Оружием лжи и диверсий

Тетрадь, найденная в Бейруте

Ливан, 1977 год

Сменяются кадры кинохроники. Вот израильские танки ползут по улицам Бейрута… Груды развалин на месте некогда фешенебельных отелей ливанской столицы… Флаг с шестиконечной звездой, установленный над фермой моста через Литани… И все это — Ливан лета 1982 года…

А я вспоминаю Бейрут 1977-го. И ту тетрадь, содержание которой раскрыло мне тогда одну из человеческих судеб. Непростых судеб…

…Срок моей командировки в Ливан подходил к концу. Время было осеннее, ненастье вынуждало последние часы до отъезда в аэропорт сидеть в бейрутской гостинице. Да и вообще на улицах было совсем не безопасно: взрывы бомб, автоматные очереди нарушали тишину города и днем, и ночью. Это израильская военщина устраивала провокации руками своей послушной агентуры…

Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Услышал в ней:

— С вами говорит владелец книжного магазина, что на Хамре. Вы интересовались книгой о зверствах израильских оккупантов… Да, она только что поступила… Спешите, или же потеряете шанс приобрести это редкое издание. Тираж совсем маленький.

Взглянув на часы, я тут же прошел к лифту. Решил: успею обернуться, если, конечно, удастся схватить такси.

Гостиница окнами одной из своих стен смотрела на пенящееся Средиземное море, фасадом же была обращена к захламленному пустырю, через который тянулись разноцветные телефонные кабели подразделений ООН по поддержанию порядка. Стараясь не зацепиться за них, я, пригнувшись, побежал к дороге, идущей вдоль приморской набережной. Где-то стреляли. Редкие машины на огромной скорости проносились мимо не останавливаясь.

До шоссе оставалось еще метров сто. Шаг, еще шаг… И вдруг я наступаю в едва подсохшую лужицу, нескладно падаю на колени. Вот уж чертовщина так чертовщина! Поднимаюсь, стараюсь счистить с брюк налипшую глину и тут-то замечаю, что стою одной ногой на толстой тетради в темно-лиловом пластиковом переплете с металлической, на старинный манер, застежкой. Сейчас даже и не могу себе объяснить, для чего я решил поднять ее. Наскоро обтерев находку носовым платком, продолжал короткими перебежками приближаться к цели. Машины все так же лихо пролетали по направлению к центру города, не обращая никакого внимания на мои отчаянные жесты.

Я снова взглянул на часы и понял, что время мое истекло. Возвратился в отель, расплатился у конторки за номер, забрал пожитки и двинулся в аэропорт.

В самолете тетрадь оказалась у меня под рукой, и я стал перелистывать ее странички.

Владелец тетради не оставил о себе никаких данных. Лишь бисерным почерком на английском языке на полях была сделана одна-единственная приписка: «Джо, посылаю тебе с надежной оказией этот текст — расшифрованную мной 24 июня 1977 года магнитофонную запись одного рассказа. Судя по всему, я в выборе не ошиблась, собеседник — дока. Возраст не стал помехой. Память ясная… Когда получишь текст, сообщи. Адрес прежний. Люблю».

И больше ничего.

Оказия оказалась, увы, ненадежной… А может быть, вокруг этой тетради разгорелись более сильные и жестокие страсти: с погоней, засадами, стрельбой… Кто знает? Возможно, во всем этом замешан даже тот, чей рассказ-интервью записан на пленку. Если так, то его — это мне доподлинно известно из первых строк исповеди — звали Мартин Мюррей. Он так и начал наговаривать на магнитофонную ленту: «Меня зовут Мартин Мюррей. Мой отец — инженер-путеец, звали его Кан Мюррей. Он жил в России, где сочетался в браке с помещичьей дочкой Елизаветой Ухторской, а после революции решил обосноваться в Китае. Моя родина — город Харбин. Я был единственным ребенком в семье, если не считать приемного китайчонка — сироту Мына, который работал в переводческом бюро отца боем — мальчиком на побегушках. Его родители погибли от рук японцев.

Переломным в моей жизни стал 1942 год — тяжелейшее время во всей истории войны русских с фашистами. Помнится, газеты пестрели сводками с фронтов, мы их внимательно читали, а по вечерам горячо обсуждали с соседями. К этому моменту я уже успел окончить местную мореходку и собирался перебраться к своему деду в Лондон для продолжения учебы. Родственников по линии матери в Советском Союзе никого не осталось. Они жили недалеко от границы и погибли в первые дни войны.

Однажды отец — это было в ноябре — пришел домой возбужденный, радостный и, потрясая газетой, крикнул: «Немцы разгромлены под Сталинградом!»

Ровно через полтора месяца после этого дня я уже прогуливался по улицам Лондона. Специалисты моего профиля со знанием русского, английского, французского и китайского языков были буквально нарасхват. О продолжении учебы мог мечтать только утопист или паж, обласканный дамами при королевском дворце. Поэтому я поступил на флот. Мне придали благопристойный вид, нарядив в униформу, и вручили предписание. По тем временам посудина, на которой мне предстояло служить, походила на пиратский корабль, прошедший через тысячу и одно испытание. Мне даже подумалось, что когда я ступлю на его палубу, то непременно повстречаюсь с хрестоматийной героиней пиратских походов английских морских разбойников — Мэри Рид. По, к сожалению, повстречался я с лицом более прозаическим — злющим старпомом…

Нелады со старпомом начались из-за сущего пустяка. Матрос, приводивший в порядок облупившийся борт этого горе-«линкора», оставил на палубе банку с краской. Вечером, возвращаясь с вахты в непроглядной темноте, я случайно поддал ее ногой. Она покатилась по палубе, оставляя за собой липкий и пахучий след. Именно в эту минуту из-за лебедки выкатился старпом. Он сделал шаг, другой — и поскользнулся…

Я был готов оплатить стоимость чистки его новенькой форменки, но он проявил крайнюю степень раздражения и с каждым последующим днем отыскивал поводы, дающие ему право придираться ко мне.

Атмосфера сгущалась и наконец стала невыносимой. Я подал рапорт с просьбой перевести меня на другой корабль. Однако начальство с выводами не спешило. Чтобы дальше не разжигать страсти и как-то локализовать конфликтную ситуацию, мне разрешили сойти на берег и поселиться в отеле.

Однажды, вернувшись довольно поздно в свой номер, обнаружил на столике записку. Всего несколько слов: «Все улажено, можете возвращаться на свое судно…» Подпись: «Покровитель».

Портье за конторкой вестибюля гостиницы заверил, что никому, кроме меня, ключей от номера не давал. Стало быть, человек либо воспользовался ключами горничной, либо имел что-то похожее на воровскую отмычку.

Но ломать голову долго не пришлось. На другой день, когда я направился к ближайшему киоску за утренней газетой, а потом, решив присмотреть для себя галстук, заглянул в универсальный магазин, меня неожиданно и достаточно грубо кто-то окликнул:

— Сэр! Простите, сэр, но вы не заплатили за перчатки?!

— Какие перчатки?

Нет, сэр, проверьте свой правый карман…

Дальнейший разговор был продолжен уже в полицейском участке, где был составлен протокол с моими подробнейшими анкетными данными и сняты отпечатки пальцев.

Ёопросы сыпались один за другим. Я злился, но отвечал, стихнув зубы.

— С какой целью вы вчера фотографировали порт? Для чего вам понадобились снимки стриптизных заведений?

— Это заведомая ложь. Могу подарить фотопленку. Мне удалось за день всего лишь дважды щелкнуть затвором. Если удачно выбрал экспозицию, то на ней увидите пейзаж с заходом солнца на море и безрукого газетчика с номером «Гардиан» в зубах. Все!

— А для чего вы приобрели в киоске журнал «Советский Союз»?

— Я уже вам сказал, что моя мать — русская женщина. Разве этого недостаточно?

Потом они решили учинить мне личный досмотр. Заставили раздеться.

— Вы знакомы с кем-либо из русских моряков? Состоите ли в переписке?

— Я ходил много раз в советские порты. Знаю столько русских офицеров, что ни ваших, ни моих пальцев на руках не хватит…

— А вы еще и остряк! — Они рассмеялись нагло, вызывающе глядя мне в глаза. — Вы хотите вернуться на свой корабль?

— Кто же из вас тот самый загадочный «покровитель», оставивший свою «визитную карточку» в моем номере отеля?

— Если угодно — коллективный псевдоним.

— Что же все-таки вам от меня нужно?

— Мы считали вас коммунистом… То есть сочувствующим коммунистам… А?

— И не изменили своего мнения по сей миг?

— Исключительно в ваших силах развеять ваши грустные сомнения, сэр.

— Что же такое я должен отмочить?

— Ничего из ряда вон выходящего. Вы впредь будете при малейшей возможности встречаться с русскими моряками… А нас интересуют их базы, количество боевых кораблей, фарватеры, штабы и прочее… Ведь у вас неплохой русский язык…

— Но мы же с ними союзники! — взорвался я.

— ??? — На меня смотрели пустые, как разбитые автомобильные фары, глаза.

Неожиданное предложение, сделанное мне провокационным способом, — стать агентом СИС удручило и расстроило меня. Я ничего не имел против существования Советского Союза. Наоборот, где-то в глубине души питал невысказанную любовь к героизму русских, их стойкости в борьбе с фашистами. Да, мы еще были союзниками…

Значительно позже, когда прошли уже многие годы после второй мировой войны, мне приходилось не раз читать в газетах о том, как английские ищейки в штатском с помощью тех же перчаток или галстуков, воровски подсунутых у прилавка в карман, пытались шантажировать русских туристов, журналистов или ученых. Отработанный за долгий срок существования СИС прием…

Но тогда я больше всего боялся потерять репутацию. Да и обстановка на корабле складывалась не в мою пользу. Надо было решать. И я сделал шаг назад, подняв руки…

В специальной школе, куда меня направили после нудных казенных формальностей, начались занятия. Лекции нам читали люди, одни из которых проходили курс шпионских наук в песках Аравийской пустыни, другие — в Индии. Мы не знали ни их настоящих имен, ни званий: «Да, сэр», «Нет, сэр», «Будет выполнено, сэр» — и все. Для взаимного общения в примитивной форме этого джентльменского набора звуков нам вполне хватало.

Лекции не содержали глубоких эмоций и «перепадов». Поэтому каждый живой пример, приводившийся в них, запоминался особенно отчетливо. Врезался в память, например, такой. В самом начале 30-х годов, в период бешеных антисоветских кампаний, британская воскресная газета «Санди кроникл» разразилась комментарием с резкими выпадами по адресу СССР. Как, дескать, Москва посмела контрабандным путем провезти через территорию Британской империи «русские спички в гробах иностранного происхождения»? Газета призывала правительство принять самые решительные меры против недопустимого «святотатства».

Информацию «Санди кроникл» перепечатали другие газеты. Снежный ком, посланный умелой рукой спецслужб, нарастал, создавая помехи на пути деятельности АРКОСа, как тогда сокращенно называлось Всероссийское кооперативное общество — центральный орган советской торговли в Великобритании.

Русские категорически отрицали свое причастие к злополучным спичкам, доказывая, что ни в дореволюционной России, ни теперь не выпускались спичечные этикетки с изображением сердца, пронзенного стрелой. Скандал докатился до парламента. И вдрут — осечка. Директору АРКОСа удалось доказать, что партия спичек поступила в Англию, во-первых, из Индии, а во-вторых, не в гробах, а в самой примитивной фанерной упаковке.

Лектор закончил свое повествование торжественным вопросом: «Ну а если бы у них не оказалось алиби?! Лондон немедленно разорвал бы торговлю с Россией. К чему мы тогда и стремились».

Далее последовал перечень враждебных актов Англии по отношению к Советской России: руководящее участие Англии вместе с Францией в интервенции 1918–1920 годов, ультиматум Керзона в 1923 году, налет на АРКОС и разрыв советско-английских дипломатических отношений в 1927 году и, наконец, шпионские акции, раскрытые русскими в марте 1933 года.

В то время Советское правительство, как известно, заключило с рядом иностранных фирм договоры о технической помощи. Среди них был и английский концерн «Метрополитен-Виккерс». Инженеры концерна работали на разных стройках СССР. 12 марта шестеро из них были пойманы с поличным и арестованы за шпионаж и вредительство.

Лондонских шефов секретных служб объяла паника: агенты пойманы с поличным! Как выпутываться из столь щекотливого положения?

Памятуя, что наступление — лучший вид обороны, по указанию центра в атаку перешел посол Великобритании в СССР Эсмонт Овий. Он вообще отличался крайней недоброжелательностью к Советскому Союзу и ждал любого повода для демарша, чтобы приблизить «окончательный крах всей советской системы».

Овий неистовствовал, предупреждал, грозил. 20 марта были демонстративно прерваны англо-советские торговые переговоры. Лондон даже предупреждал, что пойдет еще дальше. Однако суд над шпионами в Москве состоялся: трое «инженеров» были высланы за пределы Советского Союза, двоих приговорили к тюремному заключению и лишь одного признали невиновным…

Английская шпионская служба получила очередной щелчок по носу.

…Ну а для того, чтобы уж не все выглядело столь мрачно, нас на лекциях веселили и разными байками вроде похождений королевского министра иностранных дел сэра Френсиса Уолсингэма при дворе Елизаветы I. По утверждению наших лекторов, Уолсингэм поднял авторитет английской службы шпионажа на недосягаемую высоту.

Чем же прославился этот сэр, чье имя занесено даже в Британскую энциклопедию? Прежде всего, он, оказывается, привлек к службе «особого назначения» лучших выпускников Оксфорда и Кэмбриджа. Они принадлежали к элите британского общества, имели, как правило, прочные связи с влиятельными лицами.

Уолсингэм, говорят, на своем фамильном гербе умудрился начертать такую фразу: «Наука стоит денег». И чтобы оправдать ее, занялся разработкой шифров и кодов, столь необходимых для секретной связи. Исследователь Г. Маттингли в книге «Возрождение дипломатии» писал: «Ни одно правительство в Западной Европе, даже самые скрытные венецианские правители, не располагали столь превосходной системой шпионажа и контршпионажа, как Англия. Мышь не могла выскользнуть из спальни какого-нибудь посла, не будучи замечена кем-либо из соглядатаев сэра Уолсингэма».

Перебирая сейчас тетради с записями лекций тех лет — они уже не несут на себе никакой печати секретности, — я нахожу характеристики, данные министру-шпиону другими авторами. Бернард Ньюмэн, который сам являлся тайным агентом, писал: «Пользуясь методами Уолсингэма, я внедрил в публичные дома своих женщин. Это давало весьма полезные результаты. Когда, например, мне стало известно, что одна из проституток собирала информацию среди приятельниц и передавала ее противнику, я, не задумываясь, сам перевербовал эту женщину. После этого она стала с такой же легкостью снабжать своих прежних благодетелей дезинформацией, причем за ту же оплату».

Как-то мне попалась книга бригадного генерала М. МакКлоски «Разведывательное сообщество США». В ней автор тоже отводит достаточно много места «подвигам» Уолсингэма. Этот министр-шпион, оказывается, сумел так ловко подготовить мнимый заговор против королевы Елизаветы, что отправил на эшафот королеву Шотландии Марию Стюарт. Или, например, добился внедрения шпионов-двойников в окружение адмирала испанского флота и благодаря этому успешно отразил нападение армады Филиппа II Испанского. По мнению историков, гибель «непобедимого флота» в 1588 году окончательно утвердила господство Британии на морских дорогах…

Люди, помешанные на разведке, глашатаи шпиономании на Британских островах привыкли при каждом случае повторять поговорку: «Шпионаж настолько грязное дело, что им может заниматься исключительно джентльмен». Британская многотомная энциклопедия, правда, довольно четко определяет понятие «шпионаж». Это есть «практика межгосударственных отношений, которая может быть определена как попытка заполучить тайно или под ложными предлогами данные о каком-то правительстве для передачи другому правительству… В политическом шпионаже шпион часто выступает в роли, агента-провокатора».

Сии премудрости мы постигали быстро. Однако первая операция, к которой я имел непосредственное отношение уже как офицер разведки, не имела ничего общего с задачами, которые поставили передо мной в то памятное утро шантажисты-вербовщики из СИС…

Но давайте все по порядку. После окончания школы меня почему-то направили в подразделение дешифровки ВВС. Фашисты все еще вели в России наступление, разрушая советские города, расстреливая мирных жителей. Мы читали сводки, слушали радио и задавались вопросом: выдержит ли все же российский щит меч третьего рейха? Ведь Сталинград — это еще не конец войне…

Одним из моих непосредственных начальников был некий Смит, работавший во время первой мировой войны в так называемой «Комнате № 40» — подразделении разведки, занимавшемся расшифровкой радиограмм противника под общим контролем министерства иностранных дел. Возглавлял тогда эту самую таинственную «Комнату № 40» Альфред Юинга, известный как непревзойденный специалист по созданию и раскрытию кодов противника. Эта служба действовала настолько успешно, что адмиралтейство знало почти о всех перемещениях немецкого флота. Сотрудники Юинга расшифровали также ряд важных политических посланий, в том числе знаменитую телеграмму министра иностранных дел кайзеровского правительства Циммермана немецкому послу в Вашингтоне графу Бернсторфу. По мнению специалистов, этот документ сыграл определенную роль в ходе обсуждения в конгрессе США вопроса о вступлении США в войну против кайзеровской Германии. Хотя вполне понятно, что решение об объявлении боевых действий прежде всего было принято Соединенными Штатами в силу их собственных захватнических интересов.

Смит рассказывал мне много любопытного о деятельности «Комнаты № 40». О той далекой поре, когда еще не существовало воздушной разведки и нельзя было проверить даже сведения о концентрации вражеских войск или судов.

Иной обстановка была теперь. 15 мая 1942 года пилот истребителя королевских ВВС получил задание провести аэрофоторазведку немецкой военно-морской базы Пенемюнде, дислоцированной на острове Уездом. Приказ был выполнен, пленка проявлена. Дело было за дешифровщиками. Они покрутили-повертели отпечатки и пришли к выводу: на острове ведутся какие-то строительные работы. Не более того…

Это заблуждение, а может быть и непростительная халатность, английских специалистов дорого обошлось Англии. Расплачиваться пришлось тысячами жизней. Ибо остров Уездом гитлеровцы превратили в секретный ракетный полигон, где создавались самолеты-снаряды Фау-1 и разрабатывалась новая схема Фау-2.

Прошло по меньшей мере 15 месяцев, прежде чем разведка британских ВВС смогла получить снимки острова-базы, подтвердившие агентурные данные американской разведки. В ночь на 18 августа 1943 года английские ВВС обманным маневром отвлекли от района острова Уездом основные силы немцев, и тяжелые бомбардировщики обрушили свой груз на Пенемюнде…

Однако, как стало позже известно, фашисты не прекращали свои работы по созданию нового оружия. Гитлер приказал построить новый ракетный центр в Польше, неподалеку от Близны. Этот полигон был захвачен в августе 1944 года советскими войсками.

Прямого отношения к дешифровке аэрофотосъемки базы в Пенемюнде я не имел, однако присутствовал при разборе и оценке разведданных. На меня вся эта процедура произвела удручающее впечатление. Теперь, мысленно возвращаясь к тем дням, начинаю переоценивать виденное и слышанное, запавшее в душу и терзающее меня до сих пор.

И вот к какому выводу прихожу: двуличие и лицедейство британских политиков стало их плотью и кровью. Шпионаж и дипломатическая деятельность, проповеди благочестия и отвратительный цинизм рыцарей тайной войны — все это было в прошлом, все осталось и теперь. Но каков прогресс! Преданы забвению средневековые приемы, стиль заговоров приобрел новые оттенки, интриги стали изощреннее, а политические убийства преподносятся органами буржуазной информации как неотвратимая кара всевышнего. И это словоблудие «мастеров» пера, которые, не ведая стыда, продают совесть за те же фунты и доллары, выглядит особенно мерзко. Так, например, рассказывая о Черчилле, который в годы второй мировой войны, дескать, был рьяным сторонником идеи борьбы с фашистами при помощи подпольных сил и ратовал за внедрение своей агентуры в движение Сопротивления, они замалчивают главное: Черчилль призывал к этому ради своих тайных целей. Он и в этом искал возможность уйти от остро стоящей проблемы открытия второго фронта.

В Англии много традиций. Человек, выросший на Британских островах, впитывает их с молоком матери. Меня воспитывала русская женщина. Но если я хотел жить и работать в этой чопорной среде, я должен был хотя бы внешне блюсти ее традиции.

Было непостижимо, каким образом в Англии могут «традиционно» уживаться шпионаж и дипломатия? И когда эти мысли я высказывал вслух, друзья подтрунивали: еще Френсис Уолсингэм, о котором я упоминал раньше, утверждал, что среди прочих основных обязанностей дипломата — первейшая забота о шпионаже. И это не просто утверждение частного лица, оно выражает суть государственной политики туманного Альбиона. Само государственное устройство Великобритании способствует развитию системы «плаща и кинжала».

В Англии премьер-министр и кабинет министров наделены полной властью осуществлять внешнюю политику, не считаясь с парламентом, хотя правительству приходится думать о том, чтобы не потерять доверие парламента и получать от него необходимые финансовые подкрепления. Именно парламент утверждает ассигнования для осуществления акций на внешнеполитической арене. Зато исполнительная власть обладает правом назначать чиновников дипломатической службы, заключать договоры, а также может отказывать парламенту в предоставлении информации по мотивам «защиты государственных интересов».

Это право неизменно использовалось применительно к «Сикрет иытеллиджеис сервис». Когда в парламенте возникали вопросы о секретных операциях, министры безапелляционно утверждали, что «ответ на данный вопрос повредит интересам страны». Именно такая система и привела к драматическому обороту дел в 1956 году, когда английский «человек-лягушка» капитан 3 ранга в отставке Лайонел Крэбб погиб, тайно исследуя корпус советского крейсера, прибывшего в Англию с визитом доброй воли. Крэбб имел самое прямое отношение к министерству иностранных дел Англии. Сопровождавшие шпиона сотрудники СИС в гостинице Портсмута, где он снимал номер, оставили на своего приятеля, по свидетельству газеты «Дейли экспресс», такие данные: «Прикомандирован к МИД Великобритании».

История с Крэббом приобрела драматическую окраску еще и потому, что вызвала в парламенте беспрецедентные дебаты. В те дни мне пришлось мотаться между Портсмутом и Лондоном, улаживая разные мелкие дела, связанные с гибелью водолаза, что позволяло особенно остро ощущать грозовую атмосферу тех дней.

Лидер оппозиции Хью Гэйтскелл заявил тогда в палате общин, что правительство имеет законное право скрывать от парламента информацию лишь в четырех случаях: 1) когда секретные операции «в конечном счете находятся под эффективным контролем министров»; 2) когда такие операции «остаются тайными»; 3) когда они «не создают для нас трудностей в сфере международных отношений»; 4) когда существует уверенность, что «секретные службы действуют квалифицированно и на законных основаниях».

Ну а теперь несколько слов о системе «Ди-предупреждений».

В нынешнем виде она действует с послевоенного 1945 года, но существует с 1912-го. Суть ее в том, что она обеспечивает спецслужбам необходимое давление на прессу, в нужный момент затыкает ей рот. Конфиденциальное письмо, посылаемое редакторам средств массовой информации, предупреждает, что определенная информация, которой угрожает опасность разглашения, должна сохраняться в тайне. Несмотря на то что письма, содержащие «Ди-предупреждения», сами считаются секретными, ряд таких документов, касающихся разведки, проскочил в «Спектейторе». Одно из них, например, содержало требование не упоминать в прессе «о тайных разведывательных и контрразведывательных методах и действиях в пределах Англии или за границей». Другое послание, которое стало, как и предыдущее, постояп-но действующим указанием, предписывало прессе не упоминать о «шифровальной работе, проводимой правительственными органами связи, разных методах перехвата связи иностранных государств в разведывательных целях, а также о том, что в определенных случаях в интересах нации спецслужбы должны осуществлять подобный перехват связи».

Публикация в прессе этих документов была делом беспрецедентным и расследовалась комиссией Тайного совета. Скандал был грандиозный. Ведь, по существу, эти письма раскрывали еще одну грязную сторону действий спецслужб Англии, которые постоянно охотятся за чужими секретами. А в состав Комитета «Ди-предупреждений» входят… государственные чиновники, представляющие основные правительственные органы!

Мне уже много лет, но я считаю, что прожил жизнь в целом интересно. Чистый случай привел меня в СИС, но, даже работая в этой организации, я не сделал ничего, что могло бы дать повод назвать меня «гнусным, подлым человеком». Естественно, я был вынужден принимать участие в некоторых операциях СИС. Но зато теперь, будучи в отставке и навсегда покинув Англию, я могу с достоверностью очевидца рассказать о них людям, чтобы предупредить народы о мрачных силах британских спецслужб. Я горжусь, что по-прежнему люблю Россию. Пока я рассказал вам лишь малую частицу. Вы мне очень пришлись по душе. И даже те короткие часы и минуты, которые я провел возле вас, дали мне эаряд огромной бодрости. Не исключаю, что он поможет мне надиктовать на магнитную ленту целую книгу о кровожадных приемах английских спецслужб. Не обессудьте за откровенное признание. С наилучшими пожеланиями, всегда ваш Мартин Мюррей».

Вот что содержала тетрадь, найденная мною в Бейруте…