Дороти Лимон…
Эту совсем молоденькую девушку можно было бы назвать хорошенькой, но только не сейчас. Правый глаз почти совсем заплыл, на щеке кровоточили свежие ссадины, а губы рассек тот же удар, которым ей выбили три зуба.
Она с трудом проковыляла в комнату для очных ставок, поддерживаемая женщиной-констеблем, — жалкая, изломанная фигурка. На ее плечи кто-то накинул одеяло, чтобы скрыть изорванное платье. Миллер и Брэди сидели на скамье в дальнем конце комнаты, и Брэди увидел ее первым. Он похлопал своего товарища по плечу, Миллер загасил сигарету и поднялся навстречу девушке.
Он задержался, рассматривая ее с некоторой клинической бесстрастностью, и девушка съежилась, невольно отстраняясь от этого странного молодого человека с бледным лицом и глазами, которые, казалось, прожигали насквозь.
Сержант Николас Миллер очень устал — больше, чем обычно. За те десять часов, которые он провел на дежурстве, ему пришлось работать как следователю при двух ночных кражах со взломом, попытке проникновения на фабрику и пьяной драке на улице при закрытии пивной у рынка. Молодого парня, участвовавшего в ней, так полоснули по лицу, что ему придется, скорее всего, лишиться правого глаза. И почти сразу же — дикий случай жестокости по отношению к детям, когда потребовалось вместе с инспектором службы по защите детей насильно войти в квартиру дома у доков. Там они и обнаружили троих ребятишек, сбившихся в кучу, словно звереныши, почти голых, со следами длительного недоедания. Они возились в собственных отбросах в комнате без окон, похожей на ящик, где воняло как в свинарнике.
А теперь еще и это. Не так легко вызвать в себе сочувствие в пять утра такого хмурого февральского утра, но девушка очень страдала, и на лице ее был написан ужас. Он улыбнулся, и его словно подменили, теперь его глаза излучали тепло; девушка не удержалась, и слезы хлынули из ее глаз.
— Все в порядке, — успокоил он. — Все будет хорошо. Еще пара минут — и мы с этим покончим. — Он повернулся к констеблю Брэди: — Давайте их сюда, Джек!
Брэди кивнул и нажал красную кнопку на маленькой панели управления в стене. Резкий белый свет залил помост в другом конце комнаты. Мгновение спустя появились шестеро мужчин в сопровождении двух констеблей, которые выстроили их в шеренгу.
Миллер мягко взял девушку за руку и, прежде чем заговорил, почувствовал, как она вся задрожала. Она с трудом подняла правую руку, указывая на задержанного, стоявшего первым, — здоровенного детину с уродливым шрамом на правой щеке. Она попыталась что-то сказать, но у нее перехватило горло, и, теряя сознание, она оперлась на Миллера.
Он крепко прижал ее к груди и посмотрел на помост.
— О’кей, Мацек, так, значит, это ты.
Кряжистый, весом в двести пятьдесят фунтов ирландец, с кулаками, твердыми как камень, констебль Джек Брэди двадцать пять лет служил в полиции. Четверть века возни с человеческими пороками во всех их проявлениях, ежедневные встречи с грязью, мерзостью, вырождением человеческого духа сделали его грубым и озлобленным человеком, который уже ни во что не верил. Но потом с ним произошла любопытная метаморфоза. Как-то группа негодяев, которые теперь все вместе отбывают двадцатипятилетний срок в одной из тюрем ее величества, спустили его с лестницы, да так, что он сломал ногу в двух местах и проломил череп, и оставили умирать на глухой улице.
Многие от такой травмы наверняка бы умерли, но только не Джек Брэди. Уже и священника призвали, и отходную молитву прочитали, но все же хирурги, терапевты и медицинские сестры победили, и через три месяца он вернулся на службу, но только с чуть заметной хромотой на левую ногу.
Вернулся вроде таким же, но совсем другим. Заметили, что он стал более охотно улыбаться. Брэди был по-прежнему исправным полицейским, но, казалось, теперь он стал понимать все по-другому, будто через свои страдания обрел сочувствие к другим.
Девушка с трудом поставила подпись внизу листа под напечатанным на машинке текстом, он помог ей подняться на ноги и кивнул женщине-констеблю.
— Теперь у вас все будет хорошо, дорогая. Страшное позади.
Девушка вышла, тихо всхлипывая, а Миллер вошел с телетайпной лентой в руках.
— Не очень-то расточай свои симпатии к ней, Джек. Я только что говорил с криминальным регистрационным отделом. Она там числится. У нее четыре судимости, включая воровство, соучастие в кражах, проникновение в жилища и незаконное хранение наркотиков. В довершение всего она числится в бегах из исправительного дома в Петерхилле с ноября прошлого года.
Он с отвращением бросил телетайпный листок на стол.
— Мы определенно должны принимать все это во внимание.
— Но это не может служить оправданием того, что Мацек с ней сделал, — возразил Брэди. — Несмотря ни на что, она все-таки маленькая испуганная девочка.
— Тишина и покой — вот что мне теперь нужно, — заявил Миллер. Он зевнул и потянулся за сигаретой. Но пачка оказалась пустой, и он со вздохом смял ее. — Господи, какая длинная ночь!
Брэди согласно кивнул, раскуривая трубку:
— Ну теперь уже немного осталось.
Открылась дверь, и в сопровождении молодого констебля, проходившего испытательный срок, вошел Мацек. Поляк плюхнулся на один из жестких деревянных стульев у стола, а Миллер обратился к молодому констеблю:
— Мне бы чайку и пачку сигарет. Не посмотрите ли, что там есть у нас в буфете?
Молодой констебль поспешно пошел выполнять просьбу, он считал Миллера своим кумиром. Еще бы, Ник Миллер! У него юридическая степень, и он всего за пять лет службы сумел стать сержантом. Говорили, бизнес его брата позволял ему вести такой образ жизни, какой другим полицейским офицерам и не снился, а он — тут.
Как только дверь закрылась, Миллер обернулся к Мацеку:
— Ну теперь ты, подонок. Приступим к делу.
— А мне нечего сказать, — тупо ответил Мацек.
Брэди резко рассмеялся, и наступила тишина.
Мацек украдкой взглянул на Миллера, который внимательно рассматривал ногти, а потом с безнадежностью признался:
— Ну хорошо, я ее немного стукнул. Проклятая маленькая шлюха. Сама напросилась.
— Почему стукнул? — требовательно спросил Брэди.
— Я взял ее в свой дом, — ответил Мацек. — Дал ей кров и еду, дал все лучшее, что имел. И застукал ее, когда она в два часа ночи обшаривала мой бумажник, забирая часы и все ценное, что попадало ей под руку. И что бы вы сделали на моем месте?
Он выглядел искренне обиженным, и Миллер взял в руки заявление девушки.
— Она утверждает здесь, что вы жили вместе целых пять недель.
Мацек с готовностью кивнул:
— Я же дал ей все лучшее, что имел.
— А как насчет мужчин?
— Каких мужчин?
— Тех самых, которых ты приводил к себе каждую ночь. Мужчин, которые звонили, когда им требовалась женщина.
— Извините меня, — возмутился Мацек. — Разве я похож на сводника?
— Не вынуждай меня отвечать на этот вопрос, — напрягся Миллер. — Ты последние две недели держал девушку под замком. Когда она больше не выдержала, ты избил ее и вышвырнул вон.
— Попробуйте доказать.
— А мне и не надо доказывать. Ты же сказал, что жил с ней как муж с женой.
— Ну и что из этого? У нас ведь свободная страна.
— Но ей только пятнадцать.
Лицо Мацека сразу же стало серым.
— Не может быть.
— Да нет, так и есть. У меня ее личная карточка.
Мацек в отчаянии повернулся к Брэди:
— Но она не сказала мне.
— Какой жестокий мир, правда, Мацек? — усмехнулся Брэди.
Но поляк уже сумел обрести самообладание.
— Требую адвоката.
— Собираешься сделать заявление? — спросил Миллер.
Мацек зло посмотрел на него через стол:
— Вы что, обалдели?
Миллер кивнул:
— Отлично. Джек, забирайте его вниз и оформляйте. Запишите ему похищение несовершеннолетней и изнасилование. Если нам немного повезет, он загремит на семь лет.
Мацек сидел и с ужасом смотрел на него, но тут на его плечи опустилась железная рука Брэди и сдернула его со стула.
— Ну, пошел, ты!
Мацек заплетающимися ногами вышел из комнаты, а Миллер повернулся к окну и приоткрыл штору. Дождь струился по стеклу, и вдали сквозь серое небо пробивались первые лучи утреннего света. Сзади открылась дверь и появился молодой практикант с подносом, на котором стоял стакан чаю и лежала пачка сигарет.
— За все шесть шиллингов, сержант.
Миллер заплатил ему и сунул сигареты в карман.
— Я раздумал пить чай. Выпейте сами. Я пошел домой. Скажите констеблю Брэди, что позвоню ему во второй половине дня.
Он прошел по тихому коридору, спустился на три марша мраморной лестницы и вышел через качающиеся двери подъезда Таун-Холла. Его машина, зеленый «мини-купер», припаркованная у подножия лестницы, сверкала под дождем вместе с несколькими другими. Он немного задержался около нее, чтобы закурить сигарету.
Было ровно пять тридцать, и улицы в это серое утро казались непривычно пустынными. Самое разумное — сесть в машину, приехать домой и лечь в постель, но он испытывал какое-то беспокойство. Будто бы лежащий перед ним город ждал его. И, поддавшись этому странному порыву, он, чтобы защититься от дождя, поднял воротник своего темно-синего шведского пальто военного покроя и начал пересекать площадь.
Для некоторых людей раннее утро — лучшая часть дня, и Джордж Хэммонд принадлежал как раз к таким. Он служил сторожем у больших шлюзовых ворот, которые сдерживали воды канала, чтобы они не попали вниз, в бассейн реки. Работу начинал в пять сорок пять и в снег, и в дождь, и так более сорока лет. Идя по тихим улицам, он неизменно с удовольствием ощущал утреннюю прохладу.
Джордж задержался, поднявшись на ступеньки моста через реку, и посмотрел вниз, на воду. Отсюда хорошо были видны баржи, на которых возили уголь в верховье реки. Сейчас они сгрудились у старых викторианских доков, словно гигантские акулы.
Сойдя со ступенек моста, он двинулся вдоль берега. Одну секцию угольные баржи забили плотно, и чтобы спрямить себе путь на другую сторону, он решил перейти по ним. Возле борта последней приостановился, оценивая ширину просвета между баржей и пристанью, и прыгнул. С трудом восстановив равновесие и переводя дыхание, глянул в серо-зеленую воду. Снизу на него смотрела женщина. Всю жизнь работая на реке, Джордж Хэммонд и раньше находил утопленников, но никогда не видел такого, как этот. Глаза устремились мимо него в вечность, и по какой-то необъяснимой причине он почувствовал страх.
Повернувшись, старик прошел обратно через реку, взобрался на пристань и побежал вдоль берега.
Ник Миллер только ступил на мост, как с другого его конца появился Хэммонд и оперся на перила, с трудом переводя дыхание.
Миллер бросился к нему:
— Что-нибудь не так?
— Полиция! — задыхаясь, прохрипел Хэммонд. — Мне нужна полиция.
— Вот вы и нашли ее, — твердо ответил Миллер. — Что случилось?
— Там, в воде, девушка, — произнес Хэммонд. — С другой стороны угольной баржи, у пристани.
— Мертвая? — резко спросил Миллер.
Хэммонд кивнул.
— Пришлось мне сломя голову бежать сюда, скажу я вам.
— С той стороны моста есть ночное кафе. Там телефон. Вызовите оттуда патрульную машину и «скорую помощь». А я спущусь и посмотрю, что можно сделать.
Хэммонд кивнул и повернулся, а Миллер быстро спустился по ступенькам и пошел вдоль берега. Дождь перестал, и от воды потянул легкий бриз, так что его пробрал холод, когда он спрыгнул на палубу первой баржи и начал пробираться вперед.
Сначала он не мог найти ее, а потом маленький водоворот втянул в себя плавающий мусор, и она взглянула на него снизу вверх.
Она была красавицей — он даже представить не мог, что бывают такие женщины, — и это казалось самым странным. Тело занесло под сводчатый настил пристани, и теперь течение вынесло его оттуда. Платье и длинные золотые волосы девушки кружились облаком вокруг нее, а глаза и немного приоткрытые губы словно бы удивлялись тому, как легко все это произошло.
Наверху, на мосту, раздался звон колокола патрульного автомобиля, и вдали послышалась сирена приближающейся машины «Скорой помощи». Но он не мог ждать. По какой-то непонятной причине сержант принял случившееся близко к сердцу. И хотя он отличался особой чувствительностью к холоду, снял пальто и пиджак, скинул ботинки, перелез через край и, погрузившись в ледяную воду, поплыл под арку. В этот момент первые лучи утреннего солнца пробились сквозь облака, отражаясь в воде, и, когда он подплыл и прикоснулся к женщине, ему показалось, что она улыбнулась.
В двадцати ярдах справа от него в реку спускалась широкая лестница, он подплыл к ней и, ударившись коленями о гравийное дно, встал на ноги со своей ужасной ношей.
Но сейчас женщина выглядела совсем иначе. Теперь не осталось никаких сомнений в том, что она на самом деле мертва. Он стоял по колено в воде, смотрел на нее сверху вниз, и горло у него перехватило, будто бы он понес личную утрату.
— Почему? — тихо спросил он себя. — Почему?
Но ответа не последовало, да и не могло быть. Когда машина «Скорой помощи» развернулась у моста, он медленно пошел наверх, а женщина покоилась у него на руках, будто спящий ребенок.