Охота на Стрельца

Глава 17 Из дневниковых записей Михаила Стрельцова

Разумеется, меня ждали. И, не располагая армией зверей, подконтрольных животноводу, ждали внутри самого поместья. Новых, видимо, было немного. Может, и всего двое, как говорила «лояльная» Ольга. Вопрос о доверии ей по-прежнему оставался открытым: все-таки там, в лесу, о животноводе она умолчала. Хотя возможно, и не знала о нем… Меня атаковали в тот момент, когда я перелезал через ограду. Сгусток сжатого до невероятной плотности воздуха ожог мне левое ухо. Краем глаза я заметил Нового. Он, видимо, делал обход периметра и, наткнувшись на меня, растерялся от неожиданности и пальнул наспех. Прицелься он поточнее, уверен, у меня лопнули бы не только барабанные перепонки, но и глазные яблоки, а мозг вытек бы из головы через все естественные отверстия.

Меня вдруг тоже охватила паника, и я чуть не рухнул с трехметровой каменной ограды, но в последний момент успел сгруппироваться и приземлился на полусогнутые ноги, мягко спружинив. Все равно, конечно, ступни отбил, но зато хоть с голеностопами все было нормально. Затем, не мешкая, с низкого старта рванул к дому, время от времени рыская из стороны в сторону, чтобы затруднить Новому прицеливание.

Пневматик… Надо же, какая экзотика! Измененные такого класса встречались очень редко, но мне вот «повезло». Их оружие – сжатый воздух, с помощью которого они могли взрывать легкие, глаза, уши, передавливать гортань и производить другие разрушения в человеческом организме, а также в постройках. Другое дело, что его талант требовал достаточно точного прицеливания, и по быстро движущейся цели ему попадать трудно…

Так наивно думал я, поскольку раньше лично не сталкивался с такими Измененными. А он просто снизил плотность сжимаемого воздуха, зато заметно увеличил поражаемую площадь. Это было похоже на удар кинетика – резкое изменение давления воздуха вызвало что-то вроде взрыва за моей спиной. Ударная волна швырнула меня на стену особняка, и я приложился о нее лицом, лишь чудом не сломав нос. Но удар все равно получился настолько сильным, что я оказался в легком нокдауне. Перед глазами поплыли разноцветные круги, а когда зрение вернулось, пневматик был уже близко. Только действовал он уже по-другому – создавал разрежение воздуха вокруг меня. Мои руки инстинктивно схватились за горло, словно это могло чем-то помочь против удушья. Воздуха не хватало, зрение вновь стало мутиться. Все? Но как же предсказание Алины? Она ведь говорила, что…

Как и почему мне вдруг полегчало, я понял не сразу. Живительный воздух потек в легкие, а зрение снова сфокусировалось, и я увидел, что Новый лежит на земле в нескольких метрах от того места, где он был в последний раз. Такое впечатление, будто ему кто-то врезал… Кинетик? Ольга? И действительно, краем глаза я заметил мелькнувший в стороне женский силуэт. Мелькнувший и исчезнувший. Помогла мне разок и свалила от греха? Что ж, и на том спасибо.

Между тем Новый стал подниматься. Я поспешно, так и не успев толком вернуть себе четкость зрения, несколько раз выстрелил в его направлении. Не попаду, так хоть напугаю. Получилось только напугать. Он вновь наугад шарахнул своей пневмопушкой, на сей раз совершенно «в молоко» (меня даже не задело), и обратился в бегство, не желая словить пулю.

Ну и я побежал в свою очередь, только, естественно, в противоположном направлении – к боковому входу в дом, откуда можно подняться на стеклянную галерею. Интересно, где сейчас пиромант? По логике, он должен быть с противоположной стороны дома. Но это по моей логике. Человеческой. А Новые – давно уже не люди и потому рассуждать могут совсем иначе. Так что пиромант, которого я про себя называл Мороном, мог находиться где угодно.

Влетев внутрь и захлопнув за собой дверь, я позволил себе несколько секунд перевести дух, а затем, держа оружие наготове, начал осторожно подниматься по лестнице на второй этаж. Очень хотелось бежать, потому что оставшийся снаружи пневматик вполне мог уже оправиться от испуга и возобновить погоню. Но и ломиться вперед сломя голову, рискуя нарваться на засаду, – тоже не вариант.

Впрочем, до стеклянной галереи я добрался без приключений – никто на меня так и не напал. Пиромант, видимо, дежурил в другом месте, а пневматик… Пневматик скорее всего просто хотел жить. Я представил себя на его месте. Вооруженный противник скрылся в доме и захлопнул за собой дверь. Где он, я не знаю. Гарантии, что он не сидит в засаде и не держит под прицелом дверь, у меня нет. Полезу я внутрь, рискуя получить пулю в лоб? Вот то-то…

Однако стеклянная галерея разом аннулировала все мои преимущества: там меня можно было запросто заметить снаружи. Панорамные стекла, черт их дери! Ведь даже по-пластунски незаметно не проползешь! Выход один – бежать быстро и молиться… Все бы хорошо, только я атеист…

Собравшись с духом, я побежал. Удалось преодолеть примерно четверть дистанции, прежде чем меня засекли. Стекло чуть позади вдруг со страшным треском лопнуло, и я едва успел броситься ничком на пол галереи, иначе бы на мне не осталось живого места.

– Твою ж мать!

Вскочив, я понесся вперед, как молодой сайгак, только вполголоса матерясь (на что это копытное вряд ли способно), а за моей спиной одно за другим под пневматическими залпами Нового взрывались стекла, осыпая коридор бриллиантовыми брызгами осколков. Наверное, со стороны в лучах солнца это выглядело эффектно, но я был лишен возможности оценить красоту момента, так как был немного занят, спасая свою жизнь.

Уфф! Стеклянная галерея закончилась. Опять небольшая передышка, потому что следующая галерея, начинающаяся после этого закрытого помещения, идет в другом направлении и не видна с той стороны дома, с которой находится пневматик. А без визуального контакта с целью он меня атаковать не сможет… Зато теперь ему можно без опаски подниматься по лестнице и продолжать преследование – он уже знает, где я. Так что долго скрываться в маленькой закрытой комнатке этого флигелька мне не с руки. Я открыл дверь на вторую галерею и осторожно выглянул. Внизу мне померещилось какое-то движение… Так и есть – Морон! Вот сволочь! Пристрелить бы его, пока он меня не увидел! Однако для пистолета далековато, а тут надо бить насмерть. Я почти уже решился достать из рюкзака СВД-С, но в этот момент услышал со стороны первой галереи чьи-то торопливые шаги. Чьи-то! Пневматик это, будь он проклят!

Все, цейтнот, времени больше нет ни на какие хитрые ходы – бежать надо. И я побежал со всех ног. Ни о какой бесшумности речи, разумеется, не шло, и мой топот привлек внимание Морона. Я спинным мозгом чувствовал, как он поднимает голову и недобро прищуривается, и за мгновение до того, как Новый решил поиграть в дракона, прыгнул. Это спасло мне жизнь. Позади полыхнуло, да так, что мама не горюй. Морон – это не какая-нибудь кинговская воспламеняющая взглядом. Тут все по-взрослому. Однажды я видел по телевизору, как работает «Буратино». Нет, не деревянная кукла с длинным носом, а тяжелая огнеметная система. Так вот, тут было что-то в этом роде, только масштабом чуть поменьше. За моей спиной ярился маленький филиал преисподней. Стекла, естественно, лопнули, не выдержав чудовищного жара, и вторая стеклянная галерея тоже превратилась в абсолютно открытую.

Одежда на мне загорелась, с чем удалось справиться с помощью перекатывания по полу и ценой среднего уровня ожогов. Вскочив на ноги, я снова побежал, не обращая внимания на боль. Прохлаждаться было некогда: пневматик сдует своей «пушкой» пламя с подожженной Мороном галереи и вновь погонится за мной. Меня же от бункера отделяли три этажа вниз по лестнице. Главное, не споткнуться и ничего себе не сломать: если Новый догонит, медицинская помощь мне уже не понадобится.

Сердце колотилось как сумасшедшее, однако дыхалка пока держала – спасибо драконовской подготовке оперативников АПБР. Один лестничный пролет, второй, третий… Хлопок! Меня осыпало штукатуркой. Как пистолет с глушителем, но это не пистолет – пневматик стреляет сжатым воздухом. Почти догнал ведь, гад! Только не паниковать и не спешить: на такой лестнице с выщербленными и покатыми ступенями навернуться – проще пареной репы… На это ведь Новый наверняка и рассчитывает: «палит», чтоб напугать и спровоцировать на глупости. Только дырку ты получишь от бублика, а не Стрельцова!

Еще пара залпов, также не достигших цели, и наконец вот она – заветная дверь. Ключи я уже держал в руках и от души надеялся, что правильно запомнил код из эсэмэски шефа, оставшейся в мертвом смартфоне… Только было бы время открыть…

Я достал пистолет, развернулся и пару раз выстрелил вверх, в сторону лестничного пролета, по которому сейчас как раз должен был спускаться пневматик. Шаги замедлились и замерли. Боится, гад, и правильно делает: стреляю я отменно. Его «пневмопушка» здесь, в замкнутом помещении, конечно, меня угробит, но пулю я выпустить успею, и он ее словит, к гадалке не ходи! Вряд ли пневматик на пороге новой жизни пойдет на такой размен – свою жизнь на мою.

Я вставил в скважину первый ключ. Повернулся! Ура! Один оборот, два… Разворот, выстрел! Так, не сорим патронами, не сорим – в этой обойме еще три осталось, плюс две запасные… Не разбежишься…

Второй ключ. Его пришлось повернуть целых четыре раза… Обернулся… Вовремя! Какая-то тень на лестнице… выстрел навскидку и упасть! Успел и то, и другое. Новый отшатнулся и, кажется, зашипел от боли.

Резко встать! Теперь – код… Ну, память, не подведи! 2… 9… 3… 6… 3… 5… Щелчок! Уфф! А ведь я до последнего момента боялся!

Нырок в проем и сухой душ из штукатурки – еще один пневмозалп пришелся мимо. Поздно, сукин ты сын, выкуси! Я изо всех сил потянул на себя тяжеленную дверь, и она с грохотом захлопнулась. Быстро вращая ручки замков, я внутренне уже орал от восторга. Прорвался ведь!

И все-таки я скотина. Со времен Краснотайгинска я считаные разы вспоминал Вадима Низовцева, хотя погибший друг заслуживал большего. Тогда, поначалу, все затмила потеря Марины, потом – одержимость поисками Морона… А сейчас вот вспомнил. Но не просто так, а потому что сейчас очень бы пригодились его таланты. Потрясающая память и великолепные способности к ориентированию, которыми обладал Вадим, тогда, в Краснотайгинске, помогли нам выбраться из подземного лабиринта… А Вадим и Марина заплатили за это своими жизнями. Сейчас Вадима со мной не было, а мое сожаление об этом явно носило (что уж тут кривить душой!) шкурный оттенок. План бункера приказал долго жить, и мне теперь придется идти наугад.

Это был странный квест. Я просто шел, и моя интуиция накладывалась на смутные воспоминания о плане бункера, который я по пути в Шелеховское держал в руках и рассматривал. И тем не менее, хоть и через пень-колоду, вперед я продвигался. Пару раз заходил в тупики, чертыхался и возвращался назад. Но у меня была разработана своя система прохождения подобных «лабиринтов». Существует логика создания таких объектов – их же не строят как Бог на душу положит. Во главу угла тут ставится функциональность. Мне это все знакомо – бывал на таких объектах не раз, от чего задача моя все-таки облегчалась. Я знал, где обычно располагались жилые помещения, а где научный и медицинский блоки – все то, что могло бы заинтересовать здесь профессора-отшельника. Поэтому все шло к логическому завершению. Если осведомители не лгали и Воскобойников здесь, я его найду.

На это потребовалось около часа – здоровенный объект отгрохали господа военные! Поиски осложнялись тем, что практически везде царил в лучшем случае полумрак – горели только тусклые лампочки аварийного освещения да еще табло, обозначающие выход. Нормальный свет обнаружился только в конце длинного коридора, ведущего, по-видимому, к дальним жилым блокам мимо лабораторных. Вряд ли этот свет горит с того времени, как бункер перестал использоваться. Значит, там кто-то есть. «Кто-то», конечно, не означает, что именно Воскобойников. Там вполне могла сидеть, скажем, парочка Новых, с нетерпением дожидаясь меня, дурачка, так легко угодившего в нехитрую западню.

Я шел, и каждый мой шаг гулко разносился по пустым коридорам. Но до сих пор меня это не сильно тревожило. А вот сейчас я на всякий случай снял обувь. Пол был жутко холодным, но зато можно ступать практически бесшумно. Правда, не исключено, что эта мера уже безбожно запоздала: мои шаги вполне могли донестись сюда из других коридоров. А в таком случае тот, кто сидит в освещенном помещении, уже в курсе, что к нему гости. Это если здесь нет камер. А если есть, то я и подавно без толку корчу тут из себя военного разведчика, пришедшего за «языком». Оп-па! Точно, вот и камера – стеклянная полусфера размером с грейпфрут над дверью одного из помещений лабораторного блока. Я на всякий случай спрятал пистолет, улыбнулся и помахал рукой. Если Воскобойников меня видит, продемонстрировать ему мои мирные намерения не помешает. Хотя картинки с камер (если они вообще работают) скорее всего выводятся на пульт в комнате охраны. А там, наверное, никого…

Рассудив таким образом, я не стал надевать обувь, а быстро на цыпочках продолжил движение вперед, к свету… Вот и комната. Черт возьми, в нее никак не заглянуть: дверь открыта внутрь и совсем чуть-чуть. А вдруг скрипнет? Выходит, все же пан или пропал – Воскобойников или Новые. Надеюсь, первое… А, ладно, где наша не пропадала! Я надел свои «берцы», спрятал пистолет и громко произнес:

– Профессор?

– Кто здесь? – Старческий голос был скорее усталым, чем испуганным.

– Спокойно, Федор Дмитриевич, свои! – Я шагнул внутрь его «кельи», подняв руки ладонями вперед в знак своих мирных намерений. – Я не причиню вам вреда.

– Свои, свои, – проворчал профессор, не сводя с меня ствола своего дробовика. – Кто в наше время определит – свои, чужие… Вы ведь за мной пришли? Так вот, никуда я с вами не пойду! Так и скажите своим хозяевам, на кого бы вы ни работали. Мне и здесь хорошо.

– И ради Бога, Федор Дмитриевич! – примирительно произнес я. – Никто не собирается посягать на вашу свободу и куда-то вас тащить. Я просто хочу поговорить.

– Поговорить? – усмехнулся Воскобойников. – Может, и поговорим. Только сперва я хотел бы знать, от кого вы пришли. С мистером Икс я беседовать не намерен! Вы работаете на АПБР?

– Да. Михаил Стрельцов, оперативник. – Я показал удостоверение. – Помнится, вы с нами довольно продуктивно сотрудничали.

– Это в прошлом… Все в прошлом.

– Почему вы удалились от мира? Что-то узнали? Что-то страшное?

– Пожалуй, узнал. Намного больше, чем ожидал. И даже несколько больше, чем хотел.

– Не поделитесь своими открытиями? И, кстати, может, перестанете держать меня под прицелом? Я же показал вам удостоверение.

Профессор хмыкнул.

– Удостоверение – это бумажка, молодой человек. За деньги можно изготовить любое, и не хуже настоящего. Даже если оно подлинное, это еще ничего не значит.

– То есть как?! – Первой эмоцией, которую вызвала у меня параноидальная подозрительность ученого, был гнев, но чем дальше, тем больше во мне нарастало внутреннее напряжение и тревога. – Что вы хотите этим сказать? Вы не доверяете нашей организации?

– Поверьте, у меня есть чрезвычайно серьезные основания доверять только одному человеку – тому, кого я вижу в зеркале.

– Вам не кажется, что это перебор?

– Не кажется. Держите-ка!

Он залез левой рукой в стоящую у его ног сумку, вытащил оттуда что-то и бросил мне. Я инстинктивно поймал. Это оказались наручники.

– Что еще за шутки? – процедил я.

– Не имею привычки шутить с собственной безопасностью, господин Стрельцов (если вас действительно так зовут). Знаете, дробовик на близком расстоянии – страшное оружие. Если не хотите, чтобы я разворотил вам живот, вы наденете их на свою правую руку и пристегнете себя вон к той трубе.

– Послушайте, я не сделаю вам ничего плохого!

– Это вы так говорите. Но у меня нет ни малейших оснований доверять вашим словам, молодой человек. Пока нет. Но, возможно, эта ситуация изменится. Пристегните себя к трубе, ну!

Он столь решительно повел стволом дробовика, что я счел за лучшее подчиниться.

– Отлично! А теперь осторожно кидайте к моим ногам все оружие, которое у вас есть.

Поколебавшись, я бросил на пол пистолет и нож, а затем подтолкнул их к нему ногой.

– Это все?

– Почти. В рюкзаке разобранная винтовка. Но, будучи пристегнутым к трубе, я никак не смогу ею воспользоваться и даже извлечь. Может, хотя бы сесть мне позволите?

– Слева от вас в пределах вашей досягаемости стоит табуретка. Устраивает?

– Премного благодарен! – с сарказмом произнес я, усаживаясь. – Не скажете, к чему все эти драматические эффекты?

– Скажу. Попозже. Когда удостоверюсь, что с вами можно говорить.

– Да почему же нельзя? Чего вы боитесь, черт возьми?! Кем меня считаете? Новым-террористом? Так я через них к вам пробивался. И выжил с трудом, заметьте. Мой не блестящий вид – как раз последствие моей схватки с ними. Они не отказались бы до вас добраться!

– Сказать-то все можно, молодой человек. И не только сказать. Можно наделать себе синяков и ссадин, порвать одежду и вываляться в грязи, только чтобы все выглядело правдоподобно.

– Но что же делать? – в отчаянии воскликнул я. – Вы же ничему не верите! Чертовски трудная задача – доказывать, что ты не верблюд! А доказывать это, простите, параноику – тем более!

– То, что вы называете паранойей, на самом деле – разумные меры предосторожности. И знай вы то, что знаю я, поняли бы.

– Трудно понять, если вы ничего мне не расскажете.

– Есть один способ убедить меня в том, что с вами можно иметь дело.

– Какой же?

– Не слова. Но для начала…

Профессор положил дробовик на стол. Затем его рука снова нырнула в сумку и вынырнула оттуда… с транквилизаторным пистолетом, из которого он дважды выстрелил в меня.

– Какого черта?!

Я успел произнести только это, прежде чем отключился.

Пришел в себя я уже в другом помещении. Оно явно было научной лабораторией. Судя по оборудованию, химической или медицинской. Я сидел на чем-то вроде стоматологического кресла, надежно прикрепленный к нему тугими и прочными ремнями за руки, за ноги и туловище. Даже шевельнуться было проблемой. К тому же к моим запястьям и голове крепилось несколько электродов. Воскобойников находился тут же. Он сидел за столом спиной ко мне и корпел над какими-то пробирками.

– Какого черта, профессор?! – возмущенно повторил я свой последний перед потерей сознания вопрос: от потрясения и злости больше ничего в голову не пришло.

– А, очнулись! – Воскобойников повернулся. – Вовремя! Сейчас нам с вами нужно будет немного пообщаться.

– Да я за этим и пришел, сумасшедший вы старик! – в бешенстве бросил я. – А вы что творите?!

– Не надо оскорблений, молодой человек! – поморщился Воскобойников. – Согласен, мои предосторожности с вашей точки зрения несколько… избыточны, но поверьте, в этом есть необходимость!

Я огромным усилием воли кое-как усмирил бушевавший во мне гнев и холодно проговорил:

– Жду объяснений!

– Что же, извольте. Как вам, должно быть, известно, Нового от обычного человека визуально можно отличить лишь в момент, когда он готовится к использованию своих способностей – по изменениям белка и радужки глаз. С «лояльными» все обстоит еще хуже. Исчерпывающий ответ на вопрос, кто вы (в биологическом смысле), может дать только анализ крови. Но я не мог рисковать, приближаясь к вам, пока вы в сознании. Даже если вы человек, это опасно: по вам заметно, что у вас превосходные боевые навыки, а уж если вы – Измененный…

– Чем вы в меня выстрелили?

– Успокоительное плюс стан. Пятьдесят на пятьдесят. Так я одновременно страховался и от физической агрессии, и от ваших особых талантов (если бы они у вас были). Кроме того, получал возможность безопасно переместить вас в место, где можно все как следует проверить. Для проведения всех тестов, которые нужны, вас пришлось зафиксировать.

– Каких тестов? Вы же взяли у меня кровь. И что? Убедились, что я – не Новый?

– Да. И не «лояльный» тоже. Но у вас весьма интересная кровь, молодой человек. Редкая, если не сказать уникальная.

– И чем же она такая особенная?

– Удивительной природной стойкостью к изменению. Скажите, вы прошли Краснотайгинск?

– Как вы узнали?!

– Только этим можно объяснить ваши уникальные свойства… Лишь те, кто выжил там, могли приобрести такие антитела, что содержатся в вашей крови. Излучение Источников вас бы уже не взяло.

– Вы имеете в виду Обломки?

– Правильнее называть их Источниками, но не суть… Вашу природную стойкость (все же именно стойкость, а не полный иммунитет) могла бы преодолеть лишь большая доза крови Измененных, введенная в организм внутривенно. Но и тогда последствия были бы совершенно непредсказуемыми.

С полминуты я обдумывал эту свалившуюся на меня информацию.

– Все это очень интересно, профессор. Но у меня вопрос. Почему я до сих пор… зафиксирован? Вы ведь уже убедились, что меня нечего бояться?

– Отнюдь, молодой человек, отнюдь. Только в том, что биологически вы – не Измененный. Но если вы думаете, что Новыми исчерпывается то, чего мне стоит опасаться, то ошибаетесь.

– Чего же еще? Спецслужб?

– Их тоже. Но не только.

Я закатил глаза.

– Знаете, профессор, ваши недомолвки и загадки меня уже порядком утомили. Может, начнете уже говорить прямо?

– Только после того, как вы ответите на несколько моих вопросов. А этот прибор покажет, не лжете ли вы. – Он кивнул на закрепленные на мне электроды, а также стоящий поблизости монитор, на экране которого переливался разными цветами какой-то шар.

– Это что, полиграф? – презрительно скривил губы я.

– О нет, совсем нет, господин Стрельцов. Хотя, конечно, я при создании своего устройства позаимствовал у этого устаревшего и несовершенного прибора некоторые технические и научные решения. Но это все равно что компьютер (хотя бы первый IBM) сравнить с механическим арифмометром. Полиграф, при определенной подготовке, обмануть не так уж сложно. Но мой прибор – не просто машина. Это биокибернетическое устройство, принцип действия которого основан в том числе и на способностях эмпатов и псиоников, которых я в свое время тщательно изучал в рамках сотрудничества с АПБР. Он отслеживает глубинные эмоциональные реакции, которые биологически никак не проявляются ни в учащении пульса, ни в изменении кровяного давления. И обмануть его практически невозможно, если только испытуемый сам не является псиоником или эмпатом высокого уровня. Однако анализ крови показал, что это – не ваш случай. Так что если сейчас надумаете мне лгать, я это пойму, можете не сомневаться. И это закончится для вас очень печально.

– Вы что же, убьете меня?

Воскобойников прищурился.

– А что, думаете, рука дрогнет? Не дрогнет, поверьте. Приходилось уже. Если вы работаете на тех, о ком я думаю, вы опасны. И для меня, и вообще. А в таком случае устранить вас станет благим поступком.

Я пожал плечами.

– Ладно, считайте, что убедили и напугали. Задавайте ваши вопросы.

– Хорошо. Знаете ли вы, кто такой Сид?

– Слышал. Один из лидеров НМП. Чуть ли не самый главный. Но о нем известно немного. И внешность его к этому немногому не относится.

По виду профессора трудно было понять, насколько ему нравятся результаты, выдаваемые прибором. А я мелькание цветов на мониторе расшифровать не мог.

– Что вам известно о сотрудниках АПБР, работающих на Новых?

– Знаю только, что в организации есть как минимум один «крот». Есть опасение, что довольно высокопоставленный.

– Что вы знаете о проекте «Х»?

– Ничего, – даже удивился я. – А что это за проект?

– Известно ли вам, кто именно управляет «лояльными»?

– Насколько мне известно, руководство секторами АПБР.

– Ну что же, господин Стрельцов, у меня для вас есть две новости: плохая и хорошая. Скажу откровенно, довольно мало вам известно. И это плохо. А хорошо то, что говорили вы правду.

– Выходит, тест я прошел?

– Прошли, прошли, – проворчал Воскобойников. – Приношу вам искренние извинения за мои… гм… предосторожности. Сейчас я вас освобожу. Надеюсь, вы поймете, что у меня были причины так поступить.

– Для этого вам многое придется мне объяснить, – сухо ответил я.

– Да уж, придется. И не только для того, чтобы вы меня простили. Информация, которой я обладаю, – настоящая бомба. Там, в большом мире, мне с ней не жить. А здесь она бесполезна. Я отринул ту, старую жизнь и возвращаться к ней не собираюсь. Я пожил достаточно, и осталось мне не так уж много. Это знание – оно не для меня, а для кого-то вроде вас, молодого, энергичного да еще с таким уникальным свойством организма…

– Освободите же меня! А то все тело уже затекло. Обещаю не стрелять в вас и не бросаться с кулаками.

Когда он это сделал, некоторое время я был занят тем, что разминал онемевшие конечности, разгоняя по ним кровь.

– Так я жду, рассказывайте!

– Что вы хотите знать?

– Все, что так или иначе имеет отношение к причинам вашего поведения. Что вы такого узнали, раз решили удалиться от мира? Чего или кого вы боитесь сейчас? Что за странные вопросы вы мне задавали?

– Хорошо. Только, чтобы вы все поняли, начать придется издалека. С кое-какой научной информации. Приготовьтесь, это займет довольно много времени.

– Ничего, время у нас есть. Новые снаружи сюда не пробьются. У этого бункера чертовски мощная дверь.

– Знаете, вообще-то достаточно сложно объяснить все это человеку, далекому от науки… Оперативники АПБР, как я слышал, относятся к научному корпусу сугубо утилитарно. Их интересует не знание как таковое, а лишь его практическая реализация: новое оружие, вещества, приборы…

– Значит, я – счастливое исключение. Кроме того, профессор, могу вас уверить: объяснить можно все и кому угодно. Главное – правильно подобрать слова. Перевести, так сказать, с научного на человеческий. Представьте, что я – студент-первокурсник, которому вы читаете вводную лекцию по своему предмету.

Воскобойников даже вздрогнул:

– Честно говоря, никогда не испытывал тяги к преподаванию. Общение с молодой аудиторией – это не мое.

– А вы попробуйте! Вдруг понравится.

Он тяжело вздохнул.

– Ну, хорошо. Попытаюсь. Вы знакомы с концепцией разумной Вселенной? Хотя бы в общих чертах?

Я отрицательно покачал головой. Следующий вздох профессора стал еще более тяжелым, и он принял вид мученика, обреченного на страшную пытку.

– Тогда, видимо, придется начать с азов. Вы ведь знаете, с чего все началось? Я имею в виду не Краснотайгинск, а настоящую первопричину.

– Метеорный поток?

– Именно! – обрадовался Воскобойников. – Он самый! В АПБР меня знают лишь по моим прикладным работам: антинова, стан, первое поколение пси-блокираторов… Но этим область моих интересов не исчерпывается. Более того, для меня это далеко не главное. Видите ли, я в первую очередь – ученый, а уж потом изобретатель. Постольку поскольку, так сказать… А главное для меня – это фундаментальная наука. Потому что, если не развивать ее, не будет ни открытий, ни изобретений, ни технического прогресса. Когда Источник в Краснотайгинске стал излучать, я понял, что для ученого это золотое дно. Настоящий прорыв! И сделал все, чтобы попасть туда.

– Вы хотите сказать…

– Да, я тоже был в Краснотайгинске, причем совсем рядом с Источником, и, как и вы, обнаружил в себе удивительную стойкость к его излучению. Это дало мне возможность более тщательно исследовать как сам Источник, так и его порождения. Разумеется, те, которые не настроены сразу совершать убийство при встрече с человеком.

– И что, таких много? – Мой скептицизм был заметен невооруженным глазом.

– Больше, чем вы думаете. По крайней мере так было в самом начале.

– Да о каком начале вы говорите?! – вспылил я. – Если вы были в Краснотайгинске, то должны знать, какой ад там устроили Измененные!

Профессор вздохнул.

– Прощаю вашу запальчивость, Михаил… как вас по батюшке?

– Лучше просто Михаил. С отчеством я себя не очень комфортно чувствую.

– Так вот, Михаил, насколько я понимаю, вы прибыли туда вместе с армией, то есть на том этапе, когда ситуация уже пошла вразнос. Мне повезло оказаться там раньше. И должен вас уверить, в большинстве своих бед человечество виновато само.

– Вот как? Не поясните свою мысль?

– Извольте. Но для этого нам придется вернуться к моим теоретическим исследованиям. Надо сказать, что в фундаментальной науке обо мне шла дурная слава фантазера, революционера, возмутителя спокойствия. Меня одно время даже еретиком называли за мои, по общему мнению, завиральные идеи. Возможно, я, замечу без ложной скромности, просто опередил свое время. За мою концепцию разумной Вселенной меня просто подняли на смех. А между тем дальнейшие события начали лить воду на мельницу моей теории… Итак, вкратце, в чем она заключается. Главный постулат состоит в том, что Вселенная обладает неким сверхсознанием и способна регулировать происходящие в ней процессы по собственному разумению. Вроде как мы, когда худеем, качаем мышцы, пьем лекарства и ставим уколы от различных заболеваний. Только вместо человеческого тела – гигантский организм Вселенной.

– Звучит… эээ… очень смело, – несколько ошарашенно произнес я.

– Вот-вот, и вы туда же! – печально произнес Воскобойников. – Я надеялся, что хотя бы человек со стороны, не отягощенный консерватизмом и предрассудками научной братии, сможет нормально воспринять мои идеи.

– Да ладно вам! Я же не смеюсь и не кричу, что это чушь собачья, а просто удивлен, вот и все.

– Ну да, – несколько даже самодовольно ответил профессор. – Моя теория может слегка шокировать неподготовленный разум. Во Вселенной разумная жизнь встречается достаточно редко и является событием экстраординарным. Вроде как сильный вирус в человеческом организме.

– Не очень-то хорошая аналогия.

– Но, к сожалению, достаточно точная. Вероятность возникновения жизни вообще, в масштабах Вселенной, – статистически малая величина. Но Вселенная не может без жизни, как человеческий организм не может без бактерий. Но где есть жизнь, там может зародиться и разум. Не «обязательно» и даже не «весьма вероятно», а скорее «не исключено». И вот этот разум в подавляющем большинстве случаев начинает представлять собой проблему. Все дело в том, что мало какая цивилизация способна жить в мире и гармонии как с собой, так и с окружающей природой. Те, кому это удается, развиваются и процветают. Других же Вселенная…

– Уничтожает?

– Не обязательно. Но это один из вариантов. И роль антибиотика, убивающего вирус, или скальпеля хирурга, удаляющего больной орган, могут исполнить различные локальные катастрофы. Локальные они, разумеется, опять-таки, в масштабах Вселенной, а для отдельно взятой планеты или планетной системы их можно считать глобальными. Например, падение большого метеорита, резкое изменение климата, смещение магнитной оси, внезапное увеличение активности светила, взрыв сверхновой, наконец.

– Жестоко! – заметил я, поежившись.

– Верно, однако не все болезни лечатся антибиотиками или с помощью хирургического вмешательства. Есть же обычные медикаменты, физпроцедуры, траволечение. Так называемая корректирующая терапия, что в случае со Вселенной приводит к некоторому качественному преобразованию цивилизации до такой степени, что она перестает доставлять проблемы. И для этого у Вселенной тоже имеется эффективный инструмент, который я называю Сеятелями.

– И что же это?

– А вот тут мы возвращаемся к уже упомянутому мной метеорному потоку.

– Откуда вы знаете?

– Ну… Мне удалось вступить в контакт с одним из Источников… Спокойно, молодой человек! Я ведь уже говорил, что у меня такая же стойкость к излучению, как и у вас.

– Я знаю это только с ваших слов.

– Ничего лучшего у меня для вас нет. Если даже я дам вам образец моей крови, определить по ней, человек я или Измененный, вы все равно не сможете… Впрочем, позже, когда доберетесь до лаборатории… – Профессор довольно быстро и сноровисто наполнил кровью из вены своей левой руки небольшую пробирку и поместил ее в специальный переносной мини-холодильник для хранения плазмы. – Возьмите. Заряда аккумуляторов хватит часов на шесть. Потом надо будет подключить его к сети. Проверите образец в специализированной лаборатории, не раскрывая, разумеется, чей он. И поймете, можно мне верить или нет.

– Хорошо. – Я убрал мини-холодильник в свой рюкзак. – Продолжайте. По какому принципу работают эти Сеятели?

– Зависит от того, чем именно они заряжены. Обычно они несут жизнь. Когда попадают на какую-то планету, постепенно приспосабливаются к местным условиям, а потом создают нечто из ничего – этакая космическая рука Бога. Скорее всего изначально жизнь на Земле зародилась именно так.

– Но есть и другой вариант?

– Разумеется. И это как раз наш случай. Упавшие на Землю Сеятели несут большую трансформацию – изменяют жизнь на нашей планете, снижая уровень порождаемой нашей цивилизацией энтропии до приемлемого. Мы стали проблемой, и нас решили изменить. Развитие человечества пошло не по тому пути. Мы действительно превращаемся в зажравшихся паразитов, безудержно потребляющих природные ресурсы и при этом еще и губящих все живое вокруг. Плюс запредельный уровень агрессии. Наше время вышло. Пора уступить место качественно превосходящим нас разумным существам.

– Вы о Новых?

– Нет. Новые – это переходный вид. Они исчезнут, как и обычные люди.

– Тогда кто?

– Процесс изменения далеко не завершен. И кто знает, что получится в итоге? Новые – только прототип будущих хозяев Земли. Тех, кто будет меньше нас нуждаться в природных ресурсах, кто сможет жить в гармонии с миром. Кому не понадобятся машины. Кто сможет получать все, что ему нужно, от окружающей среды, не убивая и не разрушая все вокруг. Совершенная форма жизни.

– Пока что прототип этой вашей совершенной формы как-то не вдохновляет! – вспылил я. – Кровожадные убийцы, в которых нет ничего человеческого!

– А почему, собственно, в них должно быть что-то человеческое? – резонно возразил Воскобойников. – Это иная разумная раса, со своими представлениями о добре и зле, другой психологией, менталитетом. Убийство людей, особенно тех, кто пытается с ними сражаться, для них не зло, а жизненная необходимость. Естественный отбор, борьба за существование. Это боевые особи, созданные Источниками Сеятелей для того, чтобы процесс изменения прошел как надо. Новая форма жизни уничтожает тех представителей формы старой, кто противодействует изменению. По-моему, все в порядке вещей. Вы опять в плену своих заблуждений. Этой войны могло и не быть, Михаил. Процесс, запущенный в Краснотайгинске, мог быть мирным и постепенным, если бы люди приняли Измененных нормально, а не отреагировали агрессивно… Ксенофобия, не важно, в каком виде и форме, всегда была злом. Человечество всегда группировалось по некоторым признакам: внешним, ментальным, биологическим, национальным. Всегда группировалось не «за», а «против». Все альянсы в истории создавались ради противостояния какой-нибудь угрозе, не важно, действительной или вымышленной. Такова, к сожалению, наша природа. Первые Измененные не были убийцами. Это случилось потом, когда Источнику пришлось реагировать на агрессию человечества. Измененные с боевыми способностями – они как муравьи-солдаты, ведущие борьбу с конкурирующим видом. А истребители и прыгуны, а затем и фантомы – биологическое оружие Источников. Чем сильнее и яростнее будет сопротивляться человечество, тем больше новых тварей будут создавать Источники. И каждое новое поколение будет более смертоносным. Да, пока действующих Источников мало, но на Земле их сотни. Пусть многие из них в Мировом океане, и пока условия не позволяют им пробудиться, но рано или поздно это все равно произойдет.

– То есть, по-вашему, сопротивление бесполезно?

– По большому счету – да. Вы зальете планету кровью, а часть превратите в радиоактивную пустыню, как сделали это с Краснотайгинском, но все равно в конечном итоге проиграете. Да и какой смыл? Зачем пытаться противостоять эволюции, прогрессу?

– Вы так говорите, словно сами себя уже к человечеству не причисляете.

– Причисляю, к сожалению. Но не хочу участвовать в этой бессмысленной бойне.

Я покачал головой.

– У вас странная позиция, профессор. Будучи человеком, так уничижительно отзываться о собственной расе? Не понимаю. Откуда такая тяга видеть сплошной негатив и в упор не замечать ничего хорошего? А как же великие научные открытия, гениальные произведения в музыке, литературе, искусстве? Почему вы о них забываете?

– Какой удобный аргумент, Михаил, – прикрываться достижениями предков! Все это давно в прошлом. А припомните-ка за последние двадцать лет хоть одно великое свершение в этих сферах. В музыке, скульптуре, живописи? Их нет. В литературе и кино? Ну, может быть, пара произведений, да и то с натяжкой. Наука и технология? Так это либо избыточные по своей навороченности гаджеты, либо все более совершенные орудия уничтожения. А больше ни-че-го! Слава Богу, мы хоть в космос больше особенно не рвемся. Кому мы там нужны такие? Нет, Михаил, расцвет человечества в прошлом. Мы перестали развиваться, а значит, деградируем. Знаете, как называют нас Измененные?

– Отжившие.

– Во-от! Именно! Очень точное определение. Человечество изжило себя как цивилизация, как биологический вид. Пришла пора уйти.

Я горько усмехнулся.

– Так, значит? Вы не даете нам даже шанса, а просто списали в архив истории? Не рановато ли?

– Опять вы за свое! Да я не сомневаюсь, что люди еще способны сопротивляться. Даже довольно долго сопротивляться, нагромоздив Гималаи трупов, только в принципе это ничего не меняет…

– Да не о сопротивлении речь! – с досадой ответил я. – Разумеется, мы будем биться за выживание, но дело в том, что мы, люди, заслуживаем еще одного шанса. Быть может, где-то мы и свернули не туда, но не все так безнадежно. Мы еще способны измениться сами, без всяких Источников и направленных мутаций. Измениться в лучшую сторону. Наш потенциал еще не исчерпан.

Воскобойников прищурился.

– Способны, говорите? А вот давайте я еще один пример приведу, причем из области, очень вам близкой. Вы, Михаил, по сути – солдат. Пусть не в армии, а в некой структуре военизированного типа. Не суть. А солдат лучше воюет, когда он верит, что защищает правое дело (если, разумеется, это не чистый наемник, которого, кроме денег, ничего не интересует).

– К чему это вы?

– О правом деле вообще и о вашей организации в частности как о носителе этой «правоты». Вы хотели узнать, почему я задавал вам такие странные вопросы? Извольте, объясню. Только объяснение вам не понравится. И тут уже не мои субъективные оценочные критерии, а голые факты, которые вы сможете оценить самостоятельно. Готовы?

– Давайте, жгите, – мрачно отозвался я.

– Когда я изобретал антинову, моей целью было средство, останавливающее изменение. Тогда я еще верил, что это необходимо. И с тем побочным эффектом, который вызывал зависимость и убивал Измененного, если вакцину не вводить раз в два месяца, я намеревался бороться. Но руководству АПБР это было не нужно. Напротив – в этом побочном эффекте они усмотрели шанс для себя. Шанс возвыситься. А ведь и правда: «лояльный» – отличный солдат. Он благодаря своим способностям превосходит качественно обычного человека, и в то же время можно не опасаться его предательства: вакцина в ваших руках, и вам решать, будет он жить или умрет.

– Если вы думаете, что сейчас раскрыли мне глаза, то ошибаетесь. Я знаю, как создают «лояльных» и для чего. Нам нужен кто-то, способный противостоять на равных Измененным-террористам из НМП…

– Но знаете вы, очевидно, не все. Если позволите, я продолжу.

– Конечно.

– Так вот, в верхушке АПБР нашлись умные головы, которые решили, что настолько сужать область применения «лояльных» глупо. Ведь можно создать из них целую армию сверхлюдей, которой крайне сложно будет что-то противопоставить.

– Но ведь «лояльных» очень мало! Довольно редко обстоятельства складываются так, что удается вовремя ввести Измененному вакцину. Как такое можно поставить на поток?

– А вот тут вы жестоко ошибаетесь, Михаил! Они способ нашли. И это – кровь Измененных. Знаете сколько крови можно взять у донора за раз? Около четырехсот миллилитров. Представляете, сколько это инъекций? После того как кровь восстановится, ее можно взять вторично. А дальше все просто: инъекция крови Измененных, а затем, через некоторое время, – антинова. И здравствуй, новый солдат армии «людей-Х»! Видимо, кстати, проект назвали «Х» именно поэтому. Эта армия уже сейчас достаточно многочисленная, а что будет через год или два… Мне известно и еще кое-что. Научный корпус АПБР несколько продвинулся в вопросе модернизации антиновы для «лояльных», но не в том направлении, в котором двигался бы я. В рамках проекта «Х» они создали особую присадку к вакцине, так что «лояльные», созданные ею, приобретают зависимость конкретно от нее. В результате антинова любого другого вида им не помогает. Совсем. Это для того, чтобы «лояльные» заговорщиков не переметнулись к другим обладателям вакцины. Как вам такое?

Я покачал головой.

– Звучит как совершенно безумная теория заговора! Я не могу и не хочу в это верить! У вас есть доказательства?

– У меня есть свидетельства Измененных, которых пытались задействовать в проекте, но они отказались, предпочтя смерть от вакцинальной ломки. Ужасную смерть, должен заметить. Я пытался им помочь, но, увы, не преуспел.

– То есть у вас нет ничего, кроме слов? Ваших и «лояльных»?

– Есть исследования крови тех «лояльных», что обратились ко мне. Правда, вы ничего в них не поймете. Для этого вам потребуются достаточно квалифицированные химик и биолог.

Я усмехнулся.

– Очень удобно – вешать мне лапшу, пользуясь моей неосведомленностью в вашей сфере. Но уж простите, если я предпочту остаться скептиком.

Профессор вздохнул.

– Что ж, очень жаль, Михаил, что мне не удалось до вас достучаться… Хотя это следовало предвидеть. Моя информация переворачивает с ног на голову весь ваш мир, столь удобно и логично выстроенный. Комфортный для вас и дающий вам ощущение того, что вы воюете на правильной стороне. Естественно, когда у вас пытаются это забрать, вы сопротивляетесь, и ваше сознание отторгает все, что не вписывается в ваше мировоззрение.

– Хватит! – Я раздраженно вскочил на ноги. – Я слушал достаточно! В свою веру вы меня не обратите. У вас есть хоть что-то, кроме конспирологических гипотез? Что-то об НМП? Сиде? О «кроте» Новых в АПБР?

Профессор помолчал, задумчиво потирая подбородок.

– Сначала скажите, что вы теперь собираетесь делать?

– Уж точно не отсиживаться в бункере, скрываясь от всех! Уж простите, если это прозвучит слишком пафосно, но человечество ведет войну за выживание, и я намерен ему помочь в меру своих скромных сил. И пусть вы считаете, что время людей вышло, мы вам никакие не «отжившие». И все эти ваши мрачные картины… Я докажу, что все не так, слышите?!

Мой голос поднялся почти до крика. Заметив это, я резко оборвал свою тираду и умолк, тяжело дыша.

Воскобойников грустно улыбнулся.

– Да вы, Михаил, идеалист, как я погляжу! Тяжко вам жить, наверное! Жизнь таких, как вы, не жалеет. Бьет постоянно, и тем больнее, чем сильнее ваша вера в светлое и справедливое. Когда вы покинете это место, боюсь, вам весьма скоро придется увидеть, что прав я, а не вы. И в тот миг, когда разобьются ваши розовые очки, вам будет очень плохо. Беда человечества в том, что подобных вам в нем абсолютное меньшинство. Именно поэтому оно сойдет со сцены. Я здесь потому, что не хочу это видеть. А вы идете туда, чтобы до конца защищать обреченную цитадель и погибнуть на ее стенах. Что ж, это ваш выбор, и удерживать вас я не стану… Что же до информации, вы ее получите. Хотя бы в компенсацию за мой недружелюбный прием. Вряд ли она вам поможет, но почему бы и нет, в конце концов? Слушайте внимательно. Можете даже на диктофон записать, я не возражаю.

Я уходил. Двигался по направлению ко второму выходу из бункера, путь к которому мне подсказал Воскобойников. Шел я, честно говоря, словно пыльным мешком по голове ударенный от той информации, что он на меня вывалил. Конечно, можно сколько угодно подобно Станиславскому твердить «Не верю!», но и отмахиваться от этого тоже нельзя. Не в том я нынче положении, чтобы голову в песок прятать. У меня сейчас как в том зоопарке из анекдота: «страусов не пугать – пол бетонный». Вот под моими ногами в данный момент не то что бетон – скала гранитная. В прямом и переносном смысле. Некуда голову прятать, да и некогда, похоже. Все, что я услышал, проверять надо. Осторожно, но тщательно и не мешкая, а иначе…

Перед тем как открыть люк, я в нерешительности замер, остро жалея об отсутствии камер или перископа. Конечно, выход тайный, но кто его знает – может, район патрулируется еще какими-нибудь Измененными. Новыми или «лояльными». Первые просто убьют, а вторым я уже не доверял – заронил-таки профессор своими речами зерна сомнения! Кому они лояльны? Черт его знает! Более или менее уверен я могу быть в одной Алине, поскольку «обратил» ее сам.

Впрочем, ладно – перед смертью не надышишься! Я решительно схватился за ручку люка. Он был хорошо смазан и открылся почти бесшумно – похоже, профессор для своих сношений с внешним миром пользовался именно этим входом, а не главным. Поначалу я лишь чуть-чуть приоткрыл его и выглянул в щель. Глупо, конечно: если там действительно засада, вряд ли они станут обнаруживать себя раньше времени, давая мне возможность нырнуть обратно. Нет, если враги там, они дождутся, когда я вылезу полностью.

Что ж, не будем заставлять их ждать. И я вылез…

Ничего не происходило ровно полминуты. А потом мне словно врезали громадным невидимым кулаком. «Кинетик, – успел подумать я в полете. – Ну, вот и все!» Удар о землю вышиб из меня дыхание и слегка оглушил. Тем не менее меня сразу же прихватили, не давая опомниться: невидимый пресс прижал к земле. Кем бы ни был мой противник, но действовал он по принципу «лучше перебдеть, чем недобдеть».

Распластанный на земле, я слышал неторопливые приближающиеся шаги. Легкие, видимо, женские. В сочетании с типом воздействия, который применил ко мне Измененный, это о многом говорило. Когда подошедший склонился надо мной, я уже знал, кого увижу. И не ошибся.

– Еще раз здравствуйте, Михаил! Рада видеть, что вы преуспели! – произнесла «лояльная» Ольга.

М-да, нечего сказать, ловко она меня развела! И ведь вроде не доверял я ей, никакой информацией не делился, а вот поди ж ты! И как только она меня нашла?

– Небось теряетесь в догадках, как я вас отыскала? – усмехнулась «лояльная», будто прочитав мои мысли, затем наклонилась, пробежала пальцами по отгибу воротника моей куртки и сняла маленькую серую продолговатую капсулу маячка. – Обнимашки с вами у того висячего моста мне удалось использовать с толком. Нужно же было выяснить, где находится второй вход в бункер.

Я скрипнул зубами, не сумев сдержать досады. Действительно, сделала, как ничего не смыслящего новичка. И ведь даже купание в реке не помогло! Чертов маячок не испортился и не отвалился. Что такое не везет и как с ним бороться? Сзади послышались еще шаги. Поступь более тяжелая. Похоже, мужчина. Я мог только гадать, прижатый к земле кинетической силой «лояльной». Выходит, она не одна. Тогда и впрямь все – не могло же мне везти бесконечно.

– И на кого ты работаешь? – процедил я, с трудом удержавшись, чтобы не добавить «тварь» в качестве обращения.

Она рассмеялась.

– О, как быстро мы перешли на «ты»! Мне это нравится! Так и знала, что для сближения тебе нужны особые условия!

– На вопрос-то ответишь?

– Лучше не буду. – Она продолжала улыбаться. – Это только в плохих фильмах злодей раскрывает герою свои планы, прежде чем убить. А ты ведь именно так распределил наши роли, верно? Я – злодей, а ты – герой?

– Насчет героя – это ты мимо. А злодея угадала. Если собираешься убить, то не тяни!

– Собираюсь. Но хочешь верь, хочешь нет, радости мне это не доставит. Более того – с удовольствием оставила бы тебя в живых: чем-то ты мне симпатичен. Но приказ есть приказ. Так что извини…

Я не сразу понял, что произошло и почему вдруг она замерла с застывшим взглядом. Дошло до меня, когда пару секунд спустя кровь хлынула у нее сразу из глаз, носа, рта и ушей. Примерно так бывает, когда пневматик взрывает сжатым воздухом внутренние органы. «Лояльная» упала на меня, заливая кровью, а я постарался из-под нее высвободиться и достать пистолет, так как понимал, что времени у меня всего ничего. Подвернулся, к сожалению, только транквилизаторный, заряженный становыми дротиками. Сойдет, конечно, если мне дадут время на выстрел…

Дали. Потому что тут с каждой стороны было по одному Измененному: уже знакомый мне пневматик и второй, пришедший с Ольгой. Этот второй оказался фризером и сумел опередить своего противника. Прежде чем пневматик успел «выстрелить» второй раз, он застыл замороженной колодой, а затем рухнул навзничь. В тот же миг я выстрелил во фризера. Раз, другой, третий… Стрелять было неудобно – из лежачего положения, из-под навалившейся на меня мертвой «лояльной», да еще с левой руки. И все же я попал. Два из трех – неплохой результат, учитывая обстоятельства. Фризер зашатался, отчаянно борясь с действием становых дротиков, которые должны были его вырубить за несколько секунд. А я, спихнув наконец с себя тело Ольги, достал «Грач», но, пару секунд поколебавшись, стрелять не стал: если здесь собрались еще не все заинтересованные лица, шуметь и звать их сюда не стоит. Тем более Измененного все же срубило, и он упал.

Хорошо бы его допросить, конечно, – кто он и на кого работает, только вряд ли мне дадут на это время. Фризер будет в отрубе примерно полчаса, а ведь где-то здесь еще шляется Морон, да и свита Ольги не факт, что исчерпывалась этим ходячим морозильником. Забрать его с собой и допросить позже? Оценив габариты бесчувственного «лояльного», я покачал головой – грыжу заработаю. Значит, остается только одно…

Закрепленный на бедре нож перекочевал в мою руку. Паскудное дело – убивать беспомощного, но смертельный враг остается таковым даже без сознания. К тому же он видел второй вход в бункер. И пусть профессор Воскобойников устранился от участия в дальнейших событиях, это не повод оставлять его на растерзание хоть Новым, хоть «лояльным». Поэтому отбросим в сторону мораль и принципы. Не до них сейчас. Я приблизился к фризеру, наклонился над ним и в этот миг услышал, что кто-то бежит сюда.

– О Господи! – произнес знакомый женский голос, прежде чем я успел обернуться. – Неужели у меня это получилось?.. Что ты делаешь?!

– Уборку, – произнес я, всаживая нож по самую рукоять в левое подреберье фризера.

Вытер его об одежду покойника, поднялся и не спеша повернулся к «лояльной».

– Рад тебя видеть, Алина. Получилось, говоришь? А что именно?