Ориэлла

Глава 30. ЧЕРНАЯ ПТИЦА

На закате принц и его спутники наспех перекусили и снова двинулись в путь. Хотя луна еще не взошла, но света было предостаточно. Алмазная пыль мерцала и переливалась всеми цветами радуги, так что закат продолжался еще долго после того, как солнце исчезло за горизонтом. Нежно шелестел песок под легким ночным ветерком, а дорогу то и дело пересекали прозрачные столбы холодного пламени, ожившего в звездном свете. Ориэлла была необычно молчалива и сосредоточенна, а Анвар, ехавший рядом с ней, не переставал удивляться уверенности, с которой Язур находил дорогу в этих на первый взгляд однообразных землях. Подстрекаемый скукой и любопытством, юноша догнал начальника стражи и спросил его об этом. Под покрывалом Язура блеснула улыбка.

— А, — ответил он. — Это волшебство моего народа. За бесчисленные поколения Пустыня впиталась в нашу кровь. — Язур рассмеялся. — Я шучу, друг мой. Есть много способов, поверь мне — сам ландшафт, рисунок дюн под набегающим ветром — но в основном я нахожу дорогу по звездам.

Анвар усмехнулся.

— А я об этом и не подумал — наверно, из-за того, что звезды здесь другие. Язур поднял бровь.

— Звезды другие? Как странно! Послушай, Анвар, неужели у тебя на севере все по-другому? Расскажи мне о своей родине.

Анвар улыбнулся и задумался, с чего же начать. На севере все было настолько по-другому, что можно было бы проговорить всю ночь, но в этот момент его конь споткнулся, заржал от боли и захромал, вздымая клубы мерцающей пыли. Анвара резко швырнуло вперед, и ему с трудом удалось сохранить равновесие и не выпустить поводья. Язур отчаянно выругался, поймал уздечку и, успокоив испуганного скакуна, заставил его остановиться. Анвар соскользнул на землю. Животное дрожало и поджимало заднюю ногу.

— Кровь Жнеца! Он охромел! — Язур оторвался от поврежденного копыта, но лицо его выражало не сожаление, а ужас.

— Что такое? — раздался над ними резкий голос Харина, и Язур мрачно ответил:

— Конь Анвара пострадал. Харин пожал плечами.

— Жаль, — холодно сказал он. — Ты знаешь, что делают в таких случаях.

— Но, Ваше Высочество…

— Займись этим, Язур. Воин вздохнул.

— Мне жаль, Анвар, — тихо проговорил он. — Будь хоть какой-нибудь другой способ…

— Что ты имеешь в виду? — встревожился Анвар: Язур так печально смотрел на него — будто на мертвеца.

— Таков закон пустыни. — Голос Харина звучал холодно и безжалостно. — Запасных лошадей нет — последних мы отдали друзьям твоей госпожи, а воды у нас мало, и мы не можем задерживаться на пути к следующему оазису. Закон пустыни гласит, что тебя надо оставить здесь.

— Как ты сказал? — Никто не видел, как подъехала Ориэлла, положив руку на эфес меча. Она откинула покрывало, и глаза ее сверкнули грозным шальным светом. Волшебница угрожающе надвинулась на Харина.

— Если ты воображаешь, что я позволю тебе оставить Анвара одного в этой пустыне, то ты ошибаешься, принц.

— Госпожа, не вмешивайся. Закон для всех один, — по знаку Харина их окружили воины с арбалетами наизготовку. — Неужели ради одного человека ты станешь сражаться со всей моей армией? — вкрадчиво спросил принц.

Ориэлла устремила на него уничтожающий взгляд:

— Не пытайся угрожать мне, — прошипела она, а Шиа, стоявшая рядом, подтвердила ее слова зловещим рычанием. Волшебница ткнула пальцем в сторону принца. — Я могла бы достать тебя, прежде чем меня коснутся стрелы. Может, теперь передумаешь?

— Опустите оружие, — рявкнул Язур, и отлично вышколенные воины мгновенно повиновались своему капитану.

— Как ты смеешь! — взорвался Харин.

— Просто у него больше здравого смысла, чем у тебя, — спешившись, отозвалась Ориэлла. — Уверена, мы сможем решить эту проблему и не прибегая к насилию, Харин. Ну-ка, дайте-ка мне взглянуть на лошадь.

Анвар держал коня, а волшебница, сосредоточенно нахмурясь, опустилась на колени, чтобы осмотреть поврежденное копыто.

— Хммм, — тихонько пробормотала она, — ничего не видно.., но что это?

На глазах у Анвара ее руки начали светиться слабым голубовато-фиолетовым сиянием, которое передалось и копыту его скакуна. Сосредоточенность Ориэллы была настолько глубока, что казалось, захватила и зрителей. Никто не пошевелился, не издал ни малейшего звука. И когда напряжение стало совсем невыносимым, послышался глухой хлопок, и что-то выскочило из копыта прямо волшебнице на ладонь.

— Ну вот, — сказала Ориэлла, обращаясь к скакуну. — Так-то лучше. А теперь залечим рану. — Голубоватое сияние вспыхнуло и исчезло, девушка выпрямилась, утирая потный лоб, а лошадь поставила копыто на землю — сначала осторожно, а потом уже увереннее.

По рядам воинов пробежал шепот. Ориэлла внимательно изучила загадочный предмет, и лицо ее исказилось от гнева. Она протянула Язуру маленький серебристый кусочек металла.

— Обломок лезвия, если не ошибаюсь, — мрачно сказала волшебница. — Его воткнули в копыто и с каждым шагом.., бедное животное, наверное, испытывало адскую боль. Тот, кто это сделал, знал, что лишившись лошади, Анвар будет обречен на смерть. Это не несчастный случай, а покушение на убийство!

Язур был вне себя от ярости.

— Я приношу свои извинения, Анвар, что допустил такое. Клянусь, виновный будет найден и наказан. С тобой все в порядке, госпожа?

— Все прекрасно. — Ориэлла едва держалась на ногах.

— Позволь, я помогу тебе, — Язур подсадил волшебницу на коня, и девушка встревоженно повернулась к Анвару:

— Держись рядом, — сказала она. — Пока не выяснится, кто это, мы не можем зря рисковать. Я попрошу Боана быть твоим телохранителем. — Девушка уверенно развернула свою лошадь, подняв ее на дыбы, и ускакала в облаке сверкающей пыли, выкликая евнуха.

Харин презрительно рассмеялся.

— Телохранитель, ну да! Нянька тебе нужна, Анвар, а не телохранитель! Остался бы ты лучше рабом — или евнухом. Мужчины не прячутся всю жизнь за женскими юбками.

— Ты… — Анвар рванулся к Харину, готовый вырвать принца из седла, но его остановил Язур, вцепившись ему в рукав.

— Нет, Анвар! — торопливо проговорил тот. — Ты что, не видишь — он нарочно тебя дразнит! Если ты бросишься на принца, его воины схватят тебя, и тогда никакая госпожа не сможет тебе помочь.

Анвар заставил себя успокоиться и сделал несколько глубоких вдохов, хотя его всего трясло от ярости. Юноша посмотрел прямо в глаза Харину.

— В другой раз, — прорычал он и, повернувшись спиной к принцу, вскочил на коня.

Анвар ехал рядом с Боаном, отгородившись ото всех стеной гнева. И по мере того, как они продвигались вперед, гнев поглощал все остальные чувства. Неужели ему никогда не суждено стать хозяином собственной судьбы? Сначала слуга, потом раб, а теперь, кажется, даже меньше, чем ничто! Анвар чувствовал себя обязанным Ориэлле, но тем унизительнее было ощущать свою зависимость от нее. А ведь когда-то он обещал Ваннору присматривать за ней! Что за ирония судьбы! Всю долгую томительную ночь тяжелые мысли не давали юноше покоя.

— Анвар?

Молодой человек был так поглощен своими думами, что не заметил, как Язур подал сигнал к остановке. Он поднял глаза и увидел, что Ориэлла, покачиваясь в седле, откинула покрывало, и лицо ее было белым как мел. Юноша знал, что беременность поглощает волшебные силы, и занимаясь конем девушка смертельно устала. Темное чувство вины прибавилось к багровому гневу, сжигавшему его душу.

— Госпожа, позволь мне помочь тебе. — Быстро спешившись, он подбежал к ней. «По крайней мере я могу выполнять обязанности слуги», — с горечью подумал он.

— Все в порядке, — Ориэлла соскользнула на землю, подчеркнуто не обращая внимания на протянутую руку.

Анвар стиснул зубы и схватил ее лошадь под уздцы.

— Я позабочусь. Иди, отдыхай.

— Справлюсь сама, — она попыталась забрать поводья, но юноша сердито вырвал их.

— Я же сказал, что все сделаю!

— Да в чем дело? — Ориэлла отступила на шаг и ошарашенно уставилась на него.

— Ничего. Я же, черт возьми, слуга! Значит, я займусь лошадью. Все считают, что я только на это и способен.

Волшебница пристально посмотрела на него, потом ее губы сжались, и она подозвала Боана.

— Боан, не мог бы ты забрать лошадей? Мне надо поговорить с Анваром.

Евнух увел животных, а Ориэлла, сопровождаемая Шиа, которая ни на шаг не отходила от нее, пошла вперед, очевидно, ожидая, что Анвар последует за ней. Неизвестно почему, но от этого юноша разозлился еще больше.

Люди Харина заканчивали устанавливать палатку. Ориэлла отвела Анвара в сторону.

— А теперь, — сказала она, — объясни мне, что происходит?

— Что происходит, что происходит? — взорвался Анвар. — Что именно ты имеешь в виду?

— Ну например, почему ты так злишься?

Ее спокойный тон только подливал масла в огонь — ведь юноша ожидал, что его бешенству будет противопоставлен пылающий гнев.

— Хорошо! — вскричал он. — Если хочешь знать, меня тошнит от того, что ты постоянно меня спасаешь. Я не глуп, не слаб, не беспомощен. Я мужчина, не хуже других, но ты не даешь мне и шагу ступить без твоей опеки!

— Но, Анвар, — возразила Ориэлла, — что же мне оставалось делать? Я же не могла оставить тебя умирать в лагере, а сегодня мне пришлось использовать свои силы, чтобы помешать Харину избавиться от тебя. Неужели ты предпочел бы…

— Вот именно! — При этих словах Анвар так и подскочил. — Твои силы! Проклятые силы Волшебного Народа! Ну что ж, позволь сказать тебе, госпожа — у меня тоже были силы! В моих жилах течет кровь магов, но Миафан похитил их у меня и превратил в простого слугу.

Охваченный гневом, Анвар не заметил, как изменилось лицо Ориэллы, и даже не обратил внимания на то, что мучительное заклятие Миафана впервые не сработало. При мысли о Верховном Маге юноша утратил всякий контроль над собой. Сжигаемый ненавистью, он видел перед собой только Миафана — самодовольного и злорадствующего, вешающего себе на шею кристалл, в котором томились силы Анвара, в то время как сам Анвар в агонии корчился на полу. Видение было настолько реальным.., слишком реальным!

Святые боги — это было реально! Перед глазами юноши все поплыло и затуманилось, словно он стоял на месте, а мир летел назад, так быстро, что детали расплывались. Откуда-то из невообразимого далека до него долетел голос Ориэллы.

— Анвар, нет! — Мир вздрогнул и остановился, и молодой человек оказался в слабоосвещенной комнате. Перед ним был спящий Миафан с белой повязкой на глазах, а на шее у Владыки, мягко поблескивая в свете лампы, висел кристалл. Не в силах остановиться, Анвар потянулся к этому чудесному камню.., ослепительная вспышка многоцветного сияния — и неистовая, горячая, радостная сила охватила его тело. Он был в кристалле — кристалл был в нем — кристалл был им!

Миафан издал крик ярости — боли — жестокой потери. Анвар кинулся бежать, мир снова понесся вспять расплывшимся пятном небывалых цветов, но Верховный Маг — уже не старый и слепой, а сильный и могучий — преследовал юношу по пятам, словно демон, порожденный темным страхом. Анвар физически ощущал жар его гнева. Он несся — но куда? Как найти дорогу назад? А Миафан все ближе.., ближе… И вдруг огромный заряд энергии, подобный копью ослепительного света, пронесся мимо Анвара и вонзился в Верховного Мага, отбросив его назад, вниз, прочь…

— Идем! — услышал Анвар голос Ориэллы и с облегчением последовал за ее сияющей тенью. Беззвучный взрыв, тяжелый удар, и юноша оказался в палатке на полу.

Волшебница лежала рядом. Она открыла глаза и взгляд ее пригвоздил юношу к полу. Анвар набрался смелости и посмотрел ей в глаза. Он увидел гнев и смятение, и, что хуже всего, болезненный, удушающий страх за его жизнь, который вплетался в мучительное воспоминание о более раннем и более глубоком горе. Казалось, глаза Ориэллы превратились в бездонные лесные озера, и он видит тени рыб, снующих под водой.

— Ты знаешь, что ты сделал? — прошептала она. — Как тебе это удалось?

Анвар не мог ответить. Он чувствовал себя необыкновенно уязвимым, будто лежал на краю глубокой пропасти. Казалось, пол под ним тает и уплывает, и юноша в ужасе ухватился за руку волшебницы.

Ориэлла села и пристально вгляделась в его лицо.

— Закрой глаза, — сказала она, и голос ее вдруг стал резким. — Сосредоточься на своем теле. Ты вернулся слишком быстро и не успел как следует слиться с самим собой. Почувствуй свое тело, Анвар. Почувствуй, как бьется твое сердце, ощути твердую почву под собой и горячий воздух в палатке. — Волшебница подалась вперед, придвинув свое лицо почти вплотную. Анвар смотрел в ее сероватые глубокие глаза, видел длинные, плавные изгибы ресниц, четкую арку бровей, гордые, будто высеченные из мрамора, высокие скулы и ястребиный нос. Алмазная пыль, словно звездный дождь, блестела в осеннем золоте ее волос, и юноше вдруг очень ярко и живо вспомнился тот день после Солнцеворота, когда она стояла на ступенях башни, увенчанная бриллиантами снежных хлопьев.

— Думай о своем теле, а не о моем! — колко заметила Ориэлла, и Анвар вспыхнул. Он забыл, что она может видеть его мысли так же отчетливо, как и он ее.

— Все в порядке. Мне уже лучше. — Юноша старательно избегал ее взгляда.

— Отлично, — отрезала она, — потому что тебе придется дать кое-какие объяснения.

В этот момент вошел Боан с покрывалом на глазах, чтобы спастись от дневного сияния. Он принес им еду и воду. Лицо его выражало упрек: гигант был недоволен их беспечностью.

— Ох, Боан, что бы мы без тебя делали? — улыбнулась Ориэлла, и евнух ушел, сияя от удовольствия. — Ешь, — приказала волшебница Анвару. — Скитания вне тела отнимают прорву энергии.

Анвар, дрожа, поспешно схватил кусок вяленого мяса.

— Так вот, что я сделал? Ориэлла вздохнула.

— Да, Анвар, — сказала она с вымученным терпением. — Именно это. А теперь, во имя всего святого, объясни мне наконец, что происходит?

Вспомнив Миафана, Анвар застыл с куском в руке.

— Он.., он не сможет догнать нас, ведь правда?

— Нет, — заверила его Ориэлла. — Я слишком сильно ударила его. Он не сразу найдет свое тело. Жаль, что я не смогла покончить с ним, но когда мы вне тела, то переходим на другой уровень реальности. Маг может навсегда остаться там, если в его отсутствие тело уничтожат, но убить там нельзя. Как бы то ни было, забудь о Миафане. Давай-ка поговорим о тебе.

Дрожащим от волнения голосом Анвар рассказал о смерти Риа и о том, как обнаружил свои силы. Он поведал ей, что сделал с ним Миафан, и закончил историей о том, как бежал с кухни и встретил в гарнизоне Ориэллу.

Волшебница смотрела на него с открытым ртом.

— Это чудовищно! — Она стукнула кулаком по полу, и вид у нее был совершенно ошеломленный. — Как посмел Миафан решиться на такое? Если бы я только знала! Если бы ты только мог мне рассказать!

— Возможно, я бы все равно не рассказал, — пожал плечами Анвар. — Тогда я тебе не доверял. Я думал, что ты не лучше других и заодно с Миафаном. Теперь-то я знаю правду. — Он сглотнул комок в горле.

— Хотелось бы мне знать, как тебе удалось сломать заклятие, — вернулась Ориэлла на грешную землю. — И что случилось, когда ты вырвался прочь из тела.

— На второй вопрос я могу ответить. — И юноша рассказал ей о том, что сделал.

— Ты получил их назад? — Ориэлла уставилась на него, как громом пораженная. — Неудивительно, что Миафан взбесился. — Она щелкнула пальцами.

— Взбесился! Ну конечно! Анвар, до меня только что дошло, как все получилось. Чтобы заклятие, вроде того, что наложил на тебя Миафан, работало, ты должен верить, что пострадаешь, если хотя бы откроешь рот, но сегодня ты был настолько зол, что ярость заставила тебя забыть о последствиях, а гнев дал тебе толчок, необходимый для обретения свободы.

Анвар был сражен.

— Так ты хочешь сказать, — медленно произнес он, — что это всего лишь самовнушение?

— Ну конечно, нет. Твое смирение было только частью заклятия, и если бы Миафан находился где-нибудь поблизости, я сомневаюсь, что тебе когда-нибудь удалось освободиться. Но он был далеко, а его силы, должно быть, ослабило мое нападение. Стечение обстоятельств и ослепляющий гнев дали тебе шанс, а твои силы влекли тебя к себе. — Она замолчала, глядя на него как на незнакомца. — О боги, я никак не могу в это поверить, Анвар. Ты — маг.

— Неужели это так много значит для тебя? — Слова прозвучали излишне резко, и Анвар понял, что боится, смертельно боится, как бы она, как и Миафан, не стала смотреть на него словно на некое чудовище.

— Нет! — быстро и страстно воскликнула Ориэлла, но тут же отвела глаза. — Да, — вздохнула она. — Это ужасно, Анвар. Ты.., его сын…

— Никогда не говори этого! — прорычал Анвар. — Я ему не сын, и никогда им не буду. Моя мать была одной из тех смертных, которых он презирает. Ты знаешь, что он сделал со мной.., с тобой и с Форралом. Неужели ты думаешь, что я могу стать таким же, как он?

Ориэлла со стыдом отвернулась.

— Дура я, вот что, — сказала она наконец. — Ты прав — о боги, ты прав! Ты не способен на подобное зло. Ты был такой же жертвой, как Форрал и я. — Волшебница протянула ему раскрытую ладонь. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Анвар?

Юноша с облегчением принял ее руку.

— Моя родная, дорогая госпожа! Я скорее убил бы себя, чем стал магом, подобным Миафану, но я не боюсь стать магом, подобным тебе. Напротив, я надеюсь, мне удастся им стать. Если только.., если только ты сама будешь учить меня.

— Я? — Глаза девушки вспыхнули от удовольствия.

— Тебе придется признать, что я несколько ограничен в выборе наставника.

— Ты… — пылко начала Ориэлла, и Анвар расплылся в улыбке. Волшебница залилась звонким смехом. — Хитрец! — шутливо упрекнула она. — Я вижу, мне придется ко многому привыкать заново, но если ты действительно хочешь, я почту за честь быть твоим наставником, мой друг.

— Конечно, хочу! Из всего Волшебного Народа ты единственная, кого бы я выбрал.

С того памятного дня их путешествие вошло в новую колею. Отныне в дневные часы волшебница учила Анвара использовать и контролировать свою силу, а Шиа охраняла их уединение. Ориэлла была уже на четвертом месяце, и они знали, что у них остается мало времени. Если она не сможет учить его на своем примере, то и теоретические занятия тоже придется ограничить. Первым делом предстояло определить, в какой области лежат таланты Анвара, и Ориэлла с изумлением обнаружила, что силы юноши тоже охватывают весь спектр магии, хотя слабые и сильные стороны его дара были иными, нежели ее собственные. Основные таланты Ориэллы принадлежали стихиям Огня и Земли — а вот для Анвара овладеть этими областями магии оказалось труднее всего. Зато он превосходно справлялся с магией Воздуха, и Ориэлла подозревала, что, будь у них побольше подручного материала, юноша неплохо показал бы себя и в магии Воды. А так как эти две области, по традиции, сливались, образуя магию Погоды, с течением времени Элизеф могла оказаться лицом к лицу с серьезным соперником. Но это было дело далекого будущего, а пока Анвар оставался всего лишь зеленым новичком, и ему предстояло пройти еще долгий путь.

Каждый день, пока лагерь спал, Ориэлла заставляла юношу проделывать бесконечные упражнения до тех пор, пока оба они не выбивались из сил. В свое время Паррик научил волшебницу дремать прямо в седле, и теперь она передала этот ценный опыт Анвару. По ночам учитель и ученик двигались в полудреме, не сомневаясь, что их спутники присмотрят за лошадьми. Это вызвало уйму двусмысленных замечаний со стороны Язура, Элизара и особенно Нэрени, но они с удовольствием потакали фривольным домыслам о своих развлечениях в часы отдыха, ибо это было безопаснее, чем раскрыть тайну вновь обретенных Анваром сил.

Один за другим ослепительные дни и мерцающие ночи яркими бусинами нанизывались на нить путешествия. К своему величайшему неудовольствию, Язур ни на шаг не продвинулся в поисках несостоявшегося убийцы, но, возможно, именно благодаря возросшей бдительности дальнейших покушений на жизнь Анвара не последовало. Харина они почти не видели. Чем больше миль ложилось между принцем и его королевством, тем вспыльчивее и раздражительнее он становился, и теперь даже его собственные люди старались держаться подальше от Кизала. Но, по крайней мере, принц оставил Анвара и Ориэллу в покое, чему маги были очень рады, хотя девушка часто сокрушалась, что не может поговорить с ним и, по возможности, облегчить его душу. Она понимала чувства изгнанника и подозревала, что Харин раскаивается в своем решении отказаться от трона. Будущее принца внушало волшебнице серьезные опасения.

У Анвара, однако, были собственные соображения по поводу перемен в настроении Кизала. По кое-каким намекам, сделанным принцем, и по тому, как задумчиво его глаза останавливались на Ориэлле и весьма холодно смотрели на самого Анвара, юноша догадался, что известие о бесплодии Сары породило у принца сомнения. Кизал начал подумывать, не стоит ли ему вернуться и потребовать свой трон, для чего волей-неволей потребуется прибегнуть к помощи Ориэллы. Привыкнув считать, что женщины не обладают свободой воли, он смотрел на Анвара как на единственное препятствие к исполнению своего замысла. Хотя у юноши не было никаких веских доказательств, он начал подозревать, что именно Харин покалечил его лошадь. Кто же еще мог беспрепятственно миновать бдительных стражников Язура? Однако, поскольку маги по-прежнему оставались в меньшинстве и нуждались в помощи Кизала, чтобы пересечь пустыню, Анвар держал свои мысли при себе, но был начеку, уверенный в том, что чем дальше они продвигаются, тем больше возрастает вероятность нового покушения.

Язур был отличным проводником и без колебаний прокладывал четкий курс по древней дороге, ведущей от оазиса к оазису. Через каждые две-три ночи на горизонте возникали зазубренные скалы, всплывавшие из облака бриллиантовой пыли, а лошади и мулы принимались нетерпеливо фыркать и прибавляли шаг, чуя впереди воду. Принц со спутниками разбивал лагерь у каменной чаши пруда, питаемого ключами. Они били из глубины скалистых отрогов, которые, по словам Язура, пересекали всю пустыню подобно гигантскому хребту, хотя большая часть его покоилась под драгоценными песками. Каждый источник жизни носил собственное имя, и Язур заставил магов вызубрить их в нужном порядке. Каждый казалинец с детства знал этот перечень. На третью ночь своего путешествия они достигли первого, Абалы, а за ним шли Сифала, Биабет, Тувар, Иезбех и Эккихт, который лежал приблизительно на середине пути. Далее следовала благородная Диаммара, потом Варизх, Эфчар, Зорбех, Орбах, и, наконец, Арамизал.

— Подожди, вот доберемся до Диаммары! — улыбнулся Язур волшебнице. — И ты увидишь, что этот самый чудесный источник стоит того трудного пути, который к нему ведет.

— Романтическая чепуха! — фыркнул Элизар, который в молодости часто путешествовал по пустыне. — Самый радующий сердце оазис — это Арамизал, там начинается последний этап пути, и оттуда видны горы Крылатого Народа, знаменующие конец пустыни.

— Крылатый Народ, ну да! — фыркнул Язур. — И ты еще называешь меня романтиком! С таким же успехом можно рассчитывать на встречу с драконом!

— И тем не менее, — настаивал Элизар, — они существуют. Их цитадель высится на одном из недоступных пиков, куда не может взобраться ни один человек.

— Откуда ты тогда знаешь? — отозвался Язур.

— Она там, — вмешалась Ориэлла, и оба спорщика застыли с открытыми ртами.

— Я знаю это из надежных источников. — Девушка улыбнулась, вспомнив своего друга Левиафана, и мечтательно посмотрела на север, словно надеясь разглядеть отделенные множеством тяжелых миль парящие замки таинственных летателей.

Аэриллия, столица Крылатого Народа, была высечена в высочайшем пике северной цепи гор. Великолепный дворец, будто сотканный из башенок и террасок, располагался на самом высоком отроге, и из комнаты Черной Птицы открывался захватывающий вид на весь город. Девушка смотрела в окно, печально разглядывая заснеженные скалы, освещенные огнями, мерцающими в прозрачном ледяном воздухе. Под гнетом мрачного настроения ее плечи опустились, и кончики огромных глянцевых иссиня-черных крыльев безвольно волочились по полу.

— Черная Птица?

Принцесса резко повернулась и нахмурилась.

— Уходи, мама! Я отказываюсь выйти замуж за Верховного Жреца, и это мое последнее слово.

— Нет, не последнее. — Горе прибавило морщин на лице Пламенеющего Крыла, но голос королевы по-прежнему отдавал металлом. Она в ярости мерила шагами маленькую круглую комнатку, а ее красно-золотые крылья сердито топорщились.

— Ты будешь делать, что тебе приказано, — сказала она дочери. — Ты дочь королевы. Черная Птица, и, я надеюсь, осознаешь свою ответственность перед подданными и троном, а это подразумевает, что ты должна выйти замуж, повинуясь требованиям всеобщего блага.

— Чьего блага? — в запальчивости воскликнула Черная Птица. — Моего? Твоего? Кому станет лучше, если я выйду за это старое развратное чудовище? Ему самому, и только! Он ничем не может помочь нам, мама! Он обманывает тебя и весь наш народ. Он не в состоянии повлиять на Бога Неба. Разве жертвы, которые он требует, принесли хоть какую-нибудь пользу? Все эти жизни — жизни тех, кого мы сами поклялись защищать, — пропали впустую, а эта мертвая, нескончаемая зима и не думает уходить. Значит, теперь его цена за наше спасение — моя рука. Кстати сказать, это даст ему огромную силу и власть. Мама, неужели ты не видишь, что он просто мошенник? Как можно быть настолько слепой?

— Как ты смеешь? — Казалось, в наступившей тишине еще продолжает звенеть эхо пощечины. Черная Птица в ужасе качнулась, прижав руку к лицу, и в ее огромных темных глазах показались слезы. Никогда еще Пламенеющее Крыло не поднимала руки на свою любимую дочь.

— Мама, пожалуйста, — голос девушки превратился в едва слышный шепот. — Ты же знаешь традиции нашего народа. Мы выбираем себе пару на всю жизнь, и если я обвенчаюсь с Черным Когтем, то проведу остаток дней в отчаянии, ибо буду связана с человеком, которого ненавижу и презираю. Да, конечно, принцесса должна искать подходящую партию, но еще никого и никогда не принуждали к этому. Прошу тебя, не заставляй меня выходить за него замуж. Он воплощение зла, я знаю это.

Пламенеющее Крыло вздохнула.

— Дитя мое, со времен Катаклизма мы не переживали подобного несчастья. За всю нашу историю еще не бывало такого жестокого и внезапного холода. Все растения начисто вымерзли, а животные погибли или бежали в теплые края. Эта зима убивает все, чего коснется, и вмешательство Черного Когтя — наша единственная надежда. Небесный Народ гибнет. Черная Птица! Мою скорбь не выразить словами, но у меня нет выбора. Завтра ты обвенчаешься с Черным Когтем, и я не желаю слышать никаких возражений! А сейчас он хочет поговорить с тобой, и я прошу — будь с ним вежлива. Твой народ нуждается в тебе. Черная Птица. Ты принцесса — так что веди себя подобающе! — С этими словами королева быстро вышла из комнаты, будто не могла видеть свою дочь в обществе жреца.

Голова Черного Когтя была гладко выбрита и покрыта зловещими знаками и магическими символами, а жестокое и хищное лицо, с крючковатым носом и горящими глазами фанатика, внушало отвращение. Крылья отливали тусклым пепельно-черным цветом, который преобладал и в его одеждах. Высокомерие жреца в присутствии царственной принцессы было настолько несносным, что Черной Птице захотелось его ударить.

— Я пришел, чтобы принести поздравления своей невесте в канун свадебной церемонии, — проворковал он. — Как чудесно ты выглядишь, дорогая! Я не могу дождаться, когда ты станешь моей, — Жрец жадно протянул костлявые руки, чтобы коснуться ее, и Черная Птица торопливо попятилась, обнажив кинжал.

— Отойди от меня! — взорвалась она. — Я скорее умру, чем выйду за тебя замуж, старый грязный стервятник!

Верховный Жрец улыбнулся, но глаза его оставались ледяными.

— Замечательно, — сказал он. — Чудесная вспышка! Я рад, что ты так к этому относишься. Это сделает твое приручение куда более интересным.

— И не рассчитывай, — сквозь зубы огрызнулась Черная Птица.

— Да нет, как раз на это я и рассчитываю, моя дорогая. Когда ты станешь моей, небольшая порка быстренько положит конец твоему своевольному нраву.

— Ты не посмеешь, — задыхаясь, проговорила Черная Птица.

— Конечно, я едва ли посмею учинить насилие над принцессой, — пожал плечами Черный Коготь. — Однако с собственной женой каждый имеет право обращаться как ему заблагорассудится — и ты скоро в этом убедишься. Приятных сновидений, моя маленькая невеста. Спи спокойно, пока можешь!

Черный Коготь ушел, но Черная Птица посвятила беспомощным рыданиям лишь несколько кратких минут — время было слишком дорого, чтобы тратить его на слезы, ибо девушка укрепилась в мысли, что теперь ее единственная надежда — это бегство. Заперев дверь, она еще раз все хорошенько обдумала. Принцесса знала, что никому и в голову не придет заподозрить ее в побеге: древний закон запрещал Крылатому Народу покидать свое горное королевство. Черная Птица часто гадала, почему, но, казалось, ответа не знал никто — а может, просто не хотел об этом говорить. Любой беглец автоматически приговаривался к смерти и, вернувшись, был бы немедленно казнен. Этот запрет так глубоко въелся в душу каждого летуна, что при одной мысли о предстоящем побеге руки Черной Птицы начинали трястись, и ее приготовления заняли в два раза больше времени.

— У меня нет выбора, — твердо повторяла себе девушка, складывая хлеб и мясо, оставшиеся от ужина, в маленькую сумку. Она привязала ее к поясу, а потом выудила из-под кровати припрятанный там арбалет. Свою непокорную гриву пышных темных волос принцесса тщательно заплела и надела костюм для полета — черную кожаную тунику, короткую юбку, оставляющую свободными ноги, и кожаные сандалии с высокой шнуровкой. Девушка решила не обременять себя излишней одеждой: небесные жители были мало восприимчивы к холоду, и, кроме того, она надеялась быстро миновать область этой неестественной зимы. Заткнув за пояс кинжал. Черная Птица подошла к окну. Пуститься в путь с подоконника легче легкого: она занималась этим с детства, когда только-только открыла для себя прелесть тайных полетов. Девушка впервые порадовалась тому, что разделила с матерью скучное бремя управления дворцом. Теперь ей были известны все посты в городе, и, что еще важнее, как их миновать.

Неожиданно поднялась очередная из этих непредсказуемых метелей, и Черная Птица поморщилась, ощутив силу бури, бушующей снаружи. Но пусть это и безумие, она должна пуститься в путь сейчас или никогда. И лучше не думать о том, что будет, если ее поймают. Вскарабкавшись на подоконник, Черная Птица помедлила, захваченная сознанием важности того шага, который собиралась сделать. А если в конце концов мать права? Это значит, что она предает весь свой народ, и стало быть, если она покинет горы, жизнь ее превратится в нескончаемую расплату за предательство. Возврата назад не будет. Девушка задумчиво коснулась щеки, на которой все еще горел отпечаток пощечины, и вспомнила жестокость, таившуюся в глазах Черного Когтя. Этого оказалось достаточно — глубоко вздохнув. Черная Птица спрыгнула с подоконника и, расправив огромные темные крылья, поймала восходящий поток, чтобы замедлить стремительное падение. Подобно гигантской летучей мыши, она обогнула скалу-дворец с теневой стороны и пустилась прочь от дома и земель своего народа.

Полет в сердце метели оказался куда сложнее, чем она могла себе представить. Видимость была отвратительная, и наконец все окружающее вообще исчезло в плотных хлопьях густого снега. Яростный ветер ревел и трубил, безжалостно швыряя девушку из стороны в сторону, и несколько раз едва не расплющил ее об изящные башенки города. Будь у Черной Птицы время подумать, она могла бы успокоить себя мыслью, что в таких условиях побег наверняка пройдет незамеченным, но она сосредоточила все свое внимание на том, чтобы не упасть и избежать неожиданных препятствий. Чувство направления было безвозвратно потеряно, и девушка могла лишь слабо надеяться, что не собьется с прямой и, сделав круг, не вернется назад к городу.., и к Черному Когтю.

Черная Птица продрогла до костей. Ощущение было незнакомое и очень пугающее. Уши и губы болели от уколов ледяного ветра, крылья стали непослушными и медлительными, и даже мысли становились все короче и неразборчивее. Сколько она уже летит? Почему она совсем одна в этой смертоносной метели? Откуда она пришла и куда направляется? Сколько еще продержат ее уставшие крылья?

Внезапно левая нога Черной Птицы ударилась обо что-то твердое, потом зацепилась, и девушка, потеряв равновесие, повалилась вперед. Принцесса беспомощно покатилась кубарем, запутавшись в собственных ногах, руках и все еще работающих крыльях. Ее швыряло о ледяные скалы, пока она наконец не рухнула вверх тормашками в глубокий сугроб. Избитая и потрясенная, неспособная ни на что другое, принцесса разразилась рыданиями.

— Где я? — Черная Птица открыла глаза. На мгновение страх затуманил ее мысли, но не зря же она была королевской дочерью. Девушка глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и оглядела окрестности. Но смотреть было почти не на что: ее избитое тело оказалось втиснутым в узкую расщелину между скал, и отверстие давно уже засыпало толстым слоем снега. Вспомнив минувшую ночь, девушка содрогнулась от ужаса. Она была на волосок от гибели! Еще бы, врезаться прямо в гору! Она с опаской пошевелила поврежденной ногой, но слава богам, та была не сломана, хотя и сильно ушиблена и вывихнута. Постанывая от боли, девушка растопила в ладонях снег и промыла царапины. Талая вода должна уменьшить опухоль, а пока она может летать, еще не все потеряно.

Летать! У Черной Птицы перехватило дыхание, когда она припомнила свое неудачное приземление. Ее крылья… В тесной расщелине нельзя было даже пошевелить ими. С лихорадочной поспешностью она начала прокапывать себе дорогу наружу, отбрасывая в сторону огромные комья слежавшегося снега. Теперь принцесса смутно припоминала, как забралась в эту нишу, инстинктивно ища убежища от бушующей метели. Она выбиралась, казалось, целую вечность, но наконец последние дюймы снега рухнули под ее отчаянным натиском, и девушка вырвалась на волю.

Цепляясь за скалы. Черная Птица выпрямилась и сморщилась от боли, неосторожно наступив на вывихнутую ногу. Но сейчас такие мелочи ее не волновали — главной заботой девушки были крылья. Собравшись с духом, она распростерла их. Крылья повиновались плохо, но боли не было. Правда, все оперение было измято и взъерошено, но, к счастью, сами крылья не пострадали

— видимо, снег смягчил падение. Глубоко вздохнув, девушка попробовала взлететь, изо всех сил оттолкнувшись здоровой ногой. Она потеряла равновесие и чуть было не сорвалась вниз, но крылья приняли на себя ее вес, и Черная Птица начала медленно подниматься. Теперь, когда главная тревога улеглась, ей надо было оглядеться и решить, что делать дальше.

Перед ней раскрылось чистое небо, и принцесса обрадовалась как дитя — ведь так долго она не видела ничего, кроме серых облаков. Черная Птица наслаждалась нежно-розовым, бледно-зеленым, насыщено-синим и головокружительно-золотым закатом. Захваченная этой красотой, она не отрываясь смотрела на небо, а когда наконец ослепительные краски заходящего солнца померкли. Черная Птица с изумлением обнаружила их отражение на земле внизу. На мгновение у нее закружилась голова, верх и низ перепутались, но, посмотрев на землю прямо под собой, она заметила плато, с которого поднялась в воздух. Оказывается, Черная Птица приземлилась у самой кромки гор, и, по мере того как гранитные пики уходили вниз, снежный покров делался все тоньше, пока, наконец, не исчезал совсем, и темные скалистые утесы в одиночестве спускались к черным мрачным лесам. За ними, насколько хватало глаз, простиралось безбрежное море закатных тонов. Черная Птица затаила дыхание. Значит, она попала на юг, в легендарную алмазную пустыню!

Крылатая летунья вернулась на плато, чтобы отдохнуть. После ночного напряжения она быстро устала, к тому же ей надо было о многом поразмыслить — и поесть. Не имея опыта длительных путешествий, девушка жадно накинулась на содержимое своей сумки, не подумав о том, где ее ждет следующий обед. Утолив голод. Черная Птица попыталась представить себе свои дальнейшие действия. Покидая дворец, она не имела ни малейшего представления о том, куда направиться и как жить дальше, и сейчас впервые почувствовала настоящий страх. А что, если здешние жители похожи на Черного Когтя или еще хуже? Но одной мысли о Верховном Жреце и уготованной ей судьбе было достаточно, чтобы решимость девушки снова окрепла. Однако ей нужна будет помощь. Черная Птица была здравомыслящей девушкой и отчетливо понимала, что одной ей в пустыне не выжить. «Кроме того, — сказала она себе, — если мне станут угрожать, я всегда смогу снова улететь». Вопрос, куда отправиться, решился сам собой. На север вернуться она не может, а в путь необходимо двинуться немедленно: ведь теперь за ней начнут охотиться! Значит, на юг, прочь от родных гор! Мерцающие пески вроде бы давали достаточно света, чтобы путешествовать и ночью, и, глубоко вздохнув. Черная Птица расправила крылья и пустилась в полет через сияющую пустыню.