Охота без выстрела

Праздник — дважды

Дома, за столом, я слово за словом пишу эти строчки. Голубое марево крепчающего к вечеру мороза за окном, румяные, словно спелые яблоки, снегириные грудки на дикой яблоньке у крыльца. Да смешная возня стайки воробушек в кормушке, что в полутора метрах от форточки моего окна.

По воскресеньям, когда Андрей и Наташа целый день дома, мы надеваем шубы, валенки и рукавицы и часами сидим у открытой форточки. В ее амбразуре укреплена фотокамера, и, когда потешная возня птиц у кормушки становится нестерпимой, чтобы не расхохотаться, я нажимаю затвор. Серые комочки уже не смущаются нашими экспериментами. Лишь вздрогнут они на мгновение и снова за корочки хлеба… Потом прилетают снегири. Они важно плюхаются на ветки. Вниз летят искорки снежинок и черные точки яблочной шелухи. Солнечный диск катится медленно по подоконнику, и малиновые грудки жуланов растворяются в его малиновом свете.

Я зажигаю гирлянды, и Андрей-Воробей теряется в догадках: когда это птички успели вспорхнуть на его елку? Смешной мальчишка. В его два года все ему кажется живым и сказочным. И что новогоднюю елку принес из лесу Дед-Мороз, и что борода его холодна, как снег, и трогать ее — застынут пальчики, и что малиновые шарики на ветках — его гостьи из леса: те птицы, что вот-вот сидели за окном.

Я и сам в лесных скитаниях своих не раз чувствовал себя мальчишкой. Может быть, потому, что провел детство в деревне, с тайгой буквально за огородами. Лес, поля, речки… Все, что называем мы просто и емко — природа, — все это было рядом…

На моем столе горит сейчас настольная лампа-грибок? Прикрытая серебристым колпаком, она напоминает мне совсем недавнюю поездку в Очер, к старому моему другу по скитаниям егерю Павлу Политову, когда мы после целого дня на морозном таежном воздухе возвращались в избушку, садились на нары, поджав под себя озябшие ноги, и возле керосиновой лампы одеревеневшими пальцами царапали в блокноты впечатления фотоохоты. Помню, как у малиновой печурки клонило ко сну от усталости, на веки ложились тяжелые снежные подушки и строчки уплывали далеко, причудливо обращаясь в хитроумно запутанные заячьи следы-петли.

Горячая похлебка с ломтем черного хлеба — слаще меда, а кружка чаю, запаренного сухими листьями смородины, наполняла избушку запахом лета. За окном трещали от мороза лопающиеся стволы деревьев, и ветер в трубе завывал голодным волком.

В один из таких вечеров в тайге мы отчетливо поняли, как обкрадывает себя порой человек, лишаясь всего этого. Пусть неимоверной ценой дается подчас каждый лесной кадр, но зато сможет он донести до людей хоть сотую, тысячную долю лесного праздника.

Лесной праздник… Он доступен каждому. Только поспешите на него сами. Чем раньше он войдет в ваше сердце, тем скорее вы откроете мир, доселе не известный. Даже там, где, казалось бы, давно уже все открыто.

Сложилось так, что десять лет колесил я по Прикамью с блокнотом репортера и верным другом — фотоаппаратом. Куда только не заносили за это время журналистские дороги: на стройки большие и малые, на колхозные поля и фермы, на заводы и фабрики.

Но вот случайно скараулил однажды зазевавшегося на морозной ветке воробья и нажал кнопку камеры. С тех пор давнее увлечение фотографией вдруг повернулось совершенно новой своей гранью. Когда же один из знакомых, которому я показал свой первый снимок, вдруг спросил, а знаю ли я, что воробей живет 114 лет, я чуть не уронил от неожиданности свое фоторужье.

Представляете, до сих пор, возможно, живет на свете серая, невзрачная птаха, шмыгающая под вашими ногами каждое утро и в которую давным-давно, мальчишкой, швырнул камнем еще ваш прадедушка, но, к счастью, промахнулся.

Поднимется ли у вас рука, чтобы оборвать жизнь птахи на половине того срока, что дала ей природа? Вряд ли. Зато, я уверен, многие отныне сделают под своими окнами кормушки. И не пожалеют. А те, у кого есть даже обычная «Смена», не налюбуются потом на фотографию воробьиного пира.

Как-то в конце зимы был я в командировке. В свободный день стал уговаривать своих новых друзей — мальчишек проводить меня в лес. Мальчишек не соблазнил даже солидный вид моего фоторужья. Тогда я пустился на хитрость: достал блокнот, куда с некоторых пор записывал самые невероятные сведения о природе, какие только удавалось вычитать из самых разных книг, и прочитал им.

В этот день мы промокли до нитки, но нашли на солнцепеке почти оттаявший муравейник. Я помог мальчишкам сделать простую насадочную линзу, и они вместе со мной стали обладателями интереснейших фотографий этих любопытных насекомых.

Но это, как говорится, только одна сторона медали. А вот вам другая.

«Мне и в голову не приходило, что я доживу до того дня, когда добрая половина сафари, выступающих из Найроби, будет снаряжена фотоаппаратами вместо нарезных ружей… Вполне возможно, что наступит день, когда аппарат полностью вытеснит в Африке охотничьи ружья. Во многих отношениях это, несомненно, будет замечательно…»

Эти слова принадлежат лучшему профессиональному охотнику Африки шотландцу Джону Хантеру и взяты из его увлекательнейшей книги «Охотник». По случайному совпадению удалось купить эту книгу буквально перед сборами на фотоохоту, и в лесной бревенчатой избушке мы читали ее вслух при свете керосиновой лампы.

Хотелось бы процитировать еще несколько его высказываний: «Я один из последних охотников старых времен… Когда я приехал впервые в Кению, все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью. Я охотился на львов там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги… Нигде в мире не было дичи, которая могла бы сравниться с африканской. Нигде в мире животные не были столь крупными и столь многочисленными… Встретить за день пятьдесят львов не считалось необычным… Я убил рекордное в мире число носорогов и, возможно, рекордное число львов… Слонов я убил более тысячи четырехсот…»

Замечаете, Хантер говорит обо всем в прошедшем времени. Правда, Хантер убивал животных не ради азарта и спортивного любопытства и уж, конечно, не ради удовлетворения своей «кровожадности». «На моих глазах лесные земли превращались в пахотную землю, а местные жители становились заводскими рабочими. И я внес какую-то долю в эти преобразования, уничтожая опасных зверей в районах, которые предстояло освоить», — поясняет он далее.

Но не все белые, хлынувшие на черный континент, приходили сюда с благородными целями. Тот же Хантер описывает множество праздных бездельников, которые прибывали в Африку пароходами и даже прилетали на личных самолетах. И все это только ради экзотики, возможности легко поживиться. И как результат: «События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно… Уже никто никогда не увидит огромные стада слонов…» Вот почему величайший охотник, равных которому еще не было в Африке, перечисляя свои рекордные трофеи, откровенно признается: «…Без гордости говорю об этих цифрах…»

Бездумное уничтожение диких животных уже сейчас сказывается на экономике многих независимых государств Африки. В свое время с помощью ядов, собак и капканов были почти полностью истреблены леопарды. Тогда и обнаружилось, что эти звери играли немаловажную роль в поддержании равновесия в природе. Лишившись своего главного врага, расплодившиеся бабуины (разновидность африканских обезьян) стали серьезной проблемой. Они уничтожают посевы на огромнейших территориях, с таким трудом отвоеванных у джунглей. И хотя сейчас во многих независимых государствах приняты законы, охраняющие ставших редкими даже для Африки животных, результаты скажутся не скоро. «Таковы странные пути, которыми человек пользуется, чтобы влиять на природу. Сначала он почти полностью уничтожает какую-нибудь разновидность зверей, а затем делает все возможное, чтобы восстановить эту разновидность», — с горечью заканчивает свою книгу один из непревзойденных охотников.

А теперь давайте вернемся из далекой Африки на наш континент. Я хочу привести еще несколько выдержек, теперь уже из книги нашего современника Вл. Минкевича, страстного любителя природы и замечательного фотографа-натуралиста, исколесившего нашу страну с фотоаппаратом. Вот что он пишет:

«Пусть никогда не повторится в нашей стране случай с одним трагически исчезнувшим с зоологической карты мира видом птиц. В южной части Ледовитого океана, в Атлантике, когда-то обитала бескрылая гагарка. Эта крупнейшая морская птица (до 90 сантиметров длины) имела малоразвитые крылья, которые не держали массивное, чрезвычайно жирное тело, а служили лишь подспорьем при нырянии. Летать бескрылые гагарки не могли. Бегали они мелкими шажками, держась прямо, как пингвины, и были заправскими рыболовами. Единственное яйцо каждой пары самка клала в июле месяце. В случае опасности бескрылые гагарки кидались с высоты в море и ныряли. В начале XIX века гагарки подвергались хищническому истреблению. Мореплаватели разных национальностей безнаказанно собирали яйца бескрылой гагарки, засаливали впрок ее жирные тушки.

Но вот однажды прогремел выстрел, и охотник подобрал «трофей». Он не знал, что убитая им птица — последний представитель бескрылых гагарок. С тех пор эту птицу можно увидеть только в музее, где ее показывают как большую редкость.

Случай с бескрылой гагаркой не единичен. Так, например, исчез тур, дикая лошадь тарпан и, наконец, морская корова — огромный зверь (чья длина достигала восьми метров в длину). Морская корова обитала в тихих заливах Берингова моря, питалась она морскими травами, морской капустой. Этот зверь обладал исключительно кротким нравом, что и послужило причиной его быстрого истребления. В XVIII веке, через 27 лет после ее открытия, морская корова была хищнически уничтожена китоловами и зверобоями разных стран…

В результате подобных хищнических методов охоты за последнее столетие на земном шаре полностью исчезли десятки видов млекопитающих и 56 видов птиц…»

Десятки видов млекопитающих и 56 видов птиц уже никогда, сколько бы ни существовал мир, не появятся на нашей планете! Тут есть над чем поразмыслить.

А сколько видов птиц и животных в нашей стране еще каких-нибудь пятьдесят лет назад тоже стояли на грани полного уничтожения. И к ним, в первую очередь, относятся такой таежный великан, как лось, обладатели ценнейшего меха трудолюбивые бобры. С незапамятных времен в дельте Волги обитала большая белая цапля эгретта. В конце XIX века в угоду модницам, украшавшим свои шляпки перьями этой птицы, эгретты были почти полностью истреблены… В древнерусских летописях описывается могучий зверь, населявший обширные леса Древней Руси, — зубр. Прошли века, и эти крупнейшие парнокопытные стали редкостью на земном шаре. На 1 января 1955 года во всем мире насчитывалось только 194 чистокровных зубра!

Таких примеров можно приводить бесчисленное множество, и кто знает, какое число навсегда уничтоженных животных пришлось бы вносить сегодня в уже приводимый список, если бы с первых же лет Советской власти наш народ не взял под свою охрану природные богатства страны.

16 января 1919 года Владимир Ильич Ленин принял в Кремле, в своем кабинете, делегата Астраханского губисполкома, рассмотрел и одобрил проект создания первого в нашей стране Астраханского государственного заповедника. В первые же годы Советской власти специальным декретом была запрещена охота на лосей и бобров.

У нас создано бесчисленное множество заповедников, охотничьих хозяйств, заказников. 27 октября 1960 года Верховным Советом РСФСР принят Закон об охране природы Российской Федерации, которым взят курс на планомерное использование подземных недр, чистоту водоемов и воздуха, охрану живых обитателей таежных и морских просторов.

Вот сейчас, пожалуй, и настало самое время поговорить всерьез с теми, кто загорелся желанием приобщиться к беспокойному племени следопытов. В самом деле, давайте-ка рассудим. Все те меры, которые сейчас принимаются к сохранению богатств леса, — ведь это в известной мере разумные барьеры на пути человека с охотничьим ружьем. И не только разумные, но и необходимые. Они не исключают полностью возможность охоты. Нет. Но они устанавливают определенные сроки и размеры отстрела, не приносящие непоправимого урона живности. Они удерживают от бесшабашного уничтожения всего живого, что попадается на пути горе-охотника.

Зато посмотрите, какие безграничные возможности эти меры дают охотнику с фотоаппаратом. Если ты пришел в лес не с берданкой или «тулкой» наперевес, а с глазом объектива в фотокамере, значит, ты друг леса и для тебя нет никаких сроков и ограничений. Круглый год — зимой, весной, летом и осенью — ты можешь пробираться таежными тропами в поисках охотничьих «трофеев».

Охотнику с фотоаппаратом нужны те же качества, что и охотнику с ружьем: искусство следопыта, точный глаз, азарт, чутье, выносливость, хладнокровие и выдержка, знание повадок лесных обитателей.

А вот то, что называется «гораздо больше». Охотнику достаточно выследить зверя и подойти на расстояние «убойной дальности» ружья. А эта «убойная дальность» всегда гораздо больше возможностей даже самого длинного объектива. Вот здесь-то и начинается настоящий спортивный азарт — надо во что бы то ни стало перехитрить зверя, подобраться к нему.

Но, и удачно взяв зверя на «прицел» видоискателя, вы не всегда сразу нажмете кнопку затвора. Для охотника не так уж важна поза животного и его освещенность. Стрелять можно иногда и в сумерках. Вам же всегда нужен выразительный кадр, а значит: жди удачной позы, выигрышного освещения. Вот вам и настоящая выдержка, запасом которой вы должны обладать всегда большим, чем охотник с ружьем.

И уж коли вы охотник с фотоаппаратом, вам ни у кого не занимать знаний повадок лесных обитателей. Нет особого труда подстрелить белку с хорошей лайкой. Вы же, прежде чем выследите осенью обладательницу пушистого хвостика, обязательно узнаете, как готовится она к зиме: вот на сухих веточках нанизаны грибы. Конечно же, это она насобирала их на поляне, выбрала самые отменные, без единого червячка, и развесила по сучкам сушить. Вы обязательно узнаете, сколько «ума» и настоящей изобретательности проявляют звери и зверюшки с осени, чтобы выжить в долгую холодную зиму. В какой-то момент вам суждено познать великое уважение к каждому живому существу леса, к его ежесекундной заботе выжить, чтобы продолжить род.

Уверен, что после этого, придя в лес даже в пору охоты, вы никогда не поднимете ствол на пичужку ради озорства, и уж никогда не застрелите весной ни утку, ни тетерку, ибо будете знать, что вот-вот у них появятся пушистые комочки, для которых их мать — единственный защитник в этом большом и сложном, а порой таком безжалостном к малому и слабому, мире…

Разгадав одну, десять, тысячу лесных тайн и загадок, вы вдруг узнаете еще столько же и уже навсегда «заболеете» лесом, его загадками и тайнами, и они будут бесконечно расти, пропорционально разгаданным. Вы и сами не заметите, как в хрустальной капле росы откроете целый мир, а в крохотном создании муравье — сложнейшую «кибернетическую машину», над секретом которой ломают головы крупнейшие специалисты современной науки. В шуме листвы на ветру вы услышите музыку леса, узнаете, что каждое дерево шелестит по-своему. И тогда поймете, что значит слушать лесную симфонию. В блокнотах ваших, а они непременно появятся, как-то сами собой, вы будете накапливать самое ценное из всего — знания, вырабатывать пристальный взгляд на мир, почувствуете его поэтичность. Потом настанет момент, вы вдруг почувствуете, что уже можете обходиться свободно без блокнота. А на последних страницах его — кто знает! — лягут первые строчки первого четверостишия…

А случится зимой пурга, наметет сугробы до окон, достанете из стола фотографии лесных обитателей и вновь переживете праздник таежных троп.