Орлы в буре

должны двинуться в атаку, также по четверкам. Как только они встанут, за

ними следует третий ряд.

Снова его солдаты выразили свое понимание.

Они подошли ближе, не отставая от когорт с обеих сторон. Пятнадцать

шагов отделяли их от нижней части вражеского земляного вала. Барритус

продолжал стучать по ушам, берсерки угрожали самым худшим. Огромные

волны жара поднимались от земли, неся с собой неприятные запахи свежих

трупов: кровь, дерьмо и мочу. Палящее солнце обжигало открытые участки

кожи и нагревало шлемы и доспехи до тех пор, пока они не стали

болезненными на ощупь.

— Вот и все, братья, — сказал Тулл. — Почти пришли.

Десять шагов. Как они ни старались, легионеры не могли не наступить

на своих павших товарищей; некоторые были еще живы, но Тулл не сводил

глаз с врага. Его люди были всем, что сейчас имело значение.

Более безумный, чем его соплеменники, высокий берсерк спрыгнул

вниз, чтобы противостоять легионерам. Споткнувшись при приземлении, он

не смог остановить аккуратный выпад меча Пизона, сделанный без

нарушения строя. Клинок шириной в несколько пальцев вошел между ребер

и тут же вышел наружу. Берсерк упал на колени, словно молясь, но мощный

удар щита Пизона отбросил его назад, и он остался лежать, уставившись

пустыми глазами на своих потрясенных товарищей. — Это за твою глупость.

— Пизон топнул подбитой гвоздями калигой, и его товарищи издали боевой

клич.

— Первый ряд, готовсь, — крикнул Тулл. — ВПЕРЕД! — Подняв щит

против копий, он встал сбоку и наблюдал. С приятной оперативностью

контуберний легионеров разделился на четверки. Одна пара из каждой

четверки бросилась к валу и высоко подняла свои щиты, а третий и

четвертый мужчины опустились на колени позади и сделали то же самое.

— Вторая шеренга, вперед! — Туллу очень хотелось бросится по

щитовому «пандусу» на орущего врага, но сначала ему нужно было провести

большую часть своей центурии на вершину земляных валов.

Металл лязгнул над его головой. Мужчина закричал. Другой

выругался, по-германски. Щит с глухим звуком врезался во что-то. — РИМ!

179

— проревел голос. — Умри, ублюдок! — Что-то всколыхнуло воздух рядом с

Туллом, и с мясистым звуком неподалеку приземлилось тело. За ним

последовало второе. Надеясь, что они оба не римляне, он отправил в атаку

третью шеренгу.

В тот момент, когда двенадцать его солдат ушли, Тулл приказал людям, образующим «пандусы», отойти в сторону. Среди них были Пизон и

Метилий с багровыми от напряжения лицами. — Готовы? — спросил Тулл.

— Так точно, господин, — выдохнул Метилий.

Тулл хлопнул его по плечу.

Новые люди были на месте и готовы обеспечить подъем. Тулл поманил

Пизона, Метилия и двух других легионеров, которые должны были его

сопровождать. Обнажив меч, он крикнул — Пятая шеренга, готовсь! — Затем

четверым мужчинам — за мной!

Тулл мельком взглянул на вершину вала, когда его калиги с грохотом

оторвались от первого щита. Борьба была жестокой. Поднялись двадцать

четыре солдата, но на ногах осталось гораздо меньше. На его глазах упал еще

один. Обеспокоенный тем, что он и его люди могли откусить больше, чем

они могли проглотить, Тулл пробежал по второму щиту, слегка

поскользнувшись на его куполообразной поверхности, и взошел на земляной

вал. У него не было времени насладится твердой землей под ногами, не было

возможности почувствовать что-либо, кроме сжимающего внутренности

страха. Солдат перед ним издавал страшный пронзительный вопль – он

умирал.

Тулл успел вовремя, чтобы занять место, оставленное солдатом, когда

тот падал на землю, и ударить щитом своего противника, седобородого

воина, прежде чем тот успел выдернуть свое копье. Седобородый упал с

удивленным видом, а Тулл рванулся вперед, вонзив меч в рот следующему

германцу. Зубы раскололись, запузырилась кровь, и с ужасным булькающим

звуком воин умер. Опасаясь быть отрезанным, Тулл отступил назад и

проверил, есть ли легионеры с обеих сторон.

Возможно, напуганный видом двух своих соплеменников, падающих

так быстро, следующий воин осторожно приблизился к Туллу. Осторожность

погубила его. Когда его глаза переместились вниз, проверяя, не споткнулся

ли он о труп, Тулл врезался в него могучим ударом своего щита. Воин

пошатнулся, и Тулл сделал шаг вперед и вонзил клинок в открытое горло

германца, отступив назад он почувствовал за своей спиной людей –

подкрепление. — Сомкнуть строй! — взревел он. С солдатом у каждого

плеча Тулл двинулся вперед. Ближайшие воины испуганно попятились, и он

сделал три шага вперед. Издав боевой клич, на него напал человек с

180

заплетенными в косу волосами, держа над головой копье, готовый нанести

удар.

Согнув колени, опустив голову так, что над щитом виднелись только

его глаза, Тулл вонзил свой меч в живот воина до того, как тот успел сделать

выпад копьем. Не слишком глубоко – он не хотел, чтобы меч вонзился в

позвоночник. Провернув меч в ране, чтобы разрезать кишки, Тулл вытащил

клинок. Ревя, как новорожденный, мужчина упал.

Глаза Тулла блуждали слева направо и обратно. Ближайшие воины

были напуганы – он видел это по их лицам. — Построиться клином! —

проревел он. — ВПЕРЕД! — Веря в то, что за его спиной стоят его люди, он

сделал еще один шаг.

Следующим, кто бросился на Тулла, был берсерк. Он умер, изрыгая

проклятия, с клинками Тулла и Пизона в груди. Другие воины двинулись

вперед, храбрые, несмотря на смертоносность Тулла, но он был похож на

одержимого. Крошечная часть его представляла, что каждый враг – это

Арминий, и все, ради чего жил Тулл после пропитанной дождем резни в лесу

– это все ради возможности втоптать вождя херусков в грязь. Неважно, что

Арминий был неизвестно где на поле боя, каждый воин был в какой-то мере

его частью. Убей достаточно мерзости, смутно рассуждал Тулл сквозь свою

боевую ярость, и Арминий будет раскрыт.

В то душное, размытое время боги, казалось, снабжали Тулла энергией.

Его обычные боли – в основании позвоночника, в шее, в левой икре –

исчезли. Он как будто снова стал двадцатилетним, его мускулы были

сделаны из стали, а сердце сильным, как у быка. Каждый воин, что выступил

против него погиб. Большой, маленький, высокий, низкий, молодой или

старый, не важно – он убил их всех. Пока каждый из них находился на пути к

Аиду, Тулл видел, что это не Арминий, он продолжал наступать, его клинок

жил собственной жизнью. Живое продолжение его неутомимой руки, острая

сталь жаждала найти пристанище во вражеской плоти; она жаждала кромсать

лица и перерезать широкие глотки.

Его жизненная сила заразила Пизона и Метилия – пару, что встала

подле него, – они тоже сражались, как легендарные титаны. Следующие за

ними легионеры ничем не отличались. С таким центурионом каждый

чувствовал запах победы. Тулл продолжал наступать, зная, что страх

распространяется со скоростью пожара, пожирающего деревянный дом.

Достаточно сильно надавить на германцев, и они сломаются.

Пойдет трещина, и они побегут.

Побегут, и битва будет выиграна.

181

Глава XXVII

Неумолимый импульс продвижения Тулла – это, а также безумный

блеск в глазах его и его людей – вскоре возымели действие. Германцы

отступали в сторону, чтобы сразиться с другими римлянами, или пятились

назад, за пределы поцелуя клинка Тулла. Он прошел десять шагов, потом еще

десять. Ряды варваров поредели – впереди виднелась открытая местность. Он

этого не знал, но Фенестела и другие его солдаты сформировали свои

собственные клинья. Глубоко врезаясь в ряды германцев, они увеличивали их

потери и рушили решимость воинов. Ни один из них не знал, что справа от

них Германик и его когорты преторианцев прокладывали свой собственный

путь в гущу врага.

Вырвавшись на открытую местность, Тулл подумал, что они это

сделали, что с германцев хватит. Он не учел Мело. Казалось, он появился из

ниоткуда, за его спиной стояла сотня или более воинов. Прошло почти семь

лет с тех пор, как Тулл видел заместителя Арминия, но ошибиться было

нельзя. К огромному разочарованию Тулла, следующий клин принял на себя

основную тяжесть вражеской атаки. Десятки воинов откололись, чтобы

атаковать строй Тулла, но не Мело.

— Спокойно! Разворот направо! — Медленно, осторожно Тулл

выполнял маневр, держась на острие. Его люди шли с ним, и когда германцы

приблизились, они встретили Тулла, окровавленного, разъяренного, на

вершине клина. Первый варвар, оказавшийся перед ним, упал, пронзенный

мечом в щеку. Следующие два были убиты Пизоном и Метилием. На них

шло больше воинов, даже когда первые пали. Их кольчуга, щиты и шлемы

делали их опасными противниками. Устав от жестокой борьбы, которую они

вели до сих пор, Тулл и его люди должны были быть отброшены.

Должны были.

Мышцы Тулла теперь ныли от усталости. Его позвоночник болел, как

будто он весь день работал молотом в кузнице. Пот заливал ему глаза, а во

рту было суше, чем на дне старой пустой винной бочки. Удар за ударом, удар

за ударом – он обменивался выпадами с воином в коническом шлеме.

Моложе, чем он, и свежий, только что вступивший в бой, германец казался

естественным победителем. Однако у него не было жизненного опыта войны, как и не было у него раскаленного добела желания Тулла отомстить.

— Ублюдок! — прорычал Тулл по-германски. — Грязный сын шлюхи!

Лицо воина исказилось от гнева, и он рванулся вперед, что и было

точной уловкой Тулла. Когда их щиты столкнулись, каждый пытался достать

мечом до другого. Лезвия зацепились за их кольчуги, но не пробили их.

182

Когда воин отвел руку для новой попытки, Тулл нанес мощный удар щитом.

Он не мог выбрать момента лучше – воин был отброшен назад, задерживая

свой выпад. Тулл нанес ему удар над воротником кольчуги, прямо в

основание горла.

Горячая кровь окатила Тулла, и он рассмеялся.

Он все еще смеялся, когда убил следующего воина и еще одного.

Последовала мимолетная пауза, когда следующий противник Тулла

отступил. Краем глаза он увидел, как Метилий падает под удар огромного

воина с охотничьим копьем. Кальв встал на его место, но упал двумя ударами

сердца позже. Еще один солдат – Тулл не мог видеть, кто именно – подошел; с волчьим рыком воин снова бросился в атаку.

Убитый горем по Метилию, Тулл сделал выпад и вонзил меч германцу

в подмышку, когда его копье вернулось назад, готовое нанести удар. Тулл

уже собирался проверить Метилия, но, когда воин упал, перед ним каким-то

образом появился Мело.

Время застыло на месте.

— Мело, — прохрипел Тулл, выражая всю ненависть в одном слове. —

Я надеялся, что встречу тебя. — Удар копья Мело был молниеносным

Тулл мотнул головой вправо; клинок Мело с шипением пронесся мимо, а затем вернулся. Тулл попытался провести быструю комбинацию ударов

своим щитом и мечом, но Мело отскочил за пределы досягаемости. Они

смотрели друг на друга с взаимным отвращением. — Где твой предводитель

ублюдков? — спросил Тулл. — Прячется в деревьях? Почему он не здесь, не

сражается?

Мело не ответил. С кошачьей мягкостью и грацией, он подошел ближе.

Удар! Удар! Его копье устремилось вперед, в лицо Тулла. Удар! Удар! Тулл

ударил своим щитом. Сделал выпад мечом. Металл заскрежетал, когда

острие его меча коснулось кольчуги Мело. Тулл попытался нанести удар

головой, но Мело заметил движение и отскочил в сторону. В следующий раз, когда он закрывался, он мощным движением сдвинул свой щит с щитом

Тулла. Если бы Тулл не знал об этом приеме, у него было бы несколько

сломанных пальцев на ногах. Как бы то ни было, нижний край щита Мело

зацепился за переднюю часть его левого сапога, зажав его. Слегка приподняв

щит, Мело нанес удар клинком.

Был риск получить увечье, но Туллу пришлось рискнуть. Не двигая

ногой, он поднялся над своим щитом. Боль пронзила его ступню, когда меч

Мело вошел в нее. Стиснув зубы, Тулл нанес удар своим клинком в грудь

германца. Пронзенный насквозь, Мело обмяк. Когда Тулл отдернул руку, Мело безвольно рухнул в грязь.

183

Уловка Тулла дорого обошлась. Полосы чистой боли исходили от его

ноги. Обеспокоенный, он бросил взгляд поверх своего щита. Его левый сапог

был испорчен, кожа прорвана на носке. Рана под ним была скрыта сочащейся

кровью.

— Вы в порядке, господин? — Это был Пизон.

— Я в порядке, да. — «Я должен быть в порядке», — подумал Тулл.

Бой вокруг них стихал, но продолжал бушевать справа от них, где были

преторианцы. — Как Метилий?

— Я буду жить, господин, — прохрипел голос прежде, чем Пизон

успел ответить.

Тулл в восторге повернулся. С пепельным лицом Метилий сидел

прямо, обхватив левой рукой другую. Тулл был так доволен, что его

собственная боль на мгновение отступила. — Я был уверен, что ты мертв!

— Если бы удар пришелся левее, то так и было бы, господин. —

Метилий указал на маленькую дырочку в своей кольчуге на правом плече. —

Этот зверь был силен, как Геркулес. Я уверен, он мне что-то сломал.

— Лучше так, чем быть на полпути в подземный мир! — Тулл

одобрительно кивнул Метилию.

— Кальву не так повезло, господин. — Пизон с остекленевшими

глазами стоял над забрызганным кровью трупом товарища. Копье огромного

воина оставило на горле Кальва массивную рану. Мухи облепили

свертывающуюся кровь и его пустые, вытаращенные глаза. Его

потрескавшиеся губы зияли, словно он пытался сделать последний вдох.

— Он и не понял, что его убило, бедняга, — сказал Тулл. Выкинув

Кальва из головы, он снова проверил наличие признаков врага – поблизости

не было ни одного живого – и позвал Фенестелу. Появился опцион, выглядевший таким же грязным и окровавленным, как и Тулл, но

невредимый. Пара обменялась кратким взглядом, полным облегчения. — Я

хочу, чтобы ты подсчитал потери. Сделай это быстро. Пошли приказ другим

центурионам сделать то же самое, — сказал Тулл.

Потери в его центурии были большими, но не такими серьезными, как

могли бы быть. Десять солдат погибли или были при смерти. Пятеро из

одиннадцати раненых не смогут снова сражаться до следующей весны, но

как только остальные полдюжины перевязали свои раны, они смогли

присоединиться к своим товарищам, стоявшим перед Туллом.

— Сорок шесть человек в строю, командир, — сказал Фенестела, отдавая честь. Заметив осунувшееся лицо Тулла, его взгляд опустился. — Ты

ранен.

— Царапина.

— Сними сапог. Дайте-ка взгляну.

184

— Нет времени. — Он думал, что на развязывание шнуровки уйдет

целая вечность, не говоря уже о том, чтобы снова завязать ее после того, как

Фенестела осмотрит прощальный подарок Мело. — Я буду справлюсь

— Ты уверен? Кровь все еще идет.

— Совсем немного. — Такая потеря крови не убьет его, но боль

достигла новых высот. Тулл больше не мог опираться на левую ногу. Идти за

врагом будет трудно, не говоря уже о том, чтобы сражаться с ним.

— Я должен взглянуть, — обеспокоенно сказал Фенестела.

— Оставь!

— Да, командир. — Фенестела нахмурился.

Вскоре после того, как Тулл получил отчет о потерях когорты –

пятьдесят три убитых, четыре десятка раненых – с позиции Германика

прибыл гонец. Противник на левом фланге был разбит, и Двадцать Первый

легион и вспомогательные когорты зачищали его. Каждый второй легион

должен был повернуть направо и встать, шириной в две когорты, по

направлению к деревьям, окаймлявшим поле битвы, куда отступили

Арминий и его лучшие воины. Это ни в коем случае не было полным

отступлением – по словам гонца, когорты преторианцев все еще были

вовлечены в ожесточенные бои.

— Есть история, что можно рассказать за ужином, братья. Мы

отбросили врага раньше, чем красавчики-преторианцы, — сказал Тулл своим

людям, когда сигналы труб повторили приказ гонца. — Славный Пятый!

Плечи его солдат расправились. — ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ!

Люди других центурий услышали слова Тулла и подхватили крик. Он

распространялся на другие когорты по мере их продвижения, усиливаясь до

тех пор, пока звуки боя за пределами их позиции почти не заглушались.

Справа от первой шеренги Тулл каким-то образом умудрялся идти с

нормальной скоростью, хромая и ругаясь. Он не обращал внимания на боль, пронзившую его ногу, на брызги крови, оставленные в каждом отпечатке его

левого сапога, и молча считал. Он достиг сотни шагов. После этого он

должен был поставить эту цель с другой сотней. Дважды это тоже не было

невозможным, но к полутысяче Тулл вел безнадежную борьбу.

Никогда еще он не испытывал большего облегчения, услышав сигнал

об остановке. Пот струился по его лицу, он оперся обеими руками о свой

щит. Вокруг его левого сапога вскоре образовалась лужа крови. «Будь оно

проклято», — подумал он.

— Вы в порядке, господин? — спросил Пизон.

— Да, — ответил Тулл, но с меньшей уверенностью, чем раньше. Он не

желал признавать свою слабость, но нельзя было отрицать, что он станет

обузой в предстоящей битве. Он не заботился о себе, но не был уверен, что

185

сможет нести ответственность – по небрежности – за смерть одного из своих

людей. — Опцион! Подойди сюда, — крикнул он.

Фенестела подошел, со своим обычным хмурым видом. — Я здесь, командир.

— Ближе, — приказал Тулл. Ему никогда не приходилось передавать

командование Фенестеле во время битвы, его гордость была уязвлена. Он

был примипилом, во имя Юпитера. Тулл понизил голос. — Я не могу

продолжать.

Кислое выражение лица Фенестелы мгновенно исчезло. — Твоя нога?

— Все еще идет кровь, и я едва могу ходить. Я умру быстрее, чем

Кальв, когда начнется бой. Это, или кто-нибудь умрет из-за меня.

— Это не твоя вина, — сказала Фенестела.

— Чертова рана в ногу!

— Ты еще можешь потерять ногу, — парировала Фенестела. — Лучше

отступить сейчас, пока не нанес больший урон.

«Фенестела прав», — подумал Тулл. — Возьмите на себя управление

центурией. Центурион Второй центурии возьмет на себя командование

когортой. Сообщи ему.

— А ты?

— Я похромаю назад. Где-то вдали от боевых действий будет хирург.

— Ты возьмешь полдюжины солдат в качестве сопровождения.

Яростный блеск в глазах Фенестелы заставил протест Тулла замереть у

него в горле. — Хорошо. — Несчастный, он смотрел, как Фенестела

подзывает Пизона и что-то бормочет ему на ухо. Пизон бросил на него

взгляд, и Тулл сердито посмотрел в ответ.

— Сообщение для примипила! — крикнул голос.

Тулл заметил преторианца в пятидесяти шагах от себя, скачущего

вдоль позиции Пятого в поисках. — Сюда! — закричал Тулл.

Преторианцу было около двадцати пяти лет, у него было худощавое

лицо с глубоко посаженными задумчивыми глазами. Пятна крови заметные

на державшей руке меч, свидетельствовали о том, что он был в самом сердце

битвы. Он отсалютовал Туллу. — Приказ от Германика, господин.

— Говори. — «Интересно, как Германик отнесется к тому, что мне

придется покинуть поле боя», — подумал Тулл, чувствуя, как его хлещет

стыд.

— Свежие легионы наступают с третьей линии, господин. Пятому и

Двадцать Первому приказано отступить. По словам наместника, бои будут

продолжаться до заката, а лагеря нужно строить. Пятый и Двадцать Первый

должны начать.

186

Тулл запрокинул голову и рассмеялся. — Опцион! Пизону никуда не

нужно идти.

Фенестела интуитивно понял причину и усмехнулся. — Очень хорошо, командир.

Посланник смотрел в замешательстве. — Что мне сообщить, господин?

— Скажи наместнику, что Пятый примет честь помочь построить

лагеря.

Когда гонец вернулся туда, откуда пришел, Тулл взглянул на небо.

«Спасибо, Фортуна», — подумал он. «Мне это было нужно».

Глава XXVIII

Арминий находился глубоко среди буков и елей, примерно на середине

боевой линии его воинов, он не терял надежду. Быть уверенным было

невозможно. Все были в смятении, и так продолжалось со времени

разрушительных обстрелов римской артиллерии. Не так уж много людей

погибло от болтов и камней или адских свистящих снарядов из пращей, но

страх и беспорядок, которые они посеяли, были широко распространены.

Арминий решил, что трудно винить его воинов в их опасениях. На дух какого

человека не подействовали бы камни, сокрушающие черепа, летящие

издалека?

Они достаточно хорошо сплотились, как только артиллерия прекратила

обстрел, и предзнаменования для удержания вала выглядели хорошо. Тысячи

готовых к бою воинов стоят на земляном валу на человеческий рост выше

римлян. В болотистую местность отправлено еще сотни в качестве

подкреплений, в том числе около пятидесяти берсерков. На что Арминий не

рассчитывал, так это на новую силу легионеров. Воодушевленные тем, что их

враги спрятались под артиллерийским обстрелом, и воодушевленные

присутствием Германика, они атаковали с кровавой целью. Сторонний

наблюдатель и предположить не мог, что они потеряли сотни человек в своих

двух предыдущих неудачных атаках.

«Было бы разумнее остаться там, — размышлял Арминий, — и

позволить проклятой ноге кровоточить. Если бы я остался, мы могли бы

удержать их». Какое-то время его воины занимались именно этим, отбивая

атаки легионеров, отчаянно пытавшихся взобраться наверх. Начав думать, что все будет хорошо, Арминий совершил первую ошибку. Обеспокоенный

тем, что его люди в лесу не атакуют римлян с фланга, как им было сказано, и

не получив ответа, несмотря на то, что отправил двух гонцов, он взял на себя

смелость пойти и исправить ситуацию.

В ярости он ударил одной рукой о другую. Он должен был догадаться.

Без его магнетизма, без его лидерства легионеры неизбежно закрепились на

187

валу. С незапамятных времен солдаты сражались сильнее, если их командир

был рядом.

Его второй ошибкой было то, что он не оставил Мело полностью

контролировать силы в его отсутствие. Арминий, конечно, предложил это, но

протесты вождей были громкими. Больше всего они были недовольны тем, что Мело не возглавлял племя. Почему он должен указывать им, что делать?

Расстроенный, с сильной болью в ноге, Арминий спорил, уговаривал и

вышел из себя. В конце концов он добился бы своего, но угрюмость вождей

означала, что их воины не смогли бы хорошо сражаться. Разъяренный их

упрямством, Арминий оставил ситуацию как есть и поскакал в лес.

С тех пор он не возвращался, потому что его руки были заняты

организацией защиты линии деревьев. Излишне говорить, что большую часть

этого времени ушло на переговоры с упрямыми вождями, которые не хотели

слушать хороших советов. Ослабленный раной, страдавший от сильной

жары, потребовалась целая вечность, чтобы уладить дела к удовлетворению

Арминия. Тогда Донар как будто смеялся над ним, ибо обстановка в центре

ухудшилась. Несмотря на ослепительное солнце, на которое трудно было

смотреть из-за тенистых деревьев, и облака пыли, окутывающие поле боя, было ясно, что римляне пробились к земляным укреплениям. Хуже того, они

удерживали позицию, а это означало, что с равнины подтягивались свежие

легионеры. Арминий готов был заплакать. Как будто все проклятые римляне

произошли от одного и того же отца. Они были храбры, как львы.

Дисциплинированы и упрямы Ублюдки просто так не сдавались.

Голова шла кругом, Арминий колебался – он проклинал себя только за

то, что подумал о себе, страдающем от боли, нерешительном – и думал о том, чтобы вернуться к валу, когда пришло известие от Мело. Когорты

преторианцев Германика были на земляных укреплениях, но они были не

одни. Солдаты из других легионов тоже пробились наверх. — Мело

собирается атаковать своими последним резервами, — задыхаясь, сказал

посланник. — Он сделает все, что в его силах, — сказал он, — но ситуация

тяжелая.

Арминий легкомысленно отнесся к этой новости перед своими

воинами, но внутри его тревоги вспыхнули новой яркой жизнью. Он хорошо

знал Мело. На чьем-то другом языке сообщение могло означать, что исход

битвы висит на волоске, но у Мело это было похоже на последнее прощание.

Когти горя все еще рвали Арминия. Его друг был все равно что мертв.

Арминий не мог позволить горю поглотить его. Битва все еще

продолжалась, и пришло время посмотреть, что происходит. Он направил

лошадь вперед, к линии деревьев. Воины отошли с его пути. С мрачными

лицами они молча признали его. Кивок здесь. Подбородок опущен, голова

188

наклонена там. Не было радостных приветствий. Никаких угроз о том, что

они перережут римлян. Даже немногие оставшиеся берсерки молчали. В

глубокой задумчивости и беспокойстве Арминий ничего не ответил.

— Ты обещал нам победу, — прокричал чей-то голос. — Отсюда не

очень похоже, что это произойдет.

— Не с того места, где я стою, — сказал воин с кислым лицом рядом с

Арминием. — У Германика там восемь легионов, а чтобы захватить вал, понадобилось всего три или четыре. Сколько нас, тысяч десять в лесу? Мы

можем победить один или два легиона, но восемь?

Арминий потерял всякий контроль. — Если бы ваши гребаные вожди

подчинились моим приказам здесь и на валу, — кричал он, — я был бы там, где был нужен, – вон там. Вы бы ударили римлянам во фланг, пока мы

отбрасывали их с нашей позиции. Если бы вы это сделали, глупые ублюдки, может быть, вы бы не смотрели смерти в лицо!

У воина с кислым лицом отвисла челюсть.

Арминий бросил на него презрительный взгляд, и его взор скользнул

по другим потрясенным лицам. — Я говорю правду. — Он цокнул языком и

снова направил свою лошадь к линии деревьев. Волосы на шее зашевелились

– он чувствовал на себе взгляды сотен пар глаз, чувствовал негодование

воинов. Он проехал примерно четверть расстояния, прежде чем раздался

первый крик.

— Ты ничем не лучше нас, Арминий из херусков!

Непоколебимый Арминий сделал вид, что ничего не слышал, но за ним

последовали другие.

— Ты думаешь, что ты король племен, собака? Высокомерный

ублюдок! Туснельда, должно быть, была рада видеть тебя сзади!

Зрение Арминия затуманилось, и он резко развернул своего скакуна. —

— Кто это сказал? КТО ЭТО СКАЗАЛ!? — завопил он, рванувшись вперед, используя массу своего коня, чтобы проложить дорогу.

Гнев воинов уже поутих. Немногие встречались взглядом с Арминием, а те, кто смотрел, казались смущенными, даже пристыженными. Некоторые

бормотали что-то вроде — Туснельда была хорошей женщиной. — Это было

ужасно – потерять ее вот так. Арминий не обратил на них внимания. С

побелевшими от ярости ноздрями, с колотящимся сердцем, он крутил

головой из стороны в сторону, спрашивая — Кто это сказал? Кто оскорбил

меня? Покажись, ублюдок!

При этих словах на пути Арминия появился широкоплечий воин.

Бруктер, судя по выкройке штанов, его голая грудь блестела от пота. В его

левом кулаке болтался потрепанный шестиугольный щит. Красные пятна

189

покрывали наконечник его копья. С суровым выражением лица он посмотрел

на Арминия. — Я сказал это.

— Это был ты?

— Да. — Воин с обнаженной грудью расставил ноги чуть шире. — Я.

— Ты безродный ублюдок. Ты грязное, гребаное животное.

Воин открыл рот, чтобы гневно возразить. Он так и не увидел, как меч

Арминия рассек воздух. Не почувствовал удара, пока лезвие не оторвало ему

макушку, а к тому времени было уже слишком поздно. Брызнули мозговое

вещество и кровь. Он упал, губы все еще пытались говорить. Отрезанная

часть его черепа вместе с волосами приземлилась в десяти шагах от него.

Труп повалился набок, рассеяв ближайших мужчин.

— Кто-нибудь еще хочет оскорбить мою жену? — Арминий натянул

поводья, и лошадь сделала полный круг.

Никто не ответил.

— Хорошо — Наклонившись, он плюнул на труп бруктера. — Если бы

у меня было время, я бы отрезал и его член, но предстоит битва. Если, конечно, у кого-то из вас еще хватит на это смелости. — Он огляделся

вокруг; никто не встречался с ним взглядом.

— Вы будете драться или побежите, как побитые псы? — крикнул он.

— Если собираетесь бежать, лучше сделать это сейчас.

В наступившей тишине к Арминию вернулось подобие спокойствия, и

до него дошел масштаб того, что он сделал. Он зашел слишком далеко.

«Слишком далеко», — подумал он. «Я могу их потерять». Он смягчил свое

суровое выражение лица, попытался выглядеть ободряюще.

Прошло еще десять ударов сердца.

— Я не буду бежать. — Голос Герваса был громким. — Римляне убили

слишком много моих людей. Я никогда больше не смогу высоко держать

голову, если сбегу.

— Мы останусь, — сказали двое его спутников.

— И я, — закричал невидимый мужчина слева от Арминия.

Подобно резкому изменению направления ветра, внимание воинов

переключилось с Арминия на насущные дела. Не было громкого пения, как

ему хотелось бы, но многие люди стучали копьями по своим щитам.

Облегчение Арминия было кратким.

Его воины будут сражаться, но смогут ли они победить?

190

Глава XXIX

Рядом с оборонительным рвом еще строящегося лагеря, сидел с

мрачным лицом Тулл. Солнечные лучи продолжали палить, их жар был

беспощаден. Мухи жужжали вокруг его окровавленного сапога, возвращаясь

независимо от того, сколько раз он от них отмахивался. Прошел, возможно, час с тех пор, как пришел приказ от Германика. Ходили слухи с поля боя, что

воины Арминия были отброшены. Это была приятная новость, но она еще

больше разочаровала Тулла, потому что его там не было.

Раненые окружали его. Стоны и бормотание проклятий смешивались с

голосами санитаров. Десятки специально обученных солдат лечили раненых, уложенных рядами на твердую землю, которых размещали там санитары, которые, закончив работу, мчались обратно на поле боя за оставшимися.

Половина боеспособных легионеров рыла ров, а остальные стояли на страже, образуя заслон между лагерем и полем боя. Другие группы переправляли

бурдюки с водой из реки Висургис.

Тулл не хотел, чтобы его видели на сидящим заднице, но нашелся

хирург, который осматривал его ногу, а больничная палатка еще не была

установлена. Значит приходилось обходится как есть. Грек, как и его

сородичи, смуглый хирург был худым, почти лысым и выглядел

изможденным. Кончик его языка высунулся из-под губ, когда он

расшнуровывал сапог Тулла. — Скажите мне, если боль будет слишком

сильной, господин, — сказал он.

— Это чертовски больно, что бы ты ни делал, — с гримасой ответил

Тулл.

— У меня есть маковый сок…

— Обойдусь

Хирург пожал плечами. — Мне придется отрезать часть сапога, господин, — сказал он вскоре после этого.

— Делай, что должен. Он все равно испорчен. Новая пара сапог не

имела значения – Тулл беспокоило то, что мог обнаружить хирург. Если

Фортуна не будет в дурном настроении, он не умрет от травмы, но более чем

вероятно, что его карьере придет конец. Легионер, не способный

маршировать, даже примипил, никому не нужен.

Несмотря на свои опасения, Тулл не стал утруждать себя поисками

хирурга, пока они не добрались до уже выбранного места для лагеря.

Протесты Фенестелы остались без внимания. — Есть люди, которые

нуждаются в помощи больше, чем я, — прорычал Тулл, положив конец

разговору. Не так давно повозки, которые привезли солдатские палатки, были

организованы для вывоза раненых с поля боя, и уже непрерывным потоком

191

прибывали и убывали. По словам недавно прибывших погонщиков мулов, бои продолжали быть жестокими, но германцы отступали. Победа казалась

неизбежной, решил Тулл, хотя и не сказал этого вслух.

— Аид! — Волны сладкой агонии наполнили его левую ногу.

— Мои извинения, господин. Между ногой и сапогом был тромб. Мне

пришлось их разъединить. — Хирург вымыл руки в стоявшей рядом с ним

бронзовой чаше, а затем вытер полотенцем, переданным ему санитаром.

— Она снова начала кровоточить, — сказал Тулл.

— Ничего не поделаешь, господин. Это очистит рану.

Тулл посмотрел вниз, но с хирургом, склонившимся над его голенью, почти ничего не было видно, поэтому он откинулся на руки и окинул

окрестности раздраженным взглядом. — Ты там! — крикнул он.

Несколько солдат в близлежащем рву, видимые только выше пояса, огляделись.

— Ты! — закричал Тулл, указывая на лопоухого человека, который как

он знал был из Третьей центурии его когорты. — Я вижу тебя, лентяй!

Приложи больше усилий к размахиванию этой киркой или я разобью эту

штуку о твою голову. Остальные, возвращайтесь к работе!

Каждый солдат внезапно заинтересовался дном рва, и ритмичный стук, когда их кирки погружались в почву, набирал скорость.

Хирург вздохнул, снова привлекая внимание Тулла к его ноге. — Ну?

Насколько все плохо? — спросил Тулл.

— Я видел и хуже, господин. — Хирург прощупал пальцами, заставив

Тулла зашипеть от дискомфорта.

— Да? И я тоже! Какие повреждения? — Тулл хотел спросить, всегда

ли он будет хромым, но редкий страх заставил его замолчать.

— Четвертый и пятый пальцы целы, господин. Ваш большой палец и

третий разорваны лезвием, которое проткнуло ваш сапог. Пара стежков

исправит положение. — Хирург что-то протянул Туллу. — Второй палец

частично ампутирован.

Тулл с отвращением понял, что окровавленный кусок плоти, предложенный хирургом, был кончиком его пальца ноги. — Чтобы тебе

вечно гнить в Аиде, Мело, — пробормотал он.

Хирург непонимающе посмотрел на него.

— Мело был тем воином, который сделал это со мной.

Брови хирурга изогнулись. — Вы знали его, господин?

— Он был заместителем Арминия. Я встретил его до того, как он стал

предателем.

— Я так понимаю, он мертв, господин?

192

— Да. Получив эту рану, я взял над ним верх. — Тулл наклонился

вперед, чтобы осмотреть повреждения. Его ноздри наполнились спелым

сырным запахом немытых ног, смешанным с медным привкусом крови.

Зрелище было не из приятных. Черно-красные сгустки и тянущиеся пятна

покрывали его ступню от середины свода стопы до пальцев ног. Кроме того, что второй палец был вдвое меньше его первоначальной длины, было трудно

что-то разобрать. Несчастье Тулла не уменьшилось. — Выглядит

отвратительно.

— Кровотечение, кажется, замедлилось, господин, и это хорошо. Вы не

послушаетесь моего совета не нагружать ногу, я знаю, — тут лицо хирурга

стало смиренным, — поэтому, как только я закончу, я наложу давящую

повязку, которая должна помочь. Ее нужно будет менять ежедневно в

течение нескольких дней, чтобы убедиться в отсутствии признаков

заражения.

Мурашки страха пробежали по позвоночнику Тулла. «Фортуна, не дай

распространиться инфекции», — попросил он. «Что угодно, только не

гангрена». — Какими будут последствия? Понимаешь, я старомодный

центурион. Часто я марширую со своими людьми.

— Вы будете немного хромать до конца жизни, господин. Вам также

может понадобиться кожаная повязка на культю пальца ноги, но я не вижу

причин, по которым вы не сможете ходить после того, как она заживет.

Тулл готов был расцеловать хирурга. — Спасибо, — пробормотал он.

— Спасибо.

— Я просто делаю свою работу, господин.

— Да, хорошо. — Тулл кашлянул. — Моя манера поведения раньше…

извини, а? Я волновался. Армия для меня все. Если бы мне пришлось уйти

из-за гребаного пальца… — Смущенный своей вспышкой, удивленный

самим собой, Тулла затих.

— Я понимаю.

Тулл с трудом встретил взгляд хирурга, но увидел в нем только

сострадание. Он кивнул.

Быстро и уверенно хирург промыл пораженный участок уксусом, зашил порезанные пальцы Тулла и перевязал ногу. — Вот. Я закончил. Если

вы извините меня, господин? Я нужен в другом месте.

— Конечно.

В сопровождении своего помощника хирург направился к раненым.

— Хирург! — окликнул его Тулл.

Он повернулся. — Да, господин?

— Как тебя зовут?

— Аримнестос.

193

— Спасибо, Аримнестос.

С довольным видом, хирург поднял руку и пошел дальше.

Оставшись один, со своими людьми, трудящимися под бдительным

присмотром Фенестелы, Тулл вскоре растерялся. Не желая просто так сидеть, он подобрал обрезки своего левого сапога. Надеть его не было никакой

возможности – Аримнестос почти полностью отрезал верх от подошвы, –

поэтому он приказал Пизону снять пару калиг с одного из убитых солдат.

Левая не подошла идеально, но со своей задачей справилась. Его

поврежденная нога не была закрыта, и, что более важно, он мог ходить. В тот

момент, когда он перенес вес на ногу, пульсация боли поднялась от его

пальца на ноге. Осторожно, он двигался аккуратно и легко, десять шагов

туда, десять туда, пока не обрадовался, что кровотечение не началось снова.

Ему казалось, что кузнец ударил его по ноге своим самым большим молотом, но ему было все равно. Он снова стал подвижным.

Глава XXX

Небо над головой темнело. Свет заходящего солнца окрашивал полосы

высоких облаков в розовый, красный и все оттенки между ними. Сотни

ласточек окунались и ныряли, питаясь насекомыми, их пронзительные звуки

напоминали, что наступил разгар лета. Пизон мог бы вечно смотреть на птиц, но сон грозил лишить его этого удовольствия. Он растянулся у своей

палатки, смертельно уставший. Измученный. Сражение в жестокой жаре

истощало его, но последующая помощь в строительстве одного из армейских

лагерей забрала его последние силы. Даже горе, которое он испытывал по

Кальву, было притупленным.

К вечеру отступили последние германцы. Многие римские войска уже

вернулись, но колонны продолжали отходить с поля боя. Солдаты выглядели

истощенными. Сообщалось, что люди падали не только от истощения и

солнечной лихорадки, но и от жажды.

Все еще ощущая сухость во рту, Пизон приподнялся на локте и сделал

глоток из своего кожаного меха. Еще один поход к Висургис должен был

состояться на рассвете – он получит разрешение от Тулла взять с собой

дюжину человек. Пизон намеревался незаметно окунуться в реку, когда

представится случай – смыть сегодняшнюю кровь, пыль и грязь было бы

прекрасно.

От восхитительного аромата выпекаемого хлеба у него заурчало в

животе. Он сел.

Настала очередь Метилия готовить, но из-за ушибленной ключицы он

временно стал одноруким. Хирург отправил его обратно к товарищам — Я в

лучшей форме, чем большинство бедных ублюдков в госпитале, — заявил он, 194

Метилий максимально использовал свое положение инвалида. — Давай, Дульций, — сказал он. — Эти хлеба начинают подгорать.

— Да, Метилий прав, — сказал Пизон, радуясь, возможности посеять

смуту.

Дульций, еще более покрасневший, чем когда-либо, благодаря солнцу и

огню, за которым он ухаживал, нахмурился. — Вот! — воскликнул он, протягивая Метилию длинные железные щипцы. — С твоей левой рукой все

в порядке, не так ли?

— Они горят! — воскликнул Метилий, скорее указывая, чем беря

щипцы.

С проклятием, от которого волосы побелели, Дульций поднял одну из

пресных лепешек, украшавших большие плоские камни, окружавшие огонь.

Основной продукт кампании, они готовились путем непрерывного вращения

в направлении нагрева, что требовало большой бдительности и немалого

терпения. — Лови! — Дульций швырнул хлеб, заставив Метилия пригнуться

или получить удар по голове. Он приземлился на землю позади него.

— Он весь в пыли. И сгорел, — пожаловался Метилий, но все были

слишком заняты смехом, чтобы слышать.

— Как будто вы никогда не делали того же, -- сказал Пизон, когда

веселье улеглось.

С лепешкой на коленях, стряхивая с нее грязь, Метилий сердито

посмотрел на него.

— Пизон. — Дульций подбросил в воздух еще один кусок хлеба.

Пизон схватил его обеими руками. Горячий, местами подгоревший, местами не пропекшийся, он был вкуснее, чем многие нормальные блюда, которые он ел. — У кого-нибудь есть вино?

— У меня есть, — кисло ответил Метилий.

— Так достань его, — потребовал Пизон.

— Да, а то у меня во рту пересохло. — добавил Дульций.

Метилий не очень любезно отдал свой бурдюк. Он ходил за ним, пока

он тот шел вокруг костра. Когда Дульций протянул руку, Метилий выхватил

бурдюк. — Ты ничего не получишь, придурок, пока я не съем еще одну

лепешку. Вон та – самая лучший.

Угрюмый Дульций протянул прекрасный, хорошо пропекшийся хлеб.

Метилий, который догадался поставить свое вино позади себя, взял лепешку

с ухмылкой. — Вот так, — сказал он, подталкивая бурдюк своей сандалией.

— Один глоток, имей в виду.

Хитрый Дульций незаметно достал свою собственную глиняную чашу

и, пока Метилий ковырялся с лепешкой налил себе изрядную порцию. —

195

Спасибо, брат, — сказал он, возвращая изрядно опустевший бурдюк к ногам

Метилия.

Метилий сразу понял, что произошло. — Ты мерзавец! — С лепешкой

в здоровой руке, он мог только броситься к чаше Дульция. Дульций, смеясь, отскочил в сторону, но нечаянно сунул сандалию в огонь. Полетели искры, треснуло дерево, и он с потрясенным ревом отпрыгнул от опасности.

Пизон, Метилий и остальные рухнули от смеха. Дульций топтался на

месте и яростно глотал вино, большего всего была задета его гордость.

— Я бы хорошо заплатил, чтобы увидеть это на сцене, — сказал Пизон, вытирая слезы с глаз. — Вам двоим следует объединиться, когда вы покинете

армию. Я уже вижу объявления: «Метилий и Дульций — клоуны, акробаты и

обычные дураки. Три представления в день».

И Метилий, и Дульций сказали ему, что он может сделать с его

предложением, и ухмыляющийся Пизон пожал плечами. — Ни в чем другом

ты не будешь хорош, я бы серьезно об этом подумал.

— Кто в чем не будет хорош? — прогремел Тулл, ковыляя к их огню.

Пизон объяснил, внутренне радуясь, увидев здорового и относительно

невредимого Тулла. «Не было человека в центурии или его когорте, который

не беспокоился бы о его травме», — подумал Пизон. — Приятно видеть вас

на ногах, господин, — сказал он.

— Чтобы свалить меня требуется нечто большее. — Взгляд Тулла

блуждал по ним. — Каждый раз одно и то же. Как долго я должен стоять

здесь, прежде чем вы предложите мне выпить? Не думай, что я не заметил

твой бурдюк, Метилий.

Поспешно была извлечена, наполнена и передана чаша. Тулл кивнул в

знак благодарности и подождал, пока все мужчины не встанут чашами в

руках. Он поднял руку. — Тост. Посвящается Кальву. И остальным нашим

погибшим товарищам. Слишком многие сегодня ушли из жизни. Они не

будут забыты.

— За Кальва, — сказал Пизон. Хотя он старался не слишком дружить с

долговязым фермером, его смерть тем не менее причиняла ему боль. — За

погибших товарищей.

Все осушили свои чаши. С мрачными лицами они переглянулись.

«Слова не нужны», — подумал Пизон. Он и его товарищи были живы. Это

было важнее, чем сегодняшняя победа.

— Скоро зазвучат трубы, — Тулл издал злобный смешок, когда они

напряглись. — Беспокоиться не о чем. Германик хочет обратится к войскам –

в первую очередь к этому лагерю. Мы должны собраться в промежутке. —

Это большое пространство между внутренней части лагерных стен и

196

первыми рядами палаток служило защитой от вражеских снарядов; это также

было место для собраний

С облегчением Пизон спросил — О чем он будет говорить, господин?

— Ты знаешь столько же, сколько и я. — Тулл подмигнул. — Не бойся, это не будет связано с Макулой.

— Да, господин. — Пизон покраснел, задаваясь вопросом, знал ли

Тулл, что накануне он навещал собаку. Погонщик мулов, выбранный Туллом, хорошо присматривал за Макулой, но должно было пройти какое-то время, прежде чем стало бы достаточно безопасно, чтобы вернуть животное в

центурию. Туберон был не из тех, кто быстро забывает оскорбления.

Вспотевшие, несмотря на то что они сбросили доспехи, они

пристегнули мечи и построились вместе с остальными. В ближайших рядах

палаток готовилась вся когорта. Ведомые Туллом и Фенестелой, они

двинулись вперед быстрым шагом. Больше заинтересованные в

приготовлении пищи или просто в отдыхе, солдаты из других подразделений

мало обращали на них внимания. На улицах было тихо; большую часть

движения составляли посыльные или те несчастные, у которых были

служебные обязанности.

Догадка Пизона о том, что Тулл ведет их в интерваллум пораньше, чтобы занять хорошее место, подтвердилась. Он повел их к участку

крепостного вала рядом с главными воротами. Факелы горели на вершинах

укреплений; большой костер у стены осветил пространство оранжевым

светом. Центурия преторианцев уже был на месте. Возможно, их ждало еще

двести солдат. «Другие люди с быстро соображающими офицерами», —

подумал Пизон. Тулл остановился возле костра, прямо под проходом, который шел вдоль верхней части оборонительных сооружений. Он кивнул

ближайшему офицеру-преторианцу, опциону в потрепанном шлеме без

гребня.

Опцион отсалютовал. — Примипил.

— Сегодня был тяжелый бой, — сказал Тулл. — Я слышал, ваши

ребята хорошо поработали.

— Мы все сделали правильно, господин, — ответил опцион.

Прошло десять ударов сердца, и стало ясно, что опцион не собирался

упоминать солдат Тулла, которые первыми взошли на вражеский вал.

Лицо Тулла помрачнело от этого преднамеренного пренебрежения. В

конце концов, он бросил быстрый взгляд через плечо. — Вы хорошие

мальчики. Лучше, чем любые другие войска, — сказал он.

Гребаные преторианцы, — беззвучно крикнул Пизон Метилию, который, в свою очередь, незаметно сделал непристойный жест в сторону

опциона.

197

Вскоре после этого трубы созвали два легиона в лагере в интерваллум.

Время шло. По безоблачному небу распространялась тьма; появлялись

звезды. Только западный горизонт оставался светлым. Несмотря на их

центральное положение, Пизону и его товарищам не потребовалось много

времени, чтобы заскучать. Возмущенный неуважением преторианца, уверенный в себе после своей шутки над Тубероном, Пизон придумал

дерзкий план. — Господин?

Тулл поднял бровь. — Да?

— Разрешите отлить, господин?

— Сделай это быстро.

— Да, господин. — Не обращая внимания на вопрос Метилия о том, что он на самом деле делает, Пизон бочком направился к нужникам.

Миссия Пизона заняла больше времени, чем он ожидал. Когда он

вернулся, наступила ночь, и оба легиона были на месте. Приветствий не

было, а это уже кое-что – Германик еще не прибыл, значит, успел вовремя.

Тулл будет недоволен его продолжительным отсутствием, но на этом все.

Осторожно, избегая взглядов офицеров, Пизон спешил между рядами

легионеров, используя свет костра, чтобы найти свою центурию.

— Где, во имя Аида, ты был? — прошипел Метилий, когда Пизон

пробрался в их гущу.

— У тебя должно быть запор. — Дульций ухмыльнулся. — Хорошо, что меня не было рядом.

Их

вопросы

и

комментарии

вполголоса

продолжались.

Раздосадованный сначала их любопытством, а затем раздражением, Пизон не

ответил.

Даже стоящего в шестом ряду, Туллу не потребовалось много времени, чтобы заметить его. — Почему так долго? — рявкнул он.

— Извините, господин. Понос, господин. — Хихиканье его товарищей

началось сразу. Он никогда не услышит этому конца, решил Пизон, но

никакое другое оправдание не годилось.

Нахмурившись, Тулл, казалось, собирался сказать что-то еще, но ему

помешал приход Германика. Раздались спонтанные громкие возгласы

одобрения. Тысячи подбитых гвоздями калиг стучали по земле. Преторианцы

вытянулись. Свет отражался от доспехов Германика, когда он подбежал к

проходу на вершине крепостного вала. Высокий, царственный, внушительный, он стоял лицом к толпе солдат.

— ГЕР-МАН-И-К! — приветствия зазвучали громче.

Контраст между командующим и грязными, забрызганными кровью

легионерами не мог быть более резким или вдохновляющим. Полированная

бронза, инкрустированная серебром. Малиновые перья. Красный шелковый

198

пояс. Лакированная кожа. Все в Германике источало власть, богатство и

статус. Наступила тишина, но вместо того, чтобы сразу начать говорить, он

позволил ожиданиям солдат возрасти.

«Какой полководец», — подумал Пизон с яростной гордостью. «Наш

вождь»!

— Солдаты Рима! — Громко зазвучал голос Германика. —

Сегодняшняя битва была долгой и упорной.

Головы кивали. Мужчины хлопали товарищей по плечу, рыча в знак

согласия.

— Несмотря на жару, условия и решимость врага, вы победили. Вы

истинные сыны Рима! Я приветствую вас за вашу доблесть. Вашу стойкость.

Вашу преданность! — Германик вытянул руки ладонями вверх.

Пизон ревел вместе с остальными, долго и сильно, остановившись

только тогда, когда его голос сорвался.

Спокойный, собранный, Германик подождал, пока утихнет шум. —

Многие из наших братьев пали сегодня, но их жертва никогда не будет

забыта! — Войска снова взревели в знак признательности. — Германик

продолжил: — На рассвете рабочие отряды будут отправлены на поиски

каждого тела, будь то легионер или ауксиларий. Погребальные костры будут

видны за много миль, как предупреждение дикарям, что мы все еще остаемся

на их территории. По-нашему возвращении к Ренусу для каждого павшего

солдата будет воздвигнуто надгробие – за мой счет. Деньги будут выплачены

семьям погибших. Те солдаты, чьи ранения требуют увольнения из армии, также не останутся без них. И вы, мои храбрецы, – когда придет день

выплаты жалованья, каждый из вас получит пожертвование в семьдесят пять

динариев.

Раздались одобрительные возгласы, когда восхищенные легионеры

выразили свою благодарность.

Затем Германик объявил, что летняя кампания окончена, что вызвало

новые торжества. Когда прибыли фургоны, чтобы раздать его собственные

запасы вина, войска пришли в бешенство. Мало кто заметил, как наместник

спустился по ступеням и ушел, сопровождаемый своими преторианцами.

— Жалованье за три месяца и полный бурдюк вина из запасов

Германика – чертовски неплохо для одной битвы, — высказал мнение

Метилий.

— За это стоит произнести тост, — сказал Пизон, наклоняясь и делая

долгий глоток из бурдюка, который он только что вытащил из укрытия.

Благодаря тусклому свету никто не заметил его «брюшко» – на самом деле

кожаный бурдюк, спрятанный под его туникой на уровне живота и

удерживаемый ремнями. — Вот. — Он сунул бурдюк Метилию.

199

— Так вот почему ты так долго отсутствовал – ты воровал это!

Пизон небрежно пожал плечами.

Метилий вытер губы и протянул мех сияющему Дульцию. — Где ты

взял его? Надеюсь, не в шатре Туберона?

— Даже я не настолько глуп, чтобы снова рисковать. Это было… —

резкие тычок Метилия ему в ребра заставил Пизона замолчать.

Было слишком поздно. Тулл – откуда, во имя всех богов, он взялся, недоумевал паникующий Пизон – уже вырвал бурдюк у Дульция. — Ты не

посещал выгребные ямы, Пизон. — Тон Тулла был угрожающим. — Где ты

это украл?

— Он мой, господин. Я вернулся за ним… я подумал, что тост за

Германика будет уместным. Знаете, после того как он сегодня привел нас к

победе. — Голос Пизона затих.

Тулл подошел ближе и встал прямо перед Пизоном. — Ты думаешь, я

вчера, мать твою, родился?

— Нет, господин. — Во рту у Пизона пересохло. По обе стороны его

товарищи стояли неподвижно, как столбы. Кража у другого солдата была

серьезным преступлением, и все это знали. С глубокой древности

преступника забивали до смерти его товарищами по палатке. Сейчас же, как

правило, в качестве наказания назначалась порка и лишение жалованья, но

это не означало, что смертный приговор невозможен.

Тулл прижался лицом к лицу Пизона. — Скажи, пожалуйста, что в

Пятом ты ни у кого не брал.

— Конечно нет, господин.

— Не надо мне врать, личинка! — Тулл ткнул Пизона указательным

пальцем в грудь раз, другой. — Где. Ты. Взял. Это?

— В палатке преторианцев, господин.

Было неслыханно, чтобы их центурион потерял дар речи. Пораженный, Пизон смотрел, как рот Тулла открывается и закрывается.

— Понятно, — сказал наконец Тулл. — Я понимаю.

Страх Пизона усилился. Это был конец. Его последние воспоминания

будут о кулаках и подбитых гвоздями калигах, которые будут бить и

втаптывать его в небытие.

К его изумлению, Тулл высоко поднял бурдюк. — Если это от тех

придурков, мне лучше попробовать.

Глаза Пизона метнулись к Метилию, пока Тулл пил. Что это значит?

Пытался сказать он, без слов. Пожимание плечами Метилия «не знаю» не

помогло.

— Неплохо. Это уж точно лучше, чем моча, которую вы обычно пьете,

— сказал Тулл, причмокивая.

200

— Э-э, да, господин. — В ужасе Пизон все еще понятия не имел, что

произойдет дальше.

Тулл сделал еще один глоток. Все искоса наблюдали за происходящим.

Удар! Бурдюк влетел Пизону в грудь. Он инстинктивно подхватил его.

— Выбросьте мех, когда он опустеет. Далеко от наших палаток. —

Тулл был уже в нескольких шагах от него. — Ты покупаешь выпивку в

первую ночь в «Быке и Плуге». Всю ночь.

— Да, господин! — «Нельзя отрицать этого», — подумал Пизон, ухмыляясь. «Их центурион был лучшим во всей кровавой армии».

Глава XXXI

Слабый свет на востоке предвещал восход солнца, но над землей все

ещё царила тьма. Воздух был прохладным, освежающим – мир отличный от

резких перепадов температур. Обрывки тумана покрывали открытые участки

земли. На травяных кочках блестела роса; она капала с покачивающихся

травинок. Из мрака вырисовывались высокие и угрожающие деревья.

Изящные, осторожные олени паслись по двое и по трое, поднимая головы

через равные промежутки времени, чтобы проверить, нет ли опасности.

Арминий возвращался на поле битвы с Гервасом и дюжиной воинов.

Спутники Арминия были настороже, реагируя на малейший звук, но он, движимый сильным горем и непреодолимым гневом, не смотрел ни вправо, ни влево.

У него не было покоя. К концу предыдущего дня битва была

проиграна, он был так измотан, что едва мог говорить. Милосердный сон не

пришел к нему. Ни наступление темноты, ни восход луны не изменили

ситуацию. Разъяренный, расстроенный, горящий желанием отомстить, он

наблюдал, как она медленно и постепенно прокладывала путь по небу. Он

лежал без сна, пока из леса доносился крик совы, а холодный воздух

наполняли

стоны

раненых.

Измученный

упущенными

шансами,

встревоженный огромными потерями своей армии и мучаясь от раны, он всю

ночь ворочался на своем мокром от пота одеяле.

Теперь его взгляд с суровыми глазами на осунувшемся лице блуждал

по земле перед ним, выискивая движение, любой признак врага. Время от

времени он оглядывался на своих отстающих сопровождающих. — Не

отставайте, ублюдки! — прорычал он.

Пристыженные, они сократили разрыв, но ничего не сказали.

«Неприятно возвращаться на поле битвы, где потерпел поражение, плохая примета», — подумал Арминий. К тому же опасно. Восточный

горизонт уже окрасился красным. Германик, возможно, и не оставил здесь

солдат, но они вернутся, как только рассветет, точно так же, как ночь сменяет

201

день. Вместо того, чтобы служить сдерживающим фактором, опасность

подстегнула Арминия. Мело лежал, окоченевший и холодный, где-то на

крепостном валу. Его нельзя было там оставлять, как падаль для диких

зверей, пир для ворон и коршунов. Ничто не имело значения для Арминия в

этот момент, кроме поисков тела его друга. Самый верный слуга, преданный

сердцем и мужественный, Мело заслужил погребение воина.

«Это больше, чем получат остальные убитые», — подумал Арминий, когда в ноздри ударил первый запах гниения. Вскоре появились тела, а с

ними и мухи. Облака синих и зеленых пузырей, каких он никогда раньше не

видел, поднялись на его пути, закружились и снова улеглись, чтобы поесть.

Его желудок перевернулся при мысли о запахе созревающего мяса.

Бой произошел на некотором расстоянии, поэтому эти люди бежали

только для того, чтобы умереть от ран, не дойдя до безопасного места.

Возможно, они были убиты преследовавшими их легионерами. В любом

случае это не имело значения. Обмякшие, с открытым ртом, забрызганные

кровью, они лежали, уставившись в светлеющее небо, или лицом вниз в

траве, или наполовину погруженные в грязные лужи. Никто никогда больше

не пошевельнется. Некоторые были одни, другие с товарищами лежали

вместе в холодных объятиях смерти. Стрелы утыкали тела мужчин вокруг

основания дерева. Рот Арминия сжался – это было доказательством того, что

некоторые воины использовались вражескими лучниками в качестве забавы.

«Римская грязь», — подумал он.

Число убитых быстро росло, и вскоре Арминию пришлось выбирать

извилистый

путь

между

распростертыми

телами.

Недовольный

всепоглощающим запахом смерти, дерьма и гниющей плоти, его лошадь то и

дело отказывалась идти. Безжалостно, Арминий подстегивал ее. Не в силах

помочь павшим и уверенный из-за их местоположения, что никто из них не

был Мело, он сам не обращал на мертвых никакого внимания.

Громкое хрюканье привлекло внимание Арминия. Его живот снова

скрутило, когда он увидел сквозь деревья группу диких кабанов –

свиноматок, поросят и самцов – питающихся трупами. Он сплюнул, но не

попытался прогнать тварей – они вернутся только после его ухода. Его

решимость найти тело Мело укрепилась. Плоть его друга не разорвут зубами, не будет глазных яблок, проткнутых клювом. Никаких увечий от

мстительных легионеров. Не будет яиц, отложенных роем мух, не будет

заражения личинками. Никакого гниения до голых костей. Никакого, постепенного распада в прах под холодным небом.

Мело сгниет, его съедят черви, но это произойдет глубоко в земле, после того как будут сказаны соответствующие слова. Одетый в красивую

одежду, с оружием и доспехами лучшего качества, он отправится на тот свет, 202

как того заслуживает человек его храбрости и положения. «Мы будем пить за

тебя до глубокой ночи, пока звезды не померкнут на рассветном небе», —

подумал Арминий, когти горя рвали его. «Тебя никогда не забудут – брата, который у меня должен был быть».

Его лошадь снова дернулась. Выругавшись, Арминий поднял кнут

только для того, чтобы заметить, что они достигли края крепостного вала.

Сожалея о своем обращении, он похлопал лошадь по шее. Она фыркнула, все

еще обеспокоенная резней. Понимая, что их позиция раскрыта, Арминий

провел несколько минут, изучая равнину за ними. Убедившись, что никаких

признаков врага не видно, он сосредоточился на более близкой местности.

Первые сто шагов от основания вала были покрыты мертвыми

римлянами – столько же легионеров и вспомогательных войск, сколько

воинов было на вершине. После этого он с нарастающей кислинкой отметил, что они поредели. В двухстах шагах их действительно было немного, а еще

дальше – ни одного. Это было жестоким доказательством разницы в потерях

между сторонами.

Он подавил свой гнев. Мело нужно было найти, и как можно скорее.

Спешившись, Арминий передал поводья одному из своих товарищей и

приказал остальным сделать то же самое. — Мы рассредоточимся – две

шеренги, по десять шагов друг от друга. — указал он. — Половина из вас

идет туда, половина идет со мной.

За время пребывания Арминия в легионах он участвовал во многих

битвах, но резня, которую он устроил в лесу, была самым крупным

конфликтом, и до сих пор единственным, который он посетил впоследствии.

Хотя он привык к телам и к унижению смерти, это место было тяжелым для

него. В лесу девять из каждых десяти трупов были римлянами. Здесь было

наоборот. Ядовитая смесь гнева и печали набухла в его груди, мешая дышать

зловонным воздухом. Ты сделал это, кричала его совесть. Ты несешь

ответственность за эту резню. Этот склеп.

Арминий отказался позволить этой идее укорениться. Это случилось

бы в любом случае. Этим летом Германик в любом случае собирался

пересечь реку. «Даже если бы я был мертв, — подумал Арминий, — сукин

сын пришел бы отомстить племенам, каждое из которых было бы

уничтожено по частям. Если бы вожди послушались меня, сделали бы то, что

я им сказал с самого начала, мы могли бы победить здесь. Это не было бы в

таком масштабе, как семь лет назад: армия Германика была слишком велика.

Но мы могли бы убить достаточно, чтобы остановить их кампанию.

Окровавленные, избитые, они бы отступили к Ренусу, на каждом шагу

становясь добычей для местных племен.

203

Мысли Арминия закружились по более тесным кругам, предвидя

различные тактики или места, которые он мог бы выбрать для битвы. Ни

один из них не сработал бы, заключил он, если бы у него не было столько

воинов и тупоголовых вождей, которые их возглавляли. Все сводилось к

одной неудобоваримой истине. Избежать драки здесь было бы самым

мудрым решением. Остаток лета можно было потратить на уничтожение

групп римских разведчиков и небольших патрулей.

Однако при более консервативном подходе его союз раскололся бы на

составляющие его племена, решил Арминий. Горячий, мужественный, его

народ не мог позволить врагу безответно грабить свои земли. Сами по себе

они встретились бы с легионами лицом к лицу и проиграли. Так что

сражения предыдущих дней были необходимы. Если бы только его приказы

выполнялись, их результаты могли бы быть другими.

Поражение грозило серьезными личными последствиями для Арминия.

Вместо того, чтобы научить вождей повиновению или готовности слушать, кровавая баня, похоже, разрушила его рыхлую коалицию. Побежденные

люди быстро указывали на него пальцем, забывая, что они изначально

проигнорировали его приказы. «Дураки», — подумал Арминий. Они не

могут или не хотят видеть битву такой, какой она была: неспособны

повиноваться.

— Что ты сказал? — слева от него расхаживал Гервас.

Арминий понял, что говорил вслух. — Ничего, — пробормотал он.

Было любопытно, как Гервас, воин другого племени, искал его

общества. И все же это не так, размышлял Арминий, – юноша потерял

Герульфа, оказавшего на него основное влияние. Другие вожди узипетов

были храброй, но неорганизованной толпой. Ни один не выделялся, как

Малловенд из марсов. Или сам Арминий, возглавлявший племена. Было

естественно, что Герваса привлекало его лидерство, его харизма. Немного

воспитать парня, и он может вырасти в полезного помощника. Сердце

Арминия сжалось от чувства вины. Вот он был здесь, думая так, но даже дня

не прошло как умер Мело.

— Смотри!

Голова Арминия закружилась. Говорил воин, стоящий ближе всех к

краю крепостного вала. — Что такое? — спросил Арминий.

— Вон там. В дальнем конце равнины.

Арминий сосредоточил свой взгляд на далекой земле, откуда накануне

пришли проклятые легионы Германика. Предательские облака пыли

поднимались со стороны Висургиса. Арминий выругался. Это римские

войска. — Они пришли забрать своих мертвецов.

204

— Нам лучше уйти. — Это сказал один из его старейших воинов, бородатый типа с проседью, которого Арминий знал с детства. Несколько

мужчин выразили согласие. Гервас, отметил он, не был одним из них.

— Мы еще не нашли Мело, — сказал Арминий, глядя на него.

— Задержимся здесь, и единственное, что мы найдем, – это смерть, —

сказал старый воин, встретив взгляд Арминия своим жестким взглядом.

— Ты потерял свои яйца? Они более чем в полумиле отсюда, —

воскликнул Арминий. Он приложил ладонь ко рту, чтобы другая группа

могла слышать. — У нас еще есть время. Продолжайте искать!

Напуганные его яростью, воины повиновались, даже старый воин, хотя

он и ворчал себе под нос.

Вчера ты отвернулся, Донар, подумал Арминий. Это всего лишь

мелочь. Позвольте мне найти тело моего друга.

Примерно двадцать ударов сердца спустя он подумал, что его

услышана. Арминий наткнулся на труп, который сзади напоминал Мело.

Шатен, среднего телосложения. Под кольчугой была дорогая туника.

Плотные тканые штаны коричневого цвета. Нервничая, Арминий перевернул

тело. Мгновенно разочарование наполнило его. Несмотря на порез от меча на

лице, запекшуюся кровь повсюду, грязь во рту, это был не его друг.

«Покойся с миром», — подумал Арминий, позволяя телу снова упасть на

живот.

Он осмотрел еще трех мертвых воинов, затем пятерых. Восьмерых. Он

отказался смотреть на равнину и приближающихся римлян. «К черту их», —

подумал Арминий. «Пусть грязь придет. Я убью их всех». Он знал свои слова

как фантазию, но его горе породило безумное упрямство.

— Римляне увидели нас. Я не останусь и не умру ни за что. Вы со

мной? — спросил старый воин своих товарищей. Все, кроме Герваса, согласились.

Ярость Арминия вырвалась наружу. — Оставайтесь на месте! —

рявкнул он. — Я не разрешал тебе идти!

— Это с вашего позволения. — Старый воин сделал непристойный

жест. — В последний раз, когда я смотрел, ты был вождем херусков, а не

королем или римским центурионом; а я был свободным человеком, а не

рабом и не гребаным легионером. — Он быстрым шагом направился к

лошадям. Остальные последовали за ним. Вторая группа вскоре заметила это

и присоединилась к ним. То же самое сделал и воин, державший коней, крича

извиняющимся тоном, что он привязал лошадей Арминия и Герваса, чтобы

они не погнались за остальными.

— Тупые, с бычьей шеей, упрямые ублюдки, — закричал Арминий, вены на его шее вздулись. — Как всякий проклятый воин под солнцем, они

205

знают лучше. Что им следует делать, так это слушать и повиноваться! —

Охваченный яростью, он не заметил странного выражения, мелькнувшего на

лице Герваса. Бормоча себе под нос, Арминий возобновил поиски среди

мертвых.

— Мело не хотел бы этого – он не хотел бы, чтобы ты вот так расстался

со своей жизнью, — сказал Гервас.

— Что ты можешь знать? — огрызнулся Арминий, думая: «Не так

давно Мело был близок к тому, чтобы перерезать тебе горло и закопать твой

труп в лесу. — Давай, иди! Тебе незачем умирать.

— Я остаюсь

— Поступай как знаешь. — Пожимание плечами Арминия было

фаталистическим. По крайней мере, смерть была бы для него долгожданным

освобождением. Его армия была разбита, и тысячи его людей были убиты.

То, что осталось от его сил, развалится в ближайшие дни. Словно побитые

дворняги, воины прятались в свои поселения, надеясь, что римляне оставят

их в покое.

В течение предстоящей долгой темной зимы, уютно устроившись в

своих длинных домах и не имея ничего, кроме питья и болтовни, выжившие

будут размышлять и начнут обвинять друг друга. Арминий не мог себе

представить, чтобы вожди снова согласились следовать за ним, не после

этого. Трудно было представить, как даже его дядя Ингиомер снова поставит

своих воинов под командование Арминия, и когда следующей весной

легионы Германика переправятся через реку, а они наверняка это сделают, сопротивление будет сломлено. Гарантированно провалится.

Имея шанс увидеть свою жену и ребенка, Арминий имел бы основания

смотреть в будущее, но они были пленниками в далекой Италии: для него все

равно что мертвы. Быть убитым сейчас положит конец его страданиям.

Встретив Мело на дальней стороне, он нашел бы хорошую компанию во

время долгого ожидания Туснельды.

— Смотри!

Арминий повернулся и ахнул. Гервас стоял над окровавленным телом

Мело. Сердце Арминия сжалось, когда он увидел своего друга таким

восковым. Серый. Мертвый. — Ты нашел его, — глупо сказал он.

— Приведи лошадей, — сказал Гервас.

Арминий уставился на Мело, ошеломленный горем.

— Приведи лошадей. Сейчас!

Спотыкаясь, как пьяный, Арминий повиновался. Краем глаза он

увидел, как римские всадники остановились. Услышал крик офицера на

латыни — Стой! Это может быть ловушка.

206

Беспрепятственно Арминий подвел лошадей к Гервасу, и вместе они

навалили свинцовый труп Мело на холку одной из них. Оглядываясь назад, пока они уезжали, Арминий улыбнулся. Щит Донара защищал их. Почему

еще пятьдесят римских кавалеристов воздерживались от погони за двумя

утомленными германцами?

В конце концов, Мело будет похоронен подобающим образом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Лето, 16 г. н.э.

Глубоко в Германии

Глава XXXII

Было поздно. После очередного жаркого дня наступила спокойная

теплая ночь. Тысячи звезд усеивали огромное пространство неба. В лагере

легиона, где были расквартированы Тулл и его люди, царил мир. Часовые

расхаживали по крепостным валам, но большинство мужчин удалились. Не

Тулл. Беспокойный, с болью в укороченном пальце ноги, он встал на защиту

и остался наедине со своими мыслями. Глаза, настроенные на темноту, и

настороженные уши, он смотрел вдаль, задаваясь вопросом, хватит ли у

Арминия яиц, чтобы начать внезапную атаку. Однако ничто не нарушало

спокойствия. Все было так, как должно быть. Совы кричали из леса. Вода

стучала по камням в близлежащей реке. Подлесок шелестел, когда маленькие

ночные существа шли по своим делам.

Прошел почти месяц с тех пор, как легионы разгромили воинов

Арминия у массивного земляного вала – Вала Ангривариев, как называли ее

многие пленники. Многое произошло за это время, и как бы они ни желали

этого, подумал Тулл, его люди еще не вернулись домой. Они также не были

вне опасности. Более сотни миль отделяли их от реки Ренус и безопасности.

Союз Арминия был разорван, но это не означало, что все племена

преклонили колени перед Римом. Далеко не все.

— Храбрые, упрямые ублюдки, — пробормотал себе под нос Тулл. —

Люди должны сдаваться, когда понимают, что их побеждают.

— А ты бы стал? Или я? — Скрипящие звуки возвестили о том, что

Фенестела поднимается по ближайшей лестнице. — Мы будем сражаться до

победного конца.

207

— Да, мы бы так и сделали, — вздохнув сказал Тулл. Арминий и его

люди были ублюдочными убийцами, но их сопротивление можно было

понять. Римляне были захватчиками их земли, а не наоборот.

— Снова разговариваешь сам с собой? Полагаю, это старая привычка.

— Кого ты называешь «старым»? — парировал Тулл, но без

горячности.

Фенестела оперся предплечьями о грубо обтесанные бревна, образующие вершину укреплений. — Кажется, будто только вчера мы были в

этих краях с Друзом.

— Четверть века, а? Боги, как быстро все пролетело.

— Теперь посмотри на нас. Почти седобородые.

— Между нами двумя будет только один седобородый, и это не я!

— Ты никогда не понимал ее полезности, не так ли? — Фенестела

провел пальцами по проволочному кусту, украшавшему его подбородок. —

Тепло зимой, привлекательно для женщин круглый год. Это придает мне…

солидности.

— Ты полон дерьма, Фенестела, — сказал Тулл, хотя тоже смеялся.

Некоторое время они стояли в дружеском молчании, передавая взад и

вперед винный бурдюк Фенестелы.

Фенестела заговорила первой. — Ты здесь, потому что ты не смог

уснуть?

— Да.

— Думаешь об орле?

Тулл фыркнул. — Это так очевидно?

— Мне, да. — Глаза Фенестела заблестели, когда он повернулся к

Туллу. — Потому что я такой же.

Ни тому, ни другому не пришлось объяснять дальше. Арминий был

разбит, а его сторонники рассеяны по ветру. Некоторые племена продолжали

сопротивляться – сначала это были ангриварии, вернувшиеся из кампании с

Арминием, а теперь хатты и марсы подняли восстание, – но огромная армия

Германика заставила их одно за другим покориться. Для большинства солдат

этого было достаточно, но в душе каждого ветерана Семнадцатого и

Восемнадцатого легионов осталась гнойная рана. Их потерянные орлы так и

остались ненайденными. Время было на исходе: еще максимум полтора

месяца, и легионы вернуться в свои крепости, годовая кампания закончится.

«Да, они перейдут Ренус, чтобы весной возобновить боевые действия», —

подумал Тулл, но это ничего не гарантировало.

— Мы должны посмотреть правде в глаза: наш орел возможно никогда

не будет найден. Арминия никогда не поймают и не убьют. — Фенестела

плюнул на крепостной вал.

208

— Да, — пророкотал Тулл, который больше ни о чем не думал с

момента их победы у Вала Ангривариев. Важная, но крошечная часть

огромной машины, которой была армия Германика, он мало что мог делать, кроме своего долга, и молиться о наилучшем исходе.

— Что ты будешь делать, если это окажется правдой?

Тулл обнял Фенестелу за плечи. — Я буду благодарить богов за тебя и

всех нечестивцев из Восемнадцатого. Вы, несчастные, живы, когда так много

людей нет. Это многое значит. Очень многое.

— Мудрые слова. — Голос Фенестелы был более хриплым, чем

обычно.

Тулл высоко поднял мех. — За мертвых и живых. — Он выпил и

передал его Фенестеле.

— За живых и мертвых. — Фенестела сделала два больших глотка, потом еще один.

Тулл вдохнул и выдохнул. Вдох и выдох. За долгие, горькие годы, прошедшие после засады в лесу, что-либо меньшее, чем месть Арминию и

возвращение орла его старого легиона, казалось бы, немыслимым, предательством мертвых. Реальность заставляла Тулла быть прагматиком. Он

отдал все возможное для этой летней кампании. Германик справился хорошо

– лучше, чем любой римский полководец со времен его отца, – но не все

призы были завоеваны. «Так иногда бывает в жизни», — подумал Тулл.

Мужчине может не нравиться его судьба, но он с ней справляется. Принял ее.

Если бы он этого не сделал, горечь могла сожрать его изнутри, как личинки в

животе трупа. Тулл не хотел быть кислой старой винной губкой, из тех, что

сидят и жалуются в свой напиток, которых избегают другие люди.

— Я подумал, что, когда мы вернемся, я повышу Пизона до тессерария.

Что думаешь? — Тессерарий центурии погиб у Вала Ангривариев.

— Прекрасная идея. Последние год или два он был хорошим солдатом.

Временами глупым, но это скоро прекратится, если на него возложить

ответственность.

— Тогда решено, — сказал довольный Тулл. — Я мог бы также и тебя

порекомендовать на центуриона.

Неверие, а затем шок исказили черты Фенестелы. — Не смей, черт

возьми!

— Тебе это не нравится? — Тулл сделал свой тон максимально

невинным.

— Вы знаете, я бы отказался, командир. Слишком большая

ответственность. — Он выругался, когда Тулл начал хихикать. — Очень

смешно!

— Это всегда срабатывает, — сказал Тулл, вытирая слезы с глаз.

209

— Да пошли вы, командир.

Тулл сунул бурдюк Фенестеле. — Я иду спать. Ты?

После долгого рывка Фенестела опустил мех. — Да. С этим покончено.

На следующее утро Тулл был рад ясной голове. Как у примипила, у

него не было острой необходимости контролировать своих людей, охранявших главные ворота лагеря и часть оборонительных сооружений, но

долгие годы наблюдения за теми, кто находился под его командованием, означали, что он все равно это делал. Его присутствие означало, что около

полудня он стал свидетелем прибытия измученного, забрызганного грязью

гонца на утомленной лошади. Его сопровождал эскорт из тридцати

ауксилариев, одинаково уставших на вид. Тулл сбежал вниз по лестнице, встретив всадника, который погонял своего скакуна через ворота.

— Приветствую! — воскликнул Тулл.

Небрежно отсалютовав, посыльный проехал мимо. Он нахмурился, когда Тулл взял поводья. — У меня важные новости для легатов!

— Я примипил Пятого легиона, опарыш. — Улыбка Тулла была

ледяной. — Ты можешь звать меня господин!

— Прошу прощения, господин. Теперь, если вы не против, я могу

пройти?

Тулл почувствовал укол беспокойства. — Ничего страшного не

произошло, я надеюсь? Германик здоров? — Командующий сел на корабль с

одной группой армии несколько дней назад, планируя обойти южный край

Германского моря, прежде чем добраться до убежища у озера Флево.

— Был шторм, господин. Германик в безопасности, но многие корабли

флота затонули или были унесены в открытый океан. Сотни людей утонули.

Тулл снова поблагодарил богов за то, что его легион не был выбран для

возвращения домой на корабле. — Благодарение богам, что Германик

невредим. Где он сейчас?

— В землях хавков, но он идет сюда.

— И мы должны пойти и встретиться с ним.

— Не могу сказать, господин.

— Конечно, нет. Иди. — Тулл отступил.

Почтительно отсалютовав, гонец въехал в лагерь, его эскорт следовал

за ним по пятам.

Тулл посмотрел на Фенестелу, стоявшего на валу. — Ты все слышал?

— Да, командир. Какое облегчение, что Германик жив.

— Чертовски верно, — сказал Тулл. Последнее, что нужно было армии, это потерять такого харизматичного лидера.

— Приближается еще один посыльный, господин! — взревел Пизон.

210

— Что теперь? — спросил Тулл, снимая ногу с первой ступеньки

лестницы. Он вернулся на свою позицию. Этот гонец знал его и остановился, как только Тулл встал у него на пути.

— Господин!

— Откуда ты? — спросил Тулл.

— С юга, господин. Марси перегруппировались и атакуют наши

патрули. — Глаза гонца блуждали по направлению к центру лагеря и его

месту назначения, штабу.

— Иди, — сказал Тулл. — Туберону и другим легатам нужно узнать

твои новости. — Он смотрел, как посыльный и его эскорт уезжают, прежде

чем присоединиться к Фенестеле на валу. Они обменялись мрачными

взглядами.

— Мы не идем домой, — сказал Тулл.

Глава XXXIII

Арминию каждую ночь снился Мело, кровь и смерть. Мело, живой, смеющийся, а затем умирающий, когда неизвестный римлянин вонзал меч в

его шею. Каждый раз Арминий выкрикивал предупреждение и изо всех сил

пытался добраться до Мело до смертельного удара. Он всегда терпел неудачу

и просыпался весь в поту и всхлипывая. Отчаянно пытаясь не заснуть, чтобы

кошмар мог закончиться, Арминий снова и снова каким-то образом

погружался в сон, где ужас продолжался.

Кровь, которую он видел, покрыла не только Мело, но и тысячи трупов

на поле боя у Вала Ангривариев. Она капала с клювов кормящихся воронов.

Измазала морды диких свиней красным. Огромные запекшиеся лужи

заполняли колеи и углубления в пыльной земле. Кровь запеклась на руках и

теле самого Арминия. Если он касался щек, его пальцы краснели. Была ли

это его собственная кровь или кровь других, так и не было ясно, но он не мог

очиститься, как ни старался.

Иногда он видел Туснельду и их маленького сына, стоящих на

усыпанной телами земле. Его сердце болезненно сжималось, и он протягивал

руку, но они никогда не были достаточно близко, чтобы соприкоснуться; она

так и не услышала его приветственных криков. Больнее всего было то, что

Арминий так и не увидел лица своего сына. Его всегда скрывало тело

Туснельды или пеленки. Однажды он подошел так близко, что еще один шаг

заставил бы его коснуться щеки сына, заставить его повернуть голову –

только для того, чтобы часовой разбудил его о запоздалом посыльном. К

тому времени, когда Арминий вернулся в постель, желая возобновить свой

сон, небо уже побледнело, а лагерь ожил. Сон ускользнул от него, и Арминий

мог поклясться, что слышал смех Донара.

211

Герульф также фигурировал в его беспокойных ночных видениях. С

кислым лицом, ехидным голосом, он разглагольствовал об Арминии, обвиняя

его в претензиях на королевский сан, плохом руководстве и непомерном

высокомерии. — Ты мертв, — сказал Арминий, но Герульф рассмеялся ему в

лицо.

— Мело убит, но моя кровь и на твоих руках, Арминий, как и кровь

тысячи других. Нам не следовало тебя слушать.

— Если бы ты не последовал моему примеру, вся эта земля была бы

частью Римской империи, — кричал Арминий.

Герульф как будто не слышал.

Во время очередного повторения кошмара ярость Арминия вырвалась

наружу. Он бросился на Герульфа, настроенный на убийство. Герульф

рассмеялся и с легкостью уклонился от него. Как бы Арминий ни

преследовал, его добыча двигалась быстрее. Арминий проснулся, царапая

воздух. Один. Слабые мазки света отмечали швы палатки – близился рассвет.

Нечленораздельный крик ярости, горя и разочарования вырвался у Арминия, и он ударил кулаками по черепу, наслаждаясь болью, желая, чтобы она

положила конец его агонии.

Его взгляд упал на меч. «Закончи сейчас же», — подумал он. «Вонзи

лезвие глубоко, как это сделал Вар. Будет короткая агония, но потом все

пройдет. Вина и стыд исчезнут. Глупцы, окружающие меня, исчезнут».

Отчаяние переполняло его, Арминий наполовину вынул меч из ножен.

Тусклое серебро, покрытое бесчисленными ямками и царапинами, но

смертельно острое, оно быстро убьет его.

«Трус, сказал голос в его голове. Убей себя сейчас, и Донар увидит, что

ты никогда не войдешь в зал героев. Те, кто ложится после побоев, те, кто

выбирает легкий путь, не заслуживают того, чтобы сидеть с героями, павшими в бою, мужественными до конца. Делай это, если хочешь, слабак, но знай, что ты никогда не увидишь Мело на другой стороне или свою

семью, когда придет время их перехода».

Сжав челюсти, Арминий снова вонзил клинок в ножны. Положил его.

Его боль будет продолжаться, и он найдет способ жить с этим. Жизнь

должна быть тяжелой, сказал он себе. Жестокой. Иногда боги дают, но они

также и забирают. Иногда они потешаются над нами, но по большей части

улыбаются нашим выходкам, смеются над нашими неудачами и наблюдают, как мы влачим жалкое существование. Все, что мы можем сделать, это

продолжать жить. Продолжать пытаться, пока в теле есть силы.

Арминий откинул полог палатки. В освежающей предрассветной

прохладе лагерь был еще тих. Часть его прежнего размера – теперь остались

только его родственники-херуски – он все еще наполнял его гордостью. «Мы

212

еще не побеждены», — подумал он. «Мой народ считает меня лидером, даже

мой дядя Ингиомер. Мы продолжим борьбу с Римом, сделаем все возможное, чтобы остаться свободными».

Мгновенное разочарование ужалило Арминия. Хорошо иметь планы на

будущее, но в краткосрочной перспективе мало что можно было сделать. О

новой битве с римлянами этим летом не могло быть и речи. Покалеченные и

избитые в боях, его невредимые воины-херуски насчитывали немногим более

четырех тысяч человек. Еще полторы тысячи останутся в живых, но еще

больше никогда не вернутся домой. Другим племенам пришлось еще хуже –

больше половины ангривариев было уничтожено. Марсы Малловенда

потерял такое же количество воинов.

Трудно было понять, что сейчас вожди думают об Арминии. С

легионами Германика, преследующими племена, не могло быть и речи о том, чтобы зализывать их раны в одном лагере. «Побитая собака ищет свою

конуру», — подумал Арминий, но далеко не было уверенности в том, что

земли каждого племени могут обеспечить хоть какую-то защиту от огромной

вражеской армии. Информаторы среди римских вспомогательных войск –

некоторые из них все еще были, за что он был благодарен богам – сообщили, что большая часть войска Германика уже ушла, чтобы разобраться с хаттами.

Малловенд, один из немногих вождей, разыскавших Арминия перед

отъездом, тоже беспокоился об этом. — Это хорошо для тебя, Арминий. Ваш

народ живет далеко от Ренуса, а римляне никогда не задерживаются на таком

расстоянии от своих крепостей. Для марсов все по-другому. Как и для

узипетов, — добавил он, взглянув на Герваса, который недовольно кивнул в

знак согласия.

В сердце Арминия тлела искра надежды. Гервас поддержит его, когда

дело дойдет до повторного объединения племен. Он сказал об этом перед

отъездом. Узипеты были немногочисленны, это правда, и их сила

уменьшилась из-за борьбы с Римом, но главное – иметь союзников для

начала. «Если бы все было так просто», — подумал Арминий, потирая

усталые глаза. К концу лета некоторые из его недавних сторонников склонят

свои головы перед римским правлением. Такие договоренности, конечно, не

были высечены на камне: его собственные херуски были союзниками

империи до засады на легионы Вара семь лет назад. Тем не менее, было

вероятно, что племена, потерпевшие недавно сокрушительное поражение в

битве, не захотят присоединяться к новой кампании.

Арминий впитал всю горечь этого, и его свежеприобретенная

решимость пошатнулась. Неудивительно, что два лета нерешительных

столкновений и тяжелых потерь подорвали волю племен к борьбе. Он

беспокоился, что его личная харизма, столь полезная в прошлом, не сможет

213

снова завоевать вождей. «Мне нужна помощь», — подумал Арминий. Гервас

был согласен, но его молодость сыграет против него, когда он предстанет

перед мужчинами вдвое старше себя. Малловенд подойдет, если только он

снова примет лидерство Арминия.

Воспоминания о той ночи, когда он заключил свой союз, когда вожди

ловили каждое его слово и его имя звучало на стропилах, вертелись в голове

Арминия. Орел, сверкающий и властный, несмотря на свое пленение, привлекал внимание людей, мощное напоминание о судьбе легионов Вара.

Арминий рассмеялся над простотой этого. С орлом в его владении люди

обязательно прислушаются. Армия Германика вернула тот, который он

подарил бруктерам, но у марсов и хавков еще не было своего. Арминий

опасался входить в земли хавков: слишком многие из племени сражались за

Рим; они также отвергли его попытки склонить их на свою сторону. Однако

марсы ненавидели империю, а Малловенд по-прежнему хорошо относился к

нему.

«Все будет улажено», — с удовлетворением подумал Арминий. Он

убедит Малловенда отдать орла племени. Если вождь марсов не

прислушается к голосу разума, можно будет использовать другие методы.

Глава XXXIV

Легионы были теперь слишком далеко от побережья и судоходных рек, чтобы получать зерно, доставленное из фортов Ренуса, поэтому Пизон

находился в патруле, собирая припасы. С момента возвращения Германика и

его войск армия выросла до прежних размеров, что требовало огромного

количества еды ежедневно. Сильные отряды войск рассредоточились по

сельской местности по обе стороны от марширующей колонны, их задача

заключалась в обнаружении запасов зерна, домашнего скота и всего, что

стоило бы присвоить. Задача по большей части легла на плечи

вспомогательных когорт, но требуемый объем припасов также привел к тому, что пришлось задействовать обычных легионеров. Как примипил, Тулл был

бы освобожден от такой обязанности, как и его люди, но, по его мнению, пришло время сдуть паутину и подышать свежим воздухом. — Если бы я

знал, сколько гребаной бумажной волокиты будет, когда я принимал эту

должность, братья, я бы никогда не согласился, — признался он под громкий

смех.

Это было несколькими часами ранее. Примерно в восьми милях от

армейской колонны две центурии под началом Тулла прочесывали местность

с дюжиной запряженных мулами повозок. Приближался полдень, и все еще

поднимающаяся температура граничила с дискомфортом. В воздухе мерцала

знойная дымка, а пропекшаяся земля излучала собственное неприятное

214

тепло. Кожу Пизона пощипывало, особенно в местах, где соприкасались его

туника, шейный платок и пластинчатые доспехи. Он провел пальцем по

области, потянув за ткань здесь и там, где его плоть была защемлена. Он

привык к шерстяным вещам, но из-за условий их было трудно носить.

«Лучше, чтобы было пасмурно, холодно или даже шел дождь», — подумал

он, кисло взглянув на горящий шар солнца. Его мнение не ускользнуло от его

юмора. Если бы погода была плохой, вместо этого он бы жаловался на это.

Люди ворчали, чтобы скоротать время, чтобы сдержать чувство страха.

Доказательством этого было то, что Метилий бубнил о скудной добыче, которую они получили.

— Сколько ферм мы встретили – десять? — Метилий огляделся в

поисках ответа.

— Девять, — сказал Пизон.

— Десять, — возразил Дульций, ухмыляясь.

Метилий нахмурился. — Кого, черт возьми, это волнует? Повозки даже

на четверть не заполнены.

— Для дикарей мы как стая саранчи, — сказал Пизон. — Они не хотят

голодать этой зимой, поэтому все прячут.

— Тебе их не жалко? — усмехнулся человек в ряду позади.

— Кто был в Тевтобургском лесу, личинка – ты или я?

— Я не хотел никого оскорбить, — сказал солдат, немного робея перед

взглядом Пизона.

— Следи за тем, что говоришь. — Комментарий задел за живое. Если

бы на фермах и в длинных домах были воины, Пизон без сожаления убил бы

их, но единственные люди, которых они встретили сегодня, были старыми, хромыми или больными, и те немногие, кто не захотел покидать свои дома.

Не все были мертвы, но некоторых убили. Насадили на мечи и дротики.

Забили насмерть. Он даже видел, как седобородого старика отправили на тот

свет с помощью бревна. А что касается женщин, то отсутствие зубов и

сморщенные задницы не помешали им быть изнасилованными. Тулл и

Фенестела не мирились с таким поведением, но они не могли быть везде

одновременно.

— Голодать зимой или умереть сегодня на наших клинках – какая

разница? — спросил Метилий.

У Пизона не было ответа. Может быть, поэтому Тулл никого не

наказал. Возможно, быстрая смерть от клинка была лучше, чем медленная

голодная смерть в течение долгих темных месяцев. Это было то, с чем

пришлось столкнуться многим представителям племени, поскольку Германик

приказал сжигать еще неубранные пшеницу и ячмень, когда это возможно.

215

— Если мы не сможем взять их, то и дикарям ничего не достанется, — сказал

Тулл в начале патруля.

Будь они все прокляты, решил Пизон. Почему германцы не могли

просто преклонить колени, принять римское правление и прекратить войну?

Этот патруль, вся эта кампания не понадобилась бы. Неужели так сложно

платить налоги и называть императора богом? Миллионы людей по всей

империи делали это и жили в мире. Он думал, что в конце концов племена

будут учиться на горьком опыте. Все учились.

— Думаешь, марсы снова сразятся с нами? — спросил Метилий. После

серии нападений на римские патрули Германик вел более половины своей

армии на территорию племени. Пятый вместе с несколькими другими

легионами входил в состав этих сил.

— Они были бы дураками, если бы сделали это. Мы превзойдем их

численностью шесть – семь к одному? Грязь сдастся, как только мы туда

доберемся. — Это было искренним желанием Пизона и, как он подозревал, его товарищей по палатке. Летняя кампания была не такой длинной, но

жестокой. Они будут сражаться, если потребуется, но гораздо лучше, если

они вернуться в свои форты, не потеряв больше товарищей.

— Если они этого не сделают, ублюдки получат то, что им

причитается. — Ухмылка Метилия была неприятной.

— Пизон!

Крик Тулла вернул Пизона в настоящее. — Господин?

— Ферма, вон там. Тулл указывал влево от них. В четверти мили вдали, окруженный небольшими полями, виднелся одинокий длинный дом с

несколькими хозяйственными постройками. — Возьми двадцать человек и

повозку. Посмотрите, что можно найти. Потом следуйте за нами по следам.

Грудь Пизона надулась от гордости – публичное признание со стороны

Тулла было редкостью, и такие обязанности, как правило, ложились на

Фенестелу или кого-то из младших офицеров. — Да, господин! — Выйдя из

строя, Пизон позвал Метилия, Дульция и двух оставшихся товарищей по

палатке присоединиться к нему, а также некоторых мужчин из трех других

контуберниев. Пизон послал одного человека в конец патруля с указанием, чтобы фургон следовал за ними по узкой, изрытой колеями дороге, ведущей

к ферме. — Построиться, по четыре в ширину, пять в глубину, — проревел

он. — За мной. — Чувствуя себя более чем неловко из-за этой новой

ответственности, он отправился в путь.

Через дюжину шагов начались комментарии. — Послушай его, —

пробормотал Метилий. — Настоящий опцион!

— Центурион, ты имеешь в виду, — сказал Дульций.

216

— Мне показалось, что он говорил как трибун, — добавил другой

голос, посмеиваясь.

Пизон провел короткую дискуссию сам с собой. Он решил, что лучше

сразу погасить пламя, чем смотреть, как оно разрастается, не в последнюю

очередь потому, что Тулл наблюдал.

— Достаточно! — рявкнул Пизон. — Смотрите в оба и держите

пилумы наготове. В домах могут прятаться воины.

На пастбище, примыкающем к длинному дому, мычал одинокий

теленок, призывая мать, которая паслась поблизости.

— Послушайте: это их призыв к оружию, — заявил Метилий.

Послышались фырканья подавленного смеха.

Пизон в ярости повернулся. — Заткнись, Метилий!

Губы Метилия сжались, но он не ответил. Пизон окинул остальных

своих товарищей суровым взглядом. У некоторых были угрюмые и

обиженные лица, но они сохраняли спокойствие. Большинство избегали

смотреть ему в глаза, что было приятно. Голос Тулла эхом отозвался в голове

Пизона. Дисциплина. Все дело в дисциплине. Они это понимают.

Он изучал теленка и корову, недоумевая, почему такой ценный скот не

угнали в укрытие. В ответ на крик корова пошла к своему теленку. Она

сильно хромала, и, приглядевшись, он увидел, что ее левый коленный сустав

распух. Пизон решил, что корова слишком хромая, чтобы добраться до леса, а теленок остался, потому что ему все еще нужно материнское молоко, чтобы

выжить. Пизон крепче стиснул копье. — Кто-то остался присматривать за

этими тварями – смотрите в оба!

На этот раз умных комментариев не было. Разделив своих людей на три

группы, он послал две обыскать хозяйственные постройки, а сам повел

полдюжины к длинному дому. Меньше, чем у большинства, его

заплесневелая крыша, покосившаяся дверь и осыпающиеся стены

свидетельствовали о плохом обслуживании. Нервозность Пизона немного

уменьшилась – это была не ферма, управляемая многодетным отцом. Как бы

то ни было, единственные его обитатели были стары и медлительны, как

корова в поле.

Его германский был не очень хорош, но он мог объясниться. — Есть

кто-нибудь дома? — крикнул он, когда они были шагах в двадцати от двери.

— Выходите наружу! — Ответа не последовало, и Пизон подошел ближе.

Быстрый взгляд на другие группы не дал ему повода для беспокойства. В

десяти шагах от порога, и он повторил свою команду. — Наружу!

Что-то или кто-то зашевелился внутри, но дверной проем оставался

пустым.

217

Пизон провел языком по пересохшим губам. — Построиться в

шеренгу! Держать копья наготове. — Когда его люди подчинились, он

закричал: — Выходите! Если вы безоружны, вам нечего бояться.

Волочащиеся шаги заставили его поднять копье. С напряженными

лицами его товарищи сделали то же самое. Наполовину недоверчивый, наполовину облегченный смешок вырвался у Пизона, когда в поле зрения

появился сутулый седовласый старик. Одетый в потертую тунику и

узорчатые штаны, с тростью в руках, ему было около сорока лет от роду. Он

посмотрел на Пизона слезящимися глазами и прохрипел: — Убей меня, но

пощади моих внуков.

У Пизона снова скрутило живот. — Внуки – сколько? Где они?

— Трое. — Старик склонил голову. — Внутри.

— Скажи им, чтобы вышли! — рявкнул Пизон, недовольный

потенциальным риском войти во мрак длинного дома. — Сейчас же!

— Вы не убьете их?

— Мы здесь за едой и припасами, — сказал Пизон. — Никто не

пострадает. — Его пристальный взгляд встретился с глазами старика. — Но

если нам придется войти туда…

Старик испустили долгий вздох. — Я знаю. — Он повернул голову к

двери. — Выходите, мальчики, медленно. Вам нечего бояться.

Внутри снова послышался шум. Сердце Пизона колотилось, но он

улыбнулся, когда взлохмаченный мальчик лет семи вышел из дома, щурясь

от яркого солнца. Подбежав к деду, он с ужасом уставился на Пизона и его

товарищей.

Вторым появился более коренастый юноша. На несколько лет старше

первого ребенка, с грозно сжатыми челюстями, он стоял на пороге, сжимая в

руках старое копье.

— Положи это! — завопил старик.

— Брось копье! — сказал Пизон.

Мальчик не послушался. — Ты убил моего отца! — воскликнул он.

— Мы никого не убивали, — ответил Пизон, сохраняя веселый тон. —

Опусти копье и иди к своему деду.

— Такие как ты убили отца! Он был на Длинных мостах и так и не

вернулся домой. Будь вы все прокляты! — Крупные слезы покатились по

щекам мальчика, и он поднял копье.

— Стойте! — крикнул Пизон. Слишком поздно он услышал реакцию

своих товарищей. Слишком поздно он повернулся, чтобы приказать им

остановиться. Мимо пронеслись три дротика, повалив мальчика в грязь, словно кусок нанизанного на вертел мяса. — Вы чертовы идиоты! — Пизон

закричал. — Он не собирался бросать. Он был слишком напуган!

218

Когда протесты его товарищей усилились, послышался топот. Пизон

развернулся. В дверном проеме длинного дома промелькнуло размытое

движение. С перекошенным от горя и ярости лицом наружу выскочил

крепкий юноша. Он бросил взгляд на своего мертвого брата, затем поднял

копье в правой рукой и метнул.

Пизон все еще поднимал щит, когда копье попало ему в горло. Перед

глазами вспыхнули звезды, и ослепляющая агония поглотила его мозг. Он

упал. Он не почувствовал ударившей его в спину грязи, но над собой он

видел ярко-синюю чашу неба и бело-желтый диск солнца. Боги, это было

прекрасно. Дальнейшие мысли ускользнули от него, когда все потемнело. Он

попытался поднять руку, чтобы выдернуть копье, торчащее из его плоти, но

это стоило слишком больших усилий. — Пизон! Пизон! — он услышал

зовущий его голос, словно из длинного коридора.

Был ли это Метилий? Или Вителлий? Пизон не был уверен.

Он отпустил.

Глава XXXV

За последний месяц земля раскалилась, сделав каждую тропу и колею

твердой, как мрамор, так что Тулл услышал стук подбитых гвоздями калиг

задолго до того, как увидел бегущих солдат. Предполагая, что это был один

из патрулей, он повернулся. Не было ни криков тревоги, ни боевых кличей

противника. Он решил, что у одного из фургонов оторвало колесо.

Возможно, прибыл гонец из армейской колонны со свежими приказами.

Поэтому его охватило неприятное чувство, когда он узнал Метилия и

Дульция, с багровыми от напряжения лицами, несущихся сбоку от патруля.

— Стоять! — проревел Тулл на мужчин. Он направился в сторону пары. —

Что это такое? Что случилось?

Пара резко остановилась. Они обменялись мрачными взглядами.

Холодный страх скрутил живот Тулла. — Что, во имя Аида, происходит?

— Пизон, господин. — Лицо Метилия сморщилось.

— Это Пизон, господин, — сказал Дульций, тяжело дыша. — Он… —

Эмоции переполняли и его.

— Мертв, — проскрежетал Тулл. — Он мертв?

Они оба кивнули.

«Они сошли с ума, или я сплю», — подумал Тулл. Он до боли стиснул

челюсть. Метилий продолжал плакать. Дульций выглядел так, словно его

вот-вот вырвет. Тулл вытер лоб и сделал медленный глубокий вдох. —

Патруль, стой! Фургоны должны оставаться здесь. — крикнул он. — Идите

за мной, — приказал он двум солдатам. — Расскажите мне все.

219

Тулл участвовал в стольких битвах, что они, как правило, стирались из

его памяти, но простую, суровую сцену около длинного дома он запомнил на

всю оставшуюся жизнь. Ярко-голубое небо и жаркое солнце над головой.

Неподвижный, тяжелый воздух. Узкая, неровная дорога. Буки, окружающие

постройки фермы. Хромая корова, корящая довольного теленка. Его люди, стоящие вокруг, потрясенные, скорбящие. Тела Пизона, крепко сложенного

мальчика и рослого юноши, лежали бок о бок. Окровавленные копья

разбросаны по земле. Седовласый мужчина на коленях обнимает маленького

мальчика с взъерошенными волосами.

Сердце Тулла разрывалось, когда он стоял над Пизоном. «Еще один

человек из Восемнадцатого ушел, еще одно тело, которое никогда не будет

погребено вместе с его товарищами», — подумал он. Уныние захлестнуло

его. Никто не смог бы спасти Пизона, даже лучший хирург Рима. Зияющая

рана на его горле оборвала его жизнь за то время, которое потребовалось бы

человеку, чтобы сосчитать до двадцати.

С гранитным лицом Тулл посмотрел на оставшихся людей, когда

Метилий и Дульций подбежали к нему. — Нашли что-нибудь стоящее?

— Немного зерна, господин. Ветчину. Немного овощей. И корову с

теленком, конечно.

«Пизон умер ни за что», — подумал Тулл, но не выдал своего

смятения. — Проследите за погрузкой фургонов и как зарежут животных, а

затем сожгите все.

— Да, господин. Что нам делать с пленными? — послышался голос

Метилия.

Тулл пристально посмотрел на старика, который, как и его внук, плакал. Он был совершенно невозмутим. Как будто жалости, которую он

чувствовал к местным фермерам в предыдущие дни, никогда не

существовало. Во рту был привкус пепла.

— Распните их. — Бессердечно, он повторил приказ по-германски.

Старик вскрикнул, и, еще больше расстроившись, его внук заплакал.

Дульций не мог скрыть своего шока. — Даже мальчика, господин?

— Ты слышал! — завопил Тулл, брызжа слюной. — Эти два ублюдка

ничем не отличаются от той мерзости, что убила Пизона. Они бы сделали то

же самое, будь у них хоть полшанса. Распните их обоих – сначала мальчика, чтобы его педераст-дедушка мог смотреть. Сделайте это сейчас же!

220

Глава XXXVI

Последняя часть путешествия Арминия было худшим. Привыкший

ускользать от римских войск, он и его сотня воинов должны были

использовать все свое мастерство, чтобы избежать обнаружения на

последних пяти милях до поселения Малловенда. Местность кишела

врагами. Ауксиларии, как пехота, так и кавалерия, рассредоточились

повсюду в поисках враждебных германцев. Легионеры рыскали по

территории в поисках еды и скота, уничтожая фермы на своем пути, и были

более чем способны справиться с небольшим отрядом Арминия. В конце

концов, он разделил своих людей и договорился встретиться в лесу недалеко

от поселения Малловенда. Скрытые от посторонних глаз, они проводили

часы до сумерек, размышляя, точа свои клинки и отгоняя кусачих мух.

Полный ярости из-за потребности в секретности – это была земля

племен, а не империи! – Арминий выступил с Осбертом и десятком воинов.

Поселение марсов казалось заброшенным или почти заброшенным, но

Арминий не хотел рисковать всем своим войском. Римляне могли устроить

ловушку.

Его опасения вскоре развеялись. Легионеров не было видно. Только у

горстки длинных домов с крыш поднимались спирали дыма. Не носились

ватаги болтающих детей, не путаясь под ногами взрослых. Вместо обычной

какофонии вызывающего лая местных собак воцарилась тишина. Не

слонялись без дела юноши, не сидели стайки седобородых стариков, предаваясь воспоминаниям о былом.

Арминий и его спутники оказались в глубине поселения, прежде чем

кто-либо заметил их, не говоря уже о том, чтобы усомниться в их

присутствии.

— Стойте! — Сверкнула кольчуга, когда высокий воин появился из-под карниза длинного дома. Он поднял копье. — Назови свое имя и дело, по

которому пришел.

Один часовой? Первой мыслью Арминия было то, что влияние

Малловенда пошатнулось, а второй мыслью, что нехватка сил может

оказаться полезной, если лидер марсов откажется сотрудничать. — Я

Арминий из херусков, — сказал он сердечным тоном, — пришел

посоветоваться с вашим вождем.

Часовой подошел ближе, глядя на Арминия. Он ухмыльнулся. — Это

ты.

— Как я и сказал. — Тон Арминия был сухим. — Малловенд здесь?

— Да. Входи внутрь. Я объявлю вас.

221

Взяв только Осберта, Арминий последовал за воином. Аромат

жарящегося мяса ударил ему в ноздри, когда он переступил порог, и у него

скрутило живот. Прошли дни с тех пор, как он ел что-то большее, чем

черствый хлеб и сыр. Запах был всем, что осталось от радушной обстановки, которая приветствовала его в последний визит. Длинный дом был почти пуст

– с полдюжины воинов бездельничали на мехах, переговариваясь тихим

голосом. Скучающий раб присматривал за жарящейся на огне говядиной.

Несколько женщин готовили еду на кухне. Малловенд сидел в одиночестве

за столом, где вожди обсуждали, что делать, склонив голову над кубком.

Арминий пересек зал бесшумными шагами. — Малловенд.

Вождь марсов дернулся; его лицо скривилось от удивления. —

Арминий?

— Вот и я. — В глазах Малловенда было удовольствие, подумал

Арминий, и еще что-то. Осторожность – или что-то большее?

— Это неожиданное удовольствие. Добро пожаловать! Малловенд

встал, чтобы заключить Арминия в медвежьи объятия. То же самое он сделал

с Осбертом. — Проходите. Садитесь! — Малловенд щелкнул пальцами. —

Принесите чаши и еще пива. — Арминию он сказал: — Ты ведь не один? У

тебя есть люди снаружи?

— Немного, да.

— Было бы слишком много надеяться, что ты привел все свои силы. —

Малловенд махнул рукой, когда Арминий начал говорить. — Нет нужды

объяснять. Даже если бы мы решили сражаться с римлянами, ты бы

пожертвовал жизнями своих воинов, лишь бы они присоединились к нам.