Оленин, машину!

Глава 34

Когда подошли, я рекомендовал лейтенанту, — он же в этих делах неопытный ещё, — выставить боевое охранение. Но оказалось, командир отделения сержант Антон Жилин, — тот самый, коренастый, с которым не успели мы как следует познакомиться, — уже всё сделал. Следак поблагодарил его. Потом Пивченко доложил о состоянии техники. Виллис, как оказалось, получил не так много, но после беглого осмотра выяснилось, что лобовое стекло пришлось снять и выбросить — пули японского пулемёта изрядно его попортили. Металлическая рама держалась крепко, но для движения это было уже не важно. Кто-то из бойцов предложил замотать половину проёма брезентом, чтобы командиру было ехать удобнее — не так лупит ветер в лицо.

«Прогиб засчитан», — подумал я с улыбкой, но вслух этого не сказал.

В общем, решили оставить как есть. Теперь хотя бы ничего не мешает обзору. Правда, и всё, что будет лететь спереди, — всё моё и следака. Ничего, придётся привыкнуть.

Студебекеру досталось сильнее. Пробитый радиатор сразу стал причиной проблем — вода вытекла, и проехать в таком состоянии машина далеко не могла. Перегреется движок, заклинит, и всё, считай, нет у нас грузовика. Ему в таком состоянии только капиталка поможет. А кто наше задание выполнять станет? Или же придётся нам полсотни километров пешком мотать. За двое суток не управимся.

Решили ремонтировать на месте. Вытащили инструмент, который умница Никифор, как оказалось, приволок с собой в небольшом потрёпанном чемодане. Радиатор нужно было снять, а это значило открутить болты, которые, как назло, заржавели и подклинили. Кое-как справились с помощью гаечного ключа, замотав тряпку вокруг рукоятки для лучшего сцепления. Один из солдат залез под капот, помогая удерживать радиатор, пока двое других откручивали крепления.

Когда его наконец сняли, стало видно, где образовалась пробоина. Пуля пробила несколько сот радиаторных сот, и нормальный ремонт тут был бы невозможен без замены, но такой роскоши в полевых условиях нет. Решили заколхозить. Для начала промыли пробитую часть водой, чтобы удалить грязь. Затем взяли жестяную пластину, которую на скорую руку вырезали из старого бидона, — нашёлся он, как ни странно, в японском окопе, — и подогнали её по размеру отверстия. Чтобы заплатка крепче держалась, применили пайку, используя горелку и куски припоя, которые нашлись у хозяйственного и запасливого Пивченко.

После этого тщательно обмотали повреждённое место проволокой, затянув её как можно туже, и сверху для надёжности залепили всё изолентой. Выглядело кустарно, но в этих условиях это был единственный способ хоть как-то поддержать машину на ходу. Осталось долить воды в радиатор, проверили шланги и крепления.

Закончив с этим, завели двигатель. Первое время все стояли, напряжённо глядя на радиатор, ожидая, что вода снова начнёт сочиться, но всё оказалось на удивление надёжным. Студер был готов продолжать путь, хотя никто не сомневался, что такой ремонт надолго не продержится.

Мы закончили ремонт наспех, понимая, что надёжность машин теперь под большим вопросом, но выбора не было. Сразу после того, как студебекер удалось запустить, мы с лейтенантом переглянулись — пора двигаться дальше. Я забрался за руль, предварительно проверив ручные тормоза и сцепление. Тачка выглядела, как после боевого крещения — без лобового стекла, вся в грязи, с потрёпанными крыльями. Ранения машин мне всегда напоминали ранения людей — видишь, как техника теряет силы, но продолжаешь надеяться, что до конца боя доживёт.

— Всё, поехали, — сказал я и добавил мысленно: «С Богом!» Не знаю, как тут насчёт религии, да и сам я вроде бы не слишком привержен всем этим верованиям. Но всё-таки хочется иногда, чтобы твои действия имели смысл в общем течении времени, а не просто ограничивались рамками жизни, за которыми всё: был человек, и нет. Разложился на молекулы, никто и не вспомнит через полста лет.

Мы тронулись с места, сначала медленно, опасаясь новых повреждений и наблюдая, как тяжело перегруженный студебекер покачивается на неровной мокрой дороге, потом понемногу набирали скорость. Капли дождя, словно иглы, били в лицо, пока я старался сосредоточиться на том, что впереди. Нас, судя по карте, ждала китайская деревня, но сейчас важнее было не нарваться на засаду.

Двигались осторожно. Фары выключены, двигатели рычали глухо, как будто в каждом из них осталось не так уж много жизни. Пыль оседала на одежде, и серое небо только усиливало ощущение тревоги. Спереди дорога уходила в холмы, через которые могла вести любая тропа — идеальные места для засады. Уши, как локаторы, были настроены на малейшие звуки. Любой шум в лесу, скрип телеги или голос, ржание лошади или хруст ветки могли стать первыми сигналами опасности.

Каждый небольшой поворот заставлял нас напрягаться — кто знает, что ждёт за очередным холмом? Японцы своих не пожалели, прирезали, как двух бесполезных зверей. Страшно подумать, какая судьба нас ожидает. Те двое солдат ничего не могли рассказать диверсантам о передвижении советских войск. Они в перестрелку-то по глупости угодили. Просидели бы тихо, подождали, пока мы проедем, а потом двинулись к своим. Так нет же, начали шмалять. Вот и поплатились. Если же ДРГ нас сцапает…

Лейтенант, сидевший рядом, не сводил глаз с края дороги, а его автомат лежал на коленях, готовый к бою. Никто не говорил. Сами колёса, касаясь мокрой земли, словно взяли на себя разговор — тихое, приглушённое чавканье было единственным, что сопровождало нас в этой напряжённой поездке.

Постепенно деревья по краям дороги начали редеть, и вдалеке стали видны первые покосившиеся крыши деревенских домишек. Ветер донёс запах дыма, что добавило к происходящему нехорошее предчувствие. Я сжал руль сильнее, не ослабляя внимания. Следак приказал остановиться, не доезжая выезда из леса. Слишком опасно сразу оказываться на открытом пространстве. Будь у нас машины в порядке, да дорога сухой, могли бы рвануть и скрыться, отстреливаясь. В нашем положении это невозможно.

Мы с лейтенантом выбрались из виллиса и, скользя по грязи, прошли дальше, на небольшую возвышенность. Жилин с отделением остались охранять технику. Прикрываясь кустарником, стали осматривать лежащий впереди населённый пункт. На карте он был обозначен таким названием, что я даже не стал запоминать — язык сломать можно.

Глядя на то, как живут китайские крестьяне, даже взгрустнул. От деревеньки веяло беспросветной нищетой. Дома, выстроенные из глины и тростника, из-за гнусной сырой погоды казались давно заброшенными. Крыши, покрытые рисовой соломой, промокли и склонились под весом воды. Мы долго вслушивались, но везде, куда ни обрати внимание, царила полная тишина. Улочки представляли собой грязные узкие проходы, покрытые толстым слоем жидкой грязи, в которой застыла вода. Лужи заполнили всё свободное пространство, создавая маленькие зеркала, и в них дрожали на ветру, как в кривом зеркале, серое небо и строения.

Несмотря на то что дождь недавно закончился, в воздухе ещё висел запах сырости и гнили. Почти все дома стояли пустыми, окна часто не имели стёкол, только тёмные проёмы, смотрящие пустыми глазницами. Вокруг не было видно ни одного человека. Возможно, все жители успели убежать в тайгу, как только услышали приближение машин. А может, японцы их уничтожили или угнали дальше, когда отступали. Весь этот разрозненный и заброшенный вид создавал ощущение, что деревня была покинута или просто переживала момент затишья перед бурей.

Перед нами раскинулась печальная картина — никакого движения, никаких звуков, только дождь и слякоть, которые словно поглотили всё живое. Ни собака не залает, ни курица не прокудахчет, ни корова не замычит. На память пришла белорусская деревня, в которую мы вошли в конце июня 1944 года. Глазами Алексея Оленина я увидел то, что оставили после себя фашисты, когда отступали в панике.

Перед нашими глазами предстала ужасная картина. Белорусская деревня, когда-то живая и полная жизни, теперь лежала в руинах, напоминание о недавнем кошмаре. Нацисты оставили на этом месте только следы разрушений и горя. Вместо стен и крыш теперь лишь пепел и обгорелые остатки деревянных конструкций. Обгоревшие балки, перекладины и куски черного, обугленного дерева валялись повсюду, как напоминание о недавнем аду, развернувшемся здесь. Всё, что ещё возвышалось — это чёрные от копоти печи. Пространство вокруг было пронизано едким дымом, который до сих пор поднимался от руин. Здесь не было ни звуков, ни движения. Всё скорбно молчало.

Я помотал головой, стараясь прогнать тяжёлые мысли. С ними много не навоюешь.

— Лейтенант, как насчёт того, чтобы сначала отправить разведку? — предложил я. — Разделимся на две группы и прочешем её. Ну, или попробуем проехать вдоль края и посмотреть, что к чему.

Добролюбов задумался, а затем сказал:

— Идеи хорошие. Но, думаю, лучше послать разведку. Кому-то нужно будет проверить деревню потихоньку, пока мы останемся на месте. Что думаешь, Жилин?

Я и не заметил, как к нам подошёл, крадучись, сержант. Тоже стало интересно поучаствовать в обсуждении.

— Согласен, товарищ лейтенант. Если начнём с разведки, это будет безопаснее. Мы можем послать двоих человек, чтобы они поглядели, есть ли в деревне японцы. Как только разведают обстановку, сможем решить, как дальше.

— Значит, выберем пару самых опытных, — подтвердил Добролюбов. — Кто-то из твоих готов рискнуть?

Жилин задумался на мгновение, затем предложил:

— Я бы предложил взять с собой Марченко и Прокопова. Они у нас самые опытные. Из дивизионной разведки перешли в СМЕРШ.

— Согласен, — кивнул Добролюбов. — Тогда пусть готовятся. Будем ждать здесь, пока вернутся с информацией.

Марченко и Прокопов, получив указания командира отделения, быстро приготовились и выдвинулись в сторону деревни. Мы остались с Добролюбовым на месте, наблюдая и проверяя, нет ли подозрительных телодвижений. Глядя, как бойцы перемешаются от одной фанзе к другой, я поймал себя на мысли, что хочу оказаться там, рядом с ними. Всё-таки опыт есть, потому и хотелось помочь парням. Но нельзя. Не то чтобы я ощущал себя таким незаменимым. Просто чувствовал ответственность за лейтенанта. Мне вроде как поручили его не только сопровождать, но и охранять.

Пока Добролюбов наблюдал в бинокль, я сканировал окрестности. Тот, кто убил двоих солдат, наверняка мог следить за нашими перемещениями. Он уже догадался, видимо, что наш маленький отряд на дороге не просто так оказался. Что наша задача — отыскать и уничтожить диверсантов. Но вот вопрос: почему всё-таки они не напали на нас? Окружить и перебить на таёжной дороге, с которой деваться некуда — проще простого. Да хоть гранатами забросать.

Они этого не сделали. «Значит, скорее всего, действовал кто-то один. Уж не тот ли это Кейдзо Такеми — завербованный нами высокопоставленный чиновник в Госсовете Маньчжоу-Го, который решил, что мы его сдали с потрохами? Но чего он тут рыщет? Жену пытается спасти? Так её давно уже наверняка в штаб фронта отправили или ещё куда подальше. В таком случае Кейдзо не тут надо ошиваться, а двигаться вглубь советской территории. Но сделать этого он не может, видимо. Отловят. Значит, ему нужен аргумент для торговли!» — думаю, не забывая следить за окрестностями.

Вскоре Добролюбов позвал меня подойти.

— Кажется, в деревне никого, — сказал он.