов принялся крутить трубку.

В любой другой день телефон в аэропорту почти бездействовал, разве кто спросит, сколько стоит билет, да Анна Петровна, жена начальника, поинтересуется, скоро ли вернется домой ее Тимоша.

— Машка? Аптеку срочно! Занято? А ты поторопи! Экстренный случай!.. Говорите, доктор.

Доктор спросил, есть ли цититон, две ампулы цититона, потом нетерпеливо, дергая себя за мочку уха, объяснял, зачем и кому они нужны.

— Какая еще виза?! — Глаза доктора зло округлились. — Заведующего райздравом? И еще круглая печать на рецепте! А продолговатая вас не устроит?! Вы понимаете, что речь идет о жизни человека? — Доктор обернулся ко всем. — Ей нужна печать и подпись заведующего райздравотделом. Она действует по инструкции, а инструкция предусматривает круглую печать. И чтоб с государственным гербом Союза ССР.

— Ай-я-яй, какая волокита! — сочувственно закачал головой бухгалтер.

— Вот и правильно, что не отпускают без рецепта, — сказал Кулябко, не поворачивая головы.

— А ну-ка, разрешите? — инструктор райкома взял у доктора трубку. — Рязанов говорит. Попрошу срочно выдать лекарство. Да. Без рецепта! — Он повысил голос. — Да, под мою личную ответственность. — Инструктор с силой повесил трубку. — Можно ехать за лекарством, доктор.

— Точнее — идти. — Доктор невесело посмотрел на пустой большак, по которому за все это время не проехала ни одна машина. — Час бодрого хода в один конец. В городе можно достать машину.

— Тимофей Иванович, а Тимофей Иванович! — Саша кивнул в сторону сарайчика, откуда доносилось постукивание движка. — Может, разрешите?

Начальник строго посмотрел на него. — Не твое дело. Сам знаю. — Он откашлялся. — У нас тут имеется мотоцикл, из области прислали как транспортное средство, это чтоб мы на работу, значит, ездили…

— Так пускай Саша сгоняет! — оживился инструктор райкома.

Тимофей Иванович замялся. — Не с руки ему.

— Как это не с руки?

— Да очень просто. Не может. Не выучился пока на шофера.

Саша зарделся от обиды.

— Так, Тимофей Иванович, вы ж сами не даете учиться! Один раз попробовал, а вы сразу: «Загонишь!», «Поломаешь!», «Кто отвечать будет?», «Казенное имущество!» — Саша беззлобно передразнивал своего начальника. — А где я возьму мотоцикл, чтоб научиться? У Пашки Зверева? Так он скорей удавится, чем даст!

— Точно! — весело рассмеялся инструктор райкома, но, вспомнив о своем служебном положении, согнал с лица улыбку. — А это вы зря, товарищ Кистенев! Мотоцикл вам выделен для пользования, а не для того, чтобы стоять в сарае.

Тимофей Иванович обиделся. — Я ж даю! Пожалуйста, можете ехать! — Наступило молчание. — Ну, кто поедет?

Студентка слушала этот разговор, и ее глаза, похожие на черные камешки, вынутые из воды, поочередно и как бы просяще останавливались на каждом. Неужели никто не согласится? Но все молчали. Тогда она вздохнула и махнула рукой:

— Я поеду!

— А права имеешь? — Тимофей Иванович строго посмотрел на нее. — Ну, ладно, можешь не показывать.

Слабая улыбка пробежала по лицу доктора. — Значит, две ампулы цититона. Я запишу. — Он вырвал из блокнота листок бумаги.

— Ты про вещи не беспокойся, все будет цело, — сказал Саша.

— А я и не беспокоюсь.

Он побежал в сарай, чтобы выкатить мотоцикл, за ним заторопился жаждущий действия бухгалтер: сделал вид, что помогает, дотронулся рукой до заднего щитка, но запачкал пальцы и с деловым видом отошел в сторону.

— Тебя Раей зовут? — спросил Саша. Сейчас он жалел, что ни разу не подошел к ней на танцах.

— Раей.

На ее удивление мотор сразу завелся, затарахтел, и она, вздохнув, храбро взгромоздилась на неудобное сиденье.

— Осторожно, не попорти машину! — крикнул вдогонку Тимофей Иванович. Прикрыв ладонью глаза, он смотрел, как, виляя по большаку, удалялась маленькая фигурка Раи.

— Гляжу, все при деле, одни мы загораем, — добродушно усмехнулся первый пилот, подходя к крылечку. — Я, конечно, извиняюсь, — он смущенно кашлянул в кулак, — может, и неудобно говорить при докторе, как бы не подумал, что к нему уважения нету, только я скажу, что в наших краях никто лучше Северьяна Нилыча ребят не лечит.

— Что верно, то верно, — согласился Тимофей Иванович.

— Кто это? — оживился доктор.

— Коротков фамилия, может, слышали?

— Нет, не слышал.

— Он в Междуречье живет, — сказал доктору инструктор райкома.

— Сестренку мою Таньку вылечил, — блеснул зубами Саша. — Наши отказались от нее, а он вылечил. На самолете привозили.

— Отсюда аккурат десять минут лету, — пробасил пилот, хотя все, кроме, может быть, доктора, хорошо знали, сколько лету от Вязовска до Междуречья.

— Это ты оставь! — погрозил пилоту глазами Тимофей Иванович.

— Да я так, — протянул пилот, — между прочим…

— То-то ж! — Тимофей Иванович задумался. Рядом о чем-то говорили, спорили, а он морщил лоб и теребил пальцами костлявый подбородок.

— Опасно, как бы на рыбалку не вышел, — сказал он сам себе.

— Телефон однако рядом, — тоже будто для одного себя заметил пилот.

— Да ну вас, — обозлился Тимофей Иванович. — В воскресенье его все равно дома не застанешь…

— У врачей не бывает воскресений, — рассеянно сказал доктор.

— Как это не бывает? — бухгалтер оживился. — Вот у нас врач Дмитрий Андреевич, хирург, между прочим, так он, чуть воскресенье или праздничек какой, обязательно на охоту ездит. У него «Москвич», последний выпуск. В позапрошлом году купил. В апреле или в мае? Точно не помнишь, Тимофей Иванович?

Доктор, очевидно, был прав: несмотря на воскресенье, телефонистка нашла Северьяна Нилыча в больнице.

— Северьян Нилыч? Здравствуйте. Из Вязовского райкома партии Рязанов беспокоит. С просьбой к вам. Через полчаса в аэропорт… — да нет, в наш, вязовский… доставят больную девочку… осложнение после полиомиелита. Тут у нас доктор… Очень просит проконсультировать, хотя бы заочно. Что?.. Хотите лично посмотреть больную? Да, но…

Пилот поднял кверху две свои пятерни с растопыренными веером пальцами: десять минут лету.

— Простите, Северьян Нилыч. — Инструктор перешел на шепот. — Хочет сам посмотреть больную. Что будем делать?

Пилот и начальник порта переглянулись.

— Ну, — торопил инструктор.

— Эх, ладно. — Тимофей Иванович с отчаянием махнул рукой. — Семь бед — один ответ…

Рязанов кивнул. — Ясно!.. Нет, это я не вам… В общем так, Северьян Нилыч: если вы согласны, минут через десяток самолет будет в Междуречье. Что? Выезжаете в аэропорт? Огромное вам спасибо.

— Порядок! — Пилот, улыбаясь, вытянулся перед Тимофеем Ивановичем. — Разрешите выполнять?

— Ну вот, теперь и вовсе не улетишь! — взвизгнул заведующий горкомхозом. — Я буду жаловаться! У меня срочное поручение председателя райисполкома…

Рязанов рассмеялся. — Наверное, записка. Иван Петрович своей дочке просил передать. Угадал?

— А что? — сник заведующий горкомхозом.

Потянулись минуты.

Для каждого они бежали по-разному: медленнее всего для Кулябко («Безобразие! Послали самолет, еще застрянет в Междуречье!») и быстрее всего для доктора («Вот уже полтора часа прошло, а карета скорой помощи все еще где-то трясется на ухабах!»).

Тимофей Иванович не ощущал движения времени вовсе, слишком много неожиданностей обрушилось на его голову.

«Девчонка запропастилась, — ворчал он про себя. — Вот угробит мотоцикл, а что с нее возьмешь? Путного багажа и то нету!». Вздыхая, он бросал взгляд на поношенный фибровый чемодан, перетянутый матерчатыми ремнями.

Дорога в город по-прежнему была пуста. Тимофей Иванович скользил глазами по глинистой рыжей насыпи, по редким соснам вдоль нее, чуть задерживался на мостике через речку и останавливался на зеленой пене садов, на единственной на весь город заводской трубе сушильного комбината, где проходила практику Рая, и обезглавленных древних церквах, венчавших Вязовск.

Он любил, отправив самолет рано утром, вот так молча смотреть на свой городок, где родился, вырос сам и вырастил детей, смотреть и вспоминать жизнь и уже по-стариковски задумываться — хорошо она прошла или не очень. Но сейчас было не до этого, и он заторопился в свою каморку «слушать воздух».

— Понял вас отлично, семьдесят два — пятнадцать, — через минуту говорил Тимофей Иванович с некоторой тревогой в голосе. — Посадку разрешаю… Ну и влетит же нам с тобой, Никита, по первое число!

Пилот рассмеялся. — За доброе дело-то?

— А ты полагаешь, за доброе не влетает? Еще как!

Тимофей Иванович подумал, что все в это утро пошло кувырком, начиная с планов на рыбалку. Как бы осматривая себя со стороны, он представил свое сегодняшнее поведение и удивился, настолько необычным оно ему показалось. Пожалуй, неожиданно для самого себя, он не распространялся о важности расписания, а наоборот, собственной персоной намекнул начальнику отряда, что самолет можно б и задержать. С этого началось. Потом зачем-то звонил в Залесье для незнакомого (откуда он взялся?) доктора… Дал казенный мотоцикл тоже незнакомой девчонке (чего доброго, еще перекувырнется где-нибудь по дороге!) и наконец, в полное нарушение всех правил, своею властью послал пилота в Междуречье.

Тимофей Иванович покачал головой, удивляясь всему этому, потом снова машинально посмотрел в окошко на дорогу и увидел студентку. Она ехала на казенном мотоцикле, и за ней тянулся длинный шлейф багровой пыли.

— Райка едет! — В двери показалась и тотчас исчезла возбужденная физиономия Саши. — Зря волновались!

— Попробуй не волнуйся тут с вами, — проворчал Тимофей Иванович и вышел на крылечко.

— Заглох по дороге, катила с километр, едва завела, — единым духом выпалила Рая. Она бережно вынула из-за пазухи завернутое в вату лекарство. — Вот, доктор.

— Спасибо. Я забыл вам дать деньги.

Рая замахала руками.

— Что вы! Я на практике по пятьдесят рублей в месяц зарабатывала.

— И все же…

— Нет, нет, не надо, а то я обижусь, честное слово!

Доктор улыбнулся. — Ну, раз так…

— Я на этой штуке второй раз в жизни ездила! — объявила Рая, сияя от радости. — Здорово как!

Тимофей Иванович покачал головой. — То-то я гляжу — нетвердо держится в седле ездок…

— Вы не бойтесь, машина в порядке.

— Да я не об этом, — усмехнулся начальник.

— О чем же? — Рая с лукавинкой посмотрела на него.

— Ну, мало ли о чем, может быть, о твоей молодой жизни.

— Вот как!? — Она вдруг спохватилась. — Братцы, а где же самолет?

— Еще за одним доктором полетел, — с охотой поддержал разговор Саша. — Ты насовсем уезжаешь?

— Угу, а что?

— Жалко, что мы с тобой раньше не познакомились.

— А я виновата?

— Может, еще на практику приедешь?

— Не знаю. Разве на преддипломную.

— Ты попросись в Вязовск. Мировой город!

Рая усмехнулась. — Тоже мне мировой! Пылища.

— А яблоки?!

— Я целый чемодан домой везу.

Саша на минуту исчез и вернулся с двумя огромными яблоками.

— Возьми! Золоторелка. Моя бабка говорила, каждое фунт весит!

— Ну вот еще выдумал…

— Ты попробуй, вкусные!

72-15 катился по земле, а второй пилот уже распахнул дверцу, и в ней показался аккуратный, толстенький человек с чемоданчиком, одетый с подчеркнутой тщательностью. Осторожно сойдя на землю, он вежливо снял шляпу, обнажив загорелую, лысую голову с полукружием серебряных волос на затылке.

— Здравствуйте, товарищи!.. Больной еще нету?

— Из города, Северьян Нилыч, выехали, минут через десять будут, — сказал инструктор райкома, протягивая руку.

— Вот он, врач, — первый пилот показал взглядом на доктора.

Северьян Нилыч еще раз снял шляпу.

— Коротков. Рад с вами познакомиться, коллега.

— Лаврентьев.

Северьян Нилыч наморщил лоб. — Мне знакома ваша фамилия и даже ваше лицо. Мы где-нибудь встречались?

— Кажется, нет, — смущенно улыбнулся доктор. — Можно вас на минутку?..

Они прошли в сторону, и никто не слышал, о чем они разговаривали. Лишь изредка доносились обрывки фраз: «Ах вот как!», «Извините, бога ради!», «Правильно!», «Одобряю», «На вашем месте я поступил бы точно так же». Потом они подошли ко всем, Северьян Нилыч почтительно держал доктора под руку.

Машину скорой помощи услышали раньше, чем увидели. Должно быть, дорогу переходило стадо, а может быть, девочке было совсем плохо и шофер включил сирену, чтобы заранее известить врача.

— Наконец-то, — облегченно вздохнул доктор.

Минуло более двух часов с тех пор, как автобус-попрыгунчик привез пассажиров. Первое напряжение давно спало, и все как бы привыкли к обстановке, вначале казавшейся необычной, запутанной, к тому, что опаздывают, что рушатся планы на день, постепенно все стали участниками события, которое, позвони из больницы на полчаса позднее, могло бы пройти стороной, не задев никого из них.

Северьян Нилыч жестом показал шоферу, чтобы тот ехал прямо на летное поле, к самолету. Привычным движением шофер открыл заднюю дверцу машины и вместе с сестрой вынес носилки. На них лежала девочка.

— Ах ты бедняга, — только и сказал Тимофей Иванович.

Северьян Нилыч взял ее безжизненную и худенькую руку чуть выше запястья и вынул золотые толстые часы с монограммой. Остальные стояли молча и смотрели на девочку. Доктор ничего не делал и тоже смотрел на худенькое веснушчатое личико с заостренными чертами, на посиневшие губы, судорожно хватавшие воздух.

— Мы достали цититон, — сказал он тихо.

Северьян Нилыч покачал головой. — Сейчас лекарства бессильны. («Неужели все было зря — звонки, хлопоты молодого человека из райкома, поездка на мотоцикле?») Я взял походный респиратор, только что из Москвы получили.

Доктор закрыл глаза. «Если бы тогда существовал этот прибор, помещающийся в чемоданчике! Все было бы по-другому…»

— Профессор, а она заразная? — брезгливо поморщился заведующий горкомхозом.

Северьян Нилыч не ответил.

— Помогите внести. — Он распоряжался, как в больнице.

Бухгалтер, покачиваясь на коротких ножках, стремительно бросился к носилкам, но, спохватившись, что может заразиться, отскочил в сторону.

— Осторожно, товарищи… Выше… Вот так… Опустим здесь, — командовал Северьян Нилыч.

Кулябко вошел в самолет последним. Все с той же брезгливой миной он огляделся и, заметив единственное свободное место у изголовья девочки, тяжело опустился на неудобное металлическое сиденье.

— Простите, здесь занято, — сказал Северьян Нилыч.

— А я что говорил! — почти торжествующе крикнул заведующий горкомхозом.

— Вы летите? — Первый пилот посмотрел на Северьяна Нилыча.

— Конечно. — Он хлопотал возле девочки, подключая респиратор. — Сестра, прошу вас…

Пилот почесал пятерней свои густые седеющие волосы. — У меня перегруз получается, один человек… Кому-то надо сойти.

Несколько мгновений все сидели молча, потупясь. Потом поднялся доктор.

— Я никуда не тороплюсь. — Он снял с полки портфель с блестящими застежками.

— Искренне сожалею, мне так хотелось поговорить с вами, — отозвался Северьян Нилыч, не отрываясь от дела.

— Надеюсь, мы еще встретимся, Северьян Нилыч… Будьте здоровы, товарищи… — Доктор задержал взгляд на девочке.

— Ты мне напиши на аэропорт, слышишь? — Саша просунул голову в самолет.

— Хорошо, напишу. — Рая тихонько махнула ему рукой.

Второй пилот захлопнул дверцу, первый запустил мотор и с ходу, не выруливая, стал набирать скорость. От ветра, поднятого винтом, трава меняла цвет, казалась пепельно-серой и ложилась на землю.

Тимофей Иванович, Саша, доктор смотрели, как 72–15 оторвался от поля и лег на курс, как постепенно теряли четкость очертания самолета, пока он не превратился в точку и не растаял в тревожном, затянутом облаками небе.

— Конечно, дело ваше, — сказал Тимофей Иванович хмуро, — только мы могли врача отправить, а кого-нибудь другого задержать. К примеру, Кулябко, что в кепке… Тут наша власть.

— Я не врач, Тимофей Иванович…

— Не врач? — в его голосе послышалось искреннее удивление. — Вы ж сами сказали, что доктор.

— Я и есть доктор, доктор биологических наук. — Он помолчал. — Если б вы все не подумали, что я врач…

— Ловко! — На Сашино круглое лицо легла восторженная, удалая улыбка.

— Когда я услышал, что у девочки полиомиелит…

Тимофей Иванович медленно и непонимающе взглянул на него.

— Четыре года назад от этой болезни у меня умерла дочка. Ее звали Катя… — Доктор помолчал. — Теперь против полиомиелита есть средства. Походные дыхательные аппараты… Вакцина… Я был в числе тех людей, которые налаживали ее производство… А тогда… — Доктор тяжело вздохнул.

Вздохнул и Тимофей Иванович. — Да, дела… Простите, не знаю, как величать вас.

— Алексей Кириллович.

— Вы как, Алексей Кириллович, пешим строем горазды?

— Когда-то в пехоте служил, — улыбнулся доктор.

— Тогда пошагали. Тут километра два до перекрестка, а там рейсовый автобус захватим, из Турово должен идти… Ну, как там? — Тимофей Иванович крикнул Саше. — Закончил связь?

— Закончил, Тимофей Иванович. Пожелал счастливого пути.

Начальник аэропорта посмотрел на небо:

— До грозы, думаю, должны успеть.