Менелай и Орест (который просыпается во время последних слов Менелая).
Вот и чертог… И радостно его
Увидеть мне, взамен высокой Трои.
И плачу я, когда в душе помыслю,
Какою тучей бед его очаг
Окутан, — да, черней я и не видел!
Пауза.
360 Злосчастие и смерть Агамемнона
И грех жены впервые я узнал,
К Малее подплывая: из пучины
Нереевых вещаний толкователь
И сам неложный бог передо мной
Предстал, и различил я голос Главка[16]:
"О Менелай! Твой бездыханен брат
Над ванною женою он зарезан".
Сказал и сердце мне исполнил слез,
И плакали товарищи похода
Вокруг меня.
Потом, когда земли
Коснулся я и уж сюда Елена
370 Из Навплии сбиралась плыть, а я
Душой горел скорей обнять Ореста
И мать его счастливую обнять,
От здешнего я слышу морехода,
Что нечестивою рукою сын
Зарезал дочь Тиндара.
Вы, юницы,
Скажите мне — а где ж теперь Орест,
Злодей и дерзостный? Когда отсюда
Я уезжал под Трою, он дитя
Был малое. Теперь и не узнать бы.
Во время последних слов Менелая Орест бесшумно поднимается с ложа, которого раньше Менелай не замечал. Но вот Менелай случайно обернулся и встречается глазами с Орестом. Пауза, во время которой, узнавая друг друга, они молча смотрят один на другого; контраст разителен: немытый, растрепанный Орест и сияющий, нарядный Менелай, в котором, однако, самодовольная уверенность смягчена набежавшим облаком нежной грусти.
380 Царь, вот — Орест… Коль ты искал его,
Печальную он сам расскажет повесть.
Но прежде дай колен твоих с мольбой
Коснуться мне… с мольбой, и первой в жизни…
Молящих мне не надо ветви… О,
Спаси меня, погрязшего в страданьях…
О, кто же ты? Подземных стран жилец?
Ты прав: я труп, под солнцем позабытый.
Твоих волос косматых страшен вид…
Не вид — душа меня, душа порочит[17]!
И воспаленный твой ужасен взгляд!..
390 Да, — в чем душа, а имя остается…
И имени-то нет для дикаря.
Есть имя — "матереубийца" имя.
Не повторяй напрасно тяжких слов.
Сам демон их в Оресте повторяет…
Но что с тобой? Какой недуг томит?
Его зовут и у злодеев — совесть[18].
Слова темны — лишь ясное умно.
Скажу ясней: тоска меня снедает…
Да, грозный бог… но лечат и тоску…
400 Безумием кровь матери карает.
А как давно? Который день пошел?
С тех пор как ей могилу стали сыпать.
Что ж, дома началось иль у костра?
Пока я ждал, чтоб тело стало пеплом.
Пособник был в убийстве у тебя?
Пилад со мной в товарищах работал.
Что ж видишь ты в своих недужных снах?
Я вижу трех богинь, подобных ночи.
Их называть излишнее, Орест.
410 Приличие и страх язык сковали.
Чрез них тебя кровь матери пьянит.
О, как они меня, гоняя, мучат…
Иль диво зло терпеть творящим зло?
Но бедствия всегда сложить я властен…
Убив себя?.. Иль это так умно?
Нет, я могу вину сложить на Феба:
Мне Феб убить родимую велел.
Он позабыл, что есть на свете правда?
Бог все же бог, а мы — его рабы.
И тот же Феб дает Оресту гибнуть?
420 Все медлит он. Бессмертных нрав таков.
А сколько дней, как умерла царица?
Шестой идет. Костер еще горяч…
Торопятся ж бессмертные расплатой.
Я не речист, но верный друг отцу.
А самому была ли другу польза?
Покуда нет. А медленность — зарез.
Как с городом дела после убийства?
Я отлучен. Со мной не говорят.
И не был ты очищен, по обряду?
430 Передо мной все двери заперты.
Но твоего кто ж требует изгнанья?
Здесь есть Эак[19], старинный враг отца.
Он это мстит тебе за Паламеда[20].
Я — ни при чем и жертва трех врагов.
А кто ж еще? Друзья Эгисфа[21], верно?
Да, их черед кичиться надо мной.
Так трон отца не передан Оресту?
Кто ж царство даст? — мне жизни не дают.
Но как и чем? Скажи, коль можешь, толком.
440 Cегодня суд над нами черепков[22]…
Решит: изгнать, казнить иль дать свободу?
Нет: камнями побить иль не побить.
Ну, а побег? Перемахнуть границу…
Щиты вокруг, и медь со всех сторон.
Твоих врагов или аргосской рати?
Весь город, царь, Ореста казни ждет.
Да, подошло тебе, несчастный, туго.
И вся моя надежда на тебя.
Меж горькими, сияя счастьем, царь,
450 Не откажи с друзьями поделиться
Избытками удачи, а в обмен
Трудов себе возьми и муки долю.
Не будь же скуп и нам отцовский долг
Уплачивай, подавленным нуждою.
Не правда ли: те призрачны друзья,
Которые в несчастье друга бросят?
Но старческой стопой сюда спешит
Сам царь Тиндар. Спартанец — в ризе черной,
В знак траура по дочери обрит.
О Менелай, я гибну. Что за ужас,
460 После того, что сделал я, глядеть
На старика: меня вскормил он, внука
Он целовал, я помню, на руках
Меня носил, и, право, Диоскуров[23]
Любили меньше Леда и Тиндар…
И вот, и вот… о, горе сердцу внука!
Чем за любовь я деду заплатил!
Лицо горит стыдом, а скрыться негде…
И тучей бы завесил я глаза…
Те же и Тиндар (с домашней стороны). Он в трауре и обрит. Сопровождающая его свита также. Вначале он не замечает ни Ореста, который отошел в сторону, ни даже Менелая.
470 Cкажите: где же он, наш царский зять?
Где Менелай? У гроба Клитемнестры
Мольбы творя с священным возлияньем,
Услышал я, что здесь он и с женой
И невредим… Да, сколько лет разлуки!..
Но где же он?.. Ему, направо став[24],
Хочу сказать, что свидеться не чаял
И что обнять его отрадно мне.
Привет тебе, чье ложе зрело Зевса.
Тебе привет от тестя, Менелай.
Га… Нам не дано предвидеть бед… А жаль…
Змееныша и матереубийцу
Я нахожу перед дворцом — и блеск
480 Недужных глаз в груди вздымает злобу.
Беседуешь с нечистым, Менелай?
Его отец был близок мне… Что хочешь?
С такой душой Агамемнонов сын!
Иль не почтить отца в несчастном сыне?
Меж варваров ты им подобен стал[25].
Так уж родных теперь не чтут в Элладе?
Законы чтут и чтить велят у нас.
Для мудреца все, что велят, — оковы.
Будь мудрецом тогда, я не мудрец…
490 Да, старца гнев едва ли умудряет…
Возможен спор о мудрости, но спор,
Умен ли был Орест, едва ль возможен;
Коль белое всем бело и черно
Всем черное, безумней, верно,
На свете не найдется. Он признать
Всем эллинам священного закона[26]
Не захотел; когда отец его
Дух испустил, ударом пораженный
Гнуснейшим, — да, всегда скажу: удар,
Что дочь моя замыслила, был гнусен;
500 Преследуй мать законом и тотчас
Вон вышвырни ее, — и из несчастья
Он вышел бы прославленный за ум,
Закону страж и друг благочестивым…
А он что делает? На тот же путь
Греха идет и, мигом забывая
Свой сан судьи, — убийцей, палачом
Становится, презреннее убитой.
Ну, сам скажи мне, Менелай, положим,
Что и его жена убьет, потом
Сын отомстит и мать уложит мертвой,
510 От сына сын — и снова кровь и смерть…
Да где ж конец кровавой этой цепи?
Нет, хорошо придумали отцы:
Коль человек запятнан кровью, встречи
Он должен избегать и не позорить
Согражданам глаза, сначала пусть
Очистится изгнаньем… Но убийцы
Не убивай. Иначе загрязнен
Всегда один последний мститель будет.
Безбожных жен не защищаю я
И первый Клитемнестру ненавижу,
520 Не меньше и Елену, — ей из уст
Привета не слыхать отцовских, нет!
Да и тебе похвал моих напрасно
За твой поход троянский ожидать.
И все-таки, поколе сил хватает,
Я буду за закон стоять, я буду
Искоренять позорнейший обычай
И пагубный для граждан и земли.
Что должен был ты пережить, несчастный,
Когда тебя, освобождая грудь,
Молила мать[27], коль я, старик, не бывший
Свидетелем, помыслю — и заплачу.
530 Вот и слова мои уже сбылись:
Безумием и страхом, ненавистный,
За мать ты платишь…
Или мне
Свидетелей тут нужно? Сам не вижу?
Ты, царь и зять, ему не помогай,
Коль ссоры сам с бессмертными не хочешь,
Пускай его каменьями побьют,
Или тебе не видеть больше Спарты.
О, дочь моя была достойна казни,
Но разве от Ореста? Да, во всем
540 Я, кажется, был счастлив, нужно ж было,
Чтобы таких родил я дочерей!
Тот зависти достоин, кто детьми
Прославлен был, бед не познавши громких.
Мне говорить с тобою, старец, жутко:
Ведь свежих ран, сердечных ран твоих
Касаться речь моя должна невольно.
548-549 Ты с поприща позволь мне хоть года
550 Твои убрать: смущен я сединою.
546 Ты говоришь: я грешен был, старик,
Что мать свою убил, слова другие
547 И ту же мысль возьми, и буду прав:
Без мщения отца я не оставил.
551 Мне выбор был судьбой определен:
Между отцом засеявшим и нивой,
Иль дочерью твоей, — со стороны
Приявшею зародыш и ведущим
Род от семян[28]. Я предпочел отца
И честь его — груди, меня вспоившей.
Да, дочь твоя — я матерью боюсь
Ее назвать, — в безумном самоволье
Затеяв брак, на ложе перешла…
К иным мужьям, — хоть я отлично знаю,
560 Что сам себя порочу, приговор
Читая ей, но не смолчу: к Эгисфу.
Он тайный ей в чертоге был супруг.
Я, труп его покрывши материнским,
Нечестие свершил… Что делать?.. Месть
То за отца была.
Вот ты о казни
Моей твердишь с угрозами, — дивлюсь
Тебе, старик: мне кажется, Эллада
Благословлять должна бы подвиг мой.
Их попусти… Пусть только состраданье
Удастся им искусно уловить,
Перед детьми свои открывши груди,
Убийцам этим, — а потом предлог
Для замысла кровавого придумать
570 Уж нипочем. Я сделал ужас, да!
Но я прижег гангрену, злой обычай…
Не потерпев и мать не пощадив,
Я поступил законно.
Ты подумай,
Над кем она глумилась[29]? Ратоборцу
За Грецию и ложе осквернить!
Вину поняв свою, не захотела ж
Виновную небось она убить.
Нет, моего она отца казнила…
Ради богов — коли прилично их
Тут поминать, — а если б, разбирая
580 Процесс, молчать о ней я предпочел,
Убийцу-мать безмолвием одобрив,
Иль думаешь, разгневанный отец
Эриний бы на сына не воздвигнул?
Иль матери союзницы одной
Эринии, а не тому, кто гнусно,
Предательски убит?
А знаешь, старец,
Что это ты один меня сгубил,
Порочною родивши Клитемнестру:
Иль был бы я без этой злой жены
И сиротой и матереубийцей?..
И Одиссей женатым уплывал,
Но нового не заводила мужа
Жена его и ложе берегла,
590 И Телемах не тронул Пенелопы.
Нет, старец, нет, — чьим троном пуп земной[30]
Покрыт, того зовите нечестивым,
А не меня. За Феба не ответчик,
Я слов его ослушаться не смел.
Или уж бог для вас так маловажен,
Что ссылкою на Фебовы слова
И скверны смыть с себя мне не удастся?
Коль он теперь Ореста не спасет,
Сам натолкнув его на это дело,
То для людей вообще спасенья нет.
600 А ты, старик, не говори, что дурно
Поступлено. "Не удалось", — скажи.
Не только ль те, что женятся удачно,
И счастливы? А не задался брак
И меж чужих и дома ты несчастлив.
Да, женщины помеха, и мужья
Чрез них еще средь бед своих несчастней.
Пока безумной дерзостью слова
Ты уснащал ответные, чтоб сердцем
Я восскорбел, — во мне одно разжег
Желанье ты — твоей скорейшей казни.
610 Пусть этот дар прибавочный теперь
Дочернюю могилу украшает.
На сходку я к аргосцам поспешу
И, хочет ли или не хочет, город
Расшевелю, заставлю их тебя
Каменьями побить с Электрой вместе.
Ее особенно. Тебя на мать
Кто натравлял? кто небылицы вечно
Нашептывал? кто раздувал вражду?
Иль не она про сны, что Агамемнон
Жене послал, поведала тебе[31]?
Про тайный брак с Эгисфом рассказала?
620 О, этот брак! Да встретит под землей
Его вражда бессмертных: ненавистен
Он был и здесь, Атридов дом объяв
Иным огнем, не пламенем Гефеста.
Тебе ж мой сказ последний, Менелай.
Коли свойство со мной и гнев Тиндара
Во что-нибудь ты ценишь, то убийц
Наперекор богам не будешь больше
Оборонять. Пусть казнь их совершится!
Иль о земле Спартанской позабудь.
Сообразив все это, верно, грешных
Для праведных покинешь ты друзей.
Прислужники… я кончил… уводите…
Передает жезл и уходит со слугами и свитой.
Те же, без Тиндара и свиты.
630 Cтупай! Теперь помехой седина
Не будет нам, и мы начнем беседу…
Что кружишь ты в раздумье, Менелай,
Или, двоясь, в тебе и мысли кружат?
Не говори… Ума не приложу…
С чего начать? Откуда ждать удачи?
Не принимай решения, пока
Меня не выслушал — еще успеешь.
Я слушаю. Да, есть минуты, — слов
Безмолвие надежнее, порою ж
Молчать нельзя, слова необходимы.
640 Тут коротко не скажешь, но речей
Не бойся длинных, царь, — их легче слушать.
Мне твоего не надо, Менелай!
Отцовское отдай, отцу ты должен.
Менелай делает движение рукой и отстраняется.
Не деньги, нет, дороже денег — жизнь.
Спаси нам жизнь… нет выше достоянья…
Пусть я не прав. Не бойся ж злом и ты
Страданье возместить. Да разве правдой
Агамемнон в Элладе рать собрав,
Ее повел под Илион — иль промах
Заглаживал он собственный, когда
650 Насилием залечивал Елены,
Твоей жены, недуг! Или себя
Жалел, когда копьем для Менелая
Он отбивал жену? Пора, отдай
Нам старый долг и тою же монетой,
За десять лет работы день один
Мы просим, день один твоей защиты.
Сестру под нож Авлида[32] обрекла
Пусть за тобой. Ты можешь Гермионы
Не убивать — коль человек нуждой
660 Придавлен, как Орест, то на уступки
Всегда пойдет.
Но бедному отцу
За все труды ты возвратить обязан
Ореста жизнь и дочь его спасти.
Иль хочешь ты, чтобы со мной угас
Отцовский дом? Иль скажешь: "невозможно"?
Тогда на что ж и друг? Среди удач
Благожеланий бога нам довольно,
Друг нужен нам в несчастье.
Говорят,
Что ты Елену любишь — этим чувствам
670 Мне стыдно льстить, но именем жены
Тебя молю
О, до чего бедою
Принижен я, из-за чего тружусь?
Не за себя молю, за дом отцовский.
Ведь братья вы… Ты вспомни, что теперь
Хоть под землею брат твой, но над нами
Парит душа его и слышит нас,
Слова мои беззвучно повторяя.
О царь, из рук стенаний, слез и бед
Прияв фиал, отдай мне чашу жизни.
О, сколько уст к ней тянется со мной.
680 К несчастному, — хоть женщина, а все же
Молю, — склонись: могуч ты, господин.
Мне голова твоя, Орест, священна,
От мук спасать тебя мой сладкий долг.
О, человек, коль боги силу дали
Ему, семье обязан помогать.
Рискуя сам, ее врагов он должен
Уничтожать. Но разве точно сила
От бога мне дана? Союзных войск
Со мною нет — из тысячи блужданий
690 Cберег я горсть ничтожную друзей,
И хочешь ты, чтобы Пеласгов[33] Аргос
В открытом я сраженье победил.
Поговорить — вот все, что мне надежду
Еще дает. А с малыми преград,
Как ни трудись, ты силами великих
Не одолеешь — детские мечты!
Когда народ от гнева разъярится,
Он как пожар — тушить не помышляй!
Но если, уступив, сумеешь выждать,
700 Чтоб ярость он всю выдохнул, тогда
Мгновенья не теряй и можешь тотчас
С народа взять что хочешь без труда.
И жалость в нем, и гнев живет великий,
Терпение имей — и ты спасен.
С Тиндаром я поговорю, — быть может,
Слепую страсть Орестовых врагов
Удастся нам склонить в его же пользу.
Коль чересчур ты натянул канат
От паруса, ладья твоя затонет,
Ослабь его — поднимется… Ни бог
Горячности излишней не потерпит,
Ни граждане. Мой долг спасать тебя,
710 Cогласен я, — но не открытой силой,
А ловкостью… Оружием, борьбой
Мне не отбить тебя, копье не сможет
Одно трофей над грудой стольких бед
Установить. Иначе я не стал бы
Тут с Аргосом любезничать. Увы!
И мудрый — раб судьбы, коль это нужно.
Орест один (смотря вслед Менелаю, с горечью).
Прославленный походом за женой,
Ничто как царь, а сердцем трус негодный,
Друзей в беде покинув, ты бежишь!
720 Увы! Увы! Благодеянья брата
Ты свел на нет. О мой отец, друзей
Надежных нет с тобой! С его уходом
Последний луч надежды догорел,
И от врагов твой род не отобьется.
Пауза.
Не может быть! Пилад? О, меж людей
Милей мне нет созданья. Иль Фокиду[34]
Оставил он?
Как спешен шаг его!
О, сладкий вид! В несчастье человеку
Увидеть друга верного милей,
Чем моряку в волнах лазурь увидеть.
Орест и Пилад (в дорожном платье, без свиты).
Спешен шаг мой поневоле… Я из города иду…
730 Cходки там я говор слышал, описать могу людей,
Что тебя с Электрой вместе собираются убить.
Не пойму: что это значит? Что случилось, говори.
Брата, сверстника и друга для меня дороже нет.
Мы погибли, если хочешь сразу выслушать ответ.
Разумеешь: мы с Пиладом; не делиться ж нам, любя.
Нам с сестрой негодным трусом Менелай явил себя.
Муж Елены? Да каким же ты его воображал?
Пользы было б ровно столько ж, если б он не приезжал.
Он действительно приехал, иль ты судишь по вестям?
740 Ждали, ждали, а не рады мы приехавшим гостям.
Что ж? Елену за собою он ведет, царицу зла?
Нет, не он, она супруга к нам сегодня привезла.
Где ж теперь ахейцев стольких погубившая живет?
У меня, коль дом отцовский все моим еще слывет.
К брату отчему с какой же просьбой речь ты обратил?
Чтоб он нас теперь с Электрой убивать не допустил.
Что же он? Клянусь, отказа тут не выдумал бы я.
Увернулся, поступая, как трусливые друзья.
А предлог? Ведь в этом сущность! Ну, рассказывай скорей.
750 Подоспел отец некстати лучших в мире дочерей.
Что ж Тиндар? Из-за убитой на Ореста поднял лай[35]?
Да, и тотчас память брата предал тестю Менелай.
Иль не смел он злоключеньям положить твоим конец?
О, не воин он, конечно, — но меж женщин молодец.
Да, твои велики беды, видно, надо умирать.
Но для смерти надо прежде черепки им отобрать.
Что ж решается? Скажи мне? Страх мне сердце пронизал.
Жизнь и смерть — два слова только, но я ими все сказал.
Так беги ж с сестрой, покинув отчий дом и отчий град.
760 Иль ты воинов не видел — отовсюду сторожат.
Да, на улицах встречал я загражденья из щитов.
Право, будто неприятель в город вторгнуться готов.
Обо мне чего ж не спросишь? Не добром и я ушел.
Не добром? Иль мук Ореста груз доселе не тяжел?
Строфий, сам отец, разгневан, отлученье произнес[36].
Ссора личная иль общий политический вопрос?
Соубийцу Клитемнестры он нечистым объявил.
О, несчастный! Горем, видно, и тебя я заразил.
Нравом мягче Менелая, я покорствую судьбе.
770 Ну, а что, как вдруг аргосцы смерть объявят и тебе?
Суд аргосцев мне не страшен. Надо мной фокидский суд.
От толпы, коль вождь коварен, и законы не спасут.
А коль выберет хороших, и совет ее хорош.
Решено, сейчас же в город!
Погоди, Орест! На что ж?
Если граждан я уверю…
Что творил ты правый суд…
Мстя великую потерю…
Тут тебя и заберут.
Что же, молча под каменья грудь подставить?
Ты не раб.
Что ж иначе?
Тень надежды здесь, в засаде нам была б?
Ни малейшей.
Ну, а в город коль пойдем, надежда есть?
780 Может быть.
Тогда, конечно, лучше в город, чем засесть.
Я готов.
Со славой лучше, чем без славы умереть.
Избегну названья труса.
Трус остался бы сидеть.
Может быть, и пожалеют…
Кровь Атридову почтут.
Кто-нибудь отца оплачет…
Помнят, чай, убили ж тут.
Назовут убийцу правым…
Только б назвали, молись.
И бесславно не паду я.
Эти б речи да сбылись!..
А сестре мы план откроем?
Нет, клянусь богами, нет.
Ведь сейчас начнутся слезы…
Предвещая много бед.
Значит, выгодней молчанье?
Время выиграем тогда.
790 Есть еще одна помеха…
Что там? Новая беда?
Нет, богинь безумья жало…
Но с тобою буду я.
Нелегко с больным возиться.
Иль мы больше не друзья?
Бойся бешенства заразы.
Ну, идем, коли идти.
Не колеблешься?
Для дружбы в колебаньях нет пути.
В добрый час, мой руль надежный!
Страж Ореста моего.
Правь, Пилад, на гроб отцовский…
Гроб отцовский? Для чего?
Чтоб молить его охраны.
Правдой речь твоя светла.
Гробу ж матери ни взгляда!
Мать врагом тебе была.
Поспешим, чтоб приговором не заспели нас они.
800 Ты возьми меня за шею, грудь к Пиладу приклони,
Через город мне не стыдно будет друга проносить:
Черни, что ли, мне стыдиться? Я стыдился бы носить
Имя друга, убегая от товарищей больных.
Добывайте друга, люди, недостаточно родных.
Верьте: если слит душою с ними чуждый, то его
Мириады близких кровью не заменят одного.
Златом блаженный и доблестью род!
Гордо давно ль ты меж нас красовался,
В волны Симунта[37] собой любовался?
810 Пали Атриды с сиявших высот.
Снова седая творит старина
Над Танталидом проклятье.
Из-за златого когда-то руна[38]
Насмерть рассорились братья.
Страшен был ужин из царских детей[39],
В море кровавой обиды
Гибнут с тех пор Танталиды,
Жертва за жертвой, как петли сетей.
Честь не бесчестной руке воздавать!
820 Меч, перерезавший матери тело,
Где неостывшая кровь почернела,
Чистым ли солнца лучам обливать?
Снова забредил безбожный злодей,
Кончит он бредом слепого,
В ужасе смертном он вызвал у ней
Стоном рожденное слово:
"Крови моей тебе, чадо, не смыть,
Пепел отца ублажая:
Я умираю, желая
830 В муках бесславья Оресту изныть".
Убившего мать
Нам участь недуга больнее,
И слезы в груди закипают,
И жалостью сердце горит,
Когда с выраженьем испуга
Забродят глаза у него…
И станут свирепы… и ярость
Замечет больного, и с ним
Начнут свои игры богини.
Несчастный! Зачем он тогда,
840 Когда из-за риз позлащенных
Он нежную грудь увидал,
Ножа, что отточен был местью
Отцовской, не бросил ножа?..