Ошибка исправлена

Поверили

Слесарь Николай Степанов снова запил. Вот уже несколько дней на этой почве у него разлад в семье. Не проспавшись от винного угара и выпив утром, на похмелье, еще стакан водки, он явился на работу с опозданием. Покачиваясь из стороны в сторону, проходил он по цеху. Его товарищи давно уже приступили к работе. Они осуждающим взглядом смотрели вслед пьяному Степанову.

— Степанов! К директору! — донеслись до Николая слова начальника цеха.

В кабинете директора ему было объявлено:

— Придется расстаться с тобой, не дорожишь ты производством. Ранее я уже налагал на тебя взыскания, но ты опять нарушаешь дисциплину. Вот приказ об увольнении, — закончив разговор, Илья Петрович Размахов предложил ему расписаться.

С тяжелым сердцем вышел Степанов от директора. Что и говорить, приказ правильный. Сам виноват. Но вот как расстаться с коллективом, где проработал четырнадцать лет? «И куда ж теперь идти? Кому нужен пьяница?» — думал про себя Николай.

Между тем рабочие, знавшие о приказе директора и понимавшие настроение Степанова, небезразлично отнеслись к судьбе товарища.

— Постой! — вдруг услышал Степанов. Оглянувшись, он увидел рабочих и с ними председателя завкома Федора Яковлевича Рубцова.

— Зайдем к секретарю парткома, — предложил Рубцов.

У секретаря состоялся короткий, но горячий разговор. Рабочие говорили: директор поступил по закону. Он по-своему прав. Но все-таки следует поинтересоваться: что случилось с человеком? Надо же помочь ему! Ведь без коллектива Степанов пропадет. Тут вспомнили, как двенадцать лет назад его тяжело ранили грабители, пытавшиеся обокрасть склад завода. Жертвуя жизнью, он спас тогда имущество. Грабители ничего не унесли. Ведь тогда Николай совсем не пил.

Рабочие внесли предложение: Степанова с завода не увольнять, а обсудить его поведение на товарищеском суде.

— Мы постараемся помочь ему осознать свою ошибку, — уверяли они секретаря парткома Михаила Георгиевича Орлова.

— Ну что ж, пожалуй, вы правы, — сказал Орлов. — Только судить надо крепко. Пусть поймет свою вину и прочувствует.

— Не беспокойтесь, суд будет настоящий, — отозвался председатель товарищеского суда Волгин.

А на следующий день в клубе завода состоялся товарищеский суд. Пришли не только рабочие, которые трудятся в одном цехе со Степановым, но и вся его семья — жена, два сына — комсомольцы. Присутствовали на суде и секретарь парткома, и директор завода. Один за другим выступавшие гневно осуждали поведение слесаря. Горечью и обидой, тревогой за судьбу мужа и детей, болью матери было проникнуто выступление Екатерины Анисимовны Степановой:

— Ты опозорил себя, коллектив, семью. Ты забыл даже о детях. Кто будет содержать их, если тебя не восстановят на работу? Кто примет тебя, пьяницу? Стыдно людям в глаза смотреть, детям за тебя стыдно.

— Отец! Я хоть и твой сын, но не могу защищать тебя, — продолжал мысль матери комсомолец Евгений. Он смотрел на поникшую голову отца и, сев рядом, попросил его:

— Ты должен объяснить все рабочим.

Не было человека в зале, кто бы равнодушно отнесся к обсуждению. Люди с мест выражали свое возмущение, требовали сурового осуждения Степанова.

Вот к столу, где сидят члены товарищеского суда, проходит человек. Привычным движением он поправляет прядь седых волос, случайно обнажив при этом широкий шрам на лбу. Это мастер участка Яков Павлович Железнов.

— Я хорошо помню бессонные ночи, проведенные вместе с тобой, Степанов, в окопах. Мы, твои товарищи по оружию, восхищались тогда твоей дисциплиной, воинским мастерством и отвагой. В то время смерть постоянно угрожала нам. Но ты был верен долгу, когда воевал с фашистами. Ты рисковал своей жизнью и в мирное время, когда спасал государственное имущество от грабителей. А теперь что? Все, что было завоевано кровью и создано рабочими руками, и твоими, в том числе, ты промениваешь на стакан водки. А иначе чем же другим объяснить, что ты не дорожишь теперь коллективом, его трудом и мешаешь нам работать лучше? Что молчишь?..

— Правильно! Пусть скажет, как расценивает свое поведение, — раздалось в зале.

Степанов тяжело поднялся. Ноги подкашивались и мелко дрожали в коленках, голова еще ниже опустилась на грудь. Он понимал, что судьба его находится сейчас в руках товарищей.

— Стыдно мне за себя. Еще никогда не было так стыдно и тяжело. Но прошу вас, поверьте мне, я хочу работать с вами. Пошлите на самый трудный участок, куда пошлете — пойду. Но поверьте, такого больше никогда не будет. И жене это говорю, и детям своим. Все.

— А это — искренне? — испытующе продолжали задавать вопросы Степанову.

Тут слово попросил коммунист Ваганов.

— Степанов заслуживает наказания. Но он понял свою ошибку. Ему надо поверить. Оступившегося человека надо поддержать. Если мы возьмем на себя ответственность за дальнейшее поведение Степанова, директор согласится не увольнять его с работы. Наш коллектив взял обязательство бороться за звание коммунистического труда. Стало быть, борьба за человека должна быть первостепенной. Я уверен, что слесарь Степанов оправдает наше доверие.

Присутствующие на товарищеском суде директор завода и парторг одобрительно переглянулись.

Товарищеский суд выразил единое мнение рабочих. А через два дня директор издал другой приказ:

С тех пор прошло уже более трех лет. Николай Иванович Степанов трудится на том же заводе.

— После товарищеского суда словно подменили человека, — говорят о нем рабочие и руководители завода. А не так давно он со своими товарищами отпраздновал знаменательный день. Коллективу, в котором трудится Степанов, присвоено звание коммунистического.

К. НИКИТИН