Основы искусства святости, том 3

Епископ Варнава (Беляев)

Основы искусства святости. (опыт изложения православной аскетики)

3 - том.

Издание братства во имя святого князя Александра Невского Нижний Новгород 1998

«Начинающий подвизаться на поприще спасения это такой же несовершенный человек, как и мы, и долго ему идти до того поворота, откуда начнет открываться Заря неведомого дотоле мира. И только чистота души и благая совесть могут помочь ему в этом восхождении».

(Епископ Варнава)

Содержание.

Отдел III. Душевный человек в борьбе со страстями (продолжение).... 2 Глава 5. Царство мира с присными его и аскетизм и монашество как

Часть 2. Внутренние побуждения принятия на себя иноческого подвига.

......................................................................................................................75

§ 5. О подвижничестве вообще и о монашестве в частности 75

§ 6. „Деяние или видение?“- практическое и созерцательное направления

в истории монашества..........................................................................92

§ 7. Главные моменты в истории православного монашества 99

Глава 6. Телесный подвиг ради Господа.............................................105

§ 1. Значение внешнего поведения христианина для созидания доброго устроения души. Как должно вести себя спасающемуся на людях и

Отдел III. Душевный человек в борьбе со страстями (продолжение)

Глава 5. Царство мира с присными его и аскетизм и монашество как явление общеисторическое.

Часть 1. Внешние предпосылки христианского аскетизма (о суете и «сквернах мира» (2 Пет. 2, 20) как внешних поводах происхождения и существования монашества)

§ 1. Что такое «мир»?

«Мир есть блудница, которая взирающих на нее с вожделением красоты ее привлекает в любовь к себе. И кем, хотя отчасти, возобладала любовь к миру, кто опутан им, тот не может выйти из рук его, пока мир не лишит его жизни. И когда мир совлечет с человека все и в день смерти вынесет его из дому его, тогда узнает человек, что мир подлинно льстец и обманщик»¹.

Это сказал великим подвигом освободившийся из-под власти мира св. Исаак Сирин.

Если от этого образного выражения обратимся к конкретным чертам, которыми характеризуется мир и мирская жизнь в Священном Писании, то мы увидим, что чуть ли не первые попавшиеся библейские тексты на эту тему рисуют страшную картину.

У мира есть свой князь — сатана (Ин. 12, 31; 14,30; 16, 11).

Мир весь во зле лежит (1 Ин. 5, 19). Все, что в мире, есть «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», и оно — не от Бога, конечно (1 Ин. 2, 16). «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 19). Дружба с миром есть вражда против Бога (Иак. 4, 4). В мире — дух антихристов (1 Ин. 4, 3).

Духа истины, который составляет жизнь человека, не может вместить мир (Ин. 14, 17). Следовательно, в последнем царствует смерть (Рим. 5, 12-14; 8, 6; 2 Кор.

7, 10).

Нужно ли прибавлять, что любить мир не следует (1 Ин. 2, 15)?..

Итак, в объективном отношении, со стороны своего внешнего бытия, как воспринимаемый факт, мир есть апокалиптическая вавилонская «любодейца, сидящая на водах многих», то есть на людях и народах, племенах и языках, —

-7-

образ, который заимствовал в своем изречении святой Исаак Сирин (Откр. 17, 1, 5, 6, 15). Она — «мать блудницам и мерзостям земным», упоенная кровью святых и кровью всех страдающих от начала мира за имя Христово. Мир, или — по научной терминологии — культура, есть царство диавола, основанное последним в противоположение Царству Христову — св. Церкви. Чтобы успех был прочнее, а соблазн сильнее, сатана устроил свое царство внешне во всем подобным Христову (и во всем тому противоположным внутренне). Иисус Христос утвердил Свое Царство в соответствии с небесными задачами, сатана свое - с земными; Господь дал догматы, в которые заповедует верить, — сатана указал людям на научные законы, которые подущает изучать (и считать более достоверными и основательными); Господь дал таинства, сатана — магию; Господь установил богослужение — с храмами и священнослужителями, сатана — театр с артистами и оперными певцами («певчими»).

Кратко сказать, вся культурная и общественная жизнь, во всех мельчайших подробностях, есть вывороченное наизнанку, представленное навыворот христианство. Сами гонители его не могут устроить жизнь свою независимо от христианства, устроить так, чтобы она ни в чем не совпадала с ним и была бы новой, оригинальной. Лучшим средством доказать свое превосходство было бы замолчать христианство, презреть, подавить его своим «величием». Но нет, они этого не могут сделать, они могут только жалко копировать его, поступая во всем наоборот — из чувства протеста и ненависти. Однако этот-то протест и доказывает немощность культуры*, (*Понятие «культура» (как и понятие «мир») охватывает не только страсти, но и политику, объединяющую людей вокруг идеала всеобщего счастья, земной и плотской жизни без Бога и Христа.) бедноту ее идейного содержания, нищенство ее духа. Говорят о случайном происхождении христианства и о незначительности его роли (как и любой религии) в истории, но то, что культура представляет собой карикатурное отображение (словно в кривом зеркале) божественных установлений в демоническом укладе жизни и духа человека, — что я и стараюсь показать в своей книге, — это-то самое и говорит за величие христианства и незыблемость, богоучрежденность религии. <... >

-8

1. Как произошел «мир»? Если мир есть извращение всего чистого, доброго и истинного, то каково же тогда происхождение культуры? Если оригинал ее так ничтожен, случаен, скоропреходящ, то что же такое тогда она сама, эта служанка, всегда старающаяся одеваться, как барыня? Люди, особенно незаконнорожденные, не помнят и не знают своего родства и происхождения, но зато с удовольствием им об этом сообщают другие. Оставив посему фантастические бредни ученых и историков культуры о том времени, когда их любимое детище нашла в «капустном листе» с помощью пресловутого «аиста» самка человекообезьяны Pithekanthropus erectus (конечно, надо это понимать по-дарвиновски), расскажем им подлинную историю их собственного происхождения со слов лиц, которые присутствовали при рождении культуры в так называемые «доисторические» времена.

Замечательно, что даже точного и исчерпывающего определения понятия «культура» еще не дано ее почитателями. Одни разумеют под нею совокупную деятельность человеческого духа в пользу действительного или мнимого развития дремлющих в нем и относящихся к нему самому сил и способностей, равно как и совокупность всех приобретений духа, как он проявляется в литературе, искусстве и общественной жизни; другие — свободную духовную личность, брак и семью, государство, науку, искусство; третьи — литературу и политику. В общем, культурная задача, как она выявляется в жизни, а не в ученых книжках, сводится несомненно к подчинению себе мира и стремлению сделать его своим достоянием посредством внешнего господства и с помощью одного только ума (конечно, и диавола еще, но он работает невидимо и тайно, и культуртрегеры его не признают). Богу, таким образом, места здесь не уделяется. (Это, впрочем, по-своему логично и с необходимостью следует из самого происхождения культуры.)

Культура с библейско-церковной точки зрения и со стороны своего развития должна быть рассматриваема как продолжение той войны, лоХе^о<;;, которую падший ангел, нынешний сатана, когда-то начал с Богом на небе (Откр. 12, 7- 9). Но только в этой войне его самого сознательно и добровольно заменил человек, с упрямством и безрассудством одного из тех существ, о которых говорит божественный Приточник . Диавол показал человеку -9-

скотский корм, и тот пошел за ним и попер против рожна (ср.: Деян. 9, 5). Таким образом началась трагическая история внутренних и внешних переживаний и проявлений падшего человеческого духа, именуемая историей культуры и прогресса, цивилизации тож⁴. Причем должно заметить, что в своих истоках культура есть плод не падшего человеческого духа вообще, а следствие его потемнения в одной из первоначальных ветвей Адамова рода. Библия ясно говорит о начальных страницах истории культуры, притом о таких временах, от которых у человечества ничего не осталось, кроме обрывков сказаний и различных саг и легенд. Но в последних удержалась только крупица истины, которую с большим трудом, и то только при помощи Божественного Откровения, можно отделить от толстой шелухи наносных преданий и человеческих выдумок. Библия так описывает зарю человеческой культуры в главе 4 Книги Бытия.

Убив брата и получив обличение и грозный приговор от Бога, «пошел Каин от лица Г осподня; и поселился в земле Нод, на восток от Едема» (ст. 16).

«...И построил он город — ТУ('ир); и назвал город по имени сына своего: Енох» (ст. 17).

«У Еноха родился Ирад... Ирад родил Мехиаеля... Мехиаель родил Мафусаила; Мафусаил родил Ламеха» (ст. 18).

«И взял себе Ламех две ’П^(ш^еттей), — жены: имя одной: Ада — П7У, и имя второй: Цилла — п^¥» (ст. 19).

«Ада родила Иавала: он был отец живущих в шатрах со стадами» (ст. 20).

«Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели (кипнор⁵ веугав)» (ст. 21)⁶.

«Цилла также родила Тувалкаина... который был ковачом - (лотэш), — всех орудий из меди и железа (не хошет уваре зель) . И сестра Тувалкаина Ноема — пауз» (ст. 22).

«И сказал Ламех женам своим:

Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! внимайте словам моим: я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне.

Если за Каина отмстится всемеро,

то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» (ст. 23-24).

Заключается глава сообщением, что у Адама родился -10-

после смерти Авеля — этого первого мученика — еще сын, Сиф, от которого, в свою очередь, произошел Енос. «Тогда начали призывать имя (ликерб бешели) Господа -тп’ (Иеговы)» , — этими словами заканчивает бытописатель главу (Быт. 4, 26).

Из приведенных простых, сжатых, носящих печать седой древности слов Библии хорошо видно, как страсти, это губительное следствие падения Адамова, в судьбе первого же его сына проявили всю свою страшную, разрушительную силу и передались потомству (бытописатель сообщает родословие Каина до шестого поколения), в духовном смысле представляющему теперь худшую и большую часть рода человеческого. Каиниты знают одну только цель — устройство плотской, материальной, обеспеченной жизни, чего бы это ни стоило. Они понимали, конечно, что Семя Жены, Грядущий в веках обетованный Избавитель от зол (Быт. 3, 15), никогда уже не явится в их потомстве, и вот, вместо того чтобы смириться и покаяться, каиниты в богохульном отчаянии и ненависти к Богу, наоборот, предались окончательно скотским страстям и устроению на земле своего царства, постоянно находящегося в борьбе против Царства Божьего⁹. В противоположность сифитам, обществу сынов Божиих, впервые установившим определенные формы общественного богослужения, жившим в подвиге, покаянии, целями духовного будущего, каиниты все более и более удаляются от истины, любви, нравственной чистоты, но зато, с другой стороны, достигают поразительных технических успехов и знаний (забираясь в недра земли, выкапывая и разрабатывая скрытые там минералы) и изобретают новые искусства и ремесла. Библия говорит об этом хотя сжато, но точно и даже, как мы видели, научно, в теперешнем смысле. С появлением изобилия материального появились и гнусные пороки. Но перейду к более подробному, постишному, толкованию.

Ст. 16. «И пошел Каин от лица Господня...» Вот ужасное начало, не предвещающее ничего хорошего! Все благое — у Бога, а он бежит от Господа,

бежит, оставив родительский кров около Едема. И куда же? Держит путь на восток — то есть в нынешнюю Индию, — в страну изгнания... (Нод значит в переводе с еврейского «бегство».) Чем дальше от Бога, тем ближе к диаволу...

-11-

Ст. 17. Город, исходя из семантики еврейского языка, представляет собой несколько построек, огороженных в целях самозащиты, своего рода крепость. Видно, что каиниты уже размножились до количества, способного занять большое пространство, а их злые, воинственные инстинкты готовили первую войну. Таким образом, положено начало общественной жизни и кровопролитным междоусобицам.

Ст. 19. Взял две жены... Вот еще одна ступень, ведущая вниз. Где жестокость, там и чувственность. Женщина берется не для деторождения, то есть не для осуществления Божиих предначертаний на земле чрез людей (ср.: 1 Тим. 2, 15), а для утехи. Ламех не дурнушек поэтому выбирает, а красавиц: Ада значит «украшение» (первого гарема), Цилла — «тень, приятная прохлада». А может быть, Библия хочет подчеркнуть, что вообще каинитки обладали красотой и роскошными физическими прелестями. Во всяком случае, Ламех первый в мире полагает начало многоженству, вопреки установленному Богом единобрачию (Быт. 2, 18, 24), каковой закон подтвержден и Иисусом Христом (Мф. 19, 5).

Ст. 20. Здесь должно обратить внимание на то, что номадизм, пастушеский кочевой образ жизни, и земледелие (Быт. 4, 2) возникают одновременно, а не последовательно, как хотят нас уверить ученые в обычных, лживых и извращенных, курсах по истории культуры¹⁰.

Ст. 21. Установившаяся в городе сытая, привольная жизнь потребовала дополнительных усовершенствований. Из них первой появилась музыка. Слово Божие не скрыло от человечества имени первого композитора и изобретателя музыкальных инструментов, струнных и духовых. Иувал — человек, поистине гениальный, потому что объял все стороны музыкального искусства, — все-таки принадлежал к каинитам, и, следовательно, характер его музыки был чувственный.

Ст. 22. Чтобы ковать железо, надо его еще выделить из руды, обработав ее. В этом сказался гений Тувалкаина. Появились, таким образом, вещи домашнего обихода. Жизнь стала сложнее, «культурнее». Если же с этим сопоставить особый, воинственный и приподнятый, оттенок песни Ла-меха (см. ниже), этого профессионального убийцы и разбойника, то, безусловно, придется заключить, что предметы, вышедшие из первой кузницы Тувалкаина были далеко не

-12-

всегда мирного свойства. Орудия войны — вот что привело в восхищение его кровожадного отца, когда тот увидел все практические выгоды и преимущества их в деле истребления людей пред прежними неуклюжими изделиями такого рода. В результате первого усовершенствования оружия война стала жесточе и кровопролитнее. С тех пор каждый вносил свою долю в совершенствование братоубийственных орудий, появились газы, разрывные пули, танки и прочее, и трудно представить, до каких еще смертоносных изобретений додумаются продолжатели дела Ламеховой семьи!..

«...И сестра Тувалкаина Ноема». Что это за выражение священного автора, как будто только начатое и неожиданно оборванное? Чем она так отличилась, что о ней упомянули в Писании, где ценится каждое слово и нет ни одной лишней буквы? Ноема значит «прелестная»... Почему же дальше о ней ничего не говорится? Потому что и говорить не стоит. Все уже обозначено в одном имени ее. Ведь и про жен Ламеховых так же было лишь упомянуто? Однако есть и разница. Красота Ноемы была исключительная, она ослепляла людей, и Ноема пользовалась этим, она — продавала ее. Намек на такое понимание дела можно вычитать между строк у св. Иоанна Златоуста¹¹. Таким образом, первобытное человечество в погоне за «культурными» удовольствиями спустилось ниже еще на одну ступень.

Кстати, интересна одна подробность. Некоторые толкователи приписывают Ноеме изобретение ткацкого искусства и выделки материи. Для блуднического ее ремесла это, конечно, было необходимо.

Так первая проституция вызвала к жизни свою непременную спутницу — первую моду.

Ст. 23. Слова Ламеха, обращенные к своим женам, представляют в подлиннике самый древний поэтический отрывок в Библии. И все равно, как их ни понимать — являются ли они сознанием со стороны Ламеха чудовищности (даже в сравнении с самим Каином) своих преступлений, достойных величайшего отмщения, как думают святые отцы Церкви¹², или представляют только воинственную «песнь меча», в которой кровожадный каинит, потрясая со злорадством новоизобретенным оружием, выказывает все свое презрение к врагам, теперь уже не имеющим сил противостоять ему, как думают новейшие комментаторы Библии,

-13— все равно, как бы ни понимать эту песню (или национальный каинитский гимн), она показывает, что начало культуры, представляющей собой подлинное царство сатаны, согласуется с ее концом¹³.

Ст. 26. Наоборот, сифиты являются наследниками Царства Божьего. Насколько каиниты похотливы, сластолюбивы, кровожадны, нерелигиозны, настолько эти целомудренны, воздержанны, кротки, благочестивы. Все их помыслы — в Боге, все их заботы — как бы лучше угодить и послужить Ему. И они развивают богослужебный чин и углубляют самый образ молитвы. Еврейский подлинник, говорящий, что они стали первыми призывать имя Иеговы (которое LXX переводят обычно словом Кирю<;, Господь, и под которым разумеется, в Библии в особенности, Второе Лицо Св. Троицы, Господь Иисус Христос, Единородный Сын Божий, и до своего воплощения действовавший в Ветхом Завете), намекает на подвижнический образ жизни сифитов. Они занимались так называемым «внутренним деланием», нынешней Иисусовой молитвой. Вся разница была только в том, что тогда произносили эту молитву с верою в Грядущего (а не уже Пришедшего) Спасителя, Мессию, и не упоминали Его настоящего имени.

Но что самое главное, имя Божие¹⁴, и притом в святейшей форме Иеговы, постоянно поминалось. Эта-то непрестанная молитва (а не внешнее законническое делание) и произвела то, что один из сифитов — величайший монах и христианин до христианства — настолько очистился от страстей и утончил свою плоть, что Бог живым переселил (Евр. 11, 5: ^exeG^Kev) его из здешнего мира (Быт. 5, 24).

«И ходил Енох пред Богом — П’П^П'ЛК» (Быт. 5, 24). Последние слова Священное Писание употребляет в отношении еще только одного достойного патриарха — великого Ноя (Быт. 6, 9). Еврейское выражение эт — кхаэлокхим, «с Богом», особенно точно указывает на мистическое единение Еноха с Богом в приснодвижимой умно-сердечной молитве. Самое его имя заставляет заключить это, ибо Енох |ТЛП, Ханох: от глагола рП, ханах — вперять, запечатлеть в памяти, упражнять) должно означать человека, который «вперил» весь свой ум в Бога, «запечатлел» в сердце Его святейшее Имя и заповеди, «упражняется» и непрестанно поучается в молитве («памяти Божией», как выразился бы -14-

здесь глубоко и точно преп. авва Дорофей)¹⁵. Чрез это Енох сделался весь «освященным», «обновленным» (иное значение глагола ханах) и, насколько то возможно было, приблизился к новозаветным понятиям (2 Кор. 5, 17).

Так с первых дней своего существования люди пошли двумя путями — путем жизни и путем смерти; путями, такими непохожими один на другой и расходящимися все более и более в противоположные стороны с течением времени. Сам Христос указал на них и предостерег Своих последователей, чтобы последние не сбивались с истинного пути на ложный (Мф. 7, 13-14; Лк. 13, 24).

В субъективном смысле мир есть наши страсти, проявляющиеся в различных формах жизни и взаимоотношений людей, — но страсти, взятые в своей совокупности. «Когда вообще хотим наименовать страсти, — говорит св. Исаак Сирин¹⁶, — называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями».

Таким образом, не самые вещи мира есть зло, а соответствующее отношение к ним, не самые произведения культуры, а «дух» ее. А вещи что? Ничто; они бездушны.

17

«Что есть мир? — спрашивает Симеон Новый Богослов и отвечает: — Послушай. Не есть он ни серебро, ни злато, ни лошади, ни мулы, ни яства, ни вино, ни хлеб; потому что все, что необходимо для поддержания телесной жизни, употребляем и мы, монахи, едим и пьем, сколько потребно. Не есть он ни дома, ни поля, ни виноградники, ни загородные жилища. А что же есть? Грех, пристрастие к вещам и страсти. А яже в мире что суть? Пусть это скажет нам Иоанн Богослов, возлюбленный ученик Христов: не любите мира, ни яже в мире: яко все, еже в мире, похоть плотская, похоть очес и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Ин. 2, 15-17). Почему если мы, удалившись от мира и оставившие его, не соблюдаем этого, что нам пользы от одного удаления? Из какой бы части мира мы ни вышли и в какую бы страну ни переселились, везде встретим те же вещи и те же нужды; потому, будучи человеками, куда ни пойдем, нигде не можем жить иначе, как живут человеки, яко человеки. Где бы мы ни находились, везде нам необходимо потребное для тела, и кроме того, везде встретим жен, детей, вино, всякого рода плоды и прочее. Так уж устроена жизнь наша. Итак, от всего этого не убежишь. А от чего убежать можно? От пристрастия к се--15му. Тогда и греха легко избежать. Если мы имеем похоть плоти, похоть очес и парение помыслов, то как, находясь среди всего этого, избежать нам греха и не подвергнуться уязвлению от стрел его? Но я знаю очень хорошо, что многие и в древние, и в нынешние времена сохраняли и сохраняют себя неуязвимыми от него и, находясь среди вещей и дел мирских, среди попечений и забот житейских, проводили и проводят жизнь в совершенной чистоте и святости, следуя указанию св. Павла, который говорит: время сокращено есть прочее, да имущий жены, яко не имущий будут... и купующии, яко не содержаще: преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 29-31). Посему и о прочем разумевай, т. е. кого бесчестят и обижают и тем подвигают на гнев, тот пусть не гневается; кого хвалят, тот пусть не держит в уме своем того, что говорят в похвалу ему; кто побуждается сделать кому отмщение, тот пусть будет в мире как мертвый всем сердцем своим».

Таким образом, святые живут в мире, а мира «не ощущают», для них его «нет», они «умерли» для него, «вышли» из мира. Все это выражения святоотеческие, показывающие, что самое присутствие мира нисколько не вредит устроению самособранной души.

Итак, значит ли это, что культура со всем своим комфортом и удобными условиями быта должна быть целиком принята в обиход жизни подвизающегося христианина? Нисколько. Правда, в Писании сказано, что невинно вино, но пьянство укоризненно (Притч. 20, 1) и что не богатство губит человека, но лесть — П апатп), коварство, состояние, когда человека, что называется, за нос водят, «обольщение богатства» (Мф. 13, 22), что не жена — зло, а похоть, испытываемая к ней (Мф. 5, 28), но, как сказал ветхозаветный еще мудрец, ввяжет ли кто огнь в недра, риз же своих не сожжет ли ? Или ходити кто будет на углиех огненных, ног же не сожжет ли?.. (Притч. 6, 27-28). Поэтому-то божественный апостол Павел и говорит: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6, 12). Ведь если святые и дошли до того, что мир перестал на них действовать, когда они соприкасались с ним, то благодаря чему они приобрели такое состояние? Тот же св. Симеон Новый Богослов, рассказав о чудных делах бесстрастных мужей, когда они в миру не возбуждаются уже ни от пения и музыки, ни от смеха и

-16-

женщин, и подтвердив, что все это действительно возможно (уже в его время сомневались в существовании таких людей), продолжает: «Для сего-то

бесстрастия бывает у богочестивых всякое делание подвижническое, всякое лишение произвольное и всесторонняя к себе строгость. Первое дело подвизающихся по Богу есть убежать от мира и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую жизнь, т. е. сей временный век. Под тем же, что в мире, я разумею все окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить и убежать от того всего, т. е. оставить отца, матерь, братьев, сестер, сродников, друзей, имения, деньги и вообще всякое богатство». «Не потому так требуется, — опять оговаривается святой отец, — чтобы это были вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди них, не можем мы избавиться от пристрастия к ним. Одолеваемый похотными сластьми, если не отсечет причин, возбуждающих сласти греховные, и не удалится от них, не может никак освободиться от похотения 18

их» .

И вот получается, что сплошь и рядом сами вещи не грешны, прекрасны, созданы не руками человеческими, а Богом, например лунные ночи, пение соловья, аромат цветов, а человеку приходится бежать от них, потому что они будят в нем страсти, шевелят дурные инстинкты, и вместо того, чтобы за них прославлять своего Творца, человек всецело погружается умом в самые вещи. Кто не хочет, хотя бы в минимальной степени, допустить в себе этого, тот бежит от сего прекрасного создания, не его порицая, но свою страстность. А есть и иные люди — одни прямо считают своим правом наслаждаться природой и подражанием ей в искусстве, не находя в этом ничего худого, другие, понимая, что это принижает человеческий дух, призванный созерцать нетленные, небесные красоты, начинают оправдывать себя тем, что Христос «любил цветы» (очевидно, разумеют Мф. 6, 28), был на браке в Кане Галилейской и прочее. Но Христос, во-первых, по человечеству, был бесстрастен; во-вторых, получил право на это, пройдя через великие подвиги (Мф. 4, 2; Мк. 1, 35; Лк. 5, 16). Посему ты, возлюбленный, когда понесешь труды бдения, слез, поста и воздыхания и умертвишь свои члены, тогда можешь пребывать посреди игр и смеха и одновременно в душе молиться нерассеянно Богу. А до тех пор на тебя возлагаются иные обязанности.

-17-

Какие же?

Первая ступень достодолжного отношения к миру, ступень для лиц страстных и живущих в самом миру, — следовательно, ступень мирских людей и монахов, которым по долгу службы приходится так или иначе общаться с миром, — есть отказ от всего лишнего. Кто хочет спасаться, должен окружить себя только самым необходимым, не допускать никакой роскоши, ничего разнеживающего. И благодарить еще за это должно Бога, помня, что есть люди, которые и от сего отказались. Ничтоже бо внесохом в мир сей: яве, яко ниже изнести что можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 7-8). Не монахам писал это апостол Павел.

Но понятие необходимого, конечно, довольно растяжимо. Что одному человеку кажется роскошным, то для другого — убогим, что одному желудку — обременительным, то для другого является недостаточным. Один и тот же поступок неодинаково расценивается в отношении людей, занимающих разные общественные положения, и даже в отношении одного и того же лица, но в различных обстоятельствах. «Бог дал человеку разум для того, чтобы различать вещи, — говорит св. Варсонофий Великий¹⁹. — После труда, подъятого в пути, или после других тяжелых дел, человек не может сохранить тот же порядок, который соблюдает он в прочие дни, но оказывается телу небольшое снисхождение». Вообще же, немыслимо дать здесь определенные правила. Жизнь так сложна, а бесы так лукавы, что нужен большой духовный опыт, чтобы в каждом отдельном случае поступать правильно. Для этого-то и существует старческое руководство.

Приведу только один случай из жизни духоносного отца Иоанна Кронштадтского, не для примера модникам, чтобы они могли этим оправдываться, а для того, чтобы показать, как подчас трудно уловимы для страстных людей границы пользования культурными ценностями. (Но все же видно, что люди, позволяя себе полный простор в пользовании последними, все-таки сознают, что это не совсем законно, по крайней мере, для некоторых, для подвижников. Но как раз и ошибаются, подвижник-то иногда и может разрешить себе это, а грешники отнюдь нет²⁰.) Речь идет о шелковых рясах, каретах,

отдельных пароходах и прочем. Сколько вытерпел о. Иоанн нападок, клевет, гоне-18-

ний за все это! Но вот его собственное разъяснение относительно одного такого случая. «Я знаю, что многие осуждают меня за шелковые рясы, за езду в карете и подобное. Насчет шелковой рясы скажу вам. Прислала мне ее старушка одна. Сама она ее шила, хоть и плохо видит... Шила и радовалась невесть как, думая, как я стану носить ее подарок. За что же я огорчу и обижу добрую женщину, возлюбившую меня заглазно? "Соблазн", — говорят мне подчас иные... А я так думаю, что горший соблазн — в тщеславии. Изображать из себя праведника в рубищах иной раз куда легче бывает, чем стараться жить по-христиански в шелковой рясе. Господь глядит не на одежду, а на душу человеческую»²¹.

Вторая ступень духовного делания в отношении человека к окружающим его необходимым вещам есть отказ от пристрастия к ним. Ведь не в том заключается добродетель, чтобы иметь всего мало, а чтобы не пленяться им. В фонви-зинском «Бригадире» Иванушка говорит про свою мать, что «она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами». Если таково отношение человека к мелочам, то на том свете он будет судим все равно как за жадное обладание великим богатством.

Но в состояние мертвости к миру человек входит постепенно. Сперва человек приобретает чрез отсечение своей воли беспопечительность и беспристрастие к

вещам, а потом с помощью Божией и по дару Христа полное бесстрастие. Какая

22

между ними разница, будет выяснено подробно впоследствии , а теперь приведу несколько примеров из жизни святых, показывающих, как они приходили чрез подобные случаи в это блаженное состояние.

Вот что говорится в житии преп. Досифея, жившего в миру в большой неге и роскоши.

Никогда авва Дорофей, его старец, не позволял ему иметь пристрастие к какой-либо вещи или к чему бы то ни было. Когда ему нужна была одежда, авва Дорофей давал ему оную сшить самому, и он уходил и шил ее с большим старанием и усердием. Когда же он оканчивал ее, блаженный призывал его и говорил:

— Досифей, сшил ли ты одежду?

— Да, отче, сшил и хорошо ее отделал.

— Поди и отдай ее такому-то брату или такому-то больному, — говорил авва Дорофей.

-19-

Тот шел и отдавал ее с радостью.

Блаженный опять давал ему другую и так же, когда тот сшивал и оканчивал ее, говорил ему:

— Отдай ее сему брату.

Он отдавал тотчас и никогда не поскорбел и не пороптал, говоря: «Всякий раз, когда я сошью и старательно отделаю одежду, он отнимает ее от меня и отдает другому».

Однажды некто из посылаемых на послушание вне монастыря принес хороший и очень красивый нож. Досифей взял его и показал отцу Дорофею, говоря:

— Такой-то брат принес этот нож, и я взял его, чтобы, если повелишь, иметь его в больнице (авва Дорофей был ее заведующим, а Досифей ходил за больными. — Еп. Варнава), потому что он хорош.

Блаженный же Дорофей никогда не приобретал для больницы ничего красивого, но только то, что было хорошо в деле.

— Покажи, я посмотрю, хорош ли он? — поэтому сказал он Досифею.

— Да, отче, он хорош, — отвечал тот и подал нож. Авва увидел, что это действительно вещь хорошая, но

так как не хотел, чтобы Досифей имел пристрастие к какой-либо вещи, то и не велел ему носить сего ножа и сказал:

— Досифей, ужели тебе угодно быть рабом ножу сему, а не рабом Богу? Или тебе угодно связать себя пристрастием к ножу сему? Или ты не стыдишься, желая, чтобы обладал тобою сей нож, а не Бог?

Он же, слыша это, не поднимал головы, но, поникнув лицом долу, молчал. Наконец, побранив его довольно, авва Дорофей сказал ему:

— Пойди и положи нож в больнице и никогда не прикасайся к нему. И Досифей так остерегался прикасаться к ножу тому, что не дерзал его брать и для того, чтобы подать когда-нибудь другому, и тогда как другие служители брали его, он один не прикасался к нему. И никогда не сказал: «Не таков ли и я, как все прочие?», но все, что он ни слышал от отца, исполнял с радостью.

Благодаря этой добродетели он в самое короткое время достиг высокой степени чистоты сердца, и хотя пожил в монастыре всего пять лет и умер от чахотки, но на небе вселился с великими отцами, как об этом было открыто одно-

23

му святому старцу .

-20-

§ 2. Прогресс или регресс?

I. Общепринятое понимание прогресса

Прогресс (от лат. pro-gredior — иду вперед), как вытекает из его этимологии, подчеркивает лишь внешне-поступательный (процессивный) момент, а не моральный и означает постепенное развитие чего-либо — искусства, литературы, науки. Вообще, прогресс подразумевает движение вперед, которое равно может вести как к добру, так и к худу. Но обычно этому слову придают нравственный (этический) оттенок, соединяя с понятием прогресса представление о духовном совершенствовании рода человеческого. «На этом основании прогресс почитают необходимым и всеобщим законом исторической жизни; убеждение в его истине полагают самым лучшим побуждением к нравственной, умственной и общественной деятельности; сомнение в нем, самое требование доказательств

поставляют часто признаком отсталости от века, привязанности к отжившей

12 старине, вражды против всяких улучшений» . Но это — заблуждение .

II. Что говорят история и современные данные?

История человечества дает нам обильный материал, позволяющий заключить о так называемом всеобщем прогрессе совершенно противоположное тому, что привыкло в нем видеть общественное сознание. Поэтому не прельщайся, человече, — ты идешь вперед, даже катишься, но только под гору. Это еще премудрый Соломон отметил (Еккл. 1, 2). Известные выражения: «муки царя

Тантала»³, «бездонная бочка Данаид» и знаменитый «Сизифов труд»⁴, сделавшиеся пословицами, — передают не что иное, как идею бессмысленного кружения человеческого ума на одном месте в поисках земного счастья и культурного «рая». Гераклит и Платон с их учением о непрерывной суете космического движения, а в новое время Шопенгауэр и Ницше, каждый по-своему, проводят ту же самую мысль.

Если обратимся к фактам, картина будет еще поразительнее.

-21-

Культура древняя (не очень уж далеко она отстала от нынешней)

• Техническая (ремесла и искусство)

1. Предки нынешних германцев еще одевались в медвежьи шкуры, а в Египте были уже такие образцы архитектуры, как пирамиды⁵, и такие чудеса гидротехники, как сложная система искусственных оросительных каналов⁶. Еще знаменитее нильских были водные сооружения на Тигре и Евфрате⁷. Геродот⁸ говорит, что «вся Вавилония была изборождена каналами».

2. На месте нынешнего гордого Парижа были непроходимые болота и леса, населенные дикарями с каменными топорами, а китайский астроном Тзень-Конг⁹ уже вычислил кривизну эклиптики (в 23°54'2", т. е. ошибся только на 26 и 3/4 минуты)!

3. Галлы, родоначальники теперешних просвещенных французов, еще питались желудями и конским мясом, а за целые века до их появления древние вавилонские цари уже отделывали стены и фризы своих дворцов с семьюдесятью залами драгоценной эмалью¹⁰.

4. В то время как насельники нынешней «владычицы морей» Англии не признавали никакого гостеприимства и даже ели человеческое мясо¹¹, финикийцы уже наладили свою морскую торговлю и устали развозить по государствам

12 13

Европы, Азии и Африки предметы изящной и тонкой парфюмерии , дорогие крашеные и искусно выработанные ткани¹⁴, изделия ювелирного искусства¹⁵, вызывающие и доныне удивление.

5. В доказательство высокой степени совершенства, достигнутой египтянами в скульптуре еще за 4000 лет до нашего времени, можно взять, например, хотя бы «торс дочери Эхнатона», сравнив его со знаменитой Венерой Милосской. «Лепка человеческой фигуры, — приведу в подтверждение этого слова Брэстеда¹⁶, — в то время была настолько эластичной, что при первом взгляде можно подумать, что это произведение греческого искусства».

• Умственная

1. О гимне Аполлону (конечно, не обязательно, чтобы он был непременно шедевром древнегреческой музыки), найденном нынешними археологами при раскопках в

-22-

Дельфах, один из штутгартских знатоков говорит: «По глубине чувства и своеобразности музыка эта прямо-таки замечательная». Того же мнения Рейман и

17

французские критики, которые нашли, что эта музыка напоминает Вагнера .

2. Солон, Платон, Пифагор, Пиндар могли бы и теперь появиться в салонах и гостиных самого изысканного общества и не только бы не потерялись в них, но,

напротив, всех обворожили бы своими остроумными афоризмами и разговорами

18

об искусстве и политике .

3. Язык, вернейший показатель степени культурного развития народа, с того времени не пришел в большее совершенство: «...санскритский, греческий и латинский по своей законченности форм и богатству корней остаются самыми совершенными и до сих пор, а ухудшение языка

- весьма опасный аргумент для излюбленных теорий о прогрессе человечества»¹⁹.

20 21

4. Наши поэты не превзошли Федона , драматурги не стали выше Софокла ,

мы сами не говорим так кратко и метко — «лаконично», — как жители Лаконики

22

спартанцы, или лакедемоняне , и не в состоянии создать таких литературных шедевров, как «Одиссея» или «Илиада» язычника Гомера. Я уже не дерзаю упомянуть о Песни Песней, Псалтири, Книге Иова, Книге пророка Исайи и других.

• Бытовая

1. Все формы нынешнего государственного устройства нисколько не делают граждан счастливее древних людей, к тому же все эти формы взяты из старых чуланов Греции и Рима, и даже новейший коммунизм представляет собой такую архаическую ветошь, что скорее свидетельствует о возврате человечества к своим истокам, о повороте назад, чем о прогрессе²³.

2. В древности люди жили дольше²⁴, были крепче²⁵ и в уходе за своим физическим здоровьем²⁶ и в чистоплотности далеко превосходили нас. Ныне же, при всех успехах медицины, педагогики, права, при «расцвете» науки и искусства, при росте комфорта, количество самоубийств и умопомешательств увеличивается в геометрической прогрессии. Как сладко и хорошо, значит, стало жить!

-23

27

Статистика , этот неподкупный («научный») свидетель, показывает, что ни в какую эпоху не бывало столько сумасшедших и столько самоубийств, как в нашу. «Во Франции, например, в 1835 году было умалишенных, по больницам, 10549 человек, в 1882 году уже 48813 человек. В Северо-Американских Соединенных Штатах в 1850 году было душевнобольных 15610, а в 1880 году уже 91997, хотя население к тому времени только удвоилось. Самоубийц во Франции в 1835 году было 1739 человек, а в 1883 году уже 7213. Подобное же происходит и в других странах Европы, так что в последнее время ежегодно в Западной Европе насчитывалось до 60000 самоубийств — только известных и записанных!.. У нас, в одном лишь Петербурге, по статистическим сведениям, за 1881-1887 годы было 2823 самоубийства и покушений на самоубийство... Сосчитано, что за последние пятьдесят лет [до великой войны 1914-1917 гг.] почти вдвое более погибло людей от самоубийств, чем от войн, а именно 687000 человек (в войнах же погибло 386000 человек)».

28

3. Не умножая примеров, которым нет конца, приведу выписку , показывающую такую дешевизну жизни в древние времена, до которой никогда уже не опустится наша культура, несмотря на все свои ухищрения. А она ведь утверждает, что цель ее — сделать жизнь легче и счастливее.

Цены на съестные припасы в IV- Vвеках до Р. X.

Вино (стоимость одного ведра):

1. Хиосское (V век до Р. X.) 7 руб. 50 коп.

2. Другое тонкое вино 1 руб. 50 коп.

3. Аттическое ( IV век до Р. X.) 0 руб. 30 коп.

4. Другое обыкновенное вино 0 руб. 60 коп.

5. Фракийское 0 руб. 15 коп.

Мясо (цены на живой скот):

1. В VI веке до Р. X. обыкновенный бык продавался по 5 драхм (1 руб. 23 коп.).

2. В 410 году его цена была 51 драхма (12 руб. 20 коп.).

3. В 374 году — 77 драхм 2 обола (19 руб.).

4. Немного позднее цена поднялась до 100 драхм (24 руб. 50 коп.)

-24-

Культура нынешняя (в свою очередь, она не очень высока и совершенна)

- В сравнении с дикарями

29

1. Не святой отец, а Джек Лондон в рассказе «Союз стариков» (и не в одном этом), обмакнув перо не в чернила, а в желчь, описал, как культурный человек, приходя к диким племенам (в данном случае к северо-американским индейцам) — чистым, нравственным, сильным, крепким, — не приносит с собой ничего, кроме гнусных болезней, скверных пороков, дешевых меркантильных расчетов и предметов, расшатывающих физическое и нравственное здоровье.

Речь дикаря³⁰, приговоренного к смертной казни и обращающегося к своим цивилизованным судьям, речь дикого, затравленного, доведенного до отчаяния взрослого ребенка, жуткая по своей простоте и логике; речь, объясняющая, почему старики племени восстали против белых пришельцев, и вскрывающая всю мерзость цивилизации, выливающей помои, вместо отхожего места, на меньших своих братьев, требующих особого попечения и любви со стороны окружающих их более сильных людей, — эта речь производит на всякого непредубежденного человека гнетущее и кошмарное впечатление. Но судьи остались к ней глухи. И автор рассказа, вопреки требованию, предъявляемому ко всякому писателю быть объективным и беспристрастным, не может удержаться — и разражается против своих соотечественников беспощадной бранью, называя их «грабителями земли и моря».

2. Вот иллюстрация к вышесказанному, показывающая, в чем именно заключается «просветительская» деятельность культурных людей. Передает случай знаменитый путешественник Миклухо-Маклай. Дикарь, обращаясь к людям на корабле, подплывшем к острову, размахивает руками и кричит во всю глотку, требуя водки:

- Brandy!

А европейский шкипер с тем же выражением лица и с теми же жестами кричит ему в ответ:

- Женщину!..

31

Маклай спокойно описывает и того, и другого .

3. Чего культурный человек достигает посредством хитрых и дорогих приспособлений, то дикарь получает от природы даром. По словам Дарвина, а ему наши цивилизован-

-25ные люди должны поверить, два огнеземельца, которые ехали с ним во время путешествия на судне «Бигль», легко замечали в море корабли, которые англичане могли различить только в сильнейшую морскую трубу. «Я видеть суд-

но и не говорить», — такова была их обычная угроза, когда вахтенный офицер досаждал им³².

33

4. О дикарях так отзывается анархист Э. Реклю , известный ученый, готовый обоготворить культуру: «Ныне портфель науки обогатился сообщениями,

составленными весьма тщательно, основанными на продолжительном опыте, на личном изучении племен и народов. Некоторые из этих групп неоспоримо должны быть поставлены очень высоко среди людей, стоящих особенно близко к идеалу взаимопомощи и взаимолюбия. Особенно в этом отношении выдается племя "аэтов", или негритосов, относимое к первобытным, которому один из Филиппинских островов, Негрос, обязан своим названием. Несмотря на все зло, которое успели им причинить белые люди, эти "негритосы", - или "маленькие негры", — относятся мягко и добросердечно к своим угнетателям. Особенно же замечательны их отношения между собой. Все члены этого племени питают друг к другу братские чувства — до того братские, что когда родится у одного из них ребенок, то вся огромная семья собирается вместе, чтобы сообща выбрать для новорожденного имя, предвещающее ему благополучие. Среди них господствует единоженство; брачный союз безусловно зависит только от самих брачующихся. Они с большой любовью заботятся о больных, о детях, о стариках. Никто из них не облекается властью; но все охотно склоняются пред старейшим, уважая в нем опыт и долголетие *. (*Semper. Die Philippinen und ihre Bewohner; Blumentritt F. Versuch einer Etnographie der Philippinen. Erganzungsheft zu den Pet. Mit, № 67. — Прим. Э. Реклю.) Разве можно найти в Европе или Америке народ, о котором можно было бы сказать подобное?»

• Культура как таковая

Культура должна давать счастье людям. Но дает ли она его? И каков удельный вес всех ее «ценностей» и тех «благ», которыми она одаривает своих поклонников? Что говорят о значении культурного процесса сами его создатели ? Довольны ли они тем детищем, которое породили? Послушаем их самих.

-26

1. Флобер³⁴ убежден, «что человечество вступает в эру тупости (une ere stupide)». «Существуют еще глупцы, — говорит он, — воображающие, что мир можно улучшить распространением образования. А что бы вышло из этого? То, что еще несколько сотен тысяч будут в состоянии поглощать уличные листки вроде "Petit Journal". Пресса не что иное, как гасильник разума. Хорошие книги более не читаются, великие мысли менее чем когда-либо понимаются людьми. Несчастье заключается в преувеличенном значении, какое придается в современной жизни политике (она же никогда не была и никогда не будет чем-либо иным, как глупостью - niaiserie)».

2. Но Флобер не одинок в своих резкостях по отношению к цивилизации. Их можно вычитать в книгах даже таких людей, которые задались целью прославить культуру. Но что им делать, если это оборачивается вышеупомянутым Сизифовым трудом, бросать который они не хотят? Остается обратиться к ним словами Евангелия: «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб» (Лк. 19, 22). Но продолжим их признания в несостоятельности культуры. На этот раз слово принадлежит все тому же знаменитому анархисту, который полагает, что цивилизация как нельзя вреднее отзывается на рабочих. Она обезличивает их, делает из них стадо баранов, превращает в живые машины, выжимает все соки, обращает, я бы сказал, в «клопиные шкурки». Но вот его собственные слова. «Посторонний зритель, не опасающийся присутствовать при выходе из мастерских рабочих и не обращающий внимания на платье, бывает особенно поражен тем, что во всей этой толпе он решительно не усматривает людей, на которых лежала бы печать индивидуальности. Все эти существа, поспешающие к своей скудной трапезе, имеют одинаковый вид людей, преждевременно стареющихся, одинаковое выражение лица — апатичное и сонливое. Индивидуализировать их так же трудно, как овец в стаде: все они не "люди", а

35

только рабочие руки или просто "руки", как их метко называют англичане» .

3. Вот еще характерное место из того же автора. «Некоторые великие умы... даже не допускают возможности какого-либо реального улучшения в общем строе человечества. На их взгляд, все то, что производит впечатление прогрессивного движения, есть одна иллюзия, ценность которой — совершенно частного, личного характера... А от-

-27-

крытие новых фабрик и заводов? Какие торжественные гимны воспевались в таких случаях прогрессу, невзирая на то что возникновение этих промышленных заведений неминуемо вызывало возникновение новых кабаков и больниц !* (* Havelock E. The nineteenth Century. — Прим. Э. Реклю.)

...Переменить свое прежнее общественное и политическое положение, перейти в новый слой общества еще не значит приобрести большую долю счастья! Мы найдем и теперь целые миллионы фабричных рабочих... которые со слезами вспоминают о родимой хижине, о плясках на открытом воздухе, под развесистым семейным дубом, о зимних посиделках около очага. А чем выражается прогресс для жителей Камеруна или Того с тех пор, как они имеют честь обретаться под сенью германского флага? Или для алжирских арабов с тех пор, как они выучились попивать возбуждающие напитки и элегантно болтать на квази-парижском жаргоне?»³⁶

4. Какие бы высокие идеи ни связывать с понятием цивилизации, они все равно, в сущности своей, ничтожны и бессильны придать истинный смысл человеческой жизни. Даже самые крайние социалисты сознаются в этом.

«Слово цивилизация, которым обыкновенно обозначают прогрессирующее положение той или иной нации, растяжимо так же, как и слово "прогресс"; разнообразные значения того и другого слова смешиваются и путаются. Для большинства человечества словом "цивилизация" характеризуется только утонченность нравов и в особенности привычек внешней вежливости, что, впрочем, не мешает людям неуклюжим, с грубыми манерами нравственно стоять гораздо выше придворных, умеющих сочинять мадригалы.

Иные под цивилизацией понимают исключительно совокупность материальных улучшений, вносимых наукой и современной промышленностью: железные дороги, телескопы и микроскопы, телеграфы и телефоны, летающие машины и поддающиеся управлению аэростаты — словом, всевозможные изобретения, которые кажутся таким господам достаточным доказательством коллективного общественного прогрессирования. Эти господа ничего больше знать не хотят и отказываются заглянуть вглубь громадного общественного организма»³⁷.

-28-

Так человек ожидает от культуры и ищет в ней изысканных вещей, тонкого аромата роз, а находит только удушливый смрад сальных огарков и зловонный чад погасшей светильни...