Охотники на лунных птиц

Глава III Стрейтсмены[4]

В ученом мире существует множество ошибочных предположений о том, кто были предками кейп-барренских островитян. Свою долю заблуждений внесли и некоторые ученые, сделавшие вывод, что по мужской линии они происходят «от представителей по крайней мере десятка народов», а по женской — от «маориек, островитянок Южных морей, китаянок, аборигенок и одной негритянки». «Охотники на тюленей имели гаремы», а девушки с «гладкими бедрами» становились «жертвами разнузданных оргий». На них «плотоядно посматривали изголодавшиеся по женщинам охотники за тюленями».

Судя по архивным документам, на островах можно встретить потомков англичан, ирландцев, шотландцев и валлийцев. Их женами, за исключением одной, были австралийские и тасманийские аборигенки. К началу прошлого века зверопромышленники развезли группы охотников на тюленей по маленьким островкам. Они оставались там на время охотничьего сезона, а зачастую навсегда. Это обстоятельство заставляло их пересекать проливы на открытых лодчонках, чтобы просить продукты у жителей поселения (на его месте теперь расположен Лонсестон). Многим охотникам (то были беглые каторжники) их прошлое не позволяло появляться в поселениях. Они выменивали у темнокожих тасманийцев тюлений жир на шкуры и мясо кенгуру и заодно покупали женщин у племен, населявших побережье. Когда же с обменом не ладилось, применяли силу.

Женщины им нужны были не только в качестве жен. Дело в том, что тасманийки славились своим умением охотиться на тюленей. В ранних хрониках упоминается, что во время охоты женщины покрывали тело тюленьим жиром. Они забирались на скалы и терпеливо поджидали добычу, искусно подражая движению тюленьих ласт и притворяясь спящими. В момент, когда животные теряли бдительность, женщины выскакивали и били тюленей, пока оставшиеся в живых не сползали в, море.

К 1810 году тюленей в проливах становилось все меньше и меньше, и поэтому владельцы шхун перебрались к берегам Новой Зеландии, богатым этими животными. А охотники с черными женами и потомством остались на островах. Таким образом, острова стали убежищем для всех беглых каторжников, дезертиров с кораблей, а также для тех, у кого были причины избегать цивилизованного общества. Для этих людей женщины имели, несомненно, большее значение, чем для профессиональных охотников на тюленей, потому что, добравшись до островов, они рассчитывали обосноваться здесь навсегда. Эти люди и их потомки называли себя стрейтсменами — людьми, живущими у проливов. Им достались женщины, которых оставили на островах американцы, а еще нескольких они отняли у аборигенов. Об этих набегах сохранились записи, сделанные очевидцами и участниками.

В 1826 году группа мужчин с острова Ганкэрридж совершила набег на аборигенов Кейп-Портленда с целью захватить девушек. Их вылазка — классический образец набегов, совершавшихся в те времена. Возглавил ее некий Дункан. Ходили слухи, что его спина была исполосована шрамами от ударов плетью, а на ногах остались следы от кандалов. Поговаривали, будто раньше его звали Дункан Макмиллан и у него было свое судно. Предполагают, что в его группу входили два бывших каторжника — Уильям Сандерс и Джон Клифф, а также Томас Такер, в прошлом офицер Королевского флота. Почему последний оказался в компании этих людей, непонятно. Ведь он был человеком образованным и интеллигентным. Такер резко выделялся среди остальных. В группе Дункана оказалась только одна темнокожая, у Дункана от нее был сын.

Подходил к концу охотничий сезон 1824 года. Одинокие мужчины из группы Дункана подбивали вожака совершить набег. Видимо, Дункан согласился на это из желания защитить свою жену. К ним также присоединился и Такер. Группа отправилась через проливы на небольшом суденышке. Дункан прихватил с собой жену и маленького сына. Высадившись на берег, они отправили жену Дункана в лес, чтобы она установила контакт с членами племени. Сына Дункана они оставили в лодке в качестве заложника на случай, если женщина предаст их. Охотники на тюленей обычно жестоко обращались с женщинами: они избивали их, калечили и порой даже убивали. Они бросили нескольких женщин на крошечных островках, откуда приливной волной в любой момент их могло смыть. В подобных «браках» стороны мало доверяли друг другу.

Вскоре жена Дункана вернулась на берег и сообщила, что племя готово вступить с ними в переговоры. Такера с малышом оставили на берегу в палатке, а трое мужчин и женщина углубились в лес. Они не взяли с собой ружей, так как теперь поверили жене Дункана, и попали в засаду. Дункан и два охотника подошли к месту стоянки племени. Неожиданно из зарослей выскочили воины племени и окружили их. Безоружный Дункан пытался бежать, но не тут-то было: одно копье угодило ему в ногу, другое — в шею, а третье пронзило тело и пригвоздило к земле. С двумя другими охотниками аборигены также разделались. Жена Дункана отомстила за себя, однако местью она наслаждалась недолго.

Тем временем Такер на берегу чистил ружье. Неожиданно в палатку вбежал насмерть перепуганный малыш. Такер схватил ребенка на руки и попытался успокоить, но тут на палатку обрушился целый град стрел. Прихватив ружье и мальчика, Такер под свист стрел бросился бежать вниз по откосу. Вдруг он остановился, повернулся в сторону противника и выстрелил. Воины бросились в заросли. На берегу Такер увидел еще нескольких воинов, наблюдавших за палаткой. Он окликнул их. Когда они оглянулись, то среди них он узнал двоих — Джекки и Мюррея. Они часто плавали вместе с охотниками. Островитяне угрожающе замахали пиками. Тут Такер заметил на пригорке жену Дункана. Чтобы показать, что ребенок жив и невредим, он поднял его над головой и попросил женщину подойти к нему.

— Где Дункан? — спросил он.

Однако женщина хранила молчание, пока Такер не пригрозил ей ружьем. Тогда она рассказала, что всех охотников перебили воины племени, и стала молить Такера, чтобы он отдал ей сына и разрешил вернуться к своему племени, к привычной для нее жизни. Такер, пытаясь спастись, сказал, что отдаст мальчика в том случае, если она сумеет убедить воинов не причинять ему вреда. Женщина обратилась с просьбой Такера к воинам. Они не возражали и даже послали своих женщин помочь оттолкнуть лодку Такера от берега.

Такер шел мимо темнокожих воинов. Одной рукой он держал ребенка, а другой — заряженное ружье. Добравшись до кромки воды, он опустил мальчика на землю и направился к лодке. Он уже почти дошел до нее и тут услышал отчаянный крик ребенка. Оказывается, Мюррей схватил малыша и кинулся с ним в кусты. Отбежав на достаточно далекое расстояние, абориген, раскрутив ребенка за ноги, ударил головой о скалу. И тут все племя высыпало на берег, люди бежали к воде. Они метали копья, пытаясь убить Такера, а он греб в открытое море. Такеру все-таки удалось избежать погони. Подняв парус, он отправился назад в Ганкэрридж.

Прошел год, и Такер жестоко отомстил кейп-портлендскому племени за своих товарищей. К тому времени у него появилась своя женщина. Ее звали Дампи. Однажды в Ганкэрридже появились четыре каторжника (они бежали из Хобарта). То, что они поведали Такеру, заставило его действовать решительно. Дело в том, что четверо беженцев, не зная ничего о дурной репутации кейп-портлендского племени, пристали к берегу, чтобы немного передохнуть. На них напали враждебно настроенные темнокожие, и все четверо были ранены. Такер и Дампи выходили раненых, а позже, прихватив с собой Сиднея, Роджерса и Литтла, совершили набег на племя.

Однажды утром, когда Дампи готовила завтрак, она заметила, что их окружают темнокожие, женщина кинулась к Такеру и шепотом предупредила об опасности. Такер приказал аборигенам выйти из укрытия. Все люди племени выстроились перед ним на таком расстоянии, откуда их не могли достать выстрелы. Такер предложил им табак. Затем, узнав в толпе Мюррея и Джекки, пригласил их разделить с ним завтрак. Островитяне видели, что в хижине (она обычно служит пристанищем для охотников) находятся еще трое аборигенов.

Эти трое вышли из хижины, держа ружья наготове. Когда Мюррей, присевший у огня, оглянулся, Такер приставил к его груди ружье и выстрелом из обоих стволов уложил на месте. Затем Такер приказал Роджерсу застрелить Джекки, но, пока тот целился, Джекки, замерший было от страха; неожиданно вскочил и бросился в лес. Схватив ружье Сиднея, Такер выстрелил в аборигена, и тот рухнул на землю — на спине его зияла огромная рана. Справедливость, правда жестокая, восторжествовала.

Сохранились записи еще об одном стрейтсмене, Джеймсе Мунро, и его подвигах. Этот отважный бродяга прожил на острове Презервейшн с 1824 по 1845 год. Всю жизнь он ходил по краю пропасти, отделяющей закон от беззакония. И хотя Комитет по делам аборигенов 21 мая 1831 года характеризовал Мунро как «очень доброго, известного своей гуманностью, прожившего несколько лет среди охотников на тюленей» человека, потомкам, однако, он запомнился тем, что имел отношение к делу о крушении «Бритомарта», единственного корабля, плававшего в австралийских водах. Не без основания предполагают, что это судно было умышленно брошено на скалы. Причем действовали здесь такими же методами, как и грабители корнуоллского побережья.

«Бритомарт» был торговым судном, курсировавшим между Хобартом и Мельбурном. В 1840 году капитан Глуас с двенадцатью пассажирами на борту вел его из Мельбурна в Хобарт. Однако в Хобарт судно так и не прибыло. К тому времени Бассов пролив уже славился тем, что на его долю приходилось больше половины всех морских катастроф, и считалось, что «Бритомарт» пошел ко дну где-то в этом районе. Корабль «Сэр Джон Франклин» по чистой случайности успел до непогоды укрыться У острова Презервейшн, где в то время располагалась Довольно большая колония охотников на тюленей, хотя к 1840 году тюленей здесь практически уже не было. Капитан рассказал охотникам о «Бритомарте». Эта история их весьма увлекла.

— Представьте себе, что судна исчезло, — сказал капитан. На этом все бы кончилось, если бы ветер не по-, дул в обратном направлении и капитан «Сэра Джона Франклина» не остался бы осматривать остров, чтобы как-то занять время.

Сначала на глаза капитану попался кусок кормовой палубы «Бритомарта», который служил крышей свинарника. Потом он обнаружил сундук капитана Глуаса и его одежду, спрятанные в расщелине скалы. В довершение в небольшой речушке плавала лодка, на корме которой яркими буквами было написано «Бритомарт».

Совершенно естественно, что у капитана появились вопросы и он стал их задавать. Но и это ни к чему не привело. Охотники утверждали, что «Бритомарт» разбился о скалы несколько недель назад. Что касается лодки под этим названием, то они, видите ли, понятия не имели, что она плавала в речушке.

Однако выяснилось, что у Мунро оказался судовой журнал. Он был в прекрасном состоянии. Однако Мунро поспешил объяснить, что хотел сберечь документ и передать его властям, поскольку, занимая положение руководителя, считал себя полномочным представителем правительства.

Пресса Земли Ван Димена негодовала, что до сих пор так и не раскрыта таинственная история гибели «Бритомарта». Однако и по сей день эту тайну разгадать не удалось. Когда я впервые попала на эти острова, были еще живы старые капитаны Гарри и Джим Бэрджис, а также капитан Леггетт. Они в один голос твердили, что «Бритомарт» умышленно направили на скалы. Скорее всего это произошло ночью, во время шторма, когда корабли старались уйти в укрытие. Грабители на берегу со скалы размахивали фонарем, чтобы создать впечатление спокойно стоящего на якоре корабля. Таким образом, капитан в полной уверенности, что направляет свой попавший в беду корабль в райское место, в действительности вел его на гибель.

Старожили островов Фюрно считают, что «Бритомарт» наскочил на риф возле острова Найт. Грабители перебили всех пассажиров и членов команды, ограбили дочиста корабль, стащили с рифов и утопили. Капитан Джим Бэрджис рассказал мне, что служил юнгой на корабле, который вел поиски «Бритомарта».

В те времена существовало мнение, что на «Бритомарте» перевозили золото. Бэрджис сказал, что водолаз определил место катастрофы, но снаряжение не позволило ему долго оставаться под водой, чтобы как следует рассмотреть затонувшее судно, а позже это место найти не удалось.

Когда па острове случайно заходил разговор о «Бритомарте», обязательно находился такой человек, который говорил:

— Стоит только захотеть и бросить камушек, так тут не попадешь в «Бритомарт».

— А ты брось, что тебе стоит, — обычно отвечали слушатели.

Миф о том, что на корабле перевозили золото (я считаю, что это именно миф), возник по той причине, что на судне под названием «Бритомарт» в 1823 году доставили из Лондона десять тысяч фунтов стерлингов для открытия банка на Земле Ван Димена. Банк открылся 1 января 1824 года. В свой последний роковой рейс «Бритомарт» перевозил скот.

Однако, даже если принять во внимание, трудности того времени с наведением порядка в проливах, все равно следует признать несколько странным отношение властей к исчезновению корабля. В прессе мелькали сообщения об образе жизни охотников на тюленей. Говорилось, что они живут не по средствам и тратят в Лонсестоне огромные, явно не соответствующие их доходам деньги.

Дело в том, что, как уже говорилось, тюлени к тому времени исчезли, и если не считать Мунро, который поставлял овощи на проходившие мимо корабли, то прочие охотники остались совсем без заработков. Интересно отметить, что письма, отправленные с «Бритомартом», адресатами были получены. Тексты их не размыты водой, и на конвертах штамп пункта отправления — Лонсестон. Табакерка некоего мистера Гейтса, одного из пассажиров, получена его семьей в Хобарте по почте.

Джеймс Мунро похоронен в безымянной могиле на острове Презервейшн. Остров буйно порос петрушкой, которую при жизни он разводил здесь в большом количестве.

29 января 1845 года «Лонсестон Экзаминер» сообщила о его смерти: «Около месяца назад на 82-м году жизни скончался Джеймс Мунро, известный местным капитанам под прозвищем „Король острова Презервейшн". Владыка острова правил здесь почти двадцать три года и добился той степени независимости, о которой только может мечтать человек. Ему принадлежали огромные стада коз и свиней. Он обрабатывал небольшой клочок земли, на котором выращивал овощи для себя, а иногда снабжал ими команды кораблей. Его спутницей жизни была аборигенка, от которой у него родились дети. Предполагают, что Мунро накопил немалые деньги и перед смертью составил завещание. Сейчас оно находится у членов его семьи. Последние практически не представляют себе, что нужно сделать для того, чтобы получить наследство».

Среди тех, кому Мунро оказывал гостеприимство, были миссионеры Уокер и Бекхауз. Ходили слухи, что во время их пребывания на острове у Мунро было трое детей. Однако после его смерти ни о детях, ни о трех аборигенках, с которыми он сожительствовал, никто не упоминал. Когда-то он основал поселение, где обосновалось двадцать пять человек. «Колониэл Таймс» от 12 марта 1830 года сообщала, что судно «Блэк Свои», совершив плавание вокруг острова Прайм Силз, вынуждено было стать на небольшой ремонт, а через десять дней направилось на Презервейшн, где располагалось «небольшое поселение».

Мунро высокомерно называл себя лидером стрейтсменов. Несмотря на то что тасманийская пресса на протяжении более двадцати лет довольно часто на него обрушивалась, Мунро удалось отбить все обвинения и остаться на острове. Полагают, что хобартские власти скорее всего поняли, что жестокое правосудие Мунро было более реальным, чем их политика в отношении людей, разбросанных по островам.

Одна из жен Мунро была аборигенкой из Виктории. Видимо, он привез ее с материка в 1800 году.

Пусть среди стрейтсменов было много разбойников, жизнь они вели трудную, и порой им приходилось проявлять большое мужество.

К тому времени, когда тюленей на островах осталось мало, Джеймс Эверетт, основатель одной из самых больших семей на острове Кейп-Баррен, устремился на поиски новых лежбищ тюленей. Так стрейтсмены расселились по островам. Эверетт отправился через Большой Австралийский залив на лодке (по размерам она была не больше утлой лодчонки, на которой он не без риска плавал вдоль островов). Это был тот самый Эверетт, которого остановил Дж. А. Робинсон-миротворец, когда он пытался умыкнуть молодую женщину из племени. Добрейший Робинсон помешал Эверетту украсть женщину и пришел в ужас, услышав после этого его слова:

— Пусть глаза твои ослепнут, Робинсон!

Когда-то у Эверетта была жена, аборигенка из Тасмании, но она умерла. Потом он взял в жены маорийку.

Девять белых мужчин привезли на остров десять цветных женщин. Среди последних оказалось шесть тасманиек, три аборигенки из Австралии и одна маорийка из Новой Зеландии. От них и пошли кейп-барренские метисы. На острове до сих пор помнят имена двух тасманиек и еще трех женщин, носивших европейские имена. Вот они: Эммеринна — жена Джеймса Битона, Нимерана — жена Джона Томаса, Джуди — жена Томаса Мэнселла, Маргарет — жена Генри Мейнарда, Сара — жена Бэрвуда Смита и Котелла. Имя тасманийки, жены Джеймса Эверетта, неизвестно.

Австралийскую аборигенку, жену Генри Мейнарда, звали Элизабет, а две другие стали женами Сэма Блая и человека по фамилии Фостер. Маорийку звали Бэтти, она была женой Джеймса Эверетта.

Те девять мужчин, о которых мы говорили, и еще четверо белых попали на острова давно и оставили там многочисленное потомство. Джон Саммерс женился на Лидии Мейнард, Вильям Браун взял в жены Сару Мейнард, Марианн Смит и Френсис Мейнард. Эндрю Армстронг женился на Джейн Фостер, а Генри Бэрджис — на Джулии Мэнселл.

Потомками этих людей стали примерно триста метисов, которые с острова Кейп-Баррен расселились по всем островам, и все они связаны друг с другом родственными отношениями.

Когда в районе островов тюленей совсем истребили, Для островитян настали тяжелые времена. Надо было как-то добывать себе пищу. И вот тогда-то они случайно обратили внимание на больших серых птиц. В сентябре, с наступлением сумерек, мириады их прилетали откуда-то из-за моря и начинали рыть норки. Островитяне знали, что каждый год, почти всегда в один и тот же день, 28 ноября, птица откладывала по одному яйцу. Люди собирали яйца и устраивали пиршество.

Заметив, что птицы питаются планктоном, крилем и мелкими анчоусами, островитяне решили, что птичий жир скорее всего напоминает тюлений, потому что тюлени в основном придерживались той же диеты. Островитяне поймали несколько птиц и в старых железных жаровнях стали топить жир.

Большую часть жизни эта птица проводит в море и вполне приспособлена к этому. На берегу она становится неуклюжей и не может подняться в воздух с ровного места. Ей необходимо взобраться на крутой склон или уступ, чтобы взлететь. Она парит, используя восходящие потоки воздуха.

Островитяне, зная об этой особенности птиц, построили на суше ограды из коры и вырыли ямы, куда загоняли пленниц. Там их душили, ощипывали, а перья продавали (они шли на перины и подушки).

Даже в наше время ежегодно они продают сотни фунтов перьев. От моего спального мешка слегка попахивало жиром, и я поняла каким только тогда, когда впервые почувствовала запах гнезда. Оно было выложено перьями «овечьей птицы». С давних времен островитяне уже умели избавляться от запаха перьев. Перед тем как убить птицу, они морили ее голодом. В таком случае перья запаха не имели. Само собой разумеется, что теперь этот жестокий метод запрещен.

Обратив свое пристальное внимание на этих птиц, островитяне решили их попробовать на вкус. Сначала они отведали мяса взрослых птиц. Оно напоминало старую баранину, поэтому стрейтсмены назвали птицу «овечьей». Полакомившись мясом молодой птицы, они убедились, что оно не похоже ни на рыбу, ни на птицу. Привкус у него был необычный.

Охота на птиц стала основным промыслом островитян и в течение многих лет оставалась единственным источником их дохода. Даже в наши дни, когда наступает сезон охоты, все возбуждены. Выезд на «птичьи острова», риск, которому подвергались во время охоты предки островитян (ведь они не были скотоводами или фермерами, а были лишь примитивными охотниками), будоражит воображение.

Судно Джима Робинсона стояло под погрузкой на пристани Кейп-Баррена, принимая на борт охотников, собаку, котенка, башмаки, миски, сковородки, котелки, чайники, детскую игрушечную машинку, тюки со спальными принадлежностями, вязанки дров. С самого утра бесконечным потоком шли груженые подводы. Быстрый мягкий островной говор становился все более отрывочным и превратился в звуковую стенографию. Порой он звучал словно какой-то неведомый язык.

Ожидая своей очереди, островитяне жевали листья ксанторреи, сосали сладкий красный сок пигфейса (Муsembryanthemum), ели желуди.

Все эти лакомства показались мне неприятными на вкус, за исключением, пожалуй, ксанторреи (она напоминала сладкую кукурузу и была вполне съедобной). В 1912 году в проливы отправилась научная экспедиция и в качестве подарков детям привезла зубные щетки и пасту. Тут члены экспедиции выяснили, что у восьмерых из двадцати пяти детей превосходные зубы, в то время как в порту Мельбурн хорошие зубы приходятся на одного ребенка из пятисот. Предполагают, что на состояние зубов положительное влияние оказывают плоды дикорастущих фруктовых деревьев, которыми питаются островитяне.

На пристань продолжали прибывать телеги, подводы, груженные мукой и банками с порошковым молоком. Здесь же болтались и гремели чайники, котелки, сковородки. Многие семьи уже несколько дней ютились в кустах неподалеку от берега в ожидании корабля. Женщины устроились на пригорках и оттуда флегматично посматривали на море. Они казались неприветливыми. Однако я вспомнила, что многие из тех, кто побывал среди островитян полтора века назад, писали: «Островитяне весьма сдержанны и даже кажутся надменными, пока с ними не заговоришь».

Я подошла к островитянкам, поздоровалась с ними, и мы вскоре подружились. Больше всех мне понравилась Беатрис Эверетт. Наступило время отлива, и, поскольку дно здесь было каменистым, корабль стоял на якоре в море. Миссис Эверетт предложила мне отобедать у нее дома.

Мы разместились на подводе, и старая кляча медленно потащилась вверх по песчаной дороге мимо кладбища, через кустарник, который порой смыкался над нашими головами. Телегу трясло и подбрасывало, и я ухватилась за миссис Эверетт, чтобы не вылететь.

Жилище Беатрис напоминало обычный деревенский дом, но у него было свое название — «Лесная гирлянда». В доме имелись три спальни, ванна и умывальник. В нем было уютно и безукоризненно чисто. Повсюду в вазах стояли цветы. Сестра хозяйки дома, Минни, встретила нас на пороге. По дому она ходила в черном итальянском переднике, а на случай, если придет гость, держала наготове белый, накрахмаленный. Минни от рождения была глухонемой, но с ней было удивительно легко, и мы общались с помощью жестов и улыбок.

На пристань мы возвращались на той же телеге, и так как сильно трясло, то я предпочла ехать, стоя на коленях и опираясь на руки. Минни присоединилась к нам, ей нужно было попасть на остров Бейбел. Далтон Эверетт, сын хозяйки, остался со своей женой (она белая) дома приглядывать за овцами. Чтобы удобнее устроить меня на телеге, Минни предложила мне плед, но пользы от него никакой не было, даже спустя несколько дней у меня все еще побаливали колени.

Прибыв на место, мы увидели такую картину: пол в нашей кают-компании буквально ходил ходуном. Ребята Брайни старались вовсю, гитары, банджо и барабан отбивали ритм — танцы в Кейп-Баррене были в самом разгаре. Помещение украсили ветками эвкалипта, зеленью якки и цветами. Ни Уну, жену учителя, ни меня никто не приглашал танцевать. Островитяне неловко толклись в дверях. Приехал Эрик Мейнард («черный, как ваша шляпа», так он говорил о цвете своей кожи) и направился, к нам.

— Ах, бедные наши дамы, они без кавалеров, — посетовал он и пригласил на вальс Уну.

Вскоре в зал вошел Лидэм и позвал танцевать меня. К пристани причалил «Прион». Весть о танцах облетела округу.

Оттенки кожи у островитян самые разные: светлый, оливковый и иссиня-черный, глаза — от голубых до темно-карих. Наиболее чувствительно к своему положению полукровок относятся светлокожие люди. Чем темнее у островитян кожа, тем менее их волнует, как они выглядят.

При частых контактах с островитянами постоянно удивляешься, как они сохранили привычки и характер своих предков. Во время прилета птиц они круглые сутки проводят на охоте, от обилия пищи толстеют, запасов не делают, а в голодное время, между Новым годом и мартом, покорно и терпеливо переносят голод.

У себя на островах стрейтсмены не придают значения цвету кожи. Но все чаще и чаще им приходится сталкиваться с внешним миром, причем на крупных островах чуждые им взгляды уже дают себя знать. Например, Беатрис, с которой я подружилась на Кейп-Баррене, нельзя было зайти со мной в кафе на острове Флиндерс в «зал для белых». Мы выпили пива на улице, после чего она, улыбнувшись, ушла в зал для полукровок.

Эрик, «черный, как ваша шляпа», ловко и охотно выполнив мою просьбу, обычно спрашивал: «А теперь, Пэт, скажите, чем я не белый?» Мы вместе смеялись над убеждением, что на благородный поступок способен только белый человек. Эрик, по крайней мере внешне, не страдал комплексом неполноценности из-за цвета кожи. Для меня, конечно, это тоже не имело никакого значения. Но ведь мир белых — не одна я…

Двоюродный брат Эрика, Лидэм, также спокойно относился к цвету своей кожи. Он был самым красивым из всех белых и чернокожих людей, которых мне довелось встречать в своей жизни. В свое время он был чемпионом по боксу. В войну служил сержантом в австралийской пехоте на Ближнем Востоке и на островах Тихого океана.

— Как-то в каирской забегаловке, — рассказывал мне Лидэм, — ко мне подошел американец и, взглянув на мою нахлобученную на лоб форменную шляпу, предложил: «Выпьем, парень?» Когда я поднял голову, он, увидев мое лицо, воскликнул: «Кто ты по национальности? Я-то думал, что ты австралиец». Видели бы вы его! А я поначалу и не понял, что он имел в виду. Мне всегда казалось, что я такой же, как все…

Цвет кожи у Лидэма — иссиня-черный. Однако он не придавал ее цвету никакого значения, но именно это было причиной того, что он оказался затерянным меж двух миров — нашим, спешащим, разделенным на касты и традиционной неспешной жизнью островов.

То же самое ощущала и миссис Н. — она просила не называть ее имени и не фотографировать. Она даже уткнулась головой в колени.

— Почему? — спросила я.

— Из-за детей. Мы с мужем, как только дети подрастали, заставляли их уезжать на работу в Лонсестон. Двое из них уже женились на белых девушках, и их жены не знают, что мы — смешанных кровей. Они просто считают нас островитянами.

Как-то при мне двое мальчишек затеяли ссору, а потом пустили в ход кулаки. «Я тебе вломлю!» — крикнул один. «Ну-ка, попробуй, — запетушился другой. — Вот я уеду и вернусь белым человеком, тогда посмотришь!»

Охотники на тюленей вынуждены были осесть на бесплодном клочке земли, не пригодном ни для каких занятий. В наши дни мы впервые дали понять, что они неполноценные, метисы, что к ним относятся с презрением и, более того, ими могут помыкать даже те, кого они в свое время не приняли бы в свою общину.

— Пришло время, когда любой, в чьих жилах нет смешанной крови, может над нами командовать, — сказал мне Лидэм, — а ведь за пределами острова такой человек иногда находится на самой низкой ступеньке общества…

Коренных жителей Тасмании — людей, стоявших на низкой ступени развития, — давно не осталось. И лишь в жилах стрейтсменов течет их кровь.