Ориэлла

Глава 7. СМЕРТЬ В ОГНЕ

С окончанием засухи угроза мятежа скоро исчезла. Постоянные поставки продовольствия, сначала скромные, постепенно росли, по мере того, как фуражные отряды расширяли свою деятельность, и недовольным купцам (которых Ваннор все же заставил помогать) пришлось приглядывать за честным распределением продуктов. Наконец-то горожане перестали голодать и, — хотя это было явное насилие над человеческой природой, — за все перемены к лучшему благодарили юную светловолосую волшебницу, призвавшую дождь.

Слухи об этом распространились по Нексису со скоростью лесного пожара, и куда бы Ориэлла с Форралом ни направлялись, повсюду девушка со смущением обнаруживала своих новых почитателей. Хотя все представители Волшебного Народа отличались запоминающимися, четко очерченными лицами, Ориэлла не уставала удивляться, что люди постоянно узнают ее и специально ищут, чтобы поблагодарить, или, как, например, ремесленники, насильно всучить ей свои лучшие изделия. Каплей, переполнившей чашу терпения Ориэллы, оказалась женщина, которая неожиданно возникла из толпы на переполненном рынке и протянула волшебнице грязного, барахтающегося и невероятно мокрого младенца, которого, судя по всему, Ориэлле полагалось поцеловать. Не так-то просто было выпутаться из этой ситуации, и позже, за кружкой эля, совершенно необходимой после такого потрясения, она не выдержала и пожаловалась Форралу, но воин только пожал плечами.

— Не беспокойся, душа моя, — сказал он. — Это всего лишь чудо на неделю. Восхищение скоро уляжется, а пока радуйся, что они, хоть на этот раз, благодарны Волшебному Народу. Ты оказала огромную услугу своим соплеменникам, и надеюсь, Миафан это оценит.

Но про себя Форрал подумал, что гораздо больше пользы принесло ее влияние на Миафана, так как после их разговора Верховный, кажется, изменился к лучшему. К удивлению воина, Миафан даже поддержал их с Ваннором в Совете, когда крестьяне поспешили в город жаловаться на отряды Паррика. Миафан дал санкцию, и крестьяне, к своему ужасу, поняли, что за фуражирами стоит сам Верховный Маг. Слухи об этом быстро распространились по окрестным селам, так что фуражные отряды почти не встречали сопротивления. Миафан был рад воспользоваться доверием, которое получил Волшебный Народ, после того как Ориэлла покончила с засухой, и Форрал с облегчением отметил, что отношения между волшебницей и ее наставником вернулись в прежнее дружеское русло.

Вскоре Ориэлла убедилась, что Форрал был прав, и не прошло даже недели, как девушка перестала быть жертвой назойливого внимания. Избавившись от нежеланного любопытства и утомительной славы, зная, что гарнизон процветает в умелых и уверенных руках Мары, они с Форралом смогли без помех наслаждаться прерванными каникулами.

Вскоре у них установился особым распорядок дня. Чаще всего они просто бродили по городу, осматривая достопримечательности, и Ориэлла открыла для себя новое очарование в набегах на купеческие лавки — мир шелка и бархата, драгоценностей и духов. В обществе Форрала она вдруг поняла, что чувствует необычайный интерес к своей внешности, и хотя считала популярные среди городских модниц наряды слишком надуманными и непрактичными, хозяин «Быстроногого Оленя» почел за честь направить юную волшебницу к лучшим портным, а его жена, считавшая себя знатоком в вопросах вкуса и стиля, была счастлива дать ей совет и помочь в выборе тканей. Серые одежды, которые обычно носила Ориэлла, вскоре оказались в самом дальнем углу шкафа, скрытые стеной ярких, превосходно сшитых новых платьев. Ориэлла сама поразилась своему перевоплощению. Форрал был очень терпелив и только посмеивался.

— Трать, сколько хочешь. В конце концов платит-то Миафан. Как истинная дочь Волшебного Народа, Ориэлла была горда, но не тщеславна, особенно, когда речь шла всего лишь о внешности, и то, как реагировал воин на ее новую красоту, одновременно и радовало, и тревожило девушку. Все чаще она замечала, что Форрал смотрит на нее, но когда Ориэлла пыталась поймать его взгляд, он быстро отворачивался. Неожиданно для себя Ориэлла обнаружила, что сама играет в эту же немую игру, а мимолетная улыбка и движение мускулов под его загорелой, иссеченной шрамами кожей будят в ней какое-то непонятное томление. Несмотря на свой рост, воин двигался с уверенной грацией прирожденного фехтовальщика. Девушка смотрела на его сильные руки с грубыми пальцами и удивлялась, как такая мощь может сочетаться с удивительной нежностью. Она часто представляла себе, что эти руки касаются ее, ласкают ее, обнимают.., и резко обрывала себя, сбитая с толку и расстроенная своими дикими мечтами.

Исчезло то открытое чувство товарищества, которое соединяло их в детстве. С тех пор, как Форрал вернулся, между ними выросла новая стена — сдержанности, напряжения и возбуждения, к которому почему-то примешивалось чувство вины. И все же, несмотря ни на что, они были неразлучны, и каждый старательно делал вид, что ничего не изменилось, хотя стоило только Форралу войти в комнату, девушку охватывала пьянящая, головокружительная истома.

— Все в порядке, — убеждала себя Ориэлла, ворочаясь без сна в своей маленькой комнатенке в трактире. — Это просто потому, что мы так долго не виделись. Вот и все.

Со временем она даже почти поверила в это. Они заново знакомились, и, по мере того как все больше привыкали друг к Другу, напряжение стало спадать — понемногу.

Иногда по вечерам они встречались с Ваннором или с Марой и Парриком, если тот был в городе, и отправлялись выпить и поболтать в какой-нибудь кабачок.

Их дружба с маленькой воительницей крепла, и вскоре девушки обнаружили, что постепенно становятся лучшими подругами.

Когда стояла хорошая погода, Ориэлла с Форралом, а иногда и Мара, если у нее находилось свободное время, брали в гарнизоне лошадей и устраивали пикник где-нибудь на окрестных холмах, или нанимали лодку, чтобы проплыть с дюжину миль вниз по реке, к морю. Ориэлла никогда раньше не видела моря и сразу же полюбила его. Они купались в сияющих, полных таинственной жизни водах, проводили долгие часы, нежась на солнышке. Тело девушки утратило бледность, приобретенную за годы кропотливых занятий, мышцы начали наливаться силой. Надеясь, что это поможет вернуть их дружбу в знакомое русло, Ориэлла, при горячей поддержке Мары, уговорила Форрала возобновить занятия фехтованием. Поначалу воин отказывался, памятуя о том давнем несчастье, но Ориэлла знала, что в глубине душе он радуется. Миафан давно уже вернул ей меч и, предвкушая, как она снова будет им орудовать, Ориэлла бодро встретила окончание каникул.

И вот наступил день, когда Форрал должен был приступить к своим новым обязанностям, а юная волшебница — вернуться в Академию. Напоследок они решили прогуляться по Главным Торговым Рядам — запутанному лабиринту каменных галерей, в которых теснились сотни маленьких лавчонок и лотков, где обслуживали исключительно зажиточную часть населения Нексиса. Там можно было купить хоть черта в ступе, если, конечно, у тебя есть деньги. Цены там были бешеные, но Форралу и Ориэлле доставляло удовольствие просто бродить по ярко освещенным рядам и мечтать, что бы они купили, если б разбогатели.

Наконец, уставшие и голодные, они остановились у лавки пекаря, откуда доносился манящий аромат свежевыпеченного хлеба.

За прилавком стояла пожилая женщина, но пока Форрал расплачивался за пироги, задняя дверь лавочки отворилась, и появился юноша с подносом лепешек. Увидев Форрала, он замер как вкопанный и уставился на воина своими голубыми глазами. Они отошли от магазина, и Ориэлла увидела, что Форрал хмурится.

— Не расстраивайся, — весело сказала она. — Пусть каникулы и закончились, но мы все равно будем часто встречаться. Форрал покачал головой.

— Не в этом дело, — отозвался он, — тот парень из лавки — я уверен, что видел его раньше, но никак не могу вспомнить, где.

Анвар ужасно расстроился. Он-то надеялся, что воин его узнает, но, судя по всему, Форрал забыл их встречу на дороге. Впрочем, у человека, который якшается с заносчивой волшебницей — даже если это та, которая, как говорили, принесла дождь (в чем он лично очень сомневался), — едва ли найдется время для сына простого пекаря. Анвар пожал плечами и поставил тяжелый поднос на прилавок.

— По-моему, этого хватит, — сказал он матери. — Если хочешь, отдохни, а я займусь покупателями. Риа улыбнулась, — Спасибо, родной, я совсем не устала. Давай, беги, я знаю, у вас с Сарой сегодня свидание.

— Ты правда не устала? — С тех пор, как Торл купил магазин, жизнь Риа стала гораздо легче, но Анвар по-прежнему старался беречь мать как только мог.

Риа обняла сына.

— Ну конечно, все равно уже почти пора закрываться, а вечер такой чудесный. Вам, молодым, надо радоваться жизни. Да, и передай Саре от меня привет!

— Обязательно, мама. — Улыбнувшись ей, Анвар скинул белый фартук и выскользнул из магазина.

Спеша на свидание, Анвар невольно задумался о тех переменах, что произошли в его жизни с тех пор, как он встретил Форрала. Когда дед умер, Торл обнаружил в комнате старика сундук, полный чудесных резных фигурок. Как это часто случается, после смерти художника его творения выросли в цене, и изящные поделки деда вскоре вошли в моду среди зажиточных горожан. Предприимчивый Торл быстренько сколотил на этом небольшой капиталец, и это позволило ему осуществить мечту своей жизни. Мечта была проста, «но оригинальна. Он купил в Рядах магазинчик, и хотя этот закуток был слишком мал для пекарни, все же поставил там единственную печь. Из дома он привозил на повозке противни с почти готовым хлебом, допекал его в лавочке, и соблазнительный запах свежевыпеченного хлеба распространялся по Рядам, привлекая толпы покупателей.

Несмотря на временные трудности, вызванные засухой, его бизнес процветал, и вся семья была при деле. Риа с Анваром работали в магазине, а Берн и Торл трудились в пекарне. Берн любил свое ремесло, и было ясно, что со временем он станет таким же превосходным пекарем, как и отец. Анвар знал, что брат мечтает убрать его с дороги и без помех унаследовать отцовское дело. Если честно, то это было бы справедливо. Анвар мечтал быть менестрелем и его совершенно не привлекала карьера пекаря. Но он понимал, что пока жив отец, свое мнение он может оставить при себе.

Анвар совсем пал бы духом, если бы не музыка и Сара. Длинными летними вечерами они встречались у реки и бродили по лесистым берегам, пахнущим сырой землей и диким чесноком. Иногда они прихватывали с собой бутылку вина и краюху хлеба из отцовского магазина и проводили на берегу всю ночь, предаваясь любовным утехам.

При мысли об утехах ноги Анвара быстрее зашагали по пыльной тропинке. Он сгорал от нетерпения увидеть Сару. Во время засухи ему так не хватало поездок на мельницу! Отец заставил их с Берном рыскать по деревням и обшаривать рынки Нексиса в поисках продуктов, чтобы прокормить семью в это тяжкое время. По сути дела, именно поэтому Анвара и не было в городе, когда поднялся мятеж, и он пропустил так называемое чудо, нежданный дождь. Однако Сара там была, и у Анвара леденело сердце, когда он думал, каким опасностям подвергалась она во время мятежа — хотя девушка упорно отмалчивалась, когда он расспрашивал ее об этом.

Позднее, когда они снова начали встречаться, Анвару показалось, что Сара несколько изменилась. Вечно недовольная и своенравная, девушка уже не так радовалась ему, как прежде, и по временам впадала в долгое таинственное молчание. Сначала Анвар очень обеспокоился, но потом решил, что эти странности, вероятно, вызваны домашними неурядицами. Он знал, что семья Сары сильно пострадала во время засухи, и жалел, что не может им помочь.

Когда Анвар добежал до старого моста, Сара уже ждала его — гибкая и хрупкая фигурка в легком летнем платье. Ее длинные золотые волосы сияли, как пучок солнечных лучей. С радостно бьющимся сердцем Анвар кинулся к ней, но увидев выражение ее лица, застыл как вкопанный.

— Что случилось, любовь моя? — Анвар обнял девушку, и голос его задрожал: ее неподвижность и глаза, избегающие его взгляда, причиняли юноше нестерпимую боль.

— Я беременна. Я беременна, Анвар!

— Но это же замечательно! — Сие известие, правда, застало его врасплох, но вместе с тем юноша почувствовал неистовый, всепоглощающий всплеск гордости.

Сара злобно уставилась на него.

— Замечательно?! — закричала она. — Что же тут замечательного, болван? Что скажет отец? Это все ты виноват! — По ее щекам потекли слезы. — Что же теперь делать?

Анвар повел ее вниз к поросшему травой берегу реки, осторожно усадил и обнял за плечи.

— Не волнуйся, Сара, — мягко сказал он. — Я поговорю с твоим отцом, и все будет в порядке, обещаю. Ну, конечно, они малость покричат, дескать, надо было быть поосторожнее, и что же скажут люди, но все это пройдет. Они же знали о наших отношениях и всегда это одобряли. Просто нам придется пожениться немного раньше, вот и все.

— Но я еще не хочу замуж! Я надеялась, что… Я имею в виду, я еще не жила!

Анвара словно окатили ледяной водой. Он почувствовал, что внутри у него все похолодело.

— Но я думал, ты хочешь быть моей женой, — медленно произнес он и глубоко вздохнул. — Сара, неужели ты передумала?

В глазах девушки мелькнул страх.

— Нет-нет! — поспешно возразила она. — Послушай, Анвар, прости меня. Я не хотела сказать ничего такого. Я просто очень расстроилась, понимаешь? И испугалась. — Девушка подняла на него свои огромные фиалковые глаза. — Анвар, пожалуйста. Ты.., ты нужен мне.

В эту ночь любовь Сары была неистовой, почти отчаянной. Она снова и снова хотела его, словно стремясь утопить в страсти свои тревоги. Анвар не возражал. Он воображал, что понимает ее, и кроме того, она носила его ребенка, и стало быть, была ему вдвое дороже и роднее.

На следующее утро Анвар проснулся окоченевший и промокший от росы и в резком свете дня начал и сам беспокоиться о том, что скажут их семьи.

— Послушай, — предложил он Cape. — Пойдем-ка сейчас со мной! Мы поговорили бы с Риа, может, она чего и посоветует. В любом случае лучше сначала все рассказать ей.

Сара закусила губу.

— А это обязательно? Разве ты сам не можешь ей сказать? Потом?

— Нет, — Анвар решительно взял ее за руку. — Рано или поздно нам придется это сделать. Пошли, я уже опаздываю, и маме придется самой открывать магазин, а она так и не научилась зажигать эту проклятую плиту. — Анвар быстро устремился вверх по тропинке. Сара неохотно поплелась за ним.

У магазина уже толпились нетерпеливые покупатели, и Анвару пришлось плечами прокладывать дорогу себе и Саре. Когда они вошли, Риа склонилась над кучей лучин и хвороста: ей, как обычно, никак не удавалась растопить печь.

То, что произошло дальше, навсегда запечатлелось в памяти Анвара и долгие годы преследовало его в ночных кошмарах. Не успел он опомниться, как мать взяла с полки лампу и вылила ее содержимое на бревна.

— Нет! — закричал Анвар, но было уже слишком поздно. Мать высекла искру, и печь словно взорвалась. Риа оказалась в огненной ловушке, ее волосы и одежда вспыхнули.

До конца своих дней Анвар так и не смог понять, что же случилось потом, только помнил, что закричал нечеловеческим голосом «Стой!», и туг же мощный всплеск таинственной силы, поднявшись неизвестно откуда, распластал юношу по стене, и пламя погасло. Немедленно. Полностью. Анвар в изнеможении рухнул на пол, комната поплыла у него перед глазами. Он с трудом отвел взгляд от почерневшего и дымящегося обрубка, бывшего когда-то его матерью, и увидел полные ужаса глаза и открытый в беззвучном крике рот Сары.

Кто-то привел пекаря. Словно в тумане Анвар чувствовал руки отца на своем горле, и слышал его голос, визжащий:

— Это сделал ты, ублюдок! Ты убил ее!

От ужаса и потрясения Анвар даже не пытался защититься. Четверо здоровых мужиков с трудом оттащили пекаря прочь. Даже когда Торл успокоился и выслушал рассказ о том, что произошло, то все равно продолжал смотреть на сына с холодной ненавистью. Кругом толпились люди. Кто-то предложил отвести домой рыдающую Сару, а сыровар из соседней лавочки взялся доставить домой Анвара и его отца. Тело Риа, завернутое в одеяло, везли за ними на другой телеге. Добряк сосед уложил Анвара в постель и напоил отваром, от которого юноша моментально уснул.

Его разбудили голоса.

— Я и так слишком долго держал у себя этого ублюдка, — ядовито говорил Торл. — Только при этом условии она согласилась выйти за меня, а ради такой бабы можно было и потерпеть. Впрочем, она так и не призналась, кто его отец

— я думал, что это какой-нибудь купец, слишком богатый, чтобы жениться на ней, после того как ее семья вконец обнищала, но теперь, когда Анвар погасил огонь, — а мои слова подтвердит дюжина свидетелей, — совершенно ясно, что в свое время Риа снюхалась с одним из ваших людей, повелитель.

— Правда? — Другой голос был приглушенный и резкий. — Это серьезное обвинение, пекарь. Ты знаешь, что связи между смертными и Волшебным Народом неприемлемы для обеих рас.

— Конечно знаю, повелитель. И думаю, что именно поэтому Риа бросили, когда она забеременела. Сегодняшняя история с Анваром — прямое тому подтверждение, так что теперь он в вашей власти. Мне плевать, что вы с ним сделаете, только заберите парня отсюда. Я больше не желаю его видеть!

Наступило долгое молчание, а потом снова заговорил незнакомец.

— Ну что ж, хорошо, но при условии, что ты не станешь на каждом углу трезвонить об этой истории. Если даже кто-то из Волшебного Народа и допустил оплошность, я не хочу, чтобы это стало предметом уличных сплетен. Подпиши, пожалуйста, бумагу, согласно которой он поступает ко мне в услужение до конца жизни.

— Я подпишу все, что угодно, лишь бы избавиться от него!

— Тогда я заберу его прямо сейчас! — Жесткая рука грубо встряхнула Анвара за плечо, и он увидел над собой угловатое ястребиное лицо Верховного Мага. — Поднимайся, парен», — рявкнул он. — Ты пойдешь со мной!

— Пошевеливайся, болван! — Миафан яростно дернул за веревку, которой связал запястья своего нового раба, и подстегнул лошадь. Юноша с криком упал, разбивая в кровь колени и руки. За время их мучительного путешествия по улицам на Анваре не осталось ни одного живого места. Лишь проскакав несколько ярдов, Миафан понял, что на этот раз парню подняться не удалось, и с проклятьем натянул поводья. Не хватает еще нарваться на какого-нибудь не в меру любопытного стражника, и тогда весь город будет болтать «о жестокости проклятых волшебников»! Верховный спешился, благодаря судьбу за то, что час уже поздний и улицы почти пусты. Анвар валялся в грязи и судорожно всхлипывал. «Там тебе и место», — презрительно подумал Миафан.

— Поднимайся, ты! — Вне себя от ярости маг пнул свою жертву, юноша болезненно дернулся, но остался лежать неподвижно.

— Нет уж, погоди, тебе еще рано подыхать! — пробормотал взбешенный Миафан и с яростной, магически увеличенной силой поднял Анвара и небрежно швырнул поперек седла, стараясь не смотреть мальчику в лицо: он был слишком похож на Риа. «Теперь она мертва, — напомнил себе маг. — Наконец-то мертва».

Торопя коня по скользкому покатому лугу к мосту, Миафан все гадал, как ей удавалось все эти годы прятать от него сына. Конечно, она понимала, что он ни за что бы не позволил ей выносить это отвратительное существо. Черт возьми, каким же он был дураком, если простая смертная обвела его вокруг пальца!

Основной частью надменного высокомерия Миафана было невероятное презрение к смертным, с которыми ему приходилось делить свой мир и свой город. Он считал их чем-то вроде животных, и Анвару особенно не повезло, ибо он попался под горячую руку именно тогда, когда Верховный искал, на ком бы выместить злобу, вызванную предательством Ориэллы и ее идиотской дружбой с этой низкой, презренной расой. Из-за того что ему было необходимо вернуть уважение и сотрудничество своей воспитанницы, Миафан оказался в крайне неудобном и унизительном положении и был вынужден идти на уступки Форралу и Ваннору, с которыми при других обстоятельствах он бы и не подумал церемониться.

Верховный Маг уже начинал жалеть, что так неосторожно вернул Форрала в Нексис. Этот человек в свое время испортил его бывшего друга, Джеранта, всякими вредными идеями о каких-то мифических правах смертных. Ориэлла, по крайней мере, еще молода и на нее легче повлиять, размышлял Миафан. А повлиять на нее надо! Именно сегодня, когда юная волшебница вернулась в Академию, его планы приобрели новый, неожиданный поворот. Меньше чем за месяц ребенок превратился в женщину, и Миафан был поражен этой переменой, которая отразилась не только на одежде. Ее невинная зрелость и сознание своей женственности, которое окутывало девушку аурой бессознательной чувственности, будили в нем желания, которые, он считал, давно уступили место холодному честолюбию.

И Верховный Маг возмутился, что какой-то презренный смертный — да еще которого он сам отыскал — сумел вызвать в волшебнице такое превращение. Неожиданно для себя Миафан обнаружил, что сам жаждет Ориэллы — и боги свидетели, она будет принадлежать именно ему, а не этой пустоголовой безродной скотине. Верховный Маг был готов любыми средствами отвоевать ее, но пока перед ним был другой смертный — тот, что осмелился существовать вопреки его воле, — и на него Миафан обрушил свой гнев.

За окнами Башни царила ночь. Помаргивая, Анвар стоял в теплых и светлых роскошных покоях Владыки. Он до сих пор находился под действием сонного зелья и плохо соображал, что происходит вокруг. Все его тело было в синяках и царапинах после кошмарного путешествия по улицам, ноги ныли от подъема по бесконечным ступенькам винтовой лестницы, а руки и запястья горели от грубой веревки и безжалостных рывков. Юноша был растерян и испуган. Зачем он здесь? Почему Архимаг забрал его из дому? Неужели Волшебный Народ собирается наказать его за гибель матери? Анвар подавил рыдания. Ну почему, почему он не пришел на секунду раньше!? Да, он виноват! И все же, почему отец отдал его Миафану? Неужели Торл действительно так его ненавидит?

Миафан резко толкнул юношу на стул и некоторое время стоял, глядя на него сверху вниз. Смертельный холод был в его глазах. Анвар задрожал.

— Итак, — резко начал Владыка, — после стольких лет ты наконец появился, звереныш! Я собирался уничтожить тебя еще до твоего рождения, но твоя проклятая мать сбежала. Однако из тебя еще можно извлечь пользу.

Он приложил руки к голове Анвара, и тот вскрикнул от боли. Казалось, внутри него все перевернулось. Он согнулся дугой, и его вырвало на пол.

— Слабоумный! — Голова юноши закачалась от удара Владыки.

Анвар попытался отодвинуться в сторону, но Миафан ухватил его за волосы и повесил ему на шею плоский мерцающий кристалл на серебряной цепочке.

— Я не потерплю всяких выродков среди Волшебного Народа, — прошипел он. — Может, у тебя и есть сила, но я этим сейчас займусь! — Маг поднял жезл и выкрикнул несколько слов на странном и уродливом языке.

Кристалл на шее у Анвара вспыхнул резким неземным светом. Юноша вскрикнул от боли и, сжав руками голову, рухнул на пол. Ощущение было такое, будто сама жизнь вытекает из тела. Он даже не заметил, как Миафан снял кристалл, и когда боль немного утихла, а в глазах прояснилось, юноша увидел, что Верховный Маг с самодовольной улыбкой вешает его себе на шею.

— Вот и вся твоя сила, — сказал он. — Теперь она принадлежит мне, и, прежде чем ты отправишься, куда следует, запомни еще кое-что, ублюдок-полукровка! — Он снова возложил руки на голову Анвара и заглянул в испуганные глаза юноши. Тому почудилось, словно его лоб сжимает плотное кольцо ледяной стали.

— Чувствуешь? — спросил Миафан. — Этот обруч останется с тобой до конца твоих дней, Анвар. Обычно ты даже не будешь замечать его — но если попытаешься рассказать кому-нибудь о сегодняшнем пожаре или о своем родстве с магами — даже если ты просто станешь думать об этом — он сожмется, обрушив на тебя смертельную муку. А если будешь упорствовать, он убьет тебя, не сомневайся.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — крикнул Миафан.

В комнату вошел великан с сальными черными волосами и жестоким лицом. Он почтительно поклонился Верховному Магу и бросил быстрый взгляд на Анвара, который все еще корчился на полу.

— Ты звал меня, повелитель?

— Конечно, Джанок, — просиял Миафан. — Мне говорили, ты жаловался, что на кухне не хватает рук — но твой Владыка вникает даже в такие пустячные дела. У меня есть для тебя новый раб. Он бывший пекарь, так что может пригодиться. Его отец отдал парня мне после того, как этот ублюдок убил свою мать. Джанок нахмурился.

— Повелитель желает, чтобы я взял к себе на кухню убийцу?

— Не беспокойся, — беспечно отозвался Миафан. — Это просто трусливый маленький звереныш, вот и все. Обращайся с ним соответственно, и у тебя не будет трудностей. Но если окажется, что он не поддается дрессировке, ты, разумеется, всегда можешь обратиться ко мне. — И глаза Миафана блеснули смертельной угрозой.

— Я повинуюсь, повелитель, — пробормотал покорившийся, но явно недовольный Джанок. — Идем. — Подойдя к Анвару, он схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги. Последнее, что видел Анвар, когда его поволокли прочь из комнаты, — ужасную усмешку жестокого удовлетворения на лице Миафана. Верховный Маг ликовал.