Опрометчивость королевы

Чудо

Каролине двадцать семь. О ней говорили: – Теперь уж ей не выйти замуж. Она и сама начала так думать. Очень часто бывала в семьях подданных ее отца, где должен был родиться ребенок, проявляла к ним огромный интерес, каждый день ездила навещать «своих детей».

И часто вспоминала майора фон Тебингена, гадала, не женился ли он. Мысль о том, что он, возможно, отец прелестных ребятишек, была невыносима. Может быть, она глупа, раз уж они не дали выйти замуж за любимого человека, то надо было выходить за того, кого считали для нее подходящей парой. У нее, по крайней мере, уже был бы ребенок.

Она была подавлена, замкнута более, чем обычно. История с майором фон Тебингеном изменила ее. Каролину не волновало, что с ее именем связывали скандалы, а многие со злобным удовлетворением говорили, что она не замужем, потому что родила двух незаконнорожденных детей. В качестве доказательства приводили случай во время бала, когда во дворец вызывали акушера, и то, что после истории с Тебингеном ее долго не было при дворе. Какое ей до этого дело? Она была равнодушна к такого рода сплетням.

Она устала от жизни в Брунсвике. Правда, она любила отца, но ее угнетали ревность и зависть матери к герцогине де Гертцфельдт, которая, в свою очередь, лишь терпела присутствие ее матери. Положение было нелегким, а у Каролины не сложилось хороших отношений ни с одной из этих женщин.

В ней обнаружилась склонность к меланхолии. «Я закончу свои дни в Брунсвике, – думала она, – мечтая о детях, которых у меня не будет. Я была дурой. Надо было соглашаться на предложение хотя бы одного из тех, кого мне прочили в мужья».

И вдруг случилось чудо.

Однажды за ней прислал отец. Она пришла, ничего не подозревая, и застала у него мать. Герцог выглядел торжественно, герцогине потребовалась вся ее выдержка, чтобы не выложить сразу ошеломляющую новость дочери.

Познакомить дочь с этой новостью должен был герцог, что он и сделал:

– Каролина, я должен сообщить вам очень важную вещь. У нас хорошие новости. Вот письмо от вашего дяди, короля Англии. Принц Уэльский просит вашей руки.

– Принц Уэльский? – Ее обуяла дикая радость. Она думала: «Значит, еще не все для меня пропало. Я ждала, и вот он, главный приз».

– Это большая честь, – сказал герцог. – Конечно, он ваш кузен, но это возможность, от которой, я уверен, вы не должны отказываться.

– Конечно, вы не должны упускать свой шанс, – больше не смогла сдерживаться герцогиня. – Подумайте об этом, Каролина, вы будете королевой Англии. Вообразите! Вы, Каролина, – королева Англии!

– Да, – медленно проговорила Каролина, – если я выйду за него замуж, однажды я стану английской королевой.

Отец посмотрел на нее почти испуганно. Он положил ей руку на плечо и заглянул в глаза, которые так внезапно становились бешеными.

– У меня никогда не было желания избавиться от вас или отослать вас прочь, – мягко сказал он с нежностью. – Но если вы хотите выйти замуж, то такой возможности больше не представится.

– Это правда, отец! – подтвердила она его слова.

– Вы понимаете это, чудесно! – воскликнула герцогиня. – О принц Уэльский! Мой дорогой, дорогой племянник! Первый джентльмен в Европе. Я слышала, он самый очаровательный молодой человек. И красивый… такой красивый! Вы самая счастливая из молодых женщин… особенно если учесть, что вам уже двадцать семь. Бог посылает вам случай. Я думаю, я должна сразу же ответить брату, безотлагательно. Я думаю…

– Мадам, – холодно прервал герцог, – это Каролина собирается замуж, а не вы.

Герцогиня открыла рот, собираясь возразить. Унизительно то, как с ней обращаются. И в присутствии детей к тому же. Он никогда бы не стал так разговаривать с этой Гертцфельдт. О нет, у нее он попросил бы совета и прислушался к нему.

Она метнула на мужа полный ненависти взгляд, который не преминула заметить Каролина. Хорошо бы поскорее уйти отсюда.

– Моя дорогая, – сказал герцог, – вам понадобится время, чтобы все обдумать.

– Я все обдумала, – сказала Каролина, – я принимаю предложение принца Уэльского.

Герцогиня от радости захлопала в ладоши. Герцог испытал облегчение. Каролина стояла тихая и умиротворенная.

– Дитя мое, – сказал герцог, – вы приняли мудрое решение.

Она посмотрела на него в упор, а затем бросилась в его объятия. Он больше не был суров и крепко обнял дочь. Герцогиня смотрела на них и не видела родных лиц. Ей грезились приготовления к свадьбе, венчание; она ликовала в душе. Еще бы, ее дочь с таким тяжелым характером, доставлявшая им столько хлопот, собиралась стать принцессой Уэльской.

Каролина вернулась к себе и встретила там баронессу де Бодэ, которая чувствовала, что происходит что-то важное. Она видела гонцов из Англии и догадывалась, что речь, пожалуй, идет о замужестве принцессы.

– Вы пришли узнать новости, – сказала Каролина.

– Я надеюсь, это хорошие новости.

– На это я не смогу ответить, пока не буду лежать на смертном одре, – ответила Каролина.

– Что Ваше Высочество имеет в виду?

– Только в конце замужества можно сказать, было оно хорошим или плохим.

– Замужество?

– Не пытайтесь изобразить удивление, ведь вы вовсе не удивлены. Вы догадывались, что речь идет о предложении?

– Из Англии?

– Как странно, что всех волнует моя свадьба больше, чем меня.

– Умоляю, скажите мне, который из сыновей английского короля?

– Старший, мадам. Не стоило бы вам, между прочим, так выкрикивать вопросы, ведь я – будущая принцесса Уэльская и королева Англии, относитесь ко мне с большим почтением, мадам.

– Так это правда? О, какой великий день!

– Все вы вздохнете с облегчением, когда избавитесь от надоедливой принцессы.

– Я не это имею в виду. Я хотела сказать, что у вас прекрасное будущее. О Ваше Высочество, будьте… осторожней. Вы должны извлечь пользу из ваших былых ошибок.

Принцесса посмотрела на гувернантку с хитрецой.

– Что было, то прошло, – сказала она, – прошлого не вернешь. А что должно случиться, то и случится. Как ни старайся.

Баронесса хотела возразить, но Каролина подняла руку и остановила ее.

– Я хочу остаться одна и подумать, – сказала она. – Я приняла предложение принца Уэльского, которого никогда не видела, но о котором много слышала. Я приняла его, потому что начинаю уставать от жизни в Брунсвике.

– Ваше Высочество… Принцесса покачала головой.

– Я хватаюсь за корону и скипетр, как утопающий хватается за соломинку.

– Не говорите так. Это опасно… Если это дойдет до принца…

– Принца Уэльского, – Каролина внезапно рассмеялась своим обычным буйным смехом. – Он меня никогда не видел… но хочет взять меня в жены. Не кажется ли вам, баронесса, что его отношение к женитьбе похоже на мое?

Баронесса молчала. Каролина воскликнула:

– Не будьте такой угрюмой! Настало время радоваться. Принцесса Брунсвикская помолвлена с принцем Уэльским.

Фредерик, герцог Йоркский, приехал к принцу Уэльскому в Карлтон-хауз, где его принимали в апартаментах, выходящих окнами на Сент-Джеймский парк.

Принц был элегантен, в жемчужно-сером костюме, с бриллиантовой звездой на груди, лосины облегали стройные, хотя и полные ноги, на шее повязан по-особому шарф серо-голубых тонов, потому что у него была толстая шея и этот изъян принц пытался скрыть, светлые волосы тщательно завиты и напомажены, на пальцах сияли бриллиантовые перстни, от него исходил запах изысканных духов.

– Ну, Фред, – допытывался принц, – скажите правду, как она выглядит?

Фредерик пытался припомнить свой визит ко двору в Брунсвике, воскресить в памяти кузину Каролину. «Очень милая, – думал он, – я тогда не захотел жениться на ней, но, если бы вдруг решился, это не было бы трагедией. Хуже, чем сейчас, не было бы». Когда он думал о женщине, с которой он очертя голову вступил в брак по той же причине, по которой Георг сейчас замышляет это сделать – ох уж эти вечные долги, – любая женщина казалась ему необычайно привлекательной.

– Она милое создание, насколько я помню.

– Но вы ведь могли жениться на ней, однако не женились почему-то.

– Умоляю, не напоминайте мне о женитьбе, я потерпел фиаско с самого начала.

– И все-таки вы решили этот вопрос к взаимному удовлетворению обеих сторон.

– Просто отказался жить с этим вздорным существом.

– И все же, – не отставал принц, – вы предпочли сделать это, следовательно, ваша затея с браком останется без последствий, а меня вынуждают считаться с государственными интересами.

Фредерик рассмеялся.

– Вы должны признать, Георг, что это скорее ваша забота, а не моя.

– Я думал, кто-нибудь из вас даст мне толковый совет.

– Конечно, после того, как я вступил в брак с женщиной, которая превратила наш дом в зоопарк. Вот что я скажу, Георг, Оутлэнд-Парк больше не пригоден для жизни нормального человека. Это какой-то зверинец. Суки со щенками во всех постелях, обезьяны бегают по перилам, попугаи кричат. Кошмар, Георг, сущий кошмар. А блохи… а запах…

– Пощадите меня, – взмолился принц, вынимая белоснежный платок из кармана и прикладывая его к носу. Он наслаждался запахом духов.

– Вот я и объясняю, Георг, что после женитьбы на моей герцогине любая женщина покажется желанной.

– Даже Каролина Брунсвикская?

– Этого я не говорил. Я думаю, она довольно приятное создание. Немного ноги коротковаты, может быть, походка не такая изящная… Но она была тогда молода и слегка походила на сорванца. Безусловно, она изменилась. У нее прекрасные волосы, чудесные глаза, помнится мне. – Фредерик почувствовал заметное облегчение, высказавшись начистоту. – Так что, Георг, – продолжал брат, – вы неплохо устроились.

– В душе моей одно желание, чтобы этот брак расстроился.

И братья печально посмотрели друг на друга.

Предстоящая женитьба сблизила их. Когда они были мальчишками, то были неразлучны. Они заступались друг за друга, у них были одни приключения, и наказывали их вместе. Фредерик терпеливо охранял принца во время свиданий с госпожой Робинсон. Много раз он терпел гнев отца, пытаясь заступаться за брата. Их узы крепли. Главной причиной, по которой они не хотели, чтобы Фредерик уезжал в Европу, была боязнь разлуки. Когда же он вернулся, их дружба возобновилась, как будто они никогда не разлучались.

Принц познакомил брата с Марией Фитцгерберт, к которой относился, как к принцессе Уэльской, и Фредерик был очарован этой дамой. Он тоже нравился ей, хотя она не одобряла их с принцем общую страсть к лошадям, в ней она прежде всего винила Фредерика, кроме того, с его возвращением у принца вновь появились буйные наклонности, от которых он избавился, познакомившись с ней.

Трения начались из-за жены Фредерика, германской принцессы Фредерики Шарлотты Ульрики, которая хотя и заполнила дом собаками всех пород и была безразлична к их дурным привычкам и блохам, слыла очень высокомерной особой и гордилась своим положением герцогини Йоркской. Она с вызывающим упорством продолжала считать Марию Фитцгерберт всего лишь любовницей принца Уэльского. Это унижало Марию и злило принца. А так как принц был сильно влюблен в Марию, он мелочно обвинял брата в том, что королевский отпрыск не может справиться со своей женой.

Фредерик считал, что это несправедливо, потому что сам он с глубочайшим уважением относился к Марии. Но трещина в отношениях между братьями расширялась, это показывало, как глубоки чувства принца к госпоже Фитцгерберт, если из-за них рушилась многолетняя дружба с братом.

Теперь, когда Фредерик не жил больше с женой, принц перестал винить его, и их отношения восстановились, хотя обоим было ясно, что дружба не будет такой, как раньше.

– Не расстраивайтесь, Георг, – сказал герцог, – леди Джерси вас утешит.

– Это правда, – сказал принц, но в голосе его прозвучало сомнение. В его жизни все запуталось. Леди Джерси – само изящество, овод, а не женщина, она и очаровывала, и отталкивала одновременно. Она была его утешением, особенно теперь, когда впереди ожидала женитьба на этой немецкой женщине и когда он вот-вот потеряет Марию.

Ах, Мария! Он никогда не сможет изгнать ее из своих мыслей.

Он думал теперь, что если бы вместо женитьбы на иностранке он вернулся бы к Марии, как это было бы восхитительно. Но сделать подобный шаг нельзя: он не волен в своих поступках; и другая мысль повергла его в ужас – что скажет Мария, обвенчанная с ним, когда услышит, что он собирается жениться на другой?

Он присел на золотую кушетку и, закрыв лицо руками, заплакал. Фредерик не удивился, как и все друзья принца, он был привычен к его слезам. «Принц всегда эффектно плачет. Вообще-то, – цинично подумал герцог, – это семейное достижение. Мы, Гвельфы, плаксивая семья, но никто из нас не может сравниться в артистизме с Георгом».

Принц приложил платок к глазам, которые, как и цвет его лица, не пострадали от проявления эмоций.

– Фред, – сказал он, – истина в том, что я никогда не полюблю другую женщину, как я люблю Фитцгерберт.

– До сих пор, Георг?

– До сих пор и навсегда! – страстно воскликнул принц.

– И все же…

– Это деньги, Фред. Как иначе я расплачусь с проклятыми долгами? Женитьба на германской фрау – цена слишком высокая.

Фредерик мрачно кивнул.

– Плата за королевство?

– Почему мы миримся с этим? Чего бы я только не отдал за свою свободу!

Ну, размышлял Фредерик, предположим, он отрекся от трона. Положим, сделал заявление о своем браке с Фитцгерберт, вместо того чтобы позволить Фоксу публично отрицать это в палате общин. Что бы изменилось? Он перестал бы носить эту великолепную бриллиантовую звезду, знак его отличия, не жил бы больше в этой великолепной резиденции, великолепном Карлтон-хаузе с его сверкающими канделябрами, с золоченой мебелью, тонким фарфором, бесценными картинами. Георг должен был подумать и об этом, ведь он так любил покупать разрушенные старые дома и превращать их в дворцы. Любо-дорого поглядеть, что он сделал с павильоном в Брайтоне. А здесь, в Карлтоне, государственные апартаменты еще более великолепны, чем унылый старый Сент-Джеймс, покосившийся Виндзор или маленький Кью. Даже Букингем-хауз проигрывал в сравнении. Чего стоят китайский зал, голубая бархатная гардеробная, розовая гостиная, серебряная столовая и самая прекрасная из всех – тронная комната с золочеными колоннами, украшенными гербами принца Уэльского. Даже его личные апартаменты, выходящие окнами в парк, были достойны короля, а не просто принца Уэльского. Нет, Георг слишком любил свою пышную королевскую жизнь, чтобы поступиться ею даже ради госпожи Фитцгерберт. Георг прежде всего эгоист, его эмоции поверхностны, и даже любовь, которую он испытывал к несравненной Фитцгерберт, не смогла удержать его от мимолетного увлечения более ослепительной леди Джерси. Он был не из тех, кто мог отказаться от короны ради женщины. Невозможно вообразить себе Георга, скитающегося по материку в изгнании безденежным принцем, чьи долги не в состоянии оплатить даже всепонимающий его парламент. Как же он тогда будет жить экстравагантной жизнью, к которой привык? Он рожден быть элегантным, он природный мот и никогда не знал цену деньгам. Всю жизнь он был окружен прекрасными вещами, на которые имел, естественно, право как принц Уэльский и будущий король английский.

А разве мог Фредерик критиковать старшего брата? Не сам ли он был вынужден жениться точно по такой же причине?

Поэтому он пытался сейчас утешить Георга, приукрашивая портрет Каролины.

Она в самом деле совершенно очаровательна, умна и находчива. Сказать правду, он даже решил жениться на ней, но она ему отказала. Конечно, он не принц Уэльский. Ему особенно хорошо запомнились ее прекрасные волосы, светлые и густые. Принцу ведь нравятся красивые волосы?

Принц кивал и вспоминал о густых волнистых волосах Марии, они были медового оттенка. Она никогда не пудрила их, хотя это было модно, они были естественного цвета. Мало у кого из женщин такие волосы, которые могли бы сравниться с волосами Марии.

Он всегда будет считать ее своей женой.

О, проклятые эти долги! Будь проклята жестокая необходимость, вырвавшая у него Марию, а взамен пославшую эту немецкую фрау. Впрочем, с Марией его разлучила леди Джерси.

«Нет, это несерьезно, – уговаривал он себя. – Я никогда не хотел этого разрыва. Мария сама так решила».

Однако герцог Йоркский вроде утешил его. Значит, его суженая отнюдь не чудовище, не такая отвратительная, как жена бедного Фреда, у нее нет оспин, как у этого наглого существа, и она не привезет с собой целую армию животных, способных изгадить золоченые кушетки Карлтон-хауза.

Фредерик, видя, что его миссия выполнена и что ему удалось успокоить брата, отбыл восвояси.

Принц искал утешения у леди Джерси и не находил. Как все-таки она отличается от Марии.

Франсес была прекрасна, в этом не было сомнения. Она была маленькая, тонкая, в ней было что-то девичье, а он любил полных женщин. Она была очень опытна, будучи на девять лет старше его. Он любил таких женщин. Мария была на шесть лет его старше, он предпочитал женщин старше себя, с ними он чувствовал себя спокойнее. С Франсес покоя не было, хотя она и восхитительная, он немного побаивался ее, У нее не было мягкости Марии, глубокой нежности, которую та испытывала к нему. Но он все-таки распрощался с Марией и посвятил себя Франсес.

Франсес на редкость чувственная женщина, она мгновенно вызывала у него физическое возбуждение, но одновременно вызывала неуверенность, в этом была ее сила. Он всегда верил, что она может удовлетворить его лучше, чем любая другая женщина из числа тех, кого он знал раньше. Ее притягательность была в том, что она никогда ничего не делала сверхъестественного и всегда оставалась надежда, что многое сбудется в будущем. Особый шарм, присущий этой женщине, очаровал и разлучил Георга с терпеливой, верной, по-матерински любящей его Марией. И хотя сердцем он стремился к Марии, но не мог пойти к ней и попросить вернуться, потому что между ними стояла насмешливая, чувственная и неотразимая Франсес.

Она не пыталась успокаивать его накануне женитьбы, как делали многие другие женщины. Она просто сказала ему:

– Я не понимаю, отчего вы тоскуете. Вы ничего не потеряете, заключив этот брак, а даже во многом выиграете.

– Вы забываете, к каким ограничениям приводит женитьба.

Франсес громко рассмеялась.

– Ваше Высочество, как вы знаете, у меня есть муж. Он очень покладистый, всегда готов услужить принцу, не создает нам затруднений. У меня два сына и семь дочерей. У меня даже есть внуки. Сознаюсь, я очень молодая бабушка. Вы же не станете утверждать, будто жизнь, прожитая столь достойно, возможна без ограничений, накладываемых браком.

– Но я женюсь на немецкой женщине… должен признаться, я не люблю немцев.

– Очевидно, я все-таки не могу разделить неприязнь Вашего Высочества, человек, к которому я питаю нежные чувства, происходит из этой расы.

– Германцы! – продолжал принц. – Мой отец женился на немке. Вспомните ее.

– Ее Величество королева всегда казалась мне очень грациозной.

Франсес рассмеялась про себя. Как интересно! Правильная и праведная Шарлотта на самом деле поощряла отношения сына с любовницей. Фактически Франсес получала инструкции от леди Харкорт. Она должна была разлучить принца с Фитцгерберт, чтобы тот задумался о женитьбе, а жениться ему давно пора, все ждут будущего наследника трона. Его братья тоже проявляют странную медлительность в этом деле. Герцог Йоркский, живущий отдельно от жены, не дает надежд на наследника. Уильям, герцог Кларенский, следующий сын, завел семью, весьма респектабельно устроился, завел дом на широкую ногу, как полагается, с очаровательной актрисой Дороти Джордан, только, естественно, на наследников ему рассчитывать, увы, не приходилось. Другой сын, Август Фредерик, только что выпутался из шумного скандала, потому что тайно женился в нарушение Акта о королевских браках, в котором говорилось, что ни один член королевской семьи не может вступать в брак до двадцати пяти лет без согласия короля. Августу Фредерику было двадцать. Согласно Акту брак аннулировался и признавался расторгнутым, хотя избранница Августа была благородного происхождения, дочь эрла[1] Данмора, в жилах ее предков текла королевская кровь, а сама она в настоящий момент ожидала ребенка. Нет, надежды на братьев не было, ясно, что долг принца Уэльского – дать как можно скорее жизнь наследнику престола. Королева знала, что это было невозможно, пока он связан с госпожой Фитцгерберт, следовательно, их отношения должны быть разорваны. Так как у Франсес был хороший шанс, королева ее благословила. «Это лишний раз доказывает, – цинично рассуждала Франсес, – что во имя государства даже самая добродетельная из дам готова поступиться моралью».

Но мадам Шарлотта была бы очень зла на свою маленькую шпионку Франсес Джерси, если бы знала, что именно та убедила принца выбрать эту брунсвикскую наследницу, а не ее кандидатку из Мекленбург-Штерлитца. Там у королевы была племянница, и королеве очень хотелось видеть ее принцессой Уэльской!

Увы, та была очаровательной, излишне красивой и очень умной, по словам многих, а поскольку Франсес хотела сохранить свою власть над принцем, то она решила приложить все силы, чтобы не допустить этого брака и не получить на свою голову слишком опасную соперницу.

Итак, Франсес сделала выбор в пользу Брунсвика. Она слышала, что девица слывет невоспитанной, дикой, а самым большим грехом в глазах принца могла явиться как раз ее нечистоплотность. Безусловно, она нерегулярно умывалась, редко принимала ванну и еще реже меняла белье. Франсес намеревалась вызвать отвращение у принца к его невесте. Пусть он проведет с ней ровно столько месяцев, чтобы родился наследник, а остальное время он будет проводить с леди Джерси, ища в ее объятиях наслаждение и отдых, потому что леди Джерси невероятно любила власть, а вместе с тем и мирские блага. Любовница принца Уэльского, если она достаточно умна, может получить все это в избытке. Ведь никто не станет же отрицать, что леди Джерси была весьма и весьма умной женщиной.

Королева так никогда и не узнает, что именно она помогла принцу выбрать невесту из Брунсвика. Бедная Шарлотта думала, что это еще одно доказательство того, что своенравный сын желает навредить ей. «Глупая Шарлотта, – думала леди Джерси, – вообразила, будто я стану работать на нее!» Леди Джерси всю жизнь работала только на себя.

– Теперь, – сказал принц, – у нас будет две немецкие фрау при дворе. Я думаю, это в два раза больше, чем надо.

– Если бы вы следовали выбору королевы, все складывалось бы точно так же. И Фредерик, кстати, хорошо отзывается об этой женщине, насколько мне известно.

– Хотелось бы мне знать, почему он пытается успокоить меня.

– Надеюсь, что все же успокоил. Наш долг успокаивать вас.

– О Франсес, я боюсь этой женитьбы.

– Тогда перестаньте о ней думать. Существуют более приятные вещи, знаете ли.

Она посмотрела на него искоса, и он вмиг почувствовал то возбуждение, которое и заставило его бросить Марию.

– О чем вам тревожиться? – Ее голос завораживал легкой хрипотцой, которая таила обещание и которая всегда так нравилась ему. – Я буду с вами, – добавила она, – буду заботиться о вас. – И подумала: «А также о нашей брунсвикской малютке».

Принц был окончательно очарован Франсес Джерси и хотя бы на время забыл о женитьбе.

Именно этого ему и хотелось.

Мария Фитцгерберт вернулась с материка со своим другом и компаньоном мисс Пигот, которая жила вместе с ней и делила все триумфы и беды.

Не найдя покоя за границей, Мария решила, что лучше будет ей вернуться в Англию. Она не хотела жить в Пэл Мэл, в доме, который ей подарил принц, а предпочла свое имение в Брайтоне. Марбл-хилл всегда оставался ее родным гнездом, и она предложила мисс Пигот вернуться туда и тихо там обосноваться.

Мисс Пигот поняла. Ее дорогая Мария не хотела бывать в обществе. Иначе ей не избежать встречи с принцем Уэльским, а заодно и с коварной разлучницей леди Джерси, как она сможет пережить это? Для Марии принц Уэльский был мужем, да, мужем по законам церкви, хотя государство в соответствии с Актом о королевских браках, введенным собственным отцом принца, и не признавало церемонию, происходившую пятнадцатого декабря тысяча семьсот восемьдесят пятого года – меньше десяти лет назад состоявшуюся. Этот брак не считался законным.

Мисс Пигот часто думала, насколько счастливее была бы Мария, решись она уехать в деревню сразу после смерти мистера Фитцгерберта и поселиться там. Она никогда не встретилась бы с принцем Уэльским, и тот не вбил бы себе в голову, что не может без нее жить. Мария, конечно, вышла бы замуж за добропорядочного селянина, который обожал бы ее до конца дней своих.

Она поделилась этими мыслями с Марией, но та лишь печально покачала головой.

– По крайней мере, я была счастлива все эти годы, Пигги. И полагаю, должна быть благодарна за них. И ты тоже его любишь. Признайся в этом.

Пигги подтвердила, что это и в самом деле так. Он был очарователен, и когда целовал руку или кланялся, то делал это так изящно, что заставлял ее чувствовать себя герцогиней. А когда благодарил за что-нибудь, в его глазах стояли слезы – знак благодарности и любви. Кто мог устоять против такого обаяния? Только не мисс Пигот. И не Мария.

Боже мой, как Мария сопротивлялась ему поначалу! Только когда он сделал вид, что убьет себя… Ш-ш-ш, не надо так говорить, Мария искренне верила, что он действительно пытался убить себя. Она часто вспоминала об этом теперь, о том, как нужна была ему тогда. Вера всегда помогает в печали. Видит Бог, она так нуждается в утешении.

Сама мисс Пигот была убеждена, что ему пустили слишком много крови. Врачи часто пускали ему кровь, потому что временами он слишком возбуждался и буйствовал, а кровопускание предотвращало эти вспышки гнева. «Пустили много крови, – думала здравомыслящая, практичная мисс Пигот, – отсюда и кровь на одежде, бледность лица… ну, если он сказал, что пытался вонзить себе шпагу в бок и убить себя, потому что Мария отвергла его, почему бы ей и не поверить?» После этого она уехала и больше года провела за границей, а потом она должна была вернуться. Он оставался верен ей все это время, так что, конечно, речь идет о большой выдержке или огромной любви. Он любил ее.

Наше очаровательное высочество любит Марию, как умеет. И очень жаль, что все так случилось под конец, таково было мнение Пигот.

С кем бы еще мог он выстоять эту церемонию на Парк-стрит? Там был настоящий священник, и это было настоящее венчание. И относился он к ней как к своей жене. Все, кто хотел сделать ему приятное, были вынуждены признать Марию принцессой Уэльской. Он был предан ей. Хотя, конечно, у него были другие женщины.

Как он мог обойтись без женщин – разных женщин? В жизни он больше всего любил две вещи – женщин и лошадей, и «женщины шли на полкорпуса впереди». Это сказал о нем мудрый мистер Шеридан. Он слишком любил всех женщин, чтобы стать любовником одной.

Это правда! И какая печальная правда!

Но Мария, умная Мария с ее материнской преданностью и любовью понимала своего принца. Она принимала его измены без радости, но и как должное, пока не появилась леди Джерси. Кто бы мог подумать, что эта… эта бабушка, на девять лет его старше, сумеет так поработить принца! Да, леди Джерси была дьявольски умна. Она не собиралась оставаться второй, после Марии. Она задумала искоренить влияние Марии на принца, и ей это удалось.

Однако не навсегда. Мисс Пигот чувствовала, что он вернется. Чувствовала это нутром.

А Мария, уязвленная, как никогда прежде, не протестовала. Как это похоже на Марию. Она всегда держалась с достоинством. Прирожденная королева, как считала преданная мисс Пигот. Мария не злилась на него, что сделали бы многие женщины на ее месте. Она принимала удары судьбы с внешней покорностью. Если она больше не нужна ему, она уйдет из его жизни, раз он этого хочет.

Мисс Пигот верила, что принц вернется. Он написал свое письмо, где сообщал, что не хочет больше видеть Марию, под впечатлением момента, тогда он был очарован этой хитрой женщиной. А Мария приняла письмо всерьез. Мисс Пигот никогда не забудет день, когда она вернулась от герцогов Кларенских с письмом, которое ей там вручили. Она была, как лунатик. Поражена, раздавлена, право слово, надломлена. О, как он смог быть таким жестоким, таким злым! Почему? Написать ей, что он расстается с нею, без всякого объяснения причины и когда она совсем этого не ожидала. Разве еще день назад он не писал ей «дорогая любовь»? И она читала письмо при всех этих людях!

Точно так же он расстался с Пердитой Робинсон – по почте. Но это потому, что он ненавидел сцены, а мисс Робинсон, как говорили, в конце их взаимоотношений часто устраивала скандалы. Правда, он ссорился и с Марией. Надо быть святой, чтобы не поссориться с мужем, о неверности которого знало все общество. Потому что, как бы ни относилось к этому государство, а сама Мария считала его своим мужем. Может быть, поэтому он поспешил расстаться.

И она уехала за границу.

– Вы должны были остаться, – протестовала Пигот.

– Что, – на крике возражала Мария, – остаться… и, как собака, дожидаться зова хозяина?

О да, Мария была гордой. Но разве она нашла утешение за границей? Марии не понравилось во Франции, этой истерзанной стране, которая была ее вторым домом, ведь она там училась. Все переменилось там после революции, и она не находила больше мира и душевного покоя. Они вернулись в Марбл-хилл и жили там.

Мария всегда любила Марбл-хилл больше других мест, чудесный дом, построенный еще леди Саффолк, любовницей Георга II, он стал убежищем в старости, когда она уже не могла ублажать монарха. С прекрасным садом, спроектированным Бэтхерстом и Поупом, с цветочными клумбами, необычайно красивыми по весне, оглушающими красками и запахами. Мария любила газоны, сбегавшие к реке и окаймленные с обеих сторон аллеями ореховых деревьев. Из грота в саду открывался прекрасный вид на Ричмонд-хилл. Одного взгляда на дом хватало, чтобы понять, почему его так назвали. Расположенный на склоне, он казался высеченным из мрамора, таким белым и величественно-легким он смотрелся, построенный архитекторами Пембруком и Бэрлингтоном.

Мария сидела в гостиной с вышивкой в руках, но не вышивала, она отрешенно смотрела на газоны и реку. Пришла мисс Пигот и села рядом. Мария вынудила себя улыбнуться.

– Как рано становится темно, – сказала она, – скоро к нам придет зима.

Однако она не думала о погоде.

– Лучше скажите, что у вас на уме, Мария, – обратилась к ней преданная компаньонка. – Не держите в себе, это ни к чему хорошему не приведет.

– Я тоже так думаю.

– Если вы думаете о нем, не надо притворяться, что это не так, Что у вас на уме? Мария помолчала.

– Это не может быть правдой, – наконец сказала она. – Нет, конечно, это неправда. И мои мысли о нем. Я думала, что если я уеду, то избавлюсь от этих неотвязных мыслей, но, видимо, этому не суждено сбыться.

– Он вернется, – твердо сказала Пигот. – Я знаю, он вернется.

Мария покачала головой.

– Я бы не поверила, что такое возможно, он написал мне в таком тоне… так холодно… после всех этих лет… после…

– Он сделал это в трудный момент, Мария, дорогая. Я не удивлюсь, если сейчас его сердце разрывается от горя.

– А я удивлюсь. Сейчас он с леди Джерси и не думает обо мне, разве что радуется избавлению от меня.

– Вы и сами не верите в это. Никогда у него не будет таких чувств. У него случаются вспышки гнева, но, знаете ли, дорогая, вы тоже им подвержены. В ваших ссорах вы не всегда безропотны, верно?

– Вы ищете ему оправдания, Пигги. Вы знаете, что я и сама хотела бы это сделать.

Она выглядела такой потерянной, такой измученной, что мисс Пигот не выдержала, подошла к ней и поцеловала.

– Дорогая Пиг, хорошо, что у меня осталась ты. Я должна быть благодарна судьбе за это.

– Я буду предана вам до смерти.

– Он тоже так говорил.

– Каждый толкует по-своему, так, как он это понимает.

– Как он это понимает? – горько сказала Мария. – Я знаю, что это значит. Слова… слова, за которыми ничего не стоит.

Она помолчала, и мисс Пигот больше не пыталась прервать затянувшееся молчание. Потом Мария начала говорить о церемонии в ее гостиной на Парк-стрит:

– Скажу только вам. Я обещала хранить это в тайне, и я сдержала свое слово. Я должна была предугадать, что последует после того, как Фокс в палате общин отрицал, будто принц женат. И принц позволил ему солгать.

– Вы покинули его тогда. Помните, как он был несчастен? Но ведь вы вернулись к нему потом.

– Он был моим мужем, что бы ни говорил мистер Фокс. Я помнила это.

– Если так, значит, он и сейчас остается вашим мужем. Вы не должны этого забывать.

– Он предпочел забыть, и я ему напоминать не собираюсь. Что толку? Но я не могу не вспоминать о тех счастливых днях. Я думаю, самыми счастливыми мы были тогда, когда были бедными. Бедными! По его представлениям. Помните, судебные исполнители приехали в Карлтон-хауз, и король не хотел помочь, а принц продал лошадей, закрыл государственные апартаменты в Карлтон-хаузе, и мы перебрались в Брайтон?

Мы решили экономить, постепенно отдать долги, затем сняли дворец в Кемпшире. Думаю, те дни в Кемпшире были самыми счастливыми в моей жизни, Пигги. Если бы он был обычным селянином, как мой первый и второй мужья, я думаю, мы могли бы быть счастливы. Я понимаю его, как никто другой. Я могла сделать его счастливым… но он так не думает.

– Ну, конечно, думает. Эта интрижка с Джерси пройдет, как все остальные, Мария. Он мальчик… испорченный мальчик, должна признаться, но любите его таким, каков он есть. Он вернется.

– Я вижу, до вас еще не дошли слухи.

– Слухи? Какие слухи?

– Он снова в долгах. Надо платить кредиторам. Король и мистер Пит обдумали все хорошенько и поставили ему условие.

– Чертовы условия! Они всегда ставят условия!

– На этот раз он должен жениться.

– Жениться? Как он может жениться? Ведь он уже женат!

– Государство это не признает.

– Тогда государство лжет. Разве вы и он не связаны узами брака священником?

– Да, но государство не признает наш брак… Вспомните дело герцога Сассекского. Он был обвенчан, однако государство через суд решило, что он не женат.

– Я знаю. Это гнусно.

– Но это факт. Я жена принца, только если он признает меня женой.

– Это чепуха.

– Я знаю, что перед лицом Бога и церкви я жена принца. Но он сам этого не признает. Вот почему он согласился жениться.

– Согласился жениться?! Это ложь.

– Я убеждала себя, но слухи упорны.

– Слухи всегда будут.

– Да, но у этих слухов есть основание. Я даже знаю имя будущей принцессы Уэльской.

– Что?

– Каролина Брунсвикская. Племянница короля.

– Ерунда все это, – заметила мисс Пигот. Но Мария покачала головой.

– Это правда, – сказала она. – И это конец. Теперь я его по-настоящему потеряла.

В королевской ложе в Кью королеве завивали волосы и читали газеты. Она полагала, что будет опубликована уйма памфлетов и карикатур по поводу предполагаемой женитьбы принца, едва только о ней объявят. Пока что это, безусловно, секрет, но долго им не останется.

Она вздохнула. Ах, она надеялась, что ничего не случится, что могло бы расстроить короля… из-за этой его болезни приходилось соблюдать осторожность. Королева содрогнулась. Это была не обычная болезнь. Все эти месяцы, пока мозг его отказывался работать и она вдруг получила власть, ей было нелегко. Не то чтобы она не хотела власти, нет, конечно же, хотела. К ней перешла власть из-за состояния здоровья короля, в таких вот условиях она обрела долгожданную власть. Она стояла перед фактом, что король приводит ее в ужас. Каждый раз, когда он начинал бессвязно бормотать что-то, когда она видела эти набухшие вены у него на висках, она боялась, что он провалится в полное безумие, причем буйное безумие.

Славный маленький Кью, как она всегда называла этот небольшой дворец, навсегда лишился своей безмятежности. Она наслаждалась им с первого дня, когда поселилась тут в домике королевы, прямо на Стрэнд-он-Грин. Там же находился голландский домик, где жил принц Уэльский, пока ему не выделили апартаменты, сначала в Букингем-хаузе, а уже потом в Карлтон-хаузе, большие, просторные. Там, за мостом на Стрэнд-он-Грин обитали многие придворные. Конечно, Кью не сравнится с королевским двором, это даже не королевская резиденция. Наверное, поэтому они с королем так любили его.

Кью изменился, но в нем жили воспоминания. Она помнила, как привезли сюда короля из Виндзора, когда впервые узнали, что он сходит с ума. Иногда ночью она не могла уснуть, ей мешали монотонные звуки его голоса, раздававшегося без перерыва, назойливого до хрипоты. Она помнила, как король схватил принца Уэльского за шею и пытался задушить, а в глазах его светилась ненависть. Помнила времена, когда король обнимал младшую дочь Амелию, пока та не приходила в ужас, потому что думала, что он хочет ее задушить. А он ее любил! Она никогда не забудет его затравленный взгляд, когда отнимали у него его любимое дитя и пытались надеть на него смирительную рубашку.

Воспоминания о Кью! Король ходил по парку в сопровождении врачей, дирижировал воображаемой музыкой, пожимал руку дубу, думая, что это прусский император. Все это изменило облик славного маленького Кью.

А откуда можно знать, когда это все начнется снова, а если начнется, введут регентство, и принц сделает все, чтобы лишить ее власти.

Нет, она не позволит ему, потому что на ее стороне мистер Пит, мистер Пит был премьер-министром и не принимал во внимание принца Уэльского. Принц был союзником Фокса и вигов,[2] и этого было достаточно, чтобы Пит выступил против него.

«Мы разделим власть с мистером Питом», – думала королева Шарлотта. Она удивлялась, почему она стала так ненавидеть старшего сына, бывшего ее идолом в пору его детства и юности. Всех остальных своих детей она и вполовину так не любила, как первенца. А теперь она ненавидела его.

Слишком сильное чувство для матери, тем более для такой простой, непримечательной женщины. Ах, может, в этом все и дело, столько лет все считали ее простой и незначительной, и теперь, когда она получила шанс властвовать, то с невиданной силой ухватилась за него?

Король всегда хотел, чтобы она знала свое место, что означало постоянно рожать детей, и так и было с первого дня их женитьбы. Она родила ему пятнадцать детей. Конечно, она выполнила свой долг. Но к этому времени он сделался жалким существом, полуразвалиной, выглядел старше своих лет, жил в постоянном страхе, что помешательство вернется к нему.

А это давало королеве шанс.

Однако принц собирался посмеяться над ней. Он должен жениться и выбрал Каролину Брунсвикскую, хотя следовало сделать предложение очаровательной дочери ее брата.

Может быть, еще не поздно заставить его поменять решение?

Она посмотрела на свое отражение в зеркале. На голову ей положили треугольную подушечку и стали завивать волосы, располагая их поверх нее.

«Какое уродство! – думала королева. – Что бы они ни делали, краше я не буду. Да и ни к чему все это. Я уже стара».

– Ваше Величество, – сказали ей служанки, – мы готовы напудрить вас…

Вокруг нее обернули салфетку и начали действо.

Пудра попала ей в нос, в горло, это было так неприятно. Зато теперь она готова пойти в гостиную, где ее ждали принцессы.

Принцессы уже были там, все шесть. Они присели в книксене, а их острые глазенки впитывали все, что они могли увидеть, вплоть до мелочей. Королева осталась ими довольна. Только двенадцатилетняя Амелия была не так изящна, как следовало. Но Амелию не упрекали. Она была любимицей отца, и тот не терпел, когда ей читали нотации. «А она так благотворно влияет на короля, – думала королева. – Я полагаю, мы должны быть ей благодарны за это и прощать все маленькие слабости».

Наследная принцесса выглядела расстроенной, бедная принцесса была разочарованной молодой особой. Молодость, увы, скоро уйдет. Ей было двадцать девять, и до сих пор ей не удалось подыскать мужа. А где они могли найти ей мужа, если так не хватало принцев протестантской веры? Вся трудность заключалась в том, что мужья для принцесс должны были быть королями и протестантами одновременно. Тяжелая задача. А если учесть, что еще пятеро с надеждой ждут мужей… О Боже, как печально! Женитьба, замужество – это ужасная проблема. Сыновья женились, когда им не следовало, а дочери не могут выйти замуж, хотя им давно пора.

Возможно, не столь уж разумно рожать столько дочерей!

Королева всматривалась в их лица. Ее маленькие девочки. Она любила их. Насколько они приятнее братьев. Никогда они не держали себя вызывающе с ней или с Королем. Вероятно, потому, что им просто не представилась такая возможность.

– Моя табакерка, – сурово велела она, глядя на старшую дочь. В обязанность принцессы-наследницы вменялось давать ей табакерку в таких случаях, как этот, да еще следить, чтобы она всегда была полна. Наследная принцесса подала табакерку с поклоном, и королева взяла щепотку табака. А-а-а-апчхи, так-то лучше! Ничто так не укрепляет дух, как понюшка табака. – Кто собирается читать сегодня? – спросила королева. – Наверное, вы, Гоули?

Мисс Голсуорси-Гоули ответила, что, если таково желание Ее Величества, она с удовольствием начнет чтение для королевской семьи. Принесли книгу, принцессы и их гувернантки расселись по местам, началось чтение вслух.

«Какая скука! – шептала про себя Шарлотта, принцесса-наследница. – Так они и проходят, один скучный день за другим. И ничего нельзя изменить, если только я не выйду замуж и не сбегу отсюда. Лишь чудом принцесса может сбежать отсюда, и это чудо – замужество. Хотя кто знает, чем оно закончится? Пусть будет, что будет. В любом случае хуже этой нудной монотонности не будет».

Ей было двадцать девять лет, и до двадцати шести ей разрешали знакомиться только с теми, кого ей представляла королева. Когда она достигла этого более чем зрелого возраста, ей позволили вкусить «немного свободы». Теперь она могла беседовать с людьми без согласия на то ее матери. Вот и вся свобода! Этого достаточно, чтобы молодая женщина выбрала себе в любовники первого встречного. «И скоро, – размышляла принцесса-наследница, – я буду в таком отчаянии, что решусь на это». В двадцать шесть ей разрешили самой выбирать книги для чтения. Раньше она читала только то, что давала ей мать. Как унизительно было узнать, что писательница Фэнни Бэрни, одна из приближенных матери, подвергала цензуре «Джона Булля», написанного Свифтом, специально для нее. А в это время братья… Ох уж эти братья! Георг с его женщинами, про которого вся страна гадает, женат он или нет, и шепчут имя этой женщины – Марии Фитцгерберт. А до этого еще была интрига с актрисой Пердитой Робинсон, которая грозила опубликовать его письма, от нее откупились пожизненной пенсией. Был еще скандал с Августом, потом Уильям завел семью с актрисой, наплевав на мнение родителей. Мальчикам все дозволено, а девочек воспитывают, как монашек в монастыре. Чего удивляться, что она в таком отчаянии!

Скоро мне тридцать, горевала она. Тридцать… сорок… пятьдесят. Кому хочется быть принцессой при унылом дворе Георга III?

Наследная принцесса смотрела на сестер. Августу меньше других тревожит их положение. Она на два года моложе. Одевается не так тщательно, что-то есть в ней от сорванца. И строгость ее не раздражает так, как наследную принцессу, она лишь пожимает плечами и безмолвно подчиняется.

Двадцатипятилетняя Елизавета сидела за маленьким столиком и рисовала. Она зарисовывала всю их группу, не обращая внимания на неудовольствие Шарлотты. Она хотела быть художником. Хотя король и королева не воспринимали это всерьез, они не видели вреда в подобном безобидном увлечении. Король часто просил ее показать свои работы, благодушно рассматривал их и хвалил.

Мари и София, девятнадцати и шестнадцати лет, только начинали раздражаться из-за всяких ограничений, а двенадцатилетняя Амелия еще не понимала, что они вообще существуют. Любимица папы, она занимала особое место в семье и была довольна своей участью. Ей еще не надоели ежедневные обязанности: гулять с собаками, приводить их к маме в гостиную, уводить, следить, чтобы мамина табакерка была всегда наполнена и лежала на столике около нее. Как все это надоедало! Вечером на террасе настоящее представление, на королевских особ приходила посмотреть публика. Их специально одевали ради этого случая, они обмахивались веерами, улыбались и кланялись, когда им выражали восхищение. Всех, конечно, занимала Амелия. Этот ребенок невероятно тщеславен. Она складывала и раскладывала веер, строила всем шутовские рожицы, выставляя себя напоказ, и если там бывал папа, то он глаз с нее не сводил. В отличие от других дочерей ее никогда ни за что не ругали.

Все всегда с нетерпением ждали четверга, это был день двора, когда король с королевой должны были присутствовать в Сент-Джеймсе. Ничего восхитительного там не было, и все достоинство этого дня заключалось в том, что он отличается от других. Потом мама торжественно одевалась и ехала в Лондон, на манжеты и рюшечки ей надевали бумажные чехлы, чтобы, по ее словам, они не запылились в дороге. Она вела себя, как жена какого-нибудь скромного сквайра, а не королева.

«И мы должны так жить, потому что так живут они». Если бы королем был принц Уэльский, каким чудесным был бы двор! Она слышала, как Фредерик говорил, что сам Георг ему обещал, заняв трон, первым делом выдать замуж своих сестер.

Она верила, что он так и сделает. В душе Георг был добрым, несмотря на свою разгульную и романтическую жизнь. А поскольку он хотел вовсю наслаждаться жизнью и в этом, без сомнения, видел смысл жизни, то ему доставляло удовольствие наблюдать, как и окружающие люди наслаждаются ею.

О Боже, какую жалкую жизнь мы ведем! Мне около тридцати, и я не вижу возможности ускользнуть отсюда.

– Принцесса-наследница, выведите собаку. – Голос королевы звучал строго. Конечно, она заметила невнимание. – И Гоули, у вас усталый голос. Я думаю, теперь мисс Планта соизволит почитать нам. Вы можете взять ее вышивание.

Когда принцесса-наследница вернулась в комнаты, у Амелии был приступ кашля.

– Постучите ей по спине, – приказала королева, что и поспешила сделать София, бывшая ближе всех. – Ну вот, так лучше?

Амелия сказала, что да, а через некоторое время снова стала кашлять.

У нее был противный кашель, который не очень беспокоил королеву, но, что ужасно, его мог услышать король. Он ужасно расстроился бы.

Амелия пришла в себя, маленькая, хрупкая и очень красивая. Слово «болезненная» сразу пришло на ум королеве. О нет, Амелия здорова. Если бы только у нее прошел этот проклятый кашель… Конечно, все пройдет, главное, чтобы не услышал король. Если он услышит, то начнет жаловаться, воображать Бог весть что. С его дорогой Амелии надо сдувать пылинки, а то он еще вспомнит, что Октавий и Альфред точно так кашляли перед кончиной.

– Теперь вам лучше, Амелия? – строго поинтересовалась королева.

– Да, мама.

– Не кашляйте, когда будете с папой, он не любит кашля.

Амелия будет стараться. В любом случае, было нарушением этикета кашлять или чихать в присутствии короля. Придворные дамы шли на разные ухищрения, чтобы только не чихать. Любимый способ – прижать палец к переносице, когда начинало щекотать в носу. Кашель было подавить легче. «Зачем такие глупые правила? – думала наследная принцесса. – Как бы счастлива я была, если бы какой-нибудь принц попросил моей руки. Я не позволю им отказаться вместо меня… ни при каких обстоятельствах. Все что угодно, только не эта унылая жизнь в Кью».

Настало время королеве возвращаться в свои апартаменты, она поднялась. Принцессы тоже встали и присели в книксене, когда их матушка выходила из комнаты.

Она навестила короля в его апартаментах и застала его погруженным в государственные бумаги. До своей болезни он не осмеливался это делать. Теперь управляла она, потому что он чувствовал себя слабым, старым человеком, страдающим от приступов сумасшествия. Страх, что приступ может повториться, не оставлял его.

Теперь он советовался с ней. Она и Пит находились у власти. Хотя некоторые предпочли бы на этом месте принца и Фокса.

– Принц согласен на переговоры, – сказал король. – Это хороший знак, да, ведь так?

– В Брунсвике? – торопливо спросила королева.

– В Брунсвике. Моя сестра будет рада, я уверен.

– Еще бы. Дочь, наследница сомнительного маленького двора станет женой наследника английского трона. Конечно, будет рада.

Шарлотта вспомнила, какой радостью был охвачен маленький двор, когда в Мекленбург-Штерлитц пришла новость, что принц Уэльский, нынешний король Англии, этот бедный человек, сидящий здесь за столом, попросил ее руки.

– Очень рада. Все из одной семьи, да, ведь так? Я доволен, что он наконец решил завести семью. Давно пора, к тому же. Может, у него будут дети. Это образумит его.

– Если что-то вообще может его образумить, – парировала королева. – Я сомневаюсь, что Каролина – это лучший выбор…

– Можно выбрать только одну из двух – мою племянницу или вашу. И он сделал выбор. Это будет моя.

Королева поджала губы. Он сделал это ей назло. Прекрасной и умной Луизе Мекленбург-Штерлитцкой он предпочел это существо из Брунсвика. И сделать уже ничего нельзя.

– Я пишу в Ганновер Малмсбери, – сказал король. – Пришло время ему поехать в Брунсвик и формально попросить руки принцессы Каролины.

«Да, – подумала королева, – слишком поздно».

Она оставалась с королем, пока письмо не было написано и запечатано.

Потом она оставила его и пошла в свои апартаменты. Она думала о принцессе, которая прибудет ко двору. И представляла, какой неотесанной она будет, потому что разве она сама не была такой же, когда приехала сюда? Английский двор наверняка отличается от бедного маленького двора Брунсвика. Она сама была очень юной, ей было семнадцать, а Каролине двадцать семь, по крайней мере, она более зрелая. Но, может, это-то и нехорошо? Молодую девушку легче воспитать.

Королева хорошо помнила свои первые недели при дворе молодого мужа, когда одним из главных врагов стала золовка принцесса Августа. Она делала все, чтобы ее жизнь как можно сильнее искорежить. Злая, ядовитая, как оса, наверное, потому, что была незамужней, она пыталась поссорить королеву с ее свекровью, вдовой – принцессой Уэльской. Принцессу Уэльскую было не в чем упрекнуть, просто она хотела сохранить свое влияние на короля, ее сына, а не делить его с молодой женой, пусть даже королевой.

«Я ненавидела мою золовку Августу, – думала королева. – Высокомерная интриганка. Как я рада была, что она вышла замуж и уехала в Брунсвик. После ее отъезда никто о ней не вспоминал, не ждал ее возвращения. Никто здесь не будет рад и ее дочери, – пообещала себе Шарлотта. – Я уже заранее ненавижу это существо».

Принц Уэльский смотрел поверх письменного стола в окно на Сент-Джеймский парк.

Потом он вздохнул и перечитал только что написанное.

«Ни слова правды», – сказал он себе и, взяв платок, промокнул им глаза. Сделал это не очень старательно, может быть, потому, что свидетелей не было.

Снова быстро просмотрел письмо.

«Каким бы путем принцесса ни приехала, мне ясно, что это нужно обговорить немедленно… Немедленно», – повторил он про себя. Это значило, что через несколько недель она будет здесь.

– Я заболеваю от одной этой мысли, – бормотал он. – Однако это случится. Другого выхода нет.

Когда он женится, ему будет назначено достаточное содержание. Даже его отец и Пит не могли отказать ему в этом. А кредиторы требовали выплат сейчас. Он был в таких долгах, что даже не хотелось думать об этом. У него всегда были долги, с тех пор, как он смог самостоятельно занимать, но он не относился к ним серьезно до времени их погашения. Парламент платил. Это была одна из обязанностей парламента. Не могли же они допустить, чтобы принц Уэльский жил, как нищий?

Они понимали это, но выдвинули условия, а он был вынужден уступить и согласиться жениться на этой немецкой женщине. Когда-то это казалось приемлемым и неизбежным, однако чем ближе подходил срок, тем невыносимей ему казалась сама мысль об этом браке.

Франсес уверяла его, что все будет хорошо. У него останется Франсес, он по-прежнему очарован ею, но в глубине души он знал, что желает Марию… она нужна ему, чтобы к кому-то можно было возвращаться, исповедываться, раскаиваться и получать прощение. Только Мария могла понять все перипетии его жизни, в душе он знал, что она единственная, кого он любил, женщина, которую считал своей женой; что греха таить, церемония на Парк-стрит десять лет тому назад была настоящей женитьбой.

А Мария была его настоящей женой, и теперь он готовился жениться на германской принцессе только потому, что парламент, король и Пит требовали этого. Они не признавали его женитьбу на Марии, поскольку король издал закон, гласящий, что ни один из членов королевской семьи не может вступить в брак без его согласия. Таков был закон, и любая брачная церемония, происшедшая вопреки закону, даже если она отправлялась священником, считалась недействительной и напрасной. Суд решил так по делу его брата Августа. Вроде все ясно, и Мария должна это понимать, вины его тут нет. Его загоняли в брак насильно, именем закона. О, какое бремя быть наследником короны! Мысленно он возвращался к первым дням с Марией. Он пылал страстью к ней, страстью, с которой не мог совладать, верил, что сможет сделать все, абсолютно все, чтобы жениться на ней.

пел тогда он и верил в свои слова.

О да, он верил в это. И он готов был все отдать и покинуть Англию вместе с ней. Они могли обзавестись уютным маленьким домиком на континенте, скажем, во Франции. Нет, не во Франции, эта несчастная страна так кровожадно отвергла монархию… лучше не во Франции, которая напоминала ему, как непрочно сидит корона на королевских головах, хотя эта ненадежность отнюдь не делает ее менее желанной. Зато он убедил себя, что ему не следует отказываться от короны из-за Марии, ибо он может иметь и ту, и другую.

Итак, Фокс объявил в палате общин, что никакой его женитьбы не существует и в помине, следовательно, хотя они с Марией и считают себя мужем и женой, государство, напротив, так не считает. Все уладилось, ибо, если бы государство сочло их супругами, он мог потерять корону, Мария ведь не только не королевских кровей, но еще и католичка, теперь же он сможет получить все.

вот точное выражение его чувств.

Мария должна понять. Непременно должна.

Мария не похожа на других женщин. Они бы скандалили и злились, по крайней мере, пытались бы вернуть его. Он помнил роковые попытки Пердиты, из-за которых теперь питал к ней отвращение. Но Мария таких попыток не предпринимала, она уехала из Англии, не ответила на его письмо, покорно приняла чужое решение… как будто ей было все равно.

Теперь она вернулась в Англию, и ему хотелось видеть ее. Поспорить, потолковать, объяснить ей: «Видите, какие у меня трудности, Мария. Я должен жениться на немке. Я знаю, что не буду любить ее. Но я обязан на ней жениться. У нас должны быть наследники. Я исполню свой долг, а когда я это сделаю, то к ней больше не подойду. Франсес Джерси? Она сирена. Неотразима. Но я не люблю ее… так, как я люблю вас… любил всегда… буду любить… до самой смерти, Мария».

Сама Мария не предпринимала попыток встретиться с ним. А как он мог вернуться к ней теперь? Одним из условий этой ужасной сделки было то, что он должен отказаться от нее. Только делая вид, будто он вовсе не женат на Марии, он может вступить в брак с Каролиной Брунсвикской.

Хотя государство объявило его брак с Марией недействительным, церковь признала его. И многие люди в стране признавали его.

Что подумают подданные о своем принце, который, женившись на одной женщине, позволил женить себя на другой?

Было совершенно ясно, Франсес не в счет, просто он не осмелится сейчас вернуться к Марии.

Но ему не хотелось, чтобы она думала, будто он забыл ее. Он хотел, чтобы она знала, как печалит его такое положение.

Он решил, что сей же час отправится повидаться с королем.

Король принял принца Уэльского подчеркнуто ласково.

«Как изменился старик!» – думал принц. Король выглядел так, будто мог потерять рассудок в любую минуту.

Но была и явная польза от этой перемены, казалось, он стал мягче, терпимее, позволял убеждать себя.

Принц тоже проявил доброту в общении с отцом, раньше между ними постоянно случались стычки, теперь же вражда ослабла. Король был скорее печален, чем сердит. «Сколько бессонных ночей я провел из-за него, моего старшего сына, – думал он. – Но он был молод тогда, нынче же вроде начинает понимать свою ответственность. Скоро он выполнит свой долг».

– Ваше Величество, я написал Малмсбери, чтобы он начал переговоры.

Король был доволен. Ни слова грубости. После всех этих лет отказов и препирательств наконец пора выполнить свой долг, видно, принц осознал ошибки и готов их исправить. «Отлично, а, черт возьми?» – подумал король.

– Я надеюсь, она будет так же плодовита, как ваша матушка.

«Спаси Господи, – подумал принц, – должно быть, и сам отец понимает, что тринадцать, а могло быть и пятнадцать, детей – достаточное бремя для государства».

– Мне хочется верить, что мы не разочаруем Ваше Величество.

Король склонил голову, еще немного, и он станет совсем податливым. Принц торопливо сказал:

– Есть одно дело, о котором я хотел бы посоветоваться с Вашим Величеством.

– Да, что это, а?

– Ваше Величество, вы, должно быть, знаете, что у меня были отношения с одной дамой… они сейчас прерваны.

– Я рад слышать, что вы покончили с этим. Этих отношений больше не должно быть. Если они сохранятся, это приведет к неприятным последствиям, вы понимаете, а?

Принц сдержал свой гнев и продолжил:

– Я полностью осознаю это, Ваше Величество. Связь наша больше не существует, но я уверен, что должен выполнить некоторые обязательства по отношению к этой женщине.

Король что-то пробормотал, а принц продолжал бить в одну точку:

– Все время, пока мы были вместе, дама получала три тысячи фунтов в год, и я намерен продолжать эти выплаты, несмотря на разрыв наших отношений. Но мне бы хотелось, Ваше Величество, чтобы вы заверили меня, что если я умру раньше нее, выплата пенсиона не прекратится.

Король прервал его:

– Я знаю… я знаю… – Потом он смягчился. – Эта дама, Мария Фитцгерберт, – симпатичная вдовушка. – Король застыл с открытым ртом, он вспоминал свою жизнь до болезни, те искушения, которые стояли на его пути, и свои попытки борьбы с ними. Окружение его было бы поражено, узнав, что по-своему он любил женщин не меньше, чём сыновья. Сара Леннокс жила у него в Голландском доме. Прелестная маленькая красотка! Он хотел жениться на ней. У него возникало такое намерение. А до нее была Ганна Лайтфут, милая, ласковая девочка, из квакеров. Но он выбрал другую и считал правильным свой выбор, женился на некрасивой, не вызывающей никаких эмоций принцессе Шарлотте и пытался забыть прежних подруг, выбросить из головы весь этот любовный вздор. Елизавета Пемброк… такая прекрасная! Вот была женщина, которую он мог бы полюбить. Она находилась при дворе, он встречал ее каждый день и должен был все время напоминать себе, что уже женат на Шарлотте и его долг подавать всем подданным пример. Долг. Вечный долг. Некрасивая Шарлотта заменила красавицу Сару Леннокс. Пятнадцать детей, и ни одного незаконнорожденного. Конечно, была Ганна… но это раньше… в прошлом. Со времени женитьбы он не нарушал обет верности, однако в мыслях, конечно, заходил слишком далеко. Мужчина не властен над своими мыслями.

Былые чувства, любовные увлечения короля помогли ему понять принца. Эта Мария Фитцгерберт действительно хорошая женщина во всех отношениях. Жаль, что она не германская протестантка-принцесса, а английская вдова-католичка. Он чувствовал, что она благотворно влияла на принца. Ему доносили, что именно она уговаривала его жить достойно, отказаться от экстравагантности, меньше играть, меньше пить, оставить беспутных друзей.

О да, эта Мария Фитцгерберт вполне заслуживала некоего вознаграждения. А он, припомнив случаи из собственной жизни, обязан согласиться с этим.

– Ваши… ваши чувства делают вам честь, – наконец решился высказаться король. – Я думаю эта дама заслуживает… подобного вознаграждения. Она всегда, насколько я знаю, вела себя благородно, да? А?

– Сущая правда… правда! – страстно воскликнул принц.

Король покивал головой.

– Тогда мы решим этот вопрос. Но лучше пускай этим займется Лоуборо. Лорд-канцлер обязан утрясать такие дела. Скажите, чтобы он мне напомнил. Не бойтесь. Я уверен, ваши чувства делают вам честь.

– Я благодарю Ваше Величество от всего сердца. Король положил руку на плечо сына, глаза его увлажнились. В глазах принца тоже стояли слезы.

«Как приятно и как необычно, что теперь мы друзья. Он изменился, – думал король. – Наконец-то решился на брак. Стал отзывчивее. Более разумен. Теперь мы поладим».

Принц думал: «Сумасшествие его изменило. Он стал мягким, мудрым. Возможно, мы сможем подружиться».

Через несколько дней принц получил письмо от лорда Лоуборо, в котором лорд-канцлер извещал его, что представил королю необходимые бумаги относительно выплаты пенсиона одной известной особе, удостоенной ранее его внимания, и что прошение удовлетворено, а в случае такого несчастья, как смерть принца, Его Величество позволили сохранить этот пенсион. Его Величество пожелали также уведомить Его Высочество, что более не следует тревожиться по этому поводу.

Принц обрадовался.

Он хотел, чтобы Мария знала, что на самом деле он не оставил ее. Он хотел, чтобы она знала, что, хотя им нельзя встречаться, он все время думает о ней.

Писать ей он тоже не мог, так как дал слово, что порвет с ней все отношения. Но ему очень хотелось порадовать ее хоть какой-то весточкой.

У него родилась идея. Он пошлет письмо старому другу мисс Пигот, а уж она не преминет показать его Марии.

Он сейчас же сел за стол и быстро набросал письмо.

Мисс Пигот не могла удержаться от удивления, когда узнала почерк на конверте. Ах, письмо адресовано ей! Это могло значить только одно. Он хотел, чтобы она помогла установить мир между ним и Марией.

Она вскрыла письмо, и послание лорда-канцлера выскользнуло на пол. Она подобрала его, с изумлением пробежала глазами и вернулась к посланию принца.

Он не хотел, чтобы дорогой друг мисс Пигот думала, будто он забыл ее. В мыслях он часто возвращался в Марбл-хилл, а теперь он посылает еще один запечатанный конверт, чтобы она передала его по назначению той, кому предназначен, и надеется, что письмо в какой-то мере разъяснит, как он относится к этой замечательной женщине.

Мисс Пигот перечитала послание канцлера и, как только поняла смысл, сразу побежала в комнату Марии, где та отдыхала.

– О Мария, дорогая моя, как вам это нравится? Я получила весточку от принца.

– Вы… получили?

– О, конечно, это письмо прежде всего для вас. Это ясно как Божий день. Вот послание канцлера о вашем пенсионе.

Мария схватила его, и лицо ее вспыхнуло от возмущения.

– Я не приму его.

– Ну, конечно же, вы примете. Ведь вам надо платить долги, не так ли? Долги, наделанные из-за него. Оставьте вашу дурацкую гордость. Он хочет, чтобы вы получали эти деньги.

– Он хочет откупиться от меня, как от Пердиты Робинсон?

– Ну, это совсем другое дело. Ей пришлось шантажировать. Вам не пришлось даже просить.

– Я не приму. Можете написать Его Высочеству и высказать все, раз уж он считает нужным писать вам о делах, которые касаются меня.

Мисс Пигот оставила Марию и пошла в свою комнату писать ответ. Писала она, однако, не принцу, а мистеру Генри Эрингтону, дяде Марии, сообщая, что произошло, и прося приехать и убедить Марию.

Он приехал через несколько дней и серьезно переговорил с Марией.

Она заплатила долги? Нет, не заплатила. Что ж, она рассчитывает расплатиться с долгами из двух тысяч годового дохода, унаследованного от мистера Фитцгерберта? Это явно невозможно, и она сие должна для себя уяснить.

– Мария, – сказал дядя Генри, который был ее опекуном с тех самых пор, как ее отец сделался недееспособным из-за болезни, и который познакомил ее с первым и вторым мужьями, – положитесь в этом деле на меня. Что случилось, то случилось, это было неизбежно. Вы должны выйти из этого положения с достоинством. Но разве сможете это сделать, будучи обремененной долгами? Весь остаток жизни вам предстоит платить по векселям. Вы должны принять пенсию, которую заслуживаете. Постепенно расплатитесь с долгами, вернетесь к достойному образу жизни. Это самое разумное. Не забывайте, я ваш опекун, и я запрещаю вам делать какие-то шаги вопреки моим советам.

Она устало улыбнулась ему.

– Дядя, признаться, я уверена, что вы правы.

– Тогда разрешите мне за вас уладить все финансовые дела?

– Пожалуйста, умоляю, сделайте это, я больше не хочу о них слышать.

Генри Эрингтон поцеловал ее в щеку и сказал, что рад, что ее добрый друг мисс Пигот всегда с ней.

– Я знаю, что я многим обязана вам и Пигги, дорогой дядя, – сказала Мария. – И не тревожьтесь обо мне, у меня начинает проходить апатия от того, что я покинутая жена.

Но когда она осталась одна, то сразу подумала: «Так ли это на самом деле? Привыкну ли я к своему положению когда-нибудь?»

У нее совсем по-другому сложилась бы жизнь, если бы дядя Генри познакомил ее с добропорядочным селянином, таким, как Эдвард Вельд или Том Фитцгерберт. Тогда она могла бы жить спокойно до самой старости.

Зато она упустила бы неповторимые мгновения! Главное, что она была невероятно счастлива, говорила она себе. А счастье не может длиться вечно, так устроена жизнь.

Она упала головой на подушку и тихо заплакала, с тоской вспоминая все, что ей пришлось пережить.

Недавний разговор о пенсионе окончательно подвел подо всем черту.

Тридцатого декабря король объявил обеим палатам парламента:

– Мне доставляет огромное удовольствие объявить вам о заключении договора о браке между моим дорогим сыном, принцем Уэльским, и принцессой Каролиной Елизаветой Амелией, дочерью герцога Брунсвикского.

Весь двор гудел от новостей, а принц горевал в уединении в Карлтон-хаузе.

«Теперь уже ничего не изменишь», – скорбно размышлял он.

А в Марбл-хилл Мария, услышав горестную весть, с печалью сказала мисс Пигот:

– Вот я и стала вдовой в третий раз.

Но мисс Пигот отказывалась верить, что все кончено.

– Он по-прежнему любит вас, – настаивала она. – Вспомните, как он позаботился о вашем пенсионе. Я не поверю до тех пор, пока эта женщина не приедет и не обвенчается с ним.

– Тогда вам придется поверить в это очень скоро, – съязвила Мария.

– Никогда! – кричала неукротимая мисс Пигот. – Никогда он не сможет жениться на ней, такое просто невозможно! Ведь он уже женат на вас.

Только Марию это не утешало.