Октябрь, который ноябрь

Глава четырнадцатая Накануне. Вечер

За окном темнело, телефонная связь наладилась, но в столовой Смольного временно кончился кипяток. Следовательские усилия принесли несколько имен, появилось два телефонных номера, имеющие потенциальную ценность. По-крайней мере, на трофейной салфетке они были написаны разным почерком, следовательно, террористы звонили по указанным номерам неоднократно. С именами ничего определенного нащупать не удалось: по большей части они оказались неполными, обозначенными инициалами или сокращениями, скорее всего, не из соображений конспирации, а для краткости. Исследовательскую работу тормозило непредвиденное обстоятельство — у межфракционной группы не оказалось телефонной книги. Товарищ Дугов направился на поиски необходимого справочника и сгинул.

— Пополняется гарнизон, — отметил Лисицын, прислушиваясь к топоту многочисленных сапог за дверью.

— Да, был наш кабинет крайним, теперь сместились в середину, — согласилась Катрин, затачивая затупившийся от непомерных делопроизводящих усилий карандаш.

— Послушайте, Екатерина Олеговна, а как… — осторожно начал штабс-капитан, — как, если, в общем…, какие перспективы?

— Однозначные. Сегодня-завтра Зимний спустит флаг.

— Это я понимаю. Но если взглянуть шире?

— Если шире, то не вчера начались в России непростые времена, не завтра они и кончатся. Или вы о чем-то конкретном?

— Именно. О конкретном. Понимаю, многого вы мне не расскажете, но если в пределах допустимого?

— Олег Петрович, с чего вы взяли, что я обладаю исчерпывающей информацией и даром предвидения?

— Да вот с вашего ножа и взял, — честный офицер кивнул на клинок в руках собеседницы. — Ручная работа, уникальная. Ваша осведомленность о легких пулеметах, ваша, э-э…, неподражаемая спутница, и прочая, прочая…

— Гм, ну, эти детали вполне банальные и объясняемые. Нож действительно дареный, кованый на заказ, серебро на нем… излишества, да. Или вы про что-то иное думаете?

— Я вообще не думаю, — сказал не только честный, но и умный штабс-капитан. — Я пытаюсь найти стрелков и беспокоюсь. Эгоистично беспокоюсь. У меня, видите ли, семья. На Торговой квартиру снимаем. Нужно семью немедленно из Петрограда вывозить? Каковы ваши предчувствия?

— У меня не предчувствия, у меня имелся прогноз на наиболее вероятное развитие событий. Составляла этот «гороскоп», естественно, не я, у меня с математическими способностями неважно. Но если в общих чертах, то особого секрета нет. После коротких боестолкновений, Зимний сдан, власть берут большевики. Дальнейшие политические сдвиги масштабны, но пока весьма туманны. Но при прогнозировании не учитывалось влияние «пулеметчиков». Они изрядно подлили масла в огонь.

— Пусть не радикально, но последствия провокации мы могли приглушить, — напомнил Лисицын. — В Смольном знакомы с версией о «третьей силе», в штабе Округа знают детали, уверен, в Зимнем тоже осведомлены. Возможно все-таки возобновление переговоров, как считаете?

— Да постойте вы с этими геополитическими решениями, — Катрин сунула нож в ножны. — Вы о семье спрашивали. Если волну террора удастся сбить, думаю, вашей семье в ближайшее время ничего не будет угрожать. В дальнейшем, разумнее выбраться из Петрограда, двинуться, к примеру, на юг и быть готовым сесть на пароход. Это в случае ожесточения внутренней ситуации. Если вы покидать Россию твердо не намерены, стройте новую армию. Полагаю, она будет большевистской, но все равно русской. Как бы мы с вами к ним не относились, сейчас здесь, в Смольном, сосредоточены самые дееспособные силы страны. Хотя и звучит парадоксально. Не согласны — хватайте жену, фамильные драгоценности и на пароход. Во франциях-англиях тоже люди живут, я и сама пробовала. Унылое, конечно, но бытие. Вот Германию категорически не рекомендую, там микроклимат дурной.

— Спасибо за совет, — Лисицын помолчал. — С фамильными драгоценностями у меня не густо, да и жены нет. Семейство: мать, жена брата — убит под Равой-Русской, двое племянников. Но Россию покидать не хочется.

— Понимаю. Вам решать. Насчет семейного положения — это вы напрасно, пора расширить. Племянники тоже хорошо, но чем семья больше, тем лучше.

— Не сложилось как-то.

— Сложится. Только на товарища Островитянскую не заглядывайтесь. Женщина она, конечно, прелестная, но как раз семейная, и семейство у нее этакий клан, что…

— Догадываюсь, — засмеялся Лисицын. — И в мыслях не имел. Но смотреть на нее исключительно приятно.

— Согласна, сама иногда любуюсь.

Затрезвонил телефон — с Пушкинской докладывали, что поменяли состав засады — теперь в квартире сидели красногвардейцы, а представители училища прапорщиков выдвинулись на улицы. Штабс-капитан позвонил в Ушаковскую больницу — там патрули тоже прикрывали оба входа и были начеку.

— Идея совместного патрулирования еще утром казалась абсурдной, — сознался Лисицын, вешая трубку. — Теперь выглядит вполне естественно — все ловят немецких пулеметчиков. Идея ведь вброшена, как нынче говорят «в массы», не совсем случайно, так, Екатерина Олеговна?

— Версия родилась на ваших глазах и основания для нее имеются. Другое дело, что в больнице нужно задержать инвалида-свидетеля, а не зловещих пулеметчиков. Я до сих пор не уверена, что он имеет непосредственное отношение к террористам.

— Иной раз деньги творят гадкие чудеса. Польстился солидной мздой, пустил на постой, помог с тайниками…

— Вы его дочь видели? Едва ли в последнее время её осыпало дождем материальных благ. Судя по слухам, строго наоборот.

— Да, девочку жаль…

В дверь бахнули кулаком, вошла товарищ Островетянская и вопросила:

— Кого вам тут жаль? Могли бы у входа встретить, с мешками помочь.

Сама товарищ оборотень отягощена была не особо — мешки несли двое добровольцев-красногвардейцев. Но, невзирая на эту счастливую случайность, настроение у оборотня явно было не из лучших. Села за начальственный стол, сняла платок, элегантно поправила волосы:

— Что с обстановкой, товарищи и господа?

— Вычислили два номера, — Катрин придвинула лист с записями. — Связь абонентов с террористической группой весьма вероятна. Сейчас адреса устанавливаем.

Лоуд глянула мельком и строго заметила:

— Медленно, медленно работаем, товарищи. Энергичнее нужно, напористее. По больнице и второй группе новостей нет?

— Пока нет.

— Жаль. Те актуальнее, поскольку в ту сторону зацепок у нас вообще нет. Что касается наших знакомых с Пушкинской, то один попался, — товарищ Островетянская не без доли театральности выложила на стол наган с глушителем. — Сам на меня вышел, умник.

— Разрешите? — потрясенный штабс-капитан потянулся к необычному револьверу.

— Исследуйте, Олег Петрович, исследуйте, — милостиво разрешила удачливая начальница, полезла в мешок, извлекла пухлый бумажный коричневый пакет, в котором, против ожидания оказался не фаст фуд известной фирмы, а ломти рыбы горячего копчения и хлеб кустарной, но изумительной выпечки. — Перекуси, товарищ Катерина, а то дальше некогда нам будет жевать. Частично планы негодяев нам теперь известны, но ситуацию это не слишком облегчает. Где, кстати, товарищ Федор? Что это за дисциплина?! Рыбного пайка его лишить, что ли?

Лишать ужина товарища Дугова не пришлось — наконец явился со справочником. Не такую уж толстую книгу начали торопливо листать, и тут Лоуд сказала:

— Первый из ваших номеров я не знаю, а второй это на Литейном. Действительно, имеет прямое касательство к нашим делам. Это квартира связника террористов. Думаю, сейчас туда мчаться бесполезно — о провале группы связник знает, удрать успел. Но одна из следующих, запрограммированных акций нам известна. Видимо, газовая атака и прямо здесь, — товарищ Островитянская с очевидным опасением глянула себе под ноги.

Товарищ Дугов закашлялся, штабс-капитан положил бутерброд, самой Катрин тоже резко перехотелось есть, хотя копченая резка была недурна.

— Что, прямо здесь? — уточнил прокашлявшийся анархист. — Газы?! Но откуда они могут знать?!

Товарищ Островитянская прищурилась:

— Нет, Федор, давай спросим иначе: почему следственная группа не знает, что подвалы Смольного завалены запасами ядовитого дерьма? Это что, мелочь, что ли?! Не должно было быть здесь никаких отравляющих газов, и вдруг, здрасте, припрыгали. Это как понимать, а?!

— Чего сразу «заложены»? — запротестовал Дугов. — Просто сложили от греха, часового приставили. Я сам случайно узнал. Ну, привезли по глупости, перестарались. Откуда врагу-то знать? Шпионы у нас?!

— Погоди врагов народа искать, — отмахнулась разъяренная товарищ оборотень. — Сами наши и приперли. Но их кто-то навел. И теперь понятно кто!

— Теперь понятно и кто на Воздухоплавательную школу напал, — обличительно стиснул бутерброд штабс-капитан. — Вы знаете, что убит полковник Улянин? Это был один из лучших летчиков страны…

— Спокойнее, Олег Петрович, — предупредила Катрин. — Смерть Улянина потеря невосполнимая, но однозначно обвинять в его гибели именно Смольный преждевременно. Напали, убили, схватили газы, привезли и собираются сами себя подорвать — сущая шизофрения получается. Слушайте, давайте отложим теоретическую часть и что-то предпримем. Сидеть на газах, это, знаете ли…

— Предпримем, — заверила товарищ Островитянская. — В транспортный сектор я зашла, грузовик понадежнее изыщут, газы вывезем немедля. Как я поняла, там не так много, этих… аэро-бомб. С хлором. И супостат надеется пустить их в дело не раньше ночи. Какое-то время у нас еще есть.

— Сомневаюсь я в этой информации, — подумав, признался Лисицын. — Вы можете не знать, но хлор — газ весьма тяжелый, и если он в подвале, то пускать его в отравляющих целях практически бессмысленно.

— Это вы, ваше благородие, не в информации сомневаетесь, а указываете на ее недостаточность. Что по существу верно, — намекнула оборотень. — Я беседовала не с руководителем диверсии, а с одним из нижних звеньев.

— А нельзя с этим нижним звеном чуть подробнее поговорить? — встрепенулся Дугов. — Пусть уж все выкладывает.

— Это вряд ли. Он все сказал и замолк, — кратко пояснила Лоуд.

— Убит? — уточнил Лисицын.

— Не то чтобы вот совсем убит, — оборотень глянула на часики. — Хотя теперь-то уж да, убит. В общем, окончательно отмычался. Но технические детали он в полном объеме не знал, так, догадывался о многом. Образованная была гнида, умственно развитая, этого не отнять.

— Но тогда почему мы на его версию по времени атаки опираемся? — Катрин хотелось немедленно встать и пойти куда-нибудь подальше. Оружие массового поражения она не любила давно и устойчиво.

— Почему-почему… — товарищ Островетянская покосилась на штабс-капитана, сочла что тот достоин доверия, но голос все равно понизила. — Ночью в Смольный прибудут депутаты съезда, и главное, сам Ленин…

— Господи, этого только не хватало, — двусмысленно застонал Лисицын.

— Послушайте, но в подвале действительно не так много хлора, — напомнил анархист. — Какая из него атака? Напугать только?

— Загадочная и немаловажная деталь, — согласилась руководительница следственной группы. — Возможно, мы ее разгадаем. А пока, Федя, сделай милость и вывези эту отраву куда-то подальше. Сейчас мы с тобой к Дзержинскому пойдем, он вроде за безопасность Смольного отвечает, только все время на месте отсутствует. А вы, Олег Петрович, немедля отправляйтесь к генералу. Поясните ситуацию, пусть усилят охрану Зимнего. Отнюдь не наших простых и чистосердечных красногвардейцев бояться надо, а вот таких ядовитых провокаций. Третья сила склонна к симметричным действиям по раскачке ситуации, нужно это учитывать. Никола предупрежден, живо вас до Дворцовой добросит. Только возвращайтесь уж своим ходом, авто нам тут обязательно понадобится. Так, а тебе, Катерина, задача по канцелярско-организационной деятельности, раз ты в штате секретарем числишься…

Кабинет опустел, и оборотень кратко пересказала напарнице о событиях в Рождественском и около.

…- Вот так оно и вышло. Нужно будет послать кого, забрать тело. Одинокой наша Лизавета была, видать, нам хоронить.

— Я тебе говорила, такие как она, безвредные и беззащитные, в революции первыми и страдают, — морщась как от зубной боли, напомнила Катрин.

— А я что, возражаю? Только они не только при революциях, а вообще при любом катаклизме, первые жертвы. Потому что хорошие существа, — мрачно сказала оборотень. — А вообще осуждаешь?

— За что? За кол в жопу этому…, что ли?

— Нет, за подкидыша. Хотя и за кол, конечно.

— Что ты дуришь? Куда же Нинку, если не к нам? Заодно и дом проведала. Спасибо.

— Да не за что. Я думала за колышек бурчать будешь, ибо «ни цивилизованно, ни аутентично», то, се…

— Буду я еще… Сама бы я с этим не возилась, но туда ему и дорога, — Катрин сплюнула на пол.

— Но-но! У нас тут революционное учреждение и уборщиц мы не дождемся, — призвала к порядку глава следственной группы. — Ладно, принимай оборудование и за дело. Ох, что-то беспокоят меня эти газы, прямо всерьез…

— Товарищи, группу от отделения товарища Попутного прошу срочно подойти к «Общему орготделу»! — взывала Катрин.

Сначала она чувствовала себя глупо — рев мегафона всколыхнул обитателей Смольного, кое-кто высовывался из дверей кабинета, требовал трубить потише, другие грозили забрать замечательное устройство, которого так не хватает на площадях, заводах и прочих горячих агитационных точках. Катрин интеллигентно отругивалась, поясняла, что пока проходит лишь испытания громкоговорящего агитационного механизма, потом он будет использован в самых нужных местах. От рядового революционного состава с его грубоватыми шуточками и предложениями заменить группу Попутного во всем что надо и не надо, тоже приходилось отругиваться, хотя уже не так интеллигентно, что облегчало задачу. Вот только граждане, знакомые с «товарищем Попутным», никак не объявлялись. Катрин уже собиралась выйти на ступени перед входом и развлечь пулеметчиков, бойцов бронедивизиона и посетительский люд, стоящий в очереди за пропусками, как к ней подскочил невысокий боец в хорошо подогнанной шинельке, на редкость четко козырнул:

— Товарищ Мезина? Комвзвода прапорщик Москаленко. Нас ищите, верно?

Катрин пожала руку и на всякий случай спросила:

— Как там сам Попутный, здоров? Михаил Ефграфович, кажется?

Комвзвода расплылся в улыбке:

— Никак нет! Виктор Иванович, он, кто же не знает. Жив, здоров, не сомневайтесь. А вы, извиняюсь…

Катрин показала удостоверение. В общем-то, корочки с красной звездой в многолюдном коридоре Смольного никаким анахронизмом уже не выглядели.

— Да я вас и так по описанию узнал, но порядок с представлением должен быть. Эх, вот вы при своих документах, — с завистью вздохнул боец. — А мы на полу-птичьих правах, без связи, мыкались-мыкались, пока оружие раздобыли, пока на довольствие пристроились…

— Где ж вы мыкались? Я тут оборалась, вас выкликая.

— Мы, товарищ капитан, осмотрелись, легализовались, поняли, что дело действительно идет не так, но как ухватиться за ситуацию и кто виноват, не поймем. Второй группы так и нет, а мы им в поддержку, как усиление шли. Там профессиональные историки, в музеях работали, персоналии и личности назубок знают. Но пропали. Ну не сидеть же без дела? Влились, Охтинский мост охраняем.

— Тоже дело хорошее. Но сейчас со мной поработаете, адресно. Слушай, комвзвода, как тебя по имени, сколько вас, и есть ли у тебя саперы и химики?

Окаянные газы уже загрузили и вывезли, но оцепление еще стояло, ярко светил в дверь подвала, направленный с броневика прожектор-фара. О чем-то беседовала с высоким стройным человеком товарищ Островитянская — по поводу выхода на боевую операцию по уничтожению химоружия слегка сменившая имидж и представшая перед благодарными зрителями в чем-то вроде мичманского бушлата. Катрин что-то не могла вспомнить подобной официальной формы одежды, но смотрелась недурно. Развила в себе художественный вкус товарищ оборотень, вон как гармонично выглядит рядом с собеседником. Надо думать, не случайно.

Катрин издали указала на двоих бойцов своего сопровождения, на подвал, сделала вопросительный жест. Напарница перемолвилась с высоким человеком, взмахнула дланью не только разрешающе, но и призывающе к осторожности. Тьфу, вот же насковзь номенклатурная личность создалась-образовалась.

— Пойдемте, товарищи, приступим.

— Товарищ капитан, но это же… — потрясенно прошептал один из бойцов «попутного призыва», глядя на руководство. — Он?! Или не он?

— Наверное, все-таки он. Дзержинский, — с некоторым сомнением подтвердила шпионка.

Будущий председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем выглядел как-то необычно молодо: со стриженной под машинку головой, в стильно распахнутой длиннополой кавалерийской шинели. Сколько же ему лет сейчас?^[24]

Катрин с бойцами подошла к двери, здесь четверо солдат, ругаясь, снимали с себя кожаные фартуки и рукавицы.

— Не убираем амуницию, товарищи. Наша очередь лезть, — предупредила шпионка.

— Не припозднились? — усмехнулся солдат, утирая взмокший лоб. — Загрузили мы уж все бомбы. Тяжелые, зараза.

— Верно, — поддержал его товарищ. — Или проверять думаете?

— Не вас проверять, а следы заразы документировать, — объяснила Катрин, забирая тяжелый фартук-передник. — Положено по правилам ПэПэБэ.

Представители пехотного сословия немедля прониклись уважением к предстоящему бюрократическому подвигу. Ступени в подвал, да и сама дверь действительно выглядели неприятно. Прожектор освещал только край проема, а дальше темнела каменная жо… неизвестность. Были подозрения, что там таяться не только призраки невинных смолянок, уморенных жесткими нравами института, но и что-то посущественнее спрятано.

— Пошли, товарищи.

Снаружи остались шептаться о том, что «раз секретарка самой товарища Островитянской лезет, значит, полное расследование решили ученять», а исследователи спустились по ступенькам. Уже внутри Катрин раздала респираторы. Защитное оборудование было не из самых надежных — предусмотрительная товарищ оборотень прихватила их для защиты от банальной пыли-гари и иной возмутительной экологии. Но лучше, чем ничего.

— А можно ли респиратор? — засомневался боец. — Их же тут не должно быть.

— Никто не видит. А если что — говорим, что швейцарские, экспериментальные, товарищ Островитянская получила от сочувствующих социал-демократических иностранцев.

Респираторы оказались неожиданно удобными: клапан для выдоха давал свободно дышать и даже внятно разговаривать.

— Откуда начинаем, товарищи химики?

— Вы светите, товарищ капитан, а мы по часовой стрелке двинемся…

Собственно говоря, бойцы были не химиками, а саперами. Но сапер послевоенной подготовки — специалист широкого профиля. Катрин вела по стене и полу лучами двух фонарей, профессионалы, перебираясь через кучи мебельной рухляди, исследовали помещение.

— Есть! — сказал унтер, бывший на самом деле прапорщиком. — Под потолком стык. Забеливали явно позже, но уж точно не вчера-позавчера.

— Предусмотрительные, суки, — согласилась Катрин.

Заложенная кирпичом и заштукатуренная нища тянулась под потолком, охватывая примерно метр кладки. Но длина внушала.

— С краю напортачили, криво заложили, только по тому и угадаешь, — пояснил сапер, берясь за молоток. — Пробиваем?

— А если там взрыватель или еще какая пакость с неизвлекаемостью? — занервничала шпионка.

— Откуда? Обычный вышибной заряд, хотя и мощный. Провода где-то здесь должны идти. Не доросли они до радиофугасов.

Катрин подозревала, что противник вполне мог дорасти и до гадостей поутонченнее. С другой стороны, что делать? Не стоять же, стенку разглядывая.

— Эй, Екатерина, принимай студента в подкрепление, — строго сказали от ступеней. — Он лезет с оборудованием и наказом не дурить.

Товарищ Островитянская благоразумно решила у подвала не задерживаться, отошла, а темная фигура с черной мордой в противогазе спустилась вниз.

— Сюрприз, однако, — сказала Катрин. — Какими судьбами?

— Сказано «чтоб опыт имел, зад не отсиживал и на машинке прокатился» — глухо пояснил пришелец. — У меня есть приборчик, сейчас на металл стены проверим.

Нужно признать, названый сынуля товарища Лоуд был человеком, чуждым пустой болтовне. Вообще при общении в респираторах и противогазах лаконичный ответ «ну» не так уж и маловоспитан. Из приборчиков у Гру имелся детектор металла, которым принялись проверять стены. Бойцы, видевшие такую роскошь впервые, сходу освоили аппаратуру. Подсаживая друг друга и прислушиваясь к пиликанью детектора, мужчины тестировали стены. Сначала был найден серебряный полтинник и пистолетная гильза на полу, потом нащупали проводку.

— К наружной стене идет, — отметил сержант. — Проштробили неспешно, аккуратно.

Приемное радиоустройство обнаружилось на внешней стене. «Таблетка» размером с тот же полтинник, только потолще.

— Я такого не видел, — признался Гру. Бойцы-«попутчики» с ним согласились.

— Тогда заряд смотрим? — с тоской уточнила Катрин.

Несколько ударов под потолком оказались на диво действенны: с десяток кирпичей рухнуло разом, бойцы едва успели отскочить. Не столько от кирпичей, как от смрада — из дыры бахнуло так, что и под респираторы мгновенно пробило.

— Трупы, — пятясь к двери, догадались «попутчики».

— Сейчас развеется, — лаконично заверил Гру и счел нужным пояснить: — Месяцев десять как. Застоялось.

— Да ты откуда знаешь? — удивился сержант.

— Вы ему, товарищи, в этом вопросе верьте, — сказала Катрин. — Этот молодой человек в трупах разбирается.

Сопляк, надо отдать ему должное, протестовать не стал.

Шпионка полезла к дыре, бойцы стали возражать, выражая неочевидную джентльменскую готовность первыми проверить смрадную щель.

— Вы уж передохните, я визуально оценю, цеплять ничего не стану, — пообещала Катрин.

Подтягиваться к вонючей дыре оказалось еще тем удовольствием, — кладка ощутимо качалась. Гру подал снизу фонарь…

Сначала Катрин разглядела стоптанную подметку башмака, потом сгнившую волосяную массу, потом ящики — много. Впихнуты в два слоя практически под потолком, маркировка: двуглавые орлы, вес, надписи вполне доступные пониманию.

— Аммонал, — доложила шпионка. — По полпуда укупорки, всего под полутонну выйдет.

— Дайте-ка, мы глянем, товарищ, э… — бойцы застеснялись, не зная, как можно именовать секретного агента в присутствии непонятного «студента».

— Я вообще глуховатый и сроду ничего не помню, — ехидно сообщил Гру. — Но инструмент у меня с собой есть…

Провода обрезали, ящики извлекли без особого труда — смрад разложения действительно поутих. Собственно, трупов оказалось два, но как отмечается в протоколах «высокая степень скелетирования» уже наступила.

— Это ж получается, девицы-смолянки наверху еще вовсю фланировали, а мертвецы уже тут лежали, — вздохнул прапор, как оказалось, не чуждый романтики.

Оставив бойцов загружать взрывчатку на подогнанную машину, шпионки и сынуля с сумкой инструментов, пошли внутрь. В Смольном намечался некоторый сдвиг в сторону упорядоченности и наведения дисциплины, чему немало посодействовали усилия руководителя «Общего орготдела», настоявшего на незамедлительном назначении на должность ответственного коменданта некоего товарища Малькова^[25]. На пропускном посту порывов стребовать документы и позубоскалить больше не наблюдалось, наоборот, часовые пытались сделать винтовками «на караул», держа равнение на несравненную тов. Островитянскую. Надо думать, слух о благополучном разминировании Смольного уже прокатился по штабу, и слава, как обычно, настигла самую причастную и героическую личность.

Демократичная начальница «Общего орготдела» миролюбиво пригрозила часовым в смысле «вы эти старорежимные ухватки бросьте!», и шпионки прошли к лестнице.

— Засаду в подвале, как я понимаю, оставлять бессмысленно, — проворчала Катрин. — Уж полгорода знает, что «обошлось».

— Люди у нас есть, оставим засаду, чего не оставить, — пробормотала товарищ оборотень. — Кстати, о засадах. Как-то не было момента сказать: тебя Пришлые лично знают, полные приметы имеют. Инженеришка именно в тебя из тарахтелки построчить вздумал. Награда обещана. Не густо, конечно, но все ж имеешь право гордиться. Да, и связник у этой группы, где твой литератор обожаемый, довольно приметный. Беспалый — на обеих руках большие пальцы подчистую того — будто краб-кругляк скусил.

Катрин остановилась так резко, что немедля получила инструментальной сумкой под корму.

— Извиняюсь, я не нарочно, — заверил не успевший тормознуть Гру.

— Неуч ты и деревенщина, — горестно сказала сыну Лоуд. — Заявился в культурный город, в самый штаб, можно сказать центр величайшего события века, а ведешь себя…

— Хорош ерничать, — попросила Катрин. — Что, у того связника и акцент имеется?

— А как же. Не акцент, конечно, но характерность говора, присущая языковому образованию, именуемому «суржик» и нам с тобой отлично знакомая, — подтвердила образованная оборотень. — Надо думать, знакомец, а?

— Быть этого не может! Его убили. У меня абсолютно верные сведения, — Катрин осеклась. После паузы высказалась уже в ином тоне. Нецензурном.

— Во, эк темпераментно, — ухмыльнулась Лоуд. — Ты мне скромного ребенка смущаешь своей лексикой.

— Знать бы раньше, можно было просчитать их действия, — скрипнула зубами шпионка. — Чего я мудрила?! Еще при первой встрече — пулю в затылок и все.

— Я всегда говорила: бесхвостые бандерлоги еще хуже хвостатых, — напомнила оборотень. — Ну, не огорчайся. По-крайней мере, мы точно знаем, кого ищем. Проделаешь работу над ошибками.

Она отперла дверь «Общего орготдела» и протянула ключи Гру:

— Располагайся, осваивайся. Не безобразничай. Сортир в конце коридора.

— Слушайте, а это не перебор? — поинтересовалась Катрин. — Гру здесь никого не знает, к тому же…

— Вот и познакомится, осмотрится. Пропустить такое историческое событие никак нельзя! Кроме того, кое-что он все же знает, баловаться не будет.

— Я, маманя, вас знаю, — заверил юнец. — Мне хватает по самый планширь и даже выше.

Он прошел к столу, поставил сумку и начал деловито проверять телефонный аппарат.

— Все же гложут сомнения, — сумрачно призналась Катрин.

— У тебя к мальчику предубеждение, — обиделась оборотень.

— У меня предубеждения четко направленного характера. Давай о свадьбе сейчас не будем, в конце концов, у Китти своя мать имеется, мой голос не решающий…

— Вот именно! А ты все про свадьбу, да про свадьбу. Время ли нынче ваше ретроградное долинное мещанство проявлять?! У нас Федя газы вывозит, штабс в Зимнем, мы с тобой сейчас срочно отбываем, а кто на связи останется? Нельзя же отдел без присмотра бросать, нам такое безобразие живо на вид поставят. Вот Гру на телефоне посидит, не развалится.

— Ну, — меланхолично откликнулся новоиспеченный телефонист и принялся прибирать на столе.

— Собственно, а куда мы едем? — поинтересовалась Катрин.

— Как куда?! Я же говорю — они — Пришлые, с хитрыми планами, каверзами и повышенным коварством. Ты об Ильиче думаешь?! Он же на острие удара, они его координаты знают. Бери оба пистоля и погнали.

— Но они могли Ленина раньше убрать, — возразила Катрин, пряча под жакет второй маузер.

— Ты его попробуй, поймай, если «раньше». Точных сведений по перемещению вождя практически нет. Полагаю, они его на совещании у Калинина пытались перехватить и ликвидировать, но не срослось. А теперь однозначная точка рандеву: «около 20:00 Владимир Ильич оставил записку «Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил» и покинул свою последнюю конспиративную квартиру на Сердобольской», — товарищ Островитянская глянула на часики. — Поехали-поехали, вдруг они на Сердобольскую раньше графика вздумают заявиться. И выйдет такое позорное пятно на моей репутации, что хоть на Лагуну не возвращайся.

Шпионки поспешно спустились к машине.

— Куда? — спросил неизменно готовый к подвигам Колька.

— На Сердобольскую. Нас высадишь на ходу и обратно, чтоб не отсвечивал. Там опасно.

— А когда вы мне револьвер выдадите? — поинтересовался шофер, нажимая на газ.

— Куда тебе револьвер? — застонала, вжимаясь в сиденье, Катрин. — Ты и так в Питере самый опасный человек.

Впрочем, до места домчались благополучно. Шпионки спрыгнули в темном, бесфонарном месте, «лорин», взрыкнул, прибавил хода и сгинул во тьме.

— Вон он дом номер один, четвертый этаж, направо. А вон водосточная труба, которую Ильич за запасной выход считал, — указала оборотень.

— Да, рисково. А ты что, бывала тут?

— Условно говоря, вчера заскакивала. Занесла скарских лимонов к чаю, познакомилась еще раз, проверила обстановку.

Задавать уточняющие вопросы было довольно бессмысленно — когда ход событий ускорялся, Лоуд действовала с присущей ей решительностью и воистину гениальной профессорской алогичностью. Безумный земноводный профессор-марксист — мечта Голливуда.

На лестнице Катрин все же спросила:

— Отчего ты тогда вождя не предупредила заранее? Сменил бы конспиративную квартиру, мы бы высунув языки не бегали…

— Ты прямо как ребенок, — с некоторым раздражением высказала оборотень. — Он бы ушел, а после мы бы вообще концов не нашли. Как можно контролировать ситуацию, когда не знаешь, что и где происходит? Его вообще в Смольный пускать нельзя. Взрывчатку мы выковыряли, но возможны и иные сюрпризы. Пришлым точно известно, что пришел он в штаб революции «около 22 часов». Осознают, что с газово-вышибным взрывом не вышло, отчаятся. Подойдут, да в печень браунинг разрядят. Нет, так дело не пойдет. Слушай, а как ты вообще к Ильичу относишься?

— Ты же знаешь. С одной стороны я звездочку с его изображением на груди носила, и это были не худшие мои детские годы. С другой стороны…

— Экая ты многосторонняя, Светлоледя. Но насчет октябрятского детства, это да, тут я завидую. Вот куда угодно могу попасть, но опытное, пожившее, земноводное, грызущее ручку за школьной партой, это уж абсолютный нонсенс. Не видать мне счастливых детских годов, не кричать «всегда готов!», не дудеть радостно в горн на совете отряда, — вздохнула профессор. — Заходим!

Условный стук, после паузы дверь открылась…

— Здравствуйте. Владимир Ильич! — сказала Лоуд, обретшая строгий вид и круглые очки на носу. — Сопровождение скоро будет, а пока мы заскочили, обстановку глянуть. Это вот товарищ Мезина — очень опытный связник. У меня на подхвате работает.

Конечно, товарищ Ленин оказался совершенно не таким как в книжках и кино — бритый, безбородый, в густоволосом парике, определенно нервничающий, порывающийся идти в штаб немедленно. Но все-таки это был он, просто еще не решивший замереть вечным профилем на штампованном алюминии значков, глянцевых грамот и алых вымпелов победителей соцсоревнований. О пулеметчиках в городе и обстановке, он, кстати, был осведомлен исчерпывающе. А пожимая руку, глянул на незнакомую визитершу жизненно — с нормальным интересом.

Товарищ Островитянская извлекла кулек с лимонными пряниками, и они с вождем пошли пить чай в гостиную и дожидаться охраны. Катрин была направлена в маленькую комнатку на «отдохнуть». Мять хозяйскую кровать показалось делом невоспитанным, шпионка прилегла на скрипучий диванчик, явно не рассчитанный на рослых «опытных связников». Катрин сунула под блекло вышитую подушечку один из маузеров и закрыла глаза.

Из гостиной доносились приглушенный разговор — Ленин действительно чуть картавил, но говорил очень четко и ясно. Возможно, в этом голосе и скрывалась тайна обаяния вождя мирового пролетариата? Чуть покачивался желтый свет абажура, едва попадающий в неплотно прикрытую дверь, сквозь оконное стекло донесся далекий винтовочный выстрел. В гостиной говорили о ликвидации безграмотности. Катрин подумала, что жизнь довольно странная штука и задремала.

Тронули за плечо и тут же предупредили:

— Но-но, не надо стволом в живот начальнице отдела тыкать — это явное нарушение субординации. Ты, Светлоледя, похоже, стареешь — ночку не поспала, и все, сопит она в две дырочки, как будто дел у нас нет.

— А что надо? — просипела Катрин, приглаживая волосы.

— «Что-что»… решать надо. Пошли.

Ленин спал, уткнувшись лбом в сложенные на столе руки. Парик чуть съехал, открыв шею.

— И как это понимать? — поинтересовалась спросонок туго соображающая шпионка.

Напарница подала ополовиненный стакан с чаем:

— Взбодрись, это мой, из другого стакана хлебать не надо. А что тут понимать? Рисковать жизнью вождя мы не имеем права, а укротить его энергию и жажду жизнедеятельности можно только медикаментозными средствами. Снадобье хорошее, проверенное. Теперь вопрос, куда девать Ильича?

— А раньше ты подумать не могла?

— Товарищ Мезина, ты не тупи, допей чай и приди в себя. Конечно, я подумала. Можно в квартиру ниже, а можно в квартиру напротив. Туда ближе, зато обстановка бордельная. Ильичу там будет неудобно.

— А хозяева? Им будет удобно?

— Хозяев нету. Они срочно отбыли из Питера. Не волнуйся, деньгами я их снабдила. Ну и объяснила, что дело серьезное.

— Это как ты объяснила?

— Вот что ты до мелочей докапываешься?! Шашку я им показала. Или рапиру. Путаюсь я в вашей классификации. Если сильно интересуешься, могу и тебе показать.

— Не надо, — Катрин допила чай, выковыряла из стакана кружок лимона, сунула в рот. — Хорошо, надо переносить.

— Так беремся!

В коридоре выяснилось, что вождь тяжел.

— Странно, — прокряхтела оборотень. — Не такой уж он габаритный.

— Гений, они вообще на вес золота, что и сказывается, — предположила Катрин.

— Не остри! Мне и так кажется, что преступление перед историей вершим. Со мной такая мнительность, кстати, крайне редко случается. Несем в соседнюю квартиру, а то на ступеньках еще уроним. Что будет непростительно!

На тускло освещенной лестничной клетке оборотень, придерживая ноги вождя, отыскала в своих многочисленных карманах связку ключей и отперла противоположную дверь. Пахло оттуда действительно духами и пудрой.

— Прямо и направо. Там кабинет, все же поприличнее.

Ильича уложили на софу, Лоуд нашарила выключатель настольной лампы.

— Это что, нарочно? — спросила Катрин, глядя на мягкий свет под зеленым абажуром.

— Мода, и ничего более, — оборотень укрыла спящего пледом. Вождь повернулся на бок, отчетливо пробормотал «это шаг вперед, потому что революцию делают не лица, а партии»^[26] и уютно засопел.

— И во сне работает, — вздохнула Лоуд. — Вот честно, меня раздирают противоречия. С одной стороны, мы творим непростительные антиисторические глупости, с другой стороны вдруг его какой снайпер у Смольного встретит? Или мина в кабинете? От этих шмондюков всего можно ожидать. Что для истории более ценно: личное присутствие Ильича или его безопасность?

— Да чего там, пусть отдохнет. Ему еще работать и работать. Да и тебе, в смысле нам, не будет мешать историю… рихтовать.

— Что ж, верно. Когда-то нужно и на себя ответственность брать, — признала товарищ Островитянская. — Пошли.

— Слушай, а если явятся «временные» по наводке и начнут соседние квартиры обыскивать?

— Хорошо же если придут. Ты их на лестнице положишь. Бах-бах-бах, а-а! Бах-бах-бух! Ты бомбы с собой взяла?

— Нет. А с какой стати у тебя вдруг такая тяга к пиротехнике и огневым контактам?

— Шучу. Если придут в ближайшее время, то план будет несколько иной, — Лоуд глянула на часики. — Если, конечно, успеем провернуть операцию за пару часов. Я как раз хотела тебе рассказать…

Специализированный чай Катрин вылила в раковину, тщательно помыла стакан. Налила себе в другой, уже остывший. Зато пряники были хороши — напарница не поленилась, принесла свежайших глорских.

— Идут! — высунулась из коридора репетировавшая перед зеркалом Лоуд. — Не волнуйся, сестру милосердия они вряд ли тронут. Разве что лапнет кто ненароком.

— Я не волнуюсь, — Катрин со вздохом положила надкусанный пряник.

— Вот если с ними и твой знакомец приперся, тогда, конечно, волнуйся, — напомнила оборотень. — Впрочем, что я тебя учить буду. Так, я пошла на позицию…

От входной двери донесся тихий скрежет и поскрипывание — похоже, дверь пытались открыть отмычкой. Весьма неумело.

— Кто там? — выдержав паузу, окликнула Катрин. — Не смейте хулиганить! Я буду звать на помощь!

— Открывайте! — приказали из-за двери. — Или мы взломаем дверь!

— Да как вы смеете?! — ужаснулась шпионка. — Грабители, негодяи, мазурики!

— Это не грабеж, мадмуазель, — подумав, сообщил голос. — Откройте, мы все объясним. Обещаю, лично вам ничего не грозит.

— Как вам не стыдно! Я же слышу, вы приличный, воспитанный человек, и ломитесь в чужие двери, — воззвала к совести пришельцев Катрин.

— Сударыне, отпирайте без разговоров, — посоветовал другой, жесткий голос. — Будет хуже!

В дверь не на шутку бахнули ногой.

— Прекратите, здесь же больной человек! — взвизгнула шпионка. — Боже мой, какой ужас!

— Открывай, профурсетка, — зарычали за дверью и грохнули с новой силой.

— Сейчас, о, господи, сейчас, — Катрин накинула цепочку и отперла дверь.

На нее смотрели четыре револьверных ствола.

— Господа, вы звери! — с грустью сообщила Катрин.

За дверью молчали — присутствие в квартире сестры милосердия — еще достаточно молодой и весьма-весьма привлекательной — оказалось сюрпризом.

— Что вам угодно? — холодно спросила ряженая медработница.

— Мадемуазель, будьте любезны, снять цепочку и впустить нас, — сказал офицер, тактично отводя ствол своего «нагана» в сторону.

— Вы не имеете никакого права…

— Дверь открой, коза! — зарычал плечистый человек постарше.

— А вы, сударь, вообще кабан, — огрызнулась Катрин, снимая цепочку. — Что ж, вынуждена уступить грубой силе.

Да, куртуазности в падшем Петербурге осталось очень мало — мгновенно оттеснили, едва не прищемили к стене дверью.

— Где он?! Говорите! — сверкал глазами высокий поручик.

— Кто?

— Ульянов-Ленин!

— В гостиной. Но господа, он тяжело болен!

Прямо сразу засочувстовали, как же, — кинулись, размахивая оружием в освещенную комнату, забыв о напуганной даме. Даже как-то обидно.

Катрин пошла следом.

Ульянов-Ленин лежал под одеялом — почему-то лоскутным, в прогрессивном стиле пэчворк, и действительно выглядел неважно. Бледный как мел, с компрессом на лбу. Глаза закрыты, нос острый, но бородка и усы на месте. Просто показательный Л-Ленин. Пришельцы — между прочим, все при погонах, как в доброе старое время, в замешательстве смотрели на главного большевика.

— Катенька, кто здесь? — слабым голосом, не открывая глаз, спросил больной.

— Не знаю, какие-то офицеры. Хамски вломились и молчат, — пояснила Катрин. — Господа, кто вы и что вам угодно?

Группа оторвалась от лицезрения лежащего и глянула на нее. Вообще-то шпионка сознавала, что выглядит не очень достоверно: крест на груди слишком красный, платье чересчур приталено, передник кокетлив, а косынка вопиюще белая. Фальшивкой смотрится. С другой стороны, вождь очень убедительный, может и проскочит шпионский тандем?

— Мы — «Офицерская добровольческая дружина имени царевны-мученицы Анастасии», — уже достаточно спокойно сказал широкоплечий подполковник. — Господин Ульянов, вы арестованы!

— На каком основании? — приоткрывая один глаз, поинтересовался лежащий.

— На основании распоряжения министра юстиции, — сквозь зубы пояснил подполковник. — Собирайтесь.

— Что ж, вы могли бы не беспокоиться, через день-два я бы сам пришел в суд. Проклятая гипертония. Катенька, где мои башмаки?

— Владимир Ильич, я вас не пущу! — ахнула Катрин. — У вас постельный режим, вам нельзя.

— Увы, эти господа не успокоятся, пока меня не доконают, — вождь с трудом сел на диване.

— Господа, но так же нельзя! — заломила руки шпионка. — Он же серьезно болен, взгляните сами.

— Действительно, нездоров. Но мы вынуждены его забрать, — сказал капитан, глядя отчего-то не на больного, а на выразительную сестру милосердия. — Не беспокойтесь, у нас две пролетки, доставим с удобством. А в Зимнем есть отличные врачи, помогут.

— В Зимний? — слегка оживился л-Ильич, кутаясь в свое пестрое одеяло. — Э-хе-хе, а Зимний это кстати. Давно нам пора объясниться напрямую с Александром Федоровичем. Катенька, так где башмаки?

— Я еду с вами, Владимир Ильич! — решительно заявила Катрин, доставая приготовленные башмаки. — И не спорьте, господа! Я выполняю свой долг, больному в любой момент может понадобиться инъекция, и вообще я буду визжать в знак протеста!

— Давайте без истерик, — морщась, попросил подполковник. — Хотите ехать с этим… субъектом, езжайте. Поместимся. Только без шума и фокусов.

— Тогда позвольте нам одеться, — потребовала Катрин. — Больной определенно не выпрыгнет в окно и не спустится по водосточной трубе.

Офицерская группа захвата тактично вышла из гостиной, но дверь оставила приоткрытой.

…- Подальше засовывай, подальше, — шипел Л-Ленин.

— Так он их так вообще не найдет, — Катрин запихнула ботинки дальше под диван.

— Чего это не найдет? Принижаешь ты способности Ильича. И не смотри так на офицеров, не наводи их на отвлекающие мысли, нам ехать нужно.

Вообще ситуация с башмаками оказалась в операции чуть ли не самой труднорешаемой. Для правдоподобности больной должен был непременно обуваться и вообще повозиться, а отдельные от иллюзий утепленные кроссовки Лоуд произвели бы на гостей странное впечатление. Пришлось позаимствовать подлинные ленинские ботинки, но их требовалось непременно оставить на месте — судьба революции с разутым вождем вообще непредсказуема.

— Мы готовы! — сообщила Катрин.

Арестованного под руки сводили по лестнице, Катрин придерживала на его плечах одеяло, а Л-Ильич мстительно вис на локтях конвоиров и волочил ноги. Впрочем, талантов у Лоуд хватало, но все они были легковесные — офицеры волокли ее без труда.

Подвели пролетки, подсадили арестанта.

— С богом, товарищи! — видимо, слегка бредя, сказал вождь и плотнее закутался в одеяло — оно было настоящим, не иллюзорным, но откуда, собственно, взялось, Катрин так и не поняла. Переполненный экипаж тронулся: больного с сестрицей охраняли двое офицеров, револьверы так и не убравшие. Да и извозчик, судя по идеальной выбритости, не совсем настоящий, поглядывал с угрозой.

— На прохладе мне даже лучше, — поведал арестованный. — Господа, простите за любопытство, а почему вы «Дружина имени царевны-мученицы Анастасии»? Разве несчастная девица… того? Тело нашли? Или догадки-версии?

— Вам виднее, «товарищ Ленин», — с омерзением процедил подполковник. — Я бы вас вообще пристрелил как собаку. Под забором.

— Нет уж, батенька, вы постойте. «Как собаку», дело нехитрое, это каждый может. Вы мне растолкуйте про царевен. Признаться, я настойчиво обращался к тобольским и екатеринбургским товарищам, просил отыскать, и непременно, непременно! представить царскую семью волнующемуся народу. В этом деле не должно быть темных пятен!

— Лжете, Ульянов, — мрачно сказал капитан. — Ваше же революционные товарищи и утопили царскую семью. Есть этому преступлению свидетели. Лжете и нагло.

— Я лгу?! Мы, социал-демократы про царевен не лгали, и лгать не будем! Знаете ли вы, батенька, что есть следы царевен, есть. Жив ваш Николай с семейством.

— И где же тогда государь император? — слегка оторопев, спросил капитан.

— Проявляет свойственную ему нерешительность, — пояснил Л-Ленин. — Вы же его знаете. «Я отрекся, я не желаю, я не нужен России, идите к чертту». Трудно его винить, всерьез обижен человек. Как понимаете, я далеко не сторонник Николая Кровавого, но понять его могу. Отверг самодержца народ. И армия, кстати, тоже отвергла.

— Значит, это мы во всем виноваты? — с яростью уточнил подполковник.

— Я этого не говорил. Вины с царя и с его бездарного правительства, естественно, не снимаю. Временные тоже хороши — архитупейшая братия! Но и оппозиция не сделала всего возможного. Что ж, будем исправляться, брать власть и исправляться. Но и вы, господин подполковник, вы безгрешны? На подступах к Берлину или Вене стоит наша армия?

Катрин крепко пихнула л-вождя, которого начало заносить.

— Я, конечно, не лично о вас, подполковник, — сдала назад Лоуд. — Я о наших общих недоработках. Думаете, нам, большевикам так уж хочется всю ответственность за страну брать на себя? Вы послушайте наших товарищей по партии, послушайте — нерешительность, шатания и откровенная робость не обошли и наши ряды. Такие шм… шаманы, особенно в эсерах. А все эти каменевы-зиновьевы?! Тьфу, опять у меня голова заболела. Как некстати эта гипертония. А что там у вас? Как Керенский? Здоров ли?…

Нужно признать, пути отхода офицерская группа продумала, пусть в окружную, но быстро докатили до Дворцового моста. Зимний едва светился, низко нависало черное как чернила двоечника, небо. Где-то вновь перестукивались винтовочные выстрелы, выдал короткую очередь пулемет, к счастью, увял. Маузер давил в поясницу шпионки, хорошо хоть конвоиры с другой стороны сидят. Видят боги, добром эта авантюра не кончится…