Охотники на лунных птиц

Глава XI «Хрюкающая птица»

Кейп-барренские гуси, которым грозило полное исчезновение, не только выжили, но и число их заметно увеличилось. Эта птица, известная орнитологам как куриный гусь (Cereopsis novae hollandiae), по своим размерам с домашнего гуся. Питается она в основном травой. Мясо ее по вкусу напоминает мясо домашних птиц, оно без привкуса, свойственного водоплавающей дичи.

Особенно прекрасна птица в полете. Несколько лет назад знаменитый зоолог и художник, рисующий водоплавающих птиц, Питер Скотт специально отправился на острова Бассова пролива, чтобы запечатлеть птицу в естественных условиях.

Длина птицы — сантиметров шестьдесят. Она светло-серая, с ярко-оранжевыми лапками и зеленовато-желтым клювом. Самца от самки отличить довольно трудно. Самка несколько меньше самца. Различают их по голосам.

Практически ни разу не удавалось определить, где самец, а где самка. По словам охотников, крик самца громкий и трубный, в то время как голос самки низкий и напоминает ворчание или хрюканье. Островитяне называют куриных гусей «хрюкающей птицей», что произносится легче, чем «кейп-барренские гуси», последнее название к тому же не совсем точно, поскольку гуси встречаются не только на острове Кейп-Баррен, но и на многих островах пролива.

Да и принадлежит ли он к отряду гусей? Вполне возможно, что это утка. Некоторые зоологи — специалисты по водоплавающим птицам высказали сомнение по поводу принадлежности этой птицы к гусям. Причиной тому — ее необычный клюв, строение тела и поведение. Эту биологическую загадку можно разгадать при условии детального изучения внутренних органов птицы и некоторых физиологических аспектов ее размножения. Сейчас в Тасманийском университете этим занимается ирландский зоолог доктор Эрик Гилер. Несколько раз в год он выезжает на острова, где наблюдает за поведением гусей на различных стадиях их развития.

Вслед за мореплавателями пришли стрейтсмены. В 30-е годы прошлого столетия солдаты из поселения Вибелина отправились на розыски скрывавшихся двухсот трех аборигенов. С того времени острова стали обитаемыми. В 1872 году на островах Фюрно жило двести двадцать семь человек, и до 1929 года, когда начал свою работу Совет по охране зверей и птиц Тасмании, на «хрюкающую птицу» охотились только те, для которых она являлась пищей.

Тот факт, что на этих островах птица не исчезла, весьма примечателен, особенно если учесть, что острова Флиндерс, Кейп-Баррен и Кларка по своей величине превосходят остальные, многие из которых представляют собой просто скалы, выступающие из моря. На равнинах Виктории этих птиц почти не стало, а когда-то, до того, как в 80-е годы прошлого века начался промышленный отлов, их было здесь великое множество. В наше время Монашский университет (штат Виктория) проводит исследовательскую работу по широкому изучению кейп-барренских гусей в основном на островах Фюрно.

Последние годы об этой птице высказываются самые противоречивые мнения. В 1965 году на два дня был открыт сезон охоты, и каждому охотнику разрешалось убить до шести птиц. Это решение вызвало общественный протест, который нашел свое отражение в газете под рубрикой «Письма к редактору», в программах телевидения, статьях. Большинство выступавших заявили, что популяция гусей уменьшилась до четырех-пяти тысяч. Никто из исследователей не удосужился уточнить факты, свидетельствующие о том, что, когда в 1929 году был создан Совет по охране зверей и птиц Тасмании, на Фюрно насчитывалось всего восемьсот гусей, а в 1960 году при подсчете их оказалось девятьсот. Таким образом, если сейчас их от четырех до пяти тысяч, то вполне очевидно, что за несколько лет популяция птиц возросла в четыре-пять раз.

Было ли этих птиц раньше так много? Сомневаюсь. Правда, первые исследователи отмечали огромное их количество, но никто из них не привел хотя бы приблизительные цифры. Когда на маленьком острове живет пятьдесят таких крупных птиц, то может создаться впечатление, что их очень много, как скворцов в пригородном парке.

Думается, они никогда не были многочисленны и нынешние цифры являются рекордными. Птицы эти — вегетарианцы. Отсюда можно сделать вывод, что до прихода фермеров каменистые, со скудной растительностью острова не могли прокормить большое число птиц. Скалистые почвы не позволяли травам разрастаться. Даже могилы порой приходилось рыть на берегу, поскольку почва не поддавалась лопате.

Уже лет десять по указанию правительства Тасмании на острова отправлялись суда с суперфосфатом и другими удобрениями. Вплоть до 1960 года я работала на «Наракоопе». За несколько лет мы перевезли на судах триста тонн суперфосфата, совершая рейсы каждые две недели. Раньше птицы были вынуждены довольствоваться скудными травами, теперь же они пасутся на сочных пастбищах, созданных поселенцами. И если на некоторых островах птиц не было видно, то теперь они совершают набеги на засеянные поля.

Для фермеров кейп-барренские гуси — бич. Элф Стэкхауз считает, что урон, который наносят гуси его участку, обходится ему примерно в сто австралийских фунтов. Один островитянин вынужден был сократить стадо овец на сотню голов. В 1965 году еще один фермер жаловался, что двести тридцать четыре гуся полностью вытоптали участок, который он засеял овсом. Однако урон, наносимый гусями, исчисляется не только тем, что они вытаптывают поля и поедают урожай. Дело в том, что после птиц остается помет, который отпугивает домашних животных, и в течение многих месяцев они не могут питаться травами на лугах, где побывали гуси.

В связи с этим Совет по охране зверей и птиц Тасмании вынужден был в 1965 году разрешить охоту на гусей впервые за последние пять лет. Тридцать два охотника получили лицензии и отстреляли сто шестнадцать гусей. Противники подобного спорта, должно быть, оплакивают птиц, а те, кому довелось изучать и видеть их вблизи, испытывают страдание, когда приходится идти на такой шаг.

Однако следует отметить, что полного уничтожения этих птиц не произойдет, как перед открытием охотничьего сезона предсказывали многие исследователи. Джон Гульд, великий знаток птиц прошлого столетия, писал в книге «Птицы Австралии», что 12 января 1839 года он убил двух гусей на острове Изабелла, и тут же добавил, что этих птиц уже не так много, они «почти истреблены». Тем не менее более чем через столетие птицы продолжают жить, и, как мне кажется, число их значительно возросло. Неизвестно только, смогут ли они все поместиться на островах.

Охота на кейп-барренских гусей началась в 1792 году, когда они впервые были открыты французским ученым Дж. Дж. Лабиллардье, который назвал их «пепельным лебедем» (Cygne cendre). Он взял с собой в Европу чучело одного гуся и подарил музею в Париже. Впоследствии немало этих гусей вывезли в Европу.

Позднее, когда выяснилось, что птицы могут жить в неволе, их в большом количестве вывезли с островов. В 1830 году даже у короля Англии Георга IV было два гуся. Их поместили в Виндзорский парк, где они стали довольно быстро размножаться. Многим своим друзьям король подарил по паре гусей. Вскоре их стали разводить ради мяса.

Со времен Лабиллардье ни один путешественник, побывавший на островах Бассова пролива, не обошел своим вниманием этих птиц и в путевом журнале писал об охоте на них. В ранних хрониках сообщалось о большом количестве гусей на всех островах Бассова пролива. Говорилось, что гуси совсем непугливы, их можно бить палками и ловить руками. В то время аборигены еще не жили на островах, и вполне вероятно, что гуси до прибытия первых мореходов еще не встречали человека.

В естественных условиях гуси довольно своенравны, а гусаки при встрече часто затевают отчаянные драки. В неволе пары следует держать отдельно, чтобы у каждой был свой участок.

Хотя эти птицы относятся, по существу, к птицам малых островов, кейп-барренские гуси в периоды между гнездованием мигрируют на материк. Мне доводилось видеть их на равнине Виктория между сентябрем и январем. В это время они находятся под охраной, а сезон охоты открывается в начале марта, когда птицы возвращаются на места гнездовий.

Сезон охоты закрывается в то время, когда птицы готовятся выводить птенцов, это бывает между июнем и августом. На островах, где они в течение столетий устраивали свои гнезда, их ничто не тревожит.

Гнезда, по форме напоминающие блюдца, сделаны из травы и пуха. Самцы и самки в равной мере трудолюбиво собирают строительный материал и строят гнездо на земле. Но если они находят удобное место в траве или на нижних ветках кустов, они устраивают их там.

Оба родителя чрезвычайно заботливо оберегают большие кремовато-белые яйца, а позже так же бережно опекают птенцов. Гусаки воинственно кидаются в атаку на людей, птиц или крупных животных, если те подходят к гнезду. Однако если птицам не удается отвести человека от гнезда и он берет яйца в руки или дотрагивается до них, то птицы немедленно бросают гнездо и улетают.

Когда на островах появились первые поселенцы, они собирали яйца и употребляли их в пищу. Сейчас это делать запрещено. Те немногие наблюдения, которые были проведены, доказывают, что у гусей не сохранилось близких сородичей.

Как-то Гарри Бойз повез меня с группой охотников на остров Кенгуру. В охоте участия я не принимала, зато узнала историю девушки, которая умерла от смеха.

Впервые Гарри Бойз узнал о Матильде Мейнард лет двадцать назад, когда он был молодым парнем. К тому времени прошло сорок восемь лет со дня смерти Матильды.

Рассказывали, что ветер сдул весь песок с ее неглубокой могилы на берегу и обнажил гроб. Бойз вызвался съездить на остров Кенгуру и перевезти гроб для захоронения на кладбище на острове Флиндерс.

Для кого угодно подобная миссия могла показаться ужасной, но Бойз отнесся к этому по-другому. К тому же его отец в 1897 году участвовал в похоронах Матильды на острове Кенгуру и часто рассказывал о том, как жила и как умерла эта девушка.

В 1938 году юный Гарри Бойз отправился на судне, чтобы выполнить задуманное. До сих пор он вспоминает тот момент, когда заглянул в гроб. То, что он там увидел, врезалось ему в память.

— У нее были рыжие волосы, прекрасные длинные рыжие волосы. Это меня потрясло, — вспоминал он потом.

Отец Гарри рассказал ему о трагических событиях 1897 года.

— Девушка была из семьи Мейнард. Они поселились на этих островах очень давно. Мейнарды жили на острове Чаппел. Отец говорил, что у девушки был веселый нрав. Как и все восемнадцатилетние, она любила шутить и смеяться, — рассказывал Гарри Бойз.

В то время, когда произошла эта история, его отец жил на острове Кенгуру. Там же жили еще Харли и Хаммонды, всего три семьи. Они разводили овец, питались дичью и рыбой и жили как короли. Дома их были прилично обставлены, и, как говорят наши женщины, на окнах в доме Харли висели самодельные кружевные занавески, за которые сейчас бы дали приличные деньги.

В доме было пианино. По вечерам у Харли устраивались танцы, на которые собирались жители с соседних островов.

Иногда танцевали в доме, но чаще — под навесом. Прямо перед домом была удобная стоянка для лодок. На закате лодки причаливали к самому берегу, и мужчины выносили женщин из лодок на руках.

Женщины торопливо бежали к дому, чтобы до начала танцев привести себя в порядок и переодеться, ведь иногда в лодках оказывалось много воды.

Путешествия на лодках через бурные потоки, несущиеся между небольшими островками, полны опасности, но мужчины были прекрасными мореходами. Ничто не могло остановить желающих потанцевать: ни ненадежность суденышка, ни полная опасностей дорога. До утра под навесом звенел смех и раздавалось топанье ног, а на рассвете гости уплывали на свои острова.

Само собой разумеется, что рыжеволосая девушка тоже была среди танцующих. Ведь остров Чаппел расположен всего в нескольких километрах, а девушка больше чем кто-либо любила повеселиться. Говорят, что ее убил смех.

— Она заливалась, как жаворонок, — рассказывал отец Бойза. — Юноша поймал ящерицу и побежал за Матильдой, грозя запустить ящерицу ей за шиворот. Так обычно молодые люди заигрывают с девушками. Они бегали и хохотали до тех пор, пока не обессилели. Юноша выбросил ящерицу, и они, продолжая смеяться, присели на скалу. Вдруг девушка замолчала, и, когда юноша посмотрел на нее, она была уже мертва. Говорят она умерла от разрыва сердца. Ее тело положили в лодку и повезли на остров Кенгуру. Там на двух холмах разожгли костры, на которые сверху положили охапки зелени, чтобы дым, вестник тревоги, был виден отовсюду.

Вскоре островитяне с соседних островов прибыли на Кенгуру. Они увидели, что мужчины сколачивали из грубо отесанных досок гроб для хохотушки Тилли Мейнард. Остальные отправились искать место для могилы. Задача у них оказалась не из легких. Гранитные камни острова покрыты лишь тонким слоем почвы. Наиболее подходящее место нашли у берега. Выкопали, насколько было возможно, могилу и вечером опустили туда гроб.

К тому времени собрались все, кто жил на близлежащих островах. Была среди них и мать Матильды — Алисия Стаффорд. Ей острова не принесли ничего, кроме горя. Она, белая женщина, вышла замуж за Мейнарда Дэвида вскоре после того, как бесследно исчез ее отец, работавший на маяке. Однако на этом несчастья Алисии не окончились. У нее был еще сын Тэд, которому в день смерти Матильды было десять лет. Тэд погиб позднее, при высадке войск в Галлиполи.

Отец Гарри Бойза с одиннадцати лет жил на острове в семье Харли. Как и большинство островитян, он умел делать все: управлять лодкой, стричь овец, охотиться на «лунных птиц». На острове Кенгуру нет леса, поэтому материал, который был необходим для гроба, доставили на суденышке. То было трудное время — на каждом шагу людей подстерегала опасность.

На этом же острове захоронен также и старик, хотя могила его никак не отмечена. Старика укусила змея, но, вместо того чтобы поспешить домой за помощью, он сначала вытащил из норы змею и убил ее. Пока он добирался до дома, яд успел подействовать, и старик вскоре умер.

Из трех поколений семьи Харли двое — дед Харли и его сын — утонули, когда плыли на лодке от острова Кенгуру к Чаппелу.

Старый дом, построенный руками деда Харли, стоит до сих пор. Вокруг него разрослась живая изгородь, и, чтобы попасть в дом, надо на коленях ползти через колючие заросли. Изгородь уже проросла в открытую дверь и разбитые окна, и когда налетает стремительный ветер, он запутывается в кружевных занавесках ручной работы.

Когда Харли покидали остров, они оставили здесь всю обстановку. Теперь в стоящем в гостиной старом пианино, под звуки которого некогда танцевала Матильда Мейнард, птицы свили гнездо.

Ветер разбросал по полу десяток фотографий, на которых изображены усатые мужчины, женщины в кринолинах, мальчики в бриджах и девочки в платьях с пышными рукавами.

Почти на всех снимках стоял штамп лонсестонских фотографий. Я невольно подумала, что среди людей, изображенных на этих снимках, были и те, кто переправился через Бассов пролив на утлых суденышках, на которых, судя по описаниям миссионеров, «паруса были привязаны травой, а корпус зашпаклеван мылом».

На ферме предметом особой гордости госпожи Харли, безусловно, была колониальная печка, которой она очень гордилась, ведь большинство островитян в то время готовили еду на открытом огне и иногда пользовались железными походными печками.

Огонь в такой печке поддерживается одновременно и сверху и снизу, и женщины, которым доводилось на них готовить, считали, что в них можно прекрасно печь пироги, потому что можно регулировать равномерность накала, сгребая уголь или раскидывая его.

На кухне, как много лет назад, вы увидите чайники и сковородки. На столе нарядные керосиновые лампы стоят в ожидании огня, который никогда в них больше не загорится. В вазах уже больше не появятся цветы, да их и нет теперь на острове.

Обои на стенах облезли, обнажив грубо сколоченные колья, но дерево столь прочно, что продержится еще многие годы, когда все сгниет и истлеет.

Дом Хаммондов, еще одной семьи, некогда проживавшей на острове, зарос кустарником. Чтобы проникнуть в него, пришлось продираться через зеленую колючую изгородь. По внутреннему убранству дома нетрудно судить, какие люди здесь жили и были ли они довольны собой и счастливы, как, например, семья Харли.

Площадка перед домом, где, должно быть, когда-то был разбит садик, даже по прошествии стольких лет свидетельствует, что за ним присматривала хозяйка. Кирпичи и камни, теперь почти невидимые под травой, образовали забор, ограждавший сад от кустарника.

За домом забор оброс кустарником. Наверху на камнях греются на солнце ящерицы, а внизу обосновались «овечьи птицы».

До сих пор пользуются старым навесом для стрижки овец. Джордж Харли, внук того Харли, который утонул здесь, разводит на острове овец. Он регулярно наведывается сюда и стрижет овец под теперь уже историческим навесом. На перекладинах крыши сохранились высеченные имена многих стригалей и их комментарии.

Одним из них был Гарри Бойз, который впервые попал на остров в 1939 году. Рядом со своим именем он нацарапал: «Больше никогда».

Вспоминая теперь об этом своем посещении острова, Бойз сказал:

— Это произошло до второй мировой войны. Когда я нацарапал эти каракули, я не предполагал, что не так далек от истины. Не раз я готов был отдать все на свете, чтобы знать, что останусь жив и еще приеду на остров Кенгуру стричь овец.

Во время второй мировой войны Бойз служил в ВВС на Среднем Востоке. Теперь в нем трудно узнать того застенчивого юношу, который сумел найти на острове Кенгуру заброшенную могилу и перевезти останки девушки на остров Флиндерс. Однако в памяти это никогда не померкнет.

Когда далекой ночью Гарри вернулся домой, он спросил отца:

— Отец, у той девушки, что ты захоронил на Кенгуру, были рыжие волосы?

— Да, — сказал отец. — А ты откуда знаешь?

— Я видел ее сегодня, вернее, то, что от нее осталось, — рыжие волосы.

У кромки воды почти скрытый от глаз зарослями травы надгробный камень, на котором высечено: «Светлой памяти Матильды Джесси Мейнард. Умерла 9 апреля 1897 года восемнадцати лет от роду».

Как-то за обедом, когда я впервые приехала на остров Кенгуру, я подумала о пеликанах и о той бессмыслице, которую о них пишут. Мы сидели на скале, выжидая, когда поджарятся на костре молодые «овечьи птицы». Совсем недалеко от нас «рыбачила» группа пеликанов. Хлопая по воде своими огромными крыльями, они загоняли рыбу на отмель.

Гарри сказал, что колония этих птиц гнездится здесь неподалеку. Это удивило моих друзей, которые считали, что пеликаны гнездятся лишь на засушливых землях, и в доказательство процитировали какое-то стихотворение. По-моему, тот факт, что о пеликане написано много стихов, еще не доказывает, что эта птица уникальна, тем более что большинство стихов основано на ошибочных предположениях.

Поэты и даже некоторые древние ученые допустили две грубые ошибки, предполагая, во-первых, что пеликаны строят свои гнезда в недосягаемых для человека местах, и, во-вторых, будто самки вскармливают птенцов своей кровью.

Одно из таких стихотворений любят декламировать дети:

Это строки, основанные на представлении, что пеликан может гнездиться только в таинственных засушливых пустынях страны Никогда-Никогда (Never-Never), написаны в те времена, когда это предположение было общепринятым.

С той поры орнитологи уже доказали, что австралийский пеликан гнездится во всех уголках страны, причем не только возле внутренних водоемов, но и в заливах и на островах в океане. Тасманийские воды являются излюбленным местам гнездования птиц. Когда члены Австралийского Королевского общества орнитологов в 1912 году на корабле «Манавату» отправились на поиски излюбленных мест птиц в Бассовом проливе, они нашли процветающую колонию пеликанов на острове Пингвин.

У пеликана громоздкое туловище, короткие ноги и перепончатые лапы. На суше он ходит, забавно переваливаясь, а перед тем как взлететь, смешно подпры-гива>ет. Зато в полете это одна из самых грациозных птиц, умеющая красиво взмывать вверх и парить в воздухе.

Клюв пеликана весьма необычен по конфигурации, он длинный, плоский и на конце изогнут крючком. На подклювье большой кожистый «мешок», способный растягиваться.

Пеликаны — птицы общительные. Они часто большими группами ловят рыбу. Бродя по мелководью и хлопая большими крыльями, они загоняют рыбу на отмель и ловят добычу своими «мешками». Обычно они, подобно глупышам, пикируют в воду, хватают рыбу и тотчас отправляют ее в желудок. Пеликаны не только прекрасно плавают, но и быстро летают.

Австралийский пеликан (Pelecanus canspicillatus) — один из самых крупных представителей своего рода. Он напоминает пеликана в пустыне, о котором упоминается в Библии.

Во многих стихотворных произведениях, посвященных пеликанам, говорится, будто матери вскармливали птенцов кровью, порой разрывая свое сердце. Вероятно, истоки этого предположения стоит искать в третьей книге Ветхого завета, там перечислены птицы, чье мясо запрещено употреблять в пищу. В их числе упомянут и пеликан.

Француженка мадам Мишле писала о пеликанах по-матерински трогательно:

Следует, однако, заметить, если бы мадам Мишле увидела пеликанье гнездо, она бы не была столь сентиментальна. Из всех гнезд морских птиц гнездо пеликана пахнет отвратительнее всего. Обычно оно строится прямо на скалах и имеет примерно около метра в диаметре. В гнезде можно найти кроличьи кости и дохлую рыбу, гниющие водоросли и скелеты погибших пеликанов.

Родители сидят в гнезде по очереди, никогда не оставляя его без присмотра, потому что морские чайки не упустят возможности полакомиться яйцами и даже птенцами.

В каждой кладке два яйца с продольными кроваво-красными полосами, что тоже, видимо, способствовало созданию теории о вскармливании кровью. У некоторых пеликанов кончик клюва окрашен в ярко-красный цвет, и это, наверное, также придавало теории весомость.

У австралийского пеликана белое оперение, черные крылья и хвост, розовый клюв и желтоватого цвета «мешок». Птенцы рождаются слепыми, голыми и беспомощными и в течение длительного времени находятся на попечении родителей. Вид у них очень непривлекательный. Блестящая кожица обтягивает студенистый «мешок», заполненный косточками. Птицы бормочут и кричат, а когда возвращается кто-то из родителей, они заталкивают свои лысые головки им в горло и шумно едят.

Недостаток привлекательности компенсируется жизнестойкостью. Когда у птенцов открываются глаза и они узнают своих родителей, возвращающихся с добычей, их прожорливость достигает апогея. Птенцов кормят дважды в день свежей рыбой и полупереваренной пищей, и, несмотря на это, они, пытаясь урвать побольше, буквально волочат своих родителей по земле, (вцепившись им в клюв.

У пеликанов маленький язык, не мешающий проходу пищи. У птиц-родителей в «мешке» под клювом хитроумная западня для рыб. Клюв пеликана гибок и может раскрываться очень широко, а в его верхней части находится крючок, который задерживает рыбу, пытающуюся выскользнуть, так что у рыбы шансов на спасение мало. Птица, клювом зачерпнув воду, а вместе с ней и рыбу, процеживает ее. Затем, подбросив рыбу в воздух, она или заглатывает или отправляет ее в «мешок».

У молодых птиц нет ни большого «мешка», ни длинного клюва. Они развиваются позже, когда птицы покидают гнездовье. Это дает возможность предположить, что пеликаны происходят от птиц с короткими клювами.