Охота на Уршада

15 Ромашка идет ва-банк

— Домина, я чую нюхача.

— Только этого нам не хватало! — Я мысленно занялась игрой в чет-нечет. Если Кеа не ошиблась, а Кеа никогда еще не ошибалась, то нюхачи непременно захотят пообщаться. Или хозяева нюхачей. Иначе не бывает, так гласит неписаный кодекс дорог, его соблюдают равно на всех трех твердях. Если нюхачи почуяли друг друга, даже самый свирепый хозяин не смеет им отказывать во встрече. Даже война не может служить препятствием. Другое дело, если нюхачи давно знакомы и им нечего сказать друг другу. Кстати, если на то пошло, жирные ленивые груши и не нуждаются в болтовне, они прекрасно общаются на огромных расстояниях, играя на запахах собственного тела. Человеку с обычным обонянием никогда в жизни не догадаться, что его нюхач не спит, а треплется с собратом, находящимся за тремя стенами, в стане врага.

Поэтому умные правители не мешают уроженцам Плавучих островов. А если они вдруг пожелают спариться, это вообще великое счастье и удача! Даже очень богатые архонты не откажутся от малютки, за которого платят золотом по двойному весу…

— С кем нюхач? — спросила я как можно более равнодушно.

Тут Кеа меня озадачила.

— Нюхач спит, — угрюмо сообщила она. — Это мужчина, намного старше меня. В его крови слишком много рома. Ручаюсь, что его подпоили. Могу сказать одно: нюхача несут женщина и много мужчин. И они приближаются, домина.

— Они маги? Ведьмаки? Обычные или с крыльями?

— Женщина — странная… — Кеа задумалась. — Мужчины тоже. Носят в себе зверей.

— Как это? — Мне стало нехорошо. Мне всегда становится нехорошо, если я что-то не могу объяснить.

— Оборотни, но не кровопийцы. Не мертвяки, живые. Они носят в себе зверя, но не выпускают его. Никогда не видела такого, домина. А ты?

— Я много чего не видела…

Мне припомнились давние разговоры с Рахмани. Очень давние разговоры. Когда-то в юности он спас меня из плена. Он тогда впервые охотился за живым Камнем пути и нанял себе в помощники дружину норманов. Мне смутно припоминались эти волосатые гогочующие чудовища. Кажется, они умели хранить в себе волков? Или я перепутала?..

— Ты хочешь говорить с нюхачом? — в лоб спросила я.

Кеа выплюнула три финиковые косточки, прежде чем соизволила ответить.

— Если это враги, я предупрежу тебя, домина.

— Если ты меня не предупредишь…

— Я знаю, ты меня зарежешь.

— Как замечательно, что мы понимаем друг друга, — сказала я и отправилась в сторону игорных домов.

На этом становище, у поворота на Агру, даже в сезон дождей собирается до тысячи путников и торгашей всех мастей. Так сложилось, что многие поджидают своих или перепродают товар прямо тут, у поворота на Агру, или становятся в очередь к имперскому Янтарному каналу. Сегодня с утра мы имели все шансы затеряться в громадной толпе. В саму Александрию праздным гулякам попасть почти невозможно, надо получить особый ярлык. А сам канал в этой Александрии, по слухам, пропускает очень медленно. Его единственное достоинство неоспоримо — канал выплевывает тебя на Хибр, в пределы славного торгового города Ашшура. То есть прямо в лапы султаната! Естественно, нам втроем не следовало и на тысячу шагов приближаться к пруду, который сторожили лучшие псы империи. Нам не стоило даже пытаться.

Именно поэтому я ждала гусениц из страны Бамбука.

Официально греки в состоянии войны лишь с Горным Хибром, но на деле в поединок втянута половина мелких и крупных монархов обеих твердей. Шпионы и слухачи обеих сторон пасут почти все крупные каналы. Невозможно заморозить торговлю, даже в период самой яростной войны, но очень легко обвинить честного купца в контрабанде оружия…

После второго гонга сотни повозок ринулись к колодцам оазиса, в надежде переждать жаркий день. Нас с Анатолием это вполне устраивало. За пару медяков мы выторговали место под тентом, где мальчишка, сын слепого Парнаджа, взялся стеречь наши вещи. Мальчик меня не узнал, но я неплохо ладила с его отцом. Парнадж держал тут лавку и ночлежный дом много лет и пользовался доверием. Я шепнула мальчику пару слов, после чего могла быть спокойна за поклажу. Двое рабов остались охранять ковер. Слепой Парандж грел косточки снаружи, он улыбнулся, когда мы прошли мимо. От таких ловкачей скрываться бесполезно. Поэтому я громко представилась повитухой из Бомбея и спросила на македонском, где можно напиться. Парандж мигом все понял, он дал нам мальчика в провожатые, заодно объяснил, где какие развлечения можно купить, и обещал накормить обедом спустя меру песка. Когда подойдут еще два торговых каравана из Бхубанешвара…

— Слушай, домина, вокруг нашей эээ… подстилки спят такие воровские рожи, — зашептал мне лекарь, когда мы выбрались из-под тента. — А мы там бросили оружие и одежду…

— Мы не бросили, а заплатили деньги за хранение. У Паранджа, конечно, нет нюхача, но у него есть несколько превосходных летучих собак с подрезанными крыльями. Их ослепляют новорожденными и тренируют нюх. Такая псина найдет твой платок в трех днях пути отсюда. Вора отвезут в крепость и кинут в яму с нечистотами. Поверь мне, никто из постояльцев Паранджа не ворует.

Мы отстояли очередь к колодцу, чтобы умыться и наполнить бурдюки. Ромашка следовал моим приказам, изображая послушного слугу, но любопытство его постоянно выдавало. Он крутил головой, как молодой семихвост, охал и цокал языком при виде самых обычных вещей. Он перестал мыться, когда к желобу пришла колонна прокаженных.

— Они тебя не тронут, — засмеялся мальчик Паранджа. — Они будут пить последними, даже после верблюдов.

Так и произошло. Связанные веревкой с бубенцами, понурые фигуры в капюшонах покорно ждали, пока напоят скотину. Затем своими изувеченными клешнями набрали воды и, позвякивая, пошли дальше. Естественно, никто и близко не подпускал их к палаткам.

— Восемнадцать человек, — заохал лекарь. — Куда же они пойдут, если их не пускают даже в тень? Они погибнут на солнце!

— Они не погибнут. Они идут к Ганге, в священный город Бенарес. Там на берегу есть колодец, в котором пятьсот лет назад купался Просвещенный. С тех пор все больные кожей стремятся омыться в колодце.

— Далеко им идти?

— Двадцать дней. Или тридцать. Если успеют до сезона дождей.

— И как колодец… помогает? — не слишком доверчиво осведомился лекарь.

— Помогает то, во что веришь. Во что ты веришь, Анатолий?

Он погрузился в себя не хуже ришекешского йога, но так и не ответил. Спустя меру песка он снова дергал меня за рукав, прямо как ребенок.

— Это и есть гусеницы?

— А, это шерстистые, мелкие! На них ездят желтошапочники, торгуты. На такой гусенице едва перевалишь хребет Сихоте!

— Ничего себе мелкие! — Он завороженно следил, как, цепляя лохматыми лапками песок, тяжелогруженные гусеницы уползали на север. Караван торгутов свернул с главного пути в сторону Гималаев. Им предстоял нелегкий путь вдоль предгорий, на восток, затем два Янтарных канала, пока удастся вынырнуть в родном Каракоруме. Если бы погонщики были из родового дербета ламы Урлука, я бы плюнула на скрытность и пошла здороваться. Высокий лама Урлук воспитывал меня в детстве, в его родном становище я нашла первого уршада. Но окантовка кафтанов и желтых шапок говорила обратное. Эти торговцы и всадники, скорее всего, были нукерами Синей Орды.

Ромашка, тем временем, надолго прилип к ограде, там, где стравливали боевых кабанов.

— Хорошо, пойдем, поставим пару драхм. — Я рассудила, что лишние знания наших обычаев мальчику не помешают.

Зря мы туда пошли. Очень зря.

Лучших, широкогрудых и поджарых, кабанов, как всегда, привезли меднолицые горцы из Катманду. Они поили своих зверюг забродившей сомой, надевали им на клыки стальные лезвия с запрещенным трехграным сечением и использовали магию. Магия на Шелковом пути под запретом, но ее слабый аромат повсюду. Невозможно запретить дышать.

В шатер набились зрители. Узкобородые ассирийцы, сигхи в шелковых чалмах, говорливые черкесы в бурках, лысые йоги из Махтуры, меднолицые тибетские ламы, тощие цыгане с колокольчиками и еще масса людей, чью национальность я бы не взялась определить. На местах для чистой публики расположились пузатые генуэзцы в бархатных беретах, венецианский дож со свитой, знатные кудрявые греки в тогах и увешанный золотом гарем какого-то южного магараджи.

— С ума сойти, у них даже в ноздрях золото, — бормотал Ромашка. Он крутился и совал свой нос повсюду, словно впервые увидел людей. — Домина, а кто эти, с вытянутыми ушами? Домина, а эти — зачем они красят лица белым?..

Против непальцев ставили на сиамских ленивых кабанчиков, и, чтобы разогреть публику, монголы притащили трех крупных бойцов в мешках. Однако толщина свиньи вовсе не означает силу или ловкость. Все их старые трюки меня давно не занимали, но Ромашка затрясся от волнения и решил поставить пять медяшек на сиамца. Это было так глупо, что на нас стали пялиться и показывать пальцами. Я встретила две или три знакомые рожи, но, к счастью, в обличье северной девы они не могли меня узнать. Прикрывшись веером, я изображала знатную даму, пока Ромашка расставался с карманными деньгами.

— Домина, я чую нюхача, — еле слышно пропела Кеа из корзины. — Этот мужчина проснулся, он близко. Очень скоро мы встретимся, потому что его хозяйка хочет этого…

— Этого только не хватало. — Я продолжала заученно улыбаться монгольским гостям. Торгаши, солдаты, слуги вопили и подскакивали вокруг барьера. Даже парии, уборщики выгребных ям и сжигатели трупов, радовались зрелищу. Непальский кабан, тем временем, выпустил кишки своему розовому толстому родичу, который был в два раза крупнее. Ромашка стал беднее еще на пять драхм, но, похоже, это его не остановило.

— Откуда нюхач, ты можешь сказать? — Я небрежно облокотилась о корзину, следя за обоими выходами из шатра. — Если он работает на таксиарха, нам лучше бежать, пока не стало слишком поздно.

— Нет, этого нюхача везут с дальнего северо-запада, — немедленно отозвалась Кеа. Я едва слышала ее булькание сквозь свист и хохот зрителей. — Никогда не слышала запаха этих людей. Внутри каждого зверь спит, свернувшись, как крошечный зародыш. От их вожака пахнет волком. Они недавно вынырнули из Янтарного канала. Они везут кость… много необычной кости. И необычные шкуры, очень крепкие, необычные шкуры. Никогда не видела зверя, которому принадлежит такая шкура…

В соседнем шатре зрители завопили так, что с дерева в испуге свалилась парочка бандерлогов. Там хромой Пхи-Пхи стравливал петухов. Драки петухов собирают еще больше богатых дурачков, чем кабаньи ристалища. И хороший петух стоит дороже кабана. Хитрый слепец Парандж мне когда-то рассказывал, каким образом коварный сиамец Пхи-Пхи всегда остается в выигрыше. Он связывает молоденьким петушкам крылья, затем веревкой привязывает их к собаке и заставляет пса бегать по кругу. После кувшина песка петухи валятся, у них разрываются сердца. Тех, кто выжил, Пхи-Пхи кормит особо, но все равно каждый день принуждает бегать. Их ноги становятся крепкими и твердыми, как черное дерево. Никто из противников Пхи-Пхи не додумался еще бегать вместе с петухами.

В нашем мире побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто лучше соображает.

— Кеа, ты же не все сказала?

— Не все… — Нюхач помедлил. Мне не нравится, когда нюхач сразу не может найти причину своего недовольства. Это значит, что обоняние столкнулось не просто с чем-то незнакомым, а с явной враждебной силой. Например, с чужим колдовством.

— Я сказала не все, домина… Эти люди будут здесь через пару кувшинов песка. Их кони устали и хотят свежей воды. Они везут оружие, аркебузы. Женщина с ними… очень плохая женщина. Она колдунья с Зеленой улыбки. Она очень злая. Но нюхача она любит. Нюхач живет у них в большом почете. Он уже предупредил хозяйку о нас…

Пока я раздумывала, не рвануть ли обратно в горы, Толик Ромашка неожиданно перешел в наступление. Лекарь с четвертой тверди не переставал меня удивлять. Он за меру песка сумел разгадать ту хитрость, с помощью которой непальцы облапошивали путников десятки лет. Их черный стриженый кабанчик располосовал горло еще двоим претендентам, поэтому в следующей схватке никто не пожелал ставить на полосатого клыкача, привезенного айнами. Зазывала громко проорал условия, всячески расхваливая новичка, но ставки делали только на фаворита. Ромашка протолкался ко мне и спросил, могу ли я узнать, сколько еще кабанчиков осталось в живых. Я узнала и ответила: на сегодня всего две штуки. Включая того полосатика, который уже бился в своем загоне и пускал слюни, предвкушая драку. Он был ниже и заметно слабее черного «непальца», и клыки его были заметно короче.

— Этот полосатый победит, — заявил вдруг Ромашка. — Они нарочно подстроили так, чтобы на него не было ставок. Домина, у меня осталось сорок драхм, я буду играть…

Мне стало смешно. Я могла бы купить весь этот балаган, вместе с подставными игроками, наушниками и вышибалами. Я сказала Толику, что кредит в моем банке для него не закрыт, и тогда он взял у меня еще двести драхм. Это было более чем серьезно.

— Нет, нет… — Ромашка явно что-то замыслил. — Я поставлю в последний момент, когда претендента уже выпустят на арену.

Он сделал именно так, как сказал. И тут, внимательно наблюдая за мальчиками в загоне, я заметила то, на что раньше никогда не обращала внимания. Пока зазывала демонстрировал достоинства фаворита, мальчик чем-то быстро мазнул по клыкам полосатого кабанчика. Затем он отворил первую калитку и ударил полосатика камчой. Айны завопили хором, когда их выкормыш рванул по узкому коридору.

В этот миг Ромашка протолкался к барьеру и шмякнул на стол мешок с деньгами. Мальчик с пером за ухом и мелком в руке принял ставку. Распорядитель важно кивнул, но слегка обалдел, когда понял, сколько денег на кону. Физиономия зазывалы вытянулась, непальцы быстро переглянулись. Но отступать им было поздно, звери уже сцепились.

В проходах между перильцами зрители набились так, что к выходу никто не смог бы протолкнуться. На скамьях для чистой публики забыли, как дышать. Весть о чудовищной ставке мгновенно облетела все шатры. К нам сбежались даже водоноши и забойщики скота.

Наверняка клыки полосатого обмазали ядом, потому что черный фаворит свалился и захрипел после первого удачного удара. Полосатый тоже истекал кровью, но уверенно держался на ногах.

— Наших четыре тысячи драхм. — Ромашка запрыгал от радости.

Такого выигрыша становище не помнило много лет. Кто-то кричал, что последний раз пять тысяч драхм выиграл двадцать лет назад принц из Колькатты, когда еще разрешали поединки слонов. Другой кричал, что все подстроено, и он будет жаловаться наместнику. Дети визжали, не понимая, что произошло. Из шатра с боевыми петухами зрители перебегали к нам, огорчаясь, что пропустили самое важное. Среди непальцев начались нервные припадки. Одни визжали, что их надули, другие шумно хвалили моего лжеслугу, надеясь на дармовую выпивку, третьи вопили, что все подстроено. Естественно, все было подстроено. Весь выигрыш должен был достаться двум-трем подставным, но Толик помешал им сорвать куш. Непалец долго пыхтел, изо всех сил затягивая выплату денег. Но деваться ему было некуда, слишком много свидетелей собралось вокруг. Я шепнула Толику, чтобы он не вздумал покупать проигравшим выпивку или шишу. Этот сброд так устроен, они не ценят добра, а любое расположение воспринимают как слабость воли. Впрочем, так устроен всякий озлобленный нищий народ…

Мы покинули арену, нагруженные серебром, и отправились на поиски еды. Немного риса и овощей нам совсем бы не повредило. Под тентом гостеприимного Паранджа к нам пыталась приклеиться свора мошенников. Лекарь забывал кушать, он разглядывал этих людей с таким видом, словно его знакомили с членами королевской семьи. Вначале приперся бродячий торговец целебными травами, я его разоблачила и опозорила за пару песчинок. Вот дурень, вздумал тягаться с Красной волчицей! Затем явился человечек в красной чалме с тремя глиняными пиалками. Он занимался скучной и древней, как мир, работой — уговаривал отгадать, под какой из пиалок спрятан перстень с сапфиром. Против перстня, стоившего нескольких быков, предлагалось поставить сущую ерунду, несколько медяков. Поэтому, как всегда, нашлись скучающие люди, готовые подарить свои деньги. Тут доктор Ромашка удивил меня вторично. Глядя на игру, он тихонько произнес фразу, которую чуть позже произнесла и Кеа. «Кольца под чашками нет».

Человечек в красной чалме стал брызгать слюной и кричать, что он сам из древнего рода брахманов, и что его только что смертельно оскорбили. Пока он голосил, я жевала сладкий картофель и следила, как вокруг нас стягивается кольцо. Наверняка эти ловкачи вознамерились отобрать выигрыш у слабой женщины и ее щуплого слуги!

— Переверни чашки! — сказала я, поднося к горлу «брахмана» кинжал. Одновременно я изогнулась «пьющим аистом» и угодила пяткой в зубы тому, кто уже лез к Толику в корзину. Ромашка тоже не сплоховал, шустро извлек меч и крутанулся, освобождая пространство. Кому-то он слегка порезал одежду. Не стоило так поступать, но вся эта шваль моментально отхлынула. Чашки перевернули. Старики, мирно курившие кальян под тентом, сердито заворчали. Я тихо сказала Толику, чтобы он купил всем пива, свидетели нам теперь очень были нужны. Жулик пытался рыпаться, но я положила его на пол, рожей в пыль, и приказала слугам отыскать перстень. Мальчика послали за оценщиком и за местным нациром.

И меры песка не прошло, как явился нацир. Важный, надутый, в сопровождении четверых стражников. Напившиеся дармового пива свидетели в один голос указали на виновного в обмане и подтвердили попытку мошенничества. Примчался оценщик и подтвердил, что перстень фальшивый. Впрочем, я и не сомневалась.

— Что с ним сделают? — всполошился Толик, когда плута связали и вместе с чашками увели к дворцу мытаря.

— Его кинут в яму, но скорее всего — ненадолго. Его дружки выкупят его, и он снова будет дурачить глупцов.

Я повернулась к своей остывшей еде, но толком пообедать мне сегодня было не суждено.

— Домина, караван сегуна в сорока британских милях отсюда. Но люди с нюхачом в тридцати пяти милях. Они придут раньше, они торопятся. Их шестеро, и с ними страшная женщина. Теперь я знаю твердо — они искали не нас, а дома Саади.

— Так какого же дьявола?..

— Ты впитала его запах, домина. Ты навсегда впитала запах ловца Тьмы.