Осколки тени и света

1

— Кто это?

— Это ваша дочь, Ворнан.

— Она рыжая.

— Рыжая. И что?

— Но вы не рыжая. У вас вообще в роду рыжих нет.

— Ведьмы — рыжие.

— Она не ведьма.

— Зато вы ведьма. Ведьмак.

— Разве я рыжий?

— Вы, если на то пошло, вообще в перьях, когда ворон. И что за гнусные намеки? Полагаете, я так хотела детей, что тайком от вас завела себе рыжего любовника? Подите вон немедля. Видеть вас не желаю. Ни ваших подарков, ни ваших не рыжих волос, ни ваших перьев! И веник этот с постели уберите. Что это вообще такое?

— Предположительно, букет.

— Он отвратителен.

— Ну извините, в палисаднике целительского дома было только это. Раз вам не по нраву мои подарки, остаются только объятия.

Слышались звуки возни, шлепки, будто кого-то шутя били по рукам.

— Прекратите, бессовестный птиц.

— Я не могу сказать своей жене спасибо за прекрасную рыжую дочь?

— Вы не говорите, вы лезете целоваться, хватаете холодными руками и брызжете на меня талым снегом с волос, сложно было пальто снять? Примчались прямо с улицы, распугав сиделку и целителя, наследили, упрекаете меня в нелепом блуде.

— Нечего было рожать без меня не пойми где.

— Нечего было слоняться не пойми где, когда я рожала! Ммм… Прекратите целовать меня, когда я вас…

— Свет мой…

Потом была тишина, которая умеет петь и снова мамин голос:

— Ворнан… У вас магфон включен на запись.

— Да? Да и бездна с ним. Вы дадите мне наконец подержать дочь или придется с боем вырывать, как поцелуй?..

• • • • • • • • • • • • • • •

Я конечно же никак не могу помнить, как родилась, но слушала эту случайную запись столько раз, что голоса уже не живых родителей звучали как живые. Особенно сейчас. В такие моменты как раз и принято вспоминать свою жизнь.

Меня зовут Эленар Пешта-Холин и я хотела бы быть… Но с этим все. Очень самонадеянно было полагать, что Эдер Холин отпустит меня просто так.

В уголках закрытых век скопилась вода. Не слезы. Дождь моросил. Земля под рукой была влажной и клейкой. Платье на спине промокло, и в волосы на затылке набилось грязи. Холод меня не беспокоил, я его почти не чувствовала. Скоро я ничего не буду чувствовать. Договор убьет раньше, чем подбирающийся не-мертвый.

Придавленную упавшим надгробием тварь я заметила до того, как споткнулась и уже не смогла встать. Лежала на боку и смотрела, как восставший, разодрав себя пополам и оставив не желающей отпускать его могиле еще и одну из рук, полз на другой. Как вонзая когтистые фаланги в мокрый дерн, рывками подтягивал то, что осталось от тела, к пока еще живой и относительно теплой мне.

Медленно. Очень медленно.

Со стороны леса, серебрясь в свете луны, подбирался туман. Тоже медленно, но быстрее, чем тварь. Он уже укрыл мне ноги.

Красиво. Похоже на саван.

Я устала смотреть и опрокинулась на спину. Я устала. Но глаза закрыла не поэтому. Пошел дождь, и капли неприятно соскальзывали внутрь, под веки. Да и окраина кладбища не то место, чтобы видами любоваться. А умирать — самое то. Я всегда была последовательна в своих поступках, какую бы дичь ни творила, но место для кончины оказалось на моем последнем пути само по себе. И если я умру не как следует, то хотя бы где следует.

Можно было остаться.

И сейчас подо мной были бы теплые свежие простыни супружеского ложа в Холин-мар, а не волглая земля кладбища в… Я даже не знаю, где я.

Тварь хрипела ближе. Или это уже я? Неважно. В любом случае теперь недолго. Несколько минут? Одна? Пара ударов сердца?

Что это?

Монотонный речитатив плыл над кладбищем. Обволакивал, как крадущийся из леса туман. Кажется, голос и пришел вместе с туманом. Убаюкивал колыбельной. А я устала. В уголках глаз было уже слишком много воды, и она пролилась. Сделалось легче. Я сделалась легче. Сквозь веки я видела серое маревотой стороны. Такие как я могут видетьгрань, только когда сами стоят на пороге. Осталось шагнуть.

Меня зовут Эленар…

Меня зовут…

Мелодия оборвалась.

* * *

Меня опрокинуло и с силой вколотило обратно в лежащее на земле тело.

— Эй? Ты живая? Чтоб меня гули жрали…

Разочарование и преисполненный им голос пробились сквозь щелчки в ушах. В глазах мельтешили цветные пятна. Одно пятно, большое, густо-фиолетовое, как созревший синяк, было самым назойливым. Не смаргивалось. Хотя я старалась. Веки — единственное, что во мне хоть как-то шевелилось. Если б меня начали жрать упомянутые гули, я бы даже не поняла с какого места. Зато когда в меня палкой потыкали — очень даже поняла. Только сделать ничего не могла. Ног я не чувствовала, рук тоже. Вместо затылка был кусок льда, зад отнялся по самые лопатки.

— Однако… На удивление активная тварь.

Раздался смачный чавк и хрусть. Надеюсь, это не какая-то отнявшаяся часть меня.

Пятно наклонилось. В ноздри ударил запах раскаленного на углях железа и приторно-сладкая вонь разложения. Желудок тут же скрутило, во рту стало горько от желчи.

Меня сгребли за воротник, приподнимая рывком. Голова под тяжестью налипшей на волосы грязи тут же откинулась назад. Шея подозрительно хрупнула. В глазах неожиданно прояснилось, но разглядывать непрошенного спасителя было поздно. Меня, ругнувшись бездной, закинули на плечо, как куль с мукой. Перед глазами мелькнуло кованое навершие с какой-то птицей. Журавль? Цапля? Да какая разница… Я лишь чудом не встретилась с этой птичкой лбом. Рукоять торчала из болтающегося за спиной неблагодетеля внушительного рюкзака, на который я неожиданно удобно улеглась щекой.

Отнявшийся от валяния на холодной земле и торчащий кверху зад начал понемногу отходить, и ноги тоже. Я шевельнулась. Меня, как строптивую кобылу, с соответствующим «тпру» шлепнули по… бедру.

— Лит’маре, элле’наар, — на диком наречии произнес хозяин рюкзака. От вибрирующих аберраций в голосе снова свело нутро, но меня почти тут же придавило душноватой подушкой наведенного сна, и я даже не успела толком удивиться, откуда этому мимохожему любителю кладбищ известно мое имя.

Некромант, мародер, некромант-мародер — вот и все варианты. Самый вероятный — третий. Или дезертир. Но тоже некромант. Кто-то же читал упокоение, и помешал мне сбежать в небытие грани? Вряд ли он подозревал, что его старания окупятся такой находкой. Но не побрезговал.

Почему я не сплю? На меня мороки плохо действуют. Папино наследие. И немного огня, окрасившего мои волосы в темно-рыжий — тоже от отца. Когда нервничаю, или истерю, или восхищаюсь, или испытываю любые другие сильные эмоции, даже магическая краска не скрывает. Собственно, в основном из-за папиного наследия я и вляпалась в почти что договорной брак и теперь нахожусь здесь, в компании весьма сомнительной для приличной леди, которой я считалась, пока сознательно не лишила себя всякого статуса вообще.

Случайному проходимцу моя уникальная кровь до того места, где сейчас лежит его пятерня. Незавидные перспективы. Сбежать от одного темного, который тебя использовал, чтобы нарваться на другого. Этот вряд ли отличается хотя бы намеком на порядочность. Хорошо, если быстро прирежет после употребления. Или наоборот. Прирежет, а потом… То-то разочаровался, когда понял, что живая.

Тьма… Ну запашок от него. От меня, наверняка, не лучше, но народная мудрость гласит, что свое не па…

— Привал, дорогуша, — заявил темный, встряхнул плечом, одновременно убирая руку.

Мир в очередной раз кувыркнулся, а я кучей упала в какие-то кусты. Рядом с таким же звуком шлепнулся рюкзак, и на сей раз я не избежала встречи с окованной рукоятью.

— Глядь, — не сдержалась я.

Некромант вздрогнул, обернулся и снова приложил меня своим сонным заклятием. Теперь удачнее. Вероятно, съездившая мне по лбу рукоятка сыграла немаловажную роль.

— И как меня угораздило? — услышала я прежде, чем серая рассветная мгла померкла.

Глава 2

2

Полтора года назад

Темный маг прохаживался по улице перед лавкой, я следила из окна спальни на втором этаже, чуть отодвинув занавеску. Я знала, зачем он прохаживается, он знал, что я его заметила. Может даже чувствовал мой взгляд, потому что время от времени, когда окно оказывалось прямо напротив — поднимал голову и, чуть щурясь, отчего его красивое лицо приобретало лукавый вид, смотрел прямо туда, где была я.

Впервые мы столкнулись полторы недели назад. Я в расстроенных чувствах выходила из банка, где мне не дали отсрочку по уплате взноса за лавку, а этот породистый жеребец как раз гарцевал мимо. Голову я от его красоты и стати не потеряла, а вот шляпка свалилась.

Бутоньерка вонзилась мне в глаз осадным бревном, и я поняла, что предпочитаю мужчин, которые носят в кармашках носовые платки, а не цветочки. Не так торжественно, зато для окружающих безопасно. О чем и сообщила. Не о предпочтениях, о безопасности.

Извинения были произнесены и приняты, но история на этом не закончилась. Очередная случайная, как мне тогда казалось, встреча имела место в торговом павильоне Феррато.

Таких как я «просто поглазеть» тут было куда больше, чем потенциальных покупателей. Мне сейчас даже на диск от колеса одного из представленных магмобилей не хватило бы. В глубине души таилась стыдливая вина за проданный мамин восхитительно красный “Феррато Маард” — первый магмобиль этой серии, подаренный родителям в честь бракосочетания их другом и гением магтехники Лайэнцем Феррато. Хладен Феррато собрал его собственноручно. Именная гравировка с подписью создателя позволила выручить за и так не дешевый “маард” столько, что мне хватило на полгода относительно спокойной жизни.

Я как раз с трепетом и тихой грустью смотрела на близнеца маминого магмобиля, когда позади раздался бархатистый, как кошачье брюшко, голос:

— Хотите?..

И тут же охнул, не договорив.

Отчего большинство темных считает, что подкрадываться к даме со спины невероятно романтично, а получить в ответ локтем в солнечное сплетение — нет? Откуда тогда взялось выражение «свет померк, едва я вас увидел»?

Сына у мамы после меня так и не случилось. Папа скучал и решил, что поучить дочь, куда именно пинать противника на голову выше и вдвое тяжелее, чтобы у того в глазах стало темно, будет весьма забавным.

Несмотря на долгое отсутствие практики, удар вышел что надо. Так что теперь извинялась я.

За этой случайной встречей последовало еще две тоже совсем-совсем случайные. Но только после пятой, когда я получила настойчивое приглашение на совместную прогулку, до меня дошло, что имеет место быть целенаправленная охота.

Я была в том интересном возрасте, когда старой девой еще не называли, но и в завидные невесты уже не годилась. Ко всему прочему из имущества у меня осталась только мамина лавка, грозящая вот-вот перестать быть моей за неуплату налога на недвижимость категории ВД-А (Возрожденный дух, активный). Дом был живой. В подвале теплилось его сердце из хаулитового зерна с рубиновой друзой внутри. Отец научил, как за ним ухаживать, но я не была ведьмой с подтвержденным даром или темным магом, магических прав по закону на подобный дом не имела, потому и платила налог размером с дракона. Вроде как страховой взнос за потенциальные неприятности, которые может учинить привязанный к дому возрожденный дух, если выйдет из-под контроля.

Дом отца, совершенно обычный, где, по его словам, можно было только работать, пал первой жертвой моего финансового краха. Я не единственная пострадала. Просто посчитала, что водить хороводы под стенами обанкротившегося Королевского заемного банка, где лежали все семейные сбережения, не имеет смысла.

Лавка давала небольшой, но стабильный доход, я продала отцовский дом, и все было бы неплохо, если бы не очередная волна черного мора в приграничье. Существующие налоги снова подняли. И придумали новые. Один из них как раз касался находяшихся во владении живых домов. Для темных семей, вроде Холинов, это была капля в море, для одиночки вроде меня — катастрофа.

Мне следовало либо один раз заплатить инквизитору-экзорцисту и навсегда усыпить зерно с привязанной душой, что было равносильно убийству, либо продолжать платить ежемесячно за то, чтобы дому позволили жить.

Я продала мамин “маард”.

Теперь же денег было взять неоткуда. Зато откуда-то взялись кавалеры.

Вот парадокс, когда у меня имелось приданое — женихами и не пахло, но стоило лишиться почти всего, как едва не в очередь выстроились. Небольшую. Мама вообще говорила, что двое — уже толпа. Так что можно считать, что у меня как раз такая толпа и случилась.

Первым был молодой аспирант Нодлутской академии магии Бернет Нери, некромант, снимающий этаж у веды Аманды Зу-Леф, что жила в доме напротив лавки. Вторым — Драгон Джейм Холин, тот самый темный, от которого у меня шляпка поехала.

Фамилия Холин в Нодлуте и без всякой магии творила чудеса. Она открывала двери, делала чиновников лояльными и производила облака розовой ваты в головах девиц брачного возраста в невообразимых количествах. Маджен Драгон Холин был хорош со всех сторон, как ни крути: красив, харизматичен, богат, одарен, занимал какую-то должность при Министерстве магии и обладал классическим для темного типом характера — схватить первым, а потом разбираться, надо оно прямо сейчас или отложить на потом. О том, чтобы отдать, и речи не шло. Что темный схватил — то его.

Милашка Бернет с его утренними букетами у калитки и романтичными мелочами вроде сладостей, хоть и тоже темный, смотрелся против Холина, как щеночек против мастифа. Драгон был старше и его напористому обаянию противостоять было сложно. Я поддалась. Финансовые трудности и бытовые неурядицы вдруг отодвинулись на задний план. Я как-то быстро оказалась без долгов, с теми самыми облаками розовой ваты в голове, совершенно не думая о последствиях.

Виновата была любовь. Не та восторженная влюбленность, лишившая меня трезвого взгляда на реальное положение вещей, а та, что я, взрослея, видела рядом с собой.

Я не знала никакой другой пары, что любили друг друга так же честно и беззаветно, как мои родители. Их бесконечные споры, пикировки по малейшему поводу и без и чопорное «вы» даже дома, могли создать впечатление совершенно обратное. Но помимо прочего были трогательно неловкие улыбки отца, его взгляды исподтишка и мамино горделивое и слегка снисходительное одобрении этих заметных прочим скупых знаков внимания. А главное — между ними была музыка. Тишина пела. Светом, теплом. Я слышала и ощущала это звучание, отчаянно желая того же для себя. И обманулась, приняв внешний блеск за внутренний свет.

Прозрение случилось во время приема, куда меня пригласили для знакомства с семьей. Была не только семья. Меня оценили, взвесили, определили коэффициент полезности… Вскользь, даже не особенно разглядывая. К этому я была готова.

Глава 3

Я не обладала непосредственностью матери и до невозмутимости отца мне было далеко, но полагала, что тот, на чей локоть опиралась моя рука — на моей стороне. Увы. Однако, стоит отдать ему должное, Драгон всегда был верен. Себе. И своей семье. И пусть и позволял себе перечить на словах, все равно поступал так, как велел отец, старший в стае. Иерархия, правила, главенство силы — дара и характера — являлись основными скрепами рода Холин. Думаю, как и в других уцелевших после инквизиторских чисток старых темных семьях.

Холин-мар — большое поместье. Чуть в стороне от Нодлута. Пафосное и мрачное. Слуги-зомби, или, как правильно говорить, конструкты, не добавляли уюта, хоть от живых отличались лишь застывшими, немигающими глазами, лишенными блеска. Мне стало уныло среди гостей, я пошла поискать отлучившегося Драгона и слегка заплутала.

— Ты серьезно? — урчащий голос, от которого у меня частенько подгибались коленки даже в моменты далекие от ожидающихся вот-вот поцелуев, звучал удивленно. — Жениться?

— Ты не знаешь, кем был ее отец? — не похоже, чтобы Эдер Холин спрашивал, хотя интонация была вопросительная.

Во время нашего знакомства, которое заняло минут пять, он говорил точно так же. Думаю, если бы они не заговорили об отце, я бы просто ушла, а не осталась подпирать стенку на некотором отдалении от приоткрытой, скорее всего, в кабинет двери.

— Пешта? Бывший глава надзора? — снова удивлялся мой потенциальный жених. — Он никто, воспитанник одного из сиротских домов. Все, что у него было он заработал при жизни.

— Разве этого, по-твоему, не достаточно для уважения? И это мой сын, — будто бы сокрушался Эдер. — Но его заслуги и карьера здесь роли не играют. Дело в крови. Не закатывай глаза, стервец.

— Какая кровь может быть у неизвестно чьего сына?

— Он бастард Крево, идиот, вечное пламя. И к падению Всадников Мора имеет непосредственное отношение, чтобы там не озвучивали в официальной версии. Так что ты сейчас вернешься в столовую и продолжишь ухаживать за его дочерью. Если тебе так претит ее ум, смотри на другие достоинства, коими она тоже не обделена.

— Терпеть в женах рыжую язву?

— Это легко решаемо. Краской и брачным договором. Пусть родит, а там видно будет.

— А без женитьбы никак нельзя? Можно подумать обручение — обязательный ритуал для появления детей.

Наше последнее свидание с Драгоном, после которого я получила приглашение в Холин-мар, закончилось как раз тем, после чего бывают дети. Но в тот момент мы явно не о наследниках думали. Нам в равной степени не терпелось познакомиться друг с другом и с этой стороны. И мое тело сейчас недвусмысленно напомнило о времени, проведенном в постели, волной дрожи. Но неприятный голос Эдера быстро вернул меня в реальность.

— Плодить бастардов? А потом разыскивать их по королевству? Кровь Холин должно воспитывать в доме Холин. И раз уж твой старший брат пропал, ответственность за продолжение рода лежит на тебе.

— Почему не женили Севера? Неужели не нашлось невест, достойных моего, вдруг ставшего после исчезновения идеальным, брата?

— Не дерзи, Драгон, — немного лениво протянул Эдер.

И словно темной душной периной придавило. Мне, не слишком чувствительной к магии вообще, даже дышать стало тяжело, представляю, каково было в этот момент Драгону. Впрочем, вряд ли он намного слабее отца.

— Так то, — снова заговорил старший Холин, видимо, удовлетворившись результатом демонстрации, кто в семье главный. — К слову, Север, насколько мне донесли, приглядывался к ее матери. Там тоже неплохие перспективы намечались, так что я даже подумывал дать согласие, несмотря на мутную историю с обвинением в убийстве. Вороний сын Пешта успел первым. Но так даже лучше, так сказать, два в одном. Упустишь их дочь — откажу от дома со всеми вытекающими последствиями.

— Так женились бы. У Севера и меня большая разница в возрасте, не это ли доказательство, что вы и сами в силах произвести на свет наследника с прекрасными данными, — не то неудачно пошутил, не то действительно предложил Драгон, но тогда я не думала, что он настолько предан семье, что готов уступить меня отцу.

— Между тобой и Севером действительно большая разница, — холодно произнес Эдер.

— Что вы имеете в виду? — натопырился Драгон, и моя кожа пошла мелкими колкими мурашками. Тоже тьму распустил? Обижен пренебрежением отца? Эдер снова придавил. На этот раз внезапно, рывком. Будто ударил наотмашь.

— Хорошо, я сделаю, как вы велите, — отозвался Драгон через пару мгновений.

— У тебя неделя на то, чтобы привести в Холин-мар невесту. Ее добровольное согласие обязательно.

— Ладно. В конце концов, у нее полно других, как вы сказали, достоинств, и с ней не скучно, — заключил претендент на руку.

— Надеюсь, она не девица. Если нет, исправь это. Она не должна бояться процесса во время ритуала и знать тебя достаточно хорошо, чтобы понести с первого раза.

— А если циклы не совпадут, — озаботился Драгон, а у меня кровь к щекам прилила. Кто бы знал, что темных магов может интересовать женский цикл, пусть и в другом плане, нежели целителей.

— Совпадут, — уверенно произнес Эдер, и мой стыдливый жар сменился ознобом. — Я знаю тех, кто может подготовить ее к ритуалу нужным образом в срок.

— Связались с Экхартом Нери, помешанным на выведении идеально темного универсала естественным путем? Вы с ума сошли? Нери под колпаком инквизиции!

— Один Нери другому рознь. Кстати, имей в виду, что его отпрыск тоже положил глаз на нашу девочку.

— Бернет? Он мне не конкурент. Слабак и лопух, — презрительно хмыкнул Драгон.

— О, ты плохо знаешь женщин, сын. Они способны удивлять.

— Как вы намерены скрыть эхо ритуала от инквизиции?

— Сердце Холин-мар почти на пике. Территория поместья уже сейчас практически не просматривается этими их магсканами, а в ночь ритуала будет сплошное слепое пятно…

Дальше я не стала слушать, все равно они перешли к обсуждению далеких от моего понимания вещей. Услышанного было более чем достаточно, и дожидаться, когда Драгон, обещавший отвезти меня домой, найдет и отвезет, я не стала тоже. Я бы обязательно выдала себя. Поэтому набралась мужества и, отбросив брезгливость, подошла к одному из слуг и велела вызвать мне экипаж.

Так что вот. Неделя была на исходе, темный маг прохаживался по улице перед лавкой, я следила из окна спальни на втором этаже и знала, зачем он прохаживается, а он знал, что я его заметила, и догадывался, что я знаю, зачем он тут гуляет. Сопоставил мой внезапный отъезд из Холин-мар без прощаний с тем, что я не отвечаю на звонки и носа из дома не высовываю. Он же не дурак. Просто идейный. А это, как оказалось, куда неприятнее. Причем что идеи даже не его собственные — папины.

Глава 4

Прятки не могли продолжаться вечно, и я открыла дверь.

Драгон ждал на крыльце. Другом, домашнем. Он всегда знал, с какой стороны лучше подойти, и как, и что сказать. И где. Узкий коридор был будто специально создан для того, чтобы обниматься. Я взбрыкивала, шипела, но все равно оказалась в руках темного, а в голове шумело от поцелуев.

— Не так уж и страшно, верно? — шептал коварный искуситель урчащим голосом. — Я вам нравлюсь, вы мне тоже. Договорной брак может быть приятным делом, если договориться правильно.

Договаривали мы уже в спальне. И после всего.

— Это был низко и недостойно, входить и прямо с порога…

— Может быть. Но вам понравилось. Глупо отрицать. Мне нужен ваш ответ, Эленар. Выйдете за меня? Я знаю, что вы хотите сохранить этот дом. Он будет ваш. Навсегда. Ваш и ваших детей, если вы все же решите уйти после того, как выполните условия договора.

— Я дам вам ответ, когда увижу договор.

— Отлично, — улыбнулся валяющийся на подушках Драгон, затем повернулся, опираясь на локоть.

У улыбки Холина был оттенок победы. Будто бы я уже согласилась.

Я и согласилась. Именно тогда, когда сказала. После договора. Мне просто позволили немного иллюзий, дали убедить саму себя, что у меня есть выбор. Я ведь была немного влюблена. Впрочем, это прошло довольно скоро.

— С этим нужно что-то делать, — задумчиво проговорил Драгон, вертя в руках мой локон.

Мы только что оставили в магистрате свои подписи, заверяя регистратора и королевство Нодлут в своем искреннем желании создать семью. Формальность, не более, но я разнервничалась, и мои волосы из темно-рыжих, почти каштановых, сделались ярко-рыжими.

— Если для подруги подобный вызывающий цвет еще уместен, для леди Холин это совершенно исключено. У вас гармоничные черты лица, Эленар, в них видна темная кровь, но волосы все портят. С ними вы выглядите, как ведьма.

Этого не было в договоре, но я уступила. Не хотела спорить из-за такой мелочи, как цвет волос, которые в любом случае отрастут. Может и зря. Все начинается с мелочей.

Все мои мелочи остались в доме.

Перед уходом я обошла комнаты, перетрогала все, что можно было, долго сидела на кухне, держа в руках старую чашку с подклеенной ручкой и неровно лежащей глазурью на боках. Родители вечно спорили, чья она, и пили из нее по принципу кто первый успел, а иногда и вместе. Вместе — было вкуснее всего.

Я окропила кровью каменное зерно в подвале. Красное впитывалось словно нехотя, лепестки хаулита так и не разомкнулись. Дом не открыл мне сердца, обижался, ведь я бросала его. Не понимал, глупый. Как умела, попросила беречь тепло.

Меня пытались удержать шипастым стеблем за подол у калитки, а саму эту калитку пришлось толкать. Но я отцепила розовый побег и вышла, не оглядывась. Вспомнила слова отца, что оглядывается тот, кто может не вернутся.

Драгон ждал у фонтана. Малышня толклась вокруг черного магмобиля, блестя глазами, но подходить и трогать не решалась. Видно же, что темный маг. Стоял бы букой — можно бы и подойти, а к улыбающемуся опасно.

— Долго вы, — заметил муж, галантно открывая мне дверцу.

Отвечать не стала. Что тут скажешь? Дом не так уж и мал, и мелочей в нем много. У мамы была комната с сокровищами, а у меня таких сокровищ целый дом, пока все перетрогаешь.

Взамен мне было обещано много новых игрушек, красивых и блестящих.

Наверное, я бы ужасно маялась от скуки в Холин-мар, но Драгон честно выполнял свою часть сделки. Не зная подоплеки, было легко поверить в счастливого мужа, который не в силах оторваться от молодой жены. Окружающие и верили.

Я жила будто в двух плоскостях. Как две разные личности в одном теле. Одна отстраненно наблюдала и выжидала, вторая… Вторая по-прежнему была влюблена и с жаром отвечала на ежедневные и, особенно, еженощные знаки внимания.

— Так мы и без ритуала справимся, — говорил Драгон, удовлетворенно поглаживая меня по взмокшей спине. — Завтра я не приду.

Но все равно приходил. Как пьянчужка за новой бутылкой. Жадно сминал мне рот поцелуем и опрокидывал на постель.

— От тебя невозможно оторваться, Эленар, — признался он после очередной порции ласк, глядя на меня шальными, будто действительно перебрал, глазами. — Ты делаешь меня сильнее. Ведьма… Ты ведьма, Эленар. Моя ведьма. Хочу, чтобы ты осталась. Мне нравится это ощущение. Нравится, что ты принадлежишь мне.

Я улыбалась или кивала, или пожимала плечами. Я редко теперь говорила. Зачем? Мой голос был не важен в этом доме, да и я сама не хотела, чтобы он здесь звучал. У Холин-мар был только один голос — голос Эдера Холина.

Каждые два дня поздно вечером приходил не похожий на целителя целитель. Меня осматривали и давали выпить какое-то зелье. Две столовые ложки блекло-оранжевой и две вязкой темной гадости. Я глотала их по очереди. Сначала темную, потом оранжевую. Оранжевая была менее гадкая.

Пережидала приступ тошноты и выходила из-за ширмы. Эдер Холин всегда присутствовал. Не понятно, за кем он следил, за мной или за целителем, а может и за обоими.

Где-то за неделю до ритуала Драгон перестал делить со мной постель.

— Ты должна отдохнуть, а твое тело — соскучиться по мне.

Кажется, ему оставить меня было сложнее, чем он хотел показать. И не будь на то прямого приказа отца, он бы не ограничился поцелуями. Это действительно походило на зависимость и пугало. Но не так, как взгляд Эдера.

Я не знаю, сколько ему было лет. Он будто застыл. Черные волосы, разбавленные серебром, казались серыми, будто присыпанными пылью, глубоко посаженые черные глаза почти не меняли выражения, смотрел он на своих мертвых слуг или на сына. На меня он смотрел иначе. Как на приберегаемое к празднику лакомство.

Ждал.

* * *

Свет от свечей дробился и расслаивался. По стенам, тусклым, со странным потеками, будто помещение выплавили в толще скалы, белыми туманными лентами тянулись тени. Они змеями вились под потолком между острых черных игл, похожих на ножи. По углам стояли высокие каменные курильницы. Пахло гвоздикой, полынью и медовой карамелью. Я чувствовала вкус на языке, и сама пахла так же.

Несколько шагов босиком по каменному полу, чуть придерживая на груди наброшенную на голое мантию. Я.

Шла медленно. Шершавый камень будто цеплялся за подошвы, холод поднимался вверх по ногам, а голова — наоборот, была в огне. И лоно. Сжималось и пульсировало от желания. Чем ближе, тем сильнее.

По другую сторону родового камня в такой же как я мантии. Драгон.

Сам камень — огромный звездчатый сапфир, почти черный. Ярко-синие лучи с золотистыми, как у опала, искрами внутри делили каменное ложе алтаря на сектора, в центре пульсировало и сжималось. От желания. Нашего общего.

Тошнотворно клубящийся сгусток мрака справа. Проглянул абрис черепа и часть лица, вот кисть. Эдер Холин.

— Поклонись корням.

Я опустилась на колени. Ткань натянулась, прижала грудь, и я прикусила губу, едва сдержав стон. Драгон жадно втягивал носом мой запах. Жестом показал, что нужно протянуть руки ладонями вверх. Я протянула. Нагая, потому что мантия упала с плеч. Теперь только волосы прятали меня. В них, черных, лавовыми потеками проступал доставшийся мне огонь, рыжие блики плясали по гладкой поверхности алтаря, отражались в глазах мужа.

В руке Драгона, будто соткавшись из мрака, возник кинжал с волнистым лезвием. Игольчато-острый конец полоснул по моим ладоням, и алое пролилось на черное и звездчато-синее.

— Свет, чтобы жить… Повторяй.

— Свет, чтобы жить.

Круглые ярко-красные капли-бусины скатывались к центру камня и распадались золотым дымом.

— Тьма, чтобы беречь…

— Тьма, чтобы беречь.

Теперь не золото — черный свет. Такой яркий, что больно глазам.

— Тень, чтобы было от чего беречь и вопреки чему жить…

— Тень, чтобы было…

Черный свет выцвел, сделавшись блеклым, и лег паутиной, оплетая синие лучи сапфирового алтаря. Алые бусины дрожали на нитях рубиновыми осколками. Мне мерещились пальцы, держащие ободок, ловко вплетающие новые нити с мерцающими на них стекляшками к уже имеющимся.

Тени отделились от стен и окружили родовой камень. Много. Тени и сгустки мрака. Шепот. Эхо. У каждого — свое.

Меня повело…

— Эленар, смотри на меня…

Драгон поймал мои руки, потянул, заставляя меня встать. Тело отозвалось дрожью.

А потом я легла спиной на синюю звезду на камне рода Холин, чтобы отдать себя роду Холин. По договору, скрепленному моей подписью и каплей крови.

Мне хотелось прикрыться, я чувствовала жадные взгляды на влажной коже. Они мешали дышать. Запах. У каждого — свой. Гвоздика и карамель, полынь и мед, можжевельник и вишня, перец и яблоко…

Горячее железо…

— Эленар, смотри на меня…

Голос. Голоса. Они пели. Звук. У каждого — свой. Мне нужен тот, что во мне отзовется.

Элле’наар…

— Эленар, смотри на меня…

Это Драгон, я знаю его, мое тело знает его. Он пахнет полынью и медом. Он развел мне колени, и мы стали одним. Без поцелуев и прелюдий. Все, что было между нами до этого момента и было прелюдией. Мне больно и сладко от его рук и от его тьмы во мне. Так мучительно сладко… Он везде. Его будто… Несколько. Он во мне. Они… Несколько как один.я.

Глава 5

Лопаткам было неудобно и затылку, мышцы ныли… везде. Я была голой под укрывающей меня тканью. На запястье руки, пошевелить которой не вышло, чуть придавив нитку пульса, лежали прохладные пальцы.

Я открыла глаза. Было светло. С потолка поблескивали гранями каменные лезвия, темные свечи, сгорев почти до основания, оплыли и висели восковыми бородами. Рядом, в мантии Драгона, сидел Эдер Холин, и это его пальцы слушали мой пульс.

— Можешь встать? — спросил он.

Я подумала и покачала головой.

— Я пришлю кого-нибудь, — сказал Холин, убирая пальцы и вставая с каменного алтаря. — Драгона или слуг.

Он с полминуты смотрел куда-то в мой живот. В темных глазах отблескивало гнилушечно-синим.

— Молодец, ты справилась, эхо вечного пламени, ты родишь сильного темного.

— Кому, — просипела я, звук моего голоса был такой же гадкий, как привкус во рту.

— Какая разница? — спокойно отозвался Эдер. — Он будет крови Холин.

А кровь Холин почти с момента зачатия вела себя у меня внутри как и сами Холины — принялась наводить свои порядки, не считаясь ни с чем. Тошнота и слабость, судороги и ощущение, будто узлом скручивает суставы, потом добавился жар. Это было даже неплохо, я проваливалась в беспамятство, а когда выныривала, мокрая, как мышь, у меня было несколько часов ясного сознания и почти ничего не болело.

Практическии всегда, когда я открывала глаза, рядом оказывался Драгон. Кто бы мог подумать… Из него вышла недурная сиделка. Да, болезнь, а по-другому я не могла назвать свое состояние, сделала меня циничной и злобной. Попробуйте быть вежливой, когда судорога выгибает до хруста в позвоночнике или не можешь вдохнуть от невыносимой тяжести?

— Опять ты, — кривилась я, и ждала, пока его лица соберутся в одно отвратительно красивое.

— Опять я.

Он усаживался на постель, приподнимал мое безвольное тело с пузырем живота и устраивал у себя на груди. Терпеливо оттирал от пота лицо, шею и грудь, менял на мне рубашку. Затем особым образом брал за руки, снизу, чтобы мои ладони лежали на его, обхватывал пальцами, мизинцем и большим, мои истончившиеся запястья, и придерживая плечом голову, чтобы не скатывалась, прикасался губами к губам. Это был не поцелуй, по началу. Так Драгон делился со мной силой.

— Тьма, чтобы беречь, — шептал он, отстраняясь на волосок, и снова касался. Вот теперь это уже был поцелуй. Иногда я даже отвечала, просто от того, что после манипуляций мужа у меня хоть что-то шевелилось.

— Я скучаю, Эленар, — говорил он, и сам себе удивлялся, что своему чувству, что тому, что признается мне в этом. — Приворожила, рыжая.

— Больше не рыжая.

Огня во мне становилось все меньше или эмоций, от которых пряди начинали светить сквозь краску? Волосы отрастали черные и жесткие, как вороньи перья.

— Рыжая, все еще рыжая. Моя ведьма.

Я лежала спиной на груди Драгона и прислушивалась, как возвращаются силы. Потом он подхватывал меня на руки, не особенно напрягаясь, и мы перемещались в кресло. Пока слуги меняли постель. Иногда он снова меня целовал. Прекращал, если я не отвечала. А я смотрела в окно.

На облетевших буках, окружавших особняк, вместо листьев рассаживались вороны. Они толклись на ветках, взмахивали крыльями и беззвучно разевали клювы, будто пели хором или бранились. Еще немного и я смогу выйти. Сама. И послушать. И поесть без опаски, что меня тут же вывернет.

Иногда Драгон помогал мне вымыться и одеться, иногда оставлял это нервное дело слугам, ведь я была слаба и беременна и не могла ответить на его желания так, как бы ему хотелось.

С каждым моим возвращением в реальность живот становился все больше, Драгон — все беспокойнее. Бывало, что я приходила в себя уже у него на руках, мокрая и дрожащая, завернутая во влажное покрывало. В голове звенело от недостатка воздуха, и муж дышал мне в рот, заставляя легкие расправляться. И снова и снова делился тьмой. А мне так нужен был свет. Хоть немного. Или огонь. От огня всегда бывает свет. И тень тоже. От меня тогда только она и осталась — тень. Даже не тень, ошметок, осколок.

Забота Драгона обо мне была так похожа на то, что происходило в моем доме перед отъездом родителей, что я малодушно пряталась в этой горькой иллюзии близости. Заворачивалась в нее и вспоминала.

Последние месяцы мама почти не ходила. Она будто таяла. И отец выцветал вместе с ней. Я часто слышала, подслушивала, о заемной жизни и что она и так живет дольше, чем ей было отмерено, а отец ругался и говорил, чтоб она не смела и шагу за порог ступить без него. Бросил должность и работу, сидел рядом с ней днями на пролет, кормил, ухаживал, таскал по дому на руках, а она смеялась, как осенние листья падают, и подначивала, что всю жизнь мечтала, чтобы ее муж на руках носил.

Как-то вечером, когда мама уже спала, отец позвал меня на кухню. Кухня вообще была самым важным местом в доме, особенно если намечался серьезный разговор. Там он передал мне документы на дом, свой и этот, на счет в банке и прочее имущество и сказал, что увезет маму в горы Ириен. Там, в местечке Иде-Ир, недалеко от Светлого леса, вотчины эльфийского рода Эфар, на самой границе Нодлута и Ирия, есть домик, отданный хладеном Лайэнцем Феррато в безвозмездное пользование. Там отец и мама венчались и там, по словам отца, ему удалось обмануть смерть, и он очень надеялся, что получится снова. Сказал, что безмерно горд, что у него есть я, и что я уже слишком взрослая, чтобы делить гнездо с родителями и пора лететь самостоятельно.

— Мы всегда с тобой, Эленар. Ты наше продолжение. И пока будешь ты, будем и мы. Теперь твое время.

Но однажды рано утром я проснулась рывком, словно в груди лопнула струна, струны, туго свернутые спиралью друг с другом. Мир качнулся, став на долю вечности ближе к бездне, и я поняла, что их больше нет. Они научили меня многому, кроме того, как быть одной. Этому я училась сама. Получилось не слишком удачно.

А потом пришло время родить сына для Холина.

Глава 6

Было… больно. А мне даже не дали посмотреть на причину этой боли, не поднесли и не уложили на грудь.

Целитель обрабатывал заклинаниями и резко пахнущим раствором жутковатые инструменты. Они даже на вид были холодные. Но мне остро пахло горячим железом. А вот еще полынь и мед. Это муж. Когда он нервничал, запах становился сильнее.

Эдер Холин сыто щурился, глядя на вопящее и барахтающееся в люльке такое многообещающее будущее рода. От воплей звенело в ушах и делалось дурно, но внутри меня была блаженная пустота, так что даже монотонная и уже стихающая боль воспринималась как что-то совершенно незначительное. Драгон рассеянно гладил меня по волосам и тоже смотрел на мелькающие ступни с бусинами пальцев и беспорядочно дергающиеся сжатые бутончиками кулачки. Когда крохотная кисть разжималась, то становилась похожей на птичью лапу. Лица я не видела видно. И прочего тоже. Но старший Холин был доволен, а значит — мальчик, как он… они и хотели.

Я на удивление быстро пришла в себя. Тьма больше не отравляла меня изнутри и силы вернулись. Большую часть времени я проводила в неком подобие парка. Там тоже росли старые буки и водилось множество ворон. Я садилась на огрызок каменной скамьи и, прислонившись затылком к древесному стволу, слушала живые звуки. Как шумит ветер в ветвях, как шуршит трава, как дразнятся вороны. У ворона, в которого обращался отец, были желтые, как пламя, глаза и иногда, когда один из надменных черных птицев оказывался среди своих более мелких и крикливых собратьев, я пыталась разглядеть, угадать — не ведан ли Ворнан Пешта пожаловал укоризненно посмотреть на глупую дочь.

Мне не нужно было заниматься ребенком. Мне отстранили от этого занятия сразу и полностью. Я ни разу не держала сына на руках, не кормила. Налившаяся молоком грудь доставила мне некоторую долю неприятных ощущений, но их быстро разрешили с помощью тугой ленты и целителя с коллекцией пузырьков.

Мне не запрещали входить в детскую. Я сама туда не стремилась. Разве что по началу. Но едва я приближалась к колыбели, возвращалась тошнота и слабость. Особенно, когда этот красивый светлокожий и черноволосый ребенок открывал свои не менее прекрасные черные глаза. В них что-то плыло, перетекало, складывалось, как в игрушке из картонного цилиндра и цветных осколков, только все осколки были серые, или черные, или никакие. Они проворачивались, и от звука трущихся граней у меня подгибались колени.

Эдера Холина я больше не интересовала, стала для него не важнее мертвых слуг, а может и менее важной, ведь я выполнила поставленную задачу. Он ограничивался прохладным приветствием, иногда спрашивал о самочувствии, но чаще просто кивал, таким образом показав, что заметил меня. Зато Драгон теперь не сводил с меня жадного взгляда. Будто у него не было других женщин все то время, пока я ждала дитя. Может и не было.

Он прикасался при каждом удобном случае, едва не рыча, целовал, прижимая где-нибудь в уголке, как блудливую трактирную девку, и ждал, когда наконец будет можно остаться в моей спальне.

Некроманты, особенно практикующие, знают о теле ничуть не меньше целителей. Драгон не бегал по кладбищам и не упокаивал не желающих лежать в могилах мертвецов, но получил соответствующее своему дару и социальному статусу образование. Он выждал достаточное для восстановления время и пришел.

Сопротивляться смысла не было. Мое тело знало и помнило его, а я, будучи в полном сознании, точно знала, что со мной — только он.

Муж был нежен и осторожен. Куда более нежен и осторожен, чем даже в наш первый раз. Остался до утра и всю ночь не выпускал моей руки, спал, уткнувшись лицом в мои рассыпавшиеся по подушке волосы. Будто другой человек, тот, кем он мог бы стать, но не стал.

Кем была его мать? Кем-то вроде меня? Я знала только, что она умерла при родах, и что Драгон совсем не знал ее. Держала ли она его на руках перед тем, как умереть? Он был как ребенок в комнате дальше по коридору: светлая ровная кожа, красивые черные волосы и притягательные черные глаза.

Возможно лунный свет виноват или сон, избавивший лицо мужа от маски, но мне на мгновение стало жаль его. Я коснулась ресниц, отбрасывающих на скулы длинные острые тени, похожие на ножи. Он улыбнулся. Во сне. Чувство, пронзившее меня, было таким же болезненно острым, как тень от ресниц, и я поняла, что если не оставлю Холин-мар в ближайшее время, окончательно себя потеряю. Так же, как потерял себя этот мальчик, Драгон Джейм Холин, а его место занял кто-то другой.

— Вы должны родить мне сына, Эленар, только тогда вы сможете уйти без последствий, — ответил супруг, когда я спросила о договоре.

— Я родила.

— Не мне.

Было горько, горечь была не моя, тем удивительнее. Драгон не желал меня отпускать.

— Я не вынесу этого еще раз. Этого не было в договоре, Джейм.

Он дрогнул лицом.

— Давайте уедем. Оставим Нодлут. Вместе. Я… Вы стали дороги мне, Эленар. Тыстала дорога мне. Это все твои волосы и твой огонь, он обжег меня сильнее, чем можно было предугадать.

Запах полыни на меду и взгляд, тянущий в бездный беспросветный мрак.

— Раз я так тебе дорога, отпусти.

— Теперь — не смогу. Но даже если я отпущу, не отпустит отец. И договор. Что ты станешь делать, когда неисполненное обязательство начнет отбирать силы и жизнь?

— Тогда просто не мешай.

— Эленар, прошу… — Драгон осекся, стыдясь собственных чувств, стыдясь, что ему приходится меня просить, и закончил совсем другим тоном. — Подумайте над моим предложением, дорогая.

— Хорошо, — честно сказала я, — подумаю.

Думать долго мне не пришлось. Все решил случай. И “Феррато Маард”.

* * *

Прием по случаю рождения наследника получился шумным. И Элвер Кастор Холин время от времени этого шума поддавал, пока его не унесли.

Гостей было много. Не только темные, хотя их оказалось большинство. Среди приглашенных точно были те, кто знал моего отца, и наверняка нашлись бы знакомые матери и их общие знакомые, но никого из тех, к кому можно было бы обратиться за помощью без опаски втянуть согласившегося в противостояние с Холинами.

Министр Питиво оставил службу еще до ухода отца с поста главы надзора, хладен Феррато вообще не жил в Нодлуте. Даже если связаться с ним — в магфоне отца должен был быть его ИД-код — как быстро он сумеет добраться и согласится ли вообще в это встревать. Я — не моя мама, которую он почти боготворил.

Еще один хладен, Асгер Мартайн, был единственным, кто однажды наведался в дом после ухода родителей. Он зачем-то обошел кругом, вдоль повторяющего контур ограды кольца из жутковатых, но красивых кроваво-красных роз на черных шипастых стеблях и с такими же темными листьями, недовольно поцокал. Затем рассадил себе когтем ладонь и снова обошел по периметру, брызгая на цветы, и капли оседали розах алой росой.

— Так-то лучше, — острозубо улыбнулся вампир, когда я, подглядывавшая за ним в щелку, высунулась-таки наружу, чтобы если не пригласить пугающего гостя в дом, то хотя бы из вежливости поздороваться.

Мартайн принял мое приветствие как должное. В дом не напрашивался, зато поймал за руку и едва ли не лизнул запястье. Когда он выпрямился, на его холеном лице отразилось разочарование.

— Меня не было в Нодлуте. Давно они… Давно вы одна, детка?

Я ответила. Хладен кивнул, печально улыбнулся, будто вспоминал что-то приятное и далекое. Ушел и больше не появлялся.

Я точно знала, где его найти, но он не тот, кто станет помогать. Мама была ему другом, не я. До меня ему не было дела. А что до защитного контура, так вампиры, как эльфы, хоть и шипят, что между ними ничего общего, любят красивое, даже если это касается когда-то наложенных плетений.

Среди гостей были и те, и другие: и вампиры, и эльфы. И двое инквизиторов. Один в возрасте, чем-то неуловимо похожий на старшего Холина, второй молодой, я бы даже сказала, юный, тонкокостный и светлокожий. У него были красивые музыкальные руки, в них просился смычок. Я так пристально разглядывала инквизиторов, их бордовые мантии без опознавательных знаков и странные прически с выбритыми в коротких волосах знаками, что Драгон решил меня слегка просветить.

— Это Арен-Фес, тот, что старше, наш куратор от конгрегации, — руки мужа лежали у меня на талии, а сам он, по обыкновению, находился позади и прижимал меня к себе практически неприлично. — У всех темных вне категории обязательно есть личный куратор. Или семейный, как целитель, — хохотнул Драгон.

— Кто второй? — спросила я.

К обычному запаху мужа примешивался запах ликера, тоже сладкий. Я провела довольно много времени совсем рядом с… сыном, меня все еще немного мутило, и я была рада отвлечься.

— Его ученик, преемник, будет приглядывать на нашей семейкой, когда сам Арен-Фес отойдет от дел. Привел его показать, точно как мой отец, решивший похвастаться нашим Кастором.

Нашим… Имел ввиду меня с ним или себя и отца. И прочих. Я так и не поняла толком, участвовали остальные присутствующие в «процессе» или только наблюдали. Пару дней назад, обозлившись, я спросила у мужа, кто из Холинов в действительности отец ребенка, которого он называет своим. На что мне ответили, что я могу попробовать выйти за ворота Холин-мар без позволения и тогда сразу пойму. Если отец он, поводок договора отпустит, возможно. А если нет… И повторил слова Эдера о крови Холин.

— Занятный, — я все еще разглядывала молодого инквизитора.

— Действительно, особенно если учесть, что сюда они прикатили на красном “маарде”.

Я не сумела скрыть любопытства, а Драгон знал о моей слабости именно к этим магмобилям и предложил немного прогуляться и посмотреть.

Смотрины закончились задранным в туалетной комнате подолом и десятью минутами мужниной страсти, после чего Драгон ушел, а я переждала дрожь в коленках, поправила чулки и платье, посмотрела на себя в зеркало, решительно содрала с шеи и ушей фамильные сапфиры, оставила на полке вместе с обручальным кольцом, а потом вышла наружу и угнала инквизиторский “маард”.

Потому что когда-то это был мамин “маард”.

Я улыбалась, когда поняла, и даже сжала руку Драгона, что он, разогретый ликером и вниманием к своей персоне, воспринял как приглашение к близости.

Я знала этот магмобиль, в салоне все еще неуловимо пахло чем-то родным. Папа учил меня водить именно на нем. И если появление “Феррато Маард” перед Холин-мар не было знаком свыше, то что тогда им считать?

Глава 7

В конце мая в Нодлуте еще холодно. Тут даже летом по ночам бывает довольно холодно. Так что я, бросив магмобиль на улице и рванув через парк, основательно продрогла. На мне было только платье, хоть и с закрытыми плечами, но совсем не годное, чтобы прогуливаться по ночам, когда на траве — иней. Бежать в туфлях на каблуках напрямик, не разбирая дорожек, то еще приключение, но я нашла получше. Выскочив из зарослей шиповника у самого выхода из парка я чуть не сшибла некроманта явно возвращавшегося с работы. Убойный запах, убийственный взгляд с подсветкой, дежурное «тьма» и блеснувший на лацкане значок надзора. Последнее меня успокоило, а я уж решила с перепугу, что меня отловили.

— Эленар? — удивился подбитый темный и откинул капюшон. — Что вы тут делаете в таком виде и в такое время?

— Д-д… Д-добрый вечер, Бернет, а я вот… сбежшш… сбежала, — отчего-то сразу призналась я и позорно разрыдалась.

Напряжение, нервы, паника, да и не такой я опытный водитель. Плюс ко всему — мерзкое ощущение тянущейся следом веревки, пуповины. Об этом Драгон предупреждал?

Когда добралась до города шею ощутимо сжимало и сейчас вот — тоже, потому и говорила шипя и заикаясь.

Маджен Нери от моих слез растерялся. С полминуты он соображал, что и как, затем снял с себя мантию и, спрятав меня под нею, потянул в сторону.

К дому мы подошли с заднего двора, с черной улицы.

Госпожа Норкинс, моя соседка-прачка, не пришла посушить простыни, как любила делать, и без привычно мотающихся полотнищ было до странного пусто и просторно. Калитка не скрипнула, светсфера над крылечком не зажглась, но дверь приоткрылась. Дом подмигивал лунными бликами в стеклах круглого окна кухни.

А еще, едва я ступила во дворик, петля на шее пропала. И слезы как-то сразу высохли.

Меня спрятали.

Но это ничего не значило. Дом — первое место, где меня станут искать, едва поймут, что я сбежала, если уже не поняли. Ведь кто-то же дернул за поводок? Драгон, заглянувший ко мне в комнату и сообразивший, что я вовсе не ушла спать, как ему сказала?

Я посмотрела на Бернета, затем сняла и вернула ему его мантию. Продолжила смотреть.

— Вам нужна помощь, — наконец произнес он, поняв, что я не знаю с чего начать.

— Да, верно. Нужна, — созналась я.

— Через час за мной приедет служебный экипаж, чтобы отвезти в пригород, в Дат-Кронен. Оттуда можно легко добраться попуткой в Ливено. А из Ливено… А вам куда нужно? Вам есть, куда поехать? — стал спрашивать Нери.

— А куда можно из Ливено?

— Много куда. В Нункор, в Корнэ, в… — он продолжал говорить, а я задумалась.

В Корнэ у хладена Феррато дом и мастерская. Одна из. Что будет, если я нагряну к нему без предупреждения? Ему единственному из всех плевать на Холинов, его не посмеют тронуть. Наверное. Мартайна тоже бы не тронули. Вампиров вообще не очень-то тронешь, но Мартайну на меня плевать. А еще у хладена Феррато домик в горах. Тот самый, куда уехали родители перед тем, как их не стало. Мама как-то сказала, что это волшебное место. Самое безопасное из всех. Потому что там она поняла, что что можно просто жить. Без оглядки.

— А до Иде-Ир далеко?

— Я не знаю, где это.

— Рядом со Светлым лесом. В горах, — пояснила я.

— Туда не попасть. Черный мор. Карантинная зона тянется по краю провинции Нар-Кемен, через Дейм, вдоль земель Эфар и вдоль границы с Ирием тоже. Даже если…

— Значит, мне туда не надо. Согласна на Дат-Кронен.

— Это все, что в моих силах, — виновато проговорил маджен Нери и немного виновато добавил: — Вы мне нравитесь, Эленар…

— Но не настолько, — сказала я, когда он запнулся.

— Не настолько, — согласился Бернет. — Это моя личная инициатива. И я сильно рискую впасть в немилость у главы семьи. Нери не станут сориться с Холинами из-за вас. Советую взять с собой деньги, драгоценности и артефакты. Что-то мелкое и дорогое, что легко спрятать, продать или обменять. Минимум вещей. Простая одежда, удобная обувь. Поторопитесь. У вас меньше часа. Я постучу.

Первым делом я бросилась в подвал, к сердцу дома. Стояла на коленях перед опутанной барбарисовыми ветвями земляной чашей, где в каменном венчике тепло сияла рубиновая друза. Хаулит пустил в ложе чаши тоненькие хрупкие корешки, и я щедро налила что крови, что слез. Дом вздыхал, и мне казалось, будто сгустившиеся тени обнимают меня невидимыми теплыми крыльями.

Потом в сердце толкнулось — пора.

Я поднялась наверх, быстро и без суеты собрала сумку, переоделась. Денег было совсем мало. Не для долгого пути. Зато магических мелочей — хоть отбавляй. Пришлось одернуть себя, подумать и выгрузить половину.

В дверь постучали, когда я спускалась, сжав в ладони оставленный отцом магфон. Дернулась было к выходу, но повернула в другую сторону, в чайную комнату, где мама хранила свои сокровища. Мне нужно было взять что-то на память, мелочь, кусочек теплого.

Среди прочих непонятных мне вещиц в "сокровищнице" имелись бусы с крупными круглыми бусинами из полудрагоценных камней, будто светящихся изнутри. Я всегда, с детства, любила перебирать их по одной. Больше всего мне нравились янтарная, опаловые и радужно отблескивающая жемчужная, они сидели на нитке далеко друг от друга, но если поднести — начинали вибрировать.

Бусы удивительным образом всякий раз оказывались в разных местах. Я наугад дернула несколько узких выдвижных ящичков. В одном что-то брякнуло, я обрадовалась, отложила магфон и потянула. Ящик шел туго, открылся наполовину и оказался пуст, только клочок ткани. Бусы нашлись в соседнем.

Снова стучали в дверь.

Я вздрогнула, локтем сбросила магфон в полуоткрытый ящик, попыталась достать — рука внутрь пролезала, а с магфоном обратно никак. Дергала туда и сюда, расшатывая заевшие в пазах рейки, но получилось только закрыть.

В довершении всего я зацепилась бусами за ручку. Раздался треньк, цветные сферы дождем хлынули на пол, разбегаясь по углам, прячась под диваном и чайным столиком. У меня в ладони осталась только нитка и одна из бусин. Гранатовая. Эта мне не нравилась: внутри камня был изъян — трещина, похожая на узкий зрачок. Даже отверстие для нити, просверленное как раз по ней, не помогло. Наоборот, когда свет случайно соскальзывал внутрь, красная сфера как никогда начинала походить на чей-то глаз.

Собирать рассыпавшиеся бусины не было времени, потому что стук раздался снова, а я поняла: не выйду — дольше ждать Бернет не станет. Он и так рискует, встревая между мной и Холинами.

Быть по сему. Я хотела мелочь — у меня она есть. И нитка есть, чтобы повязать на шею и носить у сердца. Мама любила красное. Друза сердца дома тоже красная, пусть не такая, но похожая.

Выходя, я не удержалась. Обернулась.

Мигнули и погасли всегда горевшие фонари» домашнего» крыльца. Отсюда, с заднего двора, его было не видно, но стало темно. А мне — холодно.

Шел дождь. По слепым стеклам текло.

Прощай. Береги их, то, что от них осталось, потому что я не сумела.

Невыносимая тяжесть сдавила грудь. Нечем дышать…

Глава 8

Сейчас

Я захрипела, пытаясь втянуть хоть немного воздуха сквозь сведенные челюсти и к тяжести на груди прибавилась еще одна, придавившая мои руки к животу, потом так же сдавило ноги.

— Не дергайся, обуза, — каркнул надсаженный голос.

Надо мной был темный свод в алых перьях облаков и пятно лица.

А вот и спаситель за оплатой. Сейчас оприходует меня под закатным небом и бросит, или будет таскать с собой, как куклу для удовлетворения нужд, пока не надоем или не сдохну. Стоп. Закат? Рассвет же был.

Я прекратила вырываться, хотя дышать по-прежнему было нечем и голова начала словно разбухать. Щек и лба тут же коснулось влажное и липкое. Возя пальцем и бормоча под нос, бродяга продолжил пачкать мне лицо какой-то мерзостью. Остро сдавило виски, а потом все прекратилось. Рывком.

Я жадно вдохнула, захлебнулась и закашлялась, слезы хлынули, я дернулась оттереть глаза и получила по рукам, которые отпустили, но тут же прижали снова.

— Тихо лежи, — пригрозил темный, якорем продолжая сидеть у меня на ногах.

Мерзость на лице подсыхала, стягивая кожу. Я чувствовала на себе взгляд, будто с меня методично снимали все: одежду, кожу, мышцы, мысли…

Можно без прелюдий, только побыстрее?

Некромант оскалился, блеснув белыми ровными зубами, словно слышал, что я думаю, и продолжил смотреть, отпустил мои руки, встал и ушел.

Раздались сухие щелчки, вспыхнуло, и слева от меня занялся огонь. Живой. Хоть что-то живое.

Собрать конечности и встать оказалось делом непростым: локти подгибались, коленки дрожали. Ощущение, будто не темный меня на плече тащил, а я его.

Приподнялась, села. Помог лежащий рядом со мной рюкзак с той самой кованой рукояткой.

Здоровенный лось. Не рюкзак, некромант. И двужильный. Если он все это время шел со мной и своим добром. Мое валяется сейчас где-то на полпути между кладбищем, где я собиралась закончить свой путь, и поселком Эр-Дай.

Все время, пока я барахталась, это чудовище скалило зубы. Капюшон, волосы сосульками на глаза свисают… Коленки развалил и сидит как кочевой тролль. На сапогах по пуду грязи, поперек коленок — лопата. Поблескивающая в свете костра кромка такая острая, что взгляд режет. Его взгляд — такой же, будто когтем по стеклу.

— Вода… есть? — на пробу сказала я и поразилась, что вообще способна издавать звуки. — Попить и… помыться.

— Есть. Там, — кисть с длинными пальцами, пауком лежащая на черенке лопаты, приподнялась и дернулась в сторону, указывая направление. — В реке. — А потом, через паузу: — И попить, и помыться. Проводить?

— Не надо, — содрогнулась я, с помощью все того же рюкзака принимая вид, более подобающий двуногим прямоуходящим.

— Палку возьми, — прилетело мне в спину.

Я слегка потеряла равновесие. Сногсшибательного в моем спасителе был только запах, да еще, пожалуй, глаза, отсвечивающие алым от огня. Но я просто споткнулась о шлейку рюкзака, когда разворачивалась лицом к реке.

— Зачем?

— Гулей отгонять. Один, кстати, как раз за тем кустом, к которому ты идешь.

— Один?

— Кто? — удивился темный.

— Гуль.

— За этим кустом — да, а вообще их тут до бездны. За отвращающий контур выйдешь и-и-и, — мечтательно протянул некромант, кажется, даже глаза закатил от предвкушения.

— Где?

— Кто? — в меня снова уперся раздевающий до скелета взгляд.

— Контур.

— Ты на… Чуть левее на полшага сдвинься. — Я как дура сдвинулась. — Воот, теперь ты на нем стоишь. Ну… почти. Правая пятка не влезла.

— Идиот…

— Что?

— Идти, спрашиваю, далеко? — едва сдерживаясь, спросила я, шаря взглядом вокруг себя в поисках палки поувесистей.

Гуль в кустах мне пока ничего не сделал, а вот тот, который у костра, в два счета умудрился выбесить до такого остервенения, что даже орать сил нет. Но я преисполнилась к нему неистовой благодарностью, потому что была уже готова не только на гулей с палкой, но и на ежа с голым…

— Зачем это нам нужно? — спросил некромант, поднимаясь с упором на лопату и, щелкнув пальцами, зажег на ладони светляк. Капюшон свалился, но мечущийся свет от костра и резкие тени от светляка, который некромант держал чуть на отлете, не давали толком рассмотреть лицо. Я и не старалась особенно.

Его вопрос, как я поняла, был риторический, а с самомнением у темных всегда исключительный перебор. Это касательно поименования себя во множественном числе. Так что все, как обычно. Будто никуда я из Нодлута и не уезжала.

— Вперед иди, — кивнул на опасный куст провожальщик.

— А гуль? — насторожилась я, ожидая очередного подвоха.

— Ты сейчас страшнее. Не хочу случайно обернуться.

Рука сама собой схватилась за кованое навершие, торчащее из рюкзака, к которому я отступила, узнав об отвращающем контуре и гуле. Темный медленно, улыбаясь как маньяк, покачал головой и снова кивнул на куст.

Правильно, лучше впереди. Велика вероятность, что я не выдержу и вцеплюсь ему в шею зубами. И кто мне тогда расскажет, где я нахожусь?

* * *

Кому не доводилось принимать ванны почти ночью почти в середине мая, стоя в реке почти по колено в холодной грязи и почти до пупка в не менее холодной воде, с некромантом, изображающим садовый фонарь на заросшем редким рогозом берегу, тот вряд ли меня поймет. Причем, этот волшебный на голову тип еще и лопату с собой поволок. Все пять минут, что мы шли к реке, я истово убеждала себя, что не для того, чтобы меня при случае прикопать, а от гулей отмахиваться или от комаров, которые своим количеством и издаваемым гулом пугали почище гулей.

Я их тоже, видимо, пугала. Комаров. Потому что ни одно упыристое насекомое не приблизилось ко мне на расстояние хоботка. Зато придурок с лопатой беззастенчиво таращился и отворачиваться даже не собирался, обосновав нахальное бесстыдство беспокойством за мою сохранность. Мол, старался, тащил не для того, чтоб меня какая-нибудь тварь внезапно сожрала и подавилась. Для чего? Чтоб было, над кем поиздеваться?

Он воткнул лопату в волглый грунт, пересадил светляка на черенок, сунул руки большими пальцами в карманы своих несгибаемых штанов и заинтересованно следил за процессом помывки, лишь изредка убегая глазами в сторону раздающихся поблизости звуков.

Я изо всех сил (а их у меня было гулям на смех) старалась игнорировать темное присутствие. Избавиться от грязи на себе и одежде было насущнее, и брезгливость превозмогла стыдливость. Затем я подумала и решила, что бонус за спасение этому лосю все-таки положен. Небольшой. Так что раздеваться совсем при таком настойчивом разглядывании я пожадничала, оставшись при своем нижнем.

— Лицо не трогай, — предупредил темный.

И мытье волос превратилось в пытку, в процессе которой я чуть не пустила по воде только что прополосканное платье и нижнюю сорочку. А вот шерстяные чулки лишь печально хвостиками махнули.

Прикрываясь комком одежды (хватит бесплатных зрелищ), я выбрела на берег. Гудели комары, клацали зубы. Отжать одежду было мало, ее бы теперь как-нибудь просушить, но сколько я ни старалась, даже те крохи магии, что были мне доступны, куда-то делись. Вернее, я знала, что они все еще есть, но достать не могла. Все равно что воду решетом черпать.

— Не пыхти, не выйдет. Зомби не могут пользоваться силой.

Нет, я где-то понимала, что мой теперешний альтернативно синеватый в фиолетовую пупырку после помывки цвет, подсвеченный неожиданно уютным желтоватым светляком, сидящим на лопате, никак не соответствовал цвету нормального живого человека, НО!

— Зомби!?

— Магия — свойство души, тело лишь инструмент, эффективный или не очень, кому как повезет, — закатив глаза, занудел некромант, а в следующий миг проскреб взглядом по нутру и добавил: — Когда солнце зашло — ты открыла глаза, хрипя и корчась, как свеженький покойник на посмертном допросе, который помнит прежде всего миг смерти. Я поступил с тобой так же, как поступают с ними — навесил «оковы» и отрезал доступ за грань. С зомби срабатывает. На тебе сработало. Вывод?

Кажется, когда моя душа внезапно вернулась, терпение осталось где-то за гранью. Иначе как объяснить, что стоит этой орясине открыть рот, как меня начинает трясти, хотя обычно я вполне спокойный и адекватный человек. Относительно.

— Красиво, да? — непонятно у кого спросил темный, подергав себя за сальные патлы.

Покосилась на свои: свившиеся колечками мокрые волосы подсыхали, тлея на кончиках ярко-рыжим. Я вдруг остро почувствовала себя собой. Взбешенной, замерзшей до синевы, совершенно живой собой. Для этого пришлось всего-то почти умереть и дать чумазому недоумку поиграть на нервах.

— Так и будешь голая стоять? — поинтересовался некромант, пристально изучая мои пупырки чуть пониже лица.

Меня бросило в жар. Одежда в руках моментально высохла. Даже пар повалил. Частично от одежды, частично от меня, кажется. Но к теплой мне некромант моментально потерял интерес.

Глава 9

Восстановить сорочку и платье из ссохшегося кома (это не я, я так не умею) было сложно, но я справилась. Что ж, платье теперь относительно чистое, сухое и теплое, а что выглядит так, будто его ящерки жевали, вырывая друг у друга из пасти, так и я не на светский раут собралась. Чулки было жалко. И не только из-за того, что мне теперь в интересные места поддувало как-то настойчивее, чем прежде. Как теперь быть с ботинками, которыми я сотру босые ноги на раз-два? И еще. За все время водных процедур, а проваландалась я тут довольно долго, ни один гуль, кроме того что тут уже был, рядом не пробежал, не то что покушаться на мои пупырчатые от холода щиколотки.

— Плотоядная нежить не жалует проточную воду, — назидательным тоном сообщили мне, на требование предъявить преступный элемент или… Тут я сделала многозначительную паузу. «Или» я придумать не успела. Но некромант ответил раньше, так что и не пришлось.

Выходит, я действительно могла обойтись палкой. Тогда какого демона он поперся следом, прекрасно понимая, что я все равно никуда не денусь?

— Надо было, — многозначительно произнес некромант, среагировав на мой угрожающе-немой вопрос.

— Помыться? — намекнула я.

— Попить. — Вытащил откуда-то из-за спины плоскую флягу и отхлебнул.

Пряный травяной запах перебил все остальные. Сам бы он вряд ли это сварил, значит все же бывает в цивилизованных местах. А мне нужно узнать, где я. Но эта сволочь, убедившись, что я уже полностью одета, дунул на светляк, цапнул лопату и растворился.

Комары радостно вострубили и бросились утолять усиленный воздержанием голод.

* * *

Обратно к стоянке, направление к которой указывал горящий костер, я ломилась, как пьяный тролль. Если в кустах, попавшихся у меня на пути, и сидел какой-никакой гуль, то он был подавлен как морально, так и физически.

Меня встретили вздыбившимся щитом и брошенной в лицо зеленой дымкой, от которой зверски засвербело в носу. Лицо и само по себе свербело, оставшись единственным, лишенным омовения местом.

— А, это ты, — поскучнел некромант, отвернулся, подбросил веток в костер, тут же зачадивший плотным дымом, снова уселся и водрузил лопату поперек коленей.

— Меня все еще интересуют зомби, — начала я.

— Ты посмотри, у нас, оказывается, столько общего, — удивлялся темный, перебирая пальцами по черенку, отполированному сотнями прикосновений. Дым от костра сносило некроманту прямо в лицо, а он даже не моргнул и не закашлялся. Я продолжала настаивать. По другую сторону костра, но внушительно. Да и коленкам тут, рядом с огнем, было теплее.

— Это, — я направила палец себе в лицо, — надолго?

— Все претензии к родителям. Придется донашивать, какое есть.

Огня сразу сделалось больше, некромант оживился. Вот так, да? Нечеловеческим (я вроде как зомби) усилием воли я подавила в себе жажду убийства и уточнила:

— Художества твои у меня на лбу надолго?

— Пока само не отвалится.

Мои брови пошли на сближение, а рисунок на лбу — трещинами.

— С… Спокойной ночи, — угрожающе пожелала я и вернулась к тому месту, где пришла в себя — к рюкзаку.

На чахлой траве лежало одеяло.

Вежливая особа, какой я считала себя прежде, обязательно сказала бы спасибо, но лимит благодарности закончился еще на берегу реки. Как и вызванный раздражением прилив сил. Я возвращалась в свое обычное равнодушно-созерцательное состояние. Петля почти не ощущалась, а по сравнению с местом, где мне довелось отдыхать в последний раз, чистое одеяло было верхом комфорта.

Я сняла ботинки, легла, подтянула лишившиеся чулок ноги поближе к себе и накрылась почти с головой. За спиной, щедро делясь теплом, потрескивал костер, некромант безмолвствовал. Красота. Вот если бы еще и не смотрел… Повозившись, я добыла из-под воротника нитку с бусиной и сжала свое единственное сокровище в кулаке, борясь с желанием почесать лицо о чуть колкое, но неожиданно приятно пахнущее лавандой одеяло.

— Сотрешь — снова прижмет, до утра должно хватить, — скрипнул сосед по костру. Дым, летевший некроманту в лицо, добавил голосу новых шершавых ноток. — Проклятие, долговое обязательство или вампирий поводок на подчинение?

Проклятие, долг и подчинение — три в одном. Нотариус рода Холин был как раз специалист по проклятиям на крови. Я молчала. Все равно сделать с этим ничего нельзя, кроме как временно заглушить.

Хладен Ромис Эверн анФеррато, боевой маг и телохранитель, сопровождавший меня из Корнэ по просьбе главы клана Лайэнца Феррато, пытался объяснить, как действует подобная привязка, но потом сдался и просто делал то, что должен. И даже больше.

Сердце сдавило, а я сдавила красную бусину с трещиной, похожей на узкий вытянутый зрачок. Глаза Ромиса тоже отсвечивали гранатово-красным, особенно в неверном свечном свете. Ром не обязан был рисковать своей жизнью из-за малознакомой девицы, а случайная ночь, проведенная вместе — не такая уж значительная причина. Но он рисковал.

В Кемн я приехала одна. Затем был Эр-Дай, затем кладбище, где я собиралась умереть.

Не думала, что усну, проведя без сознания почти весь день, но я перестала стучать зубами, успокоилась. Потрескивал костер, что-то шуршало и попискивало за пределами отвращающего контура, спрятанный в руке кусочек дома и памяти грелся и грел.

Мои предыдущие опасения о намерениях темного в мой адрес не пропали полностью, но уже и не особенно беспокоили. Хотел бы что-то сделать — сделал бы и не раз, и вряд ли я могла бы ему сопротивляться. А какой шанс был у реки! Или сразу после… Но он только глазел с берега на почти всю меня целиком, и потом, когда вышла и стояла рядом, на расстоянии вытянутой руки, на мои… пупырки. Так что вполне возможно, что интересовали его вовсе не синюшные прелести, а шнурок с бусиной, убегающий под бюстье. Скрытое всегда притягательнее выставленного напоказ.

Сейчас у меня было только то, что на мне. Немного денег, с десяток бытовых артефактов, три кристалла-накопителя — самый ходовой товар в прикарантинной зоне, смена одежды, немного еды, документы — остались в сумке, которую я тащила за собой до последнего, убегая из Эр-Дай от восставших.

Мне удалось оторваться от них в лесу. В том же лесу, уже почти не соображая, куда иду, я выпустила сумку из рук. Затем вышла на кладбище, запнулась и свалилась. Лишенная защиты, которую мне обеспечивал Ром, я недолго смогла сопротивляться действию поводка, усиливающемуся по мере того, как я отдалялась от Нодлута и Холин-мар.

Кажется, своими знаками для зомби, некромант сделал примерно то же, что делал хладен анФеррато, рисуя мне на запястьях и груди своей кровью. Одна из таких процедур, как раз накануне нашего незапланированного расставания, закончилась постелью. Рисунок пришлось накладывать заново, но этот, последний, продержался куда дольше прочих. Между нами не было любви, просто взаимная приязнь, влечение и обстоятельства. Но я всем сердцем хотела бы надеяться, что Ромису удалось выжить.

Глава 10

Утро началось с птиц. Не с пения. Журавли (или это все же цапля?) не поют, но будучи выгравированы на рукоятках отлично работают в качестве будильника. Птица что-то против меня имела, раз с таким постоянством прикладывала меня по голове. А может виноват дурной некромант, полезший рыться в рюкзак и опрокинувший на меня это… оружие.

Длинная рукоять с латунным навершием заканчивалась шипастым шаром. При близком знакомстве на навершии обнаружились мелкие странные письмена, на первый взгляд похожие на растительный узор. Узор продолжался и на рукояти.

От созерцания и потирания макушки меня отвлекло белое пятно и локальный дождик. Я замерла и, кажется, даже рот приоткрыла: куда делся вчерашний чумазый бродяга и кто этот излишне жизнерадостный мокроволосый светлоглазый тип? Штаны были те же. По ним и узнала. Но глаза! Светлые! А ночью черные были… Вот это фокус.

В меня бросили куском ветоши, булькнувшей тыквенной баклажкой и фразой не портить прекрасное утро кошмарной харей. Остатки сна смело волной возмущения, живо поднявшей меня на ноги.

Некроманта спасло одеяло. Одеяло было предано хозяину и, несмотря на совместно проведенную ночь, спеленало мне ноги, не дав подскочить и вцепиться в наглую темную морду. Морда предусмотрительно увеличила расстояние просто выпрямившись. То ли он вчера сутулился, то ли меня в ночи глазомер подводит, но мысленно называя темного лосем и орясиной, я зря не добавила еще и каланчу.

Обувшись и умываясь у «гульего» куста, я немного нервничала, помня, как мне не разрешали трогать рисунок. Тем временем обряженный в свежую рубашку каланча, убрал непросохшие патлы, стянув их куском шнурка в куксу чуть пониже макушки. Присел возле костра. Раздувая щеки апельсинами, дунул в тлеющий костер, выстреливший полупрозрачными язычками огня сквозь брошенный на угли хворост, и принялся нанизывать на прутики кусочки вяленого мяса, вперемешку с ломтиками хлеба и каких-то овощей. Организм живо напомнил мне, что он вполне живой и очень даже голодный. И еще кое о чем.

— Что ты мнешься? Тут полно кустов и все твои, — вполне доброжелательно и где-то даже дружелюбно произнес некромант, блестя глазами. — Гулей нет, я проверял.

— Я бы предпочла те кусты, которые тынепроверял.

— Что вдруг? — спросил темный со светлыми, сунув в рот кусок хлеба.

— Если кто-то слишком добрый с утра, он либо хорошо поел, либо… обратное, — заметила я, про себя решив прогуляться подальше и внимательно смотреть под ноги.

В детстве в товарищах для игр у меня были в основном соседские мальчишки, и теперь по независящим от меня обстоятельствам, уличное вежество уверенно теснило всё последовавшее позже воспитание. Мама бы удивилась, папа… папину реакцию предугадать получалось не всегда.

Звук, долетевший до меня с места стоянки, мог бы быть смехом, и очень даже им и был, но я искренне желала, чтобы эта темная зараза просто подавилась.

Вернувшись, я была слегка разочарована и озадачена. Разочарована тем, что не застала некроманта в корчах от нехватки воздуха, а озадачена тем, что несмотря на смытый с лица рисунок, петля договора пока что не давала о себе знать.

— Все еще утро, — пояснил темный.

— Ты телепат? — на всякий случай уточнила я, раз уж мироздание было настолько коварно, что наградило меня этим типом.

— Ха! Я телепат! — выдал некромант, глянув в сторону сушившегося на черенке лопаты плаща, будто призывая его в свидетели. Рядом, на распорках из веток, болтала рукавами куртка, кучей лежали какие-то наручи-поножи, в общем, все то барахло, которое вчера было надето на лосе.

— Тьма хранящая! Еще не хватало… — Это уже мне, посколько плащ, по понятным причинам, не отозвался. — У тебя очень выразительное лицо. А что до «оков»… Я могу снова сделатьэтос тобой. Если захочешь.

Повисла угрожающая пауза. Пауза была его, угроза моя.

— Потрясающе, да? — сообщил плащу на лопате темный и снова повернулся ко мне. — Разговаривать, не открывая рта, невероятно ценное качество для особы женского рода. Особенно хорошо тебе удается сквернословие. Вот как сейчас. Да, сейчас тоже вполне достойно. Шашлычок? — И протянул одуряюще пахнущий прутик с кусочками мяса и овощей.

Сволочь.

Ладно, временно реабилитируем до паразита.

После завтрака я изрядно подобрела и меня тянуло поговорить. Особенное удовольствие было задавать вопросы, когда некромант, помогая зубами, затягивал на себе свою амуницию. Он, потихоньку подкипая, показательно игнорировал мой бубнеж, но потом шнурки и ремни закончились, а мое любопытство — нет. И темный решил, что будет проще его удовлетворить, чем терпеть это «ж-ж-ж» дальше.

— Как тебя зовут? — донимала я.

— По-разному, — странно ухмыльнулся некромант, и его глаза заволокло тьмой. — Отродье мрака, бездная тварь, некр, кукловод, труполюб, иногда — эй, ты. На последнее я отзываюсь с особенным, — он хищно, почти по-вампирьи оскалился, — удовольствием.

— Ты больной, — сказала я, испытывая желание отодвинуться метра на два, а лучше на пять, или вообще улепетнуть за реку.

— Они обычно так и говорят. Те, кто зовут. Если брать во внимание общий смысл.

Некромант снял плащ с черенка лопаты, набросил на плечи и закрепил застежки на кольцах кожаного нагрудника с полустершимся знаком, похожим на отпечаток ладони, упаковал куртку и одеяла в рюкзак, затем уселся поверх с лопатой, уложив ее, как и прежде, на колени.

— Встречный вопрос, — глаза снова были светлыми, не то светло-голубыми, не то серыми. Контраст с черными волосами, бровями и ресницами убийственный. — Откуда ты взялась?

— Из Эр-Дай.

— Поселок еще живой? — удивился темный.

— Больше нет.

Некромант полез в один из карманов рюкзака, достал карандаш и карту, развернул и принялся делать на ней какие-то пометки.

— Темный мор?

— Понятия не имею. Мне было не очень хорошо. Помню вспышку. Кажется, случился пожар. Когда выбралась из-под рухнувшего шатра, все стали не-мертвыми.

— Похоже на темный всплеск, — он снова склонился над картой. Лопата ему мешала, но он так и не убрал ее с коленей, как спящую кошку.

— Ты же рядом был. Не слышал? — спросила я.

— Здесь зона карантина, несколько активных темных источников и до бездны не-мертвых и нежити, тоже фонящих, когда сбиваются в стаи, некрофон местами такой, что можно не отличить родную бабушку от своей левой ноги, что по твоему я должен был слышать? — раздраженно отозвался некромант. Карандаш проткнул пергамент и теперь на месте одного из обозначенных на карте населенных пунктов зияла дыра. Очень символично, если это и был Эр-Дай, поселка-то больше нет.

— Я не играю в игры с тенями грани и бездной, я отвечаю за то, чтобы то, что должно лежать, лежало, а не бегало по округе, — продолжил темный. — У меня первый уровень, стандартный «поток», а не какой-нибудь «проводник» вне категории [1], если это тебе о чем-то говорит.

Мне — говорило. Я достаточно знала о темных, чтобы понимать, о чем идет речь. Практически все Холины — маги вне категории и в значительной степени поэтому такие сволочи. Сила. Очень большая сила. Этой мощью куда сложнеенепользоваться, чем использовать. Вообще внутри сообщества темных, особенно в старых семьях — владельцах Даров Тьмы, иерархия и власть строится именно на силе. Чем больше сил у мага, тем больше власти и влияния. Семью тоже нельзя сбрасывать со счетов. Они могут вести себя как пауки в банке, но случись что — семья на первом месте.

Такие одиночки, как этот вот спаситель, редкость. Впрочем, что я о нем знаю? Ничего. Но после его слов «отвечаю за то, чтобы лежало, а не бегало» полустершаяся ладонь на нагруднике выглядела совсем иначе. Он мог работать на магнадзор. Раньше, когда надзор был частью конгрегации, их знак, звезда и направленный острием вниз меч, был расположен внутри контура ладони.

И опять же, где доказательства, что амуниция его? Это приграничье, карантинная зона, здесь все можно купить и продать, было бы желание. Правила и законы остались за линией блокпостов и регулярных частей, ведущих планомерную зачистку отравленной черным мором территории.

Патрули на линии карантина никого силой не удерживали. Взбрело тебе в голову сунутся за черту — пожалуйста. Их дело стребовать «военный налог» и предупредить о последствиях.___________________1. Речь идет о характеристиках дара у темных магов: уровни бывают трех категорий и вне категории, виды по характеру развития — вектор и каскад, типы дара (возможность работать с силой грани) условно обозначены как «пульс», «волна» и «поток». В «потоке» отдельно выделяют самостоятельные подтипы «привратник» и «проводник». Подробнее о даре в двух первых книгах цикла «Некромант и Я»

Глава 11

— Куда ты шла — спросил некромант, прервав мои размышления.

— В местечко Иде-Ир.

— И ты знаешь, как туда добраться?

— Приблизительно.

Темный присвистнул с видом человека, собирающегося покрутить пальцем над макушкой.

— Что? — натопырилась я.

— Меня всегда восхищали люди-нелюди, способные на настолько героически-идиотские поступки.

— Тогда отведи меня туда сам, раз ты так восхищен.

— Я некромант, а не экскурсовод. Я поднимаю трупы, упокаиваю трупы…

— Мне не нужна экскурсия, я просто хочу, чтоб ты проводил меня до Иде-Ир.

— Поднимаю трупы, упокаиваю трупы.

— А за деньги? — предложила я, хотя никаких денег при мне и в помине не было, но возможно, я смогу достать их по прибытии на место.

— За деньги, все за деньги. — утвердительно сказал темный. — Упокаиваю трупы, поднимаю…

— Кроме трупов можешь что-нибудь поднять? За деньги?

— Хм… — темный методично меня оглядел, уделив особое внимание округлостям. Пониже спины, повыше пупка… Вернулся к тем, что пониже спины, и похабно ухмыльнулся. — Например, что?

— Свою задницу! — не выдержала я. — И отвести меня в Иде-Ир! Идиот…

— Звездочка моя, — очень ласково произнес некромант, и я так ошалела, что замерла, уставившись на него во все глаза, но этот придурок обращался не ко мне. Он тщательно отчищал вытащенным откуда-то обрывком ветоши лезвие лопаты и говорил исключительно ей. — Не пойму никак, эта истеричная особа пытается нас оскорбить или нанять?

Тьма хранящая, у этого уникума не просто крышка хлопает, у него вообще в домовине пусто, поскольку жилец, он же мозг, встал и ушел погулять.

— Отведешь? — уточнила я.

— А работу за меня кто сделает? Мне за нее реальные деньги платят, а не воображаемые.

— Вернешься и доделаешь, дальше линии карантина твои мертвяки все равно не убегут.

— Умри, обуза. Или давай я тебе карту подарю и пошлю. В нужную сторону. И покой… иди себе с миром.

Он уже не сидел, возвышался надо мной, чуть склонившись вперед и уперев лопату в мысок сапога и держа ее между нами как посредника в споре. Светлые сферы зрачков начало затягивать мглой. Выглядело угрожающе, но меня несло по кочкам от отчаяния. Я просто хотела умереть спокойно на том кладбище, а этот псих выдернул меня обратно, не спросясь.

— Ты вообще с живыми людьми умеешь нормально разговаривать?!

— Живые! Ау-у-у-у-у-у, — завыл темный в сторону, приложив ладонь ко рту, потом приложил к уху, будто прислушивался. — Никого нет. А с собой говорить — это патология.

— А с лопатой нет? — съязвила я.

— Вот когда она мне отвечать начнет…

— А я?

— Я тебя из-за грани достал, забыла? Ты порченый продукт. Смирись и живи теперь с этим.

Он перехватил лопату, нагнулся, поддел лямку рюкзака, закидывая на плечо, нервно колданул что-то на кострище — остатки хвороста и тлеющие угли превратились в черный сыпучий песок и осели — и ломанулся прочь с поляны в противоположную от реки сторону.

Я стояла с комом в горле и чувствовала, как вновь натягивается, оживает петля договора, будто этот псих одним своим присутствием невероятным образом ослаблял действие привязки. Через полчаса я буду чувствовать врезающуюся в шею и поперек сердца леску, силы начнут таять, станет трудно дышать, потом я лягу, как лежала на том кладбище, буду вспоминать свою никчемную жизнь и ждать, когда грань милосердно распахнет врата, за которыми, может быть, и я очень этого хочу, меня встретят мои родители.

Отдалившиеся шаги стихли, затем вернулись. Некромант стоял на краю поляны.

— Ну? Идешь, нет?

* * *

Когда мы только отошли от места стоянки, каланча проворчал что-то про обузу, остановился и, поглядывая на воткнутую черенком в землю лопату, будто хотел удостовериться, что та не станет ревновать за внимание ко мне, порылся по карманам плаща и достал маленькую керамическую баночку. Испачкал содержимым свой палец, а потом мой лоб.

У меня заслезились глаза. От запаха. А этот только чуть носом повел. Потом, правда, принюхался основательнее, сунув вышеозначенный нос едва не в банку, втягивая запах обеими ноздрями. Меня передернуло. Некромант с сожалением поморщился, пару секунд помечтал и сжал пальцы — баночка с остатком смеси прыснула мельчайшей черной пылью.

Затем шествие продолжилось, а темный будто забыл, что я вообще за ним иду. Ну, как иду… Несусь, напоминая о себе звуками разной степени недовольства. Не специально, просто забег по пересеченной местности никогда не был моим обычным времяпрепровождением. Затем я слегка выдохлась. Сначала отставала на полшага, потом на шаг, потом на три, потом стала жалеть, что я не рюкзак, притороченный к некромантской спине.

Я стерла пятки, вспотела как лошадь, до оскомины налюбовалась унылым пейзажем, где кусты чередовались зарослями непролазной колючей травы, хрустящей под ногами, как чьи-то кости, фигурно изодрала подол об эту же траву и возненавидела собственные волосы, лезущие в глаза, нос и рот, которым еще и букашек наловила. Я придумала тысячу и одно прозвище для лося, забыла все, кроме последнего и начала сначала. Нужно же было как-то отвлекаться от стертых пяток и щиколоток? В общем, последние полчаса под ноги я особенно не смотрела, так что когда в меня внезапно врезался рюкзак, вернее, я в него, все слова сразу и вспомнились.

Темный стоял на краю выжженного пятна и созерцал. Что можно было созерцать на этой проплешине — не ясно, но его это явно увлекло. Он не среагировал ни на мой богатейший словарный запас, ни на то, что удерживая себя от падения, я какое-то время почти всем туловищем повисла на рюкзаке. Даже не шелохнулся.

Некромант упер в землю черенок лопаты, которую нес режущей кромкой вверх, смотрел на пятно и прокатывал деревяшку между ладонями туда-сюда. Лезвие на повороте пускало мне в глаз яркий блик, поддувающий ветер холодил взопревшую под платьем спину. Да, именно из-за последнего меня обсыпало мурашками, когда этот бродячий философ глянул одним глазом через плечо. Зрачок расползся почти во всю радужку, оставив тонкий край, будто темный дурнишника пожевал. Проверяет, не убилась ли я снова, только более изощренным способом? Хоть лопатой крутить перестал.

— Под ноги смотри, — буркнул он.

Расстроился, что не убилась? Проверял, не стерся ли очередной шедевр с моего лба? Отвернулся и снова вперился в проплешину.

— Не нравится мне это, золотце, обходить долго, напрямик с обузой тащиться…

— Никаких нервов не хватит, моя радость, — заискивающе ответила я вместо лопаты.

На меня снова уставился странный глаз, и я заткнулась.

— Идти след в след, на три шага позади, не орать, не делать резких движений. Если скажу замереть — замрешь и дышать перестанешь, даже если за ноги станут жрать. Поняла?

Я кивнула.

— Умничать она мне будет…

Хочу обратно на поляну с гулями и комарами. Там этот, кто бы он ни был, хоть на человека был похож. Утром, после пробуждения. Моего, естественно.

Опять ломанулся без предупреждения, так что я умудрилась отстать не на три, а на все десять шагов, правда, нагнала быстро. Некромант шел вдвое медленнее, чем раньше, и от него ощутимо тянуло тьмой, как и от места, по которому мы тащились.

Время, проведенное в доме Холинов, ритуал и рождение ребенка будто добавили моему внутреннему анализатору чувствительности, потому что идя за некромантом, я вполне уверенно отделяла фон окружающий, от облака силы, излучаемой моим проводником. Когда в Холин-мар не было посторонних (а ими априори считались все, кто не носил фамилию Холин) ни Драгон, ни Эдер не прятали свою силу полностью, ослабляя экранирующие щиты, как ослабляют галстуки или расстегивают верхние пуговицы застегнутых под горло рубашек в домашней обстановке. Слугам-конструктам было все равно, со мной никто особенно не считался. Я постепенно привыкла. А может мне тоже, как слугам, стало все равно. Сейчас было схожее ощущение: придавливающий волю гнет и тишина, в которой растворяются и глохнут звуки.

Здесь все покрывала пыль. Или пепел. Я не особенно приглядывалась. При ходьбе в замерший тяжелый воздух, от которого звенело в ушах, поднимались и медленно оседали обратно клубящиеся облачка. Мои ботинки и низ обмахрившегося платья были уже в цвет окружающего. Как и сапоги, и плащ бесшумно ступающего впереди некроманта. Лопату он нес левой рукой под углом к земле, перехватив за черенок посередине. Правая была отведена чуть в сторону и назад, пальцы — скрюченной птичьей лапой.

— Что тут было? — не выдержала я через полчаса полного безмолвия и едва не огребла.

Некромант стремительно развернулся, конец черенка ткнулся мне под подбородок. Я отшатнулась и оступилась. Теряя равновесие, неловко шагнула в сторону — под пяткой хрустнуло и просело. Вверх взмыло облако пепельной пыли, а в мои ноги чуть повыше ботинок впились обжигающе ледяные хваталки.

Глядь, кажется, все-таки огребу. Сейчас меня начнут жрать за ноги.

Глава 12

Я захлопнула пасть и прижала рот руками, чтоб не орать, мне же нельзя. Только глаза таращила и тряслась секунд… не знаю сколько. Некроманту это было быстро, мне — целую вечность, но мы оба успели. Он — насладиться паникой, я — ощущениями. Потом темный цапнул меня за платье, лишая опоры под ногами и части пуговиц, и я как-то оказалась у него за спиной в обнимку с рюкзаком, а этот… крестьянин от Тьмы принялся шинковать лопатой лезущие из братского захоронения загребущие конечности. В кромешной тишине и молчании (хруст костей ничтожная мелочь, право слово!) с таким одухотворенным видом, что я уже не знала, что страшнее, мертвяки или такой вот защитник. Удовлетворив жажду уничтожения, а затем и сквернословия — по-другому его темномагическое бормотание не воспринималось, каланча полез по карманам, что-то достал, что-то надорвал, на серое прыснуло ярко-оранжевым, шевелящаяся ямина окончательно затихла.

— Я, — шипел некромант, нависнув надо мной горгульей, — сказал не…

— Я не орала, — тишайшим шепотом очень медленно произнесла впечатленная я, сидя в пепельной пыли, обнимая рюкзак руками и ногами, — я просто спросить.

Изгвазданный в черной жиже край лопаты мотался в непосредственной близости от моей макушки, и я, как могла, старалась не выпускать из вида оба опасных объекта, рискуя заработать косоглазие ко всему имеющемуся набору неприятностей. Но лопата вдруг резко отошла на второй план. Некромант склонился ниже и принюхался, раздувая ноздри и запалив в чернючих глазах по алому огоньку.

— У тебя кровь. Это цикл?

Возмущение и отвисшая челюсть не мешали мне прислушиваться к отходящему от шока организму, но ничего такого не происходило. Разве что ноги саднило.

Что не так с этим миром? Почему всех встречных темных так интересует моя репродуктивная система?

— Тебе тоже ребенка родить? — сдуру ляпнула я, а этот псих, косясь глазами по сторонам, будто его беспокоили возможные свидетели, полез мне под юбку!

Я вцепилась в рюкзак, прижимаясь к нему, как к единственному защитнику. А еще и пары дней не прошло, когда мне было совершенно все равно, воспользуется ли темный бренным телом! Все попытки спрятаться темного нисколько не впечатлили, он просто задрал мне подол до белья, а мою правую ногу вверх, впившись пальцами в голень похлеще, чем лезшие из земли конечности. И если при этом я только возмущенно пискнула, то когда он, дернув за узел шнурка, сорвал мне с ноги ботинок — заорала.

Звука не было, а загадочное — да.

Во-первых, орала я в некромантскую ладонь, зажавшую мне не только рот, но и нос. Во-вторых, вокруг нас плавала какая-то темная дымка, делая серое вокруг еще мрачнее, а безмолвное — глуше. В-третьих, и это самое удивительное, чтобы зажать мне рот, лосю пришлось бросить обожаемую лопату, ведь вторая рука была занята моей босой ногой. Не особенно чистой и, как оказалось, стертой до кровавых пузырей. Когда я шла — болело, но я хорошо умею себя уговаривать и отвлекать.

— Вот де…

Темный не договорил. Просто рюкзаку надоело меня держать, он раззявил клапан, за который цеплялись мои руки, и я оказалась на спине в полной готовности к чему бы то ни было. Некромант, все еще лапая меня за голень, припал на колени, потеснив рюкзак, и предложил мне выпить.

— Чтоб не болело, — авторитетно заявил он и протянул пузырек.

Очень настойчиво протянул. Мои зубы мерзко клацнули о стеклянное горлышко, а каланча, загадочно и зловеще алея глазами, ловким движением опрокинул содержимое мне прямо в горло.

Мятная горечь с приторно-гадостным привкусом ромашки, настоянная на том, чем принято дезинфицировать раны при отсутствии прочих возможностей, обожгла пищевод. Я закашлялась. Сквозь кашель услышала «лит’маре» и мое желание оказаться вместо рюкзака исполнилось.

Последнее, что помню — вновь висела у лося на плече. Только не вместо рюкзака, а рядом. Некромантская ручища придерживала меня чуть повыше коленок. Ну, может, еще чуть выше. Да, вот так, теперь вообще, как в первый… Щеке было удобно, а на коже, на губах, все еще осталось ощущение от его ладони и запах — сухая лаванда и…

Горячее железо…

Голос. Голоса. А нужен тот, что во мне отзовется…

Элле’наар…

…стало темно и спокойно.

* * *

Настойки и волшебного слова хватило до привала. Собственно, я лежала именно что привалившись к почти родному рюкзаку, некромант, судя по звукам, где-то слева жаловался лопате на судьбу. Непонятно, сколько точно времени прошло, вроде не темно, а глаз я не открывала по тактическим соображениям.

— И откуда оно такое взялось на мою голову…

— Вжух, — подпевал точильный камень.

— Наглое, шумное, мелкое, назойливое… И ж-ж-ж…

— Вжух.

— Кстати ж… вполне себе.

— Вжух.

— Такими темпами, золотце, мы в Эр-Сале и через неделю не доберемся.

— Мы идем в Эр-Сале? — спросила я, как бы вдруг приходя в себя, и уткнулась взглядом в некроманта, сидящего лицом ко мне на поваленном дереве. Обычно растущие деревья вокруг тоже присутствовали. Лопата наличествовала. Некромант смотрел мне в глаза, но пониже. Правда, поняла я это не сразу.

— Мы, — темный провел рукой по деревяшке взад-вперед, — в Эр-Сале.

— Это по пути в Иде-Ир?

Темный оставил черенок, небрежно уронил точильный камень и раскинул ручищи в обе стороны, по-прежнему таращась на меня. Глаза были светлые.

— Эр-Сале, — он тряхнул правой рукой и вытянутым указательным пальцем. — Иде-Ир, — и повторил жест левой рукой в противоположном направлении и другим пальцем.

Я покосилась, куда указывала левая, и сквозь редкие деревья увидела серую проплешину. Погодите-ка, разве мы не оттуда пришли? Вот тьма…

Некромантские грабли опустились. Взгляд остался на том же месте. Я машинально потянулась рукой к груди, вспомнив, как радостно тренькнули пуговки в момент захвата. Нда… Впрочем, у него было достаточно времени, чтоб не только рассмотреть досконально, но и на ощупь попробовать, как «вполне себе ж».

— Какой бездны ты тогда позвал?

— А какой бездны пошла?

— Ты подрядился меня проводить!

— Да? Не помню, чтобы получил что-то взамен за свои услуги.

— Оплата по прибытии.

— Гуля с два!

— Тогда какого хрена тебе нужно?

— Поднимаю трупы, упока…

— Я помню, за деньги.

— Угу, оплата вперед. Только денег у тебя с собой нет, а раз нет денег, — некромант прищурился, чуть склонив голову, его глаза затянуло чернотой, а с руки брызнуло мраком. Темная лента зависла в воздухе, покачиваясь, как готовящаяся к атаке змея, и коснулась… лизнула меня в ложбинке груди, пробралась глубже. — Я возьму в качестве аванса это…

— В качестве оплаты…

— Я ведь и так мог бы взять, как хотел и что понравится, не заморачиваясь с договором, — голос тьмы, исходящий откуда-то из глубин некромантской грудной клетки, будто у него за ребрами вместо сердца шуршали, потрескивая раскаленные угли, вздыбил волосы на затылке, а шевельнувшаяся под платьем темная лента поддела шнурок и вытащила гранатовую бусину, оставив взамен толпу мурашек, как после ночного купания в реке.

Глаз я не опустила. И не моргнула. Даже когда эта штука елозила у меня в бюстье. С темными всегда так: отвел взгляд — признал поражение. Яегонанимаю, а не он позволяет мне тащиться рядом из милости или еще какой утренней блажи.

— Договор, — твердо произнесла я.

— Договор, — согласился темный. — Твое имя.

— Ты его знаешь, откуда-то. Я бредила на том кладбище?

— Ты делаешь это сейчас. Откуда мне тебя знать?

— Ты сказал «элле’наар».

— Это значит неугомонная, огненный сполох над гаснущим костром, угли уже темные, а он вдруг пробивается, прячется и вспыхивает снова. И снова. Бесконечно.

И повторил, растягивая звуки:

— Элле’наар.

В груди стало горячо, будто я вдохнула воздух над тиглем, полным заготовок и шуршащих, потрескивающих раскаленных углей.

Два таких уголька мерцали в глубине некромантских глаз. На кончиках волос, выдавая мое смятение, тлели искры. Темная лента все еще удерживала на весу гранатовую бусину, нанизанную на шнурок, натянувшийся и придавивший кожу на шее сзади. Не сильно, как кошка, играя или ластясь, чуть прижимает зубами руку.

— Это мое имя. Эленар. А твое?

Я старалась говорить ровно, но это было сложно: взгляд, раскаленные угли за ребрами, темная лента, обнимающая мое единственное сокровище, а еще шнурок прижал мелкие волоски. Тянуло.

— Ине, — некромант не торопился отводить взгляд и тоже не моргал.

— Просто Ине?

— Для просто договора о сопровождении этого достаточно.

— И ты доведешь меня в Иде-Ир в целости и сохранности.

— Доведу, — похабно ухмыльнулся темный, — в целости и сохранности.

Улыбка схлопнулась, как погашенная сквозняком свеча.

— Оплата принята, — сказал он.

Лента спеленала гранатовую бусинку, тренькнула, обрываясь, нить.

Но все еще тянуло.

— Договор, — чуть дрогнув голосом, завершила я.

— Договор, — чуть кивнул темный, поймав мое сокровище в ладонь.

Лента развеялась, тьма втягивалась в зернышки зрачков, оставляя прозрачное серо-голубое.

Я хотела подняться, но темный знаком велел сидеть, где сижу, и снова преклонил колени, оставив лопату сторожить насиженное бревно. Некроманта опять интересовали мои ноги.

На этот раз ботинки я сама снимала, так что обошлось без воплей. Но молчать совсем было невмоготу. Ощущения странные. Договор странный. Проводник вообще ни в какие ворота.

В недрах некромантского рюкзака нашлась заживляющая мазь, свернутые валиками полоски тонкой сероватой ткани вместо бинтов и запасные носки. Последнее каланча будто от сердца отрывал. Понимаю. Мне тоже было жаль чулки.

Проделанные манипуляции, вероятно, входили в категорию «в целости и сохранности», либо темный забодался меня таскать.

— Ты же настаивал, что бусина — только аванс, — обуваясь, осторожно уточнила я. Мало ли…

— А я добрый. После аванса как раз. — И подергал бровями на образовавшееся после дезертирства нескольких пуговиц декольте, достаточно просторное для фантазий. Впрочем, чего он там не видел возле речки?..

Любопытно, когда некроманты используют темные ленты, они ощущают их как часть себя, или это такой же инструмент, как, скажем, лопата?

Да пусть хоть обтрогается. За одно то, что меня поводок не душит, я готова… Нет, на это не готова. Во всяком случае сознательно.

Мне наконец позволили встать на ноги, и все заняли свои места: некромант — вершину пищевой цепочки и самомнения, рюкзак — некромантскую спину, лопата — его же левую руку, я — «где-нибудь рядом, но чтоб не мешалась».

Глава 13

— Куда? — не сдержалась я, когда темный развернулся к Иде-Ир спиной.

— В Эр-Сале. У меня там работа. За деньги. И лошадь. Или собираешься тащиться до границы на моих двоих? Тогда придется доплатить. Тебе в любом случае придется доплатить. Вид у тебя, прямо скажу…

— Лучше промолчи.

Темный пожал плечами, добыл «оплату» и подставил бусину под сочившийся сквозь ветки солнечный луч. Алый глаз наполнился светом, а моя душа — завистью. Сокровище в чужих руках выглядело на порядок ценнее, а еще мне как вороньей дочери было до писка жаль яркую блестяшку.

— Это даже не рубин, гранат, причем с трещиной, — я попыталась умалить ценность оплаты, но было поздно. Блестяшка уже полностью покорила темную душу. Как он себя назвал? Ине? Инне? Странное имя. Еще страннее моего. И будто неполное.

— Что б ты понимала в природных резонаторах… Что такое жеода знаешь? — Мы уже минут десять как покинули место привала, когда он вдруг решил ответить.

— Каменная балда с кристаллами внутри?

— Вот уж действительно… — на меня с намеком глянул прозрачный глаз. — В твоем… в моем гранате внутри как раз такая… балда.

— Это просто трещина, нет там никаких кристаллов.

— И не будет. Мертвое железо самодостаточно. Твой… Мой гранат уникален именно из-за этой трещины.

— И все же зачем? — не унималась я. — Что ты станешь с ней делать?

Мне отчего-то было невероятно важно это знать. Я будто любимого щенка отдавала сомнительному хозяину.

Темный хмыкнул и сделал странное вращательное движение кистью. Дохнуло холодом грани. Кисть довершила поворот в облаке дымных нитей, стянувшихся к ладони, и указательный палец некроманта оказался продет в кольцо, венчающее рукоять небольшого кинжала. Снова движение кистью — и оружие, от которого ощутимо тянуло стылым страхом и кровью, было перехвачено под крестовидной гардой.

Гранатовая бусина встала в рукоять идеально, будто была создана именно для этого. Я находилась достаточно близко, чтобы заметить небольшие выступы внутри кольца, расположенные друг напротив друга, и услышать сухой щелчок, когда камень наделся на них просверленным для нитки отверстием.

* * *

Бывают ситуации, когда стоит немного поддаться безумию, чтобы окончательно не сойти с ума. Сейчас был как раз такой случай. Чтобы избавиться от договора с одним темным, я заключила еще один с другим.

Без крови тоже не обошлось. Мне проткнули палец и я, вместо подписи, приложилась алой бисеринкой к отодранному от карты клочку пергамента, на котором некромант в конспективной форме изложил суть соглашения. Его подпись там тоже была. Такой же немного смазанный отпечаток, чуть забравшийся поверх моего.

Клочок темный вручил мне со словами «потеряешь — я тебе ничего не должен и оплата возврату не подлежит». Но прав он был только насчет оплаты.

Бумажка с соглашением требовалась мне как нанимателю и официально не-магу. Таких как я, с низким уровнем дара, иногда называли нола, или нол. Это как маги были ма́джен, ведьмы — вед, эльфы — ди́вен, а вампиры — хла́ден. Не-маги не имели никаких видимых проявлений заключенного договора, одаренный же получал магическую метку. Куда-нибудь. Обычно — на тыльную сторону ладони, запястье или другую часть руки. У Драгона была на запястье. Обхватывала руку браслетом и спускалась на ладонь, отчего он начал носить рубашки с длинными манжетами.

Каланча после заключения договора скривился и поскреб грудь, сунув пальцы под нагрудник. Затем его «доброе» настроение куда-то делось, и он просто молча пошел.

Теперь хоть на нормального темного был похож. Мрачный, лицо барельефом, подходить, а лучше подползать, с подобострастным видом и уважать, уважать, уважать… Тоска.

Рощица, где мы останавливались, давно закончилась и по сторонам вновь раскинулось не пойми что: кусты, лопухи, трава всякая. Зеленая лезла сквозь полегшую прошлогоднюю задорным частоколом, что-то где-то цвело и пахло, жужжало, носилось, попискивало и почирикивало. Тип в плаще впереди смотрелся среди пасторалей черной кляксой. Ине…

Обернулся. Брр… Взгляд и мертвого уложит. Ииинеее… И не надо так на меня смотреть, самой страшно. Платье в репьях на бахромистом подоле в живописной росписи от давленой травы и пепельной пыли. На лбу тоже росписи. Или отвалилось уже?

Я максимально пошевелила бровями, вовлекая в движение как можно больше лба. Ничего не сыпалось. Рискнула потрогать — кожа как кожа, а ощущение, будто там есть что-то. Как на шее сзади, когда некромант бусину подцепил и нитка натянулась. Так теперь и будет? Сокровища нет, но я его все-равно чувствую, причем так, будто бусина из граната стала вдвое тяжелее. Глупости какие. Это же не конечность, которая будто бы есть, даже когда ее нет.

Темный крутнул рукой, призывая кинжал, полюбовался и убрал за грань. Страшная штука это некромантское ритуальное оружие. Оно материально существует по обе стороны грани и питается жертвенной кровью. Первую получает от хозяина-темноготам, за порогом. Так устанавливается связь. Все, что я знаю — такие ножи и кинжалы только для ритуалов. И вот их некроманты действительно чувствуют как часть себя. Они и есть часть, ведь заклинают не только кровью, но и сутью. Душу вкладывают. И это вовсе не фигура речи.

Спустя какое-то время, недолгое, я снова узрела финт с появляющимся из-за грани ритуальным кинжалом и до меня дошло. Да эта темная скотина просто издевается! Понял, что меня плита давит от того, что я не осознавала нереальной ценности камешка, и дразнит. Только тут он слегка не угадал. Магическая уникальность гранатовой бусины была не так важна для меня как то, что когда-то ее касались мамины руки. Единственное, вещь сохранившуюся от старого дома, я отдала за возможность обрести новый дом и, возможно, свободу от поводка.

Представляю себе лицо этого проходимца, когда он осознает до конца, на что подрядился. Поводок договора однозначно меня добьет без его знаков для зомби, или что он мне там рисовал. Сам некромант со мной ничего сделать не сможет. Разве что морально доставать. Тьма, вот уже не знаю, что страшнее… Может каланча потому такой мрачный стал, что понял? Иииннеее…

Мгновенный разворот и мне в грудь уткнулся некромантский палец.

— Хватит.

— Что? — удивилась я, ведь кроме слегка коварных мыслей, меня не в чем было упрекнуть.

— Ничего, — буркнул псих. — Рядом иди. Хватит мне спину полировать.

Я пожала плечами, извинительно покосилась на латунную цаплю за то, что бросаю ее компанию. Меня повысили до «рядом». До «золотка» пока не дотягиваю, но я не в претензии. Вряд ли мне, как лопате, удастся промолчать. Это от того, что я в Холин-мар намолчалась на три жизни вперед, или у каланчи такое особое свойство — заставлять говорить первое, что в голову взбредет? Например, правду.

Идти рядом оказалось не в пример интереснее. Тропа, обозначенная более жухлой и плохо растущей травой, была не слишком широкой, но я предпочла держаться на ней, а не путаться ботинками в стеблях на обочине. Так что между мной и некромантом оказалось меньше метра и лопата. Я начала уставать. На один шаг каланчи моих приходилось два. Так и тянуло тоже положить свою руку на черенок, прямо над рукой темного, чтобы опираться на «золотце» при ходьбе, но я не стала рисковать.

Кусты стали попадаться чаще, сделались выше и гуще, затем нас обступила очередная роща.

Таких деревьев мне встречать еще не доводилось. Несмотря на начало лета, листья на них были желто-оранжевые, как клочки огня и такие же по форме. Сами деревья, старые и высокие, росли довольно редко. Густые ветви подпирали небесный свод. Голова кругом пошла, когда мне вздумалось посмотреть. Царящий внизу полумрак нет-нет да и вспыхивал ярким бликом — листья падали. На обычной зеленой траве их было множество. И на дорожке, которую попирали некромантские сапожищи, ушагавшие вперед. Сам темный сверлил притормозившей мне во лбу очередную дыру. Зря. У меня там и так сквозняк сплошной. Видно, не только терпение за гранью осталось, но и рассудительность, и такт, и вот я почти что голая, без воспитания и совсем не леди, что уж. Будешь тут леди, когда кругом одни некроманты и… кладбища.

Глава 14

— Зачем ты меня сюда приволок? — угрюмо осведомилась я, нагоняя некроманта, и теперь созерцала разнокалиберные надгробия разной степени запущенности.

Я вполне могла подождать, не заглядывая в это полузабытое место скорби, посидеть на травке, полюбоваться падающими листьями. Темного же надгробия воодушевляли, он повеселел и принялся шутить, чем окончательно вогнал меня в ступор. Даже заговори вдруг лопата, я бы не так удивилась, как удивилась услышав от него:

— А ты представь, что у тебя тут свидание.

— Ск… с кем?

— Ну… С ним вот, — некромант похлопал рукой по случившемуся рядом надгробию с мраморным юношей. Время его не пощадило, птицы наградили. — Или со мной.

— Тогда я выберу его, — серьезно сказала я, проведя краткий сравнительный анализ кандидатур.

— У него нос отбит, — авторитетно заметил темный, посмотрел еще и добавил: — Оба.

— А у тебя башка, это хуже, — так же авторитетно парировала я.

— Хочешь, — таинственным шепотом произнес ненормальный, опираясь рукой на край постамента и максимально приближая свое лицо к моему, — открою тебе страшную тайну?

Воцарилась тишина, я успела в подробностях рассмотреть некромантский нос, синеватые тени под глазами, сами глаза, широко расставленные, почти прозрачные серо-голубые, с густыми щетками колких ресниц, и нависающие над ними брови…

— Я делаю это не башкой.

— Тьма охрани узнать, чем, — остереглась я, чуть отодвигаясь от каланчи и едва не упершегося в меня черенка. Сама лопата скромно пряталась за постаментом.

— Душечка, — воскликнул некромант, распугав любопытствующих ворон, слетевшихся на прибытие темного, как некие насекомые на ценный продукт.

Я вздрогнула: не ожидала бурной реакции, не ожидала, что в таком сказочном лесу водятся вороны, а вороны явно не ожидали экзальтированных воплей. Обращались, ясное дело, не ко мне.

— Душечка, — уже спокойнее, — это недоумертвие в нас сомневается.

В нас! Все… Мой мир никогда не будет прежним.

Я скорбно удалилась за могилу с тем самым отбитым, а присев на церемониальную вазу, чтобы отдохнуть и не видеть при этом ненормальной темной морды, обнаружила на земле один из носов. Нижний. Анатомически правильно вылепленный. И взрыднула. Появившееся из-за надгробия заинтересованное лицо некроманта добавило в рыдания истерики. Оценив мое состояние, он решил, что каждый должен заниматься своим делом и оставил меня.

Когда слезы от смеха перестали течь, я упокоила каменный «нос» в вырытой ботинком ямке и пошла посмотреть, чем занят продавшийся за бусину проводник. Еще свинтит тишком с моим сокровищем, а я только общее направление на Светлый лес и Иде-Ир знаю и то только потому, что темный меня туда очень выразительно посылал и для верности рукой показывал, чтоб я с маршрута не сбилась.

* * *

Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как бежит вода и как… Темный тут же перестал копать, лишая меня удовольствия. Выбрался из ямины вместе с лопатой, смерил взглядом меня и вырытое. Его вещи попирали чью-то каменную плиту. Плечи без плаща выглядели не такими огромными, но зато добавилось рельефов. На руках проступили жгуты вен, череда шрамов на запястьях сделалась заметнее. Что бы там ни думали обыватели, но девяносто процентов крови, которую используют некроманты для работы — их собственная.

Утомленное «солнышко», доверчиво прильнув черенком, прилегло на сгиб некромантской руки, а меня поманили пальцем. Угу, разбежалась. Темный закатил глаза и сам снизо… подошел, подобрав с земли плошку, куда набросал не пойми чего.