Охотники на лунных птиц

Глава X Прекрасное зло

Остров Бейбел прекрасен, однако островитяне называют его злым. Они утверждают, что «он преследует человека», но тем не менее местные жители его любят и считают красивым.

Несмотря на то что от северной оконечности острова Флиндерс он отделен лишь узкой песчаной полоской, Бейбел — наиболее изолированный и труднодоступный из всех островов этой группы. Добраться до него можно из Леди Баррон, но для этого нужно преодолеть коварные отмели Ванситтарт и наводящий ужас Пот-Бойл.

Свое первое путешествие на Бейбел я совершила на «Маргарет Туэйтс», одном из трех пароходов, принадлежащих Лесу Джексону. В то время на «Шиэруотере» поваром работал мужчина, он же помогал и при погрузке.

На борту судна вместе с нами находились Честный Том, друг охотников, и санитарные инспектора. На палубе разместились охотники. Пит считал их спекулянтами, а темнокожий Лидэм называл «темными личностями».

С нами не оказалось моей новой приятельницы Беатрис Эверетт, хотя вещи ее находились здесь и сама она только что была на судне. Наконец она появилась, когда отдавали швартовы, ведя за собой свою глухонемую сестру Минни.

— Не знаю, выживу ли, — сказала она, — ужасно боюсь плавать.

Я решила, что она, видимо, впервые приехала на Бей-бел. Однако я была не права. Беатрис рассказала мне, что впервые она приехала на Бейбел еще ребенком. Это было лет шестьдесят назад. С тех пор она регулярно наведывалась на остров.

— И всегда со мной происходит одно и то же: вечно я боюсь. Надо бы поискать другой путь.

В то время туда нельзя было добраться самолетом: они еще не совершали посадки на острове, как теперь. Я подумала, вряд ли Беатрис удастся в этом году добраться до Бейбела. Она доверительно попросила меня:

— Пожалуйста, проследите, чтобы мой багаж выгрузили на Литтл-Галч (Маленькое ущелье), а то еще снимут где-нибудь, и тогда придется тащить его на себе до самой хижины.

Она перечислила мне свои вещи, которые были сложены в трюме, и я записала их перечень на обложке своей записной книжки, которую храню до сих пор.

Вот что в нем значилось: узел с постельными принадлежностями, на котором голубая латка, бидон из-под керосина с овощами, железный чайник, железная печка, бутылка с портвейном, перевязанная коричневым шнурком от ботинка, овальный котелок, фонарь, большой сундук с палаткой сверху, картонная коробка с ампулами магнезии.

Меня удивило, что никто не упрекнул Беатрис в трусости. Вскоре я поняла почему. Дело в том, что все присутствующие испытывали такое же чувство и не знали, как поведут себя в дороге.

И вот мы оказались в районе Пот-Бойла. Лишь взглянув за борт, все тотчас закрыли лица руками. Я посмотрела на море, и мне так захотелось уткнуться головой в колени, но я не могла этого сделать, ведь я стояла в рубке, поэтому просто зажмурилась. Мы плыли через черный водоворот, покрытый чернильно-черными маслянистыми кругами. Не было видно ни одной птицы. Все вокруг словно застыло. Двигался лишь наш корабль. На поверхности ни воли, ни ряби, ни пены — ничего, только ровные безмолвные черные круги.

Рассветало. При неярком свете зарождающегося дня я разглядела — в углу рубки сваленные в кучу тюки и старые робы. Мне захотелось присесть на них, но все казалось таким неустойчивым и мне ничего не оставалось, как продолжать стоять в рубке и смотреть на Пот-Бойл.

На судне все замерло. Оно скользило по маслянистой поверхности. Картина была зловещей.

— У меня мороз по коже, — промолвил Честный Том.

Когда-то он был одним из немногих, кому удалось выбраться из Кипящего Котла невредимым. В те времена он занимался скупкой рыбы и плавал на небольшом суденышке, которое называлось «Леди Маргарет». Тогда его звали Честный Том — друг рыбаков. С ним были еще трое — два моряка и пастор. Последнему нужно было попасть на Бейбел, где он собирался служить, и Том предложил ему свои услуги. Однако случилось так, что, когда они дошли до Кипящего Котла, у них заглох мотор. Сначала это не вызвало у них волнения — просто случилась маленькая неисправность, которую можно легко устранить.

Пока они возились с мотором, их отнесло течением к кромке Кипящего Котла. Водоворот возникает из-за стремительного течения между островами. «Леди Маргарет» несло на отмели, где море буйствовало особенно сильно. Когда течение бросило их на мель, волны захлестнули судно и залили мотор. Им ничего не оставалось, как попытаться вплавь добраться до берега. Том был отличным пловцом, поэтому он рискнул плыть в сторону берега. Другие кое-как достигли острова.

Островитяне не раз рассказывали мне об этом случае.

— Честного Тома даже Кипящий Котел не берет, — говорили они. Однако сам Том не очень-то верил в эти предсказания и тихонько ругался, пока мы преодолевали водоворот.

Проскочив его, мы оказались у песчаных отмелей Ванситтарт, простирающихся на многие мили восточнее островов Флиндерс и Ванситтарт. На карте они не указаны, так как постоянно передвигаются и задают мореходам неразрешимую загадку, которую под силу решить лишь местным жителям.

Сначала волны обрушиваются на судно и несут его в одну сторону, затем кидают в противоположную.

— Здесь море всегда такое, — мрачно произнес Том, — оно бурлит.

Вдруг на палубе раздался вой. Казалось, загудела пожарная сирена. Затем шум голосов усилился, и это напомнило мне тот вечер в Сиднее, когда стало известно, что вторая мировая война кончилась. Это шумели островитяне. Они безмолвствовали лишь до той поры, пока мы проходили Кипящий Котел, а теперь дали волю своим эмоциям.

— Островитяне всегда ведут себя так, — добавил Том.

Страх, словно удар, парализовал их. Они ничего не ощущали, кроме ужаса. Двое нежно воркующих влюбленных теперь распростерлись на палубе и в страхе жались друг к другу. Громче всех кричали пожилые дамы, а старики выглядели самыми напуганными. Молодые люди пытались изображать безразличие, но их выдавали испуганные глаза. Все были заражены страхом. В общем шуме слышались и детские крики. Я сама чуть не присоединилась к общей панике. Для меня все-таки было полной неожиданностью, когда Честный Том вдруг закинул голову вверх и завыл, как собака.

Я не могла понять, что он при этом выкрикивал. Он подпрыгивал и неистово бил себя в грудь. Потом вдруг успокоился.

— Мои зубы! — наконец разобрала я. — Только сейчас я вспомнил, что оставил дома свою вставную челюсть.

Перспектива есть несколько дней без зубов привела его в глубокое отчаяние.

Капитан «Маргарет Туэйтс» до этого на Бейбеле не бывал, поэтому, следуя совету, прихватил с собой «знатока местности». Я не знала, где он находится, и чуть не села на него.

Тюки, на которые я собиралась присесть, вдруг зашевелились, и в розоватом сумраке рассвета я вдруг увидела сначала руку, затем туловище, а потом и голову в плотно надвинутой на нее шляпе с высокой тульей. Владелец этих слагаемых поднялся, пригладил усы, поправил бутылки, выглядывающие из его карманов, и весьма церемонно представился мне:

— Билл Баррет.

Он белый. Его родители жили на острове давно. Биллу и его брату принадлежал остров Лонг. Большую пасть своего времени Билл проводил на небольших суденышках. Он прекрасно знал местность и взялся провести «Маргарет Туэйтс» через отмели Ванситтарт. Среди тюков он провел всю ночь, но, когда мы вошли в зону отмелей, Билл моментально проснулся, словно по сигналу тревоги.

Он стоял на носу корабля, подавая знаки. Брызги обдавали его с головы до ног, но Билл продолжал стоять на носу корабля. В тот момент он был похож на статуэтку из красного дерева.

Там, где, по мнению знатоков, надо было поворачивать к Бейбелу, как раз и находилось место гибели «Фарсунда». Стоило лишь появиться очертаниям погибшего корабля, как островитяне совсем потеряли самообладание. Когда-то шторм бросил судно на отмель, песок засыпал все отверстия и придал ему устойчивость. Шли годы, а он словно продолжал свой путь через зыбучие пески, гордо устремляясь вперед, как в те времена, когда судно смело отправилось в далекое путешествие. Мачты и реи прекрасно сохранились, а фигура на носу по-прежнему принимала на себя удары волн.

Когда мы проплывали мимо, я старалась получше разглядеть необычную фигуру, украшавшую нос корабля. Верхняя ее часть — сильный мужской торс, а нижнюю покрывала длинная шерсть. Одна нога с раздвоенным копытом была перекинута через плечо. Волны перекатывались через фигуру, вода струилась по лицу. Создавалось впечатление, что фигура оживает, а судно движется.

По традиции команда, проходя мимо «Фарсунда», обязательно разыгрывает новичка. Эта же участь постигла и меня. Меня спросили, куда, на мой взгляд, направляется «Фарсунд». Глядя на волны, разбивающиеся о нос и скатывающиеся по бортам, я подумала, что судно мчится вперед. На самом деле оно постепенно опускалось вниз, на дно.

Не будь здесь, на отмели, «Фарсунда», опасность могла показаться нереальной. Возникало ощущение, что с тобой ничего не может случиться. Однако тысячетонный корабль, потерпевший крушение, стоял перед нами там, где пыталось проскочить наше восьмидесятитонное грузовое судно, а вокруг бушевало море, мчались волны и с грохотом разбивались о дюны. Выглянуло солнце и осветило зеленоватые отмели. Наиболее глубокие места окрасились в голубой цвет, а над отмелями пенились белые гребни волн.

Островитяне громко кричали, когда на наше судно обрушивались волны. Их страх передавался всем, даже старому Биллу Баррету, который стоял на носу судна. Порой он с опаской поглядывал на распростертых на палубе людей, а затем снова продолжал командовать:

— Малый вперед! Теперь назад! Еще, еще, еще, чуть-чуть! Хорошо!

Когда судно развернулось, то стали видны отмели, по которым оно только что прошло. Возможно, из-за этих ужасных отмелей Бейбел кажется особенно прекрасным, ведь, когда идешь через них, перед тобой все время маячат две вершины и ты знаешь, что там нет проклятых отмелей. Вскоре начинает казаться, будто ты не видел в жизни ничего прекраснее этого голубого острова.

Малую вершину охотники называют Хай Хилл (Высокая гора), а большую — Шарк Маус (Акулья Пасть). У подножия Высокой горы находится Биг-Галч (Большое ущелье). Там на скале стоит дом Фил, сестры Леса. Одно время она плавала вместе с ним на «Шиэруотере» в качестве повара. Приехав сюда, она открыла лавчонку, которая во время охотничьего сезона снабжала охотников продовольствием. В доме Фил находили приют санитарные инспектора и скупщики птиц. Ее гостеприимством воспользовалась и я.

Кое-что на «Шиэруотере» все еще напоминало о ее пребывании на корабле: и формочки для желе (используемые для полировки деревянных деталей), и пирожницы (их вставили между обшивкой, чтобы она не скрипела), и остатки заплесневевшего варенья, и молотый мускатный орех, и разные приправы, о которых я понятия не имела, а она, видимо, находила им применение. Лишь однажды я удостоилась комплимента Леса, когда он, осмотрев надраенные мною полы, сказал:

— Чисто, почти как у Фил.

После этих слов Леса мне очень захотелось познакомиться с Фил. Я увидела красивую девушку, она — единственная естественная блондинка, которую мне когда-либо приходилось встречать. Ее кожа, как пишут в рекламе, была «светло-персикового цвета», к тому же Фил отличалась остроумием. В ней было столько очарования, что ее физический недостаток — хромоту, которой она страдала с детства, — вскоре перестали замечать, хотя при ходьбе она сильно сутулилась. Фил легко скользила, ловко балансируя руками, опираясь на спинки стульев и хватаясь за косяки дверей. Она никогда не сидела без дела: то пекла хлеб, то убирала дом. Она азартно играла в карты и часто обыгрывала охотников.

В ее доме жил Лидэм Мейнард. Она любила подшутить над ним, устраивала ему всякие сюрпризы. Он же обожал ее, молча выражая свои чувства. Однажды мне удалось стать свидетелем интересной сцены. Лидэм отлавливал птиц на Высокой горе и нанизывал их клювами на заостренную палку. Мужчина обычно может нести от сорока до пятидесяти птиц. Каждая птица весит около килограмма, поэтому все вместе они составляют порядочную тяжесть, и при этом охотнику приходится шагать не по гладкой, а по изрытой норами земле.

Как-то я сидела на камнях и наблюдала за действиями Лидэма на горе. На мне была большая шляпа, которую я нашла в доме у Фил за дверью. Должно быть, в этом наряде издалека я была похожа на Фил. Лидэм считал, что только самое хорошее достойно ее внимания. Если обычно мужчина может нести одну связку птиц, то он прихватил две. Положив на каждое плечо по одной, он стал спускаться по склону горы. При этом он старался держаться прямо и не сгибаться под тяжестью груза. Его смуглое и загорелое лицо и грудь блестели на солнце, на черных волосах играли блики. Он шел, и на лице его сияла улыбка. Однако все это предназначалось не мне, и когда он увидел, что это не Фил, то перестал улыбаться.

Через несколько лет изувеченное тело Лидэма вытащили из реки Тамар, той самой реки, в водах которой обнаружили и тело Клифа Эверетта. (Клиф — кейп-барренец. Доктор Норман Тиндейл из Аделаиды высоко оценил помощь Клифа в проведении этнологических исследований островитян в 1939 и 1949 годах. Норман Тиндейл признал, что без Клифа эти исследования были бы неосуществимы.) В обоих случаях следователю ничего не оставалось, как констатировать смерть по неизвестной причине.

Беатрис Эверетт, вдова Клифа, прибыла на «Алисии». Мы заметили это маленькое рыболовное суденышко, когда оно было еще далеко, и наблюдали за тем, как «Алисия» пробивается сквозь волны. Суденышко то взлетало, то снова исчезало в волнах, и тогда виднелась лишь мачта. «Алисия» подошла к берегу. На палубе, излучая улыбки, сидели Беатрис и Минни.

— Я всегда лучше себя чувствую на маленьких судах, — сказала Беатрис, после того как благополучно сошла на землю.

Однако не все разделяли мнение Беатрис. Так, владелец судна Джим рассказал, что ему пришлось закрыть двух девушек в трюме, так как в то время, когда судно проходило отмели Ванситтарт, они от страха готовы были выпрыгнуть за борт.

«Маргарет Туэйтс» ушла, а за ней следом, доставив птицеловов на берег, отбыла и «Алисия». Утром, после завтрака, мы с Фил мыли посуду. Вдруг к нашему дому подошла группа островитян. После длинного обращения они вытолкнули вперед четырнадцатилетнего мальчика. Он прыгал на одной ноге, так как ступня другой была разрублена.

— Я случайно разрубил ее топором, — сказал он, как бы извиняясь.

Пока Фил искала кусок чистой материи, я разрезала башмак и носок. Клод Мэнселл, так звали парнишку, прекрасно держался. Он ни разу не пожаловался, пока я промывала ногу, хотя боль, видимо, была невыносимой. В конце концов я не выдержала:

— Ты покричи, ради бога, покричи!

Нога была очень грязной, поэтому мне хотелось, как можно чище промыть рану, но она сильно кровоточила.

Островитяне оставили нам мальчика и пошли по домам. Один из них вскользь заметил, что за последние два года на острове было два случая столбняка. Один парень умер, а Фил потеряла палец на руке.

— Это произошло года два назад, — сказала Фил. — Как я ни спешила поскорее добраться до доктора на лодке, палец пришлось все-таки ампутировать.

Мы оказались с Фил перед дилеммой: то ли накрепко перебинтовать ногу и тем самым остановить кровотечение, то ли оставить рану открытой и продезинфицировать ее во избежание столбняка.

Рана была между первым и вторым пальцами. Я плеснула на рану воду и за долю секунды, пока ее не залило кровью, разглядела, что грязь топором вбита в рану. Я подумала, что мальчик может погибнуть, если не удастся отвезти его к доктору.

— Мальчика нужно срочно везти в больницу, — решительно заявила Фил.

Фил куда-то отправилась, и ее долго не было. Когда она вернулась, мы пообедали. На обед у нас были «лунные птицы». Потом я осталась с мальчиком, а Фил снова ушла. Хотя мы приподняли ногу мальчика довольно высоко, кровотечение не прекращалось. Кусок материи, который мне дала Фил для перевязки, уже пропитался кровью.

Наконец она вернулась и сказала:

— Пришло судно. Сейчас мы отправим мальчика в больницу.

— Судно? Какое судно?

Со вчерашнего дня поблизости не виднелось ни единого судна, а на острове не было радио, чтобы попросить о помощи. Откуда по счастливой случайности взялось судно?

— Мы подали сигнал тревоги, — сказала Фил. — Судно на подходе.

До сих пор я считала, что дымовые сигналы хороши лишь для юмористических рассказов. Карикатурист Джолифф регулярно использовал их в серии «Племя Унтчетти», а в туристической рекламе часто рисовали аборигена у сигнального костра. Оказалось, что подобное случается и в реальной жизни.

— Мы разожгли дымовой костер, — сказала Фил.

Я вышла из дома и увидела на горе дымовую спираль от костра, уходящую ввысь, а восточнее — другой костер. Их зажигают одновременно, чтобы избежать недоразумений. Один костер может означать, что кто-то жжет отходы, а два костра на разных холмах — это просьба о помощи. И помощь пришла. С «Маргарет Туэйтс» заметили дым, и судно повернуло назад. Подошло к берегу и рыболовное судно «Роберт Джон», которое промышляло в этом районе. Мальчика решили отправить на более быстроходной «Маргарет Туэйтс». В свою очередь, Билл и Тед с судна «Роберт Джон» по радио должны предупредить доктора на острове Флиндерс о раненом мальчике. С «Маргарет Туэйтс» подошла лодка. Лидэм помог нам с Клодом осторожно сесть в нее.

Капитан уступил Клоду свою койку. Каюта была такой безукоризненно чистой, что мне захотелось вытереть свои ботинки о брюки, как это когда-то сделал Пит. Капитан принес две чистые простыни для перевязки, дал мальчику шоколад и чашку чаю. Вскоре судно отправилось в путь.

Клод тихо лежал и послушно выполнял мои указания. Он потерял много крови и очень ослабел, однако улыбался и благодарил всякий раз, когда я что-то для него делала. Мне так понравился этот славный терпеливый мальчик, что я решила остаться в госпитале, чтобы ухаживать за ним.

Море было относительно спокойным, но, когда корабль качнуло, нога мальчика упала с подставки, которую для нее соорудили, и кровь хлынула через повязку. Капитан принес еще две простыни, а потом еще две. Хотя ногу туго перевязали, однако рана продолжала кровоточить.

— Мы должны как можно скорее доставить ребенка в больницу. Через внешний пролив нам не перебраться, — сказал капитан. — Попытаемся пройти через внутренний.

Мы плыли уже часа два. Я вышла на палубу. В это время корабль как раз подошел к отмелям, и они предстали нашим взорам во всей своей красе: тяжелые волны разбивались об них и обнажали. Со всех сторон нас окружали отмели. Они были похожи на побеленные заборы. Вдруг один такой «забор» из пенящейся воды возник прямо перед носом судна. Мы попали в западню.

— Лево на борт! — закричал капитан. — Поворачивай!

Вместе с рулевым они навалились всей тяжестью на колесо, пытаясь повернуть судно. Послышался глухой удар, за ним другой, а они молча, с отчаянием продолжали налегать на руль. Наконец судну удалось выбраться на глубокую воду, и мы направились к Леди Баррен по тому же пути, которым шли недавно.

Когда совсем стемнело, судно причалило к берегу. Я устала, и меня немного мутило от запаха крови. Клода срочно отправили в уайтмаркскую больницу, а я стала приводить себя в порядок. Позднее я позвонила в больницу и поинтересовалась состоянием здоровья Клода. Выяснилось, что моя помощь не понадобится: мальчика в больнице уже не было. Ему зашили ногу и отпустили.

— Где же он будет ночевать? — спросила я капитана.

— В кустах, на земле. Когда придет попутный корабль, вернется к себе на остров, — ответил капитан. И, поймав мой недоуменный взгляд, добавил: — Не бойтесь за него. Они к этому привыкли…

На морских картах воды восточнее островов носят зловещую пометку «глубокие обрывы». С воздуха они производят впечатление запутанного и беспорядочного лабиринта. Сегодня с самолета над мелководьем ясно виднеются проходы для судов, а назавтра, пролетая над этим же местом, вы видите, что там, где был проход, теперь бьются волны — верный признак, что здесь песчаная отмель. В этих местах все зависит от прилива, ветра и погоды. Взглянешь на море и сразу подумаешь, какими же смелыми должны быть моряки, чтобы отважиться плавать в этих водах, а посмотришь на землю и поймешь, что летчикам в смелости отказать нельзя тоже.

— В каком направлении дует ветер? — спросил меня Рэг Мунро, летчик, с которым я впервые летала на остров Кларка.

— Откуда мне знать! — крикнула я, тщетно пытаясь разглядеть ветряной конус на скалистом острове.

— Посмотри на траву на взлетной полосе.

Внизу, однако, никакой полосы я не увидела. Рэг повернул машину так, что стала видна земля.

— Ну, вот и отлично! — воскликнул он.

Я снова посмотрела вниз и снова не увидела ничего, кроме скалы и пучков травы. Самолет стал снижаться. Когда мы подрулили к стоянке, я все еще пыталась угадать, где та, одна из десяти посадочных полос, которую построил Мунро вместе с другими пилотами из Тасманийского аэроклуба. Взлетно-посадочные полосы, минимально отвечающие стандартам, установленным Управлением гражданской авиации для одномоторных самолетов, гарантировали, насколько это в человеческих силах, безопасность. И тем не менее летать в этом районе так же рискованно, как и плавать.

Мунро и его товарищам пришлось вооружиться топорами и кирками, чтобы расчистить полосу от травы и кустарника.

На острове Кейп-Баррен Рэг обычно сажал машину в Тандер энд Лайтнинг Бее (Залив Грома и Молнии), но посадка здесь была сложной, к тому же взлетно-посадочная полоса находилась вдалеке от селения. Об этом я узнала в тот день, когда мне пришлось идти туда пешком.

— Далеко ли до залива? — спросила я Дэниса Эверетта.

— Пожалуй, километра три, — ответил он неопределенно.

Следует сказать, что кейп-барренский километр — поразительно растяжимая единица измерения. Прошло часа три, а я все шагала по тропинке, которая местами так заросла деревьями и кустарником, что почти не было видно неба. Я решила срезать путь, и, как раз в тот момент, когда я сошла с дороги и меня не было видно, мимо проехала повозка, на которой сидел доктор. Она скоро исчезла из виду, а вместе с ней и мой единственный шанс побыстрее добраться до самолета.

Новую взлетно-посадочную полосу Рэгу и пилотам из Тасманийского аэроклуба помогали строить двенадцать кейп-барренцев. Они соорудили ее на равнинной части острова. Строители вручную расчистили полосу длиной пятьсот метров, а шириной более ста метров. Ни одна из полос, построенных под руководством Рэга Мунро, не носила никакого названия. Но однажды, когда Рэг впервые посадил здесь свой самолет, он увидел грубо обтесанный столб с указателем, на котором краской было написано: «Поле Мунро». Этот столб установили островитяне.

Из людей, с которыми мне довелось встречаться за последние лет двадцать, Рэг менее всех остальных стремился к рекламе. Пожалуй, на сегодняшний день он чаще других австралийских пилотов вылетал на помощь людям, за исключением специальной медицинской авиа-службы. Он считал такие рейсы частью своей повседневной работы и не находил их опасными.

— Я не стал бы рисковать ни своей жизнью, ни жизнью пациентов, — говорит он. — Что же тут опасного?

На этот вопрос ответил доктор Эрик Гилер, которому приходилось регулярно летать на острова по делам Совета по охране зверей и птиц Тасмании, председателем которого он является:

— Рэг летает с большой осторожностью. Он никогда не совершает взлет или посадку, если чувствует, что есть хоть малейший риск. Однако не надо забывать, что для такого летчика, как он, риск не так велик, как для менее способного. Поэтому он может летать в такие места и в такое время.

Посадки на взлетно-посадочные полосы на острове представляются не профессионалам самоубийством. Когда я впервые увидела с самолета остров Бейбел: с одной стороны возвышались суровые скалы, а с другой — торчал клочок земли размером с носовой платок, о который разбивались волны, я спокойно покорилась судьбе, решив, что здесь найду свою смерть.

Прошло много лет. Теперь мне кажутся странными и даже забавными воспоминания о том далеком дне, когда я была абсолютно уверена в своей гибели. После бесчисленных полетов на острова, во время которых я чувствовала себя как в пригородном автобусе, я уже не боялась ничего.

Взлетно-посадочные полосы на островах необходимы не только потому, что самолетом сюда можно доставить врача, в них остро нуждаются и охотники на «овечьих птиц», хотя следует отметить, что за последние годы рынок их сбыта сократился. В прежние годы на соленых птиц был большой спрос. Они значились в рационе команд судов. На суда грузили бочки, в которые входило до пятисот соленых птиц. Семьи фермеров заготавливали на зиму до трехсот птиц. Кен Даллас, преподаватель экономики Тасманийского университета, рассказывал мне, что в детстве, когда он жил на ферме, ребята часто брали с собой в школу на завтрак птиц. На ужин они тоже ели птиц и запивали чаем.

В послевоенные годы меню фермеров и моряков стало более разнообразным. Все-таки жалобы на плохое питание детей и моряков возымели действие, и теперь соленые птицы стали неходовым товаром. Видимо, свежемороженые птицы имели бы большой спрос, но на островах все упирается в транспортную проблему. До сих пор на островных торговых судах нет морозильников. Правда, с Флиндерса отправляли свежих птиц самолетом, однако такое количество птиц не удовлетворяло спроса. Дело в том, что, пока птиц переправляли на судах с места гнездования в проливе Франклин на Флиндерс, проходил целый день, а за такое время они портились.

Рэг и его пилоты построили взлетно-посадочные полосы на трех из пяти островов, где гнездятся птицы. Это дало возможность в течение всего сезона ежедневно вывозить свежих птиц. Как-то я провела весь охотничий сезон на острове Биг-Дог в семье Куков. За это время Рэг успел построить и здесь взлетную полосу. Эрни Куку, которому принадлежало самое старое гнездовье на острове, полоса помогала сохранить годовой запас добычи.

В течение сорока лет Эрни ездил на остров Биг-Дог. В 1919 году его отец построил там хижину, и мать отвезла его туда, когда мальчику было всего две недели от роду. Эрни родился на острове Ганкэрридж, а образование получил у помощника капитана «Фарсунда» (судно потерпело аварию в том районе в 1912 гору) датчанина Хьюго Готлиба. Лишь взрослым Эрни узнал, что слово «женщина» пишется через букву «щ», а не через «ч».

— Как пишется женчина? — спрашивал датчанин.

— Ж-ен-чи-на, — отвечали дети Кука.

— Правулно, — радовался учитель.

Теперь на Ганкэрридже никто не живет: семья Кука обосновалась на Флиндерсе. Там у них, как и у большинства европейских семей, промышляющих охотой на птиц, своя ферма. У Куков пятьдесят коров. Свиней они оставляют на попечение соседей, когда всей семьей уезжают на остров Биг-Дог. Землю они арендуют у властей за двенадцать фунтов стерлингов. Кроме того, они платят за разрешение на охоту за каждого члена семьи старше десяти лет. Большинство детей участвуют в отлове птиц и помогают взрослым их разделывать.

Жизнь семьи Куков делится на два периода: десять месяцев в году они занимаются фермерством, а два — ловлей птиц. Нэлл Кук, хозяйка фермы, хранит под навесом «птичью коробку» — ящик из-под чая, куда складывает всю старую одежду, которая во время охотничьего сезона еще может пригодиться.

Сезон отлова птиц длится недолго, а расходы огромные. Приходится дорого платить за транспортировку, к тому же надо кормить и одевать рабочих. Кукам повезло: у них три помощницы — дочери-подростки. Иногда приезжает к ним из Аделаиды на время отпуска брат Эрни. Он тоже помогает ловить птиц. Несмотря на такое количество рабочих рук, им приходится нанимать работника на полный рабочий день, ведь гнездовья должны содержаться в условиях, соответствующих санитарным требованиям. Таким образом, чтобы покрыть расходы и получить какую-то прибыль, семье фермера необходимо отловить как можно больше птиц.

Каждое утро, на рассвете, мужчины отправлялись па охоту. Вытянувшись на траве, они обшаривали руками каждую норку в поисках птенцов. На шест подвешивали по пятьдесят-шестьдесят птиц и несли под навес. Это было нелегким делом, ведь птицы тяжелые, а местность неровная и вдобавок изрыта глубокими, по колено, норами. В небольшом сарае получали птичий жир шафранного цвета, который, как утверждают местные жители, обладает лечебными свойствами. Затем птиц ощипывали, а перья продавали изготовителям матрасов и спальных мешков. Женщины и дети сидели в специальном помещении вокруг небольших кипящих котлов, огонь иод которыми поддерживался с помощью обладающих приятным ароматом ветвей якки. Наконец, когда птицы остывали, их чистили, а затем засаливали в бочках или упаковывали и в картонных коробках отправляли потребителю в свежем виде.

До глубокой ночи кипела работа. Пока мужчины на охоте, женщины замешивали тесто. Нэлл Кук пекла хлеб в старенькой железной печке колониальных времен, причем уголь засыпался в нее и сверху и снизу. К тому же женщинам приходилось каждый день косить траву и рассыпать ее по полу хижины, готовить бесчисленное множество чашек чаю, печь печенье и, конечно же, жарить, варить и запекать птиц.

Отдыхали только по воскресеньям, во второй половине дня. Утром убирали все под навесами, вытирали или даже белили стены, выбрасывали старую траву и застилали полы свежей, чистили котлы. Под большими медными котлами разжигали огонь и носили воду для бани. К полудню все были чистыми, с гладко причесанными волосами, девушки подкрашивали губы, надевали свои выходные платья, и все ходили друг к другу в гости. Однако к десяти часам вечера, как обычно во время сезона, гасили свет и всё отправлялись спать, ведь рабочий день начинался еще до рассвета.

Помощь, которую летчики оказывают таким фермерам, как Эрни Кук, свидетельствует об их возросшем мастерстве вождения одномоторных самолетов. В тасманийской прессе о работе пилотов писали как о «крупнейших новаторских шагах, предпринятых авиацией Тасмании». Эта «малая авиалиния» обслуживала острова еще до того, как служба «Летающий доктор» добралась до Тасмании. Во время полетов на остров Кейп-Баррен регулярно отправлялся врач, который затем верхом или в повозке совершал объезды и возвращался на самолетах, которые перевозили птиц, солому и шерсть.

Мунро, самый искусный пилот Тасмании, летал с различными заданиями. Он выполнял любую работу, начиная с перевозки жениха к невесте и кончая подсчетом гусей с воздуха.

В 1956 году газеты в шутку назвали его Купидоном. Случилось так, что летное поле в Уайтмарке, на острове Флиндерс, было затоплено водой и грузовые самолеты не могли там приземлиться. Один поселенец-немец в полном отчаянии обратился за помощью к Мунро. Дело в том, что в Уайтмарке в церкви его ждала невеста, а немец не мог вовремя туда добраться.

Летчики на самолете типа «Остер» совершили восемьдесят восемь полетов на остров и перевезли двести восемьдесят два пассажира и двадцать две тонны груза. Пилотам доводилось доставлять пятнадцать килограммов дрожжей, которые понадобились пекарю; их пассажирами были четырехмесячный младенец, семидесятилетний старик, католический священник, которому предстояла служба в Уайтмарке.

Мунро и другие пилоты считали свою работу самой обычной. Они перевозили больных и выручали людей из беды, совершали посадки при свете сигнальных ракет на лугах, на берегу моря и на взлетных полосах, которые только они и могли разглядеть. Они летали в такие отдаленные точки, как Коксис-Байт и озеро Педдар, в малонаселенном юго-западном уголке Тасмании, на остров Кинг, на западе Бассова пролива, и на остров Дил, в его восточной части.

Пожалуй, чаще всего Мунро и его коллегам приходилось вылетать по срочным вызовам для оказания помощи больным. Однажды он летел ночью на остров Флиндерс, чтобы доставить лекарство для малыша. Помогал он также перевозить рожениц, если врачи больницы видели, что своими силами не справятся; выручал Мунро и в случаях других больших затруднений.

Раньше во время полета Мунро частенько приходилось выполнять еще и обязанности медсестры, но с тех пор, как он приобрел «Персиваль Проспектор», ему не нужно больше этим заниматься, потому что он может, если это необходимо, прихватить с собой кого-нибудь из медицинского персонала. Этот небольшой шестиместный самолет оказался, пожалуй, самым удобным для местных рейсов. Его легко переделали под санитарный, куда входило двое носилок, сидячий больной и сопровождающий.

На нем можно перевезти также несколько упитанных баранов, а заодно и двух пастухов. Кроме того, в нем помещается одиннадцать мешков соломы или два тюка шерсти.

Если верить пассажирам, то этот небольшой самолет идеален для полета на острова, потому что «взлетает, как ракета, а приземляется, как парашют». Да и взлетно-посадочная полоса ему нужна небольшая. Этот самолет Мунро использовал также для перевозки живой рыбы, которая сбрасывалась прямо в лагуну для увеличения рыбных запасов.

Скорость полета — пятьдесят шесть километров в час. Он может летать на малой высоте, что дает возможность хорошего обзора местности, а это очень важно при проведении спасательных работ, особенно на море. С самолета хорошо просматривается лес и можно вести геофизические наблюдения.

Мунро первым в Тасмании начал проводить подкормку растений суперфосфатом с воздуха. Он достиг в этом деле такого совершенства, что мог равномерно посеять даже килограмм семян или разбросать двести пятьдесят килограммов суперфосфата на площади 4047 квадратных метров. Успех работы зависит от скорости полета и точного расчета времени, когда нужно открывать клапаны хоппера с семенами или удобрениями.

Во время охотничьего сезона Мунро обычно развозит по островам охотников-любителей.

Ему приходилось проделывать и не совсем обычную работу — вести с воздуха подсчет кейп-барренских гусей на островах Фюрно. Гуси настолько пугливы, что, заслышав звук мотора, тотчас улетают. Этим их качеством и воспользовался Мунро. Он поднимал птиц в воздух, где, как оказалось, считать их гораздо легче. Впервые такой подсчет был сделан по просьбе Совета по охране зверей и птиц Тасмании. Теперь эта работа проводится ежегодно.

Редактор издаваемой на острове Флиндерс газеты Джим Дэйви сказал, что о героической работе Мунро мало кто знает, потому что он очень скромный человек и никогда не стремится к саморекламе.

Однако память о его славных делах островитяне хранят в своих сердцах. Нам хотелось отблагодарить его, и мы провели подписку в фонд «Благодарности Мунро». На деньги, которые удалось собрать, приобрели оборудование для новой больницы па острове. На здании высечены слова благодарности Мунро и его товарищам.