Оригиналы. Как нонконформисты двигают мир вперед

Еще секунду назад он спокойно стоял на третьей базе, поправляя бейсболку. И вот он уже пританцовывает на месте, готовый рвануть вперед и стрелой понестись к основной базе.

Он – один из величайших игроков, чья нога только ступала на бейсбольный стадион, и уже не раз он занимал ровно такую позицию. Предыдущие четыре раза он вывел свою команду в Мировую серию, и все четыре предыдущих раза команда проиграла “Янкиз”. Но в этот раз он надеется, что все будет иначе. Эта игра открывает сезон его пятой схватки с “Янкиз” за чемпионское звание, и очки у его команды – 6:4 в восьмом иннинге. После двух аутов он стоит перед дилеммой: можно ли рассчитывать на поддержку товарища, или лучше пойти ва-банк и попытаться украсть основную базу?

Кража базы – один из самых рискованных ходов в бейсболе². Он увеличивает шансы вашей команды приблизиться к выигрышу менее чем на 3 %, а чтобы проделать эту операцию успешно, нужно заскочить на базу, а это часто чревато болезненным физическим столкновением с филдером. Кража основной базы – дело еще более рискованное: в случае, когда игрок пытается украсть вторую или третью базу, питчер стоит к нему спиной, а тут он уже стоит лицом к базе, и бросок сделать гораздо легче³. Питчеру нужно перебросить мяч всего на 60 футов, а вам – пробежать по полю 90 футов. По сути, нужно ни много ни мало обогнать летящий в воздухе мяч. И даже если вам кажется, что вы на это способны, то ваши шансы получить травму возрастают вчетверо по сравнению с возможными последствиями столкновений на других базах⁴.

За весь сезон 2012 года лишь три игрока предпринимали попытки украсть основную базу. Хотя непревзойденный рекордсмен по кражам Рики Хендерсон украл за свою спортивную карьеру больше 1400 баз, из всех этих достижений лишь одно являлось в чистом виде кражей основной базы⁵. Вторым рекордсменом по числу украденных за всю карьеру баз является Лу Брок, но в число его 938 успешных попыток входит и общим счетом ноль краж основной базы.

Однако игрок, о котором мы говорим, – особенный. На его счету – пока что абсолютный рекорд по числу украденных основных баз: 19. За почти столетнюю историю бейсбола всего двум другим игрокам удалось достичь двузначных чисел.

Он дважды лидировал в Лиге по числу украденных баз, но если вы полагаете, что его решение украсть основную базу объясняется любовью к скорости, то не спешите с выводами. Ему уже 36 лет, цветущая юность миновала. Треть сезона он пропустил из-за травм. Еще шесть лет назад он крал 37 баз за сезон; за последние два сезона в сумме он не украл и половины от того числа. Он поседел и набрал вес; спортивные комментаторы так и называют его – “старый седой толстяк”. В прошлом он занимал более чем достойное четвертое место в рейтинге отбивающих, теперь же скатился на седьмое. В следующем году он завершит карьеру.

От молниеносной скорости этого игрока остались лишь воспоминания, но он всю жизнь решался действовать там, где другие стояли как вкопанные, и сейчас его тоже не остановить. Он ждет лишь удобного момента, а потом бросается вперед. Когда он уже почти заскакивает на основную базу, кэтчер пытается осалить его. Еще неясно, чья возьмет. Но когда судья свистит, он уже в безопасности.

В конце концов оказывается, что он все же чуть-чуть запоздал. Его команда проигрывает первую игру “Янкиз”. Однако отважная вылазка играет важную символическую роль. По словам одного историка спорта, кража основной базы дает команде “огромный психологический толчок”. Сам игрок тоже это отметил: “Не знаю, от того ли, что я украл базу, или от чего другого, но команда словно загорелась”. Им суждено будет победить в этой серии и добыть желанное чемпионское звание.

Много лет спустя, размышляя о наследии этого игрока, один журналист написал, что его попытки украсть основную базу “были, разумеется, вторым по смелости достижением в бейсболе”. Первым же было преодоление “цветного барьера”⁶.

Чтобы стать оригинальными, нам приходится сознательно идти на риск. Когда мы гребем против течения, желая опрокинуть освященные временем традиции, нам ведь никогда не известно заранее, что нас ждет – успех или провал. По словам журналиста Роберта Куиллена, “продвижение вперед всегда сопряжено с риском. Нельзя украсть вторую базу, стоя одной ногой на первой”.

С того самого дня в 1947 году, когда Джеки Робинсон стал первым чернокожим игроком Главной лиги бейсбола, ему приходилось сталкиваться с игроками-расистами, которые отказывались играть в одной команде с ним, с противниками, которые нарочно наносили ему травмы своими шипованными бутсами; он не раз получал оскорбительные письма, и ему даже угрожали смертью. Со временем он стал первым чернокожим вице-президентом крупной американской компании и первым в стране чернокожим бейсбольным комментатором. Что же придавало ему смелости восставать против общественных норм и не терять решимости перед лицом эмоциональных, социальных и физических опасностей?

Некоторые подсказки можно найти в довольно неожиданном месте – изучив семейную историю бейсболистов, которые так же, как и Джеки Робинсон, прославились кражей баз. В современном бейсболе, с тех пор как был установлен сезон в 162 игры, лишь десяти игрокам удалось украсть не меньше чем по 70 баз в двух разных сезонах⁷. Вгляните на этот список. Замечаете какую-нибудь закономерность?

Попытавшись понять, почему некоторые бейсболисты крадут гораздо больше баз, чем другие, историк науки Фрэнк Саллоуэй и психолог Ричард Цвайгенхафт провели весьма остроумное исследование. Они выявили более 400 братьев, игравших в бейсбол профессионально, и это позволило сравнить между собой выросших в одних и тех же условиях близких родственников, у которых совпадала половина генов⁸. Результаты этого исследования обнаружили поразительный факт: очередность рождения предсказывала, кто именно из братьев будет чаще пытаться украсть базу. Выяснилось, что младшие братья в ю,6раза чаще склонны к этому, чем их старшие братья.

При этом младшие братья вовсе не обязательно оказывались лучшими игроками по другим параметрам. Если говорить о среднем уровне достижений, например, в подачах, то у них не наблюдалось особых преимуществ. А при сравнении братьев-питчеров оказывалось, что у старших братьев имеется небольшое преимущество во владении мячом; как правило, на их счету было больше страйк-аутов и меньше промахов. Главное различие состояло в готовности рисковать. Наряду со склонностью к кражам баз, младшие братья, например, в 4,7 раза чаще старших попадали под удар летящего мяча – вероятно, потому, что чаще находились на основной базе. Причем они не просто чаще рисковали – этот риск чаще увенчивался успехом, чем у старших братьев. У младших братьев шансы успешно украсть базу были выше в 3,2 раза.

Фактически подобная склонность к риску приводит к тому, что младшие братья просто с меньшей вероятностью станут играть в бейсбол. По результатам 24 отдельных исследований, охвативших больше 800о человек, младшие дети в семье в 1,48 раза чаще занимались высокотравматичными видами спорта: американским футболом, регби, боксом, хоккеем, гимнастикой, погружением с аквалангом, горными лыжами и прыжками с трамплина, бобслеем и автогонками. Первенцы же предпочитали более безопасные виды спорта: бейсбол, гольф, теннис, бег, велоспорт и греблю.

Когда младшие дети все-таки выбирают профессиональный бейсбол, они, как правило, просто рвутся к базам. Взгляните на первые три имени игроков, которые смогли опередить остальных коллег и сделаться настоящими виртуозами по части краж основных баз: у каждого из них было по меньшей мере трое старших братьев или сестер. Джеки Робинсон, которого называли “отцом современной кражи баз”, был младшим из пятерых детей в семье⁹. Второе место по количеству украденных основных баз в новое время принадлежит Роду Кэрью – четвертому ребенку из пяти в семье. Для кражи базы, помимо острого чувства подходящего момента, по замечанию самого Кэрью, “требуется определенное хладнокровие”¹⁰. Чтобы украсть базу, объясняет он, нельзя поддаваться страху, что получишь травму. Я и не поддавался, потому что чувствовал, что у меня все под контролем.

Третьим в этом ряду стоит Пол Молитор, который называл кражу баз “отважной игрой”; он был четвертым в семье из восьми детей¹¹. Сходную закономерность можно увидеть и в приведенном выше рейтинге спортсменов, укравших наибольшее количество баз. Из десяти игроков, когда-либо укравших не менее 70 баз в каждом из двух разных сезонов, у половины есть как минимум четверо старших братьев или сестер, а у семерых – не менее двух старших братьев или сестер. Каждый из этих семерых в среднем является почти седьмым (6,9) ребенком в семье, и 71 % их братьев или сестер старше, чем они.

Младшие дети чаще идут на риск отнюдь не только в бейсболе: эта особенность проявляется также в политике и науке, причем иногда она существенно влияет на ход социального и интеллектуального прогресса. В своем примечательном исследовании Саллоуэй проанализировал около трех десятков крупнейших, порой революционных научных открытий и озарений – от коперникианской астрономии до дарвиновской эволюции, от ньютоновой механики до теории относительности Эйнштейна¹². Он использовал работы сотни с лишним историков науки, чтобы ранжировать взгляды 4000 ученых – от активной поддержки преобладающих взглядов до активного продвижения новаторских идей. Затем он посмотрел, в какой степени очередность рождения ребенка служит предиктором того, будет ли он, став ученым, защищать статус-кво или же отстаивать революционную новую теорию. В каждом случае Саллоуэй учитывал, насколько первенцев в данный исторический момент было меньше, чем их младших братьев и сестер, а также делал поправку на принадлежность к тому или иному социальному классу, на размер семьи и прочие факторы, способные повлиять на результаты.

Оказалось, что, по сравнению с первенцами, их младшие братья в три раза чаще выступали в поддержку открытий Ньютона и специальной теории относительности в те годы, когда все эти идеи еще считались радикальными¹³. В течение полувека после того, как Коперник обнародовал свою гелиоцентрическую модель, младшие братья в 5,4 раза чаще поддерживали эту модель, чем ученые-первенцы. После того как Галилей, усовершенствовав телескоп, рассказал о своих наблюдениях, доказывавших истинность коперниковской модели, это соотношение упало уже до 1:1: поскольку теория Коперника уже не была столь радикальной, первенцы начали высказываться в ее поддержку столь же часто.

Самое красноречивое свидетельство того, что младшие дети, возможно, рождаются бунтарями, содержится в проведенном Саллоуэем анализе реакций на теорию эволюции. Он исследовал отношение нескольких сотен ученых к идее эволюции в 1700–1859 годах – то есть еще до того, как Дарвин опубликовал свое “Происхождение видов”. До Дарвина в эволюцию верили 56 из 117 младших братьев-ученых и всего 9 из 103 старших – иными словами, младшие принимали эволюцию в 9,7 раза чаще, чем старшие. За первые 16 лет с момента публикации книги Дарвина это соотношение упало до 4,6 раза: по мере того как идея получала все более широкое признание, старшие братья тоже начинали все более смело высказываться в ее поддержку.

Интуитивно мы исходим из того, что более молодые ученые должны быть намного более восприимчивыми к бунтарским идеям, чем их старшие коллеги, которые с возрастом сделались консерваторами и закоснели в привычных взглядах. Однако примечательно, что очередность рождения даже тут играет большую роль, чем возраст. По словам Саллоуэя, восьмидесятилетний младший брат был в той же степени готов принять теорию эволюции, что и 25-летний первенец…

Эволюционная теория вообще стала исторической реальностью лишь благодаря тому, что в тот момент доля младших братьев в общей численности населения в 2,6 раза превышала число первенцев.

В целом младшие дети в два раза чаще, чем первенцы, участвовали в крупных научных переворотах. Саллоуэй пишет:

Вероятность того, что это различие имеет случайный характер, существенно меньше, чем один к миллиарду. Младшие дети, как правило, на полвека опережали первенцев в своей готовности поддержать радикальные инновации.

Сходные результаты выявились, когда Саллоуэй изучил с этой точки зрения 31 политическую революцию: младшие дети в два раза чаще первенцев выступали активными сторонниками радикальных перемен.

Поскольку я сам – типичный первенец, меня поначалу смутили эти результаты. Но когда я ознакомился с исследованием очередности рождения более подробно, то понял, что ни одна из этих закономерностей не высечена в камне раз и навсегда. Мы, первенцы, вовсе не обязаны уступать право оригинальности младшим братьям. Если взять на вооружение те методы воспитания, которые обычно применяются к младшим детям, то любого ребенка можно вырастить оригиналом – независимо от того, какой он по счету в семье.

Эта глава рассказывает о семейных корнях оригинальности. Чем уникально положение младшего ребенка, какую роль играет размер семьи и как все это сказывается на воспитании? И как нам объяснить те случаи, которые не вписываются в общую картину: трех чемпионов по кражам баз, которые были единственными детьми в семье, первенцев-бунтарей и младших братьев-конформистов? Очередность рождения я использую как точку отсчета для изучения вопроса о том, как братья и сестры, родители и образцы для подражания влияют на нашу предрасположенность к риску. Чтобы понять, почему братья не так уж похожи друг на друга, как можно предположить, мы посмотрим, как воспитывался Джеки Робинсон, а также познакомимся с семьями самых оригинальных комиков Америки. Вы узнаете, от чего зависит, вырастет ли ребенок созидательным или разрушительным бунтарем; почему не надо говорить детям, что обманывать нехорошо; как неправильно их хвалить и как читать им неправильные книжки; и чему нам стоит поучиться у родителей тех людей, которые с риском для собственной жизни спасали евреев в годы Холокоста.

Прирожденный бунтарь

В 1944 году, за десять с лишним лет до того, как Роза Паркс заявила свой героический протест в автобусе города Монтгомери, Джеки Робинсон (в ту пору армейский лейтенант) предстал перед военным судом за отказ перейти из передней в заднюю (то есть предназначенную для “цветных”) часть салона автобуса. Водитель “орал, что, если я не уберусь назад, он устроит мне кучу неприятностей, – рассказывал Робинсон. – Я ответил, тоже довольно грубо, что меня совершенно не волнуют ни он сам, ни его куча неприятностей”. Сходным образом Робинсон объяснял и свой безумный рывок к основной базе в первой игре Мировой серии:

Я вдруг решил взбодрить игру. Конечно, в данном случае это нельзя было назвать лучшей стратегией – ведь наша команда отставала на два очка, – но я все равно рванул, и все получилось. Но мне правда было все равно, получится у меня или нет.

“Меня не волнует” и “мне было все равно” – эти реплики помогают лучше понять, как Джеки Робинсон научился относиться к риску. Согласно выдающемуся стэнфордскому профессору Джеймсу Марчу, принимая решения, многие из нас придерживаются логики последствий (logic of consequence): какие именно наши действия приведут к наилучшему результату?¹⁴ Если же вы больше походите на Робинсона, то есть постоянно бросаете вызов существующему порядку вещей, то вы обращаетесь к логике уместности или логике соответствия (logic of appropriateness): как должен повести себя в этой ситуации такой человек, как я? Вместо того чтобы пытаться заглянуть вперед, в будущее и предсказать последствия, вы обращаетесь внутрь, к своей сути. Принимая решение, вы исходите из собственного представления о том, кто вы есть – или кем вы хотите быть.

Используя логику последствий, мы практически всегда можем подобрать причины, по которым рисковать не следует. А вот логика соответствия освобождает нас. Мы меньше думаем о том, что именно может гарантировать нам желаемый результат, и действуем, повинуясь некоему “седьмому чувству”, которое подсказывает нам, что должен сделать такой, как мы. Именно этот подход может быть результатом очередности рождения.

Много лет различные специалисты указывали на преимущества, которые есть у первенцев¹⁵. Старшего ребенка в семье, как правило, нацеливают на успех, он пользуется преимуществами неразделенного внимания, времени и энергии заботливых родителей. Есть данные о том, что первенцы чаще получают научные Нобелевские премии, чаще становятся конгрессменами США, чаще побеждают на местных и национальных выборах в Нидерландах. Кроме того, они, похоже, чаще всего занимают посты руководителей корпораций: одно исследование, охватившее больше 1500 генеральных директоров, показало, что 43 % из них – первые дети в семье.

В недавнем своем исследовании экономисты Марко Бертони и Джорджо Брунелли решили более внимательно присмотреться к влиянию очередности рождения на успех в карьере. Изучив карьеры более чем 4000 человек на протяжении многих десятилетий в десятке европейских стран, они выяснили: при первом выходе на рынок труда первоначальная зарплата у первенцев, как правило, на 14 % выше, чем будет у их младших братьев и сестер. Первенцы часто получают более качественное образование, и это позволяет им занимать должности с более высоким окладом.

Однако эти первоначальные преимущества нивелируются к 30 годам. У младших братьев быстрее растет зарплата, потому что они чаще и раньше старших начинают искать себе более высокооплачивамую работу¹⁶. “Первенцы менее склонны к риску, чем младшие”, – пишут авторы исследования, отмечая также, что младшие братья чаще злоупотребляют алкоголем и курят. Кроме того, они реже заводят пенсионные счета и покупают страховки. Психолог Дин Саймонтон объясняет:

Если младшие братья хуже справляются со стандартизованными тестами, хуже учатся в школе и настороженно относятся к престижным профессиям, то дело вовсе не в том, что они от рождения менее способны. Скорее, они считают успехи в этих областях прерогативой старших братьев и ассоциируют их с подчиненным положением и некомфортной борьбой за первенство.

Хотя наука, изучающая влияние очередности рождения, и начинает приобретать в последнее время некоторую легитимность, у нее все же очень непростая история и слишком противоречивое настоящее. Очередность рождения не определяет, кто вы есть; она лишь влияет на вероятность того, что ваше развитие пойдет по определенному пути. Существует множество других факторов – ив вашей биологии, и в вашем приобретенном опыте. Очень трудно изучать влияние очередности рождения изолированно от этих факторов, поэтому подобные исследования заведомо не вполне корректны: в них невозможны рандомизированные контролируемые эксперименты, и многие работы ограничиваются сравнением братьев и сестер из разных семей, тогда как более корректно было бы проводить сравнения в пределах одной семьи. Кроме того, нет консенсуса по поводу того, каким образом учитывать сводных или единоутробных братьев, приемных детей, умерших в детстве братьев и сестер, а также кузенов или кузин, проживающих в том же домохозяйстве. Специалисты по влиянию очередности рождения на дальнейшую жизнь ребенка продолжают расходиться во мнениях по очень многим важным вопросам. Как социолог, я счел своим долгом провести обзор разных свидетельств и поделиться собственными наблюдениями относительно тех фактов, которые в наибольшей степени внушают доверие. Когда я изучил накопленные данные, то оказалось, что очередность рождения – лучший предиктор личных качеств и поведения человека, чем я ожидал¹⁷.

В рамках одного из исследований участники оценивали своих братьев или сестер и самих себя по таким параметрам, как школьная успеваемость и склонность к непослушанию. Те, кто хорошо учился, в 2,3 раза чаще оказывались первенцами. Непослушные же дети в два раза чаще оказывались младшими. Когда участников исследования просили описать несколько эпизодов собственного непослушания (или вообще поведения, нарушающего общепринятые нормы), то у младших братьев этот перечень был более длинным и сами поступки – более радикальными. Сотни разных исследований подводят примерно к одному выводу: хотя первенцы, как правило, стараются доминировать, проявлять большую ответственность и большее честолюбие, их младшие братья более открыты для риска и для принятия оригинальных идей. Первенцы чаще защищают статус-кво; младшие бросают ему вызов^[28].

Существуют две основных гипотезы, объясняющих эту склонность младших детей к риску. В основе одной из них – соперничество со старшими братьями (или сестрами); вторая исходит из того, что родители воспитывают младших иначе, чем старших. Хотя саму очередность рождения контролировать невозможно, можно повлиять на то, как именно она повлияет на жизнь ребенка.

Поиск ниши: соревнование как неучастие в соревновании

Посмотрите на множество братьев и сестер – и вы заметите поразительный факт: наибольшие различия в личных качествах наблюдаются не между семьями, а внутри семей. Когда однояйцевые близнецы вырастают в одной семье, они не больше походят друг на друга, чем пара однояйцевых близнецов, разлученных после рождения и воспитанных затем в разных семьях. По словам гарвардского психолога Стивена Линкера, то же самое относится и не к близнецам, а просто к родным братьям или сестрам: они не больше похожи, когда растут вместе, чем когда растут порознь. А приемные братья или сестры похожи ничуть не больше, чем любые два человека, наугад выдернутые на улице¹⁸.

То же самое можно сказать и об оригинальности. В зрелом возрасте приемные братья или сестры нисколько не походят друг на друга в том, что касается склонности к нонконформизму или риску, – несмотря на то, что воспитывали их одни и те же родители¹⁹.

Разгадать эту загадку, возможно, поможет теория выбора ниши (niche picking theory), восходящая к трудам врача и психотерапевта Альфреда Адлера. Адлер пришел к выводу, что упор, который Зигмунд Фрейд делал на фигуры родителей, никак не учитывает критически важное влияние, которое оказывают на формирование личности человека его братья и сестры. Адлер рассуждал, что, поскольку первенец начинает жизнь как единственный ребенок, он изначально отождествляет себя с родителями. Когда рождается следующий ребенок, то первенец начинает опасаться, что будет “низложен”, и часто реагирует на это, имитируя родителей: он начинает устанавливать свои правила и пытается утвердить собственную власть над младшим братом или сестрой, а это уже готовит почву для будущего бунта последних.

Столкнувшись с интеллектуальным и силовым доминированием старшего брата, младший избирает иной путь к самостоятельности. Саллоуэй пишет:

Ниша ответственного и успешного ребенка с большей вероятностью будет занята старшим. А поскольку она уже занята, младшему брату будет значительно труднее конкурировать со старшим в той же нише^20[29].

Разумеется, напряженность этой конкуренции зависит от того, насколько велика разница в возрасте между детьми. Если разница всего год, то младший может оказаться достаточно смышленым или достаточно сильным, чтобы наверстать отставание от старшего; если разница в возрасте больше семи лет, то перед младшим опять-таки открыты все дороги: настоящее соперничество ему не грозит, он может двигаться вперед с собственной скоростью, независимо от старшего. В бейсболе братья, которых разделяло от двух до пяти лет, гораздо чаще занимали различные позиции в игре, чем братья, у которых разница в возрасте составляла меньше двух или, наоборот, больше пяти лет. Джеки Робинсон в колледже занимался бегом, но не мог победить своего старшего брата Мэка, который был на пять лет его старше и стал серебряным призером на Олимпийских играх в беге на 100-метровую дистанцию. В итоге Джеки сменил вид спорта и стал чемпионом Национальной студенческой спортивной организации по прыжкам в длину, а потом выигрывал спортивные награды в баскетболе и американском футболе в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, не забывая при этом про бег и бейсбол.

Мне стало интересно, наблюдался ли подобного рода выбор ниши в семьях других известных людей, и я обратился к миру комиков. В сущности, комедия – это ведь тоже своего рода бунт, вызов. Существует ряд свидетельств того, что комики чаще бывают оригиналами и нарушают общепринятые правила – и чем ярче они это делают, тем большего профессионального успеха добиваются²¹. В конце концов, нам смешно как раз тогда, когда шутка обманывает наши ожидания или безобидным образом попирает какой-нибудь “священный” принцип, превращая неприемлемое в приемлемое²². Чтобы успешно обмануть наши ожидания или проверить на прочность нашу систему ценностей, комику приходится идти на разумный риск; чтобы справиться с этой задачей, не слишком шокировав публику (иначе она просто возмутится и отвернется), комику требуется оригинальность. Уже сам выбор профессии комика означает отказ от стабильной, предсказуемой карьеры. Отец Джима Кэрри в свое время тоже подумывал стать комиком, но в итоге выбрал стезю бухгалтера, как более надежную²³. А Джерри Сайнфелд иронизировал: “У меня никогда не было настоящей работы”.

Исходя из того, что нам известно о выборе ниши, я подозревал, что у детей, родившихся позже, шансы стать великими комиками должны быть выше. Вероятно, их старшие братья уже выбрали себе более традиционные, “приличные” профессии, поэтому младшие, вместо того чтобы доказывать, что они сильнее или умнее, могли бы просто стать смешнее. В отличие от многих других талантов, умение смешить не зависит ни от возраста, ни от опыта. Чем больше у тебя братьев и сестер, тем меньше у тебя возможностей отличиться и тем вероятнее, что ты выберешь юмор в качестве своей ниши.

Можно ли утверждать, что великими комиками чаще становятся младшие дети, а не первенцы? Чтобы выяснить это, я решил изучить рейтинг “100 величайших стендап-комиков всех времен”, составленный в 2004 году телеканалом Comedy Central²⁴. Этот рейтинг представляет собой, по сути дела, справочник “Кто есть кто” в мире оригинальной комедии: в нем есть имена всех комиков, известных своими шокирующими высказываниями, бросавших вызов общественным нормам и политическим идеологиям. В рейтинг вошли самые разные артисты – от Джорджа Карлина и Криса Рока до Джоан Риверс и Джона Стюарта.

С точки зрения статистики старших и младших детей в рейтинге должно было быть поровну. Но когда я проследил очередность рождения каждого из этих 100 оригинальных комиков, то выяснилось, что 44 из них были самыми младшими детьми в своих семьях и только го – первенцами²⁵. В семьях всех участников списка было в среднем по 3,5 ребенка – однако почти 50 % участников списка оказались самыми младшими! В среднем они находились в порядке рождения на 48 % дальше от начала, чем должны были бы быть по статистике. Комики, у которых вообще были братья или сестры, оказывались самыми младшими детьми на 83 % чаще, чем можно было предсказать, исходя из случайного распределения. Шанс на то, что столь большое число великих комиков окажется последними детьми в семье, составляет 1:500000.

Обратившись к биографиям отдельных комиков, я узнал, что их старшие братья или сестры, как правило, выбирали себе более серьезные, основательные поприща. Например, Стивен Кольберт был младшим из и детей в семье; среди его старших братьев – адвокат, специлизирующийся на защите интеллектуальной собственности, кандидат на выборах в Конгресс и юрист на государственной службе. Среди старших братьев и сестер Челси Хэндлер есть инженер-механик, повар, бухгалтер, юрист и медсестра – все это профессии, предполагающие получение специального образования и стабильную заработную плату. Три старшие сестры комика Луи Си-Кея – врач, учительница и программистка. Все пятеро старших братьев и сестер Джима Гэффигана – руководители: трое из них занимают руководящие должности в банках, один – в универмаге GM, еще один – менеджер промышленного производства. Трое старших братьев Мела Брукса – химик, владелец книжного магазина и государственный служащий.

Механизм выбора ниши позволяет найти ответы на два интригующих вопроса: почему дети одних родителей не слишком-то похожи друг на друга и почему дети, родившиеся в семье последними, всячески стремятся быть непохожими на старших? Дело здесь явно не только в том, что эти дети просто хотят как-то отличиться. Сколько бы они ни пытались следовать нормам и правилам, родители все равно относятся к детям по-разному, в зависимости от очередности их рождения, и это еще больше увеличивает несхожесть их характеров^[30].

Скользкий склон строгого воспитания

Психолог Роберт Зайонц заметил как-то, что первенцы растут в мире, состоящем из взрослых; между тем, чем больше у человека старших братьев или сестер, тем больше времени он проводит, учась чему-нибудь у других детей. Если бы Джеки Робинсон был первым в семье, его бы прежде всего воспитывала мать. Но Мэлли Робинсон, которой приходилось кормить всех пятерых детей, разумеется, каждый день уходила на работу. В результате старшая сестра Джеки Робинсона, Уилла Мэй, позже с полным основанием вспоминала: “Я стала ему маленькой мамой”. Она купала Джеки, одевала и кормила. Она сама ходила в детский сад и убедила мать, что может брать туда с собой братика, в то время почти младенца. Трехлетний Джеки Робинсон в любое время года целыми днями играл во дворе в песочнице, а Уилла Мэй время от времени высовывалась из окна, чтобы узнать, все ли с ним хорошо. Между тем старший брат Фрэнк всегда был готов постоять за Джеки в драках.

Когда старшие дети в семье отчасти заменяют собой родителей и становятся примерами для подражания, то младшим не приходится неукоснительно выполнять строгие родительские правила. Их не так уж часто наказывают, и они гораздо лучше защищены. И они раньше начинают рисковать: вместо того чтобы имитировать взвешенное, разумное поведение взрослых, они берут пример с других детей.

Но даже если роль родителей не делегируется старшим детям, родители, которые в воспитании первенцев были взыскательными педантами, проявляют все большую гибкость в подходе к младшим детям. Родители расслабляются, обретая опыт, да и на долю самых младших детей просто не остается особенных поручений по хозяйству – со всем успевают справиться старшие дети. Когда Джеки Робинсон примкнул к местной уличной банде, его стали регулярно ловить на мелком воровстве и магазинных кражах. И не раз его мать, вместо того чтобы задать сыну хорошую взбучку, приходила в полицейский участок и упрекала начальника полиции, что тот слишком суров к ее сыну. Биограф Робинсона Мэри Кей Линдж пишет:

Ему сходили с рук все эти проделки, потому что его вечно баловали. Как-никак, Джеки был любимчиком всей семьи, и у него никогда не было тех обязанностей и такой ответственности, как у его братьев и сестер^[31].

Эту перемену в родительском отношении можно наблюдать на примере Лиз Уинстед, одной из создательниц The Daily Show – первой информационной телепрограммы, в которой средства комедии были использованы как сатира на обычную новостную подачу: все выглядело в точности как новостной выпуск, но в то же время это была пародия. “Мы пытались высмеять их, просто став ими, – пишет Уинстед. – Такого до нас еще никто не делал”²⁶.

Уинстед выросла в Миннесоте. Она была младшей из пятерых детей в очень консервативной семье и пользовалась гораздо большей свободой, чем остальные дети:

Я веревки вила из родителей, потому что они были уже не такие уж молодые. Мне предоставляли полную свободу действий. Я рано перестала спрашивать разрешения что-нибудь сделать. Сама ездила на общественном транспорте. Не приходила домой ночевать. В старших классах, когда родители уезжали в отпуск, я оставалась жить одна. Они просто от меня устали. Им надоело говорить: “Не делай то, не делай это”.

Хотя в детстве Лиз не умела плавать, мать не предупредила ее о том, что может случиться, если она выпадет из надувного круга посреди озера. Уинстед рассказывает:

Я просто не знала, что мне полагается бояться. И, в общем-то, это объясняет, почему я привыкла нырять с головой.

Как и сейчас, я тогда смотрела на любые жизненные трудности скорее как на приключение, чем на неравную битву с реальностью. И в конце концов столь вопиющий родительский недосмотр привел к тому, что я всю жизнь изводила их своей хронической бесшабашностью.

С раннего возраста Уинстед приходилось всячески привлекать внимание окружающих, чтобы ее заметили; ее брат Джин (теперь – мэр города) вспоминает:

В семье был страшный шум с утра до вечера, так что Лиз, самой маленькой, поневоле приходилось всех перекрикивать.

В десять лет Лиз Уинстед огорошила своего учителя в католической школе вопросом: почему собаки и евреи не попадут в рай? В двенадцать лет, когда священник сказал ей, что девочка не сможет стать алтарником в церкви, Лиз возразила, что из нее, значит, получится алтарница, – и даже изложила свою идею в письме епископу (причем родители не стали отговаривать ее от этой затеи). Родители продолжали во всем поддерживать ее, даже когда не одобряли некоторых ее решений или взглядов. Много лет спустя, когда Лиз Уинстон выступала в поддержку права на аборты, она однажды услышала, как отец говорит матери: “По крайней мере, моя дочь вслух говорит то, что думает, и не лицемерит”.

Чем больше детей в семье, тем чаще младшие дети видят, как суровые правила смягчаются и как им сходит с рук то, за что старшим непременно влетело бы. Комик Джим Гэффиган шутит:

Я из очень большой семьи – у меня было девять родителей! Если вы самый младший в большой семье, то к тому времени, когда вы становитесь подростком, ваши настоящие родители уже окончательно спятили²⁷.

Если мы и можем объяснить склонность к риску у многих оригиналов той необычайной степенью самостоятельности и вседозволенности, которой они пользовались как любимчики родителей, то подобное родительское поведение, казалось бы, способно воспитать нонконформизм в любом ребенке, каким бы по счету он ни родился. Но чаще всего оно распространяется именно на младшего ребенка. Саллоуэй выяснил интересную вещь: оказывается, предсказать характер личности гораздо труднее для единственного ребенка в семье, чем для детей, у которых есть братья или сестры. Как и первенцы, единственные дети растут в мире взрослых и отождествляют себя с родителями²⁸. Как и младшие дети, они подвергаются активной опеке и защите, и это часто толкает их “на путь радикализма”.

Все, что известно о влиянии очередности рождения, помогает понять, как важно предоставлять детям свободу для проявления оригинальности. Правда, одна из опасностей такого подхода – в том, что они могут использовать эту самую свободу для нетривиальных поступков, которые могут подвергнуть риску и их самих, и окружающих. Если ребенка – независимо от очередности его рождения – побуждают к оригинальности, то какие именно факторы определяют, в какое русло направится эта оригинальность? Мне захотелось узнать, почему Джеки Робинсон в конце концов из члена уличной банды превратился в активного борца за права человека. И в силу каких именно причин ребенок, который пользовался свободой, вырастая, становится либо уважаемым членом общества, либо антисоциальным элементом, выбирает деятельность или пассивность, созидание или разрушение?

Поиску ответа на этот вопрос посвятили всю свою жизнь супруги Сэмюель и Перл Олинеры, соответственно социолог и опытный педагог. Они провели первое исследование такого рода, опросив людей, которые в годы Холокоста спасали евреев, рискуя при этом собственной жизнью. А затем сравнили этих “праведников народов мира” с их соседями, которые жили в те же годы, в том же городе, но никак не помогали преследуемым. Оказалось, что у спасителей было очень много общего с соседями, оставшимися в стороне от чужой беды: они получили похожее образование, у них были похожие профессии, дома, соседство, сходные политические и религиозные взгляды. Они примерно в равной степени проявляли непослушание в детстве: и будущих праведников, и будущих равнодушных наказывали за упрямство, воровство, вранье, грубость или невыполнение домашних обязанностей. Разница заключалась только в том, как именно родители будущих героев наказывали их за дурные поступки и хвалили за хорошие.

Большие объяснения

Много лет назад исследователи выяснили, что поведение детей в возрасте от 2 до 10 лет родители пытаются корректировать каждые 6–9 минут. Детский психолог Мартин Хоффман уточняет, что это означает “примерно 50 дисциплинарных указаний в день, или 15 000 с лишним в год!”²⁹

Вспоминая свое детство, люди, спасавшие евреев от Холокоста, говорили, что родители воспитывали их совершенно иначе. “Главное слово, которое упоминало большинство праведников мира, – это объяснения”³⁰, – выяснили Олинеры:

Родители будущих праведников больше всего отличались от своих соседей тем, что полагались в воспитании на объяснения, они побуждали детей самостоятельно придумать, как загладить причиненный ими вред, они убеждали и советовали… Предложение обсудить что-то уже сигнализирует ребенку, что его уважают… Такой подход подразумевает, что, если бы ребенок больше знал или лучше понимал ситуацию, он не стал бы совершать неподобающих поступков. Попытка об этом поговорить – уже знак уважения к ребенку; он указывает ребенку, что родители верят в его способность понять, что он неправ, разобраться и исправиться.

Если родители “сторонних наблюдателей” прибегали к объяснениям в качестве педагогического метода лишь в 6 % случаев, то родители будущих праведников мира – в 21 % случаев. Один спаситель евреев вспоминал:

Мать всегда разговаривала со мной, когда я делал что-то плохое. Она никогда не наказывала меня, не бранила: она хотела, чтобы я сам, своим умом, понял, чем нехорош мой поступок.

Подобный рациональный подход к воспитанию характерен и для родителей подростков, не вовлеченных в криминальную активность, и для родителей будущих оригиналов, которые нестандартно подходят к своей профессии. Одно из исследований показало, что у родителей обычных детей в среднем есть шесть правил (расписание домашних занятий, время, когда пора ложиться спать, и т. п.). У родителей детей, которые в дальнейшем проявляли большой творческий потенциал, было в среднем меньше одного правила, и в целом, пишет психолог Тереза Эмебайл, они “делали упор скорее на нравственные ценности, чем на выполнение конкретных правил”³¹.

Если родители все же считают, что подробный регламент необходим, то очень многое зависит от того, как именно они объясняют детям эту необходимость. Новые исследования показывают, что подростки нарушают правила, если родители навязывают эти правила в грубой или властной манере – например, кричат на ребенка или угрожают ему наказанием³². Когда же мать устанавливает множество правил, но при этом внятно и спокойно разъясняет, почему их важно соблюдать, то подростки реже нарушают эти правила, потому что осмысляют и принимают их. В исследовании Дональда Маккиннона, сравнивавшего самых изобретательных архитекторов Америки с группой их столь же профессиональных, но не слишком оригинальных коллег (см. с. 133), у первой группы была выявлена одна общая черта: родители будущих архитектурных оригиналов воспитывали их, прибегая прежде всего к объяснениям³³. Они описывали желательные нормы поведения и объясняли их, опираясь на фундаментальные понятия – добро и зло, справедливость и несправедливость, делая акцент на такие ценности, как добродетель, честность, уважение, любознательность и настойчивость. Но, пишет Маккиннон, “упор делался прежде всего на выработку собственного этического кода”. Важнее всего то, что родители, воспитавшие наиболее творчески одаренных архитекторов, предоставляли детям самостоятельно выбирать собственные ценности.

Эта апелляция к разуму выглядит парадоксально: похоже, она воспитывает одновременно и привычку следовать правилам, и склонность к бунту. Объясняя детям нравственные основы, родители побуждают их добровольно следовать правилам, основанным на важнейших ценностях, – и ставить под сомнение те правила, которые идут с этими ценностями вразрез. Объяснение дает детям возможность самим выработать собственный этический кодекс, который не обязательно будет совпадать с ожиданиями общества; когда этот кодекс и ожидания социума вступают в противоречие, дети будут полагаться на свою систему ценностей, а не на навязанный свод правил.

Есть один конкретный род объяснений, который срабатывает особенно действенно с точки зрения укрепления дисциплины. Когда Олинеры изучали педагогические приемы, которыми пользовались родители будущих праведников народов мира, то выяснилось, что эти родители стремились всегда объяснять, почему то или иное поведение неподобающе, и часто говорили о том, какие неудобства или вред оно может причинить другим людям.

Если родители будущих “сторонних наблюдателей” требовали лишь внешнего выполнения каких-либо правил, то родители будущих героев побуждали своих детей задумываться о последствиях своих поступков и о влиянии этих поступков на других людей^[32].

Разговор о последствиях тех или иных наших поступков переключает внимание ребенка на проблемы того человека, которому может повредить поведение ребенка, и вызывает сострадание к этому человеку. В результате ребенок понимает, каковы последствия его собственных действий (порой неправильных), и знакомится с чувством вины. Как выразилась Эрма Бомбек, “чувство вины – это дар, который позволяет тебе дарить”³⁴. Эта пара моральных эмоций – эмпатия и чувство вины – активируют наше желание исправить неправильные поступки прошлого и лучше вести себя в будущем.

Акцент на последствия ваших поступков для других срабатывает и со взрослыми. Мы с моим коллегой Дэвидом Хофманом, чтобы побудить врачей и медсестер чаще мыть руки, повесили в туалетах больниц, рядом с дозаторами мыла и геля, две одинаковые картинки с разными подписями:

В течение следующих двух недель специальный сотрудник в каждом отделении больницы скрытно подсчитывал, сколько раз медицинские работники мыли руки до и после контакта с каждым пациентом, а еще одна независимая команда измеряла количество мыла и геля, потраченного из каждого дозатора.

Картинка слева не оказала на медиков ровно никакого действия. Зато правая табличка очень даже воздействовала на них: замена всего лишь одного слова – “вас” на “пациентов” – заставляла врачей и сестер мыть руки на 10 % чаще и использовать при этом на 45 % больше мыла и геля³⁵.

При мысли о себе у невольных участников эксперимента явно включалась логика последствий: “Заболею ли я?” На этот вопрос врачи и медсестры быстро отвечают отрицательно: “Я ведь провожу много времени в больнице, руки при этом мою не каждую минуту, а болею редко, значит, мне ничего особенного не грозит”. Человек вообще склонен думать, что уж с ним-то лично ничего плохого не должно случиться. Когда же медики задумывались о своих пациентах, включалась логика соответствия: “Как должен поступить в данной ситуации такой человек, каким я себя считаю?” Паттерн рассуждения меняется: совершается переход от сравнения затрат (времени) и выгод к моральному размышлению о ценностях, о должном и недолжном: “У меня есть профессиональный и моральный долг – заботиться о благе пациентов”.

В жизни Джеки Робинсона первый важный поворот произошел именно тогда, когда ему объяснили, как именно его поведение воздействует на других. Став вожаком уличной банды, Робинсон швырялся комками грязи в проезжающие машины, бил стекла камнями, крал мячики для гольфа, чтобы снова продать их игрокам, и воровал еду и всякие мелочи в местных лавках. Когда он в очередной раз попался, шериф, держа Джеки на мушке, отвел его в тюрьму. Однажды механик по имени Карл Андерсон, увидев проделки банды Робинсона, отвел его в сторонку. Позже Робинсон вспоминал:

Он объяснил мне, что, если я не брошу банду, моей матери будет очень больно. Он сказал, что для того, чтобы делать как все, особой смелости не нужно, а настоящая отвага и ум – в том, чтобы захотеть быть другим. Тогда мне было слишком стыдно, чтобы сказать Карлу, что он абсолютно прав. Но его слова запали мне глубоко в душу.

Всерьез задумавшись о том, как его поведение влияет на его мать, Робинсон решил больше не расстраивать ее и ушел из банды^[33].

Почему глагол жжется, или Чем лучше существительные

Если родители решают предоставить детям свободу быть оригинальными, то как вложить в них представление о добре и зле? Ведь ценности формируются не только из-за того, как родители реагируют на проступки детей. Опрашивая людей, спасавших евреев во время Холокоста, и тех, кто оставался безучастным наблюдателем, Олинеры выясняли, какие ценности эти люди усвоили от своих родителей; оказалось, что герои в три раза чаще, чем наблюдатели, называли абсолютные нравственные ценности, одинаковые для всех людей без исключения. Спасители подчеркивали, что их родители внушали им ”‘уважение ко всем людям”. Наблюдателям, конечно, тоже были знакомо понятие нравственных ценностей, но они ассоциировали их с каким-то конкретным типом поведения или с членами своей группы. Например, родители учили их внимательно слушать учителя в школе, не драться с ровесниками, быть вежливыми с соседями, честными – с друзьями, быть преданными семье.

Нравственные критерии формируются отчасти и благодаря тому, как родители реагируют на хорошие поступки детей. Как вы в последний раз похвалили ребенка? Готов поспорить, что при этом вы похвалили его поступок, а не самого ребенка: “Вот и хорошо. Ты отлично все сделал!” – что-нибудь в этом роде. Поощряя то или иное поведение, вы тем самым закрепляете его, чтобы ребенок и впредь поступал так же.

Но не стоит торопиться с выводами, показывает эксперимент, проведенный психологом Джоан Грусек. После того как дети делились со сверстниками шариками для игры, некоторых из них случайным образом хвалили за такое поведение'. “Как хорошо, что ты дал немножко шариков этим бедным детям. Да, это был хороший и похвальный поступок”. Других же детей хвалили за их характер: “Похоже, ты человек, который любит помогать другим, если нужно. Да, ты очень хороший человек и верный товарищ”³⁶.

Дети, которых хвалили за характер, и в дальнейшем демонстрировали щедрость³⁷. Через две недели в ходе благотворительной акции 45 % детей, которых назвали хорошими помощниками, согласились пожертвовать свои материалы для поделок в детскую больницу – по сравнению с 10 % из числа тех детей, которых похвалили за хорошее поведение. Когда человека хвалят за проявления его собственного характера, он воспринимает эти похвальные качества как неотъемлемую часть собственной личности. Ему уже не кажется, будто он просто время от времени совершает отдельные нравственные поступки, и у него вырабатывается более цельное представление о себе как о нравственной личности.

Апелляция к характеру, по всей видимости, особенно полезна в те переломные моменты, когда ребенок начинает осознавать себя как личность. Например, в одном исследовании было показано, как высокая оценка характера ребенка побуждала совершать новые моральные поступки детей восьми лет – но не тех, кому было только пять или уже десять лет. Десятилетние дети, скорее всего, уже миновали важнейший этап формирования характера, так что одна похвала уже никак не влияла на их поведение, а пятилетние, напротив, были еще слишком малы, и одна похвала тоже едва ли могла заметно что-то изменить. Похвала характеру накладывает стойкий отпечаток только в тот период, когда происходит формирование личности^[34].

Но даже на совсем маленьких детей одобрительные замечания об их характере могут оказывать временное влияние³⁸. В ряде изобретательных экспериментов, проведенных психологом Кристофером Брайаном, дети в возрасте от трех до шести лет убирали за собой кубики, игрушки и машинки на 22–29 % чаще, если их просили стать помощниками, а не просто помочь. Пускай их характер еще не успел сложиться – им все равно нравилось сознавать себя достойными людьми.

Брайан выяснил, что апелляция к характеру действует и на взрослых³⁹. В одном эксперименте ему удалось уменьшить число жульнических действий участников вдвое, слегка изменив обращение: вместо обычного призыва “не обманывайте” участников просили “не быть обманщиками”. Когда вас просят не обманывать, вы можете преспокойно продолжать обманывать – и при этом рассматривать себя как вполне честного человека. Но когда вас просят “не быть обманщиком”, то речь уже о том, что вся ваша личность становится аморальной, и тогда обман выглядит куда менее безобидным. Жульничество – это разовое действие, которое обычно оценивают в логике последствий: “Сойдет ли мне это с рук?” А вот если человек ощущает себя обманщиком, то включается логика соответствия: “Что я за человек и кем мне хочется быть?”

С учетом этих данных Брайан призывает нас более продуманно использовать существительные. Например, призыв “не садитесь за руль пьяным” можно переиначить так: “Не становитесь пьяным водителем”. Тот же метод вполне применим в воспитании оригинальности. Когда ребенок что-то нарисовал, не стоит говорить, что его рисунок “удачно придуман”, лучше сказать: “Ты такой выдумщик!” После того как подросток преодолел искушение поддаться стадному инстинкту, можно похвалить его, назвав нонконформистом.

Когда мы смещаем акцент с оценки поведения на оценку характера, человек, которого похвалили, иначе оценивает свой выбор. Вместо того чтобы задаваться вопросом, приведет ли данный тип поведения к желаемым результатам, он просто действует – потому что считает это правильным для себя. Один из людей, спасавших евреев во время Холокоста, произнес трогательные слова: “Это как спасение утопающих. Ты же не спрашиваешь – а какому Богу они молятся? Просто спасаешь, и все”.

Почему родители – не лучший пример для подражания

Мы можем обеспечить детям гораздо большую степень свободы, если объясним им последствия их поступков для других людей и сделаем акцент на то, что правильный моральный выбор демонстрирует хорошие качества характера. Это повышает вероятность того, что дети научатся инстинктивно облекать свои оригинальные импульсы в форму моральных или креативных, а не девиантных действий. Однако по мере взросления ребенка часто выясняется, что он сам задает себе недостаточно высокую планку.

Когда психологи Пенелопа Локвуд и Зива Кунда просили студентов колледжа перечислить цели, которых те надеются достичь в течение ближайших десяти лет, то списки ожидаемых достижений оказались более чем банальными. Другой группе студентов вначале дали прочесть газетную статью об их выдающемся ровеснике, а уже затем перечислить свои цели; участники второй группы поднимали планку существенно выше. Наличие примера для подражания значительно усиливало их мотивацию⁴⁰.

Ролевые модели оказывают фундаментальное влияние на то, как подрастающие дети проявляют оригинальность. Когда у нескольких сотен бывших выпускниц Радклиффского женского колледжа, которым в момент исследования было уже за тридцать, спрашивали, кто оказал на их жизнь самое большое влияние, подавляющее большинство назвало родителей и наставников. Еще 17 лет спустя психологи Билл Питерсон и Абигайль Стюарт измеряли готовность этих же женщин изменить мир к лучшему ради будущих поколений. На этот раз менее 1 % опрошенных назвали кого-то из родителей в качестве главного мотиватора в выборе осмысленного жизненного пути. Женщины, проявлявшие большую оригинальность, и полтора десятка лет назад называли в качестве примера не родителей, а наставников: именно их в 14 % случаев упоминали участницы опроса, в наибольшей степени готовые менять мир к лучшему⁴¹.

Парадокс состоит в том, что родителям, которые хотят, чтобы у их детей выработалась прочная система ценностей, следует ограничить собственное влияние. Родители могут успешно воспитывать в ребенке стремление к оригинальности, но в определенный момент каждому человеку необходимо выбрать собственную ролевую модель в избранной области. Если вновь обратиться к миру комедии, то для Лиз Уинстед источником вдохновения стала актриса Розанна Барр – и ее выступления на сцене, и ее поддержка женского движения. Когда Уинстед в очередной раз публично высказала свои радикальные политические взгляды, ее отец заметил иронически: “Я облажался! Я воспитывал тебя так, чтобы у тебя всегда было собственное мнение, но я забыл сказать тебе: оно должно совпадать с моим”.

Если мы хотим стимулировать оригинальность, то лучшее, что мы можем сделать, – это задавать детям как можно более высокую планку, знакомить их с самыми разными ролевыми моделями. “Я мог бы стать самым настоящим малолетним преступником, – признавался Джеки Робинсон, – если бы на меня не повлияли два человека”. Одним из них был тот самый механик, который объяснил Джеки, что его участие в уличной банде очень огорчает мать. Вторым человеком был молодой проповедник по имени Карл Даунз. Заметив, что подростки ходят в церковь только потому, что их заставляют родители, а многие вообще перестают туда ходить, Даунз ввел некоторые необычные новшества: например, стал устраивать в церкви танцевальные вечера и разбил рядом площадку для бадминтона. Многие прихожане протестовали, взывая к почтенным традициям прошлого, но Даунз упорно стоял на своем. Вдохновившись примером человека, который отважился бросить вызов устоявшимся нормам ради того, чтобы привлечь детей, Робинсон добровольно вызвался на роль учителя в воскресной школе. Он решил, что обязан открыть двери для других, как Даунз открыл двери для него самого.

В бейсболе Робинсон обрел другого оригинального наставника в лице Бранча Рики – владельца команды “Доджерс”, который взял его к себе, чтобы сломить “цветной барьер”. Робинсону было уже 26 лет, когда Рики пригласил его к себе в кабинет. Рики подбирал чернокожих игроков, которые бы хорошо бегали, подавали и отбивали мяч; набрав группу кандидатов с выдающимися способностями примерно одного уровня, он начал оценивать их по качествам характера и приглашать на личные собеседования – под предлогом создания новой Негритянской лиги. Остановив выбор на Робинсоне, Рики уговаривал его не бояться риска на бейсбольном поле – “беги как сумасшедший, рви с них штаны”, – но при этом вести себя осторожно вне игры: “Мне нужен такой игрок, у которого хватит выдержки, чтобы не драться с кем попало”.

Найти подходящего ментора не всегда просто. Зато можно выбрать себе ролевую модель в более доступном месте – читая биографии великих оригиналов разных эпох. Юная пакистанская правозащитница Малала Юсуфзай черпала вдохновение, читая о жизни афганской активистки и феминистки Мины и Мартина Лютера Кинга. Сам Кинг вдохновлялся примером Ганди – так же, как и Нельсон Мандела⁴².

В некоторых случаях вымышленные персонажи могут быть даже лучшими ролевыми моделями. Взрослея, многие оригиналы находили своих первых кумиров в самых любимых книжках, где герои пускают в ход все свое воображение, чтобы совершать небывалые подвиги. Когда Илона Маска и Питера Тиля просили рассказать о любимых книгах своего детства, оба назвали “Властелина колец” – роман-сагу о приключениях хоббита, желавшего уничтожить опасное кольцо всевластия. И Шерил Сэндберг, и Джефф Безос назвали “Трещину во времени” – роман, в котором девочка учится изменять законы физики и путешествовать во времени. Марк Цукерберг в детстве очень любил “Игру Эндера”, где несколько детей спасают Землю от вторжения инопланетян. Основатель компании Alibaba Джек Ма признался, что у него любимой детской книжкой была сказка “Али-баба и сорок разбойников” – про отважного дровосека, который меняет свою судьбу⁴³.

Вероятно, все эти люди с самого начала были в высшей степени оригинальными детьми и именно поэтому их привлекали эти сказки и истории. Но возможно, что и сами эти книжки помогли им развить свое вдохновение и свои амбиции. Примечательно, что некоторые исследования показывают: когда в любимых детских книжках поколения рассказывается об оригинальных достижениях, то, когда это поколение вырастает, оно становится более инновационным⁴⁴. В одном из таких исследований психологи отследили упоминания оригинальных изобретений в американской детской литературе с начала XIX века до 1950 года. В 1810–1850 годах такие изобретения стали упоминаться на 66 % чаще – ив 1850–1890 годах число патентных заявок выросло в семь раз. Детские книжки не только отражали ценности эпохи, но и сами помогали развивать эти ценности: если в книжках чаще рассказывалось о новых изобретениях и успехах, то в следующие 20–40 лет количество патентов на новые изобретения резко возрастало. Дин Саймонтон заключает:

Проходило определенное время – и дети, еще в школе познакомившиеся с рассказами о различных инновациях, вырастали и сами вносили вклад в изобретательство⁴⁵.

В отличие от биографий, в художественной литературе персонажи способны на подвиги, немыслимые в жизни. Иными словами, они заставляют невозможное казаться возможным⁴⁶. Изобретатели современной подводной лодки и вертолета в детстве были заворожены фантастическими романами Жюля Верна “20 тысяч лье под водой” и “Робур-Завоеватель”. Одну из первых ракет сконструировал ученый, черпавший идеи в романах Герберта Уэллса. Некоторые ранние модели мобильных телефонов, планшетов, GPS-навигаторов, флэш-карт и мультимедийных плееров разрабатывали люди, которые видели в детстве, как персонажи “Звездного пути” используют похожие устройства. Когда мы сталкиваемся с подобными примерами оригинальности в истории либо в художественных книгах или фильмах, то логика последствий начинает меркнуть. Мы перестаем тревожиться по поводу возможного провала.

Можно не сомневаться, что следующее поколение оригиналов будет черпать вдохновение из цикла романов о Гарри Поттере, где более чем достаточно упоминаний об оригинальных изобретениях: Гарри Поттер – единственный волшебник, которому под силу победить Волан-де-Морта. Вместе с друзьями Гермионой и Роном он узнает уникальные заклинания и изобретает новые способы защиты от сил зла. Мы видим, как дети-волшебники воодушевляются, когда им что-то удается, и падают духом, когда их постигает неудача. Книги Джоан Роулинг дают целому поколению детей новые ролевые модели; кроме того, в них заключен и моральный урок. Как показывают недавние исследования, дети, читавшие “Гарри Поттера”, начинают лучше относиться к маргинальным группам⁴⁷. Видя, как Гарри и Гермиона подвергаются дискриминации из-за того, что они не чистокровные волшебники, дети сопереживают им и в реальной жизни тоже избавляются от предрассудков по отношению к представителям различных меньшинств.

Когда дети прочно отождествляют себя с героями, воплощающими оригинальность, это может даже повлиять на их выбор ниши. Младшие братья или сестры часто становятся оригиналами после того, как старшие дети заняли более традиционные ниши. Но, каким бы по счету в семье ни родился ребенок, если у него перед глазами есть яркая ролевая модель, то его представление о возможных нишах неизмеримо расширяется. Вполне может случиться, что подросток, вместо того чтобы бунтовать из-за того, что перед ним закрыты более традиционные пути, просто вдохновится примером героев из любимых книжек и пойдет по собственному, еще совсем не затоптанному жизненному пути.