Охота за «Красным Октябрём»

Восточное побережье США

«Пиджен» ошвартовался у своего причала в Чарлстоне в четыре часа утра. Советские моряки, размещённые в кают-компании рядового состава, доставили всем массу хлопот. Как ни пытались русские офицеры ограничить контакты между своими подчинёнными и их американскими спасителями, это оказалось невозможным. Попросту говоря, офицеры были бессильны перед физиологией. На «Пиджене» русских матросов хорошо кормили, а ближайший гальюн находился в нескольких ярдах на корме. И по пути туда и обратно моряки «Красного Октября» не могли не встречаться с американскими матросами. Некоторые из них были переодетыми офицерами и говорили по-русски, некоторые — специалистами по русскому языку, хотя и рядовыми, и прилетели сюда как раз в то время, когда на борт судна доставили последнюю группу русских. Тот факт, что русские, оказавшись на борту враждебного корабля, встретили столько дружески настроенных моряков, говорящих на их родном языке, обезоружил многих матросов, особенно новобранцев. Их разговоры записывались на скрытые магнитофоны для дальнейшего изучения в Вашингтоне. Петров и три младших офицера обратили внимание на ситуацию со значительным опозданием, а заметив, стали сопровождать матросов в гальюн посменно, подобно заботливым родителям. Тем не менее офицер разведки, переодетый боцманом, сумел сообщить некоторым, что каждому, кто пожелает остаться в Соединённых Штатах, будет предоставлено политическое убежище. Петров и остальные офицеры не смогли этого предотвратить. И десяти минут не прошло, как новость облетела всю команду.

Когда пришло время обеда, а он был совместным, русские офицеры снова оказались бессильны воспрепятствовать контактам, и в результате сами остались голодными, так как беспрестанно расхаживали между столами. К весёлому изумлению офицеров «Пиджена», русские офицеры отказывались и от приглашений в офицерскую кают-компанию.

«Пиджен» ошвартовался с осторожностью. Спешить было некуда. Когда поставили трап, оркестр на причале начал играть американские и советские мелодии, отдавая дань совместному духу операции по спасению русских моряков. Советские моряки предполагали, что их прибытие пройдёт тихо и незаметно, принимая во внимание ранний час. Но ошиблись. Как только первый советский офицер ступил на трап, его ослепили десятки софитов и оглушили крики репортёров, которые до света поднялись с постелей, чтобы встретить спасательное судно. У них появилась возможность оживить утренние репортажи событием в рождественском духе, и никто не преминул воспользоваться ею. Русским ещё не доводилось встречаться с западными журналистами, и происходящее их просто ошарашило. Несмотря на все усилия морских пехотинцев, репортёры оттеснили офицеров и перекрыли им путь. Офицеры, как один, прикинулись, что не знают ни слова по-английски, но тут оказалось, что один предприимчивый телерепортёр привёл с собой профессора русского языка из университета Южной Каролины. Петров, оказавшись перед полудюжиной телевизионных камер, пытался выдавить какие-то политически приемлемые фразы, надеясь, что все это — дурной сон. Понадобился целый час, чтобы рассадить всех русских моряков по трём автобусам и отправить в аэропорт. По пути рядом с автобусами мчались машины с фото- и телерепортёрами, не давая русским покоя фотовспышками и вопросами, которые выкрикивались, хотя никто их не понимал. Картина в аэропорту мало отличалась от сцены в гавани. ВВС выделили транспортный самолёт VC-135, но прежде чем подняться на борт, русским снова пришлось пробиваться через репортёрское море. Посадка на самолёт потребовала лишние полчаса.

Офицеры ВВС рассадили русских моряков. Им тут же предложили сигареты и миниатюрные бутылочки виски. К тому времени, когда транспортный самолёт для столь важных персон достиг двадцати тысяч футов, на его борту все без исключения были в приподнятом настроении. По бортовой трансляции к русским обратился офицер, который объяснил, что по прибытии все подвергнутся медицинскому осмотру, а на следующий день из Советского Союза за ними пришлют самолёт, но американцы надеются, что пребывание русских моряков продлится на день-другой, чтобы они смогли по достоинству оценить американское гостеприимство. Члены экипажа превзошли себя, рассказывая пассажирам о каждом приметном объекте вдоль лётного маршрута, они старались заверить русских в стремлении всех американцев к мирным и дружеским отношениям с Советским Союзом и выражали своё восхищение мужеством советских моряков и скорбь по поводу гибели офицеров, успевших отправить на поверхность своих подчинённых. Все это являло собой шедевр двуличия, направленного на то, чтобы ошеломить русских. И это удалось.

Самолёт пролетел на небольшой высоте над пригородами Вашингтона, приближаясь к авиабазе Эндрюз. Переводчик объяснил, что сейчас они пролетают над домами людей среднего достатка, которые принадлежат рядовым государственным служащим и рабочим, занятым в местной промышленности. На аэродроме русских ждали ещё три автобуса, и вместо того чтобы обогнуть Вашингтон по кольцевому шоссе, автобусы поехали прямо через город. Американские офицеры, находившиеся в каждом автобусе, приносили извинения за транспортные пробки, объясняя, что практически каждая американская семья имеет автомобиль — а то и два или больше, — так что общественным транспортом пользуются лишь в исключительных случаях, не желая затруднять себя управлением собственного автомобиля. Ничего себе затруднения, изумлённо думали советские моряки. Их замполиты скажут им потом, что это ложь, но зрелище тысяч автомобилей на дорогах доказывало обратное. Ведь не может же все это быть спектаклем, специально организованным для группы моряков за столь короткое время? Когда они проезжали через юго-восточную часть округа Колумбия, русские обратили внимание на то, сколько за рулём чернокожих — значит и им принадлежат автомобили, и сколько!

Автобусы проехали по длинному бульвару Мола, и переводчики выразили надежду, что гостям разрешат посетить музеи, доступные для каждого. В том числе Музей авиации и космоса, где находится образец лунного грунта, доставленный с Луны американскими астронавтами на корабле «Аполло»… Русские моряки видели людей в спортивных костюмах, которые бежали по Молу, и многочисленных пешеходов на тротуарах. Между тем автобусы повернули к Бетесде и миновали наиболее привлекательные районы северо-западного Вашингтона.

В Бетесде их встретили съёмочные телевизионные группы, которые вели прямую передачу по всем трём общенациональным каналам, и дружески улыбающиеся врачи военно-морского флота, которые тут же повели моряков в госпиталь для медицинского обследования.

Здесь же присутствовали десять сотрудников советского посольства, попавшие в крайне затруднительное положение. Они старались как-то контролировать контакты, но не решались нарушить атмосферу дружбы и гостеприимства, окружающую их соотечественников. Попытки вмешаться были бы расценены американской стороной как политическая провокация, стремление подорвать дух разрядки. Сюда собрали врачей из больницы Уолтера Рида и других государственных госпиталей. Они быстро и тщательно осмотрели каждого подводника, обращая особое внимание на симптомы радиационного облучения. При этом каждый русский моряк оказывался один на один с американским морским офицером, который вежливо спрашивал, не хочет ли он остаться в Соединённых Штатах, обращая особое внимание на то, что всякий, кто примет такое решение, обязан лично заявить о своём намерении представителю советского посольства. Но в этом случае разрешение остаться в Америке ему гарантировано. К ярости советских дипломатов четыре матроса выразили желание остаться в Соединённых Штатах, но потом один из них изменил своё решение после беседы с военно-морским атташе. Американцы предусмотрительно снимали каждую свою беседу на видеоплёнку, чтобы можно было предъявить её в случае обвинений в оказании давления на матросов.

По окончании медицинского осмотра — к счастью, выяснилось, что уровень радиационного облучения невелик, — моряков ждал обед, после чего их разместили в гостинице для отдыха.

Вашингтон, округ Колумбия

— Доброе утро, господин посол, — поздоровался президент. Арбатов заметил, что доктор Пелт снова стоит рядом со своим боссом за огромным старинным столом. Посол предполагал, что на этот раз атмосфера встречи будет отнюдь не дружелюбной.

— Господин президент, я хочу выразить протест против попыток правительства Соединённых Штатов похитить наших моряков, — заявил Арбатов.

— Господин посол, — голос президента звучал резко, — для меня, как бывшего окружного прокурора, похищение людей является отвратительным, мерзким преступлением, и никто не имеет права без достаточных оснований обвинять в этом правительство Соединённых Штатов Америки — и тем более в этом кабинете! Мы никогда не похищали, не похищаем и не будем похищать людей. Вам это ясно, сэр?

— Мне хотелось бы добавить, Алекс, — произнёс более мягким тоном доктор Пелт, — что люди, о которых вы говорите, остались в живых только благодаря нам. Спасая ваших моряков, мы потеряли двух отличных офицеров. По крайней мере вам следовало бы выразить благодарность за наши усилия, направленные на спасение ваших соотечественников, и сожаление по поводу гибели американцев, поплатившихся за это жизнью.

— Советское правительство восхищено мужеством ваших офицеров и хотело бы выразить глубокую благодарность от имени всего советского народа за спасение наших подводников. Тем не менее, мне хотелось бы обратить внимание господина президента на то, что делаются попытки убедить наших матросов встать на путь предательства и не возвращаться на родину.

— Господин посол, когда в прошлом году ваш траулер спас экипаж нашего патрульного самолёта, офицеры советских вооружённых сил предлагали нашим лётчикам деньги, женщин и другие блага за информацию, которой располагали американские лётчики, или за согласие остаться во Владивостоке. Разве это не так? Только не говорите, что вам об этом ничего не известно. Вы знаете, как ведётся такая игра. Разве мы тогда выразили протест? Нет, мы были благодарны за спасение наших шестерых парней, и теперь, разумеется, все они вернулись на прежнюю службу. Мы всегда глубоко благодарны за любое проявление заботы о благополучии простых американских граждан. В данном случае каждому вашему офицеру и матросу было сказано, что он может остаться в Америке, если пожелает. Мы не прибегали к принуждению. Каждого, кто изъявил желание остаться здесь, мы попросили встретиться с представителем вашего посольства, чтобы дипломат мог объяснить желающему остаться у нас, почему тот совершает ошибку. Согласитесь, господин посол, что это справедливо. Мы не предлагали вашим людям ни денег, ни женщин. У нас не принято подкупать людей, и мы никогда — никогда! — не станем их похищать. Похитители людей попадают в тюрьму, по крайней мере я всегда принимал все меры к этому. Мне даже удалось добиться того, что один такой преступник был приговорён к смертной казни. Так что впредь никогда не обвиняйте меня в этом, — закончил президент, преисполненный праведного гнева.

— Моё правительство требует возвращения всех спасённых подводников, — продолжал настаивать Арбатов.

— Господин посол, любой человек в Соединённых Штатах, независимо от его национальности или того, каким образом он попал в нашу страну, находится под защитой закона. Наши судебные инстанции неоднократно принимали подобные решения. В соответствии с нашими законами нельзя заставить мужчину или женщину делать что-то против его — или её — воли без соответствующего решения суда. Будем считать этот вопрос закрытым. А теперь у меня есть вопрос к вам. Что делал ваш подводный ракетоносец в трехстах милях от побережья Америки?

— Подводный ракетоносец, господин президент?

Пелт взял со стола фотографию и передал Арбатову. Она была увеличена с видеорекордера «Си-клиффа», и на ней отчётливо видна была баллистическая ракета СС-Н-20 подводного запуска.

— Название подводного ракетоносца — «Красный Октябрь», — сказал Пелт. — Он взорвался и затонул в трехстах милях от берега Южной Каролины. Алекс, между нашими государствами существует договор, что корабли такого класса не будут подходить к берегам каждой из стран ближе, чем на пятьсот миль — восемьсот километров. Мы требуем объяснений, почему эта субмарина оказалась так близко у нашего побережья. Не говорите, что это фальшивка. Даже если бы мы захотели пойти на такую глупость, у нас просто не хватило бы времени. Это одна из ваших ракет, господин посол, и на подлодке находилось ещё девятнадцать таких же. — Пелт намеренно назвал ошибочное число ракет. — Таким образом, правительство Соединённых Штатов обращается к правительству Советского Союза с просьбой объяснить, как этот ракетоносец оказался здесь и почему столько других ваших кораблей находятся недалеко от наших берегов.

— Это и есть, должно быть, потонувшая субмарина, — высказал предположение Арбатов.

— Господин посол, — мягко заметил президент, — ракетоносец взорвался и затонул только в четверг, через семь дней после того, как вы сказали нам об этом. Короче говоря, господин посол, ваше объяснение, представленное нам в прошлую пятницу, не совпадает с реально установленными фактами.

— В чём заключается ваше обвинение? — возмутился Арбатов.

— Ни в чём, Алекс, — пожал плечами президент. — Если наш договор больше не действует, значит, он потерял силу. Насколько я помню, мы на прошлой неделе обсуждали и эту проблему. Сегодня к вечеру американский народ узнает обстоятельства происшедшего. Вы достаточно знакомы с нашей страной, чтобы представить реакцию американских граждан. А пока я не вижу оснований для вашего флота продолжать своё пребывание у берегов Америки. Так называемая «спасательная операция» успешно завершена, и дальнейшее присутствие советского флота может рассматриваться только как провокация. Я хочу, чтобы вы и ваше правительство подумали о том, что говорят сейчас мне командующие родами войск — или, если вам это больше нравится, что посоветовали бы советские военные генеральному секретарю Нармонову, если бы ситуация была обратной. Мне требуются объяснения. В случае их отсутствия мне придётся выбирать всего одну из немногочисленных версий — и мне не хотелось бы делать такой выбор. Передайте это своему правительству и скажите, что, поскольку несколько ваших моряков предпочли остаться у нас, мы скоро, вероятно, сами узнаем, что произошло на самом деле. До свиданья.

Арбатов вышел из кабинета и повернул налево, к западному выходу. Морской пехотинец распахнул перед ним двери — жест вежливости, не зависящий от выражения глаз. Шофёр посла, ожидавший его у «кадиллака», услужливо открыл дверцу лимузина. Шофёр был главой отдела политической разведки КГБ в вашингтонской резидентуре.

— Итак, — произнёс он, глядя на поток транспорта, несущийся по Пенсильвания-авеню, прежде чем сделать левый поворот.

— Встреча прошла в точности, как я предсказывал, и теперь можно не сомневаться, почему они похищают наших людей, — ответил Арбатов.

— Почему же, товарищ посол? — удивился шофёр. Он тщательно скрывал своё раздражение. Всего несколько лет назад этот партийный чиновник не решился бы тянуть время в разговоре со старшим офицером КГБ. Просто позор, что происходит с Комитетом государственной безопасности после смерти товарища Андропова. Но скоро все наладится, в этом он не сомневался.

— Президент практически обвинил нас в том, что мы намеренно послали подводный ракетоносец к американскому побережью, нарушив тем самым секретный протокол, подписанный нашими странами в 1979 году. Они удерживают наших людей, чтобы допросить их, дознаться, каковы были приказы, полученные командиром подлодки. Как вы думаете, сколько времени потребуется для этого сотрудникам ЦРУ? Сутки? Или двое? — Арбатов сердито покачал головой. — Не исключено, что они уже знают ответ — ведь рецепт очень прост: наркотики, женщины — вот языки этих молодых парней и развязались! Президент предложил также Москве подумать о том, что советуют ему сейчас горячие головы из Пентагона. И не только советуют, а требуют. Тут ведь нет никакой тайны, а? Они, бесспорно, утверждают, что мы проводили репетицию внезапного атомного нападения на Соединённые Штаты — может быть, даже пытались его осуществить! Как будто мы не работаем день и ночь над проблемой мирного сосуществования. Кретины, они подозревают всех, испытывают страх перед происходящим и приходят в ярость из-за этого.

— Неужели вы осуждаете их, товарищ посол? — спросил шофёр, запоминая и анализируя каждое слово, готовя своё собственное донесение в московский центр.

— И ещё он добавил, что не видит больше причин для дальнейшего пребывания нашего флота в непосредственной близости от берегов Америки.

— В какой форме он это сказал? В форме требования?

— Достаточно вежливо. Он говорил мягче, чем я ожидал. Это беспокоит меня. Мне кажется, что американцы что-то готовят. Бряцание сабли вызывает шум, а намерение извлечь её из ножен не привлекает внимания. Он потребовал объяснения происшедшего. Что ответить ему? Что действительно происходит?

— Думаю, мы никогда не узнаем об этом. — Старшему офицеру резидентуры КГБ была известна причина, вызвавшая появление советского флота у берегов Америки — первоначальная причина, какой бы невероятной она не казалась. Его поразило, что морская разведка и ГРУ допустили такой фантастический промах. Донесение агента Кассия было не менее невероятным. Шофёр посольского лимузина лично передал его в Москву. Неужели Соединённые Штаты и Советский Союз, эти две могущественные державы, пали жертвой какой-то третьей силы? Операция вышла из-под контроля, американцы пытаются найти виновного и выяснить, как это произошло, чтобы потом предпринять нечто подобное? Это походит на правду, но а всё остальное? Шофёр нахмурился, глядя на проносящиеся мимо автомобили. Полученный из московского центра приказ гласил: выяснить немедленно, является ли это операцией ЦРУ. По его мнению ЦРУ не имело отношения к происшедшему. А если имело, то на этот раз ему удалось необыкновенно удачно замести следы. Неужели существует возможность скрыть столь сложную операцию? Вряд ли. Независимо от этого ему и его сотрудникам понадобится не одна неделя неустанного труда, чтобы разгадать эту тайну и выяснить, что говорят в Лэнгли и о чём сообщают оперативники, в то время как остальные резидентуры КГБ будут заниматься тем же во всём мире. Если ЦРУ удалось внедрить своего агента в командование Северного флота, он это узнает. Тут он не сомневался. Ему даже хотелось, чтобы это было так. Тогда всю ответственность за провал понесёт ГРУ и его престиж упадёт точно так же, как несколькими годами раньше военной разведке удалось уронить престиж КГБ. Если он правильно оценивает ситуацию, Политбюро собирается использовать КГБ против ГРУ и военных, позволить московскому центру провести своё независимое расследование случившегося. Каков бы ни был конечный результат, КГБ опередит всех и ослабит влияние вооружённых сил. В любом случае его организация выяснит, что произошло на самом деле, и если это подорвёт позиции соперников — тем лучше…

Когда за советским послом закрылась дверь Овального кабинета, доктор Пелт открыл дверь в соседнюю комнату, и в кабинет вошёл судья Мур.

— Господин президент, давненько я не прятался в шкафах, — улыбнулся директор ЦРУ.

— Вы действительно полагаете, что всё пройдёт удачно? — спросил доктор Пелт.

— Теперь я не сомневаюсь в этом, — кивнул Мур и опустился в удобное кожаное кресло.

— Вам это не кажется слишком рискованным, судья? — спросил Пелт. — Я имею в виду проведение столь сложной операции.

— В том-то и вся прелесть этого дела, доктор. Мы ничего не проводим. Советы делают это вместо нас. Да, конечно, множество наших агентов будут шнырять по Восточной Европе, задавая массу вопросов. То же самое относится и к парням сэра Базила. Французы и агенты Моссада уже там, потому что мы запросили, что им известно о пропавшей подлодке. КГБ узнает об этом очень быстро и задастся вопросом: почему это агенты четырех главных западных спецслужб пытаются выяснить одно и то же, вместо того чтобы хранить молчание — если это их совместная операция.

Тут нужно оценить дилемму, перед которой окажутся Советы, — им придётся сделать выбор между двумя одинаково непривлекательными версиями. С одной стороны, они могут прийти к выводу, что один из их самых надёжных морских офицеров совершил измену беспрецедентного масштаба. Вы видели наше досье на капитана Рамиуса. Он является образцовым офицером, примером для подражания, новым советским человеком. При этом нужно учесть, что в заговор, целью которого является бегство за границу, неизбежно должны быть вовлечены офицеры, которым доверяют в равной степени. У Советов существует психологический барьер — они просто не в состоянии поверить, что такие люди могут покинуть созданный в России рай для трудящихся. Согласен, это кажется парадоксальным, принимая во внимание те колоссальные усилия, которые они затрачивают на то, чтобы удержать людей в пределах своей страны, но это, тем не менее, обстоит именно так. Когда за границей остаётся сотрудник КГБ или балерина — это одно, но когда так поступает сын члена Политбюро, офицер, за плечами которого почти тридцать лет безупречной службы, — это совсем иное. Кроме того, следует принять во внимание, что капитан первого ранга обладает массой привилегий; его бегство можно сравнить с заявлением миллионера, сделавшего своё состояние благодаря неустанному труду и предприимчивости, что он хочет оставить Нью-Йорк и переселиться в Москву. Они просто не поверят этому.

С другой стороны, Советы могут поверить придуманной нами легенде, которую мы передали через Хендерсона. Эта версия тоже не слишком привлекательна, зато её поддерживает множество косвенных доказательств, особенно наши усилия, направленные на то, чтобы убедить русских моряков не возвращаться в Россию. Вы ведь заметили, в какую ярость это привело их. С точки зрения русских, такое поведение является грубым нарушением законов цивилизованного общества. Кроме того, резкое заявление президента по поводу того, что мы обнаружили взорванный ракетоносец, тоже является доказательством версии Хендерсона.

— И какой же выбор они сделают? — спросил президент.

— Это, сэр, вопрос, скорее всего психического характера. Нам трудно понять советскую психологию. Когда перед ними встанет выбор между коллективной изменой десяти офицеров и внешним заговором, мне кажется, они выберут последнее. Чтобы поверить в измену заслуженных офицеров, им придётся пересмотреть всю систему своих убеждений. А кому это понравится? — Мур широко развёл руками. — А вот другой вариант означает, что сделана попытка подорвать безопасность их государства внешними силами. Таким образом они сочтут себя жертвой, что для них более приемлемо, чем необходимость признать противоречия, существующие в советской политической философии. Вдобавок к этому следует принять во внимание, что расследование будет поручено КГБ.

— Почему вы так считаете? — спросил Пелт, увлечённый объяснениями судьи.

— И в том и в другом случае — в измене морских офицеров или в недостаточной бдительности, которая привела к нарушению безопасности военно-морского флота, ответственность падает на ГРУ. Безопасность вооружённых сил и военно-морского флота — сфера его компетенции, тем более что после смерти Андропова престиж КГБ резко упал. Советы не могут позволить какой-то организации вести собственное расследование — по крайней мере не в их разведывательном сообществе. Таким образом КГБ начнёт копаться в делах своего соперника. С точки зрения КГБ, расследование, проводимое другой спецслужбой, является куда более привлекательной альтернативой, позволяющей провести по-настоящему широкую операцию. Если КГБ удастся подтвердить версию Хендерсона и убедить всех, что она соответствует действительности, — а можно не сомневаться, что так оно и произойдёт, — он будет выглядеть подлинным стражем интересов государства, сумевшим раскрыть подлый заговор, направленный на подрыв его могущества.

— Значит, версия Хендерсона будет подтверждена?

— Несомненно! В делах разведки стоит потратить усилия на поиски чего-то, и ты непременно добьёшься успеха независимо от того, существует ли это в действительности. Господи, да мы в гораздо большем долгу у этого Рамиуса, чем он когда-либо узнает. Такая возможность выпадает раз в поколение. Мы просто не можем проиграть.

— Но в результате это пойдёт на пользу КГБ, — заметил Пелт. — А выиграем ли при этом мы?

— Рано или поздно это должно было произойти, — пожал плечами Мур. — Вооружённые силы обрели слишком большой вес, стали слишком влиятельными после смещения или, возможно, убийства Андропова, подобно тому как это случилось в пятидесятые годы после устранения Берии. Прочность советской власти основывается на политическом контроле за вооружёнными силами — как и у нас, только в большей степени. Разогнав высшее командование, КГБ сделает всю грязную работу и утвердит авторитет партии. Это вполне закономерно, так что, если мы сможем тут извлечь какие-то выгоды, — тем лучше. Осталось сделать совсем немного.

— А именно? — спросил президент.

— Примерно через месяц посредством нашего друга Хендерсона устроить утечку информации относительно того, что наша подводная лодка следила за «Красным Октябрём» от самой Исландии.

— Но зачем? — удивился Пелт. — Тогда они узнают, что мы обманывали их, что весь скандал из-за подводного ракетоносца был сфабрикован.

— Не совсем так, доктор, — улыбнулся Мур. — То, что подводный ракетоносец оказался так близко у нашего побережья, по-прежнему является нарушением соглашения, и, с их точки зрения, мы не знаем, почему он оказался здесь до тех пор, пока не допросим членов команды оставшихся в Соединённых Штатах, которые вряд ли знают что-либо ценное. Советы придут к выводу, что мы не рассказали им всей правды о случившемся. Тот факт, что мы следовали за их подлодкой и могли уничтожить её в любой момент, лишь подтверждает двуличность, в которой они нас всё время подозревали. Мы также заявим, что «Даллас» стал свидетелем аварии реактора, прослушивая шумы своим гидролокатором, и это объясняет близость нашего спасательного судна. Русские знают — или подозревают, — что мы скрываем от них что-то. Это введёт их в заблуждение относительно того, что мы скрываем на самом деле. У них даже есть поговорка — «подложить свинью». И тогда они пустятся во все тяжкие, стараясь выяснить подробности якобы проведённой нами операции, но ничего не обнаружат. О всех деталях в ЦРУ знают лишь Грир, Риттер и я. Нашим оперативникам дано задание выяснить, что происходит, и это все, что от них можно узнать.

— Как относительно Хендерсона, и сколько наших людей знают о ракетоносце? — спросил президент.

— Стоит Хендерсону проговориться, и он подпишет свой смертный приговор. КГБ никогда не прощает двойных агентов и никогда не поверит в то, что мы ввели его в заблуждение относительно случившегося. Он понимает это, да и мы внимательно следим за ним — так, на всякий случай. Сколько людей знает о ракетоносце? Сотня, пожалуй, и это число несколько увеличится. Но не забывайте, по мнению русских, около нашего побережья покоятся на дне две русские подлодки и потому у них нет никаких сомнений в том, что снаряжение, которое появится в наших лабораториях, было поднято нами с морского дна. Мы, разумеется, воспользуемся батискафом «Гломар эксплорер» именно для этой цели. Если мы не сделаем этого, у них возникнут подозрения. Стоит ли разочаровывать их? Рано или поздно русские все равно могут догадаться о сути дела, но к этому времени корпус их ракетоносца, с которого будет снято всё, что можно снять, будет покоиться на дне моря.

— Значит, мы не сможем хранить этот секрет вечно? — спросил Пелт.

— Вечность — чертовски долгое время. Однако и это не исключено. А пока секрет будет в безопасности, раз о нём знает всего сотня людей. Через год, скорее, через два или три, русские сумеют собрать достаточно информации, чтобы у них возникли подозрения о том, что же произошло на самом деле, но к тому времени не останется вещественных доказательств. Более того, если КГБ докопается до правды, захочет ли он докладывать об этом? Окажись на его месте ГРУ, оно, конечно, сообщит обо всём, и хаос, возникший в их разведывательном сообществе окажется нам только на руку. — Мур достал сигару из кожаного портсигара. — Как я уже сказал, Рамиус предоставил в наше распоряжение колоссальные возможности в нескольких областях. А самое лучшее заключается в том, что от нас фактически ничего не требуется. Русские займутся черновой работой, будут искать то, чего нет на самом деле.

— Как мы поступим с теми русскими, которые попросили политического убежища, судья? — спросил президент.

— О них позаботятся, господин президент. Мы знаем, как делать это, и к нам редко поступают жалобы на гостеприимство ЦРУ: Понадобятся месяцы, чтобы допросить их, и мы будем готовить русских к жизни в Америке. Они получат новые имена и биографии, в случае необходимости будут проведены косметические операции, а после этого им не придётся работать всю оставшуюся жизнь, если они сами этого не захотят. Почти все перебежчики изъявляют такое желание. Полагаю, для них найдётся работа на флоте — скажем, в роли консультантов по вопросам противолодочной обороны.

— Я хочу встретиться с ними, — внезапно сказал президент.

— Это можно устроить, сэр, только придётся проявить осторожность, — предупредил судья Мур.

— Думаю, встреча в Кемп-Дэвиде пройдёт достаточно незаметно. И прошу вас, судья, позаботиться о Райане.

— Понятно, сэр. Мы уже продвигаем его и очень быстро. У него блестящее будущее, можете мне верить.

Тюратам, Казахстан

Причина того, почему «Красному Октябрю» пришлось погрузиться задолго до рассвета, находилась на земной орбите на высоте восьмисот километров. Это был «Альбатрос-8», огромный спутник, специально предназначенный для радиолокационной океанской разведки. Он был выведен на околоземную орбиту одиннадцать месяцев назад тяжёлой ракетой-носителем с космодрома Тюратам в Казахстане.

«Альбатрос-8» пролетел над проливом Памлико в 11.31 по местному времени. Компьютеры на его борту были запрограммированы на слежение за термическим излучением по всему видимому горизонту, на наблюдение за всем, что попадёт в поле видимости, и на регистрацию любого инфракрасного излучения, соответствующего запрограммированным параметрам сбора данных. Продолжая полет по своей орбите, он пролетел над соединениями американского флота, и станция радиолокационного подавления сигналов на линкоре «Нью-Джерси», направленная вверх, включилась для глушения его электронных импульсов. Записывающие системы спутника должным образом записали радиолокационное глушение. Импульсы подавления радиолокационных сигналов расскажут операторам об американских способах ведения радиолокационной войны. Когда «Альбатрос-8» пролетал над Северным полюсом, параболическая антенна в его передней части нацелилась на несущую частоту спутника связи «Искра».

Как только разведывательный спутник обнаружил своего собрата, находящегося на большей высоте, по лазерному каналу связи было передано содержание банка памяти «Альбатроса». «Искра» немедленно ретранслировала полученную информацию на свою наземную станцию в Тюратаме. Сведения были также приняты пятнадцатиметровой параболической антенной, расположенной в западном районе Китая и используемой совместно Агентством национальной безопасности США и китайскими спецслужбами для своих целей. Американцы тут же передали их через свой спутник связи в штаб-квартиру АНБ в Форт-Мид, Мэриленд. Почти одновременно цифровой сигнал подвергся расшифровке двумя группами специалистов, находящихся в пяти тысячах миль одна от другой.

— Безоблачная погода, — простонал русский техник. — На кой нам их безоблачная погода!

— А что в том плохого. — Его сосед у пульта поблизости следил за информацией, поступающей через геосинхронный метеоспутник, который вёл наблюдение за Западным полушарием. Сведения о погоде на территории враждебной страны имеют немалую стратегическую ценность. — К их побережью приближается очередной холодный фронт. Зима там походит на нашу. Надеюсь, им нравится такая погода.

— Им, но не нашим морякам. — Техник мысленно содрогнулся при мысли о шторме в море. Прошлым летом он отправился в круиз по Чёрному морю и страшно мучился от морской болезни. — Ага! Что это? Можно вас, товарищ полковник?

— В чём дело? — Старший дежурный офицер тут же подошёл к нему.

— Вот посмотрите, товарищ полковник. — Техник провёл пальцем по телевизионному экрану. — Это пролив Памлико, в центральной части восточного побережья Соединённых Штатов. Видите? — Инфракрасное изображение воды на экране казалось черным, но когда техник отрегулировал дисплей, оно превратилось в зелёное с двумя белыми пятнами, причём одно было больше другого. Дважды большое изображение раздваивалось. Картинка на экране показывала поверхность воды, а часть её была на половину градуса теплее, чем ей полагалось. Разница в температуре не была постоянной, но давала основание предположить, что что-то в заливе добавляет тепла воде.

— Может быть, солнечный свет? — спросил полковник.

— Нет, товарищ полковник, при безоблачном небе вся водная поверхность нагревается одинаково, — спокойно объяснил техник. Он всегда вёл себя спокойно, когда обнаруживал что-то любопытное. — Две подводные лодки, может быть, три, на глубине тридцати метров под водой.

— Вы уверены в этом?

Техник щёлкнул переключателем, и на экране появилось рубчатое изображение мелких волн на поверхности воды.

— На поверхности ничего нет, что могло бы настолько повысить температуру воды, товарищ полковник. Источник тепла находится под водой. Это время года не подходит для спаривания китов. Значит, под водой могут находиться только атомные подлодки — скорее всего две, может быть, три. Думаю, товарищ полковник, американцы так напуганы появлением нашего флота у их побережья, что скрыли свои подводные ракетоносцы. Их база находится всего в нескольких сотнях километров от пролива. Возможно, один из американских ракетоносцев нашёл здесь укрытие, а ударная подлодка охраняет его, как это принято у нас.

— В этом случае он скоро покинет укрытие. Наш флот отзывают домой.

— Жаль, было бы интересно последить за ним. Это редкая возможность, товарищ полковник.

— Действительно. Молодец.

Через десять минут информация о подводных лодках в проливе Памлико была передана в Москву.

Главный штаб ВМФ СССР, Москва

— Мы воспользуемся этой возможностью, товарищ адмирал, — решил Горшков. — Мы отзываем свой флот, но позволим нескольким ударным подлодкам остаться у американских берегов для сбора электронной информации. Во всей этой путанице американцы наверняка упустят несколько наших подлодок. Передислоцируется такое количество кораблей.

— Весьма вероятно, — согласился начальник морских операций.

— Этот ракетоносец направится на юг, скорее всего, в свою базу в Чарлстоне, или в Кингс-Бей. Или на север, в Норфолк. У Норфолка у нас находится «Коновалов», а у Чарлстона — «Шабликов». Пожалуй, пусть обе подлодки останутся на своих позициях ещё несколько суток. Нужно предпринять решительные шаги, чтобы продемонстрировать нашим политическим руководителям, что у нас по-настоящему боеспособный флот. Преследование ракетоносца будет только началом.

— Соответствующие приказы будут готовы через пятнадцать минут, товарищ командующий. — Начальник морских операций тоже считал это хорошей мыслью. Ему не понравилось решение Политбюро, которое он получил от Горшкова. Правда, если Сергея снимут с поста главнокомандующего военно-морскими силами страны, его должность освободится, и начальник морских операций мог бы оказаться хорошим кандидатом…

Линкор «Нью-Джерси»

Шифровка «Красная ракета» оказалась в руках Итона несколько минут назад: из Москвы только что поступили подробные оперативные распоряжения через спутник связи, адресованные командованию советских соединений в Атлантике. Теперь русские оказались в безвыходном положении, подумал коммодор. Их окружали три американские боевые группы — «Кеннеди», «Америка» и «Нимиц» — все три под оперативным командованием Джошуа Пойнтера. Итон видел все три. Кроме того, в его оперативном подчинении находилась «Тарава», что усиливало боевую группу «Нью-Джерси». Коммодор направил бинокль на «Киров».

— Капитан, объявить боевую тревогу по кораблям группы.

— Слушаюсь. — Начальник оперативного отдела соединения поднёс к губам микрофон:

— Синие мальчики, это Синий король. Янтарный свет, повторяю. Янтарный свет. Приступайте. Конец связи.

Итон услышал, как через четыре секунды на «Нью-Джерси» загремели колокола громкого боя. Команда бежала к орудиям.

— Расстояние до «Кирова»?

— Тридцать семь тысяч шестьсот ярдов, сэр. Каждые несколько минут мы проверяли дистанцию по лазерному дальномеру. Орудия наведены, сэр, — доложил офицер-артиллерист. — Башни главного калибра по-прежнему заряжены подкалиберными снарядами, и огневое решение корректируется каждые тридцать секунд. Рядом с командным постом Итона на адмиральском мостике зазвонил телефон.

— Итон слушает.

— Все боевые, посты готовы, коммодор, — доложил командир линкора. Итон посмотрел на секундомер.

— Отлично, капитан. Мы неплохо подготовили команду.

В центре боевой информации «Нью-Джерси» на цифровых дисплеях высвечивалось точное расстояние до центральной мачты «Кирова». Всегда нужно сначала обстрелять и вывести из строя флагманский корабль противника. Вопрос заключался лишь в том, какие повреждения способен выдержать «Киров» и от чего погибнет — от артиллерийских снарядов или от противокорабельных ракет «томагавк». Самое главное, повторял главный артиллерист в течение последних нескольких дней, это потопить «Киров», прежде чем в бой вступят самолёты. «Нью-Джерси» ещё ни разу не потопил вражеский корабль в бою один на один. Сорок лет — солидный возраст для ожидания столь знаменательного события.

— Они поворачивают, — доложил артиллерист.

— Вижу. Посмотрим, куда направятся.

Когда Итон получил шифровку, эскадра во главе с атомным крейсером «Киров» шла на запад, а теперь корабли эскадры совершили поворот направо «все вдруг».[44]

Поворот закончился, когда они вышли на курс ноль-четыре-ноль.

Итон вложил бинокль в чехол.

— Они возвращаются обратно. Сейчас мы сообщим об этом в Вашингтон. Команда останется пока на местах по боевому расписанию.

Международный аэропорт Даллеса

Советы превзошли себя, стараясь как можно быстрее вывезти своих моряков из Соединённых Штатов. Авиалайнер Ил-62 сняли с международных перевозок и послали прямо из Москвы в аэропорт Даллеса. Он приземлился на рассвете. Почти точная копия британского DC-10, советский четырехмоторный самолёт вырулил для заправки в самый дальний конец аэродрома. Вместе с группой пассажиров, оставшихся в салоне и не вышедших размять ноги, на самолёте прибыл запасной экипаж, чтобы авиалайнер мог немедленно вылететь обратно. От пассажирского терминала в двух милях от самолёта к нему направились два автобуса. В них находились моряки «Красного Октября». Они смотрели в окна на засыпанные снегом окрестности, понимая, что видят Америку в последний раз. Все молчали. Их подняли на рассвете в Бетесде и доставили автобусами в аэропорт всего час назад. На этот раз репортёров не было.

Четыре офицера, девять мичманов и матросы разбились на кучки. Каждую группу отвели в отдельную часть самолёта. К офицерам и мичманам прикрепили по одному сотруднику КГБ, и допрос начался, как только Ил-62 начал свой разбег. К тому времени, когда авиалайнер достиг крейсерской высоты, большинство членов команды уже раскаивались в том, что не остались в Америке.

— Капитан Рамиус не вёл себя как-то странно? — спросил у Петрова майор КГБ.

— Нет, разумеется! — поспешил с ответом Петров, защищая своего командира. — Разве вы не знаете, что на лодке произошла диверсия? Нам повезло, что вообще удалось спастись!

— Что за диверсия?

— Повреждение реакторной системы. Я не инженер и не могу объяснить технические детали, зато мне удалось обнаружить утечку радиации. Видите ли, на значках с плёнкой, чувствительной к радиации, появились признаки радиационного заражения, а дозиметры в машинном отделении не регистрировали этого. Вредители не только вызвали аварию реактора, но и вывели из строя все приборы, регистрирующие утечку радиации. Я сам видел это. Старшему механику Мелехину пришлось самому отремонтировать несколько дозиметров, чтобы обнаружить место утечки радиации в трубах охлаждения реактора. Пусть лучше об этом расскажет Свиядов. Он сам видел это.

Офицер КГБ продолжал записывать.

— А что делала ваша подлодка так близко к американскому побережью?

— Что вы имеете в виду? Разве вы не знаете, каковы были полученные нами приказы?

— А что это за приказы, товарищ доктор? — Офицер КГБ посмотрел прямо в глаза Петрову. Врач объяснил смысл приказов.

— Я сам их видел. Они были вывешены на доске объявлений в Ленинской комнате, чтобы все могли ознакомиться с ними. Как обычно.

— Кто их подписал?

— Адмирал Коров. Кто же ещё?

— Они не показались вам несколько странными? — раздражённо спросил майор.

— А вы сомневаетесь в получаемых вами приказах, товарищ майор? — собрался с мужеством Петров. — Я не сомневаюсь.

— Так что же случилось с вашим замполитом?

В другом отсеке Иванов объяснял, как «Красный Октябрь» был обнаружен американскими и английскими кораблями.

— Но капитан Рамиус блестяще провёл манёвр уклонения! И мы сумели бы скрыться, если бы не авария этого проклятого реактора. Вы должны найти ответственного за эту диверсию, товарищ капитан. Я лично хочу присутствовать при его расстреле!

— Каковы были последние слова вашего капитана? — бесстрастно спросил офицер КГБ.

— Он приказал мне держать под контролем моих людей, не разрешать им разговаривать с американцами, больше чем это необходимо, и добавил, что наш корабль никогда не достанется американцам. — Глаза Иванова наполнились слезами при мысли о гибели его корабля вместе с командиром. Лейтенант был гордым представителем советской молодёжи и пользовался немалыми привилегиями как сын академика и видного партийного деятеля. — Товарищ капитан, вы и ваши люди должны найти мерзавцев, ответственных за это.

— Сам акт диверсии был организован исключительно умело, — объяснял Свиядов, который сидел поблизости. — Даже товарищ Мелехин сумел обнаружить место утечки лишь после третьего осмотра реакторного отсека, и он поклялся отомстить негодяям, сделавшим это. Я лично видел это место, — продолжал лейтенант, забыв, что он вообще-то не видел его. Его объяснения были очень подробными, и он даже начертил схему места утечки. — А вот об окончательной аварии, которая привела к остановке реактора, я ничего не знаю. Как раз подошло время моей вахты, но я не успел заступить на неё. Товарищи Мелехин, Сурцев и Бугаев несколько часов бились, чтобы запустить вспомогательный двигатель. — Он покачал головой. — Я хотел помочь им, но товарищ Рамиус запретил. Тогда я попробовал нарушить приказ командира и всё-таки прийти на помощь, но тут вмешался товарищ Петров.

Через два часа высоко над Атлантикой офицеры КГБ собрались в кормовом отсеке и сравнили собранные ими сведения.

— Если командир подлодки всё время притворялся, то делал это поразительно искусно, — подвёл итог полковник, руководивший предварительным допросом. — Приказы, которые он отдавал своим подчинённым, были безукоризненно правильными. Распоряжение о предстоящей операции вывесили на доске объявлений, чтобы с ним могла ознакомиться вся команда, как обычно принято.

— Но кто из команды знаком с подписью Корова? А спросить самого адмирала мы не можем, верно? — заметил майор. Командующий Северным флотом умер от кровоизлияния в мозг через два часа после первого допроса на Лубянке, чем немало расстроил всех. — В конце концов, его подпись могли подделать. А разве у нас есть секретная база для подводных лодок на Кубе? И как объяснить смерть замполита?

— Врач убеждён, что это был несчастный случай, — возразил второй майор. — По мнению командира подлодки, замполит ударился головой о край стола, — но причиной смерти был перелом шейных позвонков. Мне кажется, что им следовало запросить по радио, как поступить в такой ситуации.

— В приказе говорилось о радиомолчании, — сказал полковник. — Я проверил. Это совершенно нормально для подводных ракетоносцев. Интересно, насколько искусен был этот капитан Рамиус в приёмах борьбы? Он мог убить замполита?

— Не исключено, — пробормотал майор, который допрашивал Петрова. — Рамиус не проходил специальной подготовки, но нетрудно убить ничего не подозревающего человека.

Полковник не знал, согласиться с этим или возразить.

— Кто-нибудь из членов команды знал, что готовится попытка укрыться в Америке, изменить родине? — Все отрицательно покачали головами. — Поведение командира подлодки не вызывало удивление всё время плавания?

— Да, товарищ полковник, — произнёс молодой капитан. — Иванов, оставшийся в живых штурман, говорит, что уклонение от империалистических надводных и подводных кораблей командир осуществлял мастерски — в точном соответствии с установленными правилами, но с поразительным искусством — в течение двенадцати часов. Я не могу сказать, можно ли сейчас говорить об измене. Пока, во всяком случае. — Каждый из офицеров знал, что все моряки останутся на Лубянке и будут изо дня в день подвергаться там длительным допросам.

— Ну хорошо, — подвёл итог полковник, — в настоящее время у нас нет доказательств измены офицеров подлодки, верно? Таково и моё мнение. Продолжайте допрашивать членов команды, товарищи, вплоть до прибытия в Москву, только более мягко. Пусть они успокоятся и почувствуют облегчение.

Обстановка в салонах самолёта постепенно смягчилась. Разнесли пищу и дали по стакану водки, чтобы развязать языки и укрепить дружеские отношения с офицерами КГБ, которые пили воду. Все понимали, что какое-то время они будут находиться в заключении, и это было воспринято с фатализмом, поразительным для жителей Запада. Сотрудники КГБ будут работать несколько недель, стараясь восстановить каждое событие на борту ракетоносца с того самого момента, как отдали швартовы в Полярном, до появления последнего члена команды на «Мистике». Группы сотрудников КГБ уже действовали в разных странах мира, пытаясь выяснить, не является ли случившееся с «Красным Октябрём» заговором ЦРУ или других спецслужб. КГБ найдёт ответ на этот вопрос, но полковник, руководящий расследованием, начал понимать, что, допрашивая этих моряков, путь к разгадке тайны обнаружить не удастся.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Нойз разрешил Рамиусу пройти под его наблюдением пятнадцать футов от медпункта до кают-компании. Пациент выглядел не лучшим образом, но это объяснялось главным образом тем, что ему нужно было помыться и побриться, как и всем на борту подлодки. Бородин и Манкузо помогли ему сесть в кресло во главе стола.

— Итак, Райан, как вы поживаете сегодня?

— Отлично. Спасибо, капитан Рамиус, — улыбнулся Райан, поднося к губам чашку кофе. Говоря по правде, он испытывал огромное облегчение, потому что в последние несколько часов управление ракетоносцем оставалось в руках людей, которые разбирались в этом. И хотя Райан считал часы, оставшиеся до момента, когда сможет покинуть «Красный Октябрь», впервые за последние две недели он не испытывал ни страха, ни приступов морской болезни. — А как ваша нога, сэр?

— Болит. Нужно научиться вести себя так, чтобы в тебя больше не стреляли. Не помню, сказал ли я, что обязан вам жизнью, как и все на борту «Красного Октября»?

— Я заботился и о собственной, — смущённо ответил Райан.

— Доброе утро, сэр! — Это был голос кока. — Разрешите приготовить вам завтрак, капитан Рамиус?

— Да, я очень голоден.

— Отлично! Настоящий завтрак, который готовят на американском флоте. И позвольте принести свежий кофе. — Кок исчез в коридоре и через тридцать секунд вернулся с кофе и столовым прибором для Рамиуса. — Завтрак будет готов через десять минут, сэр.

Рамиус налил чашку кофе. На блюдечке, рядом с чашкой, лежал маленький пакетик.

— Что это? — недоуменно спросил он.

— Сливки к вашему кофе, капитан, — улыбнулся Манкузо. Рамиус оторвал уголок пакета, с подозрением заглянул внутрь, вылил содержимое в чашку и размешал.

— Когда мы уходим отсюда?

— Завтра, — ответил Манкузо. «Даллас» время от времени всплывал на перископную глубину, чтобы получить оперативные указания, которые затем передавал на «Красный Октябрь» по «гертруде». — Несколько часов назад нам сообщили, что советский флот возвращается домой северо-восточным курсом. К закату мы убедимся в этом. Наши парни внимательно следят за ним.

— И куда пойдём?

— Когда вы обращались к команде, о каком пункте назначения шла речь? — поинтересовался Райан. — И что говорилось в вашем письме?

— Вы знаете о моём письме? Но каким образом?

— Мы знаем — точнее, я знаю о том, что вы послали письмо. Это все, что мне известно, сэр.

— Я сообщил дяде Юре, что мы направляемся в Нью-Йорк, чтобы подарить этот корабль президенту Соединённых Штатов.

— Но вы шли не в Нью-Йорк, — возразил Манкузо.

— Нет, конечно. Я намерен был идти в Норфолк. Зачем направляться в гражданский порт, когда есть военно-морская база? По-вашему, мне следовало сказать Падорину правду? — Рамиус покачал головой. — Какой смысл? Ваше побережье достаточно велико.

Дорогой адмирал Падорин, я плыву в Нью-Йорк… Неудивительно, что русские, как с цепи сорвались, подумал Райан.

— Значит, мы идём в Норфолк или Чарлстон? — спросил Рамиус.

— Думаю, в Норфолк, — ответил Манкузо.

— Неужели вы не знаете, что они послали в погоню за вами весь флот? — резко бросил Райан. — Зачем было вообще посылать это письмо?

— Чтобы сообщить им о моём решении, — ответил Рамиус. — Я хотел, чтобы они знали об этом. Я не предполагал, что кто-то сумеет обнаружить нас. Вы преподнесли нам изрядный сюрприз.

— Мы обнаружили вас у побережья Исландии, — попытался улыбнуться американский шкипер. — Вам повезло больше, чем вы думаете. Если бы мы вышли в море из Англии в соответствии с графиком, то оказались бы на пятнадцать миль ближе к берегу и тогда уж точно опознали бы вас. Извините, капитан, но у нас и гидролокаторы и акустики выше классом. Если хотите, можете чуть позже поговорить с человеком, сумевшим обнаружить вас. Сейчас он работает с вашим Бугаевым.

— Это старшина, — пояснил Бородин.

— Значит, он не офицер? — удивился Рамиус.

— Нет, просто очень хороший акустик, — ответил Манкузо. А разве акустическую вахту должны нести офицеры? — мысленно изумился он.

В кают-компанию вернулся кок. Его представление о настоящем флотском завтраке нашло выражение в большой тарелке, где лежали прожаренный кусок бекона, яичница из двух яиц, овощи и четыре куска поджаренного хлеба. Рядом он поставил коробку с яблочным муссом.

— Скажите, если пожелаете добавки, сэр, — заметил кок.

— Это обычный завтрак? — спросил Рамиус у Манкузо.

— Самый обычный. Сам я предпочитаю вафли. Американцы любят питательные завтраки.

Рамиус тут же принялся за еду. Сказывались два дня без горячей пищи и потеря крови.

— Скажите, Райан, — Бородин закурил сигарету, — что в Америке поразит нас больше всего?

— Находясь на авианосце «Инвинсибл», я имел время прочитать доклад ЦРУ о людях, пожелавших остаться в Америке. — Райан умышленно избегал слова «перебежчик» — оно казалось ему унизительным. — По-видимому, больше всего людей из вашей части света поражают прогулки по универсамам.

— Расскажите-ка о них, — потребовал Бородин.

— Это здания размером с футбольное поле — ну, может, чуть меньше. Вы входите через главный вход, берете тележку и постепенно проходите через все отделы. Я ходил туда за свежими фруктами и овощами с тех пор, как помню себя.

— Говорите, за свежими фруктами и овощами? А как в это время года, зимой?

— Что значит зимой? — удивился Манкузо. — Цена, может, чуть выше, а так никакой разницы с летом. Вот на подлодках нам этого недостаёт. Запаса свежих овощей, фруктов и молока хватает только на неделю.

— А мясо?

— Все, что вы пожелаете, — сказал Райан. — Вырезка, свинина, телятина, говядина, индейки, куры. Соединённые Штаты и себя кормят, и ещё для других стран продуктов хватает. Вы ведь знаете, что Советский Союз закупает у нас зерно. Черт побери, да мы платим фермерам за то, чтобы они не выращивали слишком много сельскохозяйственной продукции.

На лицах четверых русских офицеров отразилось сомнение.

— Что ещё? — поинтересовался Бородин.

— Чем ещё можно удивить вас? Почти у всех есть автомобили. У большинства собственные дома. Если у человека есть деньги, он может приобрести практически что угодно. Средняя семья в Америке зарабатывает, по-моему, около двадцати тысяч долларов в год. У всех наших офицеров жалованье выше. Дело в том, что у нас в стране, если у тебя голова на плечах — а у всех вас она есть — и если ты готов работать по-настоящему — а я уверен, что все вы согласны на это, — то ты будешь неплохо жить без всякой посторонней помощи. К тому же можете не сомневаться, ЦРУ позаботится о вас. Мы не хотим, чтобы кто-то жаловался на наше гостеприимство.

— Что будет с моими людьми? — спросил Рамиус.

— Этого я точно не знаю, сэр, поскольку мне никогда не приходилось заниматься подобными делами. Думаю, вас отвезут в тихое место, где вы сможете отдохнуть и расслабиться. Сотрудники ЦРУ и военно-морского флота захотят подробно побеседовать с вами. Это вполне естественно. Я говорил об этом и раньше. Через год вы сможете поступать так, как вам захочется.

— А если вы захотите прокатиться на моей подлодке, я буду только рад, — добавил Манкузо.

Райан сомневался, что капитан говорит правду. Вряд ли военно-морской флот пустит кого-нибудь из русских офицеров на борт своих ударных подлодок типа 688. Каждый из них может получить там настолько важную информацию, что, вернувшись домой, ценой этих сведений сумеет сохранить себе жизнь.

— Почему такой располагающий к себе человек, как вы, стал шпионом ЦРУ? — не удержался от вопроса Бородин.

— Я не шпион, — в который раз повторил Райан. Он не мог винить русских за то, что они не верят ему. — Когда я заканчивал университет, то познакомился с парнем, который рассказал обо мне своему знакомому из ЦРУ — адмиралу Джеймсу Гриру. Несколько лет назад меня попросили вместе с группой учёных заняться проверкой некоторых выводов ЦРУ, сделанных на основе собранных разведданных. В то время я с удовольствием писал книги по истории военно-морского флота. Я провёл летом два месяца в Лэнгли и написал там доклад о международном терроризме. Гриру понравился мой доклад, и два года назад он пригласил меня на постоянную работу в ЦРУ. Я принял его предложение. Это было ошибкой, — сказал Райан, сам не зная, правду ли он говорит. — Год назад меня перевели в Лондон, где совместно с британской Секретной службой я вёл работу по анализу разведывательных данных. Работа эта заключалась в том, что я сидел за столом и анализировал сведения, собранные оперативными сотрудниками. А в настоящее дело меня втянули потому, что я сумел разгадать ваши планы, капитан Рамиус.

— Ваш отец был шпионом? — спросил Бородин.

— Нет, папа служил полицейским в Балтиморе. Они вместе с мамой погибли в авиакатастрофе десять лет назад.

Бородин сочувственно покачал головой.

— А почему вы стали моряком, капитан Манкузо? — Интерес Бородина был неистощим.

— Я с детства мечтал о море. Отец у меня работает парикмахером. А в Аннаполисе я выбрал службу на подводных лодках, потому что это казалось мне увлекательным.

Райан с интересом наблюдал за разговором — ему ещё никогда не доводилось присутствовать при встрече людей, принадлежащих к двум столь разным социальным системам, со столь отличными культурными традициями, пытающихся понять друг друга. Обе стороны старались отыскать сходные черты в характере и жизненном опыте, создавая тем самым основу для взаимопонимания. Это было не просто интересно — нет, а скорее, трогательно. Райан пытался понять, насколько это трудно для русских. В конце концов они сожгли за собой все мосты, отказались от своей прежней жизни, веря, что вошли в новый, более светлый мир. Райан надеялся, что им это удастся, что они сумеют успешно завершить переход от тоталитаризма к свободе. За последние два дня он понял, какого мужества потребовал от русских этот шаг. Направленный на него пистолет в ракетном отсеке казался теперь пустяком по сравнению с тем, что совершили эти офицеры, — ведь они решили начать жизнь заново. Странно, как легко относятся американцы к собственной свободе и насколько труднее сейчас этим людям, рисковавшим жизнью ради того, чтобы достичь цели, которую соотечественники Райана принимали как нечто само собой разумеющееся. Именно такие парни сделали реальной Американскую мечту, и они нужны, чтобы сохранить её. Поразительно, что такие парни явились из Советского Союза. Впрочем, может быть, совсем не так и поразительно, думал Райан, прислушиваясь к оживлённой беседе.