Окопная правда чеченской войны

Караул, в ружьё!

«Лимонка» № 267 февраль 2005 г.

Обычно о заступлении в караул нам сообщалось за сутки. На следующий день (пропуская зарядку и развод) мы шли в казарму. Готовиться, значит. С 9.30 до 11.00 учили статьи УГиКС (Устав, короче). Я помню его наизусть, поэтому писал письма или слушал радио без палева. Иногда молодые придурки-лейтенанты пытались наехать на меня за письма, но, обнаруживая мои познания устава, сразу переходили на дружественный тон. Потом лейтенанты уходили пить пиво. К сожалению, по ходу службы мне, в основном, попадались тупые командиры, но к ним на смену приходили ребята вообще улётные. Я ржал над ними, как Дубовицкая над шизофрениками из «Аншлага».

Наша рота заступала сразу в два караула, и в санчасть ходили по очереди. Приходим в санчасть. Двадцать три человека — все здоровые, ни одной царапины. Всем ставят в карточках «здоров» и идём обратно. В караул заступали «и косые, и хромые», но на проверку в санчасть, само собой, за них шли здоровые.

По возвращении в казарму готовили внешний вид. Я укладывался в полчаса, и падал спать. Сквозь дрёму слышал крик дневального. Это значит, что пришёл психолог. В одних трусах иду в «ленинскую комнату». Вот она — волосы дошираком растут, накрашенная вся.

— Здравствуйте! Я говорю вам: здравствуйте!

Ну, меня она последним вызовет, сука. Представляю, как убиваю её или как трахаю. Подхожу, представляюсь по полной нарочно, ведь эта тварь знает всю мою биографию. Делает кислую рожу, я делаю вид, что это не мой член торчит сквозь трусы. Раскладываю нелепые карточки. Так, для формальности — кому, как ни ей знать, что с моими показателями психологических тестов, можно идти в любую организацию. Всё. Теперь иду спать со спокойной душой.

Дневальный будит на обед, просыпается часть мозга, ответственная по всей видимости за еду. Подумав, она будит память. Память говорит, что в карауле жратвы тьма. Мозг вырубается. Через какое-то время ротный замполит начинает лично будить всех сам.

Выхожу «на улицу». На этой «улице» я жил полтора года, но названия её не запомнил — оно было смешное, и чисто формальное. Ощущение, что всё вокруг сейчас воспламенится от солнца. Полковая помойка воняет так, что воздух над ней можно потрогать руками. Пошли на обед.

Столовая, ну конечно же, закрыта. Ждём полчаса. Ребята из кинологического отряда намыливаются пройти первыми, но мы — караул и заходим перед ними. РМО третьи сутки в наряде по столовой, и, конечно же, это не может не сказываться на качестве еды — ужасней быть может… Хотя, если разобраться, ничего не может быть ужасней трёх суток в наряде по столовой. Жрём семь минут («жрём», потому что за семь минут невозможно скушать первое, второе, ну да, и компот).

На всех парах прём обратно в казарму. Жара. Она мне нравится, прям, как на родине. Но внутри кипящий обед, ещё эта спешка, короче потом обливаемся конкретно.

Беру из тумбочки жгут, пару бинтов и еще кое-что. Залетаю в оружейку. Ищу свободный АКС — свободных нет. Приходится позамарачиваться, ведь у меня «калаш» нескладной, а в караул все идём со складными.

Опять строимся. Выходят начальники караулов. Всё. Идём на дивизионный плац. Про себя думаю: «Когда же побежим?», и тут же звучит команда «Бегом марш!». Ну правильно — все дивизионные наряды построились и ждут только нас. Мы лёгким галопом паркуемся на своё место — первое на правом фланге.

Начинается развод. Всё как всегда. Сто раз напоминают, что «нас ждут дома», давят на психику. Но я-то знаю, как будет всё на самом деле, и усмехаюсь про себя. Половина из состава караула обязанности знает плохо или вообще не знает. Очередь доходит до меня. Слово за слово… Отвечаю на все вопросы без запинки. «Сколько раз в сутки и как должно проветриваться караульное помещение?», — спрашивает товарищ капитан. Молчу. Мысленно перемещаюсь на рыбалку. Я ловлю рыбу. Диалог начкара с дежурным по части тает, как сахар в крутом кипятке. Смеются — они знают, сколько раз в сутки должна проветриваться караулка. Развод заканчивается, а это значит, что целые сутки мы проведём относительно спокойно.

Приходим в караулку. Артдивизион — полковые панки: режутся в приставку, на кухне срач, там варится и густо пахнет манага. Офицеры делают вид, что не замечают. Я в первой смене и через пять минут иду принимать пост. Третья смена уже гремит термосами и идёт за ужином. Я не вытаскиваю пластины из бронежилета, как делают многие, заряжаю по правилам автомат и даже докладываю своему разводящему, хотя он мой друг и я могу запросто сказать: «Валим, Лёха». Нет, я слишком хорошо знаю, куда иду, чтобы спалиться на пустяке.

Приходим на пост. Самый крупный в Чечне склад ГСМ охраняют двое часовых. Долго стучу прикладом по железной лестнице, пока часовой сменяемого караула соизволил открыть дверь вышки и спуститься на покрытую масляными пятнами землю. Короткий диалог, из которого стало ясно, что всё нормально и часовой дальше вышки никуда не ходил.

Разводящие ушли, я остался один. Догорал закат, было тепло и ощущение того, что я в тюрьме на берегу моря, наваливалось прозрачной темнотой. Поднявшись на вышку, я снял броню, каску и подсумок. Снял крышку с автомата, открыл банку тушняка. Где-то неподалёку печально застонал тепловоз. Ветер дул в мою сторону и испарения от земли пропитанной мазутом неприятно беспокоили нос.

Начало быстро темнеть. Я дослал патрон в патронник и лёг на ящик из-под снарядов, переделанный в кровать. Отлично — в запасе час времени. Быстро уснул.

Проснулся от вялого звонка телефона. «Смена выходит», — пробурчали на том конце телефона. «Понял», — ответил я, чтобы хоть что-то ответить. Быстро поднимаюсь и иду к проходной.

Подошла смена. Конечно, мы не пойдём принимать пост. Всё на доверии, иначе смена часовых займёт целый час, не меньше. Быстро идём обратно мимо стоянки грузовиков и вдоль псарни. Машины ждут утра, чтобы их без энтузиазма загрузили солдаты. Водители в шортах, они пьют пиво и смотрят маленький телевизор. Справа бетонный забор, слева — овраг. Глина осыпалась так, что ширина тропинки не больше пятидесяти сантиметров. Когда дождь, ходить становится небезопасно. Вот уже и яркие фонари гауптвахты слепят привыкшие к темноте глаза.

В караулке накурено. Экипаж БРДМ (два разведчика) явно выпили манаги больше нормы, раза в два. Да и мои сослуживцы не отстали: смех без причины после каждой фразы, произнесенной из телевизора, разносится громоподобно.

На губе в основном — убийцы. «Тройные», «двойные» и простые, которые отправили в мир иной по одному гомосапиенсу. Арестованные знают многих из караула. Арестованных часто выпускают из камер, арестованные имеют возможность купить себе всё, что душе угодно. Лишь бы деньги платили… В общем, — весёлая непринужденная обстановка. Жаль, что ужин сегодня — не очень: горелый. Но в животе у меня растворяется бывшая корова, и я отправляюсь смотреть телевизор. Такой ужин на хуй нужен.

Подкатил связист, мол разговор есть. Через караулку шли телефонные кабели, и он случайно вышел на межгород. Предложил позвонить. Позвонил знакомому. Тот удивился. Посмеялись. Пошёл спать.

Разбудили, значит пора на пост. Начкара нет, он с женой в казарме. Правильно, детей нужно делать. Думали заступать без него, но нет — пришёл с женой. Вышел вместе с нами проверить посты.

Приходим на мой на пост. А моего коллегу ребята из караульного помещения по телефону не предупредили, и начкар потихоньку взял его ствол, и разбудил пинком. А жена у него прикольная. Я с ней стою, угораем. Под шумок рассказываю ей о себе. Она бутылку пива выпила до этого. Выпила бы две — можно было бы и… но она выпила одну.

Короче, довольный начкар свалил с женой обратно. Я потерял много времени. Мой напарник Игорь (часовой с соседнего поста) заметно нервничал. Пора. Игорь полез. Я хожу туда-сюда. Часовой бля, склад охраняю. Смотрю, чтобы Игоря не заметили. Через десять минут у нас появилась коробка тушенки, коробка сгущенки и по мелочи. «Без сметаны беспонтово», — говорю ему. Тот неохотно полез обратно. Отлично. Игорь припёр молока в коробках, сметану и творог в банках. Отложили немного, остальное заныкали под носом у кладовщиков. Это было странное время, мы только и занимались, что спали на постах. Само собой, я стал весить под 90 кг.

А с утра было тревожно. Пришёл зампотех полка, та ещё свинья. С месяц назад он сидел на гауптвахте за взятку, и мы угощали его сигаретами, и вот теперь, когда он откупился, то первым делом припёрся в караулку и натянул весь караул. Поблагодарил, сука, таким образом, пришёл и заорал: «Караул, в ружьё!». Понеслась… «Нападение на парк!». Я пошёл на усиление поста, а эта мразь на броне БРДМа в сопровождении пацанов покатила в парк. Доехали до парка. Зампотех слез в пыль и сказал сухо: «Спасибо». Все злые.

Потом пришёл лох со штаба дивизии. Глядя на него, я мечтал о том, чтобы Ханкалу атаковали тучи масхадовцев, кадыровцев, гитлеровцев и инопланетян. Посмотрел бы я тогда на этих ребят в очках. Но, их к счастью, и так стабильно сажала прокуратура…

Эх, давал же я себе обещание — не стрелять зайцев на посту. Куда там! После того, как выслушаешь предъявы мудаков из штаба дивизии, нельзя оставаться спокойным. Два зайца расстались с жизнями во спасение моих нервов. Заячьи тушки скоро утащили весёлые собаки. За полчаса до смены на посту были замечены нарушители. Нарушители уперли десяток канистр бензина. Я, само собой, позвонил в караулку, дескать, всё хорошо. Сижу в тапочках (специально взял, чтобы ноги отдыхали) штанах и майке. Вид Грозного заволакивают клубы дымовой завесы.

Прикатил бронепоезд. Достал из тайника три патрона (на второго зайца ушло два патрона — после промаха он побежал аккурат на меня и схватил-таки пулю). Позвонил Игорь. Поговорили. Над вышкой пролетел крокодил. Теперь точно не усну. Караул подходит к концу, уже известно, что завтра нас ждут показательные занятия по строевой подготовке…

Вернувшись в казарму, я уселся писать письма. Служить под власовской тряпкой оставалось ещё четыре дня…