Опасность

РЕТРОСПЕКТИВА-6

8 февраля 1950 года Москва

Кремль жил странной жизнью. Днем чиновники отсыпались, зато ночами чуть ли не до утра сидели по кабинетам, одинокие, как совы. Понять этот административный феномен было решительно невозможно. Голубоглазый херувим Валя Лебедев высказал, правда, в курилке оригинальное предположение, что начальство-де само тайком низкопоклонствует перед заграницей и уже перешло с московского времени на вашингтонское. Припомнив эту опасную шуточку, Курчатов с трудом подавил улыбку и тихонько взглянул на часы: половина четвертого. Боже, когда все это кончится?..

Малозаметный жест Курчатова между тем не укрылся от бдительного ока Большого Лаврентия. Он прервал свой угрожающий монолог на полуслове, хряснул кулаком по столу и визгливо крикнул, глядя прямо в глаза руководителю своего атомного Спецкомитета:

— В Лефортове на часы будешь смотреть! Понял, нет?

Крик Берии, отразившись от стен его огромного кабинета, отозвался глухим эхом в дальних полутемных углах и уже в виде шепота вернулся к письменному столу в круг света большой настольной лампы под зеленым абажуром. Курчатов чуть отклонил голову и дал возможность шепоту мирно умереть в лоне декоративного чернильного прибора. Когда-то, в самом начале работы над Проектом, подобные всплески эмоций Большого Лаврентия его нервировали. Потом он к ним привык и перестал обращать на них внимание. Он, Курчатов, был необходим Берии позарез. И потому Берия мог скорее засадить в Лефортово собственную жену, чем его, сорокасемилетнего шефа самого главного научного проекта в Советском Союзе. Любая неудача с бомбой могла автоматически прекратить и карьеру одного из самых влиятельных членов Политбюро… Тем не менее Курчатов сказал покладисто:

— Понял, Лаврентий Павлович. Если я уже арестован, распорядитесь, чтобы меня проводили в камеру. Уже поздно, я устал и хотел бы, если возможно, хотя бы часика четыре поработать над собой.

— Пора… чего-чего?! — поперхнулся Большой Лаврентий. — Ты что несешь? Спятил, что ли?

Курчатов потряс головой, отгоняя подступавшую дремоту. Он вдруг сообразил, что Берия — в отличие от всех сотрудников ЛФТИ, задействованных в Проекте, — не обучен ни одному из выражений особого полушутливого языка, распространенного на Объекте № 1. И, стало быть, он не знает, что «иди, отдохни» означает получение нового задания, а пожелание сотруднику поработать над собой значит всего-навсего разрешение пойти и выспаться. Однако объяснять сейчас все эти тонкости означало бы вызвать у Большого Лаврентия вспышку раздраженной подозрительности. Берия не любил шуток — если, конечно, не шутил сам.

— Я имею в виду — поспать, — быстро поправился Курчатов.

Берия успокоился.

— Успеешь! — сердито сказал он, правда, уже тоном ниже. — И в камеру — еще успеешь. Если страна сегодня нуждается в твоих профессорских мозгах, то не воображай, что ты господь Бог. У нас незаменимых нет, между прочим. Чуть что — запросто можешь загреметь на лесоповал.

«Только после вас, Лаврентий Павлович», — проговорил Курчатов. Правда, мысленно.

— И между прочим, — продолжил, между тем, Берия, — с успехами у вас, прямо скажем, негусто. Где водородная бомба, я тебя спрашиваю?

— Мы занимаемся этой проблемой, — спокойно ответил Курчатов. — Теоретически схема близка к завершению. Что касается практической стороны вопроса…

— Ты мне тут не крути! — злобно перебил Большой Лаврентий. — Ты мне брось ваши профессорские штучки. С одной стороны… с другой стороны… Знаем, слыхали. Ты лучше скажи прямо: к майским праздникам будет водородная бомба или нет?!

Эхо вяло пробежало по кабинету и вновь утонуло в чернильнице.

— К майским не будет, Лаврентий Павлович, — твердо ответил Курчатов. — Боюсь, что не будет и к ноябрьским. Новый технологический цикл…

Берия отмахнулся, даже не дослушав.

— Ци-икл, — передразнил он. — Пока наши соколы доставали вам американские секреты из самого Лос-Аламоса, цикл у вас был в порядке. А как только их контрразведка зацапала с потрохами этого Фукса — так сразу вы оказались в глубокой жопе… В жопе, — с удовольствием повторил Большой Лаврентий. — Нет, скажешь, что ли?

Курчатов уже знал эту историю. На самом деле Фукс не был агентом МГБ и никто его специально не вербовал. Данные о последних разработках лос-аламосской лаборатории он передавал нашим бесплатно, из идейных соображений. Месяц назад его арестовали в Санта-Фе, буквально на глазах у нашего связника — в тот момент, когда он закладывал очередное сообщение в специальную капсулу на автостоянке. По правде говоря, в информации Фукса нового, пригодного для советского Проекта, было немного: в основном, она подтверждала, что физики в США и в СССР идут в одинаковом направлении и примерно одинаковыми темпами. Хотя, конечно, и это было немаловажно, ибо гарантировало от явных и долгих ошибок. От того тупика, в который однажды попал великий Отто Ган со своей лабораторией — да так плотно, что лишил своего фюрера всяких надежд на атомную бомбу. Потому, кстати, завод тяжелой воды в Норвегии уничтожать английским десантникам было совсем не обязательно. Тоже, вероятно, английское начальство их дергало: мол, давай-давай, покажи результат. Наверняка Большой Уинстон ничем не лучше Большого Лаврентия. Разве что респектабельнее в манерах…

— Помощь разведки трудно переоценить, — осторожно сказал Курчатов. — Однако теперь мы уже движемся самостоятельно и прекрасно справимся собственными силами. Я полагаю, что года через полтора вторая модификация «изделия» будет завершена.

— Смотри у меня, — с нажимом произнес Берия. — Ох, смотри, Борода. Если ошибетесь или там обманете, то тебе первому несдобровать. Тебе, Сахарову твоему, Фролову этому настырному и всем твоим ученым евреям… не много ли их у тебя, кстати? Впору синагогу открывать. Говорят, они у тебя уже по субботам работать отказываются? — Большой Лаврентий визгливо засмеялся. Тоненькое эхо не стало кружить по комнате, а сразу прямой дорогой отправилось все в ту же злополучную чернильницу.

Курчатов вздохнул. Берия намекал на Мотю Агреста — рыжего, носатого и вполне безумного математического гения. Мотя был лучшим в группе расчетчиков, но, как назло, оказался правоверным иудеем и отказывался по субботам даже брать в руки мел. Сам вопрос с Мотей не стоил выеденного яйца: достаточно было сменить всей группе выходной с воскресенья на субботу. Однако пока утрясался новый график, кто-то из младшего персонала то ли проболтался, то ли намеренно стукнул о чудачествах Агреста. Кадровик полез в личное дело — и тут с ужасом обнаружил у гения, кроме математического, еще и религиозное образование. Оказывается, в свое время Мотя успел закончить ешиву… или как там называется это учебное заведение, готовящее раввинов. Агреста моментально выперли с Объекта Ne 1 и лишь благодаря заступничеству самого Курчатова не бросили за колючку. Так, на всякий случай, секретности ради.

— Если вас не устраивает мой подбор кадров для Проекта, — вежливо Проговорил Курчатов, — я готов передать свои функции генералу Серову. Или даже самому товарищу Абакумову. Не сомневаюсь, они прекрасно справятся и подберут мне физиков с безупречными анкетами.

— Дерзишь, Борода, — ухмыльнулся Берия. Он не торопясь вытащил из верхнего кармана френча розовый — похоже, женский — платочек, снял с носа пенсне и принялся протирать стекла. Без пенсне Большой Лаврентий выглядел безобидным толстым дядечкой. Почти домашнего вида. Курчатов неожиданно подумал, что близорукие люди, лишившись своих линз, кажутся на редкость беззащитными, похожими на детей… Тут Берия нацепил обратно свое пенсне, и Курчатов мгновенно устыдился глупых мыслей. Большой Лаврентий даже без очков отнюдь не напоминал беззащитного младенца. А, наоборот, напоминал он библейского персонажа, большого любителя избивать младенцев. И их родителей заодно.

— Я могу быть свободен? — сдержанно поинтересовался Курчатов, избегая смотреть на циферблат. Впрочем, он и так догадывался, что пошел пятый час ночи. Вернее, утра. По вашингтонскому времени — середина рабочего дня. Господа Ферми, Сцилард и Теллер запирают свои записи в сейфы, отключают осциллографы, обесточивают лаборатории и идут обедать. Делу время — обеду час.

— Сва-бо-дэн? — переспросил Берия, нарочно утрируя свой кавказский акцент. — Ладно, иди, товарищ Курчатов. Занимайся делом. Считай, что поговорили…

«Ничего не понимаю, — подумал Курчатов, вставая со своего стула. — Срочный вызов в столицу — расшибись, а будь в Кремле вовремя. Я летел три часа на самолете, час ехал на машине и еще минут сорок ждал в приемной. И все — ради того, чтобы получить дежурную порцию угроз и увещеваний?.. Странно, странно все это».

— До свидания, товарищ Берия, — произнес он вслух.

— Пока, Борода, — меланхолично кивнул Большой Лаврентий. — Да, вот еще что, — вяло проговорил он. — Чуть не забыл. Как у тебя с сохранностью «изделия» первого выпуска?

«Вот оно, — моментально понял Курчатов. — Вот ради чего он меня выдернул с Объекта и битых два часа морочил голову. Ну, держись, Игорь Васильевич. Сейчас ты будешь зернышком между двумя жерновами. Черт бы вас всех побрал с вашими интригами и вашими тайнами!..»

— Все в порядке с сохранностью, — стараясь говорить спокойно, ответил он. — Один экземпляр «изделия» мы взорвали на семипалатинском полигоне в августе прошлого года. Две готовых бомбы хранятся на территории Объекта, на спецскладах 3-бис и 4-бис. Обе на месте.

— Обе, — раздумчиво повторил Берия. — Ну, а третья где, а?

— Простите, не понял, Лаврентий Павлович… — Курчатов сделал удивленное лицо. — Что вы имеете в виду?

— Что я имею в виду? — все таким же вялым голосом сказал Берия и тут взорвался истошным визгом: — Третью! Третью, сволочь ты эдакая!! Куда девали еще одно «изделие»?! Ну, отвечай!!

Эхо с утроенной силой запрыгало по кабинету. Теперь и чернильница на столе не смогла вместить остатки эха лаврентьевского визга.

Курчатов почувствовал себя крайне неуютно. Ему внезапно пришло на ум, что незаменимость руководителя Спецкомитета — вещь тоже относительная. В таком бешенстве Большого Лаврентия он, Курчатов, никогда раньше не видел. Зрелище было жутковатое. Рот Берии кривила злая гримаса, пенсне сверкало адским огнем.

— Может быть, речь идет о самой первой, экспериментальной модели? — быстро проговорил ученый, пытаясь не глядеть на страшное пенсне. — Но тогда мы еще не умели выходить на заданную мощность взрыва, и установка, после консультаций, была разобрана. Что касается расщепляющегося материала, то он в полном объеме был использован в…

— Врешь, Борода! — крикнул Берия. — Мне! Врешь! Первая модель не была разобрана! Наоборот, вы ее довели! Два месяца назад! А три дня назад ее увезли с Объекта!.. — Большой Лаврентий сделал глубокий выдох, рукою разогнал верткое эхо собственного крика, а затем спросил тихо, почти ласково: — Куда увезли ее, сволочь? Кто отдал приказ? — Берия открыл верхний ящик своего стола, достал никелированный «ТТ» и произнес уже самым будничным тоном: — Не скажешь — застрелю. Считаю до трех. Раз. Дваа…

В этот момент что-то в кабинете мелодично звякнуло. Звяканье шло от батареи разноцветных телефонных аппаратов, расположенных на боковом столике. Хотя нет — тут же понял свою ошибку Курчатов. Голос подал одинокий аппарат без диска, стоящий на некотором удалении от остальной батареи. И, как видно, был это такой телефон, на зов которого не откликаться было нельзя. Большой Лаврентий шмякнул свой «ТТ» на стол, схватил трубку и прижал ее к уху, не забыв при этом погрозить побледневшему Курчатову волосатым кулаком.

Сильная мембрана позволила шефу атомного Спец-комитета услышать каждое слово невидимого собеседника Берии.

— Нэ шуми, Лаврентий, — сказал голос в трубке. — И нэ пугай товарища Курчатова. Приказ отдал я. И бомбу забрал тоже я.

— Но для чего, Коба? — с робким недоумением спросил Берия. Свободной от трубки ладонью от стал нервно водить по металлическим изгибам чернильного прибора. — И почему меня не предупредил? Я ведь все-таки отвечаю за Проект. И у тебя не было оснований пожаловаться на мою работу…

— Так надо, Лаврентий, — веско сказал голос. — И больше нэ суетись. Иначе у меня возникнут основания пожаловаться на твою работу. Ты меня хорошо понял?

— Да, товарищ Сталин, — покорно пробормотал Берия.

— Вот и молодэц, — удовлетворенно заметил голос в трубке. — А теперь отпусти товарища Курчатова. Ты разве нэ видишь, Лаврентий, что человек нэ выспался? Чуткости к научным кадрам — вот чего тебе нэ хватает. Боюсь, придется ставить вопрос на Политбюро…

— Я исправлюсь, товарищ Сталин, — жалобным голосом, как школьник-двоечник, протянул Берия. Он как-то сразу съежился за столом и из Большого Лаврентия превратился в маленького. Очень маленького, очень вежливого и очень послушного. Любо-дорого глядеть.