Охотник за страхами

Глава 10

Разруха. Это самое мягкое слово, которым можно охарактеризовать то, что творилось здесь. Помимо Беркариуса, сюда сунул свой нос Коборган и еще кто-то. В результате население за последние шестьдесят лет сократилось в восемь раз по самым скромным подсчетам. На этом то, что мы знали об этом мире, заканчивалось, и, как сей факт не прискорбен, остальное предстояло выяснить. Мы уже пятый день бродим по этим пустошам, но так и не встретили ни одного разумного существа. Только хищные твари.

Мы лишь один из двух сотен таких вот разведывательных отрядов, отправленных Альянсом сюда. Наша задача — разнюхать, что здесь и как, и вернуться домой, где потом уже будет решено руководством, что делать дальше. И до совета мы не будем знать ничего о том, что узнали остальные, в угоду секретности. Разумеется, что-то все равно просочилось, но основные сведения будут доступны нам только на совете.

Вынужден отметить, здесь Альянс мне здорово мешал теперь, как выяснилось.

Я хотел добраться до некромантов и прикончить их, в то время как Илона… Позиция Илоны не была мне понятна. Она уходила от ответа, ссылаясь на все подряд. Из ее не в меру пространных речей я смог вынести только то, что их целью является понять по возможности логику демонов, а серьезного противостояния они избегают. Это вполне в их стиле: насколько мне известно, больших конфликтов Альянс избегал всегда.

Пытается предотвратить конфликт, но не лезет в лобовую схватку. Максимум, что они могут сделать — это помочь выбраться выжившим куда-нибудь подальше.

Не хотел я вмешивать в этот конфликт, случись мне пойти против воли Альянса, и Аллерию. Хотя в случае чего к моим услугам неплохое воинство как живых, так и мертвых, я не хотел вести людей на смерть. Максимум, если потребуется — возьму двадцать некромантов, не более, и все вопросы буду решать силами нежити. По старинке.

А пока… А пока я смотрел на плоскую равнину, покрытую жесткой, едва зеленой травой и пытался сопоставить ее с устаревшими на несколько сотен лет картами. Других у нас просто не было.

Местами торчали невысокие кусты, реже попадались перелески. И ни одного известного мне дерева. Впрочем, не привыкать.

Солнце нещадно палило, заставляя вспоминать об оставленной в крепости мантии и ругать чертову форму цвета хаки, в которую мы с Джимом нарядились. На Джиме была форма солдата НАТО, а на мне российской армии. Началось все с того, что готовя к этому заданию, нам сказали, что в районе, куда нас забрасывают, будет холодно. Вот я, не долго думая, и заглянул в «военторг». Джим же, увидев мой наряд, на следующий же день тоже вырядился в форму.

Впрочем, жара здесь долго не задерживается: температура в этих пустошах всецело зависит от ветра и меняется очень и очень резко. Стоит ветру подуть со стороны центра пустоши, где находится огромный ледник, как похолодает, и температура опустится ниже нуля, а стоит подуть ветру из мертвой пустыни, как вновь будет жара. Частые скачки температуры не являются естественными, как и ледник, оттого и немногая растительность может выжить в пустошах.

Территория этого мира, если верить картам, превосходит территорию Земли раза в три. Об этом напоминает гравитация каждую секунду, ведь вниз тебя здесь тянет в полтора раза сильнее. Впрочем, грех жаловаться — по моим прикидкам сила притяжения здесь могла бы быть намного больше при такой территории.

— Дрянь дело, — хмыкнул Джим, вернувшись с разведки.

— Что и как?

— Так никого и не встретил. Итак, что мы знаем? Сначала веселились какие-то твари, поубивавшие много народу, потом на вечеринку пришел Коборган и притащил своих питомцев. От тварей, которые тут были до питомцев Коборгана, осталось мало чего — только скелеты и, должен отметить, впечатляющие. Позавчера я два таких видел. От родной фауны ничего не осталось, и теперь тут все, в основном, всеядное, когтистое и переправляющее отпечатки съеденного Коборгану. Пойдем, покажу, какую я тварь нашел!

Такое если и можно увидеть — то на картинках больных на голову художников: жирные мясистые стебли, покрытые жестким ворсом, каждый оканчивается огромной пастью, вокруг которой растет нечто наподобие щупалец. Из одного корневища таких хищников росло сразу четыре. И все это было красно-оранжевой расцветки, которой позавидует мухомор. Сейчас, правда, эти цветки не двигались, так как были прострелены в нескольких местах каждый.

Я присвистнул.

— Ничего себе аленький цветочек.

— Да, такой и чудище проглотит и не подавится. Кстати говоря, это не растение. Видишь, где я его из винтовки подстрелил — кровь?

— Животное?

— Именно. Демоническая суть. Коборганская поделка. У него корневище, поди, огромное. Бьюсь об заклад, что еще живое. Иначе бы поймался отпечаток в жемчуг.

— Будем копать? — пожал плечами я.

— Не, ни за какие шиши. Сейчас мы его удобрим кое-чем… — Джим зло захихикал.

Секунду спустя, на свет он извлек баночку, из которой высыпал на землю небольшую кучку серого порошка. Его он полил водой, смывая в сторону стеблей. Рыхлая почва легко впитала все, не оставив на поверхности и следа.

— А вот теперь отходим — произнес Джим отбегая.

Земля задрожала. На поверхность, тут и там вылезли миниатюрные зубастые стебли, маленькие подобия тех, что Джим уничтожил, и… заорали. Никогда не слышали, как визжат кролики? Помню, когда-то у моего брата был кролик, и бабушка догадалась дать ему помидорную ботву, не зная, что та, мягко говоря, не очень хорошо переваривается. Больше всего это мне напонило именно этот визг. Продолжался он минут пять, иногда переходя на практически человеческий стон, а потом, наконец, растение затихло, а жемчужина в руке Джима засветилась.

— Что это за дрянь такая, которую ты высыпал?

— А я что, химик? Спер на каком-то заводе, уже и не помню где. Отрава жуткая. Ее одна баночка упала в реку, так вся река и водохранилище немаленькое ныне мертвы. Ну… я покумекал, и спер ящик. Как видишь, пригодилось.

Я вздохнул, взвалил на плечи мешок, и мы двинулись дальше. Компас был бесполезен, так как направление «север» за последние дни менялось уже раза четыре, и нашим единственным ориентиром было солнце. И луна.

Лун здесь две, но одна из них красивее, чем все то, что я когда-либо видел. Похоже, что она обитаемая: каждую ночь, когда на небе месяц, на темной стороне видны светлые точки.

Монах собрался с силами и стал вновь рисовать. Краска его жизни замирала в воздухе узорами и вплеталась в большой узор, который охранял монастырь… Вернее руины.

Но это не играет роли. Орден жив, пока жив последний его адепт.

Три десятка лет он поддерживал этот барьер, давая возможность чувствовать себя спокойно в его пределах. Себе и людям. Впрочем, в его попечении было немного народу: старик, медленно, но верно сходящий с ума, женщина, больная призрачной лихорадкой, и ветеран, которому в последней войне отстрелили ногу, ее отец.

Впрочем, монах не поддавался отчаянию. Он не знал, что это такое. Он делал свое дело, помалкивая и не тратя душевные силы на слова утешения, и вместо них лишь проходился камнем по лезвию своего кинжала, а потом лезвием по своей, гладко выбритой согласно всем канонам, голове. И менять в своем быту он ничего не был намерен — ведь не для этого он отрекся от имени, вступая в орден.

Убедившись, что все в полном порядке, монах вернулся к костру и, сев на свое место, стал слушать. Вдали, слышимые только ему, переговаривались твари. Они чувствовали человеческую плоть и шли за ней.

— Буря идет! — произнес монах через некоторое время, вгрызаясь в сочную плоть яблока. Только здесь, во дворе монастыря росли еще яблони, согреваемые от холодов горячим источником.

Ветеран привычно извлек длинную, странную на вид винтовку, служившую ему еще и костылем, и потянулся к баночке с жидким огнем.

— Устоим?

Монах не ответил. Он не делал предсказаний и предположений. Каждый раз, когда бродячая стая тварей подходила к выставленному им барьеру, ветеран хватался за оружие, предварительно отсылая дочь подальше, в глубь развалин, а старик читал молитвы каким-то старым богам. Но пока все обходилось. Редко когда приходилось стрелять в ту или иную тварь, которую указывал монах.

— Шанрисс, наш друг говорит, что сюда идут твари. Я хочу, чтобы ты спряталась в башне.

— Но…

— Иди.

Дочь кивнула и, бросив полный беспокойства взгляд на отца, пошла в башню. Башня одиноко возвышалась среди руин. Когда-то часть восточного крыла монастыря, ныне она была единственным уцелевшим строением, не считая куска крепостной стены возле нее.

Полубезумный старик, Хракли, вновь стал читать свои нудные молитвы сгинувшим сотни лет назад в небытие божествам. Читал он их всегда вслух, и заставить его замолчать было невозможно. Шорли поморщился, глядя на отсутствующую правую ногу. Фантомные боли последнее время изводили его едва ли не сильнее, чем призрачная лихорадка — его дочь.

Двое вынырнули из сумерек и побежали в сторону барьера. Один из них прошел легко барьер, а вот другого барьер отбросил. И тут из темноты появились твари. Собакоподобные, быстрые… Шорли невольно вспомнил, как три таких разорвали в клочья восемь человек меньше чем за полминуты. С тех пор прошли годы, но память была все еще свежа и бережно хранила те воспоминания.

Оставшийся наружи вскочил на ноги, извлек два клинка и сам шагнул навстречу тварям. Сражался он хорошо. Да и клинки у него были явно не простые. Практически каждый удар смертелен, и с каждым мгновением они вращались все быстрее и быстрее. Казалось, что убитые твари дают ему силу продолжать этот смертельно опасный танец. Вот одной твари повезло, и она укусила его за ногу, но сразу отлетела в сторону с отрубленной головой. Воин хромает, но пара ударов и хромота проходит.

— Открывайте ворота, пока моего друга тут не разорвали! — закричал его товарищ, успевший за эти мгновения добежать до костра. Говорил он с небольшим акцентом, но уверенно.

Шорли кивнул в сторону монаха.

— В нем зло, ибо оттолкнул его барьер — спокойно ответил монах и отвернулся.

— Твою… Мужик, он что, на демона похож?

Монах не ответил.

В этот момент всех накрыла волна дикого страха, если не сказать, первобытного ужаса. Даже монах поморщился. Твари жалобно заскулили и убежали, а старик, до этого читавший молитвы заверещал. Это длилось несколько удивительно долгих секунд, а потом пропало. Твари убежали, и воин, выронив клинки, упал на землю.

Чужак сплюнул и пошел к другу, а ветеран поплелся за ним. Монах возник сзади Шорли неожиданно и подхватил его, словно тот был ребенком.

— Спасибо, дружище — отозвался тот, уже привычный к тому, что монах иногда носил его на руках, если возникала нужда.

Тем временем чужак помог встать другу и двинулся с ним к барьеру.

На этот раз воздвигнутая монахом стена не оттолкнула пришельца.

— В нем было зло, раз барьер не пускал его, чужак. Переночевать я позволю, но утром — уходите.

— Хорошо, спасибо и на этом. Меня зовут Джим, это Игорь.

— Шорли. Вон тот старикан, который там пищит — Хракли. Откуда вы здесь?

Джим помог Игорю сесть у костра, и скинул рядом мешки. Шорли с интересом отметил, что, несмотря на порванную штанину и следы крови, раны как таковой нет — только проглядывает свежий шрам.

— Долгая история. Мы совершенно не в курсе, что происходит, у нас карты, которые устарели на несколько веков и мы… как бы это лучше сказать… Вот уже месяц не можем найти разумных существ, которые не захотят нами перекусить и расскажут, что же тут происходит!

— Это же пустоши, парень. Здесь вы их и не встретите. Откуда вы?

— Ну… Скажем так… Во времена Тиаль-Самира, нас положили в глубокую спячку, с наказом проснуться, когда станет плохо, вот теперь мы и выбрались.

— Врешь, испражнение Ска-Вира! — вступил в разговор монах — я чувствую ложь, так что не лги.

— Успокойтесь — вступил в разговор Игорь. В отличие от товарища он был немногословен и говорил, словно ему это было тяжело — Вам будет легче, если я скажу что мы из другого мира, имеем зуб на нескольких существ, которые всю эту кашу, скорее всего, заварили, и теперь, когда попали сюда, наконец, пытаемся осмотреться? А ты, Джим, в следующий раз смотри, кому врешь.

— Не врешь. Но я тебе не верю. Раз барьер оттолкнул тебя, ты можешь обманывать меня, и я этого не замечу.

— Хорошо, я подтверждаю все сказанное. Мне ты веришь, хиппи? — спросил Джим, а потом посмотрел на друга — А тебя надо на инструктаж, научить работать под прикрытием.

Разговор прервал жуткий вой.

— Возвращаются — хмыкнул Джим — видимо, не сильно их твой приступ напугал. У меня есть взрывчатка, сейчас вжарю этим тварям.

— Охолоди, юнец — барьер их не пустит.

— Я надеюсь… но жить все равно хочется — произнес Джим, доставая заветную коробочку.

Тварей было на этот раз больше. Некоторые были размером с быков, закованные в роговой панцирь, а некоторые, наоборот, пушистые и мягкие на вид… Но впечатление обманчиво, и под шерстью скрывались смертоносные жала.

Они все дружно тыкались носами в барьер и, шипя, отступали.

— Ну и парад уродов… — задумчиво произнес Джим, перебрасывая коробку из руки в руку.

— Значит, из другого мира? — начал разговор Шорли.

— Именно — ответил Игорь — мы уже скоро месяц, как бродим по пустошам, но такую толпу видим впервые.

— Они вас почуяли и сбежались — пояснил монах — обычно они в спячке, и просыпаются не сразу. Боюсь, что вы их пробудили.

Вот теперь у нас были проблемы. Тварей было слишком много. Они бегали вокруг барьера всю ночь. Я пролежал несколько часов, потом смог встать на ноги и коротал ночь тем, что чистил пистолет. Патроны с местным «жидким порохом» давали много гари, и чистить оружие приходилось раз в пять чаще.

Что больше всего надоедало — это спокойствие монаха. Да и перспектива уйти отсюда утром тоже не радовала.

— Это Шанрис, моя дочь — представил женщину лет тридцати на вид Шорли.

— Очень приятно, Джим — поздоровался как всегда галантный при первом знакомстве Джим.

— Пятнадцать лет мы с ней уже здесь, скоро шестнадцать будет.

— Можете подробно рассказать, что здесь происходит? Мы… скажем так, не в курсе происходящего.

— А можно сказать, я в курсе. Меня и еще три тысячи таких, как я, послали сюда шестнадцать лет назад, когда пустоши решили отвоевать у тварей. Но кишка была тонка. Стоило нам перейти барьеры, как за свежим мясом сбежались все твари пустоши. Нам отрезали путь отступления, наше командование, поняв тщетность попыток, сбежало, а мы остались на корм тварям. Была бы жива Хорана, я бы ни за что не взял с собой дочь. Не место ей здесь… Да вот там ее по нашим идиотским законам ждало рабство.

— Рабство? — удивился я.

— Ей не было двадцати, а стоит мне уйти — она остается без готовых за нее отвечать. И она сразу раб. Законы королевства. На этой войне я схлопотал пулю в ногу от своих же, а когда нас разгромили окончательно, хромая, мы с дочкой едва добежали до руин монастыря. Безымянный монах уже тогда приютил старика, рад был и нам… вернее… ему было без разницы. Среди руин монастыря есть сад… цветет круглый год. И колодец. Жить вполне можно, хотя… — Шорли вздохнул — какая это жизнь. Да и болезнь дочку изводит…

— Что за болезнь?

— Призрачная лихорадка.

— Игорь, глянь в справочнике, лечится?

Я извлек свой коммуникатор и стал искать. Раз уж засветили легенду, чего уж скрываться. Несмотря на то, что информации было много, искать приходилось вручную: о способе ввода трех сотен иероглифов местного алфавита мой друг не позаботился.

— Не лечится. Каждую неделю призраки умерших ее терзают… она стареет на глазах.

— Нашел — произнес я — Слушай, Джим. Призрачная лихорадка, специфичное заболевание для этого мира. Если вокруг много людей умирают насильственной смертью, а ты боишься — то на тебя зацепляются… эээ… не уверен, как это правильно произнести — я посмотрел еще раз на иероглифы — Лекарство наши рекомендуют радикальное — на недельку в другой мир, и оно проходит бесследно.

— Прежде чем о другом мире мечтать, нам надо найти место, откуда можно туда смотаться. А путь до него нам отрезан — Джим указал в сторону барьера, вокруг которого сновали десятки тварей.

На душе скребли кошки. Не потому, что мы были в осаде, нет… Такие мелочи меня не волновали. Просто очередной приступ заставил меня начать заранее проигранную битву с депрессией. Я извлек из кармана баночку и запил таблетку водой из фляги. Последнее время антидепрессанты — это единственное, что помогало мне хоть как-то не сойти с ума. Спасибо хоть они здесь ядом не стали. Я отошел от костра и сел на кусок камня, который в прошлом был стеной монастыря. В задумчивости я стал вертеть медальон…

— В твоей душе мрак — все тем же ничего не выражающим голосом произнес подошедший монах.

— Я знаю.

— И ничего не хочешь с этим сделать?

— Да не могу я ничего сделать. Только отомстить и успокоиться. Навечно.

— Если чтобы победить исчадие Шоархарина, ты сам…

— …стал исчадием, то победило исчадие. Слова одного из мудрецов моего мира. Я знаю. Но есть шанс, что в бою двух равных не выживет ни один.

Монах кивнул. Некоторое время мы молчали, потом я решился нарушить тишину.

— Сколько Вы уже здесь?

— Всю жизнь, с тех пор как был принят в орден сорок лет назад. Тогда пустоши не дошли досюда.

— Пустоши… откуда они?

— Никто не знает. Они появились южнее. Поговаривают, что на юге есть некое существо, которое пьет соки нашего мира и порождает тварей. Когда оно появилось, пролились реки крови, но его смогли одолеть. Вокруг него воздвигли барьер. Но он пал через несколько сотен лет, и опять его воздвигли, отдав пустошам множество земель и положив миллионы жизней. Тридцать лет назад пал второй барьер, и был воздвигнут третий.

— И как он пал?

— Люди. Всегда есть те, кто верят во тьму, и они нашли способ уничтожить барьеры в прошлом… Найдут и в будущем.

— Дай догадаюсь, поклоняются некоему Коборгану?

— Правильно. Его культ. Я видел их книги тридцать лет назад. Видел, во что он превращает людей. Но Коборган не твоя цель, так?

— Так. Моя цель Беркариус, его брат.

— И его я видел в тех книгах. Достаточно, чтобы знать, что тебе он не по плечу.

— Я в курсе. Пока мне рано с ним встречаться. Но вот его прихвостней я достану.

— Они убили ту, которая изображена на том медальоне?

— Скорее, она положила свою жизнь на то, чтобы их остановить. И я постараюсь, чтобы это было не напрасно.

— Тебе остается одно. Стараться. Хочу тебе верить, но не имею права.

— Я не обижаюсь. Сколько отсюда до границы барьера?

— Если третий барьер все еще цел, то месяц пути.

— Хорошо. Тогда поставим вопрос так. Есть ли здесь поблизости, как бы это сказать, особое место, чтимое магами?

— Есть. День пути. Но зачем тебе оно, маг?

— Оттуда можно уйти в другой мир. Я могу вывести и вас.

— Не забывай, я тебе не доверяю. Да и к тому же должен же кто-то присмотреть за орденом.

— Орденом?

— Орден жив, пока жив последний его представитель.

— Вы можете отметить на карте место, скажем так, откуда примерно началась пустошь. Где то существо?

— Могу — монах указал на карту, и я пометил ручкой это место. В лучшем случае это выходило три месяца пути.

— А теперь место силы?

Монах ткнул пальцем в карту.

— Спасибо.

Я вздохнул, глядя на карту.

— Скажи, чего ты ждешь в своем посмертии?

— Что?

— Из твоих речей выходит, что ты идешь на смерть. А идущие на смерть верят в посмертие. Ты надеешься там, за черной гранью встретить вновь ее?

— Было бы здорово… Но нет. Я не верю в это. Надежда — это сказка для неудачников.

— Ты ждешь покоя, лучшего мира после смерти, в который верит твой народ?

— Да… Народ мой в такое верит… А я… Едва ли.

— Тогда чего ты ждешь за черной гранью?

— Ничего. Я более чем уверен, что я просто перестану существовать. И не будет ничего.

— И ты не боишься? Разве это не страшнее, чем вечные муки?

Боюсь ли я… Хороший вопрос.

— Нет. Уже нет. Но к чему этот вопрос?

— Не важно. Спасибо, что не лгал.

Монах ушел, а я с удивлением обнаружил в душе странный покой. Всплывшие некоторое время назад воспоминания ушли, не оставив и следа. Осталось только спокойствие и умиротворенность.

Монах подошел к сверкающим линиям барьера. Его переполняли чужие чувства. Иногда сквозь них проскакивали даже образы. Боль была столь сильна, что было преступлением дать ей пропасть.

Монах зачерпнул ее и стал рисовать. Узор выходил резкий, угловатый, а желтоватые пастельные тона, которые у него выходили обычно, сменились темно-серыми. Изломанные, словно в муке, линии вплетались в узор барьера одна за одной.

Скалящаяся тварь подошла слишком близко. И за это поплатилась. Боль вплетенная в барьер теперь убивала, а не просто отбрасывала. Инстинкт самосохранения боролся с жутким голодом, но пока был сильнее — твари отступили, уже не лезли на рожон, но все еще не спускали глаз с находящихся внутри.

Монах довольно осмотрел плод своих трудов. Боль чужака ушла в барьер, и теперь он стал надежнее в разы.

Елена меня учила. Тени, вернее, духи, как их называла Елена, были совершенно не похожи на то, что я знала. И с ними управляться было намного сложнее. В Алерии никогда не существовало устных заклинаний, кроме как в легендах. Частенько ругань мага на родном языке дилетанты считали заклинаниями и записывали со всей скрупулезностью магические слова, считая, что кто-нибудь когда-нибудь сможет, произнеся их, что-то наколдовать. И лишь через сотни лет, случайно, историки переводили эти слова и краснели: маги, попадавшие в хроники, умели хорошо ругаться. Даже слово «заклинание» в Алерийском созвучно слову брань.

Здесь же стихи приходилось разучивать в большом количестве только потому, что правильно прочитанный стих порождал что-то в глубине сознания, что направляло тени. Причем, далеко не всегда. Это требовало сосредоточенности, определенного эмоционального настроя. В произносимые строчки надо было верить, и как-то по-особому произносить. Это было непривычно, неудобно и непонятно. Малейшее послабление, и ничего не получалось. Малые, неразумные духи, способные на самые простые действия, подчинялись легко, а практически разумные, созданные верованиями целых поколений живших здесь людей и способные сами придумать, как выполнить поставленную задачу, подчинялись только ведунье уровня Елены, и то далеко не все.

Но Елена учила меня не только из добрых побуждений.

— Нолдорцы, как ты их называешь, получили твою душу, если все именно так, как ты рассказываешь. И то, что тобою подменили настоящую Ирину, не есть случайность. Не стоит ждать от тех, кто держал в страхе твою страну, добра. Рано или поздно они придут сюда. И к тому времени ты должна суметь противостоять им. Я не знаю, чего именно они хотят, зачем тебя забросили к нам. Когда-то, около двухсот лет назад, люди пришли сюда, чтобы жить. Чтобы сохранить архаичный и мирный осколочек разваливающейся страны. И я не хочу, чтобы мой любимый край стал царством мертвых.

Но вопреки успехам в работе с тенями в остальном меня преследовали неудачи: прозвище «Нелюдимая» за мной укрепилось, а вместе с ним потихонечку стал расходиться слух, будто я ведьма. И ни вечера у Николь, ни балы у Шарупиных, других наших соседей, этого поправить не могли. Многие меня стали сторониться.

Впрочем, в этом был плюс: моя власть над духами росла. Стоило окружающим поверить в то, что я ведьма, и я стала сильнее.

Елена же гоняла меня едва ли не каждый день и, хотя об этом она не говорила прямо, сделала меня своей ученицей.

Время летит, и прихавший из города Озимов, когда узнал о том, что про меня толкуют, устроил мне выговор в лучших традициях. Пожилой генерал не верил в ведьм и колдунов, а потому мои заверения в полной непричастности понял и, в конце концов, махнул рукой.

— Была бы ты сыном — высек бы для профилактики. Честь надо смолоду беречь. И без того Ольга без дуэлей не может…

Речь шла об очередной дуэли Ольги и проезжиго гусара, который изрядно надоел моей названной сестре и она, долго не раздумывая, посчитала себя оскорбленной, переоделась гусаром и вызвала наглеца на дуэль. Мне пришлось быть там секундантом, и поэтому я удостоверилась, что подвластный мне дух отведет пулю от Ольги в случае чего. Но опасения не оправдались, и наглец получил пулю в лоб раньше, чем смог что-то сделать. И хотя формально Ольга была не виновата, вся округа быстренько поняла, кто укокошил гусара и по какой причине.

Хоть я и не одобряла кровожадность Ольги, но я и не сожалела об убиенном: редкостный подлец был.

Граница. Мы все-таки дошли до нее. Она сияла тонкими нитями, переливалась, как и барьер, выставленный монахом.

Убедить наших друзей сняться с насиженного места, было не так просто. Но Джим их уболтал. Большую роль в этом сыграл и я. Пока мы путешествовали, тот бардак, который творился у меня внутри, служил чем-то вроде батарейки для монаха. Каждую ночь вокруг нашей стоянки был барьер, за который не могла пройти ни одна тварь.

Старик плакал, едва ли не бегом преодолевая последние метры, Шанрисс с отцом улыбались. Единственным, кто сохранил каменное лицо, был монах.

— Неужели цивилизация? — произнес по-английски я.

— Она самая — обрадовался Джим.

Мы прошли сквозь барьер и через пять минут вышли на тракт, протянувшийся вдоль границы.

— Севернее располагается Эскарта, один из крупных городов королевства. Не знаю, что там изменилось за эти годы, но думаю, что многое.

— Я там покину вас — спокойно произнес монах — там находится один из наших орденов, и я примкну к братьям.

Дальнейший путь мы проделали в молчании. Природа не слишком отличалась от пустошей — все те же степи, в которых тридцатиградусной жаре может придти на смену собачий холод. Сейчас погода опять менялась, и мы наслаждались редкими минутами комфортной температуры.

Я перешел опять на английский.

— Джим, наши планы не поменялись?

— Нет. Как и договорились, я остаюсь в городе, хоть и не по душе мне это, собираю слухи и приглядываю за Шанрисс с отцом на первых порах.

— А я двину и попутешествую месяц, может, два по городам.

— Будем держать связь.

Пару раз нас обгоняли конные всадники, а один раз нам пришлось посторониться и пропустить всадника, который ехал на огромном пауке. Иначе назвать это лохматое создание я не мог.

В городе мы были только к вечеру третьего дня. Громада крепостной стены встретила нас на рассвете, и нам пришлось некоторое время ждать, пока опустят ворота. Ждали не только мы. Купцы, путешественники, простой люд — все, кто прибыл ночью, сейчас ждали здесь часа, когда прогремят трубы и опустят ворота.

— Джим. Наш ветеран думает наведаться в полк и потребовать заслуженную пенсию. Может, я перестраховываюсь, но у меня подозрение…

— Что выплатить ему ее не захотят. Знакомое дело. Не волнуйся, я прослежу. Пока остановимся в трактире каком-нибудь, а уж постоянное жилье я обеспечу позже, как только найду крысиные ходы в этом обществе…

Прогремели трубы, и вместе с ними, открывая всем скрывавшийся за ними солнечный диск, опустили ворота.

Спустя секунды мы стали каплей огромного потока, движущегося в город. Джим на несколько минут исчез в толпе, а вернулся с двумя кошелями местных денег.

— За вход надо платить пошлину. Принимают только местные деньги, поэтому я обменял кое-что на кошель.

— А второй? — спросил я у Джима на английском.

— Срезал у какого-то простофили — ничуть не стесняясь, ответил Джим. Впрочем, иного ожидать от человека, возмужавшего в мире воров, не стоило.

Стражи в начищенных до блеска латах взяли с нас по восемь зеленоватых монеток с каждого и в обмен выдали нам браслеты «гостей».

Джим переменился, стоило ему оказаться в городской среде: движения стали плавными, взгляд стал непрерывно скользить по всем, кто нас окружал. Это даже раздражало, но самому Джиму нравилось. Он был в своей стихии.

Ния пила кофе все в том же маленьком кафе на «Проспекте Мира», где когда-то познакомилась с Алексеем. Сейчас она просто не могла сидеть дома, пытаясь понять, что же предпримет Игорь.

Ходили упорные слухи, что Беркариус почувствовал зов. Тогда только вопрос времени, когда он явится, чтобы опуститься в черные воды озера и устроить прорыв вниз, попутно уничтожив ее непосредственного начальника.

Но по прихоти судьбы выходила интересная ситуация: одна из капель могла уничтожить вотчину Беркариуса, а значит, и его самого, стоит ей прорваться ниже. «Нолдорцы», как звал некромантов Игорь, сейчас как раз находились в том мире. Они сделают все, чтобы капля не прошла дальше, но в то же время уйдут, когда станет ясно, что битва проиграна. Уйдут и перебросят на это место другой мир. Но если Альянс помешает этому, и капля пройдет ниже своим маршрутом, то Беркариус перестанет существовать. Проблему это не решит, но даст достаточно долгую по времени передышку.

Другое дело, что проблема заключалась в Игоре. Будет ли он помогать Альянсу, когда узнает, что способствует уничтожению целого мира?

Здесь ничего нельзя было сказать наверняка. Равно как нельзя было даже предположить, что предпримет Игорь в этом случае.

Тиренс. Еще один город на моем пути. За моей спиной уже остались три больших города, в которых я гостил по неделе.

А еще за эту неделю я, наконец, смог понять, что требуется Альянсу. Разгадка ждала меня в одном из городов, когда на центральной площади я услышал легенду о «темном воине» с «каплей ада в крови». Делать мне было особо нечего, я все равно ждал каравана, с которым планировал идти дальше, и потому я засел в местной библиотеке и изучил легенду.

Вот тут-то я и понял все, что так ускользало от меня. Что может уничтожить мир? Только из того, что я реально видел. «Кровь Хаоса», или «оружие Императоров». Та капелька, которая была в моей крови, когда я шел против Нолдора. И удивительно, как субстанция, описанная в местной легенде, походила на нее. Возьмем это за рабочую теорию.

Капля, вернее, ее спятивший носитель, уничтожает мир. Что дальше?

Демоны буксируют на это место другой. Вопрос: зачем?

Напрашивается сразу теория, что капля может пройти дальше. А дальше вотчина Беркариуса, к которой он привязан. Не станет того мира — не станет и этой твари. Но сначала этот мир должен погибнуть, и сюда не должны доставить замену.

Осуществить это, должно быть, намного проще, чем сразиться с Беркариусом в лоб, а значит, это однозначно путь, который предпочтет Илона. Вопрос только в том, знает ли она об этом? Будем считать, что знает. Не стоит недооценивать ту, которая старше тебя в разы.

Эта теория объясняла многое. Действительно, Нолдорцы, потерпев поражение в Суримисе, когда они не смогли занять место действующей власти, рвались в Аррасс. Зачем? Правильно, это было то самое место, та самая точка мира, откуда они могли на него влиять и, должно быть, откуда могли его переместить. Но они потерпели поражение, и потому… я нахожусь сейчас в их резервном плане. Ну а раз так, я знаю точно, где их искать.

Интересно, знали ли они о наличии в Алерии капли?

Джим. Мог ли я ему доверять, и не выдал бы он меня, если бы я пошел против Альянса? Каждый раз, смотря на Ильтар, одну из лун, покрытую яркими точками, я понимал, что не могу посодействовать уничтожению этого мира. Даже если целью стоит изничтожение Беркариуса. Но что именно и как я буду делать, я пока не знал, как и не знал, где именно находится капля. Может пройти сотня и даже, наверное, тысяча лет, прежде чем капелька отыщет себе носителя. Имей я каплю в крови, можно было бы пойти на переговоры с Нолдорцами, но без нее это было бы самоубийством. Да и предложить мне им кроме милосердной быстрой смерти нечего.

Я ухмыльнулся, за что заработал косой взгляд стражника. Тиренс ничем не отличался от уже виденных мною городов. Небольшие деревянные дома не более двух этажей, стоящие друг к другу иногда слишком близко, плюя на все нормы пожарной безопасности. Реже, у самых богатых людей города, дома были каменные.

Вечер наступил быстро, и дойти до сносного постоялого двора я не успел. В темном переулке я был любезно встречен местной шпаной.

— Деньги сюда, мужик, коли жить хочешь — произнес мне здоровый детина.

Рядом с ним быстро нарисовались еще четверо. Мелкие хищники больших городов, которые есть везде. Гопота. Что же, разминка мне сейчас не повредит.

— Возьми… Если сможешь.

— Ну, это самое, ты сам напросился.

Короткие клинки мелькнули в полумраке, а я тем временем извлек свои катаны. Магией пользоваться не хотелось — можно привлечь местную колдовскую братию, а зачем мне лишние проблемы?

Первый рухнул на землю через пару секунд, словно бы ища укатившуюся куда-то в темноту голову, но остальные и не думали отступать — наоборот, подгоняя друг друга ругательствами, стали пытаться меня окружить. Я отвел несколько ударов, и уже выбрал себе свежую жертву, когда меня скрутил приступ. Эйфория, которую мне подарили клинки, выпившие жизнь секунды назад, ушла в момент, словно в бездонную яму. Давящие воспоминания уже давно не были четкими — лишь смутные образы прошлого вперемешку с бессвязными кошмарами. Из меня словно выходила жизнь, обращалась волнами панического ужаса и расходилась вокруг.

То, что в этот раз все не так, как обычно, я понял уже очень скоро. Остатки разума плавали где-то среди тех кошмаров, и лишь иногда приходя в себя, я видел ночное небо, стену здания, и различал крики ужаса где-то далеко. Я не мог остановиться. Как я ни старался — приступ был сильнее. Неужели конец?

— Алькор, прекрати, мне страшно!

Ее лицо заслонило на миг уже появившиеся на небе звезды, и едва я узнал знакомые черты, словно кто-то щелкнул тумблером. Приступ прекратился. Я узнал ее.

— Инвил. Я умер?

— Нет, еще поживешь…

Она осторожно убрала мои клинки в ножны, и помогла подняться… Вернее поволокла меня, словно любящая жена пьяницу-мужа за собой.

Я едва переставлял ноги, поминутно, как мне казалось, теряя сознание.

— Сильно тебя прихватило — полгорода разбежалось — произнесла Инвил.

В ответ я смог только задать наболевший вопрос:

— Как?

— Скоро узнаешь.

Я не знаю, сколько мы брели по городу. Мне это показалось вечностью, и в то же время приятной вечностью. Потом, когда пошли кварталы, которые мой приступ не поразил, нам стали попадаться люди. Многие стояли группами и со страхом смотрели в темноту. На нас никто не обратил внимания. Вскоре все встало на свои места — сюда мой приступ не дошел.

Один раз, пока мы шли, какой-то изрядно надравшийся горожанин предложил Инвил обратить свое внимание на него, а меня «оставить проспаться».

Совету та не последовала, а когда тот приблизился с руки ее сорвалась фиолетовая вспышка и незадачливый пьяница рухнул, как подкошенный, в канаву у дороги.