Опасность

РЕТРОСПЕКТИВА-1

25 июня 1903 года Париж

— Еще шампанского, месье Резерфорд?

— С большим удовольствием, месье Кюри! И, если вам не трудно, называйте меня все-таки просто Эрнестом. Традиционная британская чопорность есть добродетель одних островитян. Я легко заразился ею, прибыв в Кембридж к Томсону, и еще легче с ней расстался на пути в Монреаль. К тому же у нас в Канаде вообще быстро отвыкают от европейской церемонности. Под воздействием климата, вероятно. Надеюсь, я вас не слишком шокирую, мадам Кюри?

— О, нет, не слишком, месье… месье Эрнест!

Столик, за которым сидели двое мужчин и женщина, был поставлен в самом центре сада, между пышно разросшимся розовым кустом и ажурной китайской беседкой, почти скрытой от глаз зеленым покровом из листьев вьюна. Шел девятый час пополудни — то райское время для парижан, когда дневная жара уже спала, а ночная духота еще не наступила.

— За вас, мадам Кюри! За нового доктора Сорбонны!

— За тебя, Мари!

Три высоких золотистых бокала соприкоснулись с легким мелодичным звоном.

— Подумать только, — задумчиво проговорил Пьер Кюри, осторожно ставя опустевший бокал обратно на стол, — это ведь богемское стекло, из Сент-Иоахимсталя. Они используют на своем заводе урановую смолку. А мы из нее же добывали радий. Забавно, правда?

Эрнест Резерфорд допил свое шампанское и с интересом стал рассматривать бокал.

— Но ведь это безумно дорого, — удивленно сказал он наконец. — Насколько я знаю, одна тонна смоляной руды стоит в Австрии…

Мадам Кюри весело рассмеялась:

— Пьер шутит, месье Эрнест. Сама руда нам, конечно, не по карману. Но добрые господа из Венской академии преподнесли нам в подарок целых восемь тонн прекрасных отходов урановой смолки. Профессор Зюсс был так любезен, что лично руководил отправкой груза. Так что дело было за малым — обработать в лаборатории этот подарок…

— …И результат нам известен, — тотчас же продолжил Резерфорд. — Десятая доля грамма радия, и ваша, мадам Кюри, блестящая защита. Жаль, что я не успел даже взглянуть на вашу лабораторию.

— Да-а, вы много потеряли, — с самым серьезным видом протянул Пьер Кюри, вновь взяв в руку пустой бокал. — Прекрасное оборудование и помещение, очень подходящее для работы…

Мария Кюри всплеснула руками:

— Пьер, милый, да перестань ты морочить нашего гостя! Так называемая лаборатория, — мадам Кюри улыбнулась Резерфорду, — все эти четыре года размещалась в старом институтском сарае. Раньше он принадлежал медицинскому факультету, и там была чуть ли не прозекторская. И только когда там стала протекать крыша, провалился пол и испортилось отопление, месье ректор милостиво отдал нам с Пьером этот самый сарай. Выбора у нас не было… Еще шампанского?

Эрнест Резерфорд ошеломленно уставился на мадам Кюри.

— Невероятно, — произнес он после долгой паузы. — Так это убогое строение во дворе Школы промышленной физики, мимо которого мы с вами днем проходили, — и есть колыбель радия? А я еще хотел посоветовать вам снести эту развалюху, чтобы не портила вид… Невероятно. Мировое открытие совершилось в жалком сарае с провалившимся полом… Мой Бог! Я преклоняюсь перед вами, мадам!

Мария Кюри в смущении опустила глаза, а месье Пьер ласково сказал, обращаясь к жене:

— Мари, мы все преклоняемся перед тобой. Если бы не твое упорство, если бы не твоя вера…

Мадам Кюри замахала рукой:

— Ну, довольно, довольно, Пьер! Еще немного — и я сама поверю, что я не доктор Сорбонны, а по меньшей мере Жанна д'Арк. Спасибо за добрые слова, месье Эрнест. Однако уверяю вас: в моей работе не было никакого подвига. Много труда и немного удачи, вот и все, что было. А лаборатория… Герр Рентген открыл икс-лучи в крохотном чуланчике, где кроме лабораторного стола был только старый табурет — больше ничего не помещалось. А месье Анри Беккерель, великий экспериментатор, и чуланчика не имел. Делал свои первые опыты по ночам в гостиной и до утра ходил на цыпочках, чтобы не разбудить детей… И нечто подобное было почти у всех наших ученых коллег. Такова жизнь, месье. Такова жизнь.

За столом повисло молчание. Темнело, цикады в траве стали настраивать свои музыкальные инструменты. Аромат роз медленно окутывал двух мужчин и женщину, в чьих бокалах еще оставалось шампанское.

— Кстати, о герре Рентгене, — решился нарушить молчание гость. — Вы помните эту смешную историю о письме некой дамы из Квебека?

— Что за история? — заинтересовался месье Пьер.

— Да-да, расскажите! — подхватила мадам Кюри. Похоже, она обрадовалась, что разговор о ее персоне иссяк. Сегодня днем, после защиты диссертации, мужчины просто засыпали ее немыслимыми комплиментами. Некоторые из них, кажется, так и не смогли при этом свыкнуться с мыслью, что женщина, «синий чулок», открыла новый элемент.

Эрнест Резерфорд откашлялся.

— Как вам известно, — начал он, — всю корреспонденцию герра Вильгельма Конрада Рентгена ведет его супруга, фрау Берта. И вот однажды приносят письмо из Канады. Фрау Берта, как положено, вскрывает конверт, достает оттуда дагерротип и маленький надушенный листочек бумаги. На дагерротипе — дама бальзаковского возраста, а в письме — скромная просьба. Ввиду того, что ее, даму, стали беспокоить боли в пояснице, не мог бы знаменитый профессор Рентген прислать ей в конверте несколько своих икс-лучей. Она, дама, верит в современные научные достижения и надеется, что икс-лучи ей непременно помогут…

Пьер Кюри не выдержал и громко расхохотался.

— Прелестно! — захлопала в ладоши Мария Кюри.

Рассказчик важно поднял палец, тоже с трудом удерживаясь от улыбки.

— Но это еще не все, — продолжал он. — Фрау Берта берет письмо и дагерротип и несет в кабинет показать мужу. Тот читает послание и, ни слова не говоря, быстро пишет ответ. Фрау Берта заклеивает листок с ответом в другой конверт, надписывает адрес, и послание уходит в Канаду.

На этом месте Эрнест Резерфорд замолчал и, не торопясь, отпил немного из своего бокала. Глоток, еще глоток.

— Месье Эрнест, — жалобным тоном протянула Мария. — Ну, довольно нас с Пьером мучить! Что именно ответил герр Вилли этой женщине из Квебека?

— Ах да, — словно спохватившись, сказал Резерфорд. — Ответ был очень кратким. Профессор Рентген извещал, что не имеет сейчас технической возможностей прислать даме по почте несколько икс-лучей, но раз упомянутая дама так верит в современные научные достижения, то пусть присылает герру профессору в конверте свою поясницу…

Мадам Мария Кюри, доктор Сорбонны, прыснула, как девчонка. Ее супруг рассмеялся так заразительно, что и сам Эрнест Резерфорд, поддавшись общему веселью, не смог больше оставаться невозмутимым. На несколько минут дружный смех за столом заглушил робкое треньканье ночных цикад.

— А вы знаете, в чем подлинный смысл этого поучительного анекдота? — спросила у мужчин мадам Кюри, когда всеобщий смех понемногу утих.

— Наверное, в том, что человек уже привык к чудесам науки в наш просвещенный век, — подумав, проговорил месье Пьер. — И теперь человек уверен, что каждое новое открытие может принести ему конкретную пользу в повседневной жизни. Я угадал, Мари?

— Правильно, мой дорогой Пьер, — с улыбкой кивнула мужу мадам Кюри. — Чистой науки, друзья, остается все меньше и меньше. И почему бы не предположить, что рано или поздно и мой скромный труд поможет простым людям…

— И как вы это себе представляете? — полюбопытствовал Резерфорд.

Мария Кюри пожала плечами.

— Пока никак не представляю, — честно призналась она.

Пьер Кюри неожиданно помрачнел.

— Прости меня, Мари, — сказал он. — Но я бы лично хотел, чтобы как раз твое открытие подольше задержалось в области чистой науки. По крайней мере, до конца этого столетия. Потерпишь?

— Пьер, не надо об этом, — с огорчением произнесла мадам Кюри. — Он почему-то считает, — добавила она, обращаясь к Резерфорду, — что в злых руках мой радий может превратиться в оружие, вроде нобелевского динамита. Скажите ему, месье Эрнест, что он ошибается. Ну, пожалуйста!

— Я сам хотел бы ошибиться, — вздохнул Пьер Кюри. — Однако ведь и порох китайцы изобрели не для войны, а для фейерверков. И тот же Нобель наверняка надеялся, что его открытие будет использовано лишь для строительных работ…

— Ваша аналогия весьма условна, — покачал головой Резерфорд. — Радий не способен стать динамитом XX века. Его слишком мало, добыча и очистка его необычайно дороги, а военный эффект его применения я просто не могу себе представить.

— Даже теоретически? — быстро спросил Пьер Кюри. Как видно, проблема эта внушала ему странное, чуть ли не мистическое беспокойство.

Между тем в саду стемнело. Но двое мужчин и женщина за столом вполне обходились без керосиновой лампы. В середине стола, рядом с конфетной вазочкой и опустевшей бутылкой из-под шампанского, был установлен бронзовый штатив. В штативе была закреплена толстая трубка, изнутри покрытая чем-то вроде сернистого цинка. В трубке находился концентрированный раствор радия, принесенный мадам Кюри из своего рабочего кабинета.

— Даже теоретически не представляете? — взволнованно повторил свой вопрос месье Пьер. В сумерках свечение радия казалось необычайно ярким, и ночные бабочки уже затеяли вокруг штатива свой бессмысленный хоровод. Пьер Кюри машинально разогнал рукой назойливых бабочек. Резерфорд только сейчас вдруг заметил, что руки профессора Кюри воспалены и покрыты небольшими язвами, как после тяжелого ожога.

— Да, не представляю, — подтвердил Резерфорд. — Во всяком случае, в ближайшие сто лет нет никаких поводов для беспокойства.

Голос его звучал уверенно, а что он думал при этом, не имело значения.