Осколки тени и света

— Плюнь сюда.

— Что?

— У меня во рту пересохло. А тебе по должности положено плевать в чужой котел. Ты же ведьма. Ты же ведьма?

— Нет!

— А чего рыжая? И глаза разные. С виду — ведьма.

— Папа.

— Чего папа?

— Папа — ведьма… тьфу… ведьмак, темный, был.

— А мама?

— Понятия не имею.

— Вот чудило. Обычно не знают, кто папа, а тут вон чего. Тоже был?

— Кто был?

— Мама.

— Был, — на автомате ответила я и… — Ты… Ты издеваешься?

— Да.

Я полыхнула шевелюрой и плюнула на все. Вышло не густо, но темный остался доволен. Заурчал над плошкой как дорвавшийся до сметаны кот. Странный тип.

— Зачем? — спросила я, когда он ссыпал наговоренное в яму. — А как же кровавые подношения?

— Потом поднесешь, — он небрежно закидал яму, попрыгал сверху. — Из-за такой ерунды руки резать… А запасы я на тебя извел. — И по лбу постучал. Оттер руки о штаны, вытащил флягу из-за пояса, поболтал, прислушиваясь, отхлебнул. Потянуло пряными травами.

Я тоже не отказалась бы попить. Чего угодно. Да и поесть, а то утренний шашлычок давно и бесследно истаял. Намеки на содержимое рюкзака были проигнорированы. Темный занялся любимым — слонялся по кладбищу с возвышенным видом, иногда замирал над надгробиями, потом все же нацедил крови у себя с ладони, воспользовавшись приукрашенным кинжалом, и пошел по едва видимому периметру места захоронения. Рюкзак он забрал, плащ сунул за одну из лямок, оставшись в рубашке и этом своем доспехе. Лопату пристроил там же — на рюкзаке оказались специально подшитые петли.

Вросший в землю поребрик, больше похожий на окаменевшие корни, чем на ограду, кое-где проглядывал. Некромант ступал медленно, почти не тревожа листьев под ногами, и монотонно читал наговор. Со сложенных леечкой пальцев по капле сочилось алое, сыпалось брусникой на поблекшее золото опада и истаивало без следа. Я молчала, чтобы не мешать, и ежом шуршала следом. Там, где он прошел, если смотреть вскользь, не приглядываясь, над едва виднеющимися камнями вырастала сплетенная из дымных струек сеть. Неоднородная. Свежие участки и заплатки чуть отсвечивали синеватым и алым.

Иногда сверху падало. Узкие листья, попав в луч света, вспыхивали на миг и с тихим вздохом ложились на землю. Шорох вплетался в хриповатый голос, рождая странную, завораживающую мелодию. Тени дрожали. Когда Ине делал шаг, от его ног, будто по воде, разбегались призрачные волны. Такие же призрачные ленты тянулись следом за руками. Фигура словно расслаивалась, и каждое следующее отражение выглядело чуть иначе предыдущего — выше, массивнее, опаснее. Над плечами, волочась краем по теням и листьям, подергивались угловатые… крылья? Будто криво сбитые рейки обтянуло паутиной, или инеем, если бывает такой иней, серый, чуть темнее сумерек, чуть гуще теней.

Воздуха не стало. Раздирающая суть петля врезалась под горло, оплела сердце, не давая толкнуть застывшую в венах тишину. Я закричала, но здесь у меня нет голоса и не… Ине…

Он обернулся. Алые блики в черных провалах глаз оставили в сумерках стелющийся след, как оставляют гаснущие в темнеющем воздухе искры. Земля ударила в спину, брызнула жухлым золотом. Мир поблек.

— Эйт’инне, эре, — голос расколол тишину и дернул обратно, удерживая меня над бездной за натянувшуюся нить, которая будто бы есть, даже когда ее нет. Запахло горячим железом. И кровью.

— Аста’аен’ти таэлле фиел’ин.

Пролилось, обжигая истончившиеся веки, сквозь которые я видела раскрывающийся зев грани, опалило губы и лавой растеклось внутри.

— Эйт’инне, элле’наар. Не сейчас.

Стало темно, тепло и спокойно.

— Открой глаза. Нет! Не смей засыпать. На меня смотри. Да чтоб тебя…

Липкие пальцы разжали рот, мерзко стукнуло по зубам горлышко, травяное питье защипало язык и небо, комом ухнув в пищевод. Мою голову приподняли, и все та же липкая от крови ладонь сдавила подбородок и губы так, чтобы я не выплюнула попавшее.

— Чудно, — меня похлопали по щекам. — На меня смотри, сказал. Ну? Что видишь?

— Чудовище, которое мне сдохнуть никак не даст, — прохрипела я обожженным горлом прямо в склонившуюся надо мной рожу с алыми, как бусины, зенками. Сердце дернулось.

— И это вместо спасибо? Чуть за порог не провалилась! Я по твоей милости контур не замкнул, а кровищи наплескал, на два веселых кладбища хватит. Так что встала и…

— И?

— И стой! — рявкнул темный. — Высунешься за барьер, сам придушу, подниму и…

— И?

— Идиотка! — пыхнул глазищами некромант. — Связался с тобой на свою голову!

— Псих! — я полыхнула шевелюрой, потом подумала с полсекунды и добавила: — СПАСИБО!

— Поздно! Вот же… рыжая!..

Каланча сжал лопату так, что костяшки просвечивали сквозь кожу. Развернулся, бросив меня и свой рюкзак на произвол судьбы, а сам проломил подрагивающую темную дымку и пропал. За пеленой барьера ничего не было видно, только какие-то невнятные тени, а внутри — было. Хоть и темно.

Я решила, что потом буду удивляться, почему вижу в темноте и опять чувствую, что могу пользоваться тем минимумом дара, что мне достался. Руки немного дрожали, выдавая подступающую панику, и их нужно было срочно чем-то занять. Я огляделась, затем присела, и принялась аккуратно сгребать в кучку листья, на которые попала кровь, старательно отделяя их от прочих. Сложила пальцы в знак концентратор, сосредоточилась, собирая теплый комок под ребрами, и проговорила речевую формулу. Раз, другой…

Искры сыпали, даже один раз язычок затлел, но тут же погас.

— Не «этнар», балда, «эйт’нарэ». Пальцы! Фокус выше и сожми плотнее, — лапа подкравшегося темного сдавила собранные гузкой мизинец, указательный и большой, а оставшиеся безымянный и средний он своим мизинцем вниз продавил и только потом отпустил мою занывшую раскоряченную руку. — Направляющие параллельно кисти. И не дергай. Ну? Формулу…

— Эйт’нарэ, — буркнула я, листья радостно полыхнули, меня шлепнули по спине в знак снисходительного одобрения.

— Сойдет, а теперь шевели черенками и быстро. Нести не смогу, мне руки нужны свободными.

Мое чудом появившееся ночное видение сходило на нет. Чтобы не спотыкаться и не отставать, я держалась за болтающийся ремень рюкзака.

От некроманта тянуло силой. Обычная тьма, без всяких теневых эффектов. Но он был насторожен, даже напряжен. Пару раз бросал на меня взгляд — в глазах, на донышке, все еще тлело алым. Роща шелестела падающими листьями и среди этих шорохов мне слышались другие.

Темный не доделал работу и кладбище встало? Тогда зачем уходил?

Край рощи будто ножом обрезали. На другом краю пустоши темным росчерком с подсвеченным краем маячила стена поселка или городка. Но едва мы выскочили на открытое место, кравшийся по пятам мрак бросился. Тихо, без воплей и рыка.

Глава 15

Ине толкнул меня, сбивая с ног, над головой со свистом пронеслась лопата и с сочным хрустом развалила голову первого не-мертвого. Истекающая черным и склизким часть черепа шлепнулась рядом. Почти одновременно поверх, добавив брызг, упала выдернутая из рюкзака шипастая дубинка с птицей на рукоятке.

— По коленкам и по тыкве, поняла? — рыкнул темный и пальнул в парочку свежих восставших мертвенно-синим пульсаром.

Хрясь! Золотце снесло отточенным краем очередную голову. Взмах вывернутой кистью. Сила толкнулась, отдаваясь во мне тошнотворным зудом, и двое не-мертвых, подобравшихся сбоку, осели, частично распавшись в пыль, частично оплавившись. Вонь от их расползающихся жижей туш можно было потрогать. Желудок сжался, кислый ком встал в горле.

Что-то дернуло за волосы. Я взвизгнула, вскочила, наступила на подол, поняла, что падаю прямо на ЭТО и шарахнула, не глядя. Хрустнуло. Брызнуло в лицо и на волосы. Я упала на колени и руки, и тело скрючило в рвотном спазме. Над макушкой, вздыбив волосы, промчался пульсар. Меня схватили за загривок, я отмахнулась. Звякнуло, скрежетнуло. Удар пришелся на подставленную лопату.

— Прости блаженную, детка… Стой! — последнее было явно мне.

Некромант толкнул рукой вверх. Вспыхнуло. С растопыренных пальцев брызнуло синим светом. Купол щита ткнулся в землю и загудел, дрожа острыми алыми пиками, будто сотня иголок тыкалась в него туда-обратно.

Первый же не-мертвый, решивший попробовать преграду на прочность — грузная женщина, изуродованная трансформацией — беззвучно раззявила пасть и упала, корчась в охватившем тело ало-синем пламени. Щит загудел, придвинулся, уменьшаясь в диаметре.

— Хм… Как раз на пару минут подумать… — тьма вбуравилась в мои глаза алыми точками.

— Это с кладбища? — храбрясь, спросила я.

— Обижа-а-аешь, — вкрадчиво протянул темный. — Не узнала своих соседей из Эр-Дай? И тетушку Сиф, хозяйку «Трех уток»? А они, видишь, по тебе скучали. Так что, давай, подноси, раз обещала.

Деваться внутри купола было некуда, разве что наружу, к не-мертвым, а дурной некромант, кажется, наметил меня в жертву. Воткнутая в дерн лопата разумно не вмешивалась.

— Руки, — велел лось, улыбаясь как маньяк.

— А сам?

— Ладно, сам, — темный облапил и так придавил к себе спиной, что я почувствовала позвоночником все пряжки на ремнях — не дернешься. Его лапища без труда удерживала оба мои запястья. А волосы… Они всегда меня выдавали.

Миг — и в свободной руке каланчи, сверкнув гранатом, крутнулся кинжал. Касание, такое легкое, будто пером, а не лезвием, но кожа раскрылась. Разрезы набухли, «подношение» собиралось на краю глянцевыми бусинами. Вдохну и скатится в подставленные ладони. Мои или те, что прямо под ними?

— Свет для жизни… Ну? — хрипло и горячо дыша сбоку в лицо произнес темный, почти касаясь виска, а его колкая щетина цеплялась за тлеющие пряди. — Сколько… ждать…

Краем глаза я видела подрагивающие ноздри, жадно втягивающие запах моей крови.

— Отдаю… — только и успела выдавить я.

Некромант нетерпеливо толкнул вверх мои запястья, и вишни-бусины юркнули в чаши ладоней, вспыхнули таким же ярко-рыжим золотом, каким мои волосы полыхали сейчас от ужаса и… ужаса от того, как и что я чувствую. Ине резко дунул на порезы, прижав своей ладонью поверх, запечатывая. Подхватил золотой комок в клетку пальцев, будто светлячка. Мы были так близко, что я услышала дрожь, пробежавшую по его телу.

— М-м-м, — почти простонал темный, шумно дыша, прикрыв веки, но алые блики мерцали, окрашивая ресницы. Дернулся кадык, будто он глотнул вдохнутый воздух как лакомство.

Я осторожно выползла из-под руки вся покрывшись цыпками, как от озноба или… да, от озноба. Просто держаться подальше. Но как, если внутри щита места уже на шаг? Мой. А его — и полшага не будет.

Поймавшие жертвенный ком пальцы удлинились, вместо ногтей — острые когти, багровые, как запекшаяся кровь, тлели на концах то ли сами по себе, то ли от пойманного комка.

Свет продавился сквозь пальцы резко сжатого кулака…

Огненная плеть обвилась вокруг руки, вытягиваясь упругим жгутом.

Тренькнул, рассыпаясь искрами, щит. От беззвучного вопля не-мертвых у меня заложило уши, а некромант рассмеялся, взмахнул плетью из моей крови и своей силы и хлестнул двинувшуюся на нас темную хрипящую массу. Мрак взвыл.

Я вцепилась в черенок лопаты — она единственная выглядела тут спокойным и адекватным существом: не хохотала зловеще, распуская паутинные полотнища, не сверкала красными зенками, и не пугала блаженной улыбкой, становящейся все шире по мере того, как ярче и длиннее делалась извивающаяся плеть, рассекающая тела лезущих восставших. Не-мертвые вспыхивали и рассыпались гаснущих всполохами. Но все шли и шли… И вдруг отхлынули.

Плеть судорожно дернулась и погасла. Сделалось темно. Только я как светляк с лопатой в обнимку. Тряслась и таращилась в темноту, но собственный свет мешал, и я видела только черенок и свои руки с затянувшимися стрелками порезов.

Чье это хриплое дыхание? Мое? Не-мертвые подкрадываются со спины или… Ине?

И дернулась, едва не заорав от прикосновения к плечу.

— Где мой последний аргумент? — шепнула на ухо плотоядно урчащая тьма.

— П-п-под ногами, — ответила я, сообразив, что он про дубинку.

Воздух качнулся, слева, наклоняясь, прошуршало большое и опасное, выпрямилось. Мои кисти накрыла горячая ладонь. Большая, больше, чем была. И когти. Нос ткнулся в волосы, шумно вдохнул. Вторая рука оплела, словно обнимая, и тоже потянулась к черенку. Медленно, наверное, потому что время застыло, и я слышала только это хриплое дыхание, и как оживший ветер поет, дрожа струнами теней в полотнищах крыльев, шалашом накрывших меня и… его. Кто бы он ни был.

Пальцы с багровыми когтями по одному отлепили мои от черенка. Шершавая ладонь, задевая щеку острыми, как иглы, кончиками, легла на глаза, опустила веки.

— Вот так, огонек, — шелестела тьма в волосах.

— Не смотри, — шуршал потрескивающими угольками голос.

Земля ушла из под ног, в живот ткнулось плечо, и сердце рванулось, желая остаться там, на твердом и привычном, но рука уже прижала коленки. Моя щека, испачканная в крови и том, что летело мне в лицо после единственного удара «аргументом», привычно устроилась на рюкзаке.

— А теперь — ходу.

В лицо дохнулоничто. Отпустило. И снова — озноб по коже. Почувствовала, как дернулась, оживая, петля договора, не больно, словно напоминая, что я никуда не денусь. И тоже отпустила. До поры.

Я послушно не открывала глаз. Темный прав, мне лучше не видеть, КТОнесет меня через пустырь, то ныряя в те́ни изнанки, то вновь появляясь. ЭтоОНОпахнет горячим железом. А лаванда… Лавандой — спрятанное в рюкзаке одеяло, которое мне великодушно или еще по какой-то блажи уступил для ночлега некромант.

Глава 16

Под спиной была неровная поверхность обитых железными полосами ворот, умиротворяюще гудел, чуть вибрируя пластинами, охранный контур поселка, ныл приложенный, и не поручусь, что нечаянно, об эти ворота затылок. Но если на голове что-то болело, значит она все еще была при мне, а я — живая.

— Ты просто огонь, детка.

— Спасибо, — поблагодарила я, не открывая глаз.

— Я не тебе, — вяло отозвался темный.

— За то и благодарю. Твоих комплиментов после всего я бы просто не вынесла.

— Я же тебя с твоими, — судя по звуку, некромант обозначил размер руками, — выношу.

— Ты бугай.

Смолчал. Принял за ответный комплимент? Ну и пусть. Леди иногда могут позволить себе делать комплименты. Правда, леди из меня… Последняя побродяжка не позарилась бы на мое платье, а мне в нем к людям идти.

— Мне нужны штаны, — сделала вывод я и, приоткрыв глаза, покосилась на рюкзак, примостившийся аккурат между мной и каланчой, который к этому времени уже пребывал в обычном своем мародерском образе и перестал пугать. Раз у него там водятся носки и пахнущее лавандой одеяло, почему бы и штанам не быть.

Некромант уронил голову в мою сторону и одарил брезгливым сочувствием.

— Что, так сильно испугалась?

— Придурок. Я из-за этих юбок чуть не сдохла.

— Единственные штаны в пределах досягаемости те, что на мне.

— Они у тебя одни? — опешила я.

— Ты видишь у меня за спиной гардероб?

— Ужас. И сколько они на тебе?

— Где-то неделю… Запасные остались на том кладбище, где я тебя подобрал.

— Что, так сильно испугался? — я вернула ему его взгляд.

На небо выкатилась луна, скупо озарила подворотное пространство, темные брови темного приподнялись, губы сжались, дрогнули, и этот идиот принялся ржать. Даже пару раз о железную створку стукнулся.

Теперь у него тоже в башке гудит? Пусть бы гудело. Не все мне одной.

Чуть левее того места, откуда меня притащил лось, над горизонтом золотилась полоска. Я покосилась на нее и на вылезшую луну раз-другой и засомневалась, не слишком ли сильно меня головой о ворота приложили.

— Это рассвет? — спросила, просто чтоб убедиться, да и вдруг ненормальность — заразное, а рядом со мной такой рассадник дури.

— Это Светлый лес. Золотые ясени. Когда их так много, как там, они светятся. Роща, где мы… гуляли днем, когда-то была… его частью, — темный отвечал нехотя и медленно, последние слова вообще будто силком проталкивал. И совсем замолчал.

Без шелеста его голоса стало неуютно. Да и холодно. А от Ине будто теплом дышало. Я бы, наверное, плюнула на приличия, пробирающую до дрожи некроформу[1] и возможные остроты и придвинулась ближе, но рюкзак мешал, рукоятка с цаплей неудобно тыкалась в плечо, а еще «золотко» упиралось мне в бедро черенком. Взгляд пробежался по лопате, запнулся о некромантские ноги. Я сравнила длину со своими и в который раз убедилась — каланча.

— А что мы тут делаем? — поинтересовалась я, разгоняя тишину.

— Ждем, — буркнул некромант. Глаза прикрыл.

— Чего ждем? — снова дернула его я, веки дрогнули, приоткрылись. Посмотрел, чуть повернув голову.

— Пока кто-нибудь к нам добежит.

— С той стороны ворот или с этой?

— Как повезет.

Отвернулся, но глаза скосил. Не вижу, но прямо чувствую, что пялится.

— А ты постучи, — предложила я.

— Я уже постучал, когда тебя сгружал.

Моя рука дернулась к ноющему затылку, каланча издал странный звук. Опять ржет? Скотина.

— Своей постучи, гула больше!

— Шшшш… Крышку закрой, — темный вдруг ожил, а его пятерня шлепнулась поперек лица, зажав рот и приколотив мою голову к створке.

За воротами, послышались признаки жизни.

Некромант замолчал. Распустил тьму. Проверял, наверное, что там за жизнь: живая или не очень. Карантинная полоса такое место, что всякое может быть. Как у меня в Эр-Дай. Приехала во вполне живой, хоть и не слишком оживленный поселок, а спустя несколько дней ночью он перестал быть живым. И я сама чуть не перестала быть, если б каланча не шатался по кладбищу.

— Кому там не лежится? — рявкнули в распахнувшееся с грохотом смотровое окошко, и над воротами ярко, до вышибленной слезы, вспыхнула свет-сфера.

— Лодвейн, чтоб тебе встать, — вскакивая на ноги, взвыл некромант, прижимая ладонь к глазам, а второй усиленно делал знаки, чтобы я не вздумала орать, — открывай!

Я была храброй и не издала ни звука, хотя уроненная лопата отбила мне коленки, а я не понимала, зачем молчать.

— Тен-Морн? Какой бездны приперся среди ночи?

— Работа у меня такая.

Загремел и заскрежетал засов. Темный швырнул в меня свой плащ комком и развил бурную деятельность по навьючиванию на себя остального добра. Я так ошалела от невиданной щедрости, хотя просила только штаны, что Ине уже нагрузился рюкзаком, а я все еще стояла. Тогда некромант, буркнув что-то гадостное, сноровисто завернул меня в плащ, как начинку в пирожок, накинул мне на голову капюшон, а меня — себе на плечо.

Бойтесь своих желаний. Не мечтайте быть рюкзаком. Оно, конечно, приятно, когда тебя несут, но вечно болтаться головой вниз…

Щелкнул, размыкаясь, последний запор, охранный контур подсветил каменный порожек с цепочкой знаков — единственное, что я могла видеть из-под закрывшего мне почти все лицо капюшона — и пригас. Небольшая дверь, прорезанная прямо в воротах, с жутким скрипом открылась.

— Где ты это взял? — изумился страж ворот, поименованный Лодвейном. Однозначно — вампир.

— На кладбище. Где ж еще.

— Отнеси обратно и зарой!

— Мне лень.

— Зачем оно тебе… такое?

— А это теперь моя путеводная звезда.

— Надолго?

— До Светлого леса. Ну или пока не протухнет.

— Судя по запаху — уже. Да и сам ты…

Я подозрительно принюхалась и молча согласилась. Попахивало вполне ощутимо. И от меня, и от некромантского плаща, и от самого некроманта. А я и не замечала, пока не напомнили. Дожилась… Каких-то два дня, а я стала такой непритязательной.

— Конура твоя свободна. Сейчас салагу отправлю воды натаскать, — смилостивился вампир, отходя в сторону.

Нас пустили к людям. Плюс ко всему я узнала, как еще называют калачу.

_______________________

[1] Некроформа, или боевая форма — трансформация, позволяющая некроманту наиболее эффективно пользоваться силой грани. Сугубо индивидуальна. Существует негласное правило, что некроформа — и есть истинный облик некроманта. Доступна темным магам с уровнем дара первой категории и выше.

Глава 17

Тен-Морн… Тен-Морн… Имя, скорее фамилия, хорошо ложилась в такт шагам темного. Тен-Морн… Тен-Морн… Как маятник.

Ииинеее…

Некромант дернулся, и как клещами щипнул меня за мягкое. Я дернулась тоже. И пискнула.

— Оно живое! — удивился невидимый мне вампир.

— Думал, я мертвяка к живым притащу?

— От тебя всего можно ждать.

Тут я была согласна. Всего. У меня фантазия пасовала представить это все. Зато не мешала мечтать об упомянутой Лодвейном воде. Как бы так изловчиться и отхватить помывочную емкость первой? Сильно сомневаюсь что то, что назвали конурой, оборудовано ванной, но сойдет и бочка, лохань, таз…

— Это ты округу на дыбы поднял? — бухтел вампир. — Устроил светопреставление. Контур чуть не лег. А у меня все выжатые до дна после вспышки в Эр-Дай.

— Контур не мой, проблемы не мои. И не лег же.

— Не лег потому, что подпирали.

— Чем, если все выжатые?

— Что к утру встает, тем и подпирали! Гад ты, Тен-Морн, первостатейный. Тебя когда ждали? Два дня назад.

— Вы меня жда-а-али? — протянул некромант.

Будь я на месте вампира, каланча бы уже челюсть собирал. Это ж надо, с такой интонацией спросить! Тьма хранящая, да со мной он просто душка.

Так и придушила бы! Дверной косяк чудом разминулся с моей головой. Я полюбовалась на темные доски пола, ножки лавок и столов, потом на ступеньки и край перил с красивыми резными столбиками, а потом оставшийся где-то внизу вампир окликнул:

— Надеюсь, ты эту свою звезду не под Эр-Дай подобрал?

— А что такое? — некромант замер вполоборота, опасно балансируя на последней ступеньке.

— А то ты не знаешь, что значит полная зачистка.

Стало тихо. Судя по ощущениям, вампир и некромант играли в гляделки. Про это и я знала. Такие вещи, как полная зачистка и надзоровская кодировка по классу опасности, первое, что усваивает живущий, попадая за линию карантина. При полной зачистке от поселения, неважно каких размеров, оставалось что-то вроде той пустоши, где меня за ноги хватали. Охранный контур, защищающий от не-живого и не-мертвого извне, превращался в ловушку, замыкая восставших внутри вместе с теми, кто все еще жив. Заражен или нет, неважно. Если принято решение о зачистке, таких остаются единицы, ради которых никто не будет рисковать. Но в Эр-Дай был темный всплеск, не мор. Или я чего-то не знаю?

— Ты воды обещал, — напомнил некромант.

Ступенька осталась позади, снова был пол, почище, чем до лестницы, дверь, в которую, судя по следам внизу, часто и долго стучали ногой, порожек с трещиной и, внезапно — циновка с орочьим орнаментом.

От резкой смены положения на миг стало темно в глазах, а потом резко светло — этому поспособствовала зажженная темным свет-сфера и сдернутый с моей головы капюшон.

Комната была небольшая со стандартным набором средней гостиницы: кровать-кресло-шкаф, в углу, у закрытого глухими ставнями окна — стол и еще кресло. Справа от входа — дверь, ведущая в подобие ванной. Спящий на ходу здоровяк орчанских кровей притащил два огромных ведра, шумно опрокинул в емкость и так же, не открывая глаз, удалился.

— Десять минут, — сказал темный, падая в кресло у кровати, и я рванула к круглой и высокой, больше похожей на бочку, ванной с водой, на ходу избавляясь от плаща, платья…

Некромантское «кхм» застало меня с ботинком в руке. Я так торопилась воспользоваться благами цивилизации первой, что забыла прикрыть дверь.

— Хотел сказать, что десять минут посижу и выйду, и как-то передумал. Ты продолжай, продолжай. Я, конечно, все это уже видел, но процесс интересный…

Я медленно сняла второй ботинок, аккуратно поставила на пол оба, выпрямилась. Рывком, не жалея ушей, сдернула сорочку через голову, сделала медленный плавный шаг вперед, навстречу развалившемуся в кресле темному, вызывающе прогнулась в пояснице, скользя рукой по двери…

Хрясь…

Сначала это был мой позвоночник, взбунтовавшийся от транспортировки кверху «ж-ж-ж» и превративший томную позу в согбенную, затем дверь, которую я так резко захлопнула, что чуть не врезала себе по носу.

И вопль.

Если в этом месте еще остались те, кто не восстал от грохота двери, они восстали от ора — вода в лохани оказалась ледяной, куда там речке.

— Да, воду нагрей, пока я вернусь, — напутствовали из-за двери, затем раздались шаги и все стихло.

Его долго не было. Успела остыть не только я, но и доведенная до стадии кипения вода. Кусок лавандового мыла и разогревающие печати нашлись в узеньком шкафчике под старым зеркалом, а в шкафу — несколько полотенец и простыни. И сухая лаванда в пучке.

Найденная в том же шкафу рубашка слежалась, но была лучшей альтернативой моей влажной сорочке, которую я так и не высушила как следует. Запал прошел и огонь притих. Он и так поддавался мне редко. Сожжение окровавленных листьев в роще было, скорее, исключением. Так что я без зазрения совести порылась в некромантском рюкзаке, как до этого в шкафу, в поисках какой-нибудь еды.

Сначала я наткнулась на внушительного вида магфон, не среагировавший на мои манипуляции, и карту, где темный пометки ставил. Четко обозначенный маршрут по вверенной, как я поняла, некромантскому надзору территории, пролегал прямиком до Светлого леса. И каланча в любом случае пошел бы туда без всякого договора просто потому, что он как раз туда и шел.

Нет, ну какая сказочная скотина! А у меня, как назло, злиться нечем на этого… этого… Столько всего случилось.

Я вздохнула, вернула карту на место, нашла коробку с высушенными хлебцами, схрупала парочку, и свернулась комком под одеялом.

Силы закончились. Теперь, чтобы меня поднять, бесячего некроманта первой категории будет маловато. Нужен кто-нибудь пострашнее, вроде того, кто пахнет горячим железом или Хо…

Петля прижала за шею, обняла сердце, будто ладонью накрыла.

Я здесь, я помню, я знаю, что ты все еще есть, я не отступлюсь, беги, я за тобой, за спиной, нагоню, отпущу, дам поверить, снова и снова, пока не сдашься…

А потом пришел… сон.

Черная-черная тьма с гранатовыми глазами, касалась кожи острой кисточкой, выводя рисунок.

— Зачем ты делаешь это, Ромис Эверн? — сказала я тьме, находя руками прохладные гладкие скулы, скользкие, как шелк, волосы и губы. Тоже как шелк. И горячие. Таких горячих губ не бывает у детей тьмы и тени, но ведь это сон. Во сне может быть что угодно.

Части целого. 1. Эдер и Драгон

1. Эдер и Драгон

Драгон вошел в библиотеку и принялся нервно расхаживать между полками, пачкая корешки уникальных изданий, к которым прикасался, своей неуверенностью. Эдер поморщился, но даже головы от книги не поднял. Сын удался всем, кроме характера. Не дотягивал. Этого самого характера ему как раз и не хватало. Или дури. Зачастую для темного второе не хуже первого.

Драгон никогда не шел наперекор. Возражал, но тут же подчинялся. Призывал силу и отступал. Прекрасные данные и… ни о чем. Всегда с оглядкой. Всегда осторожничает. Эдер надеялся, рыжая девчонка Пешты его растормошит, и дело даже вроде пошло, но сын снова застыл на полпути, Эленар оказалась куда сильнее, чем младший. А сразу не скажешь, что за внешней податливостью такой крепкий стержень. Остроносая язва… Смотрит, будто до дна видит. Ни слова лишнего. Драгону бы у нее поучиться, когда следует рот открывать, а когда и взгляда довольно. Жреческая кровь, старая, а Крево подлили пламени, только ведьмачья суть все равно свое показала. Сын бы долго вокруг нее ходил, не получи прямого приказа жениться.

А может и зря, что не сам?..

Тень сожаления шевельнулась занозой. Эдеру вспомнилось нагое тело на алтарном камне, мерцающие волосы каскадом по плечам, запрокинутая головка, припухшие губы, которые она кусала, чтобы не стонать. Огонь, живой огонь. Зацепила. Драгон до сих пор сам не свой. Мается. Ноет у него за ребрами, да так что зубы скрипят. От того, что уступил, от того, что упустил.

Покорилась, затихла, выждала и сбежала в чем была. Выражение кислой физиономии Арен-Феса, когда он не нашел свою модную игрушку — отдельный кадр.

— Молодец, девочка, — улыбаясь, подумал Эдер. — Молодец.

Вслух подумал.

— Ты уже говорил, — резко отозвался Драгон, нервно дернул бровью, перехватил себя за запястье, где браслетом легла метка договорного брака.

— Говорил, — согласился старший Холин и посмотрел сыну в глаза, тот не выдержал, отвел взгляд, а Эленар могла долго в гляделки играть. — Говорил и повторю снова.

— Безрассудное упрямство, — парировал Драгон и подошел ближе.

Подкрадывается. Всегда обходной путь ищет. Прямо — никогда.

— О, это не упрямство, это характер. Ты ее не стоишь.

— Я все равно ее верну. Так или иначе.

Сел, дернул закинутой на ногу ногой.

— Иначе, — медленно повторил Эдер. — Ну-ну. Попробуй. Она скорее сдохнет как бродячая шавка в подворотне, чем подчинится. Погоди-ка… Ты пробовал. Дернул за поводок, а она не поддалась?

Старший Холин рассмеялся. Прозвучало унизительно, Эдер знал, но Драгон стерпел и это.

— Кто-то ее прячет, — играя желваками процедил сын. — Я зацепил ее несколько дней назад и опять почти ничего.

— У ее отца было полно влиятельных знакомых, — напомнил Холин. — Среди этих знакомых вполне мог найтись кто-то достаточно независимый и владеющий магией крови. По-другому не спрятаться.

— Это временная мера, вечно так скрываться не будешь.

— Знаешь, где она?

— Последний уверенный отклик где-то в карантинных землях.

«Молодец, девочка», — в который раз за сегодня подумал Эдер. Повторять вслух смысла не было, сын и так читал это у него на лице и снова морщился, как от оскомины. Решится?

— Сам поедешь? — подтолкнул Холин мечущегося в сомнениях Драгона.

Сын молчал снова теребил запястье, будто знак зудел.

— Верные канону и владельцы Ее Даров не болеют, — сказал Эдер, — но тебе я бы не советовал соваться за линию карантина.

— Севера ты отпустил.

— Север ушел сам. Он был достаточно зрел, чтобы принимать решения и нести за них ответственность. — Разочарование отпрыском давно стало привычным и почти не трогало. — Эленар точно жива?

— Да. Иначе я бы не пришел с этим к тебе.

Драгон дернул манжет вверх и оголил метку. Черные линии знака тлели по краю, прогорали. Медленно. Очень медленно, но все же.

— Ты как всегда не можешь начать с сути, — Эдер, любопытствуя, придвинул запястье сына ближе, прикрыл глаза, позволил тьме свободно течь сквозь себя, а потом «вдохнул», чтобы уловить «запах» силы. Огонь. И железо. Как во время ритуала, когда он был с ней и она открылась, нагая не только телом, но и сутью.

Значит, не показалось, что кто-то едва слышно отвечал тогда из-за грани на ее неумелый призыв. Кто? Тень отца? Покровитель, о котором он каким-то чудом не знает? Существуй последний, разве осталась бы эхо пламени в таком положении, что вынужденный брак на заведомо проигрышных условиях показался благом? Драгон уверял, что она влюблена. Возможно. Была. Очень недолго. А метка договора тлела. И поводок мерцал и терялся.

— Что нужно, чтобы разорвать договор на кровь рода? — спросил Драгон.

— Кровь другого рода. Вся. Никто на это не пойдет. Так что можешь присмотреть себе новую жену. Как я и сказал, Эленар скорее умрет, чем…

— Значит — умрет.

2. Север

2. Север

— Эй, Мрак, глядь, чего поймал! Чуть глаз мне не выбил своей дубинкой. Еще и кусается, стервь, как кошак, что против шерсти гладют.

— А ты не гладь, — подумав, отозвался некромант, продолжая лежать как лежал, ровно и неподвижно, сложив руки одна на другую над солнечным сплетением.

— Так я вот, за шкирняк и сюда.

— Чтоб я погладил? — произнес Север даже немного вопросительно.

После длительного контакта с куклами эмоции почти полностью отсутствовали, а открывать то, что закрыл пару минут назад, было вообще форменным издевательством, и глаза остались закрытыми. Только прилег — и на тебе.

Полуорк Карий другим зрением виделся желтовато-зеленым светляком, тусклым. Тоже устал. А вот то, что он держал… Север какое-то время разглядывал подношение сквозь изнанку, сомневаясь в видовой принадлежности, потом сдался. Дейм был недалеко, выморочные владения когда-то влиятельных семей Драгул и Эйш, граница с Драгонией… Народ в маленьких поселениях никогда не заморачивался чистотой крови и потому случались иногда настолько уникальные экземпляры, что без дрожи не взглянешь. Хоть с изнанки, хоть обычно, глазами. Не вампир и ладно. Вампиров Север не любил, как иные не любят пауков или пенки на молоке. Иррационально. Подвох был в том, что в отрядах зачистки вампиров было полно и с ними приходилось не просто часто встречаться, но и создавать видимость общения.

Что-то грохнуло о стол. Хорошо грохнуло, с оттяжкой. Будто по загривку шкрябнуло, а не по горячо любимой полированной столешнице. Одинокий и прекрасный, здоровенный и черный, как погребальнй катафалк, стол был обнаружен в пристройке брошенного храма, и холодное сердце Мрака Холина дрогнуло. Здоровяки ловцы, соблазненные пятком чаров и бутылью травяной настойки, тащили стол до шатра втроем, матерясь на всю округу, Север даже заслушался. Можно было бы кукол подрядить, но это, считай, на собственном горбу нести, а тут вот — со всеми почестями. Живое это вам не мертвое. Хотя живых Север тоже не очень любил. Не так, как вампиров, конечно. Просто его раздражала суета. И когда поспать не дают. Поспать уже было очень нужно. Больше суток в сцепке с куклами, а он не Крево, чтобы дробить сознание без последствий.

Север приоткрыл глаз и с осуждением посмотрел сначала на шипастую дубинку, причинившую эстетический ущерб и моральные страдания в довесок к хроническому недосыпу, затем на ловца, который ее туда пристроил. Ну и на занятный груз в его руке заодно. Мелкий, тонкокостный и бледноглазый «стервь» как-то сразу понравился. Как стол. Злой был потому что. Но не злобный. Едва ногами до пола доставал и висел потрепанным мышом, а смотрел так, будто снисходительно позволил себя таким кандибобером волочь.

Кто такие кандибоберы, Север знать не знал, но словечко, услышанное от кухарки-хоббитянки, совершенно чумовой тетки, прилипло. Он вообще тут много новых слов узнал. О себе, в основном. Но о себе было не так занятно.

— И зачем мне?

— Ты ж эта, дежурный по внешке сегодня… Разбирайся.

Про дежурство Север забыл. Карий не дергал, видел, наверное, что некромант сам, как кукла, в шатер шел.

— Он в контуре дыру провертел и пролез ужом. Я обход дела как раз, не окажись рядом, ловили бы потом на складе или в оружейке и не факт, что быстро поймали бы. Увертливый, паразит. Главгад прознает, что я его в питомник не сдал, в разнос пойдет. А мне жалко же.

— Карий, а ты представь, еслияв разнос пойду? Будет жалко всех. И долго.

— Так что? В питомник? Испортят. Задурят голову своими светными сентенциями…

Север даже проснулся. Услышать от полуорка что-то вроде «сентенций» было как вот той же дубинкой по полировке.

Мальчишка в руке Кария висел кульком и бросал алчные взгляды на стол, где лежала дубинка и стояла накрытая салфеткой тарелка с нетронутым ужином. Сглотнул голодную слюну, зыркнул протлевшими красными точками в потемневших глазах и уставился в пол.

— Карий, я каким местом на няньку похож? Я некромант, поднимаю трупы, упокаиваю трупы…

— Ты ж сам на той неделе нудел, что был бы у тебя ученик, ты бы его изводил, а не окружающих.

— Добрая душа…

— А этот точно вашего некромантского разлива, — продолжал ловец. — Контур же провертел и кусается.

— Мой бы не провертел.

— Так тебя в лагере не было сколько! Что, берешь? Или светену надзирающему сдать?

Север смотрел на мальчишку, мальчишка на него. С вызовом. Колючий. Живой. Живой настолько, что это не отталкивало, наоборот. Прямо как госпожа Малена Арденн, которая теперь Пешта, а вполне могла бы быть Холин, если бы он, как лопух, все не… проворонил. Проворонил — точное слово, поскольку зануда и ведьмак Пешта, воронья суть, с которым они в одно время учились, цапнул блестяшку первым. На момент знакомства у Малены были серьезные проблемы с законом. Собственных связей Севера было бы не достаточно, пришлось бы просить отца… Теперь иногда жаль, что не попросил. Только это дело прошлое. Настоящее нагло тлело глазами, изображая максимальную независимость, насколько это вообще было возможно, находясь в подвешенном состоянии.

В конце концов он действительно говорил про ученика. В шутку. Но в каждой шутке есть доля. А чего именно, каждый решает сам.

«Стервь» был похож на оставленное мастером-оружейником горнило: верхние угли черные, но если сковырнуть… Вкусно. Странно. Красиво. Север любил красивое. И странное. Цветы, например. А от парня, помимо раскаленного в огне железа, еще и лавандой пахло.

— Не надо надзирающему. А то и правда испортят. Себе возьму.

3. Ине

3. Ине

Как-то так получалось, что попадал он всегда ногами, но по самые брови. Этот раз — не исключение. Могильник был свежий, однако упокоение, читанное вкривь и вкось каким-то особо одаренным недомагом, заставило тела разложиться, но не улечься, как следует. Земля просела, и Ине обеими ходилками туда влез. Что там влез — влетел. Хорошо, что не-мертвое, перепутавшись костяками само собой свои куски не собирает и довольствуется тем, что осталось.

Яму придурки рыли на краю кладбища, то ли поленившись хоронить каждого отдельно, то ли в поселке действительно мор, и так они надеялись скрыть умерших от болезни. Мол, если вдруг встанет — оно само, а мы пушистые. В процессе свернули один из опорных знаков, испоганив хороший, крепкий контур. И когда свежее, среагировав на скачущий некрофон, зашевелилось, старое тоже лежать не стало.

— Это как в казарме, — объяснял ему когда-то наставник. — Один зашебуршился и другие уже не спят. Может сразу и не вскочат, но и обратно уже не заснут. Ты бы стал спать, когда у тебя над головой половником стучат?

А так хорошо вечер начинался, светлый, спокойный, свежий. Дождь вчера прошел и вроде опять собирался, но это даже хорошо. Раз дождь идет, значит магический фон в этом месте без пиков. Ине рассчитывал проверить кладбище, к ночи добраться до Эр-Дай и переночевать в «Трех утках». Остановился, отправил со служебного магфона короткое сообщение старшему отряда зачистки в Эр-Сале, что будет на месте по графику, после того как разведает, действительно ли в Эр-Дай черный мор или насвистели. Тут земля и поехала.

Упокаивать пришлось на чистой силе и резерве, из-за грани не потянуть, потому что взбудораженное кладбище встанет от малейшего чиха, печати он еще раньше потратил, а кровью плескать, когда по пуп в каше из земли, костей и прочей органике на крайней стадии разложения… Он себе не враг.

Как из ямы лез — отдельный разговор. Второй рюкзак так там и остался, вместе со сменой одежды, запасом бодрящего зелья, бытовыми печатями и всякими прочими нужностями, которые Ине, если в поселке чисто, собирался обменять на другие нужности. Золотко только и спасла. Рыл ступеньки и выползал.

Вымотался так, что когда вылез, чуть не уснул прямо там же. Ладно, уснул, ненадолго совсем, и вонища не помешала. Во сне пришла бабка, стращала немытыми пятками, да так, что только от ее брюзжания и проснулся. Увидела, бы его такого красавца, отобрала бы фамильную дубинку и в корыто со щелоком головой натыкала.

Чистился, чем придется. В поселок бы его в таком виде просто не пустили, приняв за умертвие, а до ближайшего водоема — пилить и пилить. Бытовая магия Ине давалась так себе и то только та, что с огнем связана. Второй дар и второе проклятие. Нет бы воду умел призывать.

Хотя от драконьего огня даже водный маг не спасет.

Они не очень то шиковали, хорошей земли в Дейме мало, но когда начался черный мор и Драгония, вопреки договору, отправила карателей… Драконья полусотня «Алые крылья» и так стояла лагерем на границе между Нар-Кемен и Деймом, а с прибывшими «Неумолимыми» они меньше чем за пару часов превратили мятежную провинцию в выжженную пустошь, несмотря на то, что там еще оставались мирные жители. Ну, как оставались — прятались.

Вечно-не-мертвые, объявившие Дейм своей территорией, любили эксперименты. Особенно вечный Эйш. Ине что угодно на доску бы поставил, что именно эта не-мертваяличина с алмазными когтями мор создала. От Тен-Морнов в итоге остался только он, Ине, и бабка. Отца забрали вечные. И они с матерью в степь сбежали через гиблую пустошь. Мать рожала прямо там, в пустоши. Тяжело. Крови много потеряла. Слаба была, нести было некому, пока могла — шла. Не дошла.

Он родился в день черного солнца, когда вечные некрархи призывали тьму. Бабка рассказывала, что почувствовала, как мир дрогнул, когда Хранящая отозвалась. Мир дрогнул, а у матери воды отошли. Такая вот несуразица.

Имя ему тоже дали несуразное. Перевернутое. Инне’кайт.

— Это потому, что ты ногами вперед родился, а не головой, как приличные младенцы, — объясняла бабка, — потому слова местами переставили.

Видимо, она и переставила. Должно было быть Кайтинн, кайт’инне— тот, кто не один, в том смысле, что другие такие же есть, а вышла чушь какая-то. Не то крайний, не то лишний, но и не один тоже.

Ине никогда один не был, потому что он таким родился. Почти как оборотень, только немного иначе. И таких больше не было. Тен-Морны — последние, в ком еще оставалась первая кровь. Вот Ине как последний мужчина рода за всех и встрял. За всех Тен-Морнов, кто жил до него. Вся их память была теперь памятью Ине помимо его собственной.

— Лучше б ты девкой был, — приговаривала бабка, заставляя его пить всякую бурду, чтоб другая бурда не снилась и не виделась. А еще учила, как варить бурду, чтоб не спать, и сколько всю эту бурду можно пить, чтоб крышкой не хлопнуть. Бабка была спец по бурде и терпеть не могла грязи.

Когда рядом с пустошью жить стало совсем невозможно, они всей деревней откочевали к подножию хребта, к границе, где их драконы и отловили. Ему тогда было лет десять или больше. Ине всегда путался, потому что бывало, что ему то десять, то пятьдесят, то несколько сотен, смотря кто в него во время сна влезет.

Поселок в горах оказался приличный, их никто не трогал с полгода, а потом началось. Драконы делали примерно то же, что и вечные, кровь брали, уводили тех, кто помоложе. Когда принялись за детей, бабка, как только ночь настала, изрисовала его очередной дрянью, которую в подвале варила, сунула в руки рюкзак и Нарвелнсаэ, «медную цаплю», так на Истинной речи звалась дубинка, отвела сараями к ограде и выпнула прочь в лаз едва не пинком. Ине до сих пор не представлял, как она сподобилась такое провернуть и никто не узнал.

— Оружие — последний аргумент. Достать проще, чем обратно положить, — напутствовала она и велела бежать из приграничья и не возвращаться, иначе пришибет.

Так Ине остался только сам с собой. Если дубинки не считать. И предков. Это тоже была несуразица: быть, когда таких, как ты, нет.

После побега бродяжил, иногда работал за еду, чаще воровал — не очень-то кто-то хотел с малолеткой связываться и работать брать. Затем к ловцам прибился. На самом деле пролез, чтоб стянуть что-нибудь, но его поймали.

Один из некромантов, Север Холин, которого иначе как Мрак в лагере не звали, стал учить азам. Многое Ине и так знал, он же темный, это его второй дар. Самым сложным оказалось скрывать первый — свою суть, когда кругом случилось столько чужих. Младенцем бабка зельями поила, чтоб он себя не слышал, а как подрос и начал немного соображать, перестала. Нужно было привыкать не «соскальзывать» во тьму, учиться не пересекать грань, оставаясь на пороге, между, тенью среди теней. Из учителей у Ине была только заемная память и бабка, которая из оставшихся даэмейн, коренных жителей Дейма, единственная помнила Истинную речь [1]. Этого хватило.

Грань пришлось пересечь, когда определяли уровень дара. Регистрирующий темный пришел в восторг и вписал в примечании — стабильная некроформа. В Академию приняли без вступительных. «Инд. обуч., темн., м. — некр., магистр, вне кат. С. М. Холин» в графе базовое магическое образование тоже поспособствовало, вместе с внушительной стипендией от новосозданного специального фонда поддержки юных дарований.

Холина Ине сначала люто ненавидел, а потом понял, что так же люто уважает. Сразу после того, как они случайно встряли с драконом на самой границе с Деймом. Ине всю дорогу психовал, потому что оказался так близко к месту, из которого бежал, сверкая пятками, а тут еще и не-мертвый дракон.

От туши остался почти один костяк, выпирающий из земли хребтом, и этот хребет ерзал. Темный всплеск и не такое может.

Скелет ворочался, Холин любовался и думал. Долго. Минут пять. Потом сказал, что только на крови работать, а силой — точечно, по-другому не ляжет. Будто играючи «подцепил» восставшего и пошел вокруг него. Ритуальный нож у Холина был страшный, с клинком в форме полумесяца. Таким только вены вскрывать. Мрак так и сделал. С левой руки текло, а правой он оставлял на земле цепочку тлеющих колючих синих рун. Ине шел следом и удивлялся, сколько в человеке бывает крови и сил.

— Почему неперейдешь? — спросил он.

— У иной формы нет крови в том виде, в котором она нужна, Кайт, — ответил некромант, к моменту вопроса белый, как ползущая вверх луна. Было еще светло, а она выперлась.

— Тогда возьми у меня, — неожиданно для себя предложил Ине, поддавшись порыву. Ему тяжело было держаться и не соскальзывать во тьму так же, как и Холину — кровь пахла слишком сладко.

— Хорошо, — сказал мастер-некромант и обжег провалами глаз в цвет силы: вместо белков и зрачков — бездный мрак и острые синие звезды, осколки, сколы и лезвия. — Возьму, потом. А ты учиться пойдешь, Кайт. Как положено, в старшую школу и в Академию. Я помогу. Но и только, потому как не нянька, а некромант, поднимаю трупы, упокаиваю трупы. Драконов, сиганувших за грань и сохранивших при этом боевую форму, еще не приходилось, но все бывает в первый раз.

Мрак Холин всегда звал его Кайт, что без стоящего не на своем месте отрицания значило «один, единственный в своем роде». Ине сам себя так никогда не звал. Предпочитал быть тем, кого нет. Когда тебя нет, с тебя и спросить нечего, а с единственного все только и спрашивают, потому что больше не с кого._________________________[1] Истинная речь — язык эльфов, пришедших в мир Нодлута сквозь межмировые врата. Не путать с Изначальной речью — языком дивных, уже живших в этом мире.

Часть 2. Крайний. Глава 1

Часть 2. Крайний

1

Сплетенная из разноцветной тесьмы закладка с мелким бубенчиком на хвостике мелодично тренькнула, и я, конечно же, раскрыла протянутую книгу именно в этом месте.

— Те, кто желал обрести будущее, стали светом, отдав за право войти свое прошлое, а взамен получили голос, чтобы звучать даже там, где света недостаточно. Те, кто желал власти и крови, стали тьмой, отдав за право войти свое тепло, а взамен получили власть над кровью, но и она стала властвовать над ними. Те, кто сомневался, шли дольше прочих. Свет опалил их снаружи, а тьма выжгла изнутри, они изменили себе и изменились. Скитались, не видя врат в новый мир, пока, приняв неизбежное, не взмолили Хранящих о прощении и стали тенью, что всегда скользит по краю, отдав за право войти все, что в них оставалось, а взамен и в наказание им была оставлена память.

Я читала, эльф мечтательно улыбался. Пристроился на подоконнике, высокий, изящный и тонкий, с пронзительными бирюзовыми глазами и волосами теплого светло-каштанового цвета, которые вились на концах, особенно в сырую погоду, как сегодня. Глаз не отвести. Но вовсе не красота была главным инструментом поражения.

— Это что? — спросила я, вся приготовившись к чуду.

— Сказка, — сказал Альвине, и от звука его голоса меня будто осветило изнутри. — Наша. Очень старая даже для нас. Там много таких.

— Что значит «адаптированное»? — удивилась я занятному слову во вступительной статье.

— Значит перевран… пересказанное так, чтобы хрупкие человечки не падали в обморок от кровавых рек, — лукаво сказал эльф и тихо вздохнул. — Это тебе подарок на память. Отцу надоело стыдиться за мое несовершенство и несоответствие дурацким правилам, и он отправляет меня в Светлый лес. Решил, что с меня довольно мудростей Арен-Феса, и мне пора поучиться быть наследником великого дома Эфар, притом что самого отца эта участь миновала. Хоть он идеален во всем, включая снобизм, формализм и прочие измы.

Я хихикнула. Хотелось расхохотаться, но рядом с Альвине вести себя недостойно было как-то неловко. Мне шестнадцать, а он — умопомрачительно красивый. Он выглядел моим ровесником, хотя лет ему было почти вдвое больше. Это он предсказал родителям мое рождение.

— Надолго? — спросила я.

Иметь в приятелях такого родовитого дивного было перспективно, ему — просто любопытно. Наверное.

— Для нас — нет, не долго, а для тебя — да.

— Тогда прощай, тьен Эфар.

— До свидания, эхо пламени, — теплом отозвалось внутри.

Едва прекрасный эльфийский юноша, махнув тонкими косичками в каштановой гриве, покинул насиженное место на вогнутом подоконнике, в приоткрытое окно пролез, скрипя перьями, крупный надутый ворон. Поцокал когтями, поглядывая на меня круглым желтым глазом, подпрыгнул. В воздухе замельтешило.

Глава Нодлутского магнадзора Ворнан Пешта, досадливо хмыкнул. Элегантный темный костюм, пальто… Шейный платок и жилет без рубашки смотрелись любопытно. Редкий случай, когда ему удавалось обернуться обратно и иметь при этом полный комплект одежды. Теперь мне никто не мешал хохотать.

Отец скупо улыбнулся в ответ, и тепла у меня внутри стало столько, что я казалась себе похожей на свет-сферу. Волосы сразу зазолотились.

Я бросилась ухаживать.

— Что нужно было здесь этому смазливому щеглу? — проворчал папа, утыкаясь носом в любимую чашку с любимым кофе.

— Ничего такого, — поспешно отозвалась я, но черная бровь вздернулась, темный глаз глянул настороженно, подозревая меня в том, чего у меня никогда и в мыслях не было по отношению к Альвине. — Забежал попрощаться, подарок оставил. Сказки.

Отец уже сам листал книгу. Вряд ли такое можно купить в лавке.

— Сказки, — снова заворчал ведан Пешта, всюду ему подвох мерещится. Понял взгляд на меня и вздохнул. — Почти взрослая. Мне будет немного жаль отдавать тебя тому, кто однажды тебя позовет, Эленар.

• • • • • • • • • • • • • • • • • • •

Элле’наар…

Меня зовут? Что?..

— Что ты делаешь, бездна тебя побери? — возмутилась тьма, а в мою грудь уперлась пятерня.

Раздался щелчок. Комната и постель, на которой происходило непотребство, осветилось зеленовато-синим.

— А ты? — чуть оторопев от внезапного пробуждения с вызовом спросила я, маскируя смущение наглостью.

Гладко выбритый, слегка растрепанный и совершенно не похожий на себя обычного некромант таращился на меня с подозрением, будто я специально караулила его, чтобы… Чтобы что?

Сердце громыхало, на губах таяло ощущение шелка.

Рядом с сидящим на краю постели Ине, на покрывале, чуть накренясь, стояла плошка с темной субстанцией, лежала тонкая кисточка. Совершенно чистая. Но я же чувствую, как стягивает кожу на щеках.

— Какой бездны подкрадывался?

— Я делаю, что обещал. В целости и сохранности, как бы. А тут набрасываются с невнятными намерениями, — буркнул каланча, отодвигаясь, и как-то подозрительно быстро руку отдернул. Чтоб я когти не заметила? Он ими знаки рисовал?

— Еще поори, что я тебя чести лишила.

— Без твоего участия обошлось, слава Тьме.

— Избавь меня от подробностей, — скривилась я.

Мы с пару минут потаращились друг на друга, потом я молча легла и дала некроманту закончить роспись. Кисточкой.

— Замри, — велел темный, поднимаясь с постели.

— Надолго?

— Желательно навсегда, — сообщил он, презрительно окинув взглядом свою мазню. — Тогда не придется тащиться к эльфам.

— Тебе же все равно к ним тащиться, — намекнула я о своей осведомленности, чуть скосив глаза на торчащего рядом некроманта. — Зачем было выпендриваться? Цену себе набивал?

— Надеялся, что ты внемлешь и отвяжешься. Тащиться в Светлый лес налегке или тащиться с таким довеском, как ты. Две большие разницы.

— Не бывает двух разниц.

— А это зависит от размера обузы, — он дернул рукой, рисуя в воздухе что-то округлое.

Я села.

— Что? — мерзко ухмыляясь, спросил темный.

— Ты… ужасен. Просто чудовищен. И кто тебя только воспитывал?..

— Холин.

Я вздрогнула, внутренности связало узлом от дикой смеси страха, сожаления и отвращения. К себе и не только. Вдруг услышать это имя… Почти как петля договора, когда дышать нечем.

Глава 2

Я потянула одеяло на себя и снова легла, отвернувшись спиной. Дотлевал, выгорая, лишенный дополнительной подпитки светляк, комната погружалась во тьму. Холин-мар, дом, похожий на склеп, глубоко пустил в меня корни, помимо поводка договора. Я хорошо помню мертвую тишину, нарушаемую лишь едва слышными шагами слуг-конструктов и собственным сердцебиением, тишину, за которой так много всего, что если быэтовдруг обрело голос…

Кожа покрылась ознобом. Вспомнился мальчик Джейм Холин, которого я однажды увидела в глазах мужа и которого уже не спасти, и другой мальчик, Кастор, которого я родила и ни разу не держала на руках. Что ждет его? Станет такой же послушной куклой Эдера, как Драгон?

Петля шевельнулась, скользнув по горлу шелковой лентой, будто погладила. Кем был Холин, о котором говорил некромант? Был ли он среди тех, что присутствовали на ритуале? Я помню, как они пахли, когда касались моей сути.

Я иногда думала, что было бы, если б утром после ритуала рядом со мной оказался Драгон, а не его отец? Я осталась бы в Холин-мар?

Озноб медленно уходил. Лицо было мокрым. Вытру — размажу знаки. Или уже можно? В спину смотрели.

Это мешало, беспокоило, причиняло неудобство, как зуд в ухе так глубоко, что не почесать. Можно сколько угодно тереть ухо о плечо и сглатывать, прижимая язык к небу — бесполезно.

— Я вообще-то пытаюсь спать, — сказала я, поворачиваясь к источнику беспокойства.

— Спи, — ответила темнота, запалив два красных огонька-гляделки. Ине Тен-Морн, мой проводник, прописная зараза икто-то еще, судя по шуршанию, устроился в кресле.

— Ты таращишься, — сказала я гляделкам.

Интересно, ему видно, что у меня лицо мокрое? Не хотелось бы. Это — только моя… обуза.

Тишина была густая, мягкая, будто комнату накрыло шерстяной шалью. В лицо повеяло теплом, щекоча влажные ресницы.

— Кто такой Ромис Эверн? — зашуршали в темноте угольки голоса, а угольки в глазах продолжали смотреть, не моргая. — Это он надел на тебя поводок? Ты говорила во сне.

— Он меня от него прятал.

— Плохо прятал, — пренебрежительно отозвался некромант.

— Получше, чем ты, — ответила так же, снова чувствуя накатывающую неловкость от того, что я его… Зараза темная. Не очень-то торопился вырываться, когда я, спутав во сне одну тьму с другой, притянула его к себе. — Его последнее плетение продержалось почти трое суток, а твое и суток не выдержало.

— Какой бездны ты на изнанку полезла?

— Я не лезла. Меня… потянуло.

И сейчас тянет, будто некромант держит в руке несуществующую нить, на которой висела теперь уже его гранатовая бусина.

— Кто поймал тебя, элле’наар? От кого ты бежишь? Кому ты родила ребенка?

— Откуда ты?.. Как?..

— Ты говорила. Ты вообще много говоришь. А у меня очень хорошая память.

— Зачем тебе это?

— Я должен знать. Не хотелось бы идти против того, кто меня учил.

— Как его звали?

— Север. Север Мрак. Холин.

Он опять это сделал. Паузу, перед тем, как произнести имя рода. Видел, что меня перекашивает, и нарочно? Значит, видел и мокрое лицо, и мою панику. Видит и сейчас. Волосы, как всегда, принялись тлеть, выдавая раздражение. Зачем я вообще с ним разговариваю? Я так устала, я хотела спать, я… сижу и таращусь на беспокойные красные точки в темноте, потому что они отпугивают призраков Холин-мар.

Север Холин пропал еще до моего рождения. Ине был его учеником после исчезновения или до? Если до… Некромант мне почти что в отцы годится. Впрочем, какая разница, сколько ему. Глупая ошибка, как с кошкой в темной комнате, где все одинаково черные. Теперь и мысли такие же. Глупые. Мне будет немного жаль отдавать тебя тому, кто однажды тебя позовет, Эленар. Так папа сказал. Драгон не звал меня. Он меня «поймал», как удачно выразился каланча. И Ромис меня не звал — «прятал». Зато сам он… позвал. Оттуда. Позвал и тянет за нитку которой нет, будто привязал меня к этому миру. Выдернул. И продолжает дергать, дразнить, даже когда мне хочется замереть и застыть. Как сейчас.

Воображение тут же подкинуло картинку этой самой «привязки» — лохматая нитка, которой вяжут тюки, свернутая кокетливым бантиком, и Ине с придурковатой улыбкой рядом. И «золотко». «Золотко» нужна обязательно, иначе не комплект. Иначе… Ине… Иней… Такой он был, когда я дотронулась. Морозный рисунок на окне, прохладный и тут же тающий от прикосновения. Вот перед глазами — диковинный хрупкий лес, ветки, листья, но если провести рукой — под пальцами гладкое стекло. Щелк вместо острых ледяных иголок. А потом пальцам вдруг становится горячо.

Я провела вниз от ключицы к ложбинке груди. Кожа была чистой. Субстанция, замешанная, судя по запаху, на крови, впиталась полностью. Но я не за этим. Рука замерла там, где я носила гранат, тяжесть которого все еще слышу памятью тела. Пальцы сомкнулись.

Это так удивительно и странно: видеть и знать одно, а чувствовать… иное.

Иное… Ииинеее…

Тьма бросилась, и меня опрокинуло в подушки. Вспыхнувшие волосы упали на лицо, мешая нормально смотреть, щекотная прядь лежала на губах. Тяжелая рука придавила поперек груди, прижимая мою собственную, в которой я держала воображаемую бусину. Другой ручищей темный обхватил за шею, упираясь большим пальцем в мой подбородок, приподнимая его все выше. Шея казалась совершенно беззащитной, и ощущение, что сейчас в нее вопьются зубами, заставило сердце трусливо дернутся. Я сглотнула вставший в горле ком.

Некромант наклонился ниже, обволакивая своим странным запахом.

— Не на-а-адо, — потрескивали угольки, — не надо дергать за поводок, если не знаешь, что за зверь сидит на другом конце.

Подбородок кольнуло и тут же отпустило. Темный поддел и стянул упавшую на губы прядь, пульсирующую огнем в такт какофонии у меня в груди, задумчиво пропустил между пальцев. Его лицо, подсвеченное моими волосами, выглядело незнакомо. Резкие тени сделали скулы острее, да и все черты как-то вытянулись, будто он был эльф или вампир.

— От тебя слишком много шума, назойливый сполох. Перестань вопить у меня в голове. Там и без тебя… тесно.

Прижатая между пальцев прядь натянулась и упала.

— Ты так и не сказала, кто такой этот Эверн. Кто он тебе?

Я молчала. Я не знала. Проводник, телохранитель, случайный любовник? Гадать смысла нет, как, скорее всего, нет и его самого.

Отпустил, убрал руку, которой прижимал меня к постели, встал, прячась в темноте. А потом и вовсе… Вот только рядом стоял. Вроде дверь шуршала. Ушел? Ощущение, что он все еще здесь. Безопасно. Поводок не давит. И можно бы закрыть глаза, но сон сбежал. Просочился за дверь вслед за И… этим?

— Лит’маре, элле’наар, — пакостливо шелестнула тьма, и веки закрылись сами собой.

Вот зара…

Глава 3

Около месяца назад

Я казалась сама себе странным старым деревом, которое видела, когда мы с мадженом Нери подъезжали к Дат-Кронен. В мутноватом окошке поплыло сначало монументальное и мрачное строение — тюрьма для опасных одаренных — подсвеченное холодными бледно-голубыми свет-сферами, а потом это дерево, будто несколько сросшихся боками стволов, вполовину голое, вполовину покрытое листьями, но живое. Живущее одновременно сейчас и когда-то еще.

Около получаса по колдобистой дороге и показался сам городок. Едва вышли, Бернет решительно потянул меня в сторону гостиницы. Я уперлась.

— Тьма с вами, Эленар, это не то, что вы думаете, — оскорбился некромант, — хотя подобный способ обмена энергией куда более эффективен, чем тот, которым я пользуюсь сейчас.

Я опустила взгляд на наши сомкнутые руки и устыдилась.

— Хозяйка гостиницы — ведьма, ее дом похож на ваш, там мне не придется сидеть с вами как привязанному, ведь у меня работа. В гостинице легче найти транспорт, куда бы вы ни отправлялись дальше. Просто спросите у управляющего или в ресторации.

Бернет помог с сумкой, коротко попрощался и ушел по своим делам. Он и так сделал больше, чем я осмелилась бы просить.

Защита в стенах маленькой гостиницы была не та, что давал мне мой собственный дом, но вышло не хуже, чем от руки маджена Нери. Петля давила, однако получалось терпеть. Я даже уснула в снятой комнатке и почти выспалась.

Каково же было мое удивление, когда на следующее утро, спустившись вниз, чтобы чем-нибудь позавтракать, я увидела за одним из столов Бернета, о чем-то договаривающегося с мужчиной с нашивками почтовой службы.

— Через полчаса до Ливено идет почтовый. Возница согласен взять еще двух пассажиров, — сообщил мне некромант.

Нери выглядел довольно бодро, хотя не был похож на того, кто провел ночь в постели.

— Как вы? Вы хоть немного отдохнули? О, извините, Эленар, я забыл сказать… Доброе утро.

От заботы и прикосновения к краю рукава стало тепло. Я кивнула и присела. Мы позавтракали, а потом он решительно взял мои вещи, а меня — за руку, и повел к расположенной рядом почтовой станции.

— Зря вы вернулись. Вы рискуете своим положением. А как же гнев главы и… Холины?

— У меня выходной, так что я вполне могу прогуляться до Ливено в приятной компании. К тому же ужасно хочется щелкнуть по носу этого надутого индюка Драгона, который увел у меня перспективную невесту.

— Вы шутите, Бернет.

— Немного, — пожал плечами маджен Нери, чуть смущенно отводя взгляд в сторону. — Оставить вас сейчас все равно, что убить, а меня потом совесть замучает.

— Вы же понимаете, что это только отсрочка неизбежного.

— Куда лучше вас, Эленар. Вам не избавиться от петли договора, но можно спрятаться. Нужен кто-то владеющий магией крови. Желательно, хладен из анАтрай или анФеррато. Самые лучшие заклинатели крови, после уничтоженных инквизицией Драгулов, из этих кланов.

— Но вы же как-то прячете меня. Я, во всяком случае, могу дышать и не падаю с ног.

— Я просто глушу ваш энергетический фон более сильным своим. Это не продлится долго. Довольно скоро ваша иная оболочка адаптируется, перестанет реагировать, и все вернется.

Затем мы сели и говорить стало неудобно. Иногда Бернет отпускал мои пальцы, чтобы передохнуть, и я закрывала глаза — так было легче смириться с наваливающимся удушьем. А немеющие ноги значения не имели, ведь мне не нужно было никуда идти. Маджен Нери склонялся ближе, тихо спрашивал, как я, проверял пульс и оставлял пальцы на запястье, потом обнимал мою ладонь своей, так тесно, будто мы были парой. Пожилые супруги, попутчики до Ливено, как раз и приняли нас за молодоженов. Дама, переглядываясь с мужем, мило шутила про молодые годы, не зная, что для меня отпустить руку Бернета означало почти тут же начать задыхаться.

Она все пытаясь приободрить меня, то и дело принимаясь рассказывать, как ей приходилось сложно в дороге, когда она ждала первенца. Делилась рецептами средств от тошноты и советовала, что лучше нанять ведьму-повитуху, чем обращаться в целительский центр, когда придет время.

Это время у меня уже было, только в памяти не осталось ничего, кроме боли и неприятия. Разве что вынужденная забота Драгона. И болезненная привязанность, случившаяся от того, что ему необходимо было кого-то любить и о ком-то заботиться, а никого, кроме меня, рядом не нашлось.

— Зараза! — экипаж встал так резко, что я клацнула челюстью и прикусила кончик языка. Боль притупила ощущение петли на шее, вернувшееся, едва маджен Нери отпустил мои пальцы, онемевшие почти за день пути.

Мне все же пришлось признаться Бернету, куда я еду. После того, как потеряла сознание у тумбы информатория, где смотрела расписание. Пришла в себя потому, что маджен Нери меня… целовал. Физически это так и выглядело, а по факту Бернет делал то же, что когда-то Драгон — делился силой. Потом он надрезал запястья и испачкал меня своей кровью.

Гостиничный номер мало чем отличался от того, где я провела предыдущую ночь. Я лежала, Нери деликатно пристроился рядом на шатком стуле.

— Это чистой воды шаманство, но должно помочь, — бормотал некромант, отводя глаза. Я знала почему — в какой-то момент процесс передачи силы перестал быть таковым, но Бернет остановился.

— Вы слишком совестливый для темного, маджен Нери, — проговорила я, когда петля разжалась настолько, что позволила мне говорить. — Как такое могло произойти?

— Увы, я слишком много времени провел вдали от семьи и соответствующего круга общения. Наверное. Не вставайте, я скоро.

— Куда вы?

— Не думаете же вы, что я брошу барышню в беде, принимая во внимание мою излишнюю совестливость? — он наконец посмотрел на меня. — Если сложится удачно и старик будет в городе, вы сможете доехать до… Вам придется сказать, Эленар, чтобы я смог помочь.

— Корнэ, мне нужно в Корнэ к… неважно. Это на всякий случай. Вы не будете знать и вам не придется врать, если спросят.

— Действительно.

— Что за старик?

— Ливиу. Хоран Ливиу. Ведьмак, мастер щита, бывший инструктор по ближнему бою Нодлутской академии магии. Сегодня четверг, а значит он с большой вероятностью будет сидеть в гостиничной таверне.

Глава 4

* * *

Вонь от диковато выглядящего фиала из белой глины способно было мертвого на ноги поднять, а само зелье, проглоченное неимоверными усилиями, подняло и меня. Выморозило изнутри до волдырей, выдавило слезы из глаз, колкие, как стеклянная крошка, а окружающее сделалось похожим на эскиз углем по серой бумаге. К моменту, когда краски стали понемногу возвращаться, мне было совершенно безразлично, какого цвета обои в комнате, или покрывало на постели, где я вполне себе уверенно сижу, хотя несколько часов назад едва могла шевельнуться. Бернету даже пришлось повысить голос, а потом чуть похлопать меня по руке, чтобы я обратила на него внимание. Я посмотрела сначала на него, потом на упавший на покрывало пузырек, подняла за узкое горлышко, качнула в пальцах — осталось еще на один мучительный глоток. Впрочем, это мне тоже было безразлично.

— Потом, — сказал маджен Нери и отобрал фиал, когда я собиралась допить. Вонь меня больше не беспокоила, а вот Бернет, сглатывая и стараясь не дышать, поспешил закупорить узкое горлышко.

— Здесь ровно две дозы, — продолжил он, пристально вглядываясь мне в лицо. — Так сказал ведан Ливиу. Обещал, что вам сразу же станет легче. Добавил, что отсутствие эмоциональной реакции — довольно серьезный побочный эффект. Но если не принимать зелье регулярно — пройдет быстро и почти без последствий.

— Почти? — спокойно поинтересовалась я, вставая и игнорируя протянутую Бернетом руку.

— Есть вероятность спонтанных эмоциональных всплесков: гнев, эйфория, влечение…

— Думаю, это не так фатально, как перестать дышать.

Комментировать было излишне и маджен Нери промолчал. Затем мне был предложен ужин и ночной пассажирский скорый до Корнэ.

Мое желание возместить траты Бернет принял в штыки, попросил не обесценивать чарами его, возможно, единственный стоящий поступок.

— Так странно, — признался некромант, проводив меня к экипажу, который оказался запряжен конструктами, а не живыми лошадьми. — Старик ждал именно меня, хотя я бываю здесь довольно редко. Пару месяцев назад наткнулся на него как раз в пабе. Ливиу весь вечер буравил взглядом, но так и не подал знака, что хочет поговорить. Цедил из кружки, кривился и смотрел. Разносчик сказал, что старик приходит по четвергам, проводит несколько часов с одной кружкой, и уходя, говорит, что никогда не пил пива отвратнее. Только возвращаясь, снова берет то же самое. Как будто забывает. Впрочем, не удивительно, ему уже значительно больше сотни. Надо было видеть облегчение с каким ведьмак отодвинул кружку, когда я подошел. Я рта не успел раскрыть, как получил то, что вы выпили. «Помогло спрятать пламя, укроет и свет от него», — заявил Ливиу. Затем добавил про два глотка и что сделал, что должно, а дальше не его забота, посоветовал не брать имбирное и ушел.

— Так не бывает.

— Отчего же? Очень даже бывает. — Нери устало потер переносицу, он заметно вымотался от того, что пришлось почти непрерывно делиться силой. — Ходили слухи, что Хоран — темный прорицатель. Я не особенно верил, такой дар сложно утаить, однако вот. И получается, что я не ошибся, решившись вам помогать.

— Знаете, — спокойно ответила я, после выпитого меня вообще мало что беспокоило, даже мое незавидное положение и весьма неопределенное будущее, — как человек, которому я не настолько нравилась, вы сделали неоправданно много.

— Хоран назвал это «сделать, что должно». Именно это чувство не дало мне уехать из Дат-Кронен после того, как я закончил свои дела. И оно же подсказывает мне сейчас, что должное исполнено. Надеюсь, у вас все получится, Эленар. Прощайте.

Рукопожатие. Пауза. Деликатный поцелуй руки. Вежливая улыбка с оттенком сожаления. Кивок. Так мы расстались.

Я заняла свое место. Наверняка мне было бы страшно или беспокойно, или еще как-то неуютно, но гадкое зелье напрочь избавило меня от каких-либо эмоций и почти лишило ощущений. Я видела окружающее, подернутое пыльноватой дымкой и даже не пыталась гадать, что будет дальше.

До Корнэ было далеко. Экипаж сделал остановку только к следующей ночи, лошадям-конструктам это не требовалось, а вот тому, кто ими управлял и пассажирам — да. Краски и чувства вернулись еще до остановки, а вместе с ними то, что не давало мне дышать, тянуло обратно в не-живой особняк Холинов. В комнате приземистого гостевого дома, я опрокинула в себя оставшийся в фиале глоток. Второй раз прошло легче.

По всему выходило, что старый ведьмак знал моего отца. Иначе к чему слова о пламени и отсветах. Это удивило бы, но после дозы снадобья я была не способна на удивление и просто отметила как данность. Провела ночь, бездумно глядя в низкий потолок, а остаток пути — размышляя, что скажу при встрече хладену Лайэнцу Феррато, которого видела лишь однажды в детстве. Зато помню мамины беседы с ним по магфону, папины язвительные комментарии и почти сомкнувшиеся над переносицей брови, отчего ведан Пешта становился похожим на ворона даже в человеческом обличье.

Вряд ли к главе клана можно попасть прямо с порога. Да и чем я смогу заинтересовать его настолько, чтобы он для начала согласился меня принять и выслушать, а потом оказать покровительство? Мама была его музой, а я — назойливым ребенком, который опрокинул вазу с вареньем на белоснежные брюки почетного гостя, чтобы обратить на себя внимание.

Я так торопилась сбежать, что не догадалась взять с собой ничего, что указывало бы на общее прошлое. Лучшим доказательством был бы подаренный маме “феррато”, но у меня при себе имелся только документ, подтверждающий, что я — Эленар Пешта, и воспоминание о глупом детском проступке.

Глава 5

— Лем, ты больной придурок! Какого предка? Тебя на полдня подменить как нормальное существо попросили. Тебе условно-досрочное зубы не жмет, идиота кусок?

Голос угрожающе шептал, но приемная была большая и гулкая и даже эти приглушенные звуки разносились прекрасно.

— Да не пил я ее! — воскликнул обвиняемый собеседник.

— Не ори, как в зад укушенный! А чего она белая и дышит через раз?

— Я ей сказал, глава не примет, все расписано, а она — я подожду.

— А кровь откуда?

— Губу о подлокотник рассадила. Сидела-сидела, и раз.

— Вот я тебе сейчас два раза так же сделаю и еще добавлю. Не у нее, у тебя на морде кровь откуда, чудовище?

— Так она… пахнет так… Но я ни вот ни капельки, я ее положил аккуратно, чтоб на пол не свалилась, и тебя вызвал. Лизнул только.

— Лем! Вот же слов приличных нет кто ты такой! А еще брат. На принудительное лечение захотел с пожизненным лишением права на кровь? Я за тебя, упыря, поручился, тебя, зараза, на стажировку взяли в приличное… Клыки подбери, стыдобище, распустил по колено. У-у-у… уйди! На пост уйди и… Набирай главе.

— Думаешь? Она все бормотала, мол не ругайте, Лайэц, но я мамкин маард продала. Только этих девок за день по три штуки тут бывает, что, всем на слово верить?

— Нет, вот ты мало того, что идиот, так еще и слепой. На портрет смотри. Какие тебе еще доказательства.

— Так не похожа она на главу.

— На другой портрет смотри, балда.

Эти портреты бросались в глаза сразу же, стоило шагнуть в приемную, потому что находились как раз напротив входа в широком простенке между двумя арочными окнами.

На одном красовался импозантный и довольно молодой для своего статуса Лайэнц Феррато, глава нового клана, отделившегося от анАтрай. На хладене Феррато на портрете был странноватый черный плащ с алой подкладкой и высоким стоячим воротником с острыми удлиненными уголками. Шейный платок пристегнут вычурной рубиновой брошью, волосы — гладко зачесаны. Лукавая и немного зловещая улыбка чуть оголяла края клыков. А еще глава носил в ухе серьгу каплей. Во всяком случае, на картине она была.

На портрете рядом на фоне красного магмобиля была изображена моя мать. Она изящно опиралась на трость и мечтательно, почти влюбленно, смотрела на кого-то. Портреты висели так, что ее взгляд был направлен на хладена Феррато, но это было просто совпадение. Мама никогда не позировала возле маарда, а лицо писали по снимку в газете. Я помню. Вспомнила сразу, как вошла. Снимок прятался в мамином альбоме для набросков, и когда папа его нашел, я впервые услышала о Севере Холине и его таинственном исчезновении.

От станции, где остановился экипаж, до дома Лайэнца Феррато я добралась без приключений. Ворота миновала с группой служащих, меняющихся у входа охранников с деловым видом и фразой «Мне назначено». Дальше так гладко не вышло. Действие зелья закончилось, как и мои силы. Вампир, не то секретарь, не то еще один охранник, устроил меня на стульях и вызвал старшего. Весь их диалог надо мной я слышала сквозь звон в ушах и, наверное, посмеялась бы, если бы мне не было так плохо.

— Бдительные мои, а что это у вас тут так оживленно? — раздался еще один голос. Спорщиков потеснили и на лоб легла прохладная ладонь. Затем меня уверенно подняли на руки, прижимая бережно и аккуратно, будто я вот-вот рассыплюсь.

— Целителя ко мне в кабинет, не нашего, из госпиталя везите. Быстренько, что застыли? И… пусть Эверн зайдет.

Я поняла, что меня не бросят без помощи и облегченно позволила сумраку сомкнуться.

* * *

У хладена Лайэнца Феррато оказались какие-то невероятно теплые глаза. Даже и не скажешь, что вампир. Нет, сходство с портретом в приемной было несомненное, угловатые черты лица, свойственные представителям расы, соседствовали с довольно мягким подбородком и улыбчивыми губами, даже рубиновая серьга-капелька наличествовала. Только взгляд и выбивался. Да еще волосы. Они вились и густая челка падала на лоб.

Глава клана, устроившись в изголовье дивана, смотрел сверху и поглаживал меня по голове, как болеющего ребенка.

— А вот и чудные глазки. Такая внезапность… Лучше бы это снова было варенье, малыш. — Вздохнул. — Вас пришлось раздеть, чтобы проверить, нет ли следов проклятий и прочей гадости. Так что если соберетесь встать — не вскакивайте. А лучше еще полежите. Эверн, — обратился он к кому-то совсем другим тоном, — хватит таращиться. И так уже насмотрелись. Лучше пойдите и заплатите целителю.

Тень от книжного шкафа шевельнулась. Если бы не движение, я бы так и не поняла, что там кто-то есть. Удивительно, но в просторном и довольно светлом помещении этот хладен умудрился спрятаться практически на виду.

— За что платить? Он только суетился и причитал. Ничего толком не сделал.

— Вам бы тоже не удалось, если бы он тут не посуетился. Ступайте, он в приемной ждет.

Тень разделилась на две. Одна осталась на месте, как положено приличной тени от шкафа, вторая, пронзив меня рубиновым взором, бесшумно проскользила к двери.

— Нахал, — прокомментировал Феррато, позволил мне сесть.

Вампир тактично отвел взгляд, пока я сооружала из скользкой жемчужно-серой простыни некое подобие одежды, чувствуя, как неудержимо краснею. Кожа на руках, груди и животе оказалась расписана мелкими значками, складывающимися в замысловатый узор. Куда делась моя собственная одежда и обувь, спрашивать было отчего-то неловко, главное, что шнурок с маминой бусиной нашелся сразу же. У меня под рукой. Сняли, но не отняли. С облегчением нацепила свое сокровище обратно и спрятала под шелк.

Я закончила возиться и мне протянули высокий стакан, велев выпить до капли.

— Упрямство и авантюризм, — заявил хладен Феррато. — Я будто вижу их обоих разом, ваших родителей. И непомерная гордость. Как дышать забуду, но помощи просить — хуже смерти. Я немного вас поругаю, детка, потому что вы заслужили. Вовсе не за проданный подарок. Да, обормоты из приемной мне рассказали. Поругаю за то, что не знаете, как магфоном пользоваться. Одного звонка было бы достаточно, чтобы решить ваши проблемы, когда их еще можно было решить, малой кровью. А вы что натворили? Довели себя до этого вот всего.

Спорить было глупо. Он кругом прав. Так что предложение погостить пару дней приняла безропотно. И то, что было в стакане — выпила. В глубине души теплилась надежда, что все решится здесь, в Корнэ, и больше не придется никуда бежать.

Глава 6

Я задержалась в доме Феррато гораздо больше, чем на два дня. Лайэц просил. Сказал, чтобы понять, как мне помочь. Мне выделили царские апартаменты и двух смешливых вампирш в помощницы и компаньонки. Каждое утро приходил целитель-вампир, давал мне отдающее железом питье и деликатно подновлял знаки, нанесенные в мой первый день здесь. Затем я шла завтракать с хладеном Феррато. После в моем распоряжении было едва ли не все, что я пожелаю.

Не знала и не хотела знать, кем меня считали: новой музой, блажью или игрушкой, как вампиры называли между собой временных любовниц другой расы, на которых не женятся, даже если вдруг случаются дети. Я и сама будто снова была ребенком, о котором заботятся и любят просто так, потому что он есть. Даже видясь с Лайэнцем всего дважды в день — ужины тоже были мои — я чувствовала незримую заботу. То ощущение, когда возвращаясь, знаешь, что тебя ждут.

Я могла выбрать миллион прочих занятий, но едва меня предоставили самой себе, отправилась в самое невероятное место на свете — мастерскую, где создавались легендарные магмобили.

В один из дней я обнаружила в мастерской, где мне уже не удивлялись, самого великого магтехника. Феррато, совершенно не похожий на главу клана в комбинезоне, который носили работники, бегал вокруг стенда, где неторопливо и обстоятельно снимали защитный кожух с чего-то, наверняка, невероятного. А иначе отчего «дядюшка Лайэнц», как он неоднократно велел мне себя называть, пришел в такой ажиотаж.

— А что там?

Меня, отвлекшись, торопливо чмокнули в макушку.

— Сейчас увидим, что племянничек Мартайн навытворял. Обещался, что мне первому, как учителю, пришлет. Монополия это хорошо, но здоровая конкуренция — движитель прогресса. АнАтрай захотели свои магмобили, это было одним из условий отделения Феррато от клана — я возьму учеников. Хитрецы.

Наконец защитный каркас был снят и на стенде остался… хищник. Черный, опасный, с острыми крыльями, утопленными в корпус колесами и низкой обтекаемой кабиной. Лайэнца рядом уже не оказалось, он во всю изучал «конкурента» изнутри.

— Чудесно! Прекрасно! Вот же плагиатор… О! Великолепно! А тут опять передрал… — доносилось из недр магмобиля, куда глава как раз главой и нырнул. — Что вы стоите, детка, идите сюда! — Высунулась испачканная в чем-то рука и помахала, указывая на салон. — Можете посидеть внутри, там любопытно. — Затем над поднятой крышкой показалась взъерошенная челка и блестящие глаза, похожие на два спелые вишни. — Они назвали это “Мартон Астин”. Ну-ну…

— Ваш маард все равно лучше, — ревниво заключила я, ерзая на пахнущем новой кожей низком сиденье для водителя. У главного рычага управления была весьма провокационная форма, но рука так и тянулась.

— Кхм, — озвучил свое мнение Феррато, заглянув в салон и разглядев рычаг как следует. — Вот же, паразит. Я говорил, что вокруг меня сплошь наглецы и нахалы? Подвиньтесь-ка, детка. Лучший способ это оценить, на этом прокатиться.

В Корнэ не было парка, был кусок немножко облагороженного леса в восточной части города. Шумели деревья, в совершенно диком пруду плескались совершенно дикие утки, магмобиль попирал колесами никем некошеную траву, дверцы были распахнуты, и в салон радостно набилось насекомой мелочи. Не кусачей. Вампиру было бы все равно, они комарам не интересны, а вот мне — некомфортно. Моих магических возможностей на отпугивание комаров не хватает.

— Из всех мест вы выбрали мастерскую и торчите там который день, — улыбался Лайэнц, развалившись на откинутом сидении. — И вас даже впустили, хотя я не оставлял распоряжений. Вы удивительно похожи на вашу маму, Эленар, но вместе с тем совершенно другая. Как жаль, что у меня нет наследника…

Он не договорил, но у меня все онемело внутри, и сердце сбилось комком в горле. Упоминание о наследниках неизменно вызывали у меня ужас и отвращение, заставляя подозревать в гнусностях всех без исключения.

— Детка, — тут же среагировал Феррато, поднимаясь, — вам плохо?

— Простите, Лайэц, я подумала… подумала о вас дурно.

— Ничего, малыш, — он взял за лежащую плетью руку, легонько сжал и отпустил, — когда долго происходит дурное, как раз о дурном в первую очередь и думается. Я хотел сказать, что мне жаль, что вы не можете мне наследовать. А еще мне жаль сейчас, что я не эльф. Они делятся кровью и принимают в семью, мы так не можем. В противном случае все было бы намного проще. Поводок — наша магия, неприятная вещь, некрасивая, жестокая, но так изощренно его использовать стали люди. Вы не волнуйтесь, — он снова коснулся моей руки, — я обязательно придумаю, как вам помочь. А если не придумаю, найду другой способ.

* * *

Ужин случился нервный. Едва я вошла в столовую, принаряженная, будто на свидание, поняла, что хладен Феррато обеспокоен. Забывшись, он так прижал мне пальцы в знак приветствия, что фаланги хрустнули. Тут же извинился и принялся ухаживать, разогнав прислугу.

Мы сели. Он во главе стола, я — рядом по правой стороне. Не как гость, как семья.

— Детка…

— Все не очень хорошо, да?

— Да, — он побарабанил пальцами по столу. Обычно аккуратные ногти сделались темнее и длиннее. Глаза отблескивали алым, мелькали белые, как снег, острые иглы клыков, то втягиваясь, то вновь появляясь. — Холины официально подали на поиск по крови. А за день до этого все темные семьи, хоть немного связанные с вашими родителями, были оповещены в частном порядке. Вас нужно хорошенечко спрятать. Так страшно за вас, малыш. Но семья в своем праве. Я немного знал только одного из Холинов, и он был… другой, мне так казалось.

Лайэнц помолчал, пригладил салфетку, улыбнулся, будто вспомнилось хорошее.

— Есть один дом в горах Ирия.

— Иде-Ир, — выдохнула я.

— Верно, — уже спокойнее проговорил Феррато, — они там поженились.

— Они там… ушли.

Я опустила глаза в так и оставшуюся пустой тарелку, а он встал из-за стола, подошел и обнял, коснулся макушки губами.

— Это волшебное место, малыш. Я собирался продать его много раз, но что-то все время случалось, и дом, скорее небольшая усадьба, так и остался моим, а потом было безумное, совершенно невероятное путешествие во время которого я понял, что этот дом — для них. Теперь и для, — он чуть прикрыл глаза, будто решаясь на ответственный шаг, — тебя. Там… ты будешь в безопасности.

— Я так думала. Поехать туда.

— Жаль, я сам не смогу тебя отвезти, это будет слишком подозрительно и не слишком безопасно. Из меня никакой боец, да и в магии я слишком узкий специалист для подобных дел. Зато точно знаю, кто обладает достаточной квалификацией. Тем более, он и так был твоей нянюшкой все это время. Эверн, отомрите.

Кажется, я даже рот приоткрыла. Я была в полной уверенности, что во-первых, в столовой мы одни, а во-вторых, я была одна, когда исследовала обширное поместье Феррато или прогуливалась до мастерской, где проводила большую часть времени.

Точно так же, как в первый день, тень ожила и я вздрогнула.

— Честно говоря, я и сам иногда пугаюсь, когда он вот так появляется, — шепнул Лайэнц мне на ухо.

— А он… везде? — еще тише спросила я, не спуская глаз с рубиновоглазой «няньки», застывшей чуть позади кресла Феррато.

— Почти, — одними губами ответил глава клана, но таиться было бесполезно. Тот, о ком говорили, был очень даже в курсе произнесенного — на его остроносом лице появилось снисходительное выражение.

— Хладен Эверн у нас одарен щедро и разнообразно и будет несомненно рад… Рад, Эверн, а не этот вот «так и быть, ладно»… Проводить тебя к нашим крылатым соседям.

«Так и быть, ладно» тут же сменилось на «вы в своем уме?», что было проигнорировано с непередаваемо царственным величием. В общем, как бы прочие, и темные в том числе, ни пыжились, но изображать на лице такие монументальные выражения способны только самые долгоживущие из долгоживущих — эльфы и вампиры. Подозреваю, что мерзкая мина удалась бы телохранителю лучше, но он не стал отнимать лавры у главы в присутствии гостя.

— Можете быть свободны, пока что, — намекнул ему Феррато. — А чтоб вы не скучали, можете подготовить все необходимое для путешествия с таким расчетом, чтобы Эленар могла покинуть этот дом в любое время без лишних проволочек. И не забудьте сопутствующие обстоятельства.

Вот опять… Стоило хладену Эверну замереть, как он будто размазывался в пространстве. Взгляд совершенно не цеплялся за него. Но кивнул словам Лайэнца и снова стал заметен.

— Удивительный тип, — сказал Феррато, теперь мы и в самом деле остались одни. — Семья Эверн раньше служила Драгулам, а после всем известных событий, когда Драгулов не стало, их не принял ни один клан, даже штиверийские Морóи. Для вампиров остаться вне клана — одно из самых суровых наказаний. Это в нашей природе — быть рядом с такими же, как мы. Я сомневался, когда дед Эверна пришел просить за семью, но в итоге не пожалел. Так что, если существует кто-то, способный доставить вас через хаос приграничья в Ирий — Ромис Эверн один из них.

Я вдруг успокоилась. Положила себе салата, выбрала на блюде аппетитно зажаренный кусочек какого-то мяса в панировке. Лайэнц тут же наполнил мой бокал. Беззаботно-счастливое состояние не могло длиться вечно. Все время, пока была в доме Феррато, подспудно ожидала чего-то, что прервет череду беззаботно-счастливых мгновений. Невозможно снова стать ребенком, если тебе пришлось перестать им быть, независимо от возраста.

Но Эверн… Он меня не то чтобы пугал. Он меня смущал. Уточнять у Лайэнца, что значило его «почти» по относительно близости телохранителя к моей персоне, я не стала. Подозреваю, «нянька» крутилась рядом, даже когда я была в выделенных мне комнатах.

Феррато говорил, что мы выедем завтра. До линии карантина доберемся быстро и почти с комфортом на магмобиле, а дальше — лошади.

— Ты кушай, детка. И поспи как следует. Если хочешь, я могу почаровать на хороший сон, это простые чары, тоже наши, — предложил Лайэнц. — Ты не волнуйся. Верхом ехать не большая наука. В первые дни может быть тяжело, но Эверн позаботится о тебе. Он не просто телохранитель и боец, он заклинатель крови и темный маг. С ним ты будешь в безопасности. От всего.

Ладно. Я… верю, кажется. И кушаю. И спать пойду. И почаровать, наверное, тоже не против.

Спустя час мои веки закрывались сами собой. Я почти не помнила, как пришли девушки и помогли мне раздеться и лечь. Было даже как-то все равно, присутствует в комнате моя «нянька» или нет.

А среди ночи жесткая ладонь прижала рот, острый коготь прошелся по горлу, рисуя под подбородком что-то, что лишило меня голоса. Я видела в неверном свете из окна темный рубиновоглазый силуэт и белые, такие белые клыки, что казалось, они светятся. Покрывало и бесцеремонные руки спеленали меня, как куклу. Ладонь легла на грудь над оглушительно грохочущим сердцем, впитывая мой страх. Острое приблизилось.

— За тобой пришли, — прошипела тень и язвительно добавила: — Детка.

Ромис Эверн подхватил меня, будто я ничего не весила, и никем не замеченный выскользнул прочь. Из моей комнаты и из дома Лайэнца Феррато.

Глава 7

Первая мысль была — добегалась, вторая — такая же и что меня сейчас сдадут либо прямо Драгону, либо его представителю, третья — что не зря Лайэнц сомневался в верности приблуд, которых ни один клан не принял.

Дышать было почти нечем. Не из-за поводка, как раз он меня не беспокоил. Край покрывала, которым меня скрутил Эверн, лежал у меня на лице, а я сама — в узкой щели между спинками передних и задним сиденьем на полу магмобиля. Шевельнуться не было никакой возможности. С одной стороны — не в багажнике, значит по прибытии с похитителя спросят за синяки и шишки, с другой, мог бы и на сиденьи оставить, все не на полу, как…

Магмобиль остановился мягко, но меня все равно мотнуло сначала вперед, а потом обратно, вжимая под сиденье. В бок уперлось что-то длинное и продолговатое. Насладиться новыми ощущениями мне не довелось — дверца над головой открылась, и «нянька» явилась за подопечной собственной персоной.

Эверн откинул покрывало с моего лица, кольнул взглядом. Сердце дернулось, вызвав на лице вампира ухмылку. Наверняка он слышит мой пульс как грохот, да и волосы. Из-за них все волнения и страхи, как на ладони. Вампир присел, потянул чуть тлеющую, но тут же полыхнувшую ярче прядь. Смотреть на него из того положения, в котором я находилась, было совсем неудобно, но глаза я видела. Свет от моих волос добавил тепла его взгляду, превратив алое в уютно-рыжеватый. Тем отвратительнее прозвучали слова:

— Терпеть не могу игрушки… Жадные до денег заносчивые пустоголовые фарфоровые болванки для платьев с одинаковыми лицами и мыслями. Ты дочь его любовницы, дамы Маард, но не его. Странная привязанность. Я этого не понимаю. Для главы безопаснее всего было бы сдать тебя обратно туда, откуда ты сбежала. Связываться со старыми темными семьями, так или иначе — игра по краю, а тут Холины фактически поставили на кон репутацию. Информация, конечно, не для всех, но слухи всегда просочатся. Заявленный поиск по крови всего лишь шум, а настоящее — награда за твою поимку. Очень привлекательная, даже с учетом того, кто ее предложил. Знаешь что-нибудь о рубиновых играх?

Странно было задавать вопросы той, кого он собственноручно лишил возможности отвечать, но Эверн и не ждал ответа, с легкостью читая мои эмоции по лицу, неровному биению пульса и волосам, конечно же.

— Раньше такие, как мы, так развлекались. Дольше всех — Драгулы, чем и привлекли внимание.

Кажется, Эверн улыбнулся. Глаза в острых ресницах чуть прищурились, от уголков лучами разбежалась морщинки, тонкие, как паутина.

А он не так молод, как кажется… Старше Лайэнца Феррато уж точно.

— Глава в некоторых вопросах наивен, как ребёнок, иначе не поручил бы тебя мне. Но это пройдет. Не так ли? Элена-а-ар…

Шепот обжег, будто раскаленной иглой царапнул. Миг — и вновь из-под колких ресниц сочится обманчиво уютный свет. Чуть сверху. Над макушкой. Никогда не смотрела никому в глаза вот так.

Эверн отпустил локон и тут же зарылся пальцами в ворох мерцающих волос, нечаянно, или нарочно, касаясь шеи. Поддел нить с бусиной.

Натянулось.

Глупо, глупо верить.

Осязаемо страшно.

— «Сернам», живой добыче, позволяли отбежать подальше, а затем подавали сигнал «гончим», спившимся на крови вампирам, которых «охотники» держали на поводках подчинения, и ослабляли привязку. Выследить, прижать, ждать, изнывая от жажды, когда «охотник» явится осмотреть добычу… Затем приказывали отпустить, — тихо продолжал говорить Эверн.

Коготь, шурша по нитке, по миллиметру вытаскивал мое сокровище наружу. Я чувствовала, как гранатовая сфера скользит между плотной тканью покрывала и кожей, отдаваясь ознобом во всем теле.

— Когда «серны», как они думали, снова прятались, «охотники» вступали в игру сами.

Это просто сквозняк. Это просто…

Дрогнула задетая камнем тесьма сорочки, и бусина оказалась в руке вампира. Он покачал ее между пальцев. Я не видела — знала. Я смотрела на него, а он — на мое сокровище.

— В самом начале гона на руку жертвам всегда повязывают шнурок с глухим рубиновым колокольчиком и чертят запирающую руну на горле, чтоб они не могли выпустить свой страх. У страха острый пряный запах, от него кружит голову… Сдержаться почти невозможно. Слаще всего пахли игрушки старших, попавшие в немилость или надоевшие. Мягкие, податливые, совершенно одуревшие от ужаса…

Он наклонился ниже, почти уткнувшись носом мне в волосы.

— А ты… ты пахнешь беззащитностью и чем-то теплым, это вкусно, но иначе, будто дом, которого я почти не помню. Этотвоя магия? — Эверн поднял голову и снова посмотрел. Разжал пальцы. Остывшее в его руке сокровище прохладной каплей упало в ямку между ключиц.

Я сглотнула.

Рука вампира легла на шею. На нитку пульса. Много-много рубиновых бусинок — поводок. Он знает о поводках все, а я моргнуть боюсь. Я — бабочка, наколотая на взгляд, как на булавку. Впрочем, какая из меня бабочка, так, кулек из покрывала, под которым на мне лишь ночная сорочка.

Подумала: странно, что не замерзла, и тут же сообразила, что заботливый похититель включил в магмобиле обогрев, хотя ему это, наверняка, доставляло значительный дискомфорт.

Мы провели в этом сарае или складе двое суток. Мне была предоставлена одежда, добротная и не маркая, сносное трехразовое питание, спальное место на заднем сиденьи магмобиля и закуток с удобствами в дальнем углу помещения. Места там было меньше, чем в кладовке. Хотя, какие кладовки в сарае.

Эверн, выговорившись, молчал. И не торопился никому меня сдавать. Напугал и успокоился? После монолога создалось впечатление, что он бывал как в числе «загонщиков», так и среди «гончих», тех, кого держали на поводке и приказывали. И тут я с гранатовой бусиной на шее как жертвенное подношение с бубенчиком, а ему меня беречь велели. Но даже зная о его присутствии, я его почти не замечала.

Заняться было совершенно нечем. Сарай я обошла еще в первый день. Познакомилась с крысой. Скормила ей корку взамен нечаянно развороченного гнезда под ведром с дырой, меня благодарно цапнули за палец. Итогом общения стало появление рядом «няньки» с недовольным лицом и полпузырька обеззараживающей настойки, вылитой на мою руку. Жалел, что не он куснул? Я спросила, но вместо ответа был лишь странный звук, вроде кашля или чиха, и то не сразу, потом, когда он снова где-то притаился.

Ночь проворочалась. Никак не могла уснуть от невозможности вытянуть ноги и опасения, что Эверн снова меня замотает, как праздничный кулек, и сдаст нанимателю. Или наниматель сам за мной явится.

Не случилось ни того, ни другого.

Утром я выбралась в закуток и к импровизированному столу из верстака. Забрала свой бутерброд и баклажку с водой. И кубик шоколада в золотистой фольге. Пару минут размышляла, не отдать ли его крысе, которая выжидательно блестела глазами, прикидываясь ножкой верстака, но пожадничала. Все же это мне заключение подсластили, а она здесь дома и кусается. Шоколад оказался горьким.

Глава 8

Второй день просидела и пролежала в магмобиле — зачем выходить, если снаружи только кусачие крысы. Спала, таращилась в щель между сиденьями на приборную панель. Нашла, что упиралось мне в бок во время откровений Эверна. Это были очень тяжелые парные мечи в старых наборных ножнах. Красивые и страшные. Представила их в руках вампира и ужаснулась по новой, настолько органичным вышел образ.

Эверн меня пугал и невероятно смущал одновременно, я неизменно вспыхивала всем, чем можно, так что глупый вопрос в ситуации с крысиным укусом был всего лишь реакцией. Что может щенок против волкодава? Тявкнуть и сбежать. Но бежать мне было некуда. Дверь обожгла защитным контуром в первый же день, а проявившийся в нескольких шагах от меня вампир кивнул в сторону магмобиля. И тут вдруг — шоколад.

Явился ночью. Кажется, я почувствовала, что он направляется ко мне еще до того, как открылась дверца. Белесый светляк рассыпал призрачный свет, оставляя лицо Эверна в тени. В руках вампир держал чашку и кисть.

Его позабавила моя реакция: одной рукой я спешно натянула юбку на колени, а вторая сама собой сползла под сиденье, где лежало оружие. Он блеснул клыками, велел вообще платье снять и на пару минут демостративно отвернулся спиной. Какой в этом смысл, если я все равно буду голая до трусливо поджатого живота?

— На спину. И руки убери… те, — велел он, забираясь внутрь, и сел, потеснив меня на сиденьи.

Осталось только лечь и глаза закрыть. Как еще я могла спрятаться? Кисточка скользила по коже, и я чувствовала, как жарче становится лицу, когда край ладони Эверна невзначай касался груди. Наверняка в салоне было куда светлее, чем до начала… процесса. Но зачем это все, если он меня сдать решил?

Перед тем, как на меня упал край покрывала и завершающим касанием кисточки, была долгая пауза. Он меня разглядывал? Видел ведь уже. В распахнутую дверцу сквозило, я открыла глаза, потянула покрывало выше, отодвинулась. Желательно бы платье, но хладен анФеррато продолжал сидеть рядом.

— Когда он придет за мной? — рискнула спросить я, раз уж он первый со мной заговорил.

— Кто? — удивился Эверн.

— Тот, кому вы меня продали.

— С чего подобные выводы?

— Вы были весьма красноречивы, рассказывая о мотивах и забавах. Заперли здесь и стережете.

— Стерегу. Как и было велено главой. И он не должен был знать, когда и куда именно я вас увезу. На всякий случай. А здесь мы ждем подходящего момента, чтобы покинуть город и пересечь линию карантина.

— Вы могли сказать!

— Вы могли спросить, — улыбнулся Эверн, блеснув краешками клыков.

— Вы… вы меня пугаете, — призналась я и полыхнула шевелюрой.

— Правильно. Бойтесь. Бесстрашные всегда гибнут первыми, особенно там, куда мы отправимся. Я-то без вас выживу, а вы без меня? Так что вам придется мне довериться и… не совать пальцы крысам в пасть только потому, что вам вдруг сделалось скучно, — прошипел он, оказываясь совсем рядом и прижал ладонями покрывало, лишая меня возможности двинуться. Дернусь — останусь голой. Опять.

— Как я могу вам довериться, если вы меня все время пугаете? — проговорила я, не смея отвести взгляда от его мерцающих в полумраке глаз.

— Не так уж ты и боишься, Эленааар… — медленно проговорил вампир и чуть прикрыл рубины ресницами, пробуя мой запах короткими вдохами и едва не облизываясь. — Чтобы скрыть тебя от поводка в зоне карантина, мне понадобится и твоя кровь тоже. Желательно, отданная добровольно.

— Почему?

— Чем дальше от хозяина поводка, тем сильнее, — он дернул горлом, — давит. Нужна жертва, помимо того, что обязательно отдает заклинатель, чтобы что-то противопоставить воздействию. Крысой, как сейчас, не обойдешься.

На мне не только его кровь, но и крысиная? Фу. Меня передернуло от омерзения.

— И… изверг, я почти что с ней подружилась.

— Она тебя укусила, — прищурился Эверн, — а ана Феррат приказал: в целости и сохранности.

Скалится, пошутил? Вот уж вряд ли. Но что бы там ни было, так близко сидеть вовсе не обязательно. И волосы трогать. И смотреть как сейчас, потому что это пугает.

— Два часа и мы покинем это чудесное место. Тебе… нам лучше отдохнуть, Эленааар.

Нагнулся, взял свои мечи и вышел, оставив меня с ног до головы покрытую мурашками от голоса и взгляда, и… Пусть бы это была та самая запоздалая реакция на ведьмачье зелье, о которой упоминал Нери. Страх и желание легко спутать, когда тебя привлекает что-то настолько опасное, как Ромис Эверн.

Дальше все шло так, как задумывалось изначально: магмобиль и лошади. Без условий, но с оговорками. Из города выехали, не скрываясь, затем был оставшийся для меня безымянным довольно большой поселок, после которого уже следующим утром, под прикрытием рассеивающего внимание щита, по едва различимой полностью заросшей дороге, подобрались почти вплотную к границе зараженной территории. Примерно в километре до мерцающей завесы Эверн, переключив режим движения, поднял магмобиль вверх. И тут оказалось, что меня катастрофически укачивает. Мучения продолжались около часа, что мы провели, болтаясь в воздухе.

— Чего… чего ждем? — спросила я, сглатывая вязкую слюну и покосилась на бледного Эверна, на кивки и шевеления головой организм тут же реагировал желудочными спазмами.

Некоторое время назад с молчаливого попустительства вампира я перебралась с заднего сиденья вперед, надеясь, что там не так гадко мотает, и что разговор поможет отвлечься, но не тут-то было. Качало впереди ровно так же, как сзади, и Эверн со мной говорить не стал. Он как-то не особенно хорошо выглядел: либо его рассеивающий внимание щит так утомил, либо он, как и я, был не в восторге от подобного способа передвижения. Повторила вопрос еще раз и удостоилась кивка куда-то вперед.

Там был только чуть мерцающий в воздухе полог границы. Я настойчиво вглядывалась — и тут полотно пошло рябью и просело, а Эверн дернул рычаг на себя, посылая магмобиль вперед на максимальной скорости, а затем резко вниз.

Щит лопнул еще в воздухе. Я сцепила зубы, вжимаясь в сиденье, а едва мы оказались на земле, распахнула дверцу и выскочила наружу. Эверн тоже не задержался. Мы искоса поглядывали один на другого с разных сторон магмобиля, полностью солидарные в том, что ничего лучше обычных колес пока никто не придумал.

Очень скоро я отчетливо осознала, что лошади мне не нравятся больше, чем магмобиль в режиме полета, а к исходу дня — что я их ненавижу каждой клеточкой тела. Особенно теми его частями, что были в непосредственном контакте с седлом и поводьями.

Обе черные длинноногие твари из Светлого леса, Ведьма и Тьма, слушались исключительно Эверна. Тьма, которая была условно моей, меня вообще за разумное не считала. Вампиру несколько раз пришлось меня почти ловить, когда я сползала или почти вываливалась из седла от выбрыков паразитки или по собственной неумелости. Раз на третий до анФеррато дошло, что я ни разу не наездник, а к ночи он меня сам с седла снимал, почти выдирая из рук поводья.

У меня болело все, включая шею, которая с лошадью вообще никак не соприкасалась, и было ощущение, что мои ноги так и останутся враскорячку на вечно.

Следующие несколько дней я бы без чар Эверна не продержалась. Он уламывал меня влезть в седло, как залетный соблазнитель скромную вдовушку, обещал обезболивание на все места и что вот совсем скоро, уже через сколько-то времени я привыкну и даже начну получать удовольствие от передвижения подобным образом. Врал и не краснел. Не знаю, краснеют ли вампиры в принципе… Я справлялась за двоих, особенно, когда он ко мне прикасался, наивно ждала обещанных удовольствий от верховой езды, а вечером кулем валилась, сползала, падала, обрушивалась…

Не всегда ночевали под крышей. Была палатка. Для меня. Эверн бдил снаружи.

Нам удалось ни разу не наткнуться на обещанные вампиром толпы не-мертвых, мародеров, наемников, дезертиров в различных комбинациях. Я даже начала сомневаться в их существовании. Правда, ехали мы такими тропами, что будь я всеми вышеперечисленными, ни за какие горы чаров сюда бы не сунулась. Зато нам периодически составляли компанию гули, особенно многочисленные вблизи поселений. Не думала вообще, что в карантинной зоне столько народа живет, не считая мобильных отрядов зачистки.

К исходу недели Ведьма, что странно, подложила вампиру свинью. Она вдруг полиняла от внезапно обрушившегося на все наши головы ливня и сделалась серой в грязных потеках в местах, куда не особенно попала вода из блудившей над магически насыщенной зоной тучки. Не баловавший меня общением Эверн ругался долго и прочувствованно. Я даже заслушалась. Замолчал, только когда мой восхищенный взгляд поймал. Светлая лошадь в реалиях карантинных территорий, как светляк размером с арбуз на пустоши с гулями, так что его можно было понять. Последние увязались в зарослях мутировавшего шиповника и провожали до поселения, поддавая азарта и нам, и лошадям.

Я предвкушала ночевку на настоящей кровати и заранее покрывалась пупырками. Каждые два дня вампир заново рисовал на мне обереги, всякий раз обещая, что уж на следующий точно потребует с меня поделиться кровью.

Глава 9

Мое тело начинало понемногу привыкать к седлу, но до обещанного удовольствия было как до ирийских гор. Поддетые под бриджи плотные чулки немного спасали ситуацию с натиранием, но спина и зад по-прежнему нещадно ныли. И руки. Никогда не думала, что пальцы и запястья могут так болеть. До судорог. Про ноги молчу. И краснею. Еще в первый вечер после конной прогулки вампир устроил мне пытку массажем. Я орала в подушку и пустила целый поток слез, когда это прекратилось, в утешение железный Эверн вручил мне банку с мазью. Она и заговор от боли были моими ближайшими подружками всю эту ужасающую неделю.

Впереди уже темнела стена, окружающая поселок, и я заранее знала, как пройдет мой вечер: непритязательный ужин, горячий и сытный, купание в какой-нибудь лохани, хорошо бы достаточно горячей, чтобы расслабить сведенные мышцы, охлаждающая мазь везде, куда дотянусь, и сон. Несколько часов сладостного забвения, когда не нужно никуда влезать и никуда ехать, даже если приснится, что влезаю и еду. Иногда еще Эверн снился. Но это секрет. Как про ноги. Понятия не имею, где он спал, но если случались ночевки под крышей, в комнате я оставалась одна. Специально проверяла. Однажды померещилось, что он сидит рядом — тут же стало светло от волос.

Сегодня он придет со своей чашкой и кистью…

С каждой новой процедурой что-то неуловимо менялось, будто внутри меня кто-то проворачивал тугое колесико механических часов, сжимая пружину все плотнее. Эверн старательно избегал смотреть в глаза, больше не угрожал своим богатым прошлым, но полярная эмоция, которую он во мне вызывал, становилась все ярче.

А в том, что случилось, были виноваты одинаковые кружки. И обстоятельства, и нервы, и в конце концов он привлекательный мужчина, а я дама в беде. Но кружки, конечно же, — в первую очередь.

Когда мы ввалились в зал (я ввалилась, Эверн вошел), оставив лошадей специальному типу во дворе, никто на нас особого внимания не обратил. Поселок, даже скорее городок, был вполне оживленным и по вечернему времени в таверне при гостинице и без того посетителей хватало. Но свободный стол нашелся и даже разносчик явился почти сразу, притащив чаши, чтобы вымыть руки, и принял заказ.

Эверн как всегда сурово молчал, у меня как всегда все ныло. Я немного злорадно пошутила про линялую лошадь, а вампир вдруг улыбнулся, как совершенно обычный парень, которому весело. Глазами и ртом. Даже клыков почти видно не было. Я споткнулась об эту его улыбку, будто мне в лоб кружкой стукнули. За кружку и схватилась — нам как раз подали ужин. Первые несколько глотков провалились, и только потом, чуть отойдя от впечатлений, я поняла, что пью вовсе не пряный квас. Внутри сделалось тепло, а в голове немного шумно и легко. Главное, меня почти перестала беспокоить поясница, копчик и то, что пониже. Сидеть стало на порядок приятнее, и вообще все вокруг сделалось приятнее, даже носатый трактирщик. Эверн вообще…

Я сбежала.

Когда схлынул адреналин, меня повело. Вымыться еще смогла, а до постели добрести уже нет. Помню, как присела на стул и все.

Разбудили руки. Я лежала, меня аккуратно раздевали. Распустили тесьму на рубашке, в которой я собиралась спать, и открыли грудь и живот. Столик, что прежде был в углу, теперь стоял у самой постели. Тускло тлел светильник, отбиваясь мягкими бликами на поверхности вязкой смеси в чашке и отражался искрами на тонких иглах и лезвиях из магического льда в открытом футляре рядом. Кисточка лежала поперек чашки ворсом на краю, щетинки прогнулись, еще немного и съедет вниз, в темное и густое с терпким запахом железа.

Ниже…

Рука перехватила. Длинная кисть, запястье с чуть выпуклой вилкой вен. Кожа, гладкая и матовая, на внутренней стороне руки казалась тоньше и светлее, дорожки вен тянулись выше, по предплечью, ныряя в подвернутый рукав.

— Вы говорили, что нужна и моя тоже, — я старалась говорить отстраненно, но в комнате явно стало светлее. Приподняла руку запястьем вверх, протянула. — Вот, добровольно. Надрежете или так… сами?

Я не рискнула посмотреть в глаза, только на подбородок, наткнулась на губы, заметалась взглядом по щеке, запуталась в тени от ресниц и упавших на висок и лоб темных прядях.

Вампир сцепил зубы, аккуратно взял за руку, придавливая пальцем вены на запястье, провел подушечкой пальца, будто погладил, поднес к губам, склоняясь, вдохнул, замер на миг и подул, стало горячо и тут же — прохладно. Лезвие мелькнуло, я даже не почувствовала ничего, но с запястья потекло, чуть ниже того места, где палец Эверна придавил венку. Еще одно дуновение, невнятный шепот, от которого заныло за ушами, немного в груди и захотелось сжать колени. Ранка стянулась, а моя кровь упала в подставленную чашку.

Он ничего не ответил на мои нервные слова и продолжал молчать, а когда кисточка коснулась кожи, было иначе, чем раньше.

Я, окончательно потерявшись в том, что со мной происходит, отвела взгляд и смотрела на блики, пляшущие по серпикам лезвий, и как край кисточки окунается в чашу и выныривает, как медленно набухает на конце, норовя упасть, темная глянцевая капля. Прислушивалась, как влажный ворс касается меня, оставляя прохладные, мгновенно наливающиеся жаром штрихи, завитки и точки. Постепенно опускается от ключиц к ложбинке, замирая над солнечным сплетением, очерчивает полулуниями бисерных знаков грудь, затем спиральной дорожкой метит живот и снова замирает. В миллиметре от кожи. Как и его рука.