Орел приземлился

Глава 19

Для своих личных нужд премьер-министр занял в Мелтам Хаузе библиотеку, выходящую на заднюю террасу. Когда Гарри Кейн вышел от него в семь тридцать, его уже ждал Конкоран:

— Как он?

— Очень заинтересовался, — сказал Кейн. — Хотел услышать все про сражение. Похоже, Штайнер его очаровал.

— И всех нас. Что мне хотелось бы знать, это где сейчас этот проклятый человек и этот ирландский негодяй.

— Во всяком случае, не близ коттеджа, в котором он жил, можете быть спокойны. Как раз перед тем, как я вошел в дом, Гарви доложил мне по радио, что когда они поехали проверить девлиновский коттедж, то обнаружили там двух инспекторов из спецуправления, которые его ждали.

— Господи боже мой, — сказал Конкоран. — Как, скажите на милость, они вышли на него?

— Какое-то полицейское расследование. Во всяком случае, маловероятно, что он появится там. Гарви оставил там на приморской дороге несколько засад, и сейчас ничего другого мы сделать не можем, пока не подойдет подкрепление.

— Оно подходит, друг мой, поверьте мне, — сказал Конкоран. — С тех пор как вы починили телефон, у меня было несколько долгих разговоров с Лондоном. Не пройдет и двух часов, как весь Северный Норфолк будет заблокирован. К утру большая часть этого района будет фактически на военном положении. И это положение не отменят, пока не поймают Штайнера.

Кейн кивнул.

— Нет сомнения, что он не окажется вблизи премьер-министра. Мои люди стоят у его дверей, у террасы и не меньше двух дюжин в саду с автоматами. Лица их покрыты черным кремом. Я им ясно приказал сначала стрелять. О несчастных случаях поговорим потом.

Открылась дверь, и вошел молодой капрал, держа в руке листки машинописного текста:

— У меня окончательные списки, если вы хотите их посмотреть, майор.

Он вышел, и Кейн пробежал глазами первый листок.

— Они предъявили тела немцев отцу Верекеру и некоторым жителям деревни.

— Кстати, как он? — спросил Конкоран.

— Сотрясение мозга, но в остальном вроде в порядке. По их показаниям, все налицо, кроме Штайнера, его заместителя Нойманна и, конечно, ирландца. Остальные четырнадцать погибли.

— Но как же, черт возьми, они скрылись, вот что мне хотелось бы знать.

— Да они разбили дверь в ризницу, чтобы спрятаться от выстрелов Гарви и его людей. Моя версия такая: когда Памела и эта девушка Прайор пошли через туннель в дом священника, они так спешили, что не заперли как следует потайную дверь.

Конкоран сказал:

— Как я понимаю, эта молодая особа Прайор оказывала негодяю Девлину повышенное внимание. Вы не думаете, что она могла как-то быть связана с этим делом?

— Не думаю. По словам Памелы, девушка горько сокрушалась по поводу всего.

— Еще бы, — сказал Конкоран. — Ну а какие потери с вашей стороны?

Кейн посмотрел на второй листок:

— Включая Шафто и капитана Мэллори, двадцать один убит, восемь ранены. — Он покачал головой: — Из сорока. Большой будет шум, когда дело станет известно.

— Если станет известно.

— Что вы хотите сказать?

— Лондон уже дает ясно понять, что это дело не должно иметь огласки. С одной стороны, не хотят пугать людей. Но с другой стороны, вы подумайте, что произошло: немецкие парашютисты спрыгивают на Норфолк, чтобы захватить премьер-министра! И почти что осуществляют свою цель! Это довольно страшно. А что это за Британский свободный корпус? Англичане — эсэсовцы! Представляете, как бы это выглядело в газетах? — Он вздрогнул. — Я бы этого проклятого человека повесил своими руками.

— Понятно.

— А теперь посмотрите на все с точки зрения Пентагона. Ударная американская часть, элита из элит, в боях с горсткой немецких парашютистов несет семидесятипроцентные потери.

— Не знаю, — покачал головой Кейн. — Это значит, что масса людей должна молчать.

— Идет война, Кейн, — сказал Конкоран. — А в военное время людей можно заставить делать, что им велят. Это просто.

Дверь открылась, и появился молодой капрал:

— Лондон снова на проводе, господин полковник.

Конкоран поспешно вышел. Кейн, выходя за ним, закурил сигарету и прошел мимо охраны. Он спустился по ступенькам и прошелся по террасе. Шел сильный дождь, было очень темно. В воздухе чувствовался запах тумана. Может, Конкоран прав? Возможно, и так. Мир во время войны достаточно сумасшедший, чтобы поверить чему угодно.

Кейн спустился в сад, и в то же мгновенье чья-то рука схватила его за горло, а в спину уперлось колено. Тускло блеснул нож. Кто-то спросил:

— Кто такой?

— Майор Кейн.

Фонарик вспыхнул и погас.

— Простите, сэр, капрал Бликер.

— Вы должны быть в постели, Бликер. Как глаз?

— Пять швов, майор, но все обойдется. С вашего позволения, сэр, я пойду.

Он растворился в темноте, а Кейн остался стоять, широко открыв глаза.

— Никогда до конца своих дней, — тихо сказал он себе, — я даже и не начну понимать людей, своих соплеменников.

По сводке погоды на всем Северном море вплоть до утра был ветер три-четыре балла со шквалами дождя и морским туманом.

Торпедный катер шел хорошо, и к восьми часам прошел минные поля и вошел в главный прибрежный судоходный проход.

За штурвалом стоял Мюллер. Кениг, подняв голову от лоции, на которой он тщательно проложил последний участок их курса, сказал:

— Мы в десяти милях восточнее Блэкни Поинт, Эрих.

Мюллер кивнул, напряженно всматриваясь в темноту:

— Этот туман не в нашу пользу.

— Ну, не знаю, — ответил Кениг. — Может, порадоваться ему, пока операция не кончится.

Дверь с грохотом отворилась, и вошел ведущий радист Тойзен. Он подал радиограмму.

— Из Ландсвоорта, господин лейтенант.

Взяв радиограмму, Кениг прочел ее, поднеся к лампе на штурманском столе. Долго смотрел на нее, а потом смял в комок.

— Что там? — спросил Мюллер.

— «Орел» взорвался. Все остальное — слова.

Наступила тишина. Дождь бил в стекло. Мюллер спросил:

— А нам какой приказ?

— Действовать, как я найду нужным. — Кениг покачал головой: — Подумать только. Полковник Штайнер, Риттер Нойманн — все это прекрасные ребята.

Впервые с детства ему захотелось заплакать. Он открыл дверь и выглянул в темноту. Дождь бил в лицо. Мюллер осторожно сказал:

— Конечно, всегда есть надежда, что некоторые из них выйдут живыми. Один или двое. Вы же знаете, как это бывает?

Кениг захлопнул дверь:

— Вы хотите сказать, что надо бы все-таки подойти туда? — Мюллер не ответил, и Кениг обернулся к Тойзену: — И вы тоже?

Тойзен сказал:

— Мы давно уже вместе, господин лейтенант. Я прежде никогда не спрашивал, куда мы идем.

Кенига наполнила отчаянная радость. Он хлопнул Тойзена по спине.

— Ладно, тогда передайте сигнал.

Во второй половине дня и вечером состояние Радла непрерывно ухудшалось, но он отказался лежать в постели, несмотря на просьбы Витта. После последнего сообщения Джоанны Грей он оставался в радиорубке, откинувшись в старом кресле, которое принес Витт, пока оператор связывался с Кенигом. Боль в груди не просто усилилась, она распространилась на левую руку. Он был неглуп и знал, что это значит. Да это было и несущественно. Все теперь было несущественно.

Без пяти восемь оператор повернулся к нему с победной улыбкой:

— Поймал их, господин полковник. Сообщение получено и понято.

— Слава богу, — сказал Радл и начал неловко открывать портсигар, но пальцы не слушались его, и Витт пришел ему на помощь.

— Осталась только одна, господин полковник, — сказал он, вытаскивая русскую папиросу и вставляя ее Радлу в рот.

Оператор лихорадочно писал текст в своем блокноте. Он оторвал листок и обернулся:

— Ответ, господин полковник.

Радл почувствовал странное головокружение и почти перестал видеть. Он попросил:

— Прочтите, Витт.

— Навестим гнездо. Некоторым птенцам может понадобиться помощь. Счастливо. — У Витта вид был растерянный: — Почему он добавил это слово, господин полковник?

— Потому, что он все хорошо понимающий молодой человек, который подозревает, что мне удача потребуется так же, как и ему. — Он медленно покачал головой: — Откуда они появляются, эти ребята? Проявлять такую отвагу, всем жертвовать — ради чего?

Витт забеспокоился:

— Господин полковник, пожалуйста…

Радл улыбнулся:

— Так же как и эта последняя русская папироса, все хорошее раньше или позже кончается. — Он повернулся к оператору и напряг все силы, чтобы сделать то, что он должен был сделать по крайней мере два часа назад: — Теперь можете связать меня с Берлином.

На восточной окраине фермы Прайоров находился полуразрушенный коттедж. Он стоял за лесом по другую сторону от главной дороги, выше Хобс Энда. Здесь нашел убежище «моррис».

Было семь пятнадцать, когда Девлин и Штайнер, оставив Риттера на попечении Молли, осторожно пошли через лес на рекогносцировку. Они подошли в тот момент, когда Гарви со своими людьми по дороге у дамбы вышли к коттеджу Девлина. Ирландец и немец отступили в лес, чтобы обдумать положение.

— Дела неважные, — сказал Девлин.

— Вам не надо заходить в дом. Вы можете успеть вовремя дойти до берега через болото, — указал Штайнер.

— Зачем? — вздохнул Девлин. — Я должен сделать ужасное признание, полковник. Я уходил в такой дьявольской спешке, что оставил радиотелефон на дне мешка, полного картошки, который висит за кухонной дверью.

Штайнер тихо рассмеялся:

— Мой друг, вы всегда остаетесь верны себе. Бог, должно быть, сломал форму после того, как вас вылепил.

— Знаю, дьявольский характер, — сказал Девлин. — Но в сложившихся условиях я не могу без радио вызвать Кенига.

— Вы думаете, он не подойдет без сигнала?

— Так договаривались. Как приказано, в любое время между девятью и десятью. И еще. Чтобы ни случилось с Джоанной Грей, возможно, она передала что-то в Ландсвоорт. Если Рад передал это Кенигу, тот со своими ребятами, возможно, уже возвращается.

— Нет, — сказал Штайнер. — Не думаю. Кениг подойдет. Даже если не получит вашего сигнала, все равно подойдет к берегу.

— Почему?

— Потому что он мне так сказал, — спокойно ответил Штайнер. — Так что видите, можете обойтись без радиотелефона. Даже если рейнджеры будут прочесывать район, они на берег не пойдут, потому что на картах он заминирован. Если вы попадете туда заранее, то можете пройти в прилив по морскому рукаву по крайней мере четверть мили.

— С Риттером в его состоянии?

— Ему нужны только палка и плечо, на которое можно опереться. Однажды в России он прошел с пулей в правой ноге восемьдесят миль за трое суток. Когда человек знает, что оставаться для него смерти подобно, он мобилизует все свои силы. Вы сэкономите очень много времени. Встретите Кенига на подходе.

— Вы с нами не идете. — Это была констатация факта, а не вопрос.

— Думаю, вы знаете, куда я должен пойти, друг мой.

Девлин вздохнул:

— Я всегда был убежден, что человеку надо дать возможность идти в ад так, как ему хочется, но для вас мне хотелось бы сделать исключение. Вы даже близко не подойдете. Вокруг него выставят больше стражи, чем будет мух на банке с вареньем в жаркий летний день.

— И все равно, я должен попытаться.

— Да почему? Неужели вы думаете, это поможет вашему отцу? Иллюзия! Будьте разумны. Что бы вы ни сделали, ему ничто не поможет, если этот старый пидер на Принц-Альбрехтштрассе решит по-другому.

— Да, вы, видимо, правы. Думаю, я всегда это знал.

— Тогда зачем?

— Потому что для меня невозможно сделать по-другому.

— Непонятно.

— Думаю, вы понимаете. Это правила игры. Трубы по ветру, трехцветный флаг отважно развевается пасмурным утром. За республику! Вспомните пасху 1916 года. Но вот что скажите мне, друг мой. В конце игры вы контролируете ее или она захватывает вас? Вы можете остановиться, если захотите или всегда должны оставаться в игре? Шинели и автоматы, жизнь за Ирландию, пока не окажетесь в канаве с пулей в спине?

Девлин хрипло сказал:

— Один бог знает, а я нет.

— Но я знаю, друг мой. А теперь, думаю, нам надо присоединиться к остальным.

— Ладно, — неохотно согласился Девлин.

Они двинулись в ночной мгле к разрушенному коттеджу и увидели, что Молли перевязывает ногу Риттеру.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Штайнер Риттера.

— Прекрасно, — ответил он, но когда Штайнер положил ему на лоб руку, он почувствовал, что лоб был влажным от пота.

Молли подошла к Девлину. Он спасался от дождя в углу между двумя стенами и курил сигарету.

— Он в плохом состоянии, — сказала Молли. — Если хочешь знать мое мнение, нужен доктор.

— Тогда сразу же посылай и за могильщиком, — саркастически заметил Девлин. — Но оставим его. Сейчас я беспокоюсь о тебе. У тебя могут быть большие неприятности из-за сегодняшней ночи.

Ей, как ни странно, было все равно.

— Никто не видел, как я выводила вас из церкви, никто не докажет, что это сделала я. Для них я сидела в вереске под дождем и выплакивала сердце по поводу того, что узнала правду о своем любовнике.

— Ради бога, Молли.

— Они скажут: бедная, глупая сучка. Обожгла пальцы, так ей и надо, раз поверила чужаку.

Он смущенно сказал:

— Я тебя не поблагодарил.

— Неважно. Я это сделала не для тебя. Для себя я это сделала. — Она была простой девушкой, многим вполне довольной, но теперь, больше чем когда-либо в жизни, она хотела высказаться до конца. — Я люблю тебя. Это не значит, что мне нравится, что ты такой, или нравится то, что ты сделал, и мне даже не хочется понять тебя. Дело совсем в другом. Любовь — это что-то особенное. У нее свое место. Вот почему я вывела тебя сегодня из церкви. И дело не в том, правильно или неправильно я поступила, я просто не смогла бы жить в согласии с собой, если бы позволила тебе погибнуть. — Она отодвинулась от него. — Пойду лучше, посмотрю, как там лейтенант.

Она отошла к машине, и Девлин с трудом проглотил ком, подкативший к горлу. Разве не странно? Самая отважная речь, которую ему довелось слышать. Ему хотелось плакать — это трагедия, когда чувства уходят впустую.

В двадцать минут девятого Девлин и Штайнер снова направились через лес к коттеджу на болоте. Он стоял темный, но на главной дороге слышались приглушенные голоса и вырисовывались силуэты машин.

— Подойдем поближе, — прошептал Штайнер.

Они двинулись к забору, отделяющему лес от дороги. Дождь усилился. На дороге стояли два «джипа», а несколько рейнджеров прятались от дождя под деревьями. Вспыхнула спичка, осветив на мгновение лицо Гарви.

Штайнер и Девлин отступили в лес.

— Большой негр, — сказал Штайнер. — Главный сержант, который был с Кейном, ждет, когда вы объявитесь.

— А почему не в доме?

— Возможно, у него там тоже люди. Таким образом, он следит и за дорогой.

— Ерунда. Мы можем пересечь дорогу дальше, — сказал Девлин. — Как вы сказали, можем дойти до берега пешком.

— Легче было бы, если бы что-то отвлекло их внимание.

— Например?

— Я в украденной машине поеду через эту засаду. Кстати, мне не помешал бы ваш плащ, если бы вы одолжили мне его насовсем.

В темноте Девлин не видел лица Штайнера, да ему вдруг и не захотелось его видеть.

— Черт с вами, Штайнер, идите в ад своим путем, — устало сказал он, отстегнул «стен», снял плащ и отдал его Штайнеру. — В правом кармане маузер с глушителем и две обоймы патронов.

— Спасибо, — Штайнер снял пилотку, засунул ее в карман летной блузы, натянул плащ и подпоясался. — Итак, финал. Думаю, мы здесь попрощаемся.

— Скажите мне одну вещь, — сказал Девлин. — Стоило ли все это затевать? И вообще, все?

— Нет, — легко рассмеялся Штайнер. — И не надо больше философии, пожалуйста. — Он протянул руку: — Да удастся вам найти то, что вы ищете, друг мой.

— Я уже нашел это и потерял в борьбе, — ответил ему Девлин.

— Значит, теперь уже больше ничто не будет иметь особого значения, — сказал Штайнер. — Опасное положение. Придется вам быть поосторожнее. — Он повернулся и пошел к разрушенному коттеджу.

Они помогли Риттеру выйти из машины и толкали ее до того места, где колея идет под откос к воротам, ведущим на дорогу. Штайнер подбежал к воротам, открыл их, вытащил из ограды шестифутовый кол и отдал его Риттеру.

— Ну как? — спросил он.

— Прекрасно, — храбро сказал Риттер. — Едем?

— Вы, а не я. На дороге стоят рейнджеры. Я подумал, что могу организовать небольшую отвлекающую операцию, пока вы будете пробираться к морю. Догоню вас позже.

Риттер схватил Штайнера за руку и паническим голосом произнес:

— Нет, Курт, не могу вам позволить этого.

— Старший лейтенант Нойманн, — сказал Штайнер, — вы безусловно, самый прекрасный солдат, которого я знаю. От Нарвика до Сталинграда вы никогда не увиливали от исполнения своего долга и не нарушили моего приказа, и у меня нет ни малейшего желания позволить вам сделать это сейчас.

Риттер Нойманн попытался выпрямиться, опираясь на палку.

— Как прикажет господин полковник, — официально сказал он.

— Хорошо, — смягчился Штайнер. — Теперь ступайте, пожалуйста, вы и мистер Девлин, счастливо.

Штайнер открыл дверцу машины. Риттер тихо позвал:

— Господин полковник.

— Да?

— Большая честь служить под вашим началом, сэр.

— Спасибо, господин старший лейтенант.

Штайнер сел в машину, отпустил тормоз и покатил вниз по колее.

Девлин и Молли пошли через лес, поддерживая с двух сторон Риттера, и остановились у низкого забора. Девлин прошептал:

— Тебе пора идти, девочка.

— Я провожу вас до берега, Лайам, — твердо сказала она. Ему не удалось поспорить, потому что в сорока ярдах от них на дороге заработал мотор и зажглись фары «морриса». Один из рейнджеров вытащил из-под плаща красный фонарь и помахал им. Девлин ожидал, что немец поедет вперед, но, к его удивлению, он медлил. Штайнер шел на хорошо рассчитанный риск, которым убрал бы со своего пути всех до последнего человека. Был только один способ сделать это. Он ждал приближения Гарви, держа левую руку на руле, а в правой — маузер.

Приближаясь, Гарви сказал:

— Простите, вам придется сказать, кто вы такой.

Он включил фонарь в левой руке, выхватив из темноты лицо Штайнера. Маузер кашлянул один раз, когда Штайнер выстрелил в упор, но на добрых два дюйма в сторону, колеса завертелись, и Штайнер умчался в темноту.

— Это был сам Штайнер, черт подери! — закричал Гарви. — За ним!

В сумасшедшей спешке рейнджеры вскочили в джипы.

Первым сорвался «джип» Гарви, второй — вслед за ним, и звук моторов замер в ночи.

Девлин прошептал:

— Так, выбираемся.

Они с Молли помогли Риттеру перелезть через забор и пошли по дороге.

Построенный в 1933 г., автомобиль «моррис» еще служил людям, но только по причине нехватки в военное время новых машин. Мотор его был полностью изношен, и хотя он был достаточно хорош для Верекера, Штайнеру в эту ночь он не подходил. Нажимая на педаль изо всех сил, Штайнер двигался со скоростью сорока миль, и машина упрямо отказывалась идти быстрее.

У него еще оставались минуты на размышление, потом даже и их уже не было, потому что, пока он раздумывал, не остановиться ли и не двинуться ли в лес пешком, Гарви на своем «джипе», догоняя, начал стрелять из пулемета. Штайнер упал на руль, пули прошили кузов, лобовое стекло разлетелось на мелкие осколки.

«Моррис» метнулся вправо, проломил деревянную изгородь и скатился по склону между молодыми елочками, которые затормозили ход машины. Скорость была небольшой, и Штайнер, открыв дверцу, выпал. Но тут же вскочив, побежал по лесу в темноту, а «моррис» въехал в разбухшее от дождей болото и затонул.

Гарви первым выскочил из «джипа» и быстро спустился по откосу, держа фонарь наготове. Когда он добежал до края болота, грязные воды уже сомкнулись над крышей «морриса».

Гарви снял каску и начал расстегивать пояс, но Круковски, спустившийся вслед за ним, схватил его за руку:

— Даже и не думайте этого делать. Здесь же не просто вода — топь, и местами она так глубока, что может поглотить человека целиком.

Гарви медленно кивнул:

— Да, думаю, вы правы.

Он поводил фонарем по поверхности грязевой воронки, откуда поднимались пузырьки воздуха, затем повернулся и пошел вверх по склону к радиопередатчику.

Кейн и Конкоран ужинали в нарядной первой гостиной, когда из комнаты радистов выбежал капрал с радиограммой в руках. Кейн мельком взглянул на нее, затем придвинул ее по полированной поверхности стола Конкорану.

— Господи, ведь он же двигался в нашем направлении, понимаете? — Конкоран нахмурился. — Какая смерть для такого человека.

Кейн кивнул. Он должен был радоваться, а вместо этого чувствовал странную подавленность. Он сказал капралу:

— Велите Гарви оставаться на месте, затем свяжитесь с гаражом и пошлите машину, чтобы извлечь тело полковника Штайнера.

Капрал вышел, и Конкоран спросил:

— А как насчет второго и ирландца?

— Думаю, беспокоиться не о чем. Они объявятся, но не здесь. — Кейн вздохнул: — По-моему, Штайнер — это человек, который не знает, когда ему остановиться.

Конкоран подошел к буфету и налил две большие порции виски. Одну он протянул Кейну:

— Не буду говорить радостных тостов, поскольку знаю, что вы чувствуете. Странное чувство личной утраты.

— Точно.

— Я в этой игре, пожалуй, уже слишком давно, — Конкоран поставил стакан. — Вы скажете премьер-министру или мне это сделать?

— Думаю, это ваша привилегия, сэр, — Кейн вымученно улыбнулся. — Я лучше пойду объявлю своим людям.

Когда он вышел из дома, дождь лил как из ведра. Кейн остановился на крыльце и крикнул:

— Капрал Бликер!

Несколько секунд спустя Бликер выбежал из темноты и поднялся на ступеньки. Его куртка была мокрой насквозь, каска блестела от дождя, а темный маскировочный крем на лице потек.

Кейн сказал:

— Гарви со своими ребятами поймали Штайнера у прибрежной дороги. Передайте дальше.

Бликер спросил:

— Значит, все? Можно уйти в помещение, сэр?

— Нет. Но теперь можно дежурить по очереди. Организуйте так, чтобы каждый мог по очереди принять горячую пищу и обсушиться.

Бликер спустился с крыльца и исчез в темноте. Майор некоторое время глядел на дождь, затем решительно повернулся и вошел в дом.

Когда Девлин, Молли и Риттер Нойманн подошли к коттеджу в Хобс Энде, в нем было темно. Они остановились у стены, и Девлин шепотом сказал:

— Мне кажется, там совсем тихо.

— Не стоит рисковать, — прошептал Риттер.

Но Девлин, думая о радиотелефоне, упрямо сказал:

— Ну и идиотами бы мы оказались, если бы никого в доме не было. Вы оба идите вдоль дамбы. Я вас догоню.

И он скользнул от них, прежде чем они успели запротестовать, осторожно пересек двор и, подойдя к окну, прислушался. Было совсем тихо, только слышалось, как падают капля дождя. Входная дверь с легким скрипом открылась от его прикосновения, и он вошел в прихожую, держа наготове «стен».

Дверь в гостиную оказалась настежь открытой, в очаге догорал огонь. Девлин шагнул внутрь и тут же понял, что совершил большую ошибку. Дверь позади него захлопнулась, дуло браунинга уперлось ему в шею, а «стен» был выхвачен из рук.

— Держи его, — сказал Джек Роган. — Ладно, Фергус, давайте осветим сцену.

Вспыхнула спичка, Фергус Грант зажег керосиновую лампу и вставил стекло. Роган двинул Девлина коленом в зад, да так, что тот перелетел через всю комнату.

— Ну-ка, посмотрим на тебя.

Опираясь одной ногой на очаг, Девлин полуобернулся. Он положил руку на полочку над камином.

— Не имел чести.

— Главный инспектор Роган, инспектор Грант, Спецуправление.

— То есть Ирландское управление?

— Верно, сынок, и не проси ордера на арест, а то я тебя выпорю. — Роган сидел на краю стола, держа у бедра браунинг. — Знаешь, я слышал, что ты очень плохо себя ведешь.

— Это вы мне говорите? — сказал Девлин, отклоняясь глубже в очаг, хотя знал, что, даже если он доберется до «вальтера», шансов у него почти нет.

Грант не стал рисковать и держал Девлина под дулом пистолета.

— Да, вы все, правда, огорчаете меня, — сказал Роган. — И почему вы не сидите в своих болотах, где родились?

— Это идея, — сказал Девлин.

Из кармана пальто Роган достал наручники.

— Подойди сюда.

В окно с грохотом влетел камень, и оба полицейских тревожно обернулись. В мгновение рука Девлина схватила «вальтер», висящий за балкой, поддерживающей трубу. Девлин выстрелил Рогану в голову, сбив его со стола. Грант молниеносно обернулся и, не целясь, выстрелил, попав ирландцу в правое плечо. Девлин опустился в кресло, не переставая стрелять, раздробил молодому инспектору левую руку и всадил еще одну пулю ему в левое плечо.

Грант упал на пол у стены. Казалось, он в глубоком шоке и непонимающе смотрел на лежащего по другую сторону стола Рогана. Девлин подобрал браунинг, засунул его за пояс, затем подошел к двери, снял мешок и высыпал картошку на пол. В маленьком парусиновом мешке на дне были радиотелефон и несколько других мелочей. Девлин перекинул мешок через плечо.

— Почему вы меня не убиваете? — слабым голосом спросил Фергус Грант.

— Вы лучше его. На вашем месте я бы нашел более подходящую работу, сынок, — сказал Девлин и быстро вышел.

Когда он открыл входную дверь, у стены стояла Молли.

— Слава богу! — воскликнула она, но он зажал ей рот и быстро потащил за собой. — Что случилось?

— Одного я убил, другого ранил, вот что случилось, — ответил Девлин. — Два детектива из Спецуправления.

— Я тебе помогла это сделать?

— Да, — сказал он. — Может, ты уйдешь, Молли, пока еще не поздно?

Она внезапно отвернулась от него и побежала прочь вдоль дамбы. Девлин помедлил, но не в состоянии сдержаться, побежал за ней. Через несколько ярдов он поймал ее и притянул к себе. Ее руки обняли его за шею, она поцеловала его с всепоглощающей страстью. Он оттолкнул ее:

— Теперь иди, девочка, и да будет с тобой Бог.

Ни слова не говоря, она побежала в ночь, а Девлин вернулся к Риттеру Нойманну.

— Необыкновенная молодая женщина, — сказал старший лейтенант.

— Да, можно сказать и так, — сказал Девлин. — И вы еще возраст не учли. — Он достал радиотелефон из мешка и настроил его на нужную волну: «Орел» — «Страннику», «Орел» — «Страннику». Подойдите, пожалуйста.

В рубке торпедного катера, где был приемник радиотелефона, голос его прозвучал так отчетливо, будто из-за двери. Кениг с бьющимся сердцем быстро взял микрофон:

— «Орел», это «Странник». Как дела?

— Два птенца еще в гнезде, — сказал Девлин. — Можете подойти немедленно?

— Мы подходим, — ответил Кениг. Он положил микрофон на рычаг и обернулся к Мюллеру: — Эрих, включи глушители и выбрось белый вымпел. Мы подходим.

Когда Девлин и Нойманн дошли до леса, ирландец обернулся и увидел, как с основной дороги на тропу вдоль дамбы свернул автомобиль с включенными фарами. Риттер спросил:

— Как вы думаете, кто это?

— Бог знает, — ответил Девлин.

Гарви, ожидавший спасательную машину, чтобы вызволить из болота «моррис», решил отослать второй «джип» обратно, чтобы проверить, как дела у сотрудников Спецуправления.

Девлин взял Риттера под руку:

— Пошли, сынок, нам лучше отсюда убраться.

Неожиданно Риттер выругался — шок начал проходить, и он ощутил пронизывающую боль в плече.

— У вас все в порядке? — спросил он.

— Истекаю кровью, как недорезанная свинья, — ответил Девлин. — Они всадили мне пулю в плечо, но сейчас это несущественно. Ничто так не лечит болезни, как морское путешествие.

Они миновали предупредительный щит, осторожно прошли между рядами колючей проволоки и пошли по берегу. Превозмогая боль, Риттер с трудом делал каждый шаг, ловя ртом воздух. Он тяжело опирался на кол, который дал ему Штайнер, но ни разу не замешкался. Песчаный берег расстилался перед ними широко и плоско, ветер нес туман. Они и не заметили, что шли уже по воде.

Когда они остановились, чтобы осмотреться, Девлин увидел, что в лесу мелькают огни фар.

— Господи боже мой, — сказал он. — Неужели они догонят нас?

Спотыкаясь, они направились по песку к эстуарии. Прилив усиливался, воды становилось все больше. Сначала по колено, потом по бедро. Они зашли далеко в эстуарию, когда Риттер неожиданно застонал и упал на колено, выронив кол.

— Ничего не выйдет, Девлин. У меня и раньше были ранения, но такой боли никогда не чувствовал.

Девлин, согнувшись, снова поднес ко рту радиотелефон.

— «Странник», это «Орел». Мы ждем вас в эстуарии в четверти мили от берега. Даю сигнал.

Он вытащил из мешка светящийся сигнальный шарик, еще один подарок абвера, полученный от штаба спецопераций, и поднял его в ладони правой руки. Девлин оглянулся на берег, но туман уже закрыл его весь.

Двадцать минут спустя вода была Девлину по грудь. В жизни он никогда так не замерзал. Он стоял на песчаной банке, расставив ноги, поддерживая Риттера левой рукой, а в высоко поднятой правой зажал светящийся сигнальный шарик. Вокруг них крутился прибой.

— Ничего не выйдет, — шептал Риттер. — Я уже ничего не чувствую. Со мной кончено. Не могу больше терпеть.

— Как сказала епископу миссис О'Флинн, — проговорил Девлин: — «Давай, парень, не сдавайся». Что бы сказал Штайнер?

— Штайнер? — Риттер закашлялся, захлебнувшись соленой водой, которая попала ему в рот. — Он бы поплыл.

Девлин подавил смех.

— Правильно, сынок, улыбайся, — и начал петь во весь голос гимн ирландских республиканцев.

На них накатилась волна, и они оказались под водой. «О господи, — подумал Девлин, — вот и конец». Но когда волна перекатилась, он устоял на ногах, а правая рука высоко держала сигнальный шарик. Вода теперь была по подбородок.

Светящийся сигнал заметил Тойзен и помчался на мостик. Три минуты спустя торпедный катер вынырнул из темноты, и кто-то осветил обе фигуры. Выбросили сеть, четыре моряка спустились в воду, и добрые руки потянулись к Риттеру Нойманну.

— Следите за ним, — предупредил Девлин. — Он в плохом состоянии.

Несколько мгновений спустя он сам перелез через поручни и тут же потерял сознание. Когда Девлин пришел в себя, Кениг стоял возле него на коленях с одеялом.

— Мистер Девлин, выпейте вот это, — сказал Кениг и протянул бутылку.

Девлин пробормотал несколько слов по-ирландски.

Кениг нагнулся к нему пониже:

— Простите, я не понимаю.

— Откуда вам это понять? Это ирландский — язык королей. Я просто сказал, сто тысяч добро пожаловать.

Кениг улыбнулся в темноте:

— Рад вас видеть, мистер Девлин. Это чудо.

— Пожалуй, единственное, которое вам встретится сегодня.

— Вы уверены?

— Как в том, что крышка гроба закрывается.

Кениг встал:

— Тогда мы отправимся. Извините, пожалуйста.

В следующую минуту торпедный катер развернулся и помчался вперед. Девлин вытащил пробку из бутылки и понюхал. Ром. Не из его любимых, ну что ж. Он сделал большой глоток, поудобнее уселся у поручней, глядя назад, на берег.

Молли у себя в спальне вдруг села, поднятая какой-то силой, подошла к окну и отдернула занавеску. Она распахнула окно и высунулась под дождь. Всю ее охватил восторг, облегчение, и именно в этот момент торпедный катер вышел из-за мыса и повернул в открытое море.

В своем кабинете на Принц-Альбрехтштрассе Гиммлер работал над бесконечными бумагами при свете настольной лампы. Раздался стук в дверь, и вошел Россман.

— Ну? — спросил Гиммлер.

— Извините, что беспокою вас, господин рейхсфюрер, но мы получили сообщение из Ландсвоорта. «Орел» взорвался.

Лицо Гиммлера оставалось непроницаемым. Аккуратно положив ручку, Гиммлер протянул руку:

— Дайте-ка сюда.

Россман передал ему радиограмму, и Гиммлер прочел ее. Через несколько секунд он поднял голову:

— У меня для вас есть поручение.

— Да, господин рейхсфюрер.

— Возьмите с собой двух самых надежных людей. Немедленно вылетайте в Ландсвоорт и арестуйте полковника Радла. Я распоряжусь, чтобы у вас были все необходимые полномочия.

— Слушаюсь, господин рейхсфюрер. А обвинение?

— Государственная измена. Для начала достаточно. Как только вернетесь, доложите. — Гиммлер взял ручку и начал писать.

Россман тихо вышел.

Около девяти часов капрал военной полиции Джордж Уотсон съехал с дороги мили на две южнее Мелтам Хауза и остановился. Проехав из Норвича весь путь под проливным дождем, он промок до нитки, несмотря на свой длинный плащ, да еще страшно замерз и проголодался. Ко всему прочему он еще и заблудился.

При свете фары он открыл планшет и нагнулся, чтобы проверить на карте свое местонахождение. Шорох справа заставил его поднять голову. Рядом стоял мужчина в плаще.

— Привет, — сказал он. — Заблудились?

— Пытаюсь найти Мелтам Хауз, — ответил Уотсон. — Всю дорогу из Норвича под этим чертовым дождем. Все эти сельские районы выглядят одинаково, когда нет проклятых указателей.

— Давайте я вам покажу, — предложил Штайнер.

Уотсон снова нагнулся над картой, маузер поднялся и опустился ему на шею. Уотсон упал, Штайнер снял с него сумку и быстро осмотрел содержимое. В ней было только одно письмо, тщательно запечатанное и помеченное «Срочно». Оно было адресовано полковнику Конкорану в Мелтам Хауз.

Штайнер взял Уотсона под мышки и оттащил подальше от дороги. Когда он снова появился несколько мгновений спустя, на нем был плащ вестового, шлем, очки и кожаные перчатки с крагами. Он надел через плечо сумку, запустил мотор и помчался к цели.

После того как спасательная машина была установлена и запущена, легковушку вытащили из болота на берег. Гарви ждал на дороге.

Капрал, руководивший работой, открыл дверцу «морриса» и заглянул внутрь:

— Здесь никого нет.

— О чем вы говорите, черт вас побери? — закричал Гарви. Он быстро спустился к машине и осмотрел салон «морриса». Капрал был прав. Вонючая грязь, вода, но Штайнера не было. — О господи! — воскликнул Гарви, когда понял, что это означает. Повернулся, быстро вскарабкался по откосу к «джипу» и схватил радиомикрофон.

Штайнер подъехал к запертым воротам Мелтам Хауза и остановился. Рейнджер по другую сторону ворот осветил его фонарем и позвал:

— Сержант охраны!

Из сторожки вышел сержант Томас и подошел к воротам. Штайнер сидел неузнаваемый в шлеме и очках.

— В чем дело? — строго спросил Томас.

Штайнер открыл сумку, вытащил письмо и показал его:

— Депеша полковнику Конкорану из Норвича.

Томас кивнул, и рейнджер отпер ворота.

— Прямо, к парадному входу. Один из часовых вас проводит.

Штайнер поехал по аллее, но от парадного входа свернул на дорогу, которая привела его к стоянке машин за домом. Он остановился около грузовика, выключил мотор, поставил мотоцикл и пошел по дорожке, ведущей в сад. Пройдя несколько шагов, он очутился в кустах рододендрона. Там Штайнер снял каску, плащ и перчатки, вытащил пилотку из кармана летной блузы и надел ее. Поправил на шее «Рыцарский крест» и подошел к дому, держа маузер наготове.

Перед террасой он остановился, чтобы понять, где он находится. Затемнение было не очень плотным, и в нескольких окнах сквозь щели просачивался свет. Штайнер сделал шаг вперед я услышал, как кто-то спросил:

— Это вы, Бликер?

В ответ Штайнер что-то пробурчал. Расплывчатая тень двинулась вперед. Маузер в правой руке Штайнера кашлянул, раздался испуганный вскрик, и рейнджер упал. В это же мгновение кто-то отдернул штору, и на террасу упал свет.

Когда Штайнер поднял голову, он увидел премьер-министра, который стоял у балюстрады и курил сигару.

Из комнаты премьер-министра вышел Конкоран. Кейн ждал его.

— Как он? — спросил Кейн.

— Прекрасно. Только что вышел на террасу выкурить последнюю сигару перед сном.

Они вышли в холл.

— Он, возможно, не очень хорошо бы спал, если бы узнал новость, так что я придержу ее до утра, — сказал Кейн. — Машину из болота вытащили, но Штайнера в ней не оказалось.

Конкоран спросил:

— Вы предполагаете, что он ушел? Откуда вы знаете, что он не в болоте? Его ведь могло выбросить или что-то в этом роде!

— Возможно, — сказал Кейн, — но тем не менее я удваиваю охрану.

Открылась входная дверь, и вошел сержант Томас:

— Вы вызывали меня, майор?

— Да, — ответил Кейн. — Когда машину вытащили, Штайнера в ней не было. Не будем рисковать и удвоим караул. У ворот ничего не произошло?

— Ничего с тех пор, как ушла спасательная машина. Прибыл военный полицейский из Норвича с донесением вам, полковнику Конкорану.

Конкоран нахмурился и уставился на него:

— Впервые слышу. Когда это было?

— Минут десять назад, сэр.

— О господи! — воскликнул Кейн. — Он здесь! Ублюдок здесь!

Он повернулся, выхватил из кобуры кольт и побежал в библиотеку.

Штайнер медленно поднимался по ступеням террасы. В воздухе пахло хорошей гаванской сигарой. Когда Штайнер поставил ногу на последнюю ступеньку, заскрипел гравий. Премьер-министр резко обернулся и посмотрел на Штайнера.

Он вынул изо рта сигару, и на его бесстрастном лице не отразилось никаких чувств. Премьер-министр спросил:

— Полагаю, полковник воздушных охотников Курт Штайнер?

— Мистер Черчилль, — медленно произнес Штайнер. — Я сожалею, но обязан выполнить свой долг, сэр.

— Так чего же вы ждете? — спокойно спросил премьер-министр.

Штайнер поднял маузер, шторы на стеклянной двери дернулись, и на террасу выскочил Кейн, яростно стреляя на ходу. Первая пуля попала Штайнеру в правое плечо, развернув его, вторая попала в сердце, мгновенно убив, и перекинула через балюстраду.

В следующее мгновение на террасе появился Конкоран с револьвером в руке, а в темном саду спешно собирались рейнджеры и выстраивались полукругом. Штайнер лежал, освещенный светом, падавшим из открытого окна. На его шее виднелся «Рыцарский крест», в руке все еще был крепко зажат маузер.

— Странно, — сказал премьер-министр, — он колебался, держа палец на спусковом крючке. Интересно, почему?

— Возможно, сэр, в нем заговорила американская кровь, — ответил Гарри Кейн.

Последнее слово осталось за премьер-министром:

— Что ни говори, он был прекрасным солдатом и храбрым человеком. Позаботьтесь о нем, майор.

Он повернулся и вошел в дом.