Осень в Кёнигсберге (СИ)

Глава Десятая Надежда

Каждый последующий шаг давался все сложнее. Сомнения глушили голову, и уже не раз останавливалась в желании прекратить безумие и вернуться домой. Но вот еще один поворот — и застыла под табличкой «33». Тяжелый вздох.

А что делать? Друзей у меня здесь, по сути, и нет. Коллег по работе — тоже.

Единственная надежда на него и его помощь.

Очередной раз сделать глубокий вдох, скомкать страх и волнение в кулак, приструнить колебания — и нырнуть в подъезд. Быстрые шаги на пятый этаж (пока не передумал разум) — и застыть у его двери.

И что теперь? С чего начну? Как все воспримет? Откажет? Или поможет?

А, может, сама все-таки справлюсь? Но что я им скажу? Как уговорю мать?

(черт, снова себя ловлю на том, что грызу от нервозности ногти — злобно отдергиваю пальцы вниз; глубокий вдох — и занесла вверх кулак, но только притронуться к бордовому полотну так и не решилась)

«Черт с ним! Котись оно всё пропадом! Как-нибудь сама выкручусь! Всегда так было, и…»

Мысли все еще сражались друг с другом в моей голове, как сделала оборот (в желании убраться куда подальше) и в тот же миг уткнулась взглядом в его колкие льдины.

Едкий, сдержанный смешок.

— И все-таки постучать было не судьба? Да?

Чувствую, что краснею. Щеки запылали жаром, вгоняя меня в смущение еще больше. Опустила взгляд. Молчу.

— Ла-а-адно, — врастяжку, едва ли не пропел. — Пошли, давай.

Нырнул в карман, достал ключи. Шаг наверх, и, немного отодвинув меня вбок, протиснулся к двери. Щелчки замка.

— Заходи.

…

Присела на стул. Неосознанно стала следить за каждым его движением: стянул шапку и бросил на полку, снял куртку и повесил на крючок на боковой стенке шкафчика.

Заметил пристальный взгляд. Улыбнулся.

Его «длинный» ежик (застрявший в моей памяти) сейчас превратился в короткую стрижку, да и подбородок едва ли покрывала щетина, так что впервые смогла полностью оценить черты его лица. Как и думала, картина оказалась такой же прекрасной, как и его глаза.

Нервно сглотнула.

— Может, еще шубу тебе дать? Не замерзнешь?

(от неожиданности передернуло; растерялась; промолчала)

— Раздевайся, или ты упариться решила?

— Я ненадолго.

(удивленно вздернул бровью)

— Как хочешь. Ты есть будешь?

— Н-нет. С-спасибо.

(тяжело выдохнул; ухватил табурет, поставил напротив меня и присел)

— Слушаю.

(взгляд мой утонул в пустоте, перебирала мысли;

вежливо молчал, давая свободу моей внутренней борьбе)

— Не знаю с чего начать, — обреченно выдохнула и опустила голову.

— Говори, как есть. А дальше сообразим, что подправить.

— У меня проблемы, — уткнулась взглядом в глаза.

Понимающе кивнул. Промолчал.

Вдох — и затараторить:

— Как уже знаешь, наверно… Умерла моя бабушка. Ее тогда хоронили.

(вновь молча кивнул)

Продолжила:

— Меня здесь только она держала. Сама я из Украины, город Сумы. И хоть уже получила гражданство, мать все никак не успокоится, хочет, чтобы я вернулась.

(и вновь тишина)

В общем, они с отчимом решили продать бабушкин дом и… Короче…

(вновь грызу ногти, подбирая слова; взглядом блуждаю по стенам)

— И что ты хочешь? — не выдержал.

(благодарно улыбнулась за его участь; посмотрела в глаза)

— Я знаю, это, наверно, глупо. В общем, если бы сказала, что меня что-то… кто-то здесь держит, то они бы отстали. Не продавали бы дом, и вообще…

— То есть, — вдруг перебил, видимо, уже не вытерпливая моего мямлянья, — ты хочешь им сказать, что у нас с тобой отношения? И, по-твоему, это решит все проблемы?

— Ну, д-да, — несмело кивнула, сгорая от стыда.

— Тебе сколько лет?

— Э-э… а, давно уже есть восемнадцать, если ты об этом.

— Сколько тебе лет? — сдержано повторил; немного подался впереди уткнулся локтями в колени, невольно скрестив руки перед собой.

— Д-двадцатьтри.

(не распознала реакции; лишь дальшес полной серьезностью в голосе повел свою мысль)

— Вот так им и скажи. Не маленькая ведь уже. Не умеешь врать, и не начинай. Умела бы — и без меня сочинила три горы лжи, а так…, - тяжело вздохнул.

(опустила взгляд; щеки запылали еще сильнее от громкого позора)

— Скажи, что сама разберешься со своей жизнью. Давно сделала выбор, за ними осталось — только смириться.

(молчу, нервно сглатывая слюну; от переизбытка чувств обиды, растерянности и стыда едва не плачу)

— Что молчишь? — вдруг встал, прошелся по комнате; замер, взор обрушился на меня, — разве я неправ?

— Проще…, - едва слышно шепчу.

— Что? — чуть ли не рявкнул.

Выстрелила взглядом в лицо, разгораясь в ответной злости.

— Проще сказать, чем сделать.

Нервно скривился. Глубокий вдох. Замер на мгновение, не шевелясь.

— И что затем будет? — вдруг ухмыльнулся. — Скажешь, бросил, ублюдок, скотина эдакая… Да?

— Ну…, - отвела глаза в сторону.

Тяжко выдохнул.

— Да и потом, будь ты моей девушкой, я бы не думал о доме твоей бабушки. Я бы полностью был в ответеза тебя. И не нужна мне ничья помощь. Пусть хоть продадут, хоть сожгут. Жили бы, так или иначе, все равно у меня.

(невольно провела взглядом вокруг, сдержала улыбку; заметил — рассмеялся в ответ)

— Нет, ну… она была бы немного краше.

Не выдержала — залилась смехом и я, осеклась. Закусила губу.

— В общем, тебе мой совет: не ломай голову, не сочиняй, черт знает что, скажи как есть. И будет всем проще. И только не мямли, как вот ты здесь мне начала, будь твердой и настойчивой в своем решении — никто и слова поперек не скажет.

— Ну, спасибо…

— Говорю, как есть. Нравится тебе это, или нет. Ты пришла за помощью? — (выжидающая пауза — промолчала). — Я вот и помогаю…

Секунды тишины. Сомнений и неловкости.

Хотелось, было, удушить себя за свою глупость.

Робкие, плавные движения — встала со стула.

— Я,… наверно, — несмело начала; резко уставился в ответ на действия в глаза. — Я наверно, пойду…

Ухмыльнулся. Покачал головой.

Шаг ближе — и на короткое мгновение привлек к себе, притиснул к своей груди.

— Эх, Злата, Злата.

Секунды замешательства — и резко оторвался.

Живо пошагал к выходу.

— Молоко или чай будешь?

— Ч-чай…

Стянуть шарф, расстегнуть куртку, снять ее и повесить на крючок рядом с его одеждой.

Шаги на кухню. Что ж, посуды грязной стало куда меньше, по сравнению с прошлым разом, но все равно чистота не блещет. Ехидно ухмыльнулась себе под нос.

— Пошли в комнату, — подхватил две чашки со стола и направился к двери.

…

Опуститься на табурет.

Хотела, было, взять чашку, да обожглась. Злобно затрясла рукой и затем подула на пальцы.

— Аккуратнее, — ласково улыбнулся.

Ответила и я ему тем же.

Секунды тишины…

(решила как-то сгладить неловкость из-за предыдущего разговора)

Опустила глаза в пол и заговорила:

— Не знаю, как жить дальше.

Тяжелый (его) вздох.

— Как и раньше.

(кисло улыбнулась; уставилась в лицо)

— Просто сказать. Здесь я останусь совсем одна. Никого родного, близкого… Не дай Бог, конечно, но представь, если бы у тебя так стало…

— А кто тебе сказал, что я не один?

(вздернула бровями от удивления; ошарашенная, замерла; молчу)

— Про отца и мать, наверно, знаешь из дела.

(промолчала)

Решил продолжить:

— Его видел один раз в жизни, и то… издалека, лет так в двадцать. Матери же — некогда было до меня: работала день и ночь, на износ, не покладая рук. И в итоге поплатилась — болезнь утащила за собой в землю очень рано. Мне исполнилось тогда только двенадцать.

… Так что, воспитывала бабушка. Вот получила, как ветеран войны, трехкомнатную в Краснознаменске. Продали и купили однокомнатнуюв Калининграде. Все-таки, работы здесь куда больше, да и жить проще, чем там…

А теперь, лихая, и по нее пришла. Скосила — лежит, прикованная к постели уже больше года. В Добровольске у нас дом оставался. Небольшой, дряхлый, но все же крыша над головой. Уезжать она оттуда не захотела. Сама, наверно, знаешь. Стариков ближе к земле клонит, да и родные места не больно хотят покидать, особенно досчитывая до конца свои дни. Ей там легче — а потому не настаиваю. Соседка приглядывает — ей плачу, вожу продукты, оставляю деньги на мелкие расходы. Расстояние, конечно, некислое — больше ста километров, но кручусь, как могу.

— Соболезную…

Тяжелый вздох.

— Не надо. Бывало и хуже. Главное, что жива…

— И все же… значит, не один.

Ухмыльнулся. Опустил взгляд.

— Ладно, уговорила, — уставился мне в глаза, — не один. И раз на то пошло, если тебе так станет легче, пусть будет у тебя здесь в Калининграде далекий, всегда готовый выслушать и поддержать, «неплатежеспособный» друг.

Сам над своими словами рассмеялся — поддалась на шутку и я.

— Да, кстати, — вновь заговорил, — как там твоя «карьера» судебного пристава? Небось, уже в начальники отдела метишь?

(кисло улыбнулась)

— Да никак. Уволилась.

(удивленно вздернул бровью)

— Чего так?

— Не мое это.

— Ясно.

(улыбается, пристально смотрит на меня)

— Что? — не выдержала напора.

— Да сразу было видно, что не твое. Ни один нормальный пристав не будет ходить невесть куда с повестками, да еще и ждать в квартире должника всю ночь. Им наглости не занимать… Все как-то странно тогда получилось, если честно.

(усмехнулась)

— Да знаю, — тяжелый вздох. — Там все сложно было. Отчасти сработало то, что в меня не верили, да и назло дали «некурабельное» дело.

— В смысле?

— Моего провала только и ждали…

— Ясно, — с усмешкой прожевал слова. — Бывает. А теперь чем занимаешься?

— Продавец в магазине одежды.

(рассмеялся)

— Что? — надула губы.

— А это — твое?

— Н-не знаю, — немного помедлила с ответом, — Главное, что стабильно, рядом с домом.

— Наверное, хорошо платят?

— Ну, так себе…

— Ах, теперь все понятно. А я-то думал, какие же сейчас мечты у молодежи? Какие амбиции и рвения? Зарплата «так себе», зато «стабильно» и «рядом с домом»!

(ехидно скривилась, прищурив глаза, и покачала головой, ерничая над его словами)

— Ладно, пей чай, а то уж совсем остынет, — и потянулся к своей чашке. Повторила за ним.

— А ты как? Все еще достают из исполнительной службы?

— Да холера бы их побрала.

(улыбнулась; промолчала, лишь опустив голову)

— А знаешь, что занимательно во всей этой истории?

— Что? — резко уставилась в глаза.

— Кредит-то… ни я, ни моя бабуля не брали.

— Ка-а-ак?!! — едва не подавилась собственной слюной; глаза выпучились от удивления.

— А вот так. Кто его знает, где и как ксерокопии моих документов в банк попали, какими добрыми судьбами и через какие заботливые руки. Вот так вот. Одним прекрасным днем ошарашили новостью. Пытался разбираться, выяснять. Куда только не ходил, что только не писал: все тщетно. Везде свои.

— А в суд подать?

— Ты думаешь, это что-то даст?

— Ну, не знаю…

— Глубоко сомневаюсь.

Тяжело вздохнула.

— И, тем не менее, Матвей. Люди невечные, сам знаешь. Как только получишь в наследство квартиру…

(скривился; опустил голову)

— Да черт с ним! Как-нибудь разберусь!

— … уж лучше бы сразу выплатил.

— Пффф! — гневно расхохотался. — Еще чего!

— Там уже столько процентов набежало…

(закачал головой)

— Да уж, если мне уже юрист такое советует, то значит все еще хуже в нашей стране, чем я надеялся. Ты же юрист или кого там у вас на эту должность берут?

— Юрист, — кисло улыбнулась, — и советую, как раз-таки, подать в суд. Думаю, шанс отстоять свое — есть, но чем дольше тянешь, тем становиться все хуже.

— Ясно, — скривился. — А, кстати, чего по стези юриста не хочешь дальше идти?

(печально рассмеялась)

— Ты сейчас опять наверно съязвишь, но,… как оказалось, это тоже было не мое.

— А чего так?

— Не тот характер.

(понимающе закивал; улыбнулся)

Затянулась неловкая пауза.

Набираюсь храбрости, и пуляю той же дерзостью, что и он, всвоего нового «друга»:

— А ты это…, - обвожу взглядом комнату, — никогда не было желания убраться здесь хоть немного?

Понял издевку. Не обиделся, лишь рассмеялся.

— Некогда мне.

— Как так? — замерла в изумлении. — Хотя бы на выходных. Чем спать и дурью маяться…

— У меня нет выходных.

(удивленно заморгала)

— Как нет?

— Вот так. С двумя работами — оных не наблюдается, — с позитивным настроем в голосе торопливо ответил.

— Ясно, — скривилась от неловкости и сожаления. — Ладно, — тяжело вздохнула, — ты наверно тогда устал. Пойду я.

(хотел, было, слово вставить, да я спешно пресекла)

— Мать уже моя, наверно, с ума сходит, куда подевалась.

— А…, - расстроенно опустил взгляд. — Ну, тогда давай. И не дрейфь, будешь уверенная в себе — все получится. Запомни это навсегда.

— Хорошо, — благодарно улыбнулась.

… проводил к двери.

Прощальный взгляд друг дугу в глаза — и разошлись, как в море корабли.