Охотники на лунных птиц

Глава XIV Море влечет всегда

Я сразу поняла, что «Шиэруотер» не «Куин Мэри». Вряд ли найдется еще другое более неудобное судно, чем «Шиэруотер». По правде говоря, меня не раз спрашивали, как вообще умудряются набрать команду на наше судно при тех тяжелых условиях, которые на нем существуют.

Ответ прост. Дело в том, что на судне всегда происходило что-нибудь интересное, здесь никогда не смолкал смех и оно было самым удачливым из всех. Когда судам приходилось укрываться в плохую погоду в гавани, люди приходили в уныние и проявляли свой дурной характер. Ни один просоленный морем моряк не желал стоять на якоре.

Однако на «Шиэруотере» из этого положения извлекали максимум удовольствия. То же происходило и во время захода в порты. Как-то нам пришлось простоять несколько дней на якоре на острове Бейбел. Мы не могли выйти в море — слишком штормило, так же как и вернуться домой — мешал сильный ветер, поэтому наше судно вместе с семью рыболовными судами было вынуж-депо укрываться в бухте острова Флиндерс под названием Селлер (Погребок).

По вечерам на судах загорались огоньки. Со стороны суда напоминали маленький город. Мы выходили па палубу и спорили, кому принадлежит тот или другой огонек: «Черной ведьме», «Роберту Джону», «Звезде Эдема» или «Газели», которую мы прозвали «Обжорой». Со временем мы стали отличать один корабль от другого: ночью — по расположению огней и по другим признакам, а днем издалека — по высоте мачт, расположению рубки. Если корабль был вообще едва виден, то, как выражались мои бабушки, «по наитию».

В те дни, когда нельзя было пойти на гнездовье, мы, чтобы убить время, отправлялись на судно «Фэр Венчэр», хозяева которого ставили ловушки на креветок. Это было весьма драматическое мероприятие. Шкипер «Фэр Венчэра» Рей Фрэнд сидел у штурвала, одним глазом наблюдая за рулем, а другим — за эхолотом. Линия, вычерчиваемая на бумаге, отражала контуры морского дна. Опытным глазом рыбак легко отличал скалистое дно от песчаного. Во всех этих премудростях я ничего не понимала, но душа моя уходила в пятки, стоило линии на карте резко взмыть вверх, указывая на подводный горный кряж в форме вулкана. Мне казалось, что она никогда не остановится в своем движении вверх, пока ее проткнет наше судно своей вершиной.

Я поднимала глаза на Рея, чтобы убедиться, что он следит за эхолотом. В самый последний момент, ровно за секунду до того, как на диаграмме должна была появиться вершина и тотчас начинался спуск, Рей бросал взгляд на эхолот и кричал:

— Запускай!

Ребята на палубе «выстреливали корзину», то есть резко бросали ее за борт, чтобы она попадала на выступ скалистого кряжа.

Все утро они кидали вокруг корзины с приманкой — куоочки мяса акулы, ската, осьминога. В каждый кусочек они вставляли деревянную шпильку, которую накрепко прикрепляли к внутренним стенкам бамбуковых корзин. Корзинки висели на длинном шнуре с краевыми пластмассовыми и желтыми стеклянными шариками, для того чтобы их можно было легко найти. На каждом участке с корзинами Рей приказывал оставлять вымпел. Яркие вымпелы крепились к двухметровому бамбуковому шесту, воткнутому в большой кусок пробки, к которому, в свою очередь, были подвешены корзины. Эти шесты были видны за несколько километров. Когда работа велась на краю континентального шельфа, эти шесты были необходимы для тех, кто хотел отыскать в море свои корзины-ловушки.

Днем мы прошли по проложенному маршруту и вытащили ловушки. Мужчины в желтых дождевиках вытягивали мокрые бамбуковые корзины и высыпали их содержимое на палубу. Больше всего здесь было лангустов, но попадались и яркие рыбы-попугаи, маленькие скаты и, конечно же, осьминоги. Их можно было просто убить, как и всю остальную добычу, но моряки испытывали к осьминогам такое отвращение, что старались выместить на них всю свою неприязнь.

Всех ракообразных измеряют по спинному щиту. Тех, которые отвечают минимально допустимому размеру, бросают в люк, а мелочь выкидывают за борт.

Работа проводилась в то время, когда судно продолжало швырять по волнам. Я держалась обеими руками, но даже так трудно было устоять на палубе, через которую перекатывались волны. А люди должны были работать, и работать быстро, обеими руками, ловко жонглируя тяжелыми корзинами. Они удерживали равновесие, стоя на полусогнутых ногах и слегка наклонившись вперед.

Маленькое суденышко ныряло и скользило по волнам, чего «Шиэруотер», больший по размеру, никогда бы не смог сделать. Нас швыряло из стороны в сторону, мы промокли до нитки и, так же как и на «Шиэруотере», ели на ходу.

Однажды днем Рей Фрэнд получил по радио сообщение для молодого рыбака Питера Пикета. На борту судна, на котором он плавал, радио не было, и нам пришлось помотаться, чтобы отыскать его в море. Когда мы оказались на траверзе его лодки, море так штормило, что подойти к судну мы никак не могли. То его заносило на гребень волны, то наше судно куда-то проваливалось и исчезало из виду. Рей из всех сил кричал, чтобы передать сообщение, но ветер уносил его слова. Тогда он выстроил нас вдоль борта «Фэр Венчэра», и в тот момент, когда мы поравнялись, все разом крикнули:

— Привет, папаша!

Питер Пикет недоверчиво ткнул себя пальцем в грудь, как мальчишка, получающий подарок от Деда Мороза, а потом вдруг закричал:

— Ура!

Он ©первые, стал отцом.

Четыре года спустя Питер ушел в море, попал в шторм и не вернулся. В газетах сообщалось, что у него остались жена и четверо маленьких детей. Его приятель Рей Фрэнд отправился на судне вдоль восточного побережья Австралии. Он останавливался в портах, чтобы собрать пожертвование рыбаков в пользу погибшего. В газете напечатали обращение, и это помогло собрать несколько тысяч фунтов стерлингов. Так что с финансовой стороны семья теперь была обеспечена даже лучше, чем до смерти кормильца. Но разве могут деньги заменить светловолосого юношу, взгляд его голубых глаз! Никогда не забуду, как радостно он реагировал на наше «Привет, папаша!» Как недавно все это было!

Проходит время, и меняются и люди и корабли. Одно лишь море остается неизменным. Оно — в извечном ожидании.

Однажды утром Билл и Тэд с «Роберта Джона», проплывая мимо, сообщили нам сводку погоды, полученную по радио из Мельбурна.

— Радио на судне — великая вещь, — сказал Лес.

Ребята, совершая еще один заход вокруг нашего судна, спросили, как готовить «овечьих птиц». Дело в том, что они поймали несколько штук, о лицензии и речи не могло быть. Потом они сделали еще один круг, и, когда судно было рядом, я попыталась перешагнуть к ним, чтобы помочь им приготовить птиц.

— Я в тапочках, — крикнула я, хватаясь за соломинку. По правде говоря, мне совсем не хотелось переходить к ним и готовить на их маленьком суденышке.

— Раз ты мастерица готовить, мы примем тебя и босую, — отозвались они.

Что правда, то правда. Готовить птиц я научилась. Я, должно быть, наготовила их не меньше тысячи. Их привкус ощущался во всем, что бы я ни ела, даже чай отдавал птицами. Островитяне говорили, что со временем запах этих богатых жиром птиц пропитывает кожу. Теперь я в этом не сомневалась. Я побаивалась, что мое умение готовить «овечьих птиц» приобретет такую известность, что меня будут отсылать на каждое судно, где успели незаконно наловить птиц.

Однако мои опасения не оправдались. Рыбаки с «Роберта Джона» вовсе не жаждали, чтобы я им готовила. Просто им захотелось поговорить с кем-нибудь о музыке.

— Мы слышали, ты любишь музыку. — Это было их единственным объяснением, а может быть, и оправданием.

К тому же ребята с «Шиэруотера» изрядно хвастались тем, что я их вкусно кормлю. Как только мы отошли подальше от маленьких суденышек, где нас не было слышно, они достали свои музыкальные инструменты и с девяти утра до шести часов вечера услаждали рыб и птиц музыкой. Ребята одолжили у кого-то на острове Флиндерс старую скрипку, но оказалось, что никто из них не умел на ней играть. Тут выяснилось, что скрипка была единственным, кроме пианино, инструментом, на котором я играла. Таким образом, мое имя заняло в программе заметное место.

У них были духовые и деревянные инструменты. Кроме того, они отлично спелись. Однажды я уже слышала, как они пели в отеле «Уайтмарк» свою любимую песню о друзьях с перепончатыми лапками. Когда Тэд Райян работал в порту, он играл в оркестре в своем родном городе Куинсклифе и считался одним из лучших музыкантов.

Билл Уитерс играл менее профессионально, но, несмотря на это, имел большой успех. Когда они собирались вместе, то непременно пели. По утрам, скользя по бушующей синеве океана, когда земля казалась неясным грязноватым пятном, они пели, закидывая корзинки. Они исполняли и оркестровую музыку. Я напрочь забыла о том, что мне надо готовить, и, когда подошло время обеда, чувствовала себя очень неловко. Однако вскоре я уже смеялась. Мы сидели в их безукоризненно чистой кухне и наслаждались превосходно приготовленным блюдом. Оказывается, они заранее поставили варить птиц на медленном огне.

Они знали толк в птицах, эти ребята. Через центр стола проходила корабельная мачта во всю длину, увешанная дужками самых разнообразных птиц: дикой утки, лебедя, чирка, кейп-барренских гусей, перепелов, бекасов.

После трапезы оставалось часа четыре до подъема корзин. Время пролетело совершенно незаметно. Все вышли на палубу, и Тэд стал играть на трубе. Палубу «Роберта Джона» опоясывали канаты на высоте всего полутора метров, поэтому безопасности ради я села на пол, а Тэд стоял на раскачивающейся палубе, расставив ноги, и посылал чудесные звуки в напоенный морем воздух. Он играл целый час. Косяк кейп-барренских гусей, гогоча, пролетел над нами. Тэд направил в их сторону сверкающее серебро музыки и как эхо повторил их крик. Словно зачарованные, гуси парами пролетели над судном. Какое-то мгновение они были с нами, а потом улетели.

Музыка продолжалась почти до заката, когда удочки, которые тащились за кормой весь день в ожидании барракуд, вдруг задергались. Билл закрепил рулевое колесо таким образом, чтобы судно повернуло кругом, и схватил обманку. Немного погодя ее взяла и я.

Обманка — это ярко раскрашенный кусочек дерева с прикрепленным к нему большим крючком. Она крепится шпагатом к короткому шесту, который держат в руке. Когда рыбы видят нечто яркое, они начинают безумствовать и хватать приманку.

Почти все время наша тройка вытягивала добычу одновременно. Барракуда — свирепая рыба длиной около метра, плавает она стаями. У этой рыбы зубы неровные и острые как бритва. Когда барракуда хватает обманку, ее вытаскивают из воды, с размаху кидают на палубу и бьют по голове железкой, вырывают крючок изо рта и снова забрасывают удочку.

Еще до того как закончилась ловля, вся палуба была усеяна огромными хищными, переливающимися всеми цветами радуги рыбами. А в отдельном ящике лежали три щуки, пойманные мною. До этого мне не приходилось рыбачить, как, впрочем, и после этого. Тогда, во время короткого бабьего лета, мне довелось почивать на лаврах.

К чаю подали дикую утку и бекаса. Когда мужчины вышли, чтобы приготовить для меня лодку, я взобралась на стол и прикрепила к мачте еще одну птичью дужку. Они тут были самых невероятных форм; некоторые, например лебяжьи, напоминали скорее всего крошечный лошадиный хомут.

Решили, что меня доставят на дальний конец острова, туда, где заброшены корзины, а оттуда я пешком доберусь до Биг-Галча, где меня подберут. В конце апреля рано темнеет. Перешагнув через борт лодки, я очутилась в кромешной тьме. На плече я несла шест с тремя щуками, а в руке — рюкзак с морскими раками.

— Улов, достойный «Шиэруотера», — сказал Тэд, помахав мне на прощание.

Билл, стоя на корме, оттолкнул лодку и начал грести. Я ощущала гордость, что возвращаюсь с хорошим уловом.

Вода казалась черной, небо и остров — тоже черными, но, как только Билл принялся грести, вода вокруг весла стала фосфоресцировать. Вскоре яркие зеленые огоньки осветили весь путь от «Роберта Джона», а также весло и борта лодки.

Послышался голос Билла:

— Наверное, рискованно пробираться вдоль берега. Скалы вокруг довольно круты. Еще тапочки свои промочишь.

Я промокла насквозь. Порядочный Джек, соперник Честного Тома, полный энтузиазма, ожидал меня на скале с факелом. Он старался осветить путь к берегу приближающейся лодке. Как он объяснил потом, он хотел зацепиться за нее. Джек с грохотом бросил свои почти сто двадцать килограммов на борт маленькой лодчонки, и она вместе с двумя пассажирами перевернулась. Билл выронил свой факел, и мы тотчас погрузились во тьму.

Это произошло неожиданно и быстро, рыбаки вытолкнули меня на берег. Я слышала, как ругался Билл, стараясь перевернуть лодку.

— Тащи Пэтси к берегу! — крикнул он Порядочному Джеку, который уже был готов махнуть рукой на рыцарство и податься домой.

— Ладно, — ответил Джек не очень любезно. — Давай руки.

— Я не могу, — упрямо заявила я.

Потом из-за этих моих слов обо мне рассказывали небылицы, будто я не бросила бы рыбу, даже если бы это могло меня погубить. Мне это так понравилось, что я, даже не пыталась объяснить истинное положение дела. На самом деле все было проще: меня так потрясли последние события, что я не могла сообразить, где у меня руки, а где ноги. Ведь я не умела плавать, поэтому не успела испугаться, а просто была ошеломлена.

Билл вцепился в меня, вытащил на поверхность вместе с моими рыбами и всем остальным, а потом подтолкнул к скалам. Я еще не успела отдышаться, как он уже повернул лодку и отправился восвояси.

— Осторожней, Пэтси! — крикнул он. — Бейбел будет тебя преследовать. К нему (всегда возвращаются. Так уж повелось. Так что хватай свою рыбу и мотай отсюда.

В то время самой модной была пластинка «Рыбак Педро», и на прощание Билл крикнул словами песенки:

— Прощай, я тебя покидаю.

Однако нам больше не суждено было встретиться, но тогда никто еще не знал об этом.

Тэд заиграл на палубе. Поначалу мы не могли уловить мелодию, потом, продолжая грести, запел звонким чистым голосом Билл:

Стоя на скале, Порядочный Джек отозвался своим могучим голосом, полностью соответствующим его фигуре:

Билл отплывал все дальше и дальше. Только было видно, как вода фосфоресцировала под ударами его весел, (И слышался затихавший голос:

Пусть мир будет в мире с тобой-бой-бой…

Труба издала хриплые звуки, оба исполнителя рассмеялись, а мы отправились своей дорогой через гнездовья. Там вокруг норок суетились птицы, прилетевшие кормить птенцов.

Пока мы стояли на якоре, Пит не тратил времени даром и однажды заявил, что его ждет «нечто приятное». В переводе это означало, что он познакомился с хорошенькой девушкой и рассчитывает, что не встретит практически никакого сопротивления с ее стороны, какими бы решительными его действия ни были.

Капитан не возражал против этого, что кто-то отвезет Пита на берег, а затем съездит за ним. Однако лодку на берегу оставлять он не позволил. Двое ребят добровольно согласились отвезти Пита, но, когда пришло время ехать за ним, выяснилось, что они заснули.

Пит что-то кричал с берега. Лес сказал, что, видимо, ему самому придется съездить за парнем, но с места не сдвинулся. Прошел час. Пит продолжал орать, в его голосе уже слышалось волнение. Честный Том сказал:

— Лес валяется на койке в сапогах, а это значит, что, возможно, он еще съездит за Питом. Наверное, Пит продрог, — громко добавил Честный Том.

— Да уж, наверное, промерз до костей. Он еще попрыгает, — рассмеялся Лес.

Немного погодя крики Пита резко прекратились.

— Может, он плывет к нам? — спросила я.

— Да нет, — спокойным голосом заметил Лес. — Пит не умеет плавать.

Откуда-то со скал, недалеко от того места, где мы стояли на якоре, раздался свист.

— Пита обходят, надо его вызволять, — сказал Лес из каюты.

Тех, кто не знал, что Лес получил образование в одной из старейших школ Австралии, его словарь приводит в изумление. (Учитель этой школы рассказывал мне, что Лес был отличным учеником, учителя жаловались только на то, что тот подолгу сидел, уставившись в окно. Только после того как Лес закончил школу, они узнали, что он ставил в школьном парке ловушки и все время следил, не попался ли кто-нибудь в них.)

Поздно вечером снова послышались крики, на сей раз с того места, которое охотники называли Булл Хэд Скраб, или- Бычья Плешь.

— Нашел куда вести девчонку, — сказал Лес.

Прошло немного времени, и парень вернулся к берегу.

— «Шиэруотер» — кричал он. — «Шиэруотер»! Валлаби!

Лес лениво прохаживался по палубе:

— Привет, малыш!

— Я готов! — поспешно выкрикнул юноша.

— Понятно.

— Ну так приезжай, забери меня!

— Когда?

— Сейчас. Поскорее, да скорее же! Мне угрожает опасность!

Изъясниться короче, чтобы немедленно вызвать капитана, было невозможно. Лес зашелся от хохота:

— За ним гонится ее старик!

По воплю на берегу можно было судить, что Пит кинулся в заросли. Немного погодя свист снова раздался с Бычьей Плеши.

— Они разбудят в нем зверя, — сказал Лес и снова ушел в свою каюту. — Он в безопасности, пока может бегать. Никто из местных дальше порога дома ночью не выйдет.

Когда Пит снова появился на берегу, Лес вышел на палубу и перекинулся с ним несколькими словами. Их голоса звонко раздавались в прохладной тишине ночи:

— Как ты там, Пит?

— Что ты предлагаешь?

— Ты о чем, Питер? — словно ни о чем не догадываясь, спросил Лес.

— Ты прекрасно понимаешь о чем. Ну, короче, Валлаби. Приезжай за мной. Я нахожусь… А-а-а-о-о! — Его голос, удаляясь, замер.

— Это ужасно, — сказала я. — Он еще совсем мальчик.

— На берег он сошел не с мыслями мальчика, — сказал Лес.

— Но он натерпелся страха, — причитала я.

— Такой урок всем впрок, — заключил Честный Том.

Однажды вечером Лес устроил нам, как он выразился, «настоящий шикарный ужин». Он никогда не держал на борту спиртного, считал, что несчастные случаи в море и так довольно часты, так что нет надобности создавать их искусственным путем. Так или иначе, но ему никогда не удавалось так спрятать вино, чтобы его не нашли.

— Искать иголку в стоге сена для моряка — детская забава, если на кончике иголки есть хоть капля грога, — оказал мне как-то с гордостью Алек, когда я увидела его с пустой флягой, которая вчера еще была полной. (Мать дала мне ее с собой «на непредвиденный случай», я спрятала ее как следует и никому об этом не говорила.)

Поэтому, когда Лес объявил, что устраивает нам «настоящий шикарный ужин», мы были изумлены. Человек, Стрелявший По Туалетам и Алек пошли спать, приняв его слова за шутку. Пит отправился на берег продолжать свои амурные дела. В этот вечер он так и сыпал изречениями вроде «Молния не бьет в одно и то же место дважды». «Кто знает о грядущей беде, знает, как ее избежать». А одно изречение — «Робость мешает успеху» — просто покорило нас.

Лес отвез его на берег на моторке, а сам отправился объезжать рыбачьи суда, чтобы собрать всех рыбаков.

Мы с Томом читали на камбузе, когда они вдруг перемахнули через борт и заполнили все пространство. Они были в своих рыбачьих робах, у многих на головах шапки, и у каждого в заскорузлых руках по большой кружке и по бутылке.

Моя первая мысль была о чисто вымытых полах. Но прикрывать их чем-либо было уже поздно; не понимаю, откуда в море берется грязь, но ни одна квартира не требует столько уборки, сколько самое маленькое суденышко.

Я допустила одну неловкость, предложив на ужин морских раков. Однако после небольшого замешательства (рыбакам иногда по три раза на дню приходится питаться раками в течение многих недель) пир продолжался. Джек Баск добродушно вытащил одного рака, разделал его и начал жевать, чтобы замять неловкость. Наверное, это был единственный случай, когда пили пиво и с презрением отвергали раков.

В остальном вечер прошел превосходно. Рыбаки рассказывали забавнее случаи о себе и своих судах. Валлаби декламировал. Пит был в приподнятом настроении и в красочных деталях рассказал о своем вчерашнем похождении. Он старательно подчеркивал, что «разбудил в ней зверя» за то, что она заставила его полчаса ждать в Булл Хэд Скрабе. Том забрался на ящик из-под хлеба и запел: «Вы все бывали в море, я знаю — это так». После этих слов он решил украсить выступление танцем, подпрыгнул на одной ноге, ударился головой о балку и молча шлепнулся за борт.

Рыбаков развезли по судам, и, когда Пит возвращался на лодке мимо «Газели», шкипер крикнул ему, что они забыли у нас свои кружки. Они подплыли к борту «Шиэруотера», и Пит позвал Честного Тома, тот собрал кружки и попытался передать их, стоя на корме.

— Нагнись пониже — попросил Пит. Честный Том наклонился и вместе с кружками свалился на Леса, они оба шлепнулись на дно лодки. Том упал на спину, но, поскольку он свалился на беднягу Леса, ему, наверное, было гораздо лучше, чем капитану.

В одной из хижин на берегу светился огонек, а поскольку на судне не было часов (капитан считал, что, раз работа начинается на рассвете и кончается на закате, часы вроде бы ни к чему), мы решили, что там, видимо, уже готовятся к началу рабочего дня.

— Не все ли равно, который сейчас час, — заявил Честный Том, наслаждаясь самым, по его словам, беззаботным вечером. — Гулянье продолжается.

Они шумно раздавали кружки, потом отправились в «круиз» по заливу, стремглав обходя стоящие на якоре корабли и горланя что есть сил.

Я почти заснула, когда они вернулись, однако расслышала, как Честный Том сказал, что это был самый лучший вечер в его жизни.

— И хорошо, что завтра будет штормить, можно будет отоспаться, — сказал он.

— Это уж точно.

На море можно быть уверенным лишь в том, что ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным.

К семи часам утра мы проходили через отмели Ванситтарт, где нас выворачивало наизнанку и все чувствовали себя беспомощными, как дети. Я увидела на берегу костер, но мужчины не обратили на него внимания. Огонь горел прямо перед домом. Я спустилась с койки и открыла дверь камбуза, чтобы к утру улетучился запах сигарет.

— На берегу костер тревоги, — крикнула я Лесу.

— Не говори глупости. — Его голос звучал решительно.

Честный Том пробормотал что-то спросонок, потом повернулся, его койка заскрипела.

— Пэт, не надоедай, будь умницей.

— Но там горит костер.

— Жгут отбросы, — сказал Пит. — Замолкни и иди в свою каюту.

Я вернулась к себе и проспала целый час. Неожиданно меня разбудил Лес.

— Приготовь мою койку для ребенка, — крикнул он.

— Что?

Я выползла на палубу.

— У ребенка менингит.

— Кто сказал?

— Мать сказала.

Словам Мэй Джексон можно верить. Я приготовила койку. На самодельных носилках из двух веток мелалеуки, покрытых мешками, они внесли ребенка, маленькую девочку, и прямо на носилках положили на койку Леса.

Мать села рядом, а отец пристроился на корточках на полу. В предрассветном сумраке, просачивающемся в узкое окошко иллюминатора, мне показалось, что на губах ребенка остатки пищи.

— Вы кормили девочку? — спросила я.

— Нет, — ответила мать. — Уже несколько часов это выходит из нее.

Наклонившись над ребенком, я разглядела, что на стиснутых губах показалась пена. Стоило мне стереть ее влажной губкой, как она снова появлялась, сливаясь с потом, стекающим с ее головки. У девочки было светлое личико и каштановые волосы. Она лежала не двигаясь. Только раз она приоткрыла глаза. Пульс был настолько слабый, что мне долго не удавалось его нащупать.

Мать плакала.

— Она умрет, — говорила она. — Я дала ей чашку чаю, но она не может пить. Пэт, она умрет?

— Нет, — сказала я, хотя думала иначе.

Путешествие было тяжелым. Вскоре мать обессилела. Ее рвало. Потом она свернулась калачиком на койке и закрыла глаза. Морская болезнь — тяжелая штука, мгновенно забываешь обо всем на свете, кроме своих собственных страданий. Мне не раз доводилось наблюдать подобное. Отец сидел возле девочки и все время вытирал ее лицо и приговаривал:

— Моя маленькая, моя маленькая девочка.

В каюте было душно, и, кроме того, от ребенка исходил какой-то непонятный запах. Я вышла на палубу, на свежий воздух.

О том, что мы везем ребенка, рыбаки передали по радио, и когда «Шиэруотер» пришвартовался у пирса Леди Баррон, нас уже ждали полиция и врач. Девочку тотчас увезли. Как мы потом узнали, ее отправили самолетом в Лонсестон.

В течение нескольких недель мы не получали о них никаких вестей. Мы уже готовились отплыть из Лонсестона. Вдруг на пристани появилось такси. Из него вышли нарядно одетая женщина и мужчина в голубом костюме. Они махали нам руками. С ними была девочка. Она выглядела бодрой и здоровенькой, ее чистые волосы блестели, а на макушке был повязан большой голубой бант.

Как-то, когда я музицировала на пианино в доме своих друзей, мне сообщили, что Билл и Тэд погибли, а «Роберт Джон» затонул. Смотритель маяка у входа в залив Порт-Филипп, близ Мельбурна, видел мачту и часть корабля, затонувшего недалеко от берега. В тот день море так бушевало, что ни один корабль не вышел из гавани.

— В такую погоду спастись невозможно. Я только надеюсь, что это судно унесло с причала, но, может быть, там не было людей, — сказал смотритель маяка.

Тем не менее оказалось, что там были Билл и Тэд. Они вышли в Бассов пролив и, несмотря на свои опасения, направили судно в сторону дома. В их родной город Куинсклиф на следующий день должен был приехать генерал-губернатор, и им захотелось приветствовать гостя оркестром.

Но наступил день, и оркестр скорбно молчал.

Мои друзья говорили:

— Должно быть, они были важными людьми, коли по ним скорбит весь город!

Но как им объяснишь, что Билл и Тэд вовсе не имели того веса, который так ценится в обществе. Их просто очень любили, вот и все. Может быть, это самое главное.

— Прощай, я тебя покидаю, — пели они в тот последний вечер на Бейбеле, когда я, промокшая, стояла на скале рядом с Порядочным Джеком. — Помни, расстаются и лучшие друзья.

Я представила себе мачту «Роберта Джона», украшенную косточками диких птиц. Больше всего я запомнила их музыку, плывущую над морем, гусей, пролетающих низко над нами и как бы вторящих им своим криком, и конечно же, песни.

Когда нам снова довелось плыть на Бейбел, стояла ужасная погода. Рыбаки уверяли, что до этого она была хорошей. Мы застряли в Селларе на несколько дней, перевозя бочки на корабль, если позволяла погода, и укрываясь в безопасном месте, когда работать становилось совершенно невозможно.

Сезон лова птиц закончился, и охотники жаждали выбраться отсюда. Лесу очень хотелось за один рейс вывезти и людей и груз.

И вот наступил день, когда охотникам ждать стало просто невмоготу. С последним грузом на лодке к борту «Шиэруотера» прибыла небольшая делегация. Лодка качалась и подпрыгивала, а люди стояли, цепляясь за борт судна, и излагали свое дело Лесу.

— Нам нужно вернуться, чтобы привезти еду для женщин и детей, старина, — говорили они.

— Но… — вмешался Пит.

— На острове двое грудных ребятишек, а у нас — кончилось консервированное молоко. Нам нужно вернуться, старина. Молока нет.

— Но… — заикнулся было Пит.

— Придержи язык, — сказал Лес.

— Мы не можем больше ждать. Как ты думаешь, может, завтра поедем, старина?

— Нет. — честно признался Лес. — Может быть, послезавтра, если погода улучшится.

— Больно поздно, старина, ребятишки ревут от голода.

И лодка отправилась назад к берегу, подпрыгивая на волнах. Их лица в свете фонаря были хмуры и озабоченны.

— Послушай, Валлаби… Я знаю… Мы вывезли с берега огромные запасы продуктов, к которым почти не прикасались; на складе в Биг-Галче есть порошковое молоко. В конце концов какое значение имеет один лишний день?

— Я объясню тебе. Они уедут. И что бы мы ни делали, что бы ни говорили, их ничто не остановит. Они как птицы, которых зовет море. Их безумно мучит жажда, опасная жажда. Они могут попытаться отправиться даже вплавь. Такое уже случалось, когда они не в силах были больше сопротивляться. Не волнуйся, они как-нибудь выберутся.

Однако сам он был обеспокоен. После чая он долго стоял на палубе. Мимо проплывала рыбачья лодка, и ребята попросили у рыбаков одолжить им игральные карты.

Не зная, что на судне есть женщина, они бросили нам пачку. Когда мы сели с ребятами играть и двое из нас получили карты, наступило минутное молчание: карты были разрисованы откровенными картинками — безыскусно, но с большим воображением. Чуть позже мы услышали звук мотора.

Это подошел «Иден Стар», красивый небольшой сейнер. На борту его был владелец Билл Уорн со своим сыном Нэвиллом.

— Валлаби, на берегу волнения, — крикнул Билл.

— Из-за чего?

— У них кончились продукты. Ребенок умирает: у них нет сгущенного молока — так они говорят. Они хотят, чтобы я подбросил их утром на северный край Флиндерса.

— Возьми с собой Пэт. Она поможет управиться с женщинами.

— Хорошо.

Таким образом, островитяне пытались разжалобить доброго Билла, чтобы он отвез их, а меня бросили к ним, словно мешок с картофелем. Лес вошел в каюту, прошел к своей койке. Мы продолжали играть в карты, и мне, стараясь сделать это незаметно, мешали взять непристойного вида пиковую даму и удивительно нахального бубнового короля.

Утро выдалось ясное и солнечное, дул легкий ветерок. Наше судно болталось на якоре, словно цирковая лошадь.

Я приготовила бланманже и желе и, чтобы они застыли, выставила на рулевой рубке. Выяснилось, что их можно безбоязненно ставить не закрепляя, если подложить влажную ткань. Затем я перебралась в ожидающую меня лодку, и мы быстро поплыли навстречу «Иден Стар» и хлопотам грядущего дня.

Несколько мужчин, которых «отчаянно томила жажда», сидели на берегу спиной к морю, а женщины не пожелали даже подойти к нам.

Они сами устроили эту суматоху и подбили мужчин найти транспорт, чтобы уехать, а теперь, увидев, как между ними и «Иден Старом» море покрывается белыми барашками, раздумали.

Да и у мужчин было такое же настроение, но они не хотели его показывать. Они сердито покрикивали на женщин, изображая бравых храбрецов, пока рядом с ними были моряки, а когда им казалось, что они остались одни, старались незаметно помочь женщинам перетащить весь скарб подальше от берега в кусты.

Если бы так и продолжалось, они бы исчезли в кустах. Однако Большой Билл Уорн не счел нужным спускаться на берег, а предъявил им ультиматум: ехать сейчас или никогда. Видя, как небо покрывается черными тучами, они отлично понимали, что если поднимется шторм, то они застрянут здесь еще на неделю, а чья иссушенная глотка выдержит такое? Женщины продолжали стоять в нерешительности, но мужчины уже заталкивали их в лодку. Большой Нэвилл приналег на весла. Женщины визжали от страха. Вскоре мы прибыли на корабль.

Багаж у них оказался небольшим: всего-навсего чемоданы с одеждой и кое-что из постельных принадлежностей, чтобы как-то устроиться в лесочке возле пивной в Уайтмарке, так что в путь мы отправились скоро.

Я с удовольствием слушала, как поднимали якорь. Наши ребята с «Шиэруотера», проносясь мимо на нагруженной лодке и всякий раз глядя на команду «Иден Стар», выкрикивали:

— Приглядывай за ними, Пэт, приглядывай за ними!

Охотники живописно расселись на палубе. Стараясь, как всегда, сохранять достоинство, хотя бы в начале путешествия, они делали вид, что их не очень-то интересует все происходящее и даже то, чем занимается команда. Они спокойно сидели на сложенных сетях и своих тюках и тихо переговаривались.

У меня работы не было, и я с удовольствием слушала старого рулевого, который рассказывал всякие истории о рыбном промысле и рыбаках. Было ясно, что, как только мы обогнем оконечность Бейбела и направимся к Флиндерсу, где нужно будет высадить охотников, море проявит свой нрав. Уже сейчас моряки то и дело прохаживались между сидящими на палубе, закрепляя все, что может двигаться. Я оглядывалась, ища, как бы пристроить пассажиров подальше от волн, но так и не нашла.

Под маленькой рубкой на крохотном пространстве размещалось шесть коек. Я спустилась посмотреть, подойдет ли это место, но, пробыв там несколько минут, поняла, что там могут находиться только люди с железными нервами и под страхом смерти. Такого мне еще не приходилось испытывать. Создавалось ощущение, что тебя посадили в ящик и бросили в океан.

Я стояла между койками, испытывая безумный страх перед замкнутым пространством. Переборки, словно руки, стискивали лицо, потолок давил на голову. Грудь стеснило, я хрипела, шумно вбирая воздух. Под ногами вместо ощущения бурно вздымающегося океана, ласкающего и прижимающего к себе грудь судна, слышалось хрипение тяжело работающего мотора, как будто шевелилось какое-то гигантское животное, и от этого маленькое пространство становилось еще меньше. Стены обступали все плотнее. Теперь я не могла остановить взгляд на чем-нибудь одном. Казалось, мои глаза перестали зависеть друг от друга, и если правым глазом я видела переборки и потолок, расплавленной массой сползающие вниз, то левым наблюдала, как взбрыкивал и волнами переливался пол. Спасительной двери нигде не было. Я широко открыла рот, но, к счастью, прежде чем успела крикнуть, услышала:

— Эй, Пэт!

Прямо над моей головой был люк, через который я и попала в этот ящик. В полуобморочном состоянии я кое-как выбралась оттуда по лестнице; поднять голову у меня не было сил: очень сдавило лоб.

— Пэт… Пэ-э-т! — В шепоте слышалось нетерпение. — Здесь есть туалет?

О боже! Женщине надо в туалет, который находился там, внизу, откуда я только что выбралась. Я выскочила на палубу, схватилась за поручни и жадно вдохнула широко открытым ртом свежий воздух.

— Туалет внизу, прямо на носу, — ответила я.

Море становилось все более бурным, а вздымающиеся волны и реденькие облака действовали на меня успокаивающе. Исчезло ощущение тяжести в голове. Я дышала глубоко и ощущала на губах привкус соли. Я облизнула губы языком, это было так приятно. Я с трудом представила, как только что чуть не потеряла сознание. У меня было такое ощущение, будто все это произошло не со мной, а с кем-то другим.

На палубе никого не было. Там, где недавно сидели островитяне, теперь перекатывались волны и сползали в море. Маленький кораблик смело шел вперед и каждую волну встречал весело. Это самое чудесное суденышко, на которое ступала нога человека, и в ту минуту хотелось, чтобы мы плыли и плыли, бросая вызов волнам.

Мне так полюбился этот кораблик, что я была согласна промчаться на нем сквозь ураган. Зато островитяне чувствовали себя неважно. Они сбились на камбузе и пугливо жались друг к другу.

— Поворачивай назад! — молили женщины.

Однако мужчины оказались более мужественными. Они понимали, что отправить женщин в лодках к берегу во время отлива невозможно. Они уже и так проявили все свое умение утром, когда благополучно доставили всех женщин на судно, а тогда море только поигрывало. Нет, решили они, раз уж мы отплыли слишком далеко, то надо двигаться вперед.

— Наверное, им худо, — оказал славный Билл Уорн.

Я стояла рядом с ним у руля в ожидании чего-то захватывающего. Есть женщины, которых приводит в экстаз прикосновение к их телу тонкой ткани, других волнует обнаженная мужская рука, многие испытывают наслаждение, баюкая детей. Мне эти чувства были неведомы до тех пор, пока я не оказалась на маленьком суденышке, ведущем сражение с морем.

Человек способен слиться с этим созданием из дерева и железа, образуя тесный союз, и действовать воедино. Порой он клянет свой корабль, а если и не делает этого, то все равно ненароком пробормочет:

— Будь ты проклята, девка! Поворачивай, черт тебя побери!

Когда судно послушно и мерно рассекает волны, подчиняясь властной руке, и они вместе обращают уготованное им морем бедствие в триумф, и корабль перелетает с волны на волну, стряхивая воду с носа, он любовно произносит:

— Лапушка, милая моя. Ах, красавица!

И нет на свете женщины, которая, бы в тот миг не позавидовала бы кораблю.

Когда плывешь на маленьком суденышке, едва ли осознаешь величие и могущество моря. Однако стоит только заглянуть в его глубины, как чувствуешь, что тебя что-то увлекает вниз. Даже в тихую погоду постоянно ощущаешь непрерывные процессы, происходящие на больших глубинах. Когда море приходит в движение, оно проявляет свой таинственный и суровый характер. Это не поддается описанию — все нужно видеть своими глазами.

Старый Билл строил свое судно сам. Деревья, которые потом пошли на обшивку, он также рубил сам. Билл знал, что его судно выдержит все — и непогоду и штормы. Я стояла на палубе и слушала звук работающего мотора (он вызывал у меня беспокойство), он сливался с шумом моря и тонул в завывании ветра и тяжелых ударах волн, обрушивающихся на нас и порой полностью заливающих корабль вместе с рубкой. Мы невольно пригибались, забыв, что между морем и нами — плотная переборка и толстое стекло. Казалось, в мире существовала лишь эта грозная битва судна с волнами, человека со стихией.

Раздались крики на камбузе, и я поняла, что у островитян начались приступы морской болезни. Кроме того, люди были страшно испуганы. Я пошла к ним.

Мужчины сидели молча, а женщины, уже не стесняясь, в страхе закрывали лица руками, чтобы не видеть бушующего моря, и громко плакали. Пятеро из них пытались уместиться на койке шкипера возле маленькой керосиновой лампы. Я сказала, что Билл разрешил им спуститься вниз. Тогда они опрометью бросились туда, ведь оттуда не видно моря.

К вечеру мы подошли к заливу у острова Флиндерс. Там островитянам предстояло сойти на берег. Все столпились на палубе. Нас сильно качало. В мелком заливе волны по-прежнему были большие, но они уже не захле-стывали палубу. Островитяне смотрели в море, отделявшее их от берега. Одна женщина стонала и плакала. Другие с готовностью вторили ей. Пожилая женщина сидела на крышке люка рядом с дочерью, уткнув голову в девичьи колени. Вдруг молодая схватила мать за волосы, оттолкнула и в панике зарылась в колени матери. Я подошла к ним, подняла дочь и опустила голову старухи на колени молодой и сказала, чтобы та не трогала мать, пока мы не спустим ее в лодку.

На борту были две весельные лодки. Борьба разгорелась за меньшую, как только ее спустили на воду. Первыми в лодку сели мужчины.

— Мы подготовим все, чтобы помочь женщинам выбраться на берег, — пообещали они, отталкиваясь от корабля.

Однако стоило им только добраться до берега, как они кинулись наутек через песчаные холмы и скрылись из виду, бросив маленькую лодку на произвол судьбы. Пока рыбаки вылавливали лодку, время было упущено: стало темнеть.

Теперь морякам предстояла трудная задача не только грести к берегу, но и переправлять па берег женщин и багаж. В первую очередь они занялись скарбом. Пришлось взять лодку побольше, но подойти вплотную к берегу не удалось, поэтому все пожитки переносили на плечах до верхней отметки прилива на берегу. Они перетащили ящики, мешки, чемоданы, тюки с постелью, ни чуточки не замочив их.

Переброска женщин на берег вызвала бы прилив веселья, если бы не быстро спускающиеся сумерки. В лодке, которая раскачивалась и подпрыгивала у борта судна, находились двое мужчин. Двое других, стоящие на судне, пытались удержать лодку, чтобы ее не разбило.

Старый Билл уговаривал то одну, то другую женщину сесть па фальшборт. Билл и я стояли по обе стороны борта и держали женщин за руки. Как только волна поднимала лодку вверх, мы толкали женщину вниз, там ее подхватывали, усаживали, а мы принимались за следующую. Все шло как по маслу, если бы одна из женщин вдруг не схватила меня за шею в тот момент, когда мы ее подтолкнули. Мои ноги оторвались от палубы, и мне уже показалось, что я лечу вместе с ней. Рыбаки громко расхохотались. Наступила разрядка. Они давно уже едва сдерживали смех при виде спускающихся в лодку женщин.

С нами была и глухонемая Минни. Она молча наблюдала за происходящим. Когда настала ее очередь прыгать в лодку, она сделала это спокойно и решительно. Я всегда восхищалась ее мужеством. Сидя в лодке, она прижимала к себе перепуганного ребенка и не испытывала чувства страха, хотя и сознавала опасность. Когда лодку швыряло в сторону «Иден Стара», она вместе с моряками протягивала руку и отталкивалась от корабля, чтобы помочь избежать столкновения. Люди, находящиеся вместе с ней, почти теряли от страха сознание, а она, которую не обучили даже языку жестов, держалась мужественно. Может, это происходило потому, что она не знала старых легенд и не была суеверна.

Большой Нэвилл, которого за силу прозвали Буйволом, взял весла, и уже в сумерках они помчались по гребням волн и вскоре исчезли из виду. Сначала издалека доносились крики, а потом и они стихли.

В полутьме Нэвилл переносил женщин на берег. В это время один рыбак стоял по пояс в воде, удерживая лодку на волнах, порой достающих ему до головы. Большой Нэвилл шел вброд, держа женщин на вытянутых руках. Даже громоздкую Минни и ее не менее «изящную» сестру Беатрис он доставил на берег без видимых усилий, с соблюдением всех приличий, как будто они были знатными дамами. Недаром его называли Буйволом. Его сострадание к несчастьям других вызывало к Нему чувство уважения.

Наконец лодка вернулась на «Иден Стар». Нэвилл сильно устал, но, кроме него, некому было вести лодку через прибой.

На пригорке вновь появились мужчины. Они позвали женщин к костру, от которого веяло теплом. Минни и Беатрис на прощание махали нам руками.

Лодку подняли на судно, убрали якорь, и мы снова вышли в открытое море. Я была рада этому. Теперь я снова могла часами стоять на своем любимом месте. По-прежнему Билл будет немногословен в своих рассказах о морских путешествиях. Он встанет к штурвалу, и судно вступит в новую схватку с волнами, борясь за каждый метр пути.

Команда отправилась спать. С самого утра мы ничего не ели, даже не пили чай, но на море так штормило, что я ничего не могла приготовить. На нас обрушивались косые струи дождя, и норой можно было видеть капли на стеклах рубки. Луна ныряла из одной черной тучи в другую, на миг высвечивая бушующее море, которое кокетливо выглядывающая сверху луна могла перетянуть с одной стороны земли на другую.

На Бейбеле погода оказалась не лучше. Меня беспокоило, как моряки смогут переправить меня на берег. Маленькие суденышки, следуя за «Шиэруотером», как цыплята за наседкой, спешили за ним укрыться. Я вглядывалась в темноту, но ничего не видела, пока Билл не посоветовал посмотреть по траверзу, и там в абсолютной тьме, если не считать навигационных огней, стоял «Шиэруотер», причем так близко, что, когда вышла луна, я разглядела даже свои бланманже и желе, которые перекатывались по крыше рубки. Значит, ткань под ними высохла. Лес указал в сторону острова Селлер, и мы все вместе направились туда.

Итак, это небольшое приключение закончилось. Той ночью мне пришлось изрядно поволноваться, а теперь наступил финал — страшный бросок через черные грозовые облака, шагающие по гребням волн, и всякий раз, когда выглядывала луна, свет от нее падал на маленькие суденышки, стоящие по ранжиру близко друг от друга.

— Великолепно, не правда ли? — сказал старина Билл. И меня это не удивило.

Я насквозь промокла, а моя фотокамера сильно пострадала на «Иден Старе». Когда я оказалась на борту «Шиэруотера», ребята ворчливо заметили:

— Не больно-то они присматривали за тобой.

Погрузка все еще не закончилась. На другое утро Лес в холодных предрассветных сумерках расхаживал по палубе. Мы в ожидании его решения толклись возле печки — Старой Бездельницы. Через открытую дверь был слышен шум прибоя, а где-то совсем рядом плескалось сердитое море. Ребята не желали ехать на берег, если погода не улучшится, а надеяться на это было нельзя. Моряки вполголоса беспокойно переговаривались. Но стоило появиться шкиперу, как разговоры смолкли. Он потер лицо тыльной стороной ладони. Наступила тишина. Все ждали, что он окажет.

— Мы здесь уже две недели, — тихо проговорил он.

Все отлично понимали, что это слишком большой срок для погрузки. Лес стоял неподвижно и смотрел в сторону. Ребята переминались с ноги на ногу. Алек снял шапку, тщательно исследовал и снова натянул.

— Ну, что скажете? — спросил Лес.

— Ты говори, — ответил Алек, и все дружно закивали.

— Думаю, нужно закончить сегодня, — отрубил Лес.

Пока я жарила рыбу, ребята спустили за борт большую лодку и погрузили в нее доски для спуска груза.

В тот день у Пита был день рождения. Я связала шапку и после завтрака подарила ее Питу. Она была черная, с белыми полосками и с помпоном на макушке, как у всех моряков и рыбаков. Мне показалось, что она ему понравилась.

Алек видел, как я вручила Питу подарок, и лицемерно сказал:

— Ребенок даже покраснел от удовольствия. Видно, первый раз в жизни получил подарок в день рождения.

Мотор запускали долго. Я вышла, чтобы вылить грязную воду, и заглянула за борт. Моряки все еще сидели на месте и вытирали проклятую «грязюку». На сей раз Пит не попросил у меня носовой платок. Вместо него он использовал свою новую шапку. Сначала он вытер ею мазут с крышки мотора, а затем остатки пролившегося горючего. Когда совсем рассвело, на шапке белых полос уже не было, но она гордо восседала у Пита на макушке.

«Шиэруотер» подошел почти к самому берегу. В такую погоду судно нельзя оставлять без присмотра. Если там находился Лес, то он весь день стоял на палубе, наблюдая за действиями моряков в подзорную трубу: так он беспокоился за ребят. Я слышала, как он наставлял их перед выходом:

— Держите нос лодки высоко над водой. Ни в коем случае не перегружайте. Следите за бурунами. Они сегодня появляются внезапно где угодно.

Я сварила какао, разлила его по бутылкам из-под соуса и передала ребятам в лодку, когда они возвратились с грузом. У них не было времени пообедать, и я приготовила им с собой горячие сандвичи.

Алек сказал:

— Ты бы посмотрела, как это забавно выглядит.

Поэтому, закончив работу и вскипятив чай, я пошла взглянуть на них. Лес Джексон сказал, что я еще об этом пожалею, и просил не брать с собой фотокамеру.

— Удача переменчива, — сказал он. — Нельзя же думать, что будет везти весь день.

Мне очень хотелось сделать хотя бы несколько красочных кадров погрузки, и я все-таки прихватила с собой фотоаппарат.

На берегу стоял юный абориген Ноэль Мейнард. Когда ребята бросили якорь, он подошел к лодке и перенес меня на плечах, а часом позже снова прошел через буруны и помог мне. Он действительно помог, ведь наша лодка тонула, и все мы, умеющие и не умеющие плавать, барахтались в воде.

Погрузка представляла собой довольно красочное зрелище. Временами ребят было не видно: их захлестывали волны. С той стороны, где привязан якорь, лодка вздыбливалась, а другой конец опускался прямо на них, когда они пытались вкатить по доскам тяжелые бочонки. Двое стояли в воде, стараясь втащить их на доски, а те, кто был в лодке, перекатывали бочонки на дно.

Когда лодка оседала в воде под тяжестью бочонков, они подтягивали ее к якорю. Хорошо-еще, что груз состоял в основном из мешков с перьями и нескольких бочонков. Мешки с перьями переносили на плечах и укладывали на нос лодки, а бочонки катили по доскам.

Море волновалось все больше и больше. Накатывали громадные волны и разбивались о берег. Каждый раз, начиная погрузку, ребята крепили лодку к якорю, но волны все равно швыряли ее из стороны в сторону. С палубы «Шиэруотера» Лес что-то кричал ребятам, но ветер относил его слова в сторону, да и команда была слишком занята, пытаясь удержать лодку на плаву, чтобы прислушиваться к ним. Они собирались уже отчалить. Тут Алек перенес меня в лодку против моего желания.

— Нечего спорить, — отрезал он. — Мы и так вымотались с этой лодкой, а тут еще ты со своими капризами.

Я позволила им действовать по их усмотрению, села в лодку, закрыла камеру, надела на нее водонепроницаемый футляр, а кассету с пленкой, которую отсняла еще днем, положила на сиденье. Там я ее и видела в последний раз.

Только мы отчалили, как сначала одна, а за ней и другая волна обрушились на лодку. Пит, стараясь уберечь мотор от воды, прикрыл его своим телом, но волна медленно и тяжело прошлась над ним и над мотором. Мотор мгновенно заглох, лодка легла бортом на воду, и волны захлестнули ее. Вода доходила до икр, а потом хлынула как водопад. Намокшие мешки с перьями тянули нос лодки вниз. Пит стал быстро сбрасывать их за борт, но было уже поздно.

— Хватайся за мешок и держись, — успел крикнуть он, и лодка пошла ко дну.

Я болталась на мешке, как на надувном матрасе. Ноэль Мейнард увидел, что произошло, добрался до нас и ухватился за камеру и угол мешка. Мы были недалеко от берега, но я крепко вцепилась в его густые курчавые волосы, пока он плыл. Сделав несколько гребков, он сказал, чтобы я забиралась к нему на плечи, и тут я увидела, что он уже шагает по шею в воде. Он опустил меня на песок. Таким образом, я снова оказалась на берегу.

— Бейбел достаточно насмотрелся на тебя, — сказал Ноэль. — Теперь ты посмотри на него, Пэт.

— Разумеется, посмотрю, — сказала я.

Кое-как выбрались и ребята. Они лежали на песке, сплевывая воду. Когда Алек отдышался, он снова поплыл к затонувшей лодке. Он плавал по-собачьи и не очень уверенно держался на воде. Было любопытно, ради чего он рисковал второй раз, кинувшись к лодке. Он вернулся со старым кожаным жакетом, закатанным в рулон, и в изнеможении бросился на песок.

Все чувствовали озноб и никак не могли прийти в себя после шока. Сначала мы слегка дрожали, но вскоре нас всех стала бить дрожь. Я отрешенно сидела на песке и сильно дрожала, не замечая, что и остальные находятся в таком же состоянии.

Внезапно Алек схватил меня за плечо.

— Бежим, — пробормотал он сквозь зубы. — Бежим!

Все уже бегали вокруг скалы, догоняя друг друга. До меня с трудом дошло, что если я побегу за ними, то согреюсь. Однако со стороны они выглядели довольно смешно и глупо. Я чувствовала огромную усталость, но другого выхода не было. Алек схватил меня за руку и потащил за собой. Мы бегали вдоль берега и даже играли в салочки.

Мы выбились из сил, и тут вдруг из-за скалы показалась детская головка, и звонкий голос спросил:

— Что вы тут делаете?

Мы остановились и расхохотались.

— Играем в салочки! — объяснили мы малышу.

Ребенка к нам послала его мать. Она приглашала нас посушиться у костра.

Алек предусмотрительно прихватил с собой скатанный кожаный жакет. Охотничья хижина, куда мы пришли, принадлежала родителям юного Клода Мэнселла. Мать и отец, безногий ветеран первой мировой войны, старались сделать для нас все возможное. Мы сбросили промокшую одежду и переоделись в то, что нам предложил гостеприимный Мэнселл. В его длинной фланелевой рубашке я выглядела, пожалуй, даже модно. Алек остался в трусах, Пит напялил что-то вроде белой ночной рубашки, а Билли не захотел переодеваться. Он стоял у большого костра, и от него валил пар. Мы прогрели и внутренности, потому что в кожаный жакет Алека была закатана большая бутыль дешевого вина.

На острова, где гнездится птицы, запрещено привозить спиртное, так что действия Алека можно было рассматривать как контрабандистские, но, выпив несколько больших чашек вина, я одобрила его поступок. Мы с удовольствием грелись возле костра. Вдруг вошел малыш и сказал, что за нами идет капитан.

Это известие мгновенно испортило веселье.

Лес оставался один на «Шиэруотере». В подзорную трубу он видел все, что с нами произошло, но ничем не мог помочь, так как у него на борту не было лодки. Позже Рей Фрэнд подошел на «Фэр Венчэре» и одолжил Лесу маленькую шлюпку. Прилив уже кончился. Наша лодка лежала неглубоко под водой, однако из-за больших волн Лес не сумел на шлюпке добраться до нее. Тогда Рей на своем судне подошел как можно ближе к берегу, Лес принял от него канат, Алек по-собачьи еще раз подплыл к лодке, привязал к ней канат, и таким образом ее удалось вытащить.

Пока я сидела на берегу, меня снова стало трясти. Я переоделась в свою одежду, но она не совсем еще высохла и была жесткой от морской соли. Стоило ли меня переносить на руках в мокрой одежде в лодку! Впрочем, особой разницы не было, так как Пит всегда умудрялся обмакнуть меня.

Другие переносили меня в лодку на вытянутых руках, чтобы в случае большой волны поднять повыше. Так делали другие, только не Пит. Обычно он нес меня на плече, словно мешок с картофелем, держа за лодыжку, или тащил, перекинув через плечо так, что моя голова почти всегда была под водой. Иногда он сажал меня к себе на плечи, и тогда в воде оказывались мои ноги.

Мы должны были переправить бочонки и людей. Из. лодки вычерпали воду, и она снова оказалась на плаву, привязанная к борту судна, громоздкая и без мотора.

Ребятам было не по себе, что они утопили лодку, и они строили самые невероятные планы, в том числе и довольно приемлемые, как выловить груз. Так, они намеревались привязать бочонки к веревкам, укрепленным на канате, который можно подтянуть к кораблю, и с помощью лебедки втащить их на борт, как гигантский шнур с ракетами для фейерверка.

Капитан этот план отверг.

— И Джафет, и Робен, и Морган, да и все остальные вряд ли будут выглядеть блестяще, если мы станем вытаскивать их из воды подобным образом, — сказал он.

Через Рея Фрэнда он передал по радио на остров просьбу помочь капитану судна «Маргарет Туэйтс», который должен был туда зайти. На следующий день к тому времени, когда судно «Маргарет Туэйтс» подошло к нам, мы уже успели перевезти весь груз с острова на судно, действуя по плану Леса, который обмозговал его до рассвета.

День выдался славный. Море было спокойно. Шторм утих. Мы вывели «Шиэруотер» в узкий пролив Биг-Галч. По пути мы часто забрасывали с лодки сети. Нам всегда казалось, что пролив такой узкий, что трудно будет пройти между скалами и рифами. Ребята не верили, что «Шиэруотеру» удастся это сделать, тем более без осложнений.

Однако Лесу это удалось легко и без лишней суеты. На скалу взобрались мужчины, женщины и дети со всего острова, чтобы посмотреть на маневры Леса.

Нас волновало, что судно было почти зажато в проливе: до нас суда таких размеров здесь не проходили. Если послушать Честного Тома, то все происходило совсем иначе. Выходило так, будто Лес приказал ему заняться тросами, а двоим ребятам стоять на скалах и наблюдать, чтобы тросы, соединяющие судно с берегом, натягивались как надо.

— Но почему я? — запричитал Том. — Почему именно я?

Мы боком шли по проливу, едва не задевая скалы. И тут вдруг Лес приказал, чтобы Том «взял на себя». Том немедленно запутался ногами в тросе, но Лесу это не было видно, и он отозвался:

— Отлично.

Когда Том выпутался из троса, трос ослаб, и Алек, стоящий на берегу, вдруг почувствовал, что его трос тоже ослаб и ускользает. Он завопил, потом взглянул на судно и, увидев, что это натворил не кто иной, как Том, закричал:

— Я тебе нос разобью!

На Тома эти слова произвели такое гнетущее впечатление, что он моментально натянул трос, и Алек, держащий его за другой конец, чуть не слетел в воду.

— Черт побери! Вот доберусь до судна, тогда сыграю с тобой шутку, — крикнул Алек.

— Незачем было заставлять меня это делать, — причитал Том. — Я не моряк, — и крикнул громко: — Валлаби, я не моряк!

— Не время шутить, — ответил Валлаби.

Самым большим ударом для Честного Тома было указание Валлаби закрепить конец троса.

— И сделай это получше, а то мы врежемся в скалы, — приказал Валлаби.

Это и так было яснее ясного. Ребята с обеих сторон натянули трос, чтобы судно не отклонилось ни в одну, ни в другую сторону. Том схватил конец троса, вздохнул и начал искать, к чему бы его привязать. По трос был толстым, едва сгибался.

А тут еще все кричали на Тома. Судно несло в сторону, потому что один конец троса не был закреплен, именно тот, который был в руках Тома.

— Весьма неприятная работенка, — сказал он, держа в руках трос, словно сборник гимнов.

— Что с этим делают? — умоляюще спросил он.

— Делают петлю и набрасывают на тумбу!

Он попытался изобразить петлю, но стоило только парню на берегу натянуть трос, как петля развязалась. Было всего два способа завязать трос вокруг тумбы, но Том выбрал тот, который не годился.

— А теперь что делать? — спрашивал Том.

— Встань на него, — был ответ.

Когда наступило время обеда, собрались все, кроме Тома. Он все еще стоял на тросе, наброшенном на тумбу. Лес посмеивался над ним, заверив, что уже можно с него сойти. Том сделал шаг в сторону, трос отскочил, Лес едва успел его поймать.

— Это самый неприятный момент, который мне пришлось испытать, — сказал Том за обедом. Он был настолько удручен, что ничего не стал есть, кроме картофельного пюре.

С помощью канатов на борт подняли бочонки. Вся операция прошла без запинки. «Маргарет Туэйтс» подошла на помощь, когда мы еще стояли в проливе. Оказалось, что капитан не совсем правильно понял наше сообщение. Он решил, что в телеграмме что-то напутано и затонула не лодка, а «Шиэруотер».

В этих местах моряки редко выражают свои чувства открыто, поэтому, должно быть, Валлаби было особенно приятно услышать жидкие аплодисменты с «Маргарет Туэйтс», когда вечером ему удалось вывести свое судно из узкого пролива.

На следующий день Лес приказал соорудить плот из сорока пустых четырехгаллоновых баллонов, связав их вместе, и переправил таким образом «виллис» отца на «Маргарет Туэйтс». С «Маргарет Туэйтс» мы взяли лодку, и она, словно челнок, сновала между двумя судами, перевозя охотников и их снаряжение.

День стоял чудесный, солнечный. Сезон охоты окончился, и у всех было отличное настроение: денежные расчеты с командой завершены.

На борту «Шиэруотера» два охотника взяли гитары и стали петь. Честный Том и я выступили дуэтом:

Кто-то стащил у меня новенькую эмалированную кастрюльку, за которую Честный Том взял с меня пять фунтов и шесть шиллингов, когда выступал в роли торговца, кроме того, исчезли остатки шоколада. Однако стоило ли забивать себе голову пустяками в такой день? Отец капитана, старый Фрэнк Джексон, довольный и счастливый прибыл на судно. Сезон охоты прошел хорошо, и теперь он собирался вернуться на свою ферму.

Лес и вся команда расшалились, как школьники, и я старалась держаться от них подальше, потому что, кто знает, что они могли выкинуть в любой момент. Так, они отправили жену Фрэнка Дженни на борт «Маргарет Туйэтс», а его бывшую жену Мэй забрали на «Шиэруотер», где находился он сам, вместо того чтобы сделать наоборот. Естественно, Дженни это не понравилось, и они с готовностью произвели обмен. Ребята отделяли матерей от дочерей, если те, по их мнению, были достаточно взрослыми! Как-то Джафет обругал нас за то, что мы плохо отнеслись к нему во время предыдущего рейса. За эти слова ребята не хотели теперь брать его на борт. Они оставили его одного на острове и подняли якорь. Корабль уже отходил, когда они все-таки послали за ним лодку…

Я покидала Фюрно.

— Ты еще вернешься сюда, — предсказывал мне старый Аки Мэнселл. — От этого не уйдешь. Бейбел снова позовет тебя. Если Каббошина упустила тебя в первый раз, у нее есть еще две попытки из трех. Она пыталась поймать тебя дважды, Пэт. Она заманит тебя снова. Помни мои слова.

Я запомнила слова Аки, потому что хотела снова вернуться на острова. Почему бы и не стать суеверной, если это может помочь?

Жизнь — это движение. Если оно прекращается, наступает смерть. В мире все подвержено изменениям: и птицы, и люди, и скалы.

То же происходит и с островами Фюрно. Их население, история которого насчитывает всего полтора столетия, меняется и вливается в общий австралийский поток. Птицы, которые были частью этой истории, кажется, не изменились, хотя общий процесс эволюции затронет и их.