Оно того стоит

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Каша

— Что мне хотелось бы действительно знать, так это почему все злодеи, как правило, наделены какими-то недостатками? Как Капитан Крюк! У него нет руки, и сюрприз, сюрприз, он злодей. Одноглазый Вилли. Конечно, у всех остальных плохих пиратов есть деревянная нога. Это похоже на то, как если бы Большой Дядюшка учит людей автоматически полагать, что если у вас отсутствует какая-то часть тела, то очевидно, что вы находитесь на темной стороне силы, только и жаждущей нападения.

Роман ухмыляется, только забавляясь от моего бессвязного потока мыслей.

— Думаю, Дэвиса тоже будут считать злодеем, если он от шока лишится одного яичка.

— О! Он бы стал отличным сумасшедшим Дэви! — слишком восторженно говорю я.

Смех издает парень, который пытался не смеяться над случайной электрошоковой терапией, имевшей место на пляже. Какой парень захочет смеяться над темой поджаренных яиц?

Роман одной рукой держит меня за руку, а другой ведет арендованную машину, когда мы направляемся к дому. Улыбка изгибает мои губы, когда я думаю об устройстве пениса с электрошоком. Цель его дизайна на самом деле интригует, если вы не принимаете во внимание незначительный электрический разряд, разумеется.

— Так ты думаешь, что когда-нибудь осмелишься надеть его?..

— Нет, — говорит Роман, обрывая меня и качая головой, непреклонный в этой позиции. Он слишком быстро узнал, если уже не знал, о чем я собираюсь спросить.

— Но наша последняя ночь вместе уже близко и...

— Нет.

— Его ударило током только от воды, а если...

— Нет.

— Но...

— Нет, — твердо говорит он, глядя на меня без тени юмора, хотя изо всех сил старается не рассмеяться.

Он снова смотрит на дорогу и театрально вздрагивает.

Я имею в виду, мы только что видели, как чей-то пенис отымели до полусмерти, так что я понимаю его сомнения, но…

— Что, если...

— Нет!

— Отлично, — ворчу я, все еще смеясь.

Пока мы едем через город, Джилл лежит под моей правой рукой, которая держит руку Романа, все еще ведя себя как хорошая маленькая умная рука. Я поворачиваюсь на сиденье, потому что Роман не хочет держать руку Джилл, которая заставила меня вытянуть правую руку поперек моего тела для установления столь сладостного контакта. По какой-то причине он не доверяет моей робо-руке.

— Репетиция ужина через несколько часов. Я думал, мы можем просто расслабиться до тех пор, — говорит Роман.

— Расслабиться — это вроде как код для секса, верно? — размышляю я.

Он качает головой.

— Я только что видел член и яйца другого парня. Так что, пожалуй, пока воздержусь от секса.

Пока? Свадьба завтра. Времени больше нет. Было бы слишком странно ожидать, что это зайдет дальше, так как мы оба живем так далеко и не то чтобы хорошо знаем друг друга.

Отлично. Снова в режиме внутренней болтовни.

— Мне нужно заскочить к отцу в номер. Он уезжает сегодня и хотел проверить Джилл в последний раз, чтобы убедиться, что все в порядке, прежде чем он улетит.

Он резко выворачивает руль, а я хмурюсь.

— Куда? — спрашивает он, поворачивая обратно в город.

— Тебе не нужно ехать со мной, — быстро проговариваю я, понимая, что это прозвучало, скорее, как моя просьба.

— Я так хочу.

Мой отец — это три уровня сумасшествия после привычного десятого уровня сумасшествия. То есть, парни обычно не знают, как реагировать на его поведение. Обычно он сходит с ума по какому-нибудь новому изобретению. Папа угрюмый и невысокий, или слишком навязчивый и болтливый.

И... это кажется слишком личным, чтобы отправляться туда с парнем, с которым мне предстоит поразвлечься только сегодня и завтра.

— Но мой отец...

— Ты, похоже, не поняла, что я не проигрываю в спорах? — спрашивает он, и в его голосе слышится искреннее удивление, когда он изгибает бровь.

Выигрывал все споры? Этот нахальный ублюдок. Все верно!

— Так куда? — спрашивает он, когда я открываю рот, чтобы обругать его.

Я начинаю спорить, затем решаю, что это, вероятно, оптимальный способ бросить его. Очевидно, мне все равно придется бросить его завтра. Встреча с отцом обычно приводит к завершению отношений быстрее, чем что-либо еще.

Поэтому я сообщаю ему название отеля и откидываюсь назад, пока он ведет. Роман улыбается, как будто заработал еще один знак отличия. Эта улыбка долго не продержится.

Мы паркуемся у отеля, и Роман следует за мной, когда я направляюсь прямо в номер отца. Он дал мне запасной ключ, и я машинально воспользовалась им.

Самая большая ошибка.

Огромная ошибка.

Ошибка эпических масштабов.

Скрип пластика и отцовская задница, всаживающаяся в пластик, действительно указывают, насколько ужасную ошибку я совершила. Ужас застывает на моем лице, пока мои глаза пытаются охватить то, что я на самом деле вижу, навсегда запечатлевая эту травмирующую сцену в моей памяти.

Я кричу.

Папа кричит.

Роман задыхается.

Папа пытается натянуть на себя одеяло и в процессе сбрасывает куклу с кровати. Да. Я сказала кукла. Пластиковая, надувная кукла. Пластиковая, надувная кукла в натуральную величину. На тумбочке также стоит большой тюбик смазки, чтобы повысить уровень удовлетворенности.

Меня сейчас стошнит.

— Каша! — Папа задыхается, его глаза расширены от ужаса.

Я все еще стою столбом на месте, и дверь все еще широко открыта. Мой взгляд скользит к кукле, красные губы которой сложены в подобие буквы «О», как будто это обязано быть еще более отвратительным. Почти уверена, что на ней настоящая юбка, и она задрана вверх на ее пластиковой талии.

— Ты что, издеваешься?! — огрызаюсь я.

— Я... э-э ... я подожду снаружи, — неловко говорит Роман, выскакивая за дверь и закрывая ее за собой.

Пока, Роман. Было приятно познакомиться. Позаботься о своем пенисе, и пусть он устроит праздничный салют в память обо мне.

Я свирепо смотрю на отца, который, похоже, окончательно сошел с ума.

— Надувная кукла? Нет! — кричу я и содрогаюсь от отвращения.

Папа вытирает пот со лба, и меня снова тошнит. Думаю, он вспотел вместе с дорогой Долли.

— Почему ты не постучала? — спрашивает он требовательно, краснея.

— Почему ты долбишь пластиковую Долли?

— А почему ты здесь?

— У моей новой мачехи есть имя или я просто продолжу называть ее «дорогая Долли»?

— Каша! Ради бога, почему ты ворвалась в мою комнату с каким-то парнем? Кто он такой? Что он скажет по этому поводу?

— Я не думаю, что тебе стоит вспоминать имя господа всуе прямо сейчас. В смысле, тебе настолько одиноко? Могу зарегистрировать тебя на нескольких сайтах знакомств, если это действительно так.

— Каша!

— И в самом деле, почему бы тебе не купить хотя бы одну из тех силиконовых кукол, которые не пищат, как воздушный шарик, когда его скручивают в жирафа или что-то в этом роде?

— Каша, — стонет он, пощипывая переносицу, но при этом не делает попыток раскрыться.

— У нее есть семья? Может быть, надувные животные скучают по ней, пока ты оскверняешь ее тело.

— Ты просто смешна, — раздраженно говорит он.

— Ты считаешь меня смешной, когда это ты трахаешься с распутной двоюродной сестрой Барби?

Он смотрит на меня, и я выгибаю бровь. Это уже слишком. Очевидно, пришло время найти ему кого-то живого, если он достиг подобного уровня отчаяния.

— Почему ты здесь? — спокойно спрашивает он, все еще сжимая одеяло. Его очки съехали набок, но он даже не пытается их поправить.

— Ты сказал, что хочешь еще раз осмотреть Джилл перед отъездом. — Я поднимаю руку. — Но думаю, что с ней все в порядке, и после того, что я только что видела, предпочла бы, чтобы твои руки не касались моей руки.

Он что-то бормочет себе под нос и наконец, поправляет очки.

— Сначала я вымою руки, — предлагает он, как будто от этого последние пятнадцать минут вдруг станут нормальными.

Он двигается так, будто собирается покинуть кровать.

— Нет, спасибо. Я просто возьму Джилл с собой. Я все равно буду дома через несколько дней.

Он пытается спорить, но я выхожу, бросая последний злобный взгляд на неодушевленную мачеху, которую не хочу, и выхожу на улицу. Определенно не так хотела провести свой день. Некоторых вещей дочь никогда не должна видеть, если честно.

Зачем давать мне ключ, если ты планируешь засунуть свой член в фальшивую вагину?

Вздрогнув, выхожу, уже страшась неловкого молчания, которое установится между Романом и мной. В смысле, я знала, что мы закончим наши отношения, но не думала, что так! Мой отец чертовски придурковатый тип, который грубо вторгается со своими вопросами. Конечно, это приводит к окончанию большинства моих отношений с парнями, потому что он странный и люди не знают, как это принимать.

До этого момента он и не подозревал, как далеко зашел в своем отшельничестве.

Теперь Роман будет видеть во мне однорукую цыпочку, которую он трахнул на свадьбе Андерсона, и это закончилось после того, как мой отец поимел скрипучую надувную куклу перед сном.

Моя жизнь должна быть руководством к тому, как превратить свою жизнь в ад под названием «Тысяча и один способ стать социальным изгоем».

Когда я, наконец, добираюсь до парковки, Роман уже в машине, но солнце блестит на стекле ровно настолько, чтобы заслонить от меня выражение отвращения, которое он, вероятно, сейчас испытывает. Я действительно не хочу быть с ним в машине.

Просто будет странно, неловко и ужасно закончить все вот так.

Я могу провести тихую поездку в машине, планируя размещение профиля моего отца на сайты знакомств, прежде чем он купит кольцо дорогой Долли.

Дыши сквозь унижение, Каша. Это была единственная ободряющая речь, которую я произнесла перед тем, как распахнуть дверь и опуститься на сиденье, ни разу не осмелившись бросить взгляд в сторону Романа.

Он молчит, и я тоже молчу, и это молчание душит его, когда тот задом отъезжает от отеля и едет обратно к дому.

По крайней мере, парень дождался меня, а не оставил здесь, чтобы вызвать такси.

Найти правильные слова кажется невозможным. Как вы собираетесь извиниться перед парнем за то, что сделали его случайным свидетелем-вуайеристом плотских утех твоего отца с писклявым куском пластика?

Как только открываю рот, чтобы произнести самое странное извинение из всех, он взрывается смехом. Я поворачиваюсь к нему, чтобы увидеть слезы, струящиеся из его глаз, когда он теряет свое самообладание, смеясь так сильно, что ему приходится прижаться к плечу, чтобы не удариться.

Я зачарованно наблюдаю, как он сгибается пополам, прижимаясь головой к рулю, а его тело сотрясается от бурного смеха. Не знаю, что и сказать.

— Какого черта? — спрашиваю я, чувствуя, как заразительный смех заставляет и меня хихикать против моей воли, проникая в каждую клеточку моего тела.

— Это... я видел его задницу ... раньше его лица... Такого никогда не случалось прежде, — выдыхает он сквозь безжалостный хохот.

— Серьезно? — спрашиваю, смеясь так же сильно, как и он, потому что невозможно не рассмеяться, когда слышишь, как кто-то другой смеется так безудержно.

— Но твое лицо, — продолжает он, вытирая слезы, не в силах вымолвить ни слова. — Только посмотри на свое лицо.

Совсем не так, как я себе его представляла. В моей предыдущей версии не было ни капли смеха.

Теперь у меня болят бока, и я пытаюсь отдышаться, когда его смех постепенно стихает, позволяя и мне отдышаться.

Мы сидим здесь, тихо посмеиваясь и глядя друг на друга. Он одаривает меня улыбкой и качает головой.

— Твоя жизнь гораздо интереснее моей, — наконец говорит он, тоскливо вздыхая и заводя машину.

— Ты находишь ее интересной?

— Ты только что отчитала отца за то, что он трахнул надувную куклу, после того как вломилась к нему, чтобы он проверил твою руку, просто чтобы убедиться, что она не попытается приставать к тебе снова. Последний разговор, который состоялся у меня с моими родителями был о погоде. Это все, о чем мы можем говорить друг с другом. Так что да, я называю ее интересной.

Как он умудряется произносить нечто столь нелепо унизительное так эксцентрично и бодро?

Проверив движение, он выезжает на дорогу, не переставая ухмыляться.

— Тебе не показалось это чересчур? Я имею в виду... тебе это было не отвратно? — спрашиваю я и морщусь. Боже, это звучит чертовски странно.

— Я сейчас не в том настроении, чтобы раздевать тебя догола, но это уже было решено после того, как утром увидел покачивающиеся причиндалы Дэвиса. Что касается твоего отца... это определенно самое безумное знакомство, но послушай, цыпочки ведь покупают вибраторы. Парень устает от своей руки, и я думаю, что это было давно решено для него.

— Вибраторы и надувные куклы совсем не одно и то же.

— Двойные стандарты, — ухмыляется он.

— У вибраторов нет лиц!

Он пожимает плечами, все еще улыбаясь.

— Официально это самый странный разговор в моей жизни, — ворчу я себе под нос.

— Самый интересный, — говорит он, словно поправляя меня.

— Наши определения интересного не совпадают.

— Потому что твоя жизнь гораздо интереснее моей, — повторяет он.

Закатив глаза, я стараюсь не улыбаться. Это не должно звучать как комплимент, но похоже, что это именно он. И я не знаю, как относиться к комплиментам по таким причинам.

— Куда мы направляемся? — спрашиваю, когда мы проезжаем мимо дома.

— На территории твоих родителей есть тихое, уединенное озеро, которое отлично подходит для того, чтобы немного «расслабиться», как я уже говорил тебе ранее. Может быть, ты уделишь мне немного времени, чтобы рассказать, каково это — быть Кашей Дженсен.

— Не было никаких других фиаско с надувными куклами, если ты об этом. Такое было впервые.

Он смеется себе под нос, пока едет по дороге, которую раньше не замечала. Я не была здесь много лет, а когда жила тут, все время дулась или делала типичные бунтарские подростковые вещи.

Окидываю взглядом окрестности и улыбаюсь, когда вижу, что это не самое живописное, если не сказать банальное, озеро на свете. На самом деле это скорее пруд, но я не разрушаю иллюзию для Романа, когда он выходит из машины.

С одной стороны возвышается огромный холм, и он берет меня за руку, чтобы отвести к нему, направляясь к беседке, которая стоит на вершине. Наши пальцы остаются сцепленными, и я игнорирую все девчачьи чувства, которые атакуют мое сердце.

Определенно бабочки порхают.

Как только мы подходим к беседке, он жестом приглашает меня сесть, и я сажусь, не зная, что сказать. Роман садится рядом и обнимает меня за плечи, как будто это самая естественная вещь на свете.

Тепло разливается в моей груди, скользя по всему телу, наполняя его спокойствием.

Несколько лебедей грациозно скользят по пруду — в смысле по озеру. Небольшое семейство уток, кажется, мирно сосуществует с ними, хотя они остаются на противоположном конце озера.

— Не могу поверить, что не знала о его существовании, — тихо говорю я, боясь разрушить безмятежное очарование вокруг нас.

Я прислоняюсь к нему, и он целует меня в макушку. Это не простой «порыв».

Ладно, может быть, расстояние, разделяющее нас, сработает? Я имею в виду, если мы оба заинтересованы в том, куда мы можем пойти отсюда дальше.

Не то чтобы я высказывала вслух свои сумасшедшие девчачьи мысли. Он может испугаться, если подумает, что я из тех, кто уже планирует нашу свадьбу или подобное.

— На самом деле эта часть собственности не принадлежала им долгое время, — говорит Роман ровным, расслабленным тоном. Как будто это место просто смывает все напряжение, которое накопилось.

Теперь я полностью понимаю практику дзен!

Всегда было интересно, из-за чего весь этот шум.

Когда безмятежное спокойствие накрывает меня, я начинаю задаваться вопросом, дает ли медитация те же результаты. Если так, то я в деле.

Счастливо вздыхая, я еще немного зарываюсь в бок Романа, наблюдая за милыми утятами, которые встряхивают своими маленькими перьями на хвосте и крякают под мелодию, слышную только им. Его телефон жужжит, разрушая наш маленький пузырь счастья раздражающим звуком, но он игнорирует текстовое сообщение.

— Тебе нужно ответить? — спрашиваю я.

— Не-а. Просто Андерсон дал мне знать, что скоро начнется свадебная фотосессия. Они будут воспроизводить снимки на слайдах с другими фотографиями, пока идет свадьба.

— Где делаются снимки?

— Понятия не имею. Все равно. Я не сдвинусь с этого места, так что они могут делать их без меня. Уверен, они и не заметят моего отсутствия, — говорит он, поднимая мою настоящую руку и целуя ее.

— Это так мило, — возможно, говорю это с мечтательным вздохом.

— М-м, — говорит Роман. — Я думал, ты расскажешь мне побольше о том, каково это быть Кашей Дженсен.

— Рассказывать эту историю было бы слишком неуместно для нашего текущего настроения. Расскажи-ка мне больше о том, каково это — быть Романом Хантом.

Он слегка усмехается, и я впитываю этот звук, как будто могу сохранить его на потом, когда мне понадобится улыбка. Блин, становлюсь сентиментальной.

— Я иду на работу, потом иду домой, потом ем, просматриваю какие-то рабочие файлы, сплю, а потом все сначала.

Я хмурюсь, глядя на него, пока он задумчиво смотрит на озеро.

— А как насчет девушек? Я знаю, что девушек много.

Да, я веду себя скромно, притворяясь, что все в порядке, в то время как втайне жду момента, когда смогу составить мысленный список других женщин, которых мне предстоит убить, чтобы убрать со своего пути. Сокрытие трупов — самая важная часть сговора об убийстве. Эта земля с ее дзен-философией отлично подойдет для захоронения.

Нет, нет. Я не собираюсь никого убивать. Я не настолько сумасшедшая.

— Я работаю там, где работаю сейчас, уже давно. Пришел туда через три дня после окончания колледжа. Чтобы продвинуться по службе, я за все эти годы ни разу не взял отпуск. Поэтому девочки падали к моим ногам крайне редко. Это был первый раз, когда я взял отпуск, и если честно, не знаю, что бы я делал всю неделю, если бы ты не ввалилась в мою комнату и не обвинила меня в извращенских наклонностях.

Легкая улыбка изгибает мои губы, но она исчезает также быстро, когда я осмысливаю то, что он мне только что говорит.

— Это своего рода тоже неуместно под наше настроение. Похоже, у тебя нет жизни.

Он пожимает плечами, все еще глядя на воду, которая простирается довольно далеко внизу.

— Мне казалось, что это приносит удовлетворение.

— Казалось? В прошедшем времени? Что изменилось?

Он откашливается.

— Ты идешь на репетицию? Я вроде как должен, так как я на свадьбе, но... ты идешь с нами? — спрашивает он меня.

Узнаю признаки перевода стрелок, но стараюсь не обращать внимания.

— Зависит от того, насколько сильно моя мать хочет моей смерти. На девичнике я уже попала в ее черный список. Уверена, она уже слышала о мальчишнике. Прибавьте к этому, что Дэвис показывал свое барахло всем после того, как моя лучшая подруга отходила током его яйца... Ну, я вроде как убиваю все ее изощренные замыслы.

Он подавляет смешок и стонет.

— Никогда не видел столько хаоса за неделю.

— Черт побери, по сравнению с тем, что я видела раньше, все это выглядит банально.

— Ты видела больше хаоса, чем на этой неделе? Чушь собачья.

Я откидываюсь назад и поддерживаю Джилл, поднимая на него обе брови в удивлении.

— Ага. Я бедром натолкнулась на машину, и мое бедро включило ее. Доверься мне. Эта девушка знает толк в хаосе.

Почему это звучит так, будто я сейчас хвастаюсь? Потому что я спятила. Вот почему.

Его рот расплывается в улыбке, и я наклоняюсь вперед, не в силах удержаться от поцелуя. Когда его рука скользит по моим волосам, я прижимаюсь к нему еще сильнее. Когда Джилл приземляется ему на бедро, он прерывает поцелуй.

— Черт, нет. Убери Джилл. Мы здесь совсем одни, и...

— Ни слова больше, — объявляю я, немедленно протягивая руку и отстегивая ремни, которыми рука крепится под рубашкой.

После того, что случилось раньше, я не ожидала, что нас снова так быстро притянет друг к другу, и я спешу убедиться, что ощущение момента не исчезнет.

Начинаю возиться, и Роман — мой любимый — срывает мою рубашку через голову, чтобы обеспечить мне оптимальный доступ. Окинув быстрым взглядом пространство, чтобы убедиться, что мы действительно одни, я заканчиваю расстегивать Джилл, снимаю ее и отбрасываю в сторону, как будто она не стоит целого состояния.

Но... Джилл не остается там, куда я ее бросаю. Нет. Джилл начинает скатываться с массивного холма и катится по направлению к озеру.

— Черт! — Роман шипит как раз в тот момент, когда я начинаю догонять Джилл, спотыкаясь на полпути вниз, когда я вижу, что она остановилась прямо перед кромкой воды. Она водонепроницаема, но я все равно не хочу, чтобы ее окунули в пруд, где гадят утки.

Выдохнув, я оборачиваюсь и вижу Романа, согнувшегося пополам и смеющегося так сильно, что он не может остановиться.

— Моя протезная рука, катящаяся вниз по склону, вызвала у тебя приступ хохота? Тебе действительно нужно почаще бывать на людях.

Он качает головой, выпрямляясь, когда берет себя в руки.

— Просто... твою руку зовут Джилл... а Джилл только что скатилась с холма.

— Но, по крайней мере, она не преследовала Джека! Это было бы смешно.

Он смеется, а я закатываю глаза. Я поворачиваюсь и спешу вниз. Как только я наклоняюсь, чтобы схватить руку, внезапно раздается громкий крик, и я взглядом ловлю, как сумасшедшая утка, будто прямиком из ада, следует за мной.

Я кричу и отшатываюсь назад, в то время, как Зловещая Утка бросается на меня, хлопая крыльями, подобно предвестникам смерти. Свистящий звук, который она издают, пугает меня, когда я пытаюсь убежать, но меня дергают назад. Этот демонический урод схватил меня за волосы!

— Отвали от меня! — ору я.

— Сукин ты сын! — Я слышу рык Романа и отчаянно борюсь, пока обезумевшая, бешеная утка тянет меня за волосы, заставляя упасть на землю, пытаясь затащить меня в воду.

Я оглядываюсь и вижу Романа, дерущегося с тремя утками. Да, клевать — это определенно глагол.

Одним рывком я хватаю атакующую меня утку за горло и изо всех сил швыряю ее в воду. Утка издает громкий сердитый звук, от которого у меня мурашки бегут по спине, и я ныряю за Джилл, хватаю ее и бросаюсь к Роману, который все еще сражается, хотя его явно поставили на колени беспощадные пернатые дьяволы.

Я начинаю надевать робо-руку, но одна из Бешеных уток бросается на меня, и я едва успеваю оттолкнуть ее. Вместо этого я размахиваю здоровой рукой, как битой.

— О, теперь вы меня разозлили, — говорю я им, когда начинаю дико размахивать Джилл, пытаясь попасть по той, которая пристала к Роману.

Он откатывается в сторону как раз перед тем, как я почти случайно задеваю его в процессе, и я проклинаю следующую утку, которая нападает на меня, пытаясь ударить клювом мою робо-руку. Да, я сказала «ударить клювом»! Как еще, черт возьми, это называется? Это гораздо хуже, чем клевать.

Роман чертыхается, сражаясь с двумя утками, а я беру на себя двух других. Они поворачивают утиный хвост и убегают, когда я издаю крик баньши, который исходит прямо из чего-то темного и дикого внутри меня, вероятно, того инвалида-злодея, которого я подавляла в себе.

Я преследую их, размахивая рукой, как боевым топором, и останавливаюсь прямо перед тем, как броситься за ними в воду.

Поднимаю глаза и вижу несколько знакомых лиц, в том числе и маму. Ее глаза широко раскрыты от удивления, когда Роман, наконец, заставляет уток отступить. Мы оба тяжело дышим, и я, наверное, никогда не была в таком состоянии.

Ну, кроме того дня, когда потеряла руку. Было море крови. Или в тот день, когда фейерверк взорвался в моем торте. Или... Знаете что, я много раз попадала в переделки, так что на этом, пожалуй, остановлюсь.

Андерсон отворачивается, его тело сотрясается от беззвучного смеха, а я целую минуту пытаюсь по-настоящему оценить то, что они видят.

Однорукая девушка, покрытая несколькими слоями грязи, стоящая в лифчике и шортах, которые когда-то были белыми, и держащая свою робо-руку высоко в воздухе здоровой рукой. Мои волосы спутаны и в беспорядке, как у бешеных уток. Роман выглядит таким же раскрасневшимся и взъерошенным, как и я, его рубашка порвана в нескольких местах, а волосы торчат во все стороны. Он весь в грязных пятнах.

Это несправедливо, что он такой растрепанный и сексуальный сейчас.

Я же уверена, что сейчас выгляжу как озерный монстр. Или дочь снежного человека.

Роман подходит, обхватывает меня руками и пытается прикрыть мою грудь, прикрытую лишь лифчиком. Похоже, он лапает меня на глазах у всех.

Как будто решив, что это лучший момент для съемки, фотограф фотографирует нас.

Просто прекрасно.

Я могла бы свернуться в клубок и позволить смущению захлестнуть меня, или справиться с этим так же, как справляюсь со всеми унизительными инцидентами в своей жизни.

Я закидываю робо-руку за плечо, держа ее там, как биту, и изображаю результативного аутфилдера, который только что попал в хоумран. Роман убирает руки от моих грязных сисек, когда понимает, что на самом деле не особо много и прикрывает.

— Возьми мою рубашку, — шипит Роман, снимая ее.

— Нет, — кричу я шепотом. — Слишком поздно. Не показывай слабости! Веди себя круто.

Фотограф делает еще один снимок.

Он что действительно думает, что это то, что Моника захочет иметь в семейных альбомах?

— Что? — громко спрашиваю я, насмешливо фыркая. — Никогда не видел, чтобы однорукая девчонка топлесс была задирой? Мы не все злодеи!

С этими словами я направляюсь к машине, стараясь держаться подальше от демонов, вселившихся в уток. Это отличная маскировка. Сэм и Дин никогда не будут искать их в этих утиных телах... если только они не посетят этот пруд, и утки не покажут свое злое «я», как они сделали это с нами.

— Нам нужно начать носить с собой соль, — говорю я Роману, игнорируя трепет, когда он обнимает меня за талию, как будто он гордится тем, что стоит рядом со мной прямо сейчас.

Ой.

— Согласен, — говорит он, даже не задавая больше вопросов.

Я улыбаюсь ему. Не остается незамеченным, что он на той стороне, где Джилл не пристегнута к моей руке. Он, кажется, не возражает против того, что я прижимаюсь к нему.

— А как насчет фотографий? — Я слышу, как кто-то зовет Романа.

— Сомневаюсь, что они хотят, чтобы я выглядел так на их свадебных фотографиях, — отвечает он, но улыбается так, будто это самая лучшая вещь в мире.

Он не смущен. Все стыдятся меня, кроме моих девочек и папы. Но не Роман.

— Никто не поверит, когда я расскажу им что произошло со мной на этой неделе, — говорит он, все еще ухмыляясь.

— Ты ведь не сможешь выдумать такое сам, — замечаю я.

Позади нас раздаются громкие пронзительные крики. Роман бежит, таща меня за собой, но мне не нужно торопиться к машинам.

Демоны снова атакуют, но ни у кого нет с собой соли для соляного круга! Или это делается при призраках? Блин! Такое ощущение, что у меня украли часть мозга!

Еще несколько криков и сердитых кряков вперемешку с пронзительными воплями заставляют нас нырнуть в машину и запереть дверцы, как если бы утки собирались их открыть. Мы оба громко смеемся, увидев, что свадебную процессию разрывают на части одни и те же утки.

Они действительно не переносят на дух людей вокруг своего пруда. Похоже, лебеди тоже присоединились к засаде.

Я думаю, что он оставит след, когда Гретхен столкнется с одним из массивных лебедей.

— Бьюсь об заклад, они хотели бы, чтобы я сейчас была там и отстреливала уток, — говорю я, поворачиваясь к Роману, который хватает мое лицо, удивляя меня поцелуем.

Мои глаза расширяются, пока не закрываются, и я расслабляюсь в поцелуе, наслаждаясь им и тая в его объятиях. Когда снаружи бушует хаос, мы остаемся в нашем маленьком пузыре, целуемся, забывая обо всем остальном мире.

Когда он прерывает поцелуй, мои губы распухают, и я хочу большего. Мои веки тяжелеют, когда открываю их, чтобы увидеть его пристальный взгляд, которого я не ожидала.

— Мне очень нравятся сумасшедшие, — говорит он, проводя пальцем по моим губам.

По моему телу пробегает легкая дрожь.

— Ты тоже нравишься сумасшедшей, — шепчу я.