Те же и Орест, который вступает в действие после первых слов корифея.
Электра, ты — поближе — погляди,
Уж не скончался ль брат: его чрезмерный,
210 Размаянный покой меня страшит…
О сладкий сон-целитель, ты к больному
Так вовремя, так ласково слетел!
О, забытье, богиня несчастливцев!
Но как сюда пришел? Зачем пришел?
Не помню… И рассудком я покинут…
Твой сон, Орест, и мне отрадой был.
Не хочешь ли: тебя приподниму я?
О да! Возьми меня — и с жалких губ,
220 И с век моих сотри остатки пены.
Мне радостно служить тебе, Орест,
И тело братское твое покоить…
Я голову склоню тебе на грудь:
Сними волос завесу мне — не вижу.
О, жалкая, давно ты, голова,
Воды не знала: волосы слежались…
Нет, положи опять… Когда недуг
Отпустит — тело слабо и разбито…
Ложись. Постель недужному мила:
230 Печальная, но верная подруга.
Опять меня по-старому возьми:
Нетерпелив больной и беспокоен.
А может быть, и ноги спустишь ты,
И медленно походим мы. Попробуй.
Да, хорошо. Когда здоровья нет,
По крайней мере, с виду ты как люди.
Послушай-ка, родимый мой, пока
Твой ум еще Эринии не мучат…
Коль хороши слова, так говори,
240 Но если нет — с меня довольно горя.
Отцовский брат приехал, Менелай,
Уж в гавани суда его навплийской.
Что говоришь? Ведь это был бы свет,
Спасенья свет: родной… отцу обязан…
Не веришь мне — залогу верь: с собой
Елену он привез из стен троянских…
Пауза. Орест становится задумчив. Электра глазами следит за ним.
Вернись один, он был бы нам милей,
Но с ним жена: всех бед Елена горше.
Да, царь Тиндар породой дочерей
250 Cебе добыл в Элладе злую славу.
Из них вольна ты исключеньем быть…
Не на словах, конечно, а душою…
Увы! Опять мутится взор… Сейчас
Он был здоров… И снова ум теряет…
Лежи, несчастный брат, ты ничего
Не видишь… Это грезы, только грезы…
260 О Феб! Они убьют меня — лицо
Собачье, а глаза Горгоны, в жертву
Они приносят богу мертвецов.
Не выпущу… лежи — обвив рукой,
Тебе не дам ни прыгать, ни метаться.
Пусти… ты, ты — Эриния — меня
Ты обняла теперь, чтоб бросить в Тартар.
Увы! Увы! Сам бог на нас; искать
Защиты где, ума не приложу.
Подай мне лук из рога, Аполлонов
Подарок[12]: он велел мне отгонять
270 Богинь, когда, волнуя гневом душу,
Мне будут докучать. Сейчас одну
Из них я раню, да, богиню — смертный,
Я раню, коль не спрячется… Эй, там!
Не слышите? Что? Каково? Ага!
Что ж медлите? Туда летите, выше,
Крылатые, свищите Фебу в уши!
Припадок безумия падает: у Ореста опускаются руки, глаза точно открываются, он проводит рукой по лицу и, остановившись, с минуту молчит. Электра, которая сквозь слезы все время тревожно следила за развитием его бреда, теперь закрыла голову и плачет.
Га! Зачем я здесь?.. Я брежу, задыхаюсь,
С постели убежал… А волн уж нет
Передо мной… Опять спокойно море…
280 Cестра, зачем ты там лицо себе
Закрыла? Или плачешь? О Электра,
Как стыдно мне: заставил я недуга
Тебя нести со мною иго, деву!..
Ужели плеч Ореста мало?.. Да,
Ты одобряла брата, но убийство
Я совершил один. И упрекать
Электру невозможно. Феб Ореста
Подвигнул на несчастье, а теперь
Он на словах его лишь ободряет…
О, если бы хоть тень отца спросить
Мне удалось тогда, перед убийством,
290 Наверное, касался с мольбой
До бороды моей, отец убитый
Заворожил бы дерзновенный нож.
Еще когда бы местью мог я солнце
Ему вернуть… А то так много бед,
Так много мук — и даром… Ну, родная,
Откройся же и плакать перестань.
Сам знаю я, что тяжело. Покуда
В отчаянье и ужасе слабел
Смущенный ум Ореста, лаской нежной
Ты утешать его старалась. Но пришел
И твой черед — ты плачешь… О печальной
300 Подумать дай и брату… Перейди
На время в дом — пора согнать дремоту
С усталых вежд, набраться новых сил
И ванною отрадной освежиться;
Ведь, о больном заботясь, и самой
Не диво занемочь; подумай только,
Что сталось бы с обоими? И мне
Оставь, сестра, последнюю опору.
О да, о да, с тобою жить, с тобой
И умереть! Да если бы убили
Ореста, где же мне одной спастись?
310 Ни брата, ни отца, ни друга. Мне ты
Велишь идти, Орест, а сам ложись
И, ужасам да призракам не веря,
Не покидай одра. Вообразишь,
Так и здоров, да все равно что болен:
Измучится, волнуясь, человек.
Орест ложится и засыпает.
О, горе мне!
Бурноногие и крылатые,
О богини! О властные!
Чей слезами обвеянный
320 Рой косматый безрадостен…
Темнокожие девы мщения,
Распустили вы крылья по воздуху,
Незамытой все крови ищете,
За убийцей вослед вы прянули.
Умоляю вас! Умоляю вас!
Агамемнона
Пусть отдышится от безумья сын!
Сколько мук, увы! И каких, Орест,
Налегло на тебя с тех пор,
Как с треножника павшее слово[13]
330 Гулкий пол воротил тебе
В тишине срединного храма[14].
О, Зевс, о, Зевс!
Грусть берет глядеть, как на бойню там
Заманили несчастного.
Дразнит бог его кровию,
Призрак матери в дом за ним ведет.
Материнская душит сына кровь:
Этим призраком демон в груди немой
Скопит слез ему тучу тяжкую…
Милосердие! Милосердие!
Между смертными
340 Нет великого счастья прочного:
Демон тот, что рвет паруса ладьи,
В бездне горестей топит счастье,
Как в волнах ненасытно злых…
О, кого же почту я песней,
Коль не Тантала славный дом?
Он наследье браков небесных[15].
Властелин Менелай приближается:
350 Поглядеть на него — сколько неги в нем.
Танталидова кровь царей видна.
Со стороны противоположной той, с которой пришел хор, показывается Менелай со свитой.
О, привет тебе! Ты от нас, Атрид,
Корабли увел целой тысячей
К брегу Азии.
Сколько счастия у тебя в лице!
Так и светится: от богов теперь
Все получено.