Охота на президента

8

Мать и дочь добирались до дачи молча. Каждая была погружена в собственные мысли. Надя вглядывалась в темноту ночи за окном подобравшего их «козлика». Она пыталась обдумать все, что с ней произошло в последние шесть дней. А нагромоздилось много событий. Теперь уже её жизнь не будет такой, как прежде. Их маленькая дачка находилась недалеко от Ярославского шоссе, в тридцати километрах от Москвы. Как она любила такие поездки! Но сейчас тревога не покидала её. Надо во всем спокойно разобраться. Что я скажу маме? «Козлик» подвез их к въезду в поселок, дальше ехать было бессмысленно. Несмотря на покрытые льдом лужи, можно было прочно увязнуть в грязи. Подав руку матери, вышедшей из машины, и взяв все вещи, Надя повела её там, где не так скользко, в сторону дома. Их маленькая дачка из кирпича на краю березовой рощи обычно доставляла им большое удовольствие. Открыв калитку, они услышали лай Путча, дворняги, которую подобрали в год августовского переворота 1991 года. Надя подошла к собаке, чтобы погладить. Пес лаял и бешено махал поднятым хвостом. «Как дирижер оркестром на балете Стравинского, — почему-то подумала она. — Путчик, Путчик, дождался наконец, хороший… Приехали твои непутевые хозяева».

Лай собаки немного успокоил её, он был какой-то теплый, домашний. Она вспомнила, что Петр любит повторять старую присказку Уолл-стрит: «Если хочешь преданности, возьми собаку». Если бы такое было возможно!

Они вошли в дом. За отоплением следила соседка. Она же приносила и еду для Путча. Не раздеваясь, мать сразу же включила старенький электрический чайник. Сейчас она показалась Наде такой хрупкой и беззащитной. Стоит ли ей о чем-то рассказывать… Обняв мать за плечи, она уткнулась молча в её плечо и поцеловала в шею.

— Давай рассказывай, Надя, что там у тебя произошло. Не забывай, что после смерти отца ты у меня одна. Надеюсь, ты на меня не обиделась за приглашение твоих друзей. Все-таки это твой день рождения. Ну расскажи мне, расскажи, что там у тебя стряслось…

— Что тебе рассказать, мама, я не знаю. Ты же можешь себе представить, что я почувствовала, когда подстрелили Сергея. Я же так испугалась, у меня стучали зубы, я не могла говорить… Не каждый же день кто-то падает замертво у тебя на глазах. На пальто пятна чужой крови. Ты понимаешь?.. Ты считаешь, что не из-за чего нервничать?

— Но ты же не будешь говорить, что мы приехали сюда среди ночи, потому что ты вторые сутки не спишь и переживаешь из-за этого бедняги Сережи. Что-то я ничего не понимаю. Скажи мне правду!

Надя взвешивала про себя все «за» и «против». Сказать матери про премьер-министра? Она ведь ничего не поймет и испугается ещё больше. Не пойдет ли она ещё обсуждать это с соседками? И вообще, может ли она ей помочь? Риск был очень большим. Хотя… мама спала, когда я включала компьютер.

— Помнишь, когда я кончала университет, часто происходили подобные вещи: заказ на убийство конкурента. Сейчас намного меньше. Но все-таки случается. Не повезло… И этот выстрел я не забуду до конца моей жизни.

Мама тяжело вздохнула, взяв дочь за плечи:

— Не повезло? Что ты такое говоришь? Всем этим «новым русским», включая твоего Петра Владимировича, не везет? Ты что? — Она даже топнула ногой. — Эти коррумпированные круги… Они же совсем задушили нашу страну…

Надя рассердилась. Ой, сейчас она скажет матери какую-нибудь грубость, только бы не сегодня. Но ведь мать сейчас начнет повторять: «А вот раньше…» Это уже невозможно слушать, и потому она сказала спокойно:

— Перестань валить всех в одну кучу. Зачем ты путаешь мафию, бандитов и банкиров? Так делают одни только дураки журналисты. Ведь убили не Ульянина, а Сергея, прекрасного молодого человека, который великолепно делал свое дело, чтобы зарабатывать на жизнь. И все было нормально.

— Видишь, ты же не споришь, что твой Ульянин вор, — заметила мать.

— Не в этом дело, мама, вор или нет, тебя же вполне устраивает то, что я тебе каждый месяц даю пятьсот долларов. Ты их берешь, хотя говоришь, что я работаю у вора. Как бы ты жила, мамочка, с твоей зарплатой в школе в полторы тысячи рублей, если бы я не работала в банке? Ты что, стала бы продавать газеты возле метро или стояла бы с протянутой рукой?

— Ну я как-нибудь устроилась бы. Но было бы лучше, если бы ты работала в каком-нибудь приличном институте… на достойной работе…

— Знаю я все, что ты скажешь дальше. Ты что, забыла, сколько получают преподаватели в институте? За свою, как ты выражаешься, достойную работу? Всего сто долларов в лучшем случае. Ты хочешь, чтобы я пошла на панель или что?

Мать замолчала на мгновение, несколько озадаченная вопросами дочери. В это время залаял Путч.

— Но ведь я не против тебя сейчас выступаю… Ты же не будешь спорить, что прежде были какие-то правила. Люди жили согласно какой-то системе. Уважали стариков, наконец.

— А ты помнишь, сама мне рассказывала, как приезжали за неугодными среди ночи и увозили их, часто навсегда. Ты этого хочешь? Вы же жили в состоянии постоянного унижения и страха.

На улице залаяла собака. Надя вдруг заплакала, она не знала, не понимала, что ей следует делать, о чем говорить, в чем убеждать свою мать, которая, говоря о порядке, конечно, была права. Но ведь это ужасный был порядок. Ей снова стало страшно.

— Ты права, мама, — сказала она наконец. — Надо с этим кончать и уезжать отсюда не знаю куда. Завтра я должна отправляться с Ульяниным в командировку в Алалабад… Но я не поеду, не хочу!

— Надя, одумайся! Сейчас это невозможно. Как мы дальше жить будем? И что я буду делать, если ты уедешь за границу? У тебя разве кто-нибудь там есть? Тебя что, кто-нибудь там ждет? Ты должна продолжать делать то, что делала до сих пор, и ехать в эту командировку. Мы обо всем ещё подумаем, но только не надо за границу… Оставайся пока со своим Ульяниным. Все образуется, может быть…

Надя ещё никогда не говорила таким тоном со своей матерью, преждевременно постаревшей из-за смерти отца. Мать всю себя посвятила дочери и жила её жизнью. Если бы о Наде так заботился Петр, как думала о ней постоянно её мать…

— Я выйду подышать, — сказала Надя и, накинув меховой жакет, вышла на улицу.

Пройдя несколько шагов, она снова услышала, как рычит и лает Путч. Она даже не попыталась его успокоить, а просто спустила дворнягу с цепи. Полетев в конец сада, к опушке леса, он продолжал все так же громко лаять. Ей показалось, что она заметила красную точку сигареты за забором, и позвала собаку. Лай утих. Видимо, кто-то стоявший в темноте у забора со стороны леса ушел.

Секунду поколебавшись, Надя вышла за калитку и увидела на снегу притоптанный пятачок. Возле заиндевевшей, одиноко стоявшей березы валялись окурки. Следы вели в лес. Оглядевшись вокруг, Надя вздрогнула от пронизывающего порыва ветра.

— Все, Путч, идем домой.

Она быстро пошла к дому. Собака бежала вслед. Около крыльца она нагнулась, чтобы прицепить собаку, но Путч зарычал.

— Что там у тебя? Выплюнь!

Путч выпустил из пасти мокрый от слюны окурок. Надя знала привычку собаки пробовать «на вкус» все, что ей попадается за пределами «ее территории». Это был окурок «Мальборо». Чаще здесь курили «Приму». Усталая и замерзшая, она едва стояла на ногах.