Рубен. Князь и Вершитель

— …И повинен в том, что умышленно поджёг храм пресветлой Артемиды. А посему привязать его нагим за лодыжки к колеснице и пустить лошадей вскачь по дороге…

Голос глашатая был настолько громок, что Рубен вздрогнул, засопел, перевернулся на спину и… проснулся.

«Фу ты, опять одно и то же. — Он открыл глаза, зевнул, непроизвольно потрогал шрам на левом плече. — Сколько лет прошло… Врут, время не лечит. Кстати… о времени…»

Большие электронные часы на стене показывали начало девятого. Пора уже было начинать новый день.

Ещё один день на пути к концу…

Рубен вздохнул и осторожно, чтобы не потревожить жену, покинул постель. Тамара лежала, свернувшись калачиком, точно ребёнок, чему-то улыбалась во сне. Интересно, что снилось ей?

«Уж верно, не горящий Артемисион», — тоже улыбнулся Рубен, бережно поправил одеяло и отправился начинать новый день. Выпил чаю, съел бутерброд с колбасой, не спеша оделся и вышел во двор.

Там в преддверии выходных кипела автомобильная жизнь. Пыхтели моторы, хлопали двери. Кто-то заталкивал в багажник всё необходимое для загородного пикника, кто-то с помощью соседей водружал на прицеп отправляемый на дачу старый комод, кто-то, подняв капот, склонялся над моторным отсеком, одновременно успокаивая расстроенную жену…

Беленькая «семерка» Рубена стояла у подъезда, ни дать ни взять пригорюнившись. Он присмотрелся… Ну точно — дворники увели. Дешёвые, старенькие, которым в базарный день грош цена.

— У кого-то, значит, и таких не было, — философски вздохнул Рубен. Вытащил из бардачка запасные, с хорошими «силиконовыми» резинками, прогрел двигатель и выкатился со двора.

Плотное движение на Московском проспекте быстро превратило «семёрку» в крохотную капельку автомобильного девятого вала. Однако затеряться в разномастном потоке Рубену не дали. Кругом было полно гораздо более дорогих и престижных машин — от самоновейших «Ауди» до «Кайеннов» и «Туарегов», — но у выезда с площади, которая в народе называется «Под кепкой», на скромный отечественный автомобиль положили глаз.

Глаз принадлежал россиянину в форме капитана ГИБДД. Капитан был крепким, подтянутым, с седоватыми висками и строгим мужественным лицом. Таких в советские времена любили изображать на плакатах — закутанными в плащ-палатки, в слякоть и дождь помогающими на дороге водителям.

Ну, слякоти и дождя, а также метели и града в природе сегодня не наблюдалось, а вот кушать обладателю плакатной наружности, похоже, хотелось. Он шагнул от поребрика и махнул Рубену полосатым жезлом.

Рубен включил поворотник, послушно принял вправо и плавно притормозил. И страховка, и квиточек техосмотра у него были в порядке, но не говори «гоп»…

…Вот именно. После обычной преамбулы про документы, ручной тормоз и номера агрегатов, капитан кликнул подручного в звании лейтенанта и затеял досмотр по полной программе. Настроены офицеры были решительно. Если не найдут наркотиков и пластиковой взрывчатки в багажнике или в салоне, чего доброго, займутся проверкой скрытых полостей кузова. Пока спешащий на дачу «клиент» не проявит смекалку и не осведомится о цене вопроса…

Тем более «клиент» явно кавказской национальности, которому только последний бездарь не сумеет впаять хоть плохонький, но криминал.

Рубену это вскорости надоело, он еле заметно усмехнулся и по очереди заглянул офицерам в глаза. И сейчас же что капитан, что лейтенант оставили своё казавшееся таким перспективным занятие и почти синхронно накрыли ладонью правый висок, а во взглядах появилось выражение тихого ужаса. У лейтенанта закружилась голова, он схватился за дверцу патрульной машины, чтобы не упасть, капитан судорожным движением сунул Рубену права и махнул рукой — уезжай, мол. Тот не заставил себя упрашивать, живо влился в густой дорожный поток и уже в зеркальце заднего вида увидел, как неожиданно навалившаяся мигрень согнула капитана в приступе жестокой тошноты.

Естественно, позже всё будет объяснено перепадами давления при прохождении атмосферного фронта. Какая магия, какой Великий Аркан[59]? Подобные слова никому даже и в голову не придут…

Рубен же спокойно, больше не привлекая излишнего внимания, выкатился на Мурманский тракт и, достигнув указателя «Разметелево», ушёл по стрелке направо.

Во времена, когда образ гаишника вдохновлял создателей духоподъёмных плакатов, а не творцов пародийных статуэток с доминантой в виде алчно протянутой лапы, посёлок Разметелево был знаменит среди питерских инженеров в основном своими овощебазами. Научных сотрудников целыми автобусами возили туда разбирать подпорченные овощи, зарабатывая к отпуску отгулы. Именно там, если помнит читатель, будущий литератор по фамилии Краев поразился зрелищем полусгнившего, жутко смердевшего кочана, который ещё силился выпускать корешки… В эпоху экономических реформ и «шоковой терапии» учёного в холодных ангарах сменил индивидуальный торговец, которому было позволено выбирать из подгнивших завалов более-менее съедобную фракцию и вывозить её на продажу.

Так вот.

Если не ошибиться на «пьяной дороге», петляющей между заборами старых овощебаз, если умело проджиповать по словно танками развороченной бетонке и взобраться на горку — откроется особнячок, которому на первый взгляд здесь совершенно не место.

О, это вовсе не «новорусский» коттедж, стилизованный под квазипетровскую старину. Это действительно очень старинный дом. Двухэтажный, чёрного карельского камня, за вычурной, хитрого литья, чугунной оградой.

В эпоху благородных гаишников на нём красовалась вывеска «Детский сад номер такой-то», правда, детских голосов за забором никто ни разу не слышал, но местные жители, что характерно, к этому обстоятельству относились с поразительным равнодушием. Когда слова «гаишник» и «мздоимец» стали почти синонимами, было сделано несколько попыток прибрать дом и участок к рукам, но — проверьте, если не верится, — ни у кого так и не получилось.

Добавим для полноты картины, что в бесхозный вроде бы дом не совались даже бомжи.

«Ваше благородие госпожа удача…» Рубен запер машину и, глубоко переведя дух, двинулся к воротам.

Ворота были под стать всей ограде — ажурные, но исключительно прочные и неприступные. Стоило Рубену приблизиться, как в калитке резко щёлкнул дистанционный замок, чуть слышно скрипнули петли и открылся запущенный двор, заросший сиренью.

Рубен миновал пустые качели, легонько раскачивавшиеся на ветру, покосился на облезлые грибки, тронул лошадь мёртвой карусели и взошёл на высокое крыльцо.

Дверь предупредительно клацнула замком, трудно, со скрипом, подалась, пропустила в затхлый, отдающий пылью вестибюль. Некогда он был великолепен, но теперь здесь царила мерзость запустения — всюду мусор, разбросанные игрушки, тряпки, грязь, битое стекло. В углу, под державным портретом, не соответствовавшим ни одному из российских правителей, в глиняном саркофаге покоилась монстера. В целом чувство было такое, что время здесь остановилось и загнило.

«Мишка с куклой бойко топают, бойко топают, посмотри…»

Рубен поднял с пола плюшевого, пахнущего плесенью медведя, показавшегося ему символом детства, так и не ставшего счастливым. Подержал в руках, положил на полку заложенного кирпичами камина, поискал взглядом куклу, чтобы посадить рядом, но не нашёл.

Мраморная лестница привела его на второй этаж. Здесь Рубен повернул с лестничной клетки направо, миновал обшарпанную дверь с надписью «Старшая группа» и не удержался, поставил под окно детский шкафчик для вещей, валявшийся опрокинутым посреди коридора. На покосившейся дверце обнаружилась выцветшая картинка — улыбающаяся кукла. «Ну вот…»

Достигнув обтянутой дерматином двери, Рубен почтительно вошёл, поклонился и с глубоким уважением сказал:

— Приветствую тебя, о Вершитель. Покорнейше прошу простить, что явился незваным…

За обшарпанным антикварным столом с инвентарным номером, приколоченным на самом видном месте, сидел седобородый старец весьма почтенного вида. Он не спеша ел, вернее, вкушал золотой ложечкой йогурт и выглядел почти как в рекламе: «И пусть весь мир подавится…»

— А, это ты, Князь, — кивнул старец, пригладил бороду и указал ложечкой на стул. — Я рад тебе. Садись. И пожалуйста, отведай йогурта. Они у меня все одинаково полезны.

На столе в живописном беспорядке стояли пластиковые стаканчики без этикеток. К каждому, словно трубочка к упаковке с соком, была цветной резинкой притянута ложечка. Золотая, конечно.

— Благодарю.

Рубен сел и наугад взял стаканчик. Йогурт оказался его любимым, малиновым, на зубах приятно похрустывали натуральные ягодные косточки. Рубена это не удивило.

Некоторое время угощались в молчании, соблюдая старинный этикет: гость из вежливости держал язык за зубами, а старец воздерживался от вопросов. Наконец он бросил стаканчик и ложечку в мусорное ведро и устремил на Рубена испытующий взгляд:

— Так чем обязан, Князь? Увы, давно прошло время, когда ты приходил ко мне за помощью и советом…

В тихом голосе послышалась печаль. Или это только показалось?

— Что поделаешь, о Вершитель. Глупые дети иногда начинают воображать себя взрослыми, — почтительно улыбнулся Рубен, вздохнул и решился упомянуть о главном. — Я видел Его Могущество. Он сказал, что Хранители уходят. Навсегда.

Он тоже доел свой йогурт, но выбросил в ведро лишь стаканчик. Отправить в мусор красивую ложечку рука не поднялась.

— Уходят, говоришь? Навсегда? — задумчиво переспросил старец, задумался и кивнул. — Значит, доигрались. Теперь всё, только мы и они.

Взгляд у него в эти мгновения был такой, что неприкосновенность особняка как-то стихийно становилась понятна. Во всяком случае, любой мокрушник-уркаган и даже привыкший к безнаказанности ставленник городских властей ощутил бы себя мелкой шпаной и удалился на цыпочках.

— Ещё он сказал, чтоб я сделал выбор, — твёрдо заглянул Рубен в страшные глаза Вершителя. — И я…

Старец покачал головой, нахмурил кустистые брови, и в его взгляде засветилась боль.

— И ты, Князь, конечно, выбрал… приключений на свою задницу. Ему хорошо советовать. У Его Могущества свой собственный мир, где всё как надо… А где он был, когда Змеи убивали Сторуких[60]? Когда жгли жрецов? Когда устраивали войны? Когда подтасовывали карты во Вселенской Игре? Хранители хотя бы убирали за нами дерьмо. А теперь мы, видимо, отчубучили такое, что даже им стало невмоготу… Хорошо хоть, они тоже не пропадут, им есть куда уйти. А Змеи… Вот, полюбуйся. — Он взял со стола пульт, надавил кнопку, и на стене засветилась большая плазменная панель. — Ты в глаза посмотри. Тут даже Камня не надо, чтобы понять…

На экране мелькали обладатели всем известных фамилий. Законодатели, блюстители, отцы народа, герои дня, военачальники, радетели. Лучшие из лучших, соль нашей земли, поднявшиеся, словно пена, на самый гребень людской волны…

Кстати, кто бы знал, как это в доме, к которому не тянулись снаружи электрические провода, а на крыше не наблюдалось спутниковой тарелки, работал телевизор? Впрочем, собеседники это воспринимали как должное.

— Камень вправду не нужен, а вот кирпич бы не помешал, — невесело усмехнулся Рубен.

Старец вытащил банку сгущёнки.

— А главное, они сумели внушить людям, будто магии не существует. Постарались и Церковь, и государство… А раз так, удел человечества — грубоматериальный план. С его циничной государственностью, убийственными технологиями, болезнями, кризисами, проблемами и неизбежным тупиком. Дескать, хватит вам, ублюдки, и пятипроцентного использования мозга, для выживания на материальном плане больше не требуется. Это вам не погодой управлять или на стройках левитацией заниматься[61]

Он досадливо замолк — дескать, что толку обсуждать очевидное — и высыпал из кулька овсяное печенье.

— Итак, Князь, стало быть, ты сделал выбор…

— Да, о Вершитель, покорно ждать я не намерен. И поэтому прошу мой Нож и священный Камень Истины. Прошу, о Вершитель.

— Эх, Князь, Князь, воин без страха и упрёка… — Старец сухоньким мизинцем, без видимого усилия проделал в крышке банки дыру. — Чем воевать собираешься? Секрет Огненной Розы забыт. Зеркало Судьбы разбито. Последний Меч Силы давно потерян. О Флейте Небес я уже вовсе молчу… А и было бы чем — кому сражаться? Одних уж нет, а те далече… К тому же ещё свои своих убивают. — Тут он с упрёком бросил быстрый взгляд на Рубена. — Что, брата Экзекутора помнишь ещё? Или забыл?

У Рубена сжалось сердце, но внешне он, что называется, и бровью не повёл:

— Я убил его в честном бою, которого он захотел сам. Нагубник Флейты принадлежит мне по праву… То есть принадлежал.

«Как ты там, Олежка? Жив ли?»

— Что? Принадлежал! — удивился старец и продырявил банку ещё раз. — Так у тебя его уже нет?

С его пальца густыми каплями тянулась сгущёнка, но он этого даже не замечал.

— Я его отдал, — спокойно ответил Рубен. — Подарил на счастье. Не так давно.

— Значит, подарил на счастье? — задумчиво прищурился старец. — Если не секрет, кому?

— Не секрет. Хорошему человеку, соседу по квартире. Он смертельно болен… рак мозга. А я очень не хочу, чтобы он умер. Очень. Быть может, Нагубник ему поможет.

— Так.

Старец вспомнил о сгущёнке, облизал мизинец и принялся цедить белый нектар в блюдечко. Затем взял бурый диск печенья, со вкусом обмакнул и принялся жевать. Если бы его спросили, он бы ответил, что приторная сладость подпитывала мозг, помогая его деятельной работе. Впрочем, с такой же вероятностью он мог быть просто невероятным сластёной, всего менее озабоченным перспективами диабета.

С минуту, наверное, оба молчали, только похрустывала выпечка да ёрзало по столу блюдце.

— Ну отдал Нагубник, и ладно, тем более если простому фигуранту, — изрёк наконец старец. — И если, конечно, пророчество не врёт… — Он отодвинул блюдце и стряхнул с бороды крошки. — Хотя пророчество пророчеством, а грубая реальность… В любом случае поживём — увидим. — Облизнул губы и как-то очень буднично подытожил: — Значит, хочешь Нож и Камень? Сейчас…

И тотчас же за его спиной начал постепенно обретать вещественность сейф. Внушительный, массивный, выкрашенный красным. Сначала он казался стеклянным и пустотелым, потом в прозрачную ёмкость словно бы налили томатного сока. Звякнули ключи, отворилась дверца, и на свет явились Камень и Нож.

Камень был скорее осколком, напоминавшим донце старинной бутылки. Нож оказался тяжёлым и грозным, древней работы, обоюдоострым, с наборной ручкой и хитро выгнутой гардой. Не китчеватая поделка в стиле «удавись, Рэмбо», в нём всё было предельно функционально и дышало той же красотой, что и хищные обводы акулы. Дамасские узоры на длинном клинке образовывали надпись на неведомом языке…

— Ну что, соскучился, дружок? — мягко взял его в руку Рубен, и письмена на клинке отозвались, загорелись тусклым огнём. Нож признал своего хозяина.

— Не он, Князь, соскучился, а ты, — негромко заметил старец. Задумчиво пригладил бровь, принимая какое-то решение, и вытащил из сейфа кисет. — На вот, держи, пригодится.

Кисет был кожаный, туго набитый и крепко завязанный шёлковой тесьмой. Только вряд ли в нём был табак.

— Спасибо, — взял подарок Рубен. Осторожно понюхал, затем помял и с неподдельной благодарностью воскликнул: — Так это же Змеиный Порошок! О Вершитель, ваши добродетели бесконечны и глубоки, как и ваши знания Истины. Неужели кто-то ещё помнит секрет?..

— Никто уже ничего не помнит, а если и помнит, то хочет забыть. Это из старых запасов. — Старец помрачнел. — Бери, Князь, и уходи. Моего благословения тебе не будет. Плохо это, когда лучшие уходят скверным путём…

Подождав, пока Рубен распрощается и выйдет, хозяин дома буркнул что-то ему вслед и снова взялся за еду. Раскупорил ещё кулёчек печенья, на сей раз это было «Лужское», песочное, на топлёном молоке. Наполнил блюдечко сгущёнкой из новой баночки, вскрытой небрежным движением ногтя…

Наверное, сахар помогал ему обдумывать проблему поистине космической важности. Когда с лакомствами было покончено, Вершитель удовлетворённо кивнул, принимая решение, и резко ударил в медный гонг, стоявший на столе.

Гонг был совсем небольшой, но звук раздался такой, словно потревожили громадный, неторопливо вибрирующий диск.

В дверях тотчас возник татуированный гигант.

— Брат Регистратор, немедленно полный сбор! — тихо приказал старец. — Собирай наших.

Загрузка...