Ошибка исправлена

Тяжелый груз

…Андрей опустил на пол ноги и сел на край кровати. Глубоко вздохнул и вытер подолом влажной от пота рубахи лицо. «Сейчас курящий, наверно, закурил бы, — подумал он. — Душно как-то у нас».

Раннее утро заглядывало в окна, и свет уже можно было не зажигать. Поискав ногами тапочки под кроватью, он надел их и вышел на кухню. Выпив ковшик холодной воды и возвращаясь в спальню, опять подумал: «Ведь год назад все это было, а до сих пор живу, как связанный. И спать плохо стал. На работе места себе не нахожу, стыдно на товарищей смотреть. Нет, так жить дальше нельзя.

Вот и повестку прислали. Вызывает в милицию на завтра какой-то Грудин. Но я сегодня же пойду и расскажу все, а там уж как решит суд. Эх, хотел ведь раньше пойти, да все недосуг было. Вот и дождался повестки. И кто теперь поверит, что сам давно хотел прийти с повинной?»

Андрей подошел к столу и взял книгу, которую вчера закончил читать. Когда его свояк Александр Артемович Шлепиков посоветовал прочитать эту книгу, Андрей удивился непонятному названию «Последний из удэге» и еще подумал, что и книга-то, наверно, непонятная. Но вот книга прочитана, и Андрей опять восхищается большевиками. Сколько уже книг о них прочитал, а хочется читать еще и еще.

«Александр Артемович коммунист, с ним легко разговаривать. О сложных, на первый взгляд, вещах он умеет так просто рассказывать… И как неловко будет перед Александром Артемовичем, когда узнает он о моем преступлении. А товарищи по работе?..»

Мучительный стыд румянцем выступает на лице Андрея, и он опять моментально потеет.

«А шофер Богданов, старый коммунист, мне еще предлагал подать заявление в партию, обещал рекомендацию! А я? Какой позор! Польстился на легкий заработок!..»

Андрей опять вытер лицо подолом рубахи и, взяв книгу, пошел в детскую комнату к этажерке. Невольно погладив книгу, он поставил ее рядом с другими. Здесь были и «Первые радости», и «Необыкновенное лето» К. Федина, и «Сердце Бонивура» С. Нагишкина, и «Записки коменданта Московского Кремля» П. Малькова, и много других книг. Некоторые говорили, что Еремин подбирает случайные книги. А так ли? Когда Андрей видит лоточницу, торгующую книгами, или проезжает мимо книжного киоска, то всегда останавливает свой тяжелый МАЗ и, смущаясь то ли от своего грязного вида, то ли от чего другого, спрашивает:

— О большевиках книги есть? Или про революцию?

И если есть, то придирчиво осматривает, листает, читает отдельные страницы и в результате всегда увозит какую-нибудь новинку.

Андрей отходит от этажерки и смотрит на спящих детей. Пятиклассник Вова, здоровяк, непоседа, только тогда и не двигается, когда спит. Дочка Нина учится в шестом классе, здоровьем не блещет. И все болезни прицепились к ней, когда была еще дошкольницей. А началось все с неожиданного купания в Ахтубе, когда только что сошел лед. Еремины приехали на берег широкой Ахтубы по призыву Родины. Здесь тогда началось строительство Волго-Донского канала.

Еремин был в очередном рейсе и узнал о несчастье, когда вернулся в гараж. Дочь упала с моста в реку и теперь в тяжелом состоянии находилась в больнице. И вот тогда-то самосвал Еремина, независимо от направления рейса, ежедневно появлялся у небольшого здания больницы. Никто не мог сказать, что шофер стал хуже работать. Только резче обозначились скулы на его обветренном лице, и в больших серых глазах появились тревожные искорки.

Потом семья переехала в Челябинск. Но дочь и здесь часто болела. Когда у Нины скрючивало пальцы на руках, появлялась рвота и начинались головные боли, врачи произносили какие-то мудреные слова, качали головами и вздыхали, выписывая рецепты.

«Как же я не подумал о жене, детях, когда спутался с этим прохвостом? — глядя на бледное лицо спящей дочери, мучился Андрей. — Что с ними будет, если меня посадят? Нет, так дальше жить нельзя. Сколько раз уже давал себе слово явиться с повинной, да все откладывал. Трусил, видно. Но жить в вечном страхе за себя, семью тоже невыносимо. Все, решено! Сегодня же заеду в милицию».

На сердце стало вроде поспокойней. Андрей умылся, гладко причесал свои каштановые волосы, начал собираться на работу. Есть не хотелось. Надев телогрейку, он вышел на улицу. И уже во дворе дома, бросив взгляд на приусадебный участок, где росли яблоньки, вспомнил, что опять забыл заехать в магазин и купить селитры для подкормки деревьев.

В диспетчерской гаража Еремин увидел шофера Богданова.

— Ну как, танкист, твоя боевая подруга? — спросил Богданов. — В порядке? Хорошо! А в партию вступать еще не надумал?

Все шоферы знали, что Еремин в годы войны был заряжающим На танке, и поэтому шутливо называли Андрея танкистом, а его МАЗ — танком. Пробормотав что-то в ответ Богданову, Еремин поторопился выйти из диспетчерской.

«Как сильно все же подвел я всех. Позор! Никто не знает о моем преступлении, но скоро узнают. Все бы отдал, чтобы чувствовать себя равным среди других людей! Вон и танкистом-то называют с уважением в голосе, хотя я на фронте ничем не отличился и после ранения был демобилизован».

Еремин вспомнил, как уже на границе Восточной Пруссии его танк послали в разведку.

Танк вышел из лесочка на опушку. Перед ним расстилалось такое мирное поле зрелой пшеницы, что у Еремина дух захватило.

Вдруг танк содрогнулся от удара. Запахло горелым маслом, и со всех сторон в машине появились языки пламени. Вспыхнула одежда танкистов. Выскакивая из пылающего танка, Еремин услышал торопливый стук пулемета, как будто пулеметчик ждал именно его, Еремина, чтобы свинцовыми плевками из своего МГ-42 лишить танкиста способности двигаться. Андрей упал рядом с танком и, захлебываясь кровью, потерял сознание. А очнулся уже в медсанбате.

Да, тогда было тяжело. Но сейчас, кажется, еще тяжелее.

Андрей уже подходил к зданию Металлургического районного отдела милиции.

Моментально в его памяти всплыли все детали случившегося с ним год назад.

Человек, из-за которого он до сих пор не знает покоя, попросил подвезти его. И когда Андрей, проехав немного, сказал, что дальше не повезет, потому что ему не по пути, тот попросил проехать еще квартал. Андрею неудобно было отказать, и он в конце концов проехал весь поселок Першино. Вот уже его МАЗ поднялся на холм, покрытый березовыми колками. Здесь закладывались домики индивидуальных застройщиков, повсюду лежал разный строительный материал. Фундаменты под домиками ничем не отличались друг от друга. Но фундамент будущего дома того гражданина был не такой, как у всех. Это был глубокий котлован, вдоль стен которого вровень с поверхностью земли была установлена деревянная опалубка. Такими же щитами котлован разделялся на несколько комнат-отсеков. Любому человеку было ясно, что между стенками опалубки будет заливаться бетон. А уже на этих бетонных стенах, толщина которых доходила до одного метра, поставят дом…

…Дежурный милиционер, взглянув на повестку, протянутую Ереминым, коротко бросил:

— Второй этаж.

В маленьком кабинете за письменным столом сидел рослый мужчина в гражданском костюме. Он молча указал на стул, приглашая сесть. Присев на край стула, Еремин, не дожидаясь вопросов сотрудника милиции, торопливо и взволнованно рассказал все, что с ним произошло. Когда он закончил рассказ, Грудин спросил:

— А почему вы именно об этом рассказали? Меня, может быть, интересует что-нибудь другое?

— Другого у меня ничего нет, и если вы меня вызвали, то только за это. Если не верите, изучите всю мою жизнь и, кроме наград и благодарностей, вы в ней ничего не найдете! — последние слова Еремин произнес резко и недружелюбно.

— Так-таки никаких случаев, которыми может заинтересоваться милиция, у вас в жизни не было? — усмехнулся Грудин.

— Был еще один случай… Однажды я и наши шофера Плаксин и Шакуров шли после работы в сторону молодежного городка и, когда прошли улицу Аносова, то увидели, что в газоне лежит человек, а рядом старшина милиции борется еще с двумя. Сотрудник увидел нас и крикнул: «На помощь, товарищи!» Один из грабителей бросился бежать, другого милиционер схватил и не отпускает. Мы тогда за убегающим, наперерез. Я схватил его, но левая рука у меня еще с фронта, после ранения слабая. Он вырвался и снизу меня ножом в живот. Но в это время Плаксин и Шакуров подскочили.

Если бы я потребовался по этому случаю, то вы бы давно вызвали меня. Так что вас интересует то, что я рассказал вначале… Только я не знаю ни имени, ни фамилии того типа, который делал себе бетонный каземат под домом.

— Да, — отозвался Грудин, — верно. Именно «бетонный каземат». А этот «тип», как вы его назвали, нам известен. Он работает в цехе связи металлургического завода монтером и зовут его Николай Сергеевич Сидоров.

Расследованием преступления, совершенного Ереминым, должна была заниматься прокуратура, и поэтому Грудин передал дело следователю прокуратуры Александру Ильичу Елизарову.

Выясняя все обстоятельства дела, следователь собрал, как того требует закон, факты, не только уличающие Еремина, но и факты, смягчающие его вину. Таковых собралось довольно много и, кроме того, Александр Ильич, разговаривая с Ереминым, пришел к выводу, что тот давно уже раскаялся в совершенном преступлении. Елизаров решил, что содержать Еремина до суда под стражей нет необходимости, так как скрываться от следственных органов или как-то повлиять на ход расследования дела он не собирается. И Еремин был освобожден под расписку о невыезде. Растерянно потоптавшись на пороге камеры, он тихим голосом произнес:

— Я оправдаю ваше доверие.

Слова эти он произнес таким тоном, что Елизаров окончательно убедился в его искренности.

«Что же дальше делать с Ереминым? — думал следователь. — Не сходить ли в гараж и не поговорить ли с коллективом? Да, пожалуй, надо сходить!»

В красном уголке гаража быстро собрались шоферы, ремонтники, грузчики. За столом, покрытым красной скатертью, заседал президиум.

— Товарищи! — начал председательствующий, линейный диспетчер Нехлебов. — На повестке дня нашего собрания сегодня один вопрос — персональное дело шофера Еремина. Предоставляю слово следователю прокуратуры товарищу Елизарову.

В черном драповом пальто, Александр Ильич выделялся среди телогреек и брезентовых курток собравшихся. Он прошел к трибуне и пригладил свои волнистые русые волосы.

— Товарищи! — негромко, буднично начал Елизаров. — Дело в том, что год назад Еремин, занимаясь доставкой жидкого бетона с завода железобетонных изделий на строительство цеха ферросплавного завода, похитил и продал индивидуальному застройщику одну машину бетона и, кроме этого, продал еще пять машин бетона, предназначенного на свалку ввиду невозможности использования бетона «Ферростроем». Это бывает, сами знаете, из-за нерасторопности отдельных руководителей, зачастую не сумевших подготовить фронта работ для бетонирования. Теперь я хочу услышать ваше мнение, так как Еремину грозит суровая мера наказания — до десяти лет лишения свободы.

Следователь замолчал, внимательно глядя на присутствующих.

— Послушаем Еремина! Пусть расскажет, как пошел на такое преступление! — раздались голоса из зала.

— Еремин! — крикнул Нехлебов. — Выходи, рассказывай!

Андрей поднялся, тяжело прошел вперед, к столу президиума. Повернулся лицом к присутствующим в зале рабочим, но отдельных лиц не мог различить. От этого ему стало совсем не по себе, даже страшно. Вот сидят в зале его приятели, товарищи по работе, но они сейчас очень далеко от него, будто за глухой стеной. Услышат ли, поймут ли? Он стоит перед лицом суда товарищей, опозоривший и себя, и их.

— То, что сказал следователь, все правда, — взволнованно произнес Еремин, чувствуя, что краска стыда густо покрывает лицо. — Я подтверждаю его слова. Прошу только об одном, поверьте мне, что с того времени я ничего плохого не делал и никогда больше в жизни не сделаю!

— Как ты решился украсть машину бетона? — раздался четкий голос.

— Накануне я не использовал один талон, по которому должен был получить бетон. Про этот талон никто из мастеров «Ферростроя» меня не спросил, а дали новые талоны. Я получил бетон и не знал, что с лишней машиной делать. Если привезу на стройку, спросят, откуда лишняя машина. Подумают, что я сам делаю талоны. Начнутся неприятности. И я решил продать бетон. Тут же подвернулся покупатель. А остальные машины мне просто жалко было выбрасывать. Привезу на участок, а там то опалубка не готова и некуда бетон из кузова вылить, то кран сломался. Мастер отметит мне, что я привез бетон, и потом говорит: «Не можем мы сейчас использовать раствор. Вези на свалку, а то он у тебя в кузове застынет». Я увозил, но не на свалку, а все тому же застройщику!

— Мне кажется, все ясно! — опять поднялся Нехлебов за столом президиума. — Кто хочет высказаться?

Слово для выступления взял шофер Хомяков. Он поднялся и, не выходя к столу президиума, начал:

— Я знаю Еремина хорошо и для тех, кто его не знает, могу сказать, что Еремин не из плохих. Но то, что он сделал, это уже плохо. Расхищать нашу государственную собственность никому не позволено.

Хомяков сел и сразу же раздалось несколько голосов: «Правильно! Правильно!» Андрею сделалось душно, и он непослушными, дрожащими пальцами стал расстегивать телогрейку. Нехлебов поднял руку, восстанавливая тишину.

— Слово имеет механик Асюков! — сказал он.

— То, что совершил Еремин, накладывает пятно на весь наш коллектив. Сможет ли Андрей смыть это позорное пятно? Я думаю, сможет. Только честным трудом сможет он смыть свой позор.

— Товарищи! Разрешите мне высказаться! — встал из-за стола президиума Нехлебов. — Вы знаете, что, когда милиция раскрыла преступление, совершенное Ереминым, он был арестован. Потом следователь освободил его, взяв с него подписку о невыезде, очевидно, не считая его конченым человеком. Так, товарищ Елизаров? — повернулся он к следователю. Александр Ильич кивнул утвердительно. — Я разговаривал с Ереминым после освобождения из-под ареста. Видно, что человек сильно переживает. И я уверен, что он никогда в своей жизни не совершит такого! Думаю, что он честно проработает у нас до самой пенсии!

Когда Нехлебов закончил свое выступление, гул одобрения прокатился по залу.

«Просят за меня, верят!» — радостно подумал Андрей, чувствуя благодарность к товарищам. В ушах появился легкий звон, сквозь который до сознания Еремина долетали отдельные слова выступающих.

— Товарищи! Я как начальник гаража, — говорил Герасимов, — хорошо знаю Еремина и ничего плохого о нем сказать не могу. Он у нас хороший производственник. Ему как лучшему шоферу мы дали новую машину. Тому, кто думает, что можно рассчитывать на выручку коллектива, если совершишь преступление, я хочу сказать одно — это неправильный расчет. Коллектив может ходатайствовать лишь за того, кому верит. За Еремина мы можем поручиться. Он нас не подведет. И если прокуратура пойдет нам навстречу…

«Не подведу, не подведу, клянусь!» — хотел крикнуть Андрей, но у него не хватило смелости. К столу президиума вышел секретарь партийной организации гаража механик Киселев.

— Коллектив должен воспитывать людей, теряющих почву под ногами, — говорил он. — Но нужно обращать серьезное внимание на то, как сам человек смотрит на руку помощи. Еремин готов искупить свою вину отличной работой и просит нас поверить ему. Я думаю, что ему можно протянуть руку помощи. Но пусть это обсуждение будет уроком не только одному Еремину, но и другим, кто полагает, что можно разбазаривать народное добро. Закон за это строго карает.

Собрание приняло решение: просить прокуратуру отдать Еремина на поруки.

Рабочие уже расходились, когда Елизаров, подозвав к себе Еремина, пригласил его завтра утром зайти в прокуратуру.

На следующий день следователь объявил Еремину постановление о прекращении дела и передаче Андрея на поруки коллективу гаража.

— Не забывайте, Еремин, что это дело мы всегда можем возобновить. Все зависит только от вашего поведения!..

Г. ФИЛИМОНОВ