Основы искусства святости, том 3

§ 3. Принятие на себя подвигов.

Как только человек начинает искренно и усердно работать Богу, он вскоре замечает, что многое, на что раньше не обращал никакого внимания, становится ему помехой. Раньше, например, барышня в храм не могла показаться без шляпы, а теперь, наоборот, сделавшись целомудренно-скромной девой-христианкой, не может в ней появиться — стало стыдно за «цветочный горшок» на голове, стеснительно (при низких церковных поклонах) и, просто сказать, неприлично. И вот приходится, без всякого принуждения извне, а в силу только требования внутреннего духа, надевать платок. И душа находит себя и свое место. Смотреть на иконы уже не стыдно, потому что дева на них узнает себе подобных жен и дев, хотя и прославленных. А раньше храмовая обстановка, при чудовищнокарикатурном одеянии барышни, при корсетах, французских каблучках, оголенных шее и груди, была для нее душна, невыносима; оттого ей и в церкви тяжело было находиться... Потому что все казалось чужим.

Итак, с погружением в глубину духовной жизни является необходимость в отказе сперва от ненужных и лишних вещей, потом от тех, к которым мы привыкли и которыми часто пользуемся, хотя и без особой нужды в них, и наконец от самых необходимых. Настает время подвигов. Необходимость в них возникает естественно, и обвинять монахов и подвизающихся мирян в изуверстве

(«И без этого можно спастись», — говорят обычно таковым) — значит не понимать сущности духовного делания и ни разу не коснуться его опытом даже из любопытства.

Это все можно хорошо видеть на следующем примере. Возьмем пресловутое «опрощение» Льва Толстого, его шитье сапог, косьбу, пилку дров... Вне всяких философских предпосылок (мы против них, если бы они и были, не стали бы протестовать сейчас), сам он дело объясняет так (в письме к Е. Попову от 1888 г., марта месяца): «Табак тоже бросил, две недели совсем не курил, раз только... И сапоги без табаку принялся шить»¹.

Как только, следовательно, принял решение бороться со страстями, возникла необходимость чем-нибудь заглушить -176-

мучительную к ним тягу — отвлечь внимание хоть шитьем сапог. Конечно, у христианских подвижников все это осмысленнее выходит, ибо они свое внимание отвлекают от страсти, а плоть свою трудом ради Бога в подчинение духу приводят. И Бог благословляет и освящает и самый труд их телесный, так что они со всех сторон получают пользу — и духовно преуспевают, и от телесного делания смиряются, и получают чрез то благодать.

Еще пример. Тот же Толстой пишет В. Алексееву (от 1881 г., ноября месяца): «Сижу все дома, утром пытаюсь работать, плохо идет. Часа в 2-3 иду за Москву-реку пилить дрова. И когда есть сила и охота подняться, это освежает меня, придает силы... Но когда не хожу... — раздражение, тоска»².

Итак, даже простой моцион барина, вроде пилки дров «от скуки» (что, конечно, нельзя смешивать со святым послушанием ради Господа, на той же работе в монастыре), служит аскетическим целям и утишает раздражение.

Отсюда же берет начало и спорт.

Mens sana in corpore sano: здоровый дух — в здоровом теле. Это изречение Ювенала близко принял к сердцу и делу культурный век, тем более что у него с язычеством одни и те же взгляды на душу человека, ее здоровье и назначение. Но как бы то ни было, на этом еще можно помириться. И Климент Александрийский , знаменитый учитель первохристианской Церкви, так наставлял в своих лекциях в Огласительной школе в Александрии современных ему юношей, которые готовились еще к принятию христианства и недавно только отказались от языческого нечестия (т. е. были в состоянии оглашения):

«Если этим занятиям [гимнастическим] отдаются без отклонения от дел более важных, то это прекрасно и небесполезно. И женщины не должны уклоняться от телесных упражнений; пусть только не в борьбе и беганье взапуски они упражняются, а волну прядут и ткут и кухарке помогают, если нужно [работой по дому занимаются]... Из мужчин же одни могут бороться, другие в мяч играть, особенно на открытом воздухе; другие пусть довольствуются путешествием по стране и прогулками по городу... Борьба же, нами дозволяемая, должна проводиться не ради какого-нибудь суетного состязания, а для вызова испарины на теле; и не с бахвальством своей ловкостью должно приступать к ней... а в интересах столь необходимого и столь полезного

-177-

здоровья... И все же во всем должно наблюдать меру и цель... Не должно рабом пожеланий быть и разнузданной жизни отдаваться, но не должно и в

противоположных вещах меру преступать. Правое — в середине. Это — умеренный, мудрый образ жизни, свободный от обеих крайностей, роскоши, но и скряжничества».

Так Климент в 190 году по Рождестве Христовом поучал оглашенных. Снисходил к их немощи и языческому пристрастию к спорту и в то же время подводил под него здоровую основу и добрую цель. Со временем, когда они сделаются христианами, конечно, отбросят и это: будут подвижничатъ и подвизаться, вместо гимнастической арены, на поприще христианского телесного доброделания; будут себя «гнать к почести вышнего звания» (Флп. 3, 14) не ради укрепления физического здоровья, а ради принесения его в жертву Богу.

Итак, говорю, если бы здесь, на самой низкой ступени, человек остановился, используя невинные телесные упражнения в целях укрепления духовно-телесных сил, то после, отдохнув от внутреннего напряжения, с тем большей энергией и ревностью принялся бы за продолжение спасительного пути. Но диавол не дает ему на этом успокоиться. Он построил все дело так, что общественный спорт стал для человека полной душевной гибелью, сетью на поприще спасения, и не только для него самого, но и для всех его окружающих. Как же враг рода человеческого это сделал? Он ввел награды, почести, призы для возбуждения духа соревнования в участниках, завел международные турниры, чемпионаты, состязания, вызвал в душах целую бурю страстей - зависть к победителю, обиду и печаль в побежденном, злорадство у врагов последнего, тщеславие и гордость в друзьях первого. А выкинуть все это из человеческого обихода — значит, с культурной точки зрения, обесцветить весь интерес игры. И развивать страсти люди начинают в себе в этом отношении уже с детства. Посмотрите и прислушайтесь к детским играм. В них постоянно кто-нибудь «водит» и «мается». «Эй, мальчики (или девочки), кому маять?» — слышится из среды детских голосов.

Что же это такое за слово «маять»? В «Словаре» Даля⁴ читаем: «Маять, маивать кого, морить, мучить, изнурять, утомлять; истязать, томить, истомлять». И дальше — целый ряд примеров из обиходной речи.

-178-

Если мы от русского языка обратимся к значениям этого корня в других языках, то увидим то же самое. Исландское ma, mai — «тереть, терзать», mata — «приводить в затруднение, в беду»; шведское и немецкое matt — «усталый, утомленный»; хорутанское *(* словенское. — Прим, составителя.)

маяти — «двигать»; польское май, маячыць — «кружиться как заяц» (ср. санскритское mrj: причинная форма глагола mi — «двигаться»).

Таким образом, все построено на удовлетворении самолюбия, больше даже — на жестокости, злорадстве, желании поиздеваться над своим ближним, истерзать его, поставить в безвыходное положение, замучить, затравить... А старшие не только не придумали ничего, что бы направляло душу в другую сторону и умаляло страсти, но с приходом своих детей в возраст еще более растравляют в них эти греховные наклонности, создавая самую благоприятную обстановку для их процветания.

Но христианство па вещи смотрит по-иному. Если человек хочет возложить на себя особые телесные труды, то ему нужно соблюсти многие условия, чтобы они на Страшном Суде не стали ему в осуждение, а здесь, на земле, — пустой тратой времени.

1. Прежде всего, подвиги должны быть совершаемы ради Бога (1 Кор. 13, 1

3). «Доброе дело есть петь, молиться, поститься, совершать бдения, подавать милостыни, держать себя в уничижении, стать нищим любве ради Христовой, — говорит св. Симеон Новый Богослов⁵. -Однако же видим многих из братии наших, которые тщетно трудились и трудятся, совершая такие дела. И причина этому явна. Что бы пи делал кто, делает то для известной цели... Кто постится, молится, трудится и всякое другое делает добро с тою целию, чтобы освободил его Христос, тот всеконечно будет освобожден... А кто не жительствует жительством по Христе с такою целью, тот тщетно протрудится и перейдет в другую жизнь бедным и несчастным христианином.

Надобно нам и то знать, что весь подвиг диавола и демонов его и все козни, какие строят они всякому христианину, обращены на то, чтобы сеять между христианами непонимание сего и неведение о сем, чтобы они не знали показанной -179-

цели, но держали в мыслях, что могут спастись сами, посредством тех добрых дел, какие делают. Демоны нередко даже содействуют и молитвам, и милостыням, и постам, и бдениям, и всяким другим добрым делам, чтобы делающие их делали без означенной нами цели, держа, однако, в мысли, что делают настоящее добро, и чрез то оставались не уврачеванными от Христа. Ибо неотложен тот закон Христов, что Сам Христос не может уврачевать того, кто не познал своей болезни, не знает врача и не ищет его».

Для христианина посему странно видеть и читать такие, например, хвалебные отзывы, как о безбожнике Литтре — у Каро или у Сикорского в его «Всеобщей психологии с физиогномикой»⁶: «Литтре — французский энциклопедист, автор знаменитого словаря французского языка... "Этот философ, скромный, добрый, одаренный нежным сердцем и возвышенным умом, — человек с обширнейшей эрудицией, всеобъемлющей любознательностью и беспокойной любовью к истине" (Е. Caro. Е. Littre et positivisme)».

Господь Иисус Христос сказал: Иже несть со Мною, на Мя есть; и иже не собирает со Мною, расточает (Мф. 12, 30). Первая половина текста вполне определяет Литтре: будучи не в Церкви, он продолжиша, по Псаломнику, свое беззаконие (Пс. 128, 3) — своим учением открыто восстал на Христа. Для

7

разумного видна и правда, заключающаяся во второй части евангельского стиха . Если мы подвизаемся ради чего-либо иного, а не ради Бога, то не только не собираем себе ничего лучшего, не делаемся нравственно чище, но приходим в худшее состояние, чем то, в каковом пребывали в детстве. Но по внешности, конечно, лоск такой человек приобретает великий и, как гнилое яблоко, пока его не разломили, кажется прекрасным.

2. Господь сказал: Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин. 14, 6), и наоборот: Никтоже может прийти ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего (Ин. 6, 65). Это потому, что Сын с Отцом единосущны: Аз и Отец едино ес-ма, — сказал про Себя Христос (Ин. 10, 30). Посему, если кто приступает работать Господеви, тот должен знать, что без Него он ничего не может сделать (Ин. 15, 5), ни одного доброго дела (Флп. 2, 13). Диавол не допустит, чтобы человек, дотоле ему работавший, вдруг, взявшись за ум, пошел за Христом. Всякий раз, как тот захочет что-либо доброе

-180-

сделать ради своего спасения — пойти, например, в храм и поклониться святым иконам, — враг далеко отбросит его от святыни, с помощью беснования или просто посредством возбуждения в человеке тяжести, лени, неохоты, отвращения, неверия — все равно. И если человек не захочет смириться и попросить у Бога помощи (обыкновенно тайный помысл ему внушает: «Подожди просить, ты сам поборешь врага и сделаешь доброе дело, а то цены ему уже такой не будет», или: «Завтра исправишься и принесешь Богу дар, вот-де, мол, Господи, я победил врага, призри на дело мое», или: «Что у Бога просить помощи? Надо же и свое что-нибудь Ему преподнести»... И все так, одним словом, выходит, что мы Богу одолжение хотим сделать и вовсе не хотим обязанными Ему быть)⁸ — если, говорю, человек не захочет смириться, то враг всегда будет играть им, как мячиком, хотя бы тот из кожи лез вон, желая приблизиться к Богу и стяжать добродетели. Такой человек измучается, в кровь изобьется, но дальше не подвинется ни на шаг — стену встретит (противодействие диавола)⁹. И если помощи у Господа не попросит, ничтоже успеет. Вот почему св. пророк Давид молился: Яко Тобою избавятся от искушения и Богом моим прейду стену (Пс. 17, 30). Пророк именно об этой стене говорил. Мало еще, следовательно, того, чтобы мы творили добрые дела, надо еще испросить благословения у Бога на это (чрез священника) и попросить помощи у Него, иными словами, смиряться и каяться в своей немощи. Тогда сила Господня уберет с дороги, этой души все препятствия, мешающие ей идти к Богу, прогонит демонов, облегчит скорби, сделает спасение легким и удобоисполнимым.

Но «неужели Бог не может избавить нас от греха даром, без нашего к тому сотрудничества?» — спрашивает св. Симеон Новый Богослов¹⁰. Конечно, может, но этот труд необходим нам (а не Богу) «в противовес самоохотным грехам»¹¹. Бог потому еще хочет, чтобы мы понуждали Его, «чтобы расположить нас приходить в чувство беды своей, той тирании и рабства, в каких находимся мы из-за грехов, и чтобы, когда освободимся от всего этого, великое изъявляли благодарение Богу, благоволившему избавить нас и оказать нам такое благодеяние, которого никто другой сделать не может». И еще есть причина — Господь хочет отучить нас от высоко умия и высокосердия, чтобы мы познали, что все, что мы имеем, — от Бога.

-181В последнем же убеждают многие обстоятельства. Из разнообразного духовного опыта подвизающихся я возьму хотя бы состояние мучеников во время

страдания. То, бывало, человек легкой боли вынести не мог, к заусенице

12

чувствителен был , а то с улыбкой и таким выражением лица, как будто величайшее наслаждение испытывает и в постели нежится, лежал на раскаленной

13

сковороде , претерпевал раздробление членов, резание тела. Почему так? - Бог укрепляет. Один юноша, по имени Феодор, у которого все тело было измучено пытками, спрошенный кем-то, чувствовал ли он мучения, отвечал: «Вначале чувствовал, а впоследствии увидел некоего юношу, который отирал пот моего борения, укреплял меня и доставлял мне прохладу во время страдания моего»¹⁴. Что только силою Божиею совершали свои сверхъестественные подвиги святые угодники, видно еще из следующего: те из них, кто, имея уже дары чудотворения и силу господствовать над дикими зверями, как и над своим телом, впадал в гордость и приписывал достигнутое своим силам, думая, что и он кое-что значит,

— тотчас же падали «в нечистоту, непотребство и студодеяние, подобно скотам... Бог показал им [чрез это], что не их была сила, если соблюдали они благочиние в жизни и не тревожили их понуждения естества, демонов и иных прочих сопротивностей»¹⁵.

3. Но если человек служит демонам и страстям, то легко совершает подвиги. «Должно исследовать, — говорит преп. Иоанн в своей «Лествице»¹⁶, — почему живущие в мире и пребывающие во бдениях, в постах и злостраданиях, когда, по удалении из мира, приступают к монашескому житию, как к месту испытания и подвижническому поприщу, не проходят уже прежнего своего подвига, ложного и притворного. Видел я весьма многие и различные растения добродетелей, насаждаемые мирскими людьми и как бы от подземного стока нечистоты напаяемые тщеславием, окапываемые самохвальством и утучняемые навозом похвал; но они скоро засохли, когда были пересажены на землю пустую, недоступную для мирских людей и не имеющую смрадной влаги тщеславия, ибо любящие влагу растения не могут приносить плода в сухих и безводных местах».

Это легко каждому на себе испытать. Стань в угол в церкви, где бы тебя никто не видел, и вот — охватит тебя

-182-

скука, рассеяние, и может даже показаться, что необходимо срочно сесть, сил нет уже стоять. Но стоит только подойти к нам кому-либо, о котором мы знаем, что он считает нас благочестивыми, подвижниками, молитвенниками, и откуда что возьмется: тяжесть и сон проходят, становится легко и свободно, и даже усердие к молитве появляется!.. Это-то и означают вышеупомянутые слова Симеона Нового Богослова: «Демоны... содействуют даже и молитвам...»

17

Вот еще пример из писаний отеческих. Поведал о себе авва Евстафий :

«Живя в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке, книга не выходила из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никогда не вздремнулось мне, — и признавал я себя великим подвижником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой: вельможи города пришли ко мне, чтобы утешить меня; но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва поправился. Провел я в дому моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовною сестрою. Когда случалось мне видеть монаха из скита, я приглашал его в дом мой вкусить со мной хлеба. Этих монахов я расспрашивал о чудесах, совершаемых святыми старцами, — и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монастырь, а сам пошел в скит, к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный, кроме меня, еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным к Церкви, отдавали мне почтение. Провел я в скиту около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на дьявола, и святые слова его казались

мне уязвляющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладевавшего мною, так что -183-

не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много! Помышления мои расположили меня выйти из скита, направиться на восток, поместиться в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещевал меня, говоря: "Сын мой! Лукавые помыслы нападают на тебя и смущают душу твою, а ты не исповедуешь мне их". Но я отвечал: "Отец! У меня нет никаких помыслов, но я размышляю о грехах моих и скорблю о них". В обуревании такими скверными и лукавыми помышлениями проведши 15 месяцев, однажды, пред наступлением воскресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться св. апостолу и евангелисту Марку. Вот внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, окружив, разделились как бы на два лика. Они принесли черную змею, связали ею мои руки, а другую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще других змей положили мне на плечи, а они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня по чреслам моим. Потом привели женщин эфиоплянок, которых я имел некогда в дому моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи начали есть ноги мои, лицо и глаза, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, открыли уста мои и влагали в них огненною ложкою нечто, говоря: "Ешь и насыться". Также они принесли чашу, говоря: "Подайте вина и воды и напойте его". И напоили они меня горящею смолою, смешанною с серою. После этого они начали меня бить огненными жезлами, говоря: "Отведем его в город Едессу и наругаемся ему также и там". Находясь в таком бедствии, я увидел двух светоносных мужей красоты неисповедимой: они выходили из церкви св. Марка. Эфиопы, увидев их, убежали, а я начал взывать к ним: "Помилуйте меня!" Они спросили меня: "Что случилось с тобою?" Я отвечал: "Я шел в церковь поклониться и попал на разбойников; вот, вы видите, что они сделали со мною". Один из светоносных людей сказал мне на это: "И хорошо сделали; с тобой следует поступить еще хуже. Но никто не может разрешить тебя от этих уз, кроме аввы Иоанна, с которым ты живешь и от которого ты отлучен твоим неверием”. Затем светоносные эти мужи оставили -184-

меня и ушли, а я начал вопиять к ним: "Заклинаю вас единосущною Троицею, помилуйте меня!" Когда я кричал таким образом, пришли братия и разбудили меня. Я был облит слезами. Встав, я поспешил к преподобному старцу, припал к святым ногам его и рассказал ему по порядку все, виденное мною. Старец сказал мне: "Эфиопы суть бесы, змеи — скверные помыслы, которых ты не исповедуешь мне; огненная змея — брань беса блудного; жены эфиоп-лянки суть помышления лукавые, обольщающие и вместе губящие тебя; снедающая тебя змея есть злоречие; огненная лжица, отверзавшая твои уста, суть бесы осуждения; чаша, которою напоили тебя, есть душевное расположение твое, происшедшее от принятия лукавых помыслов, и то отвращение, которое ты ощутил ко мне и к братии; смолою и серою означаются тот хлеб и та вода, которые ты ел и пил украдкой, тайно. Знай, сын мой, что добродетели, которые ты совершал в мире, смешаны были с возношением и гордостью. Твои бдения, твое пощение, твое неопустительное хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, все это делалось под влиянием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. На будущее время завещаваю тебе, сын мой, когда усмотришь в себе смущение и бурю от лукавых помыслов, скажи об этом мне, отцу твоему, или братиям, которые живут с тобою, и уповаю на Бога, что помогу тебе, как помог многим”. Сделав мне это наставление, старец отпустил меня в мою келью. С этого времени я начал открывать мои помышления и уже пребывал во всяком покое».

Много поучительного можно извлечь отсюда. Прежде всего, будем помнить, что цена нашим добродетелям может быть чистый ноль, вся красота их — разноцветный мыльный пузырь, надутый тщеславием; во-вторых, поопасаемся осуждать монахов, когда не увидим в них того усердия в церкви, которое охватывает нас в их присутствии; в-третьих, познаем отсюда пользу старчества и силу духовного руководства, когда даже сами ангелы не могут нам помочь и разрешить от страстей помимо нашего духовного отца, и, в-четвертых, будем всегда вопиять из глубины сердца: «Господи, помози... Господи, не оставь... Не предаждь меня в руки врагов моих!..» Остальные поучения, если угодно, пусть каждый выведет для себя сам¹⁸.

-185

4. Уже всем предыдущим подсказывалась мысль, что необходимо наличие благодати для спасения и совершения подвигов и что последние ценны только постольку, поскольку им сопутствует благодать. Если ее нет, труд подвизающегося напрасен — ведь и евангельские девы несли подвиг девства, подвиг величайший, и одно услыхали: Не вем вас (Мф. 25, 12). Действительно, чего им недоставало? «Ведь девство есть наивысочайшая добродетель, как состояние равноангельное, и могло бы служить заменой само по себе всех прочих добродетелей, — говорит преп. Серафим Саровский¹⁹ и продолжает: — Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятого Духа Божия не доставало. Творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одни добродетели делать. Сделали мы-де добродетель и тем-де и дело Божие сотворили, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божия, достигли ли они ее, им и дела не было. Про такие-то образы жизни, опирающиеся лишь на одно творение добродетелей без тщательного испытания, приносят ли они и сколько именно приносят благодати Духа Божия, и говорится в отеческих книгах: "Ин есть путь, мняйся быти благим в начале, но концы его — во дно адово"». (Ср.: Притч. 14,12; 16, 25.)

«Как невозможно дому прочно стоять без основания, так душе, верующей во Христа, невозможно явить богоугодное житие, если в нее не вложена будет, как основание, благодать Св. Духа, — предупреждает всех спасающихся св. Симеон Новый Богослов. — Ибо и пост, и бдение, и долулегание, и поклоны, и молитвословия, и всякое другое злострадание ничтоже есть без божественной благодати. И если услышишь, что кто-либо, после явных христианских дел, отпал от Христа, знай, что он был в то время без благодати Божией. Ибо Св. Дух животворит душу, как душа тело, и она бывает сильна, тверда и постоянна. Великое это есть таинство. Да благоговейнствует пред ним человек, да внимает ему и хранит его».

5. Но человеку не должно желать и домогаться без нужды явных знамений

и чудес. Как это ни странно, в настоящем лукавом и неверном мире иногда слышишь, и именно со стороны людей, не верующих ни во что, слова: «Покажите нам чудеса, о которых написано в ваших книгах...» Но

-186-

уже чуть ли не 1500 лет назад св. Исаак Сирин предостерегал даже тех, кто достоин был чудес и сам был чудотворцем, чтобы они не добивались явного обнаружения на себе Божественной благодати. «Кто без нужды осмеливается на сие или молит Бога и желает, чтобы в руках его были чудеса и силы, тот искушается в уме своем ругателем демоном и оказывается хвастливым и немощным в своей совести. Ибо в скорби должно просить нам Божией помощи. Без нужды же искушать Бога опасно. И кто желает сего, тот не действительно праведен... Истинные праведники не только не вожделевают сего, но и отказываются, когда дается им это; и не только пред очами людей, но и втайне сами для себя не желают сего. Ибо вот один из святых отцов за чистоту свою, по благодати, получил дарование предузнавать идущих к нему [т. е. дар прозорливости, которым обладали многие из подвижников последнего времени, а у нас, например, Амвросий Оптинский, Иоанн Кронштадтский] и молил Бога (а с

ним молились и другие святые, упрошенные на сие старцем), чтобы взято было у

21

него дарование» . А у нас и верные и неверные говорят, что им «хочется» видеть чудо (ср.: Мф. 12, 38). Есть много способов и без того удостовериться, помогает ли нам благодать в делах наших, распростерт ли над нами Промысл Божий; откинем только свое лукавство, себялюбие и окаянное упорство.

6. Подвиг внешний тогда приобретает силу и привлекает благодать Св. Духа, когда соединяется с соответствующим, покаянным, настроением. Иными словами, он должен быть естественным выражением внутреннего смиренного настроя.

«Хотя бы мы и великие подвиги проходили в жизни нашей, но если мы не

приобрели болезнующего сердца, то все они притворны и суетны», — говорит св.

22

Иоанн Лествичник . Посему не оставим ни одного внешнего дела, чтобы не свести мысль при этом к чему-либо смиряющему, напоминающему тленность всего окружающего и вечность всего загробного. «Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе, и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей [в аду], и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забывай о жажде в пламени неугасающем, и

23

без сомнения понудишь самое свое естество» .

-187-

Подвиги, предпринятые ради того, чтобы получить прощение своих грехов, суетны, если мы в своем сердце одновременно не простим грехов против нас своим ближним. «Непамятозлобие есть знак истинного покаяния; а кто содержит в сердце памятозлобие и думает, что он творит покаяние, тот подобен человеку, которому во сне представляется, что он бежит»²⁴.

Нежелание или неумение соединять внешний подвиг с внутренним приводят к худым последствиям; лучше раз перекреститься с горячим чувством и сердцем, нежели бессмысленно и не отдавая себе отчета в том, что делаешь, класть десятки поклонов, как «кузнецы» в известной игрушке (1 Кор. 14, 19). Как может Бог нас

услышать, когда мы сами, после молитвы или чтения Свящ. Писания, не помним ни того, о чем читали, ни того, кому и как молились?

Вспоминается мне случай из жизни одного прозорливца нашего времени. Входят к нему две «вековушки», как их в народе зовут, — пожилые девицы, не вышедшие замуж и ведущие полумонашескую жизнь: одевающиеся в черное, исполняющие известное правило, особый пост, но живущие вне монастырского послушания. Входят, молятся перед иконами. Старец прежде всякого слова с их стороны говорит: «Вот эта совсем не молится, а та каждый день по три поклона кладет». Оказалось, что первая ежедневно по целым часам поклоны клала и акафисты читала, а вторая только тремя поклонами и ограничивалась. Но первая молилась — чего так боялся св. апостол, — воздух бия (1 Кор. 9, 26), а вторая в свои краткие воздыхания вкладывала всю душу. Что же со стороны видится? О первой скажут «подвижница», да и на самом деле вроде бы так (хотя ее «подвижничество», скорее, происходит просто от глагола «двигаться», нечто вроде лечебной гимнастики), вторая -«как все люди», но в действительности в первом случае мы видим пустоту, а во втором — малый прибыток. Но совсем иной представилась бы эта картина, если бы первая девица присоединила к своим поклонам и ум, пламенеющий ревностью и любовью к Богу, и сердце, трепещущее адских мук.

Ведь, кажется, как дело просто: не гирю на шею повесить. Но нет, это, оказывается, трудней трудного. А если бы исполнила, ведь чудотворицей уже

25

давно была бы... Размышляя об этом, св. Иоанн Лествичник сказал:

-188-

«Весьма развратился нынешний век (т. е. шестой. — Еп. Варнава), и весь стал преисполнен возношения и лицемерия: труды телесные, по примеру древних отцев наших, может быть, и показывает [вот какие подвиги еще тогдашние монахи несли — равные трудам величайших аскетов древности, а мы теперь ничем подобным похвастать не можем!], но дарований их не сподобляется [и это несмотря на все подвиги]; хотя, думаю я, естество человеческое никогда так не требовало дарований, как ныне». Не то же ли самое нужно сказать про наше время? Как необходимы дары чудотворения, прозорливости, рассуждения в наше неверное, лукавое время, когда люди ходят во тьме, ищут, как им кажется, Бога, а находят диавола!..

«И справедливо мы это терпим, — заключает великий игумен Синайской горы, — потому что не трудам, но простоте и смирению являет Себя Бог. Хотя сила Господня и в немощи совершается, однако отринет Господь несмиренномудрого делателя».

Понятно теперь, какая глубокая ошибка заключается в том, что «некоторые для получения крайнего бесстрастия и богатства дарований, силы чудотворения и дара прозорливости всуе изнуряют тело свое; но сии бедные не знают того, что не труды, но более всего смирение есть матерь этих благ»²⁶.

Кстати, замечу — люди добиваются дара чудотворений и пророчества сознательно, так же как школьник, поступая в приготовительный класс гимназии, знает, что, когда он вырастет большой, сможет сам мосты, небоскребы и всякие «чудеса» техники создавать, а у нас самые чудеса-то подвергают сомнению, не говоря уже о том, чтобы попробовать самим подвизаться так, чтобы обрести силу

их творить. А ведь только тогда, после надлежащего подвига, было бы логичнее их и отрицать...

Итак, будем следить за своими мыслями при внешнем делании, помня, что «телесные труды без чистоты ума то же, что бесплодная утроба и иссохшие сосцы, потому что не могут приблизиться к ведению Божию. Тело они [такие люди] утомляют, но не заботятся о том, чтобы искоренять страсти в уме, а потому

27

ничего и не пожинают» .

7. В заключение приведу еще несколько святоотеческих свидетельств о необходимости самих подвигов.

-189-

«Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, покажи Ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития... Праздность же почитай началом омрачения души, омрачением же на омрачение [т. е. величайшим омрачением] — сходбища для бесед... Если и полезные речи, когда нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные. Душа повреждается от множества продолжительных бесед, хотя бы ограждала себя и страхом Божиим. [Пусть помнят это те из наших спасающихся, которые любят поговорить "о божественном". Не демонское ли наваждение тут замешано?..] Наконец, омрачение души происходит от беспорядочности в житии»²⁸.

Ни на какой степени духовного совершенства, как бы велика они ни была, нельзя бросать телесного делания, «потому что такова воля Духа: в ком обитает Он, — не приучать тех к лености. Напротив того, Дух побуждает их не покоя искать, но предаваться паче деланию и наибольшим скорбям. Искушениями Дух укрепляет их и делает, что приближаются они к мудрости. Такова воля Духа,

29

чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах» .

Странно после этого слышать визг и крики блудливого мира, когда он, подсмотревши ленивые поступки у тех, которые носят одну только одежду монахов, не желая нисколько сделаться новыми по духу, обвиняет в тунеядстве все непорочное иночество, его уставы и истинных его делателей.

Отвечу еще на одно возражение расслабленного века. Говорят, что теперь трудно спасаться, времена не те, святых нет, хороших примеров нигде вокруг не видно. Но эти же вопросы почти тысячу лет тому назад задавали и жившим тогда

30

святым . И вопросы, и помыслы эти — от диавола. Ангелы их не внушат. Ведь святые, в сущности, чем спаслись? Какое основное их делание? Величайшие ли подвиги телесные? Вовсе нет. Сколько мы знаем великих мужей, которые от

31

немощи телесной ни одним членом пошевелить не могли! Святые стали святыми чрез непрестанный плач о своих грехах. Вот что возводит человека до неба³² и освобождает от грехов и страстей³³. Хотя, конечно, вовсе нельзя сказать, чтобы плач скоро и без труда сердечного приобретался, но никто не может отказаться от сего делания, как от неисполнимого. Укорять, сокрушаться, воздыхать из глубины сердца Богу всякий, во всяком состоянии, положении, роде деятельности, может. «Скажи же мне, челове--190-

че, — вопрошает св. Симеон Новый Богослов³⁴, — почему невозможно каждодневно плакать? А святые чем другим просияли в мире и сделались светилами для него? Если б это было невозможно, то и они не возмогли бы это справить, потому что и они были люди, как и мы, и ничего особенного перед нами не имели, кроме доброго произволения и ревности о всяком добре, терпения, смирения и любви к Богу. Так стяжи себе это и ты, и душа твоя, вместо окаменелой и ожесточенной, сделается источником слез. Если же не хочешь сокрушаться и воздыхать, то не говори, по крайней мере, что это дело невозможное. Говорящий так отрицается очищения: ибо от века не слыхано, чтобы без слез очистилась какая-либо душа, согрешившая после крещения».

Итак, спасаться (как это было всегда и везде) одновременно и легко и трудно (Мф. 11, 30). «Служба моя, мол, нехороша», - сказал некто преп. Серафиму Саровскому, имея в виду, что его служба может помешать его спасению, и тот ему ответил: «Это — от твоей воли, добро делать -путь Господень... Враг везде с тобою будет. Кто приобщается — везде спасен будет, а кто не приобщается —не мню [не думаю]. Где Господин, там и слуга будет. Смиряй себя, мир сохраняй, ни за что не злобься»³⁵.

Однако можно привести свидетельства, что в настоящее время легче спасаться, чем во времена древних отцов и в их пустынях. По крайней мере, в нынешних условиях нет той тяготы от бесов, какая была у них.

Так, авва Серен, один из великих древних египетских подвижников, передает, что в еще более древние времена, даже в киновиях, в которых жили по 8-10 человек, «такая была их [демонов] лютость, и производились [такие] частые и видимые нападения, что братия не смели все в одно время спать ночью, но попеременно, когда одни предаются сну, другие, бодрствуя, занимались пением псалмов, молитвою или чтением. Когда требование природы побуждало этих ко сну, другие, пробудившись, становились на стражу для охранения тех, которые должны были спать». Теперь же бесы так не воюют, или потому, что усмирены силою Креста, или просто потому, что презирают людей и не удостаивают их своего нападения, отчего люди едва ли не больше вреда терпят, потому что развивается нерадение (не говорю уже неверие) и никто ничего не хочет делать. Теперь и то за добродетель сойдет, если кто из монастыря сам, без понуж--191-

дения бесов, не бежит. «И надобно верить, — говорит авва Серен, — что они получат большой плод, если только хоть с некоторым нерадением заставят себя оставаться в пустыне. И старцы обыкновенно предлагают им как верное средство: сидите в своих кельях и сколько угодно ешьте, пейте и спите, только постоянно пребывайте в них»³⁶.

§ 4. Размеры подвигов. Царский путь. Дозволительны ли с христианской точки зрения удовольствия?

I. Святые отцы, как мы только что видели, несшие величайшие, выше природы человеческой, подвиги и не дававшие себе ни в чем ни малейшей поблажки, были, наоборот, очень снисходительны к другим¹. Ибо они знали, чего стоит подвиг... Ведь только тот, кто никогда не подвизался, может укорять и осуждать других за каждую мелочь, что мы и видим в разных мастей хулителях монашества или спасающихся мирян, и что отметил и обличил еще Христос (Мф. 23, 4). А те, которые кровью выстрадали каждый свой шаг на пути спасения, завещали своим духовным чадам совсем другое. «Никого не обличай, не поноси, даже и крайне худых по жизни своей. Распростри одежду свою над падающим и

покрой его. Если не можешь взять на себя грехов его и понести за него наказание и стыд², то будь, по крайней мере, терпелив и не стыди его».

Так поучает величайший и строжайший подвижник, св. Исаак Сирин³. Где найдется в настоящее время столь любящая мать, которая охраняла бы интересы своих детей таким же образом, как сей отшельник заботился о совершенно чужих и чуждых ему людях: прелюбодеях, грабителях и тому подобных лицах зазорного поведения?.. Но продолжаю дальше выписку.

«Знай, брат, — наставляет преподобный, — что для того нам и надобно не выходить из дверей кельи, чтобы не знать злых дел человеческих. И тогда в неведении ума своего во всех увидишь людей святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить, исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша чем будет отличаться от жизни городской? И если не оставим этого, что будет хуже пребывания в пустыне?»⁴ -192-

Таково отношение настоящих монахов к грешникам. Во всех они видят добрых и святых людей, и если человек грешит на их же глазах и не замечать греха уже нельзя, то они берут ризу свою и покрывают его... чтобы не увидали посторонние⁵. А сами — видя, не видят и, слыша, не слышат⁶.

«Об авве Макарии Великом утверждали, — говорится в "Достопамятных сказаниях" , — что он был, как сказано в Писании (Пс. 81,5), бог земной; потому что как Бог покрывает мир, так и авва Макарии прикрывал согрешения, которые он, и видя, как бы не видел, и слыша, как бы не слышал».

Что же говорить о том случае, когда поучения святых отцов относятся к миру, хотя и немощному, но хоть сколько-нибудь внимающему себе! Заранее можно догадаться, что они скажут словами апостола: «Мы могли явиться с важностью, как апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими» (1 Фес. 2, 7).

Продолжу дальше выписку из св. Исаака Сирина:

«Если не безмолвствуешь сердцем, безмолвствуй, по крайней мере, языком. Если не можешь держать в порядке свои помыслы, то хотя чувства свои сделай благоустроенными. Если не один ты своею мыслью, то будь один хотя своим телом. Если не можешь потрудиться телом своим, поскорби хотя мысленно. Если не можешь бодрствовать стоя, то бодрствуй сидя или лежа на ложе своем. Если не можешь поститься в продолжение двух дней, постись, по крайней мере, до вечера. А если не можешь и до вечера, то остерегайся, по крайней мере, пресыщения. Если не непорочен ты сердцем своим, то будь непорочен хотя телом. Если не плачешь в сердце своем, то, по крайней мере, облеки в плач лицо свое. Если не можешь миловать, то говори, что ты грешен. Если ты не миротворец, то не будь хотя бы любителем мятежа. Не можешь стать рачительным, по крайней мере, в образе мыслей своих будь не как ленивый. Если ты не победитель, то не превозносись мыслью пред теми, которые подлежат ответственности. Если ты не в состоянии заградить уста осуждающему друга своего, то, по крайней мере, остерегись вступать с ним в общение»⁸.

Это значит поступать, «как кормилица нежно обходится со своими детьми», это значит, будучи самому сильным и великим, брать на себя немощи других, это значит, крат-193-

ко сказать, подражать Самому Господу, Который имеет силу испепелить в одно мгновение всех людей, но «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит...» (Мф. 12, 20; ср. Лк. 9, 54-56).

Но говоря и безотносительно к кому бы то ни было — не только к слабому и немощному человеку, но и к горящему духом (Рим. 12, 11) и имеющему все десять талантов (Мф. 25, 28), — нужно знать, что святые отцы выработали определенный общий положительный взгляд на размеры подвигов. Перенесшие сами величайшие труды и вынужденные иногда снисходить к своей телесной немощи, отцы на собственном опыте познали, что благодать Св. Духа — а она ведь составляет цель стремлений подвижнического жития! - нельзя насильно привлечь к себе посредством только подвигов, хотя бы и чрезмерных. А с другой стороны, и самые эти подвиги скорее расслабляют тело (а отсюда приводят в уныние и душу), чем доставляют человеку положительную пользу. После чрезмерных подвигов наступает, как говорят теперь, реакция, и немощная плоть требует отдыха, да не простого, а такого, при котором она не в состоянии делать и того, что делала раньше. А это уже отступление назад. Какой же смысл, закладывая фундамент, класть кирпич, а потом снимать два? Очень скоро разорим всю постройку, что нередко можно наблюдать среди созидающих неразумно свой душевный дом.

Вот иллюстрация к предыдущим рассуждениям в отношении добродетели поста, но она относится и ко всякой другой.

Авва Иосиф спросил однажды Пимена Великого:

- Как должно поститься?

- Надобно, по моему мнению, — отвечал равноангель-ный, — есть каждый день, но есть немного, не досыта.

- Как же ты, авва, в юности своей постился сам по два дня? — сказал авва Иосиф.

- Точно, постился и по три дня, и по четыре, и даже по неделе, — отвечал старец. — Но все это испытали отцы, как сильные в добродетели, и нашли, что лучше есть каждый день понемногу, и показали нам путь царский. Ибо он удобнее для нас¹⁰.

Отсюда, конечно, не следует, что подвиги совсем не нужны или что они не могут быть велики. Нет, могут быть и выше сил человеческих, а вообще стоят в зависимости от -194-

сил каждого. То, что для одного является чрезмерным и не под силу, для другого составляет легкую работу. Так ведь и в обыденной жизни -- ребенок удивляется тому, как взрослый легко закидывает его мяч «к небу», «из глаз вон»... Каждый должен брать на себя столько трудов, сколько может понести, не обессилевая, но с некоторым все же понуждением себя. Будем помнить, что Бог судит людей не по количеству трудов (подвигов), а по количеству усердия (Мк. 12, 43-44)*. (*См. также: Л к. 21, 1-4 (о бедной вдовице). Этим правилом и объясняются случаи (указанные в житиях святых Пафнутия, Антония и Макарпя Великих), когда величайшему подвижнику свыше говорят, что он равен какому-то мирянину (всегда мирянину). Потому что последнему некогда таких покаянных подвигов нести, но усердия у него много. И все (до последней капли), что он сможет сделать, он делает, и Бог его уравнивает с подвижником.)

Это и называется идти царским путем. О нем следует сказать несколько подробнее.

II. Святые отцы всячески превозносят этот путь. «Умеренному деланию — цены нет», — говорится в старчестве. Стоит только полистать любой том святоотеческих творений, как мы сразу же наткнемся на подобные изречения, говорящие о пользе царского пути и о необходимости следования по нему.

Приведу здесь несколько **.(** Само Писание о том же говорит: Втор. 5, 32; 17,

11)

«Все, что противно умеренности, — от демонов», — говорит вышеупомянутый св. Пимен Великий¹¹. Как каждому видно, это именно то выражение, на которое считал долгом обратить внимание своих духовных детей в наше уже время иеросхимонах Амвросий Оптипский. «Край бесовстии суть [крайности — вещь бесовская]», — говорил он¹².

Другой египетский отец, авва Вениамин, цитируемый аввой Дорофеем, говорил подобное же:

13

«Ходите царским путем, измеряйте версты и не будьте беспечны» .

Мысль Пимена Великого продолжает и развивает знаменитая подвижница Древнего Египта IV века преподобная мать Синклитикия. Она велит зорко присматриваться и к -195-

себе и к людям и примечать, не демонское ли то подвижничество, с которым мы имеем дело. И мерилом, признаком истинного подвижничества полагает умеренность.

«И враг установил свое подвижничество, — говорит преподобная¹⁴, — и его ученики подвизаются. Чем же различить нам божественное и царское подвижничество от демонского и мучительного? Явно, умеренностью. Во всю жизнь свою неизменно сохраняй правило поста. Не постись четыре или пять дней с тем, чтобы потом разрешить на множество яств. Ибо неумеренность всегда гибельна».

Продолжить ли дальше выписки? Вот еще несколько слов из Ефрема Сирина¹⁵:

«Не будем вести себя так, чтобы сегодня были у нас воздержание и кротость, а наутро невоздержание и гордость; сегодня — безмолвие, бдение, смирение, а наутро — развлечения, ненасытный сон, неподчинение и тому подобное; сегодня у нас отречение от мира, отречение от всего земного, отречение от отечества, друзей, плотских родителей... а наутро станем отыскивать страну, отечество и наследство, чтобы погрузиться во множество зол».

Последним обстоятельством и объясняются следующие слова, которые я иногда слышал от лиц, порицавших монашество: «Я сам когда-то думал пойти в монастырь... постился, по ночам молился и теперь стыжусь, что я был настолько глуп, что проделывал все это...» И этот свой опыт как нечто ценное они приводят в качестве весомого довода против истинности и закономерности подвижничества, как нечто такое, что показывает, что иночество со всеми своими постами и молитвами («ночными») избрало неправильный путь спасения. Но не так дело обстоит в действительности. Неправильно не настоящее подвижничество, а прелестное, и в упомянутом случае неправилен был путь к нему — не «царский». Отсюда, из этих, достойных многого плача и слез, слов следует: для того чтобы подвизаться, мало одного желания, но еще необходим и руководитель опытный.

А самочиние всегда наказывается отступлением, изменой и нередко даже хулой. И наказание это, конечно, не от Бога: человек сам наказывает себя.

Можно и еще привести несколько цитат из святых отцов по данному поводу, но я ограничусь указанными. Замечу только, что и языческие мудрецы до этого дошли.

-196-

Клеобул, один из семи древних мудрецов, сказал: «Msxpov apioxov: мера — самое лучшее»*.

Уча других царскому пути, святые и сами шли по нему. Про авву Агафона, славнейшего из древних монахов, говорится¹⁶, что «он был мудр по уму, не ленив по телу, во всем знал меру — в рукоделии, пище и одежде». Таких примеров можно привести немало**.

* Ничего слишком — ^n^sv ayav: эта пословица, которую приписывают Хилону, надписана была на Дельфийском храме. См.: Plato. Protagoras, 343В. См. еще: Plato. Menexenus, 247Е (Платон. Сочинения / Перевод проф. Карпова. Ч. 4. СПб., 1863. С. 352. Прим. 1). У Платона говорится: «...прибывают деньги или убывают — [человек] остается верен этой пословице... Не будем слишком ни тревожиться, ни бояться, если бы даже надлежало умереть в эту минуту» (248В). Вот мысли христианские, высказанные до Рождества Христова! Бог не оставил язычников в совершенной тьме, но предоставил им естеством «творить законное» и доходить, возвышаться до истины...

** Искушения и падения — от неумеренностей и от неумения следовать царским путем. Авва Матой учил, что слабые, вместо легких дел и скорых, берутся за трудные и скоро их оставляют. Диавол вкладывает в нас помыслы — пожелания именно тех вещей, которые в нашем состоянии нельзя совершать. Послушникам — дела безмолвников, безмолвникам, наоборот, — дела мирских; если хорошо живут, то внушает желать скорбей безмерных (но если бы пришли, то задавили бы нас), а тот, кому они посылаются, ропщет, что трудно жить и молиться. И все у них кувырком и шиворот-навыворот идет. Встанет слабенький человек <рано утром>, съест кусочек, бежит на службу, оттуда, не заходя домой, в церковь, из церкви, часов в 11-12 <ночи>, домой, измученный, ничего есть не хочет, ложится как убитый, не молясь, спать. Проснется ночью в 2-3 часа, начинает читать молитвы на сон грядущим. Немножко что-либо поделает и опять ложится спать. Встает, идет к ранней обедне, и снова все повторяется. И думают, что это хорошо, что «подвиг» несут «ради Бога». Нет, диаволу мы волю тешим. Бог любит все в меру, а «край бесовстии суть». Скоро силы такого человека иссякают, и он часто отпадает, а иногда и совсем падает, потому что начал по-движничать, не утвердившись духовно внутренне. Также отсюда происходят зависть, тщеславное высматривание: ну-ка кто-нибудь раньше нас в церковь придет! Когда нам духонос-ные отцы против нашей воли указывают, не слушаем. Так диа-вол, найдя в человеке одно незащищенное место, делает с ним все, что хочет, под видом добродетели.

-197-

III. Итак, подниматься на высоту добродетелей несоразмерно со своими силами воспрещается. Теперь является вопрос: а как низко можно спускаться? Здесь мы подходим вплотную к вопросу о том, дозволительны ли, с христианской точки зрения, удовольствия.

Для краткости и большей ясности разобью свой ответ на пункты.

1. Вопрос этот, если угодно, даже неуместен, потому что удовольствия никто не запрещал (ср. у апостола Павла: «Все мне позволительно...», 1 Кор. 6, 12).

17

Человек создан для блаженства, а не для мучений .

Но вопрос этот все-таки задают. Почему же? — Потому что не все одинаково понимают смысл слова «удовольствие». Полезно знать нам учение св. Церкви на этот предмет, которое я приведу в изложении знаменитого ее богослова - св. Иоанна Дамаскина. А после сего мы увидим, что взял себе из этого учения мир и что нам, в свою очередь, необходимо откинуть; с другой стороны, поймем, что

соответствует разуму Церкви, то есть что надо нам принять.

18

2. Св. Иоанн Дамаскин так учит об этом :

«Из удовольствий одни суть душевные, другие — телесные.

И душевные, конечно, суть те, которые свойственны одной только душе самой по себе, каковы удовольствия, чувствуемые при занятиях науками и при созерцании.

Телесные же удовольствия — те, которые происходят через участие души и тела и которые поэтому называются телесными. Это — все, касающееся пищи и совокуплений и подобного.

Но никто не мог бы найти удовольствий, свойственных одному только телу.

С другой стороны, одни из удовольствий — истинны, другие — ложны. Удовольствия, свойственные одному только уму, состоят в познании и созерцании; те же, которые возникают с помощью тела, касаются чувства.

И из удовольствий, возникающих с помощью тела, одни суть естественные, вместе с тем и необходимые, без которых невозможно жить, каковы: пища, восполняющая недостаток, и необходимые одежды; другие же, хотя и естественные, но не необходимы, каковы: совокупления,

-198-

согласные с природою и сообразные с законом. Ибо хотя эти содействуют сохранению всего рода, однако возможно без них жить в девстве.

Иные же удовольствия ни необходимы, ни естественны, как: пьянство и сладострастие, и пресыщения, преступающие потребность. Ибо они не содействуют ни сохранению нашей жизни, ни преемству рода. Но, напротив, скорее даже вредят.

Поэтому тот, кто живет согласно с волей Божией, должен искать удовольствий необходимых, в то же время и естественных, а удовольствия естественные и не необходимые полагать на втором месте, допуская их в приличное время и приличным образом, и в приличной мере. Остальных же удовольствий следует всячески избегать.

Прекрасными же удовольствиями должно признавать те, которые не соединены с печалью и не возбуждают раскаяния, и не способны производить другого вреда, и не переходят за пределы надлежащей меры, и не отвлекают нас на долгое время от серьезных дел, и не порабощают».

3. Как видно из вышеизложенных взглядов св. Иоанна Дамаскина, все удовольствия поровну распределяются между монахами, мирянами и погибающими. Я оставлю речь об удовольствиях последнего сорта и скажу несколько слов о первых двух.

Что касается монахов, то для них, собственно, никаких удовольствий в этом мире нет, не будет и не должно существовать, кроме самого богоугождения, но и оно не от мира сего. Наставник иночества, св. Иоанн Лествичник¹⁹, говорит о выборе места для спасения при уходе нашем от любезных сродников: «Удаляясь от мира, мы должны избирать для жительства места, лишенные случаев к утешению и тщеславию и смиренные. Если же не так, то мы действуем по страсти».

Но однако время от времени и иноки должны снисходить к немощи своей плоти и давать ей некоторые так называемые «утешения». Иначе вышеупомянутого царского пути не получится, а будет одно только измождение плоти, что свойственно еретикам и людям, находящимся в прелести; истинные же монахи не поставляют себе целью²⁰ самого измождения тела, а добиваются другого — измождения страстей.

-199-

Что не все время можно и должно «ходить по струнке» и что даже монахам непредосудительно изредка «позабавиться» чем-либо, может удостоверить следующий случай, передаваемый в сборниках сказаний о старчестве.

Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидел, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился этим. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему:

- Положи стрелу на свой лук и натяни его. Он сделал так. Старец говорит ему:

- Еще натяни. Тот еще натянул.

- Еще натяни, — говорит ему старец.

- Если я сверх меры натяну лук, — отвечает ему охотник, — то он переломится.

- Так и в деле Божием, — сказал ему Антоний, — если мы сверх меры будем налегать на братии, то они скоро сокрушаются. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии.

Охотник, услышав это, был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от

21

старца. А братия, утвердившись, возвратились в свое место .

22

Преп. Иоанн Кассиан сообщает предание о св. апостоле и евангелисте Иоанне Богослове, как тот с нежностью гладил куропатку и как соблазнил этим одного мирянина, тоже охотника. Апостол вразумил его подобным же вышеуказанному образом. Это вразумление должно принять к сведению и всем нынешним мирянам, легко переходящим от восхваления к осуждению монахов, если только те чуть-чуть допустят что-либо человеческое... Непременно требуют, чтобы монах был бесплотным ангелом и всегда держал себя так, как будто стоит у престола Божьего... И это в то время, когда сами ничего не исполняют из тех малых заповедей, которые требуются от них в миру.

Но разумным и скромным инокам нечего смущаться этим непониманием дела мирянами, а должно помнить, что и духовные соты надо кушать в меру. В самом Свящ. Писании говорится: Мед обрет яждъ умеренно, да не како пресыщен изблюеши (Притч. 25, 16).

Но утешение, которым можно пользоваться для подкрепления своих сил, не должно граничить с распущенностью. Нельзя каламбурить и кощунствовать над выражением

Устава церковного, который на великих праздниках дает «разрешение на вся».

Вообще же, — относительно монахов сперва скажу - утешение может состоять или в некотором послаблении того же подвига (например в прибавлении к обычной скудной трапезе лишнего блюда или в некотором удлинении времени сна после утомительной работы, в перемене занятий), или в некоторых невинных поступках, от которых не страдают внутренние чувства и не наносится вред молитвенной самособранности (так, можно позволить целомудренную прогулку на лоно природы, краткое посещение единодушных братии, для очень немощных — общие собрания с участием, непременно, старших и беседами душеспасительными, а не тлителъными, от чего предостерегает апостол: 1 Кор. 15, 33).

У мирян больше свободы в этом отношении. Но для них — после того как св. Иоанн Дамаскин считает за достаточное удовольствие уже обычное, ежедневное и простое вкушение пищи и ношение необходимой (а не роскошной) одежды, — для них, я сказал бы, и удовольствий-то никаких не надо. Миряне имеют и так постоянные утешения, достаточные, чтобы вознаградить случайное уныние души. Живущие в миру видятся постоянно со знакомыми и не ища их, в силу своих общественных связей и должностей, а древние отцы говорили: «Видев брата

23

твоего, ты видел Господа Бога твоего» . Чего же еще больше требовать?.. Мирские пользуются домашним и семейным уютом, свободой, и значительной, в пище, в питье, в сне, в разговорах. Чего же им еще надо? Разве того только, чтобы дать себе некоторый покой денька на два-три от излишнего рассеяния в тихом, пустынном монастыре, совершивши предварительно паломничество пешком и

24

урезав себя в любимых привычках . Во всяком случае, те удовольствия, которые дозволяются и поощряются в миру, недозволительны христианам.

Ни театр, ни спорт, ни игры, ни танцы, ни музыка (разве только классическая или, лучше сказать, церковная, в любом случае — не страстная, могла бы быть осторожно дозволена), ни охота, ни «гости» (в обычном смысле этого слова), ни что иное подобное, против чего в иных местах этой книги приведены подробные святоотеческие доводы и церковные запрещения и что будоражит наши чувства, не

-201-

могут быть приличны, как говорит апостол (Еф. 5,3-4), святым, каковыми призваны быть (и были в первые века) все живущие в миру, и потому должны быть безусловно запрещены нам нами же самими²⁵.

Допишу по сему поводу вторую половину фразы апостола Павла, приведенной выше. «Все мне позволительно, — сказал он, — но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною... Тело не для блуда, но для Господа, и Господь для тела» (1 Кор. 6, 12-13).

§ 5. Виды телесного подвижничества.

Если не для того, чтобы подражать величайшим подвигам древних отцов, то хоть ради того, чтобы можно было чем укорить себя каждому подвизающемуся в недостатке ревности и трудов по Боге, приведу некоторые сведения из жизни святых отцов и жен, просиявших своими подвигами. Но упомяну лишь малую часть из всего того громадного материала, которым владеет церковная история.

Чтобы дать надлежащее понятие об этом предмете, надо написать целую отдельную книгу. (Их и пишут, причем иногда люди, интересующиеся монашеством со стороны, совсем недостойной упоминания¹.)

Подвиги, ограничивающие телесные потребности человека

I. Необходимые — сон, пищу, одежду, жилище

1. Бдение. Святые отцы спали очень мало. Сон подвижников находится в обратной зависимости от их преуспеяния: чем выше они поднимаются в духовной жизни, тем меньше спят. Св. Илиодор, воск , по словам церковного историка Созомена, не спал по несколько ночей подряд, преп. Маркиан ночью читал Библию, ища в ней «нетленного сокровища Божественной воли»³. Подобное же рассказывается про блаженного Иону, садовника в одном из монастырей Пахомия Великого. Он не знал, по житию, что такое покой. Проживши в обители 85 лет, Иона ни разу не заснул лежа даже до самой своей смерти, но после целод-

-202-

невного труда в монастырском саду он, по заходе солнца и по вкушении суровой пищи, входил в свою келью и, сидя, руками плел, не зажигая светильника, напролет всю ночь, до самой заутрени, веревки, а устами творил молитву. Легкая дремота при этих занятиях заменяла ему настоящий сон⁴. Сам Пахомий Великий, видя постоянные нападки на себя бесов, просил Бога, чтобы Он даровал ему, насколько возможно, способность пребывать без сна и ночью и днем, чтобы не быть окрадену демонами. И Господь даровал ему просимое⁵. Св. Иоанн Постник, патриарх Константинопольский, так измерял время своего сна (а спал он в сидячем положении): зажигал свечку, к нижнему ее краю привязывал небольшую веревку и ставил ее над лоханью с водой. Когда свечка, догорев, зажигала веревку, последняя падала в воду и производила шипение, от которого святой и просыпался⁶. Про Арсения Великого авва Даниил сказывал, что он всю ночь проводил в бдении и, когда перед утром природа побуждала его заснуть, говорил сну: «Иди, злой раб» — и, заснув ненадолго сидя, тотчас вставал . Еще рассказывает про себя преп. Иоанн Кассиан: «Сей Феодор [про которого у него была речь выше, ученик св. Пахомия Великого], желая узнать, что я — тогда еще бывший молодой отшельник — делаю, пришел ко мне в келью в полночь неожиданно. Увидав, что я, по окончании вечернего молит-вословия, лег на рогожу для успокоения ослабевшего тела, он со вздохом сказал:

- Иоанн! Сколь многие в настоящий час беседуют с Богом и объемлют Его сердцем и умом, а ты, предаваясь сну, лишаешься сего света...»⁸

Есть в житиях святых примеры, еще более поразительные в этом отношении, они будут приведены в других местах⁹.

2. Пост. Святые отцы наблюдали крайнее воздержание во времени принятия пищи, в составе ее, в качестве и в количестве. Вот несколько примеров.

Авва Вениамин, пресвитер из Келий, сказывал: «Пришли мы в скит к одному старцу и хотели дать ему немного масла. Но он сказал нам:

- Вот здесь стоит малый сосуд, который вы принесли мне назад три года: как вы поставили его, так он и остался»¹⁰.

-203-

Об авве Макарии Великом рассказали следующее. Когда случалось ему быть с братиею, он полагал себе за правило: если будет вино, выпей для братии, но за один стакан вина не пей целый день воды. Поэтому, когда братия для подкрепления давали ему вина, старец с радостию принимал его, чтобы после мучить себя. Но ученик его, зная, в чем дело, говорил братии: «Ради Господа, не давайте ему вина; иначе он будет мучить себя в келье». Братия, узнав сие, больше не подносили ему вина¹¹.

Св. Савин, сирийский подвижник, питался мукою, смоченной водою, да и то

12

уже заплесневелою . Преп. Марки-ан Халкидский питался одним хлебом (четверть фунта в день), и от такой меры у него «каждый день были еще ос-

13

татки» . Настоятель Коринфской обители Евсевий сам принимал пищу через 3-4 дня, а сожителям позволял принимать через день; Симеон же Ветхий мог быть без пищи целую неделю¹⁴. Обыкновенный образ жизни св. Макария Александрийского был такой же — поститься по целой неделе¹⁵. Многие из святых в подражание Самому Господу проводили без пищи и пития всю св. Четыре десятницу.

Но особенно в подвижническом отношении ценилось воздержание не от пищи, а от пития. И святые отцы делали в этом отношении удивительные вещи, которыми приводили в изумление друг друга.

Однажды авва Ахила, в ските, пришел в келью аввы Исайи и увидел, что он ест. На блюде у него была вода с солью. Старец, заметив, что авва Исайя спрятал блюдо за корзину, спросил его: «Скажи мне, что ты ел?» Исайя отвечал: «Прости мне, отец! Резал я ветви, и настал жар. Я взял в рот кусок соли, но горло мое высохло от жару, и кусок не пошел. Поэтому я принужден был подлить в соль немного воды, чтобы можно было мне поесть. Но прости мне!» Тогда старец сказал: «Пойдите, посмотрите на Исайю, как он хлебает похлебку в ските! Если хочешь хлебать похлебку, то ступай в Египет»¹⁶.

Так древние подвижники в тропический зной, с пересохшим от жара горлом, кормили себя еще «похлебкой» из соли!..

Временем принятия пищи было время после девятого часа, по-нашему после

17

трех часов пополудни, к вечеру или даже по наступлении ночи . Но делали исключение из этого правила ради исполнения заповеди о любви, если приходил странник, гость¹⁸.

-204

3. Нагота. Еще апостол Павел писал к коринфянам: «...(мы) до нынешняго часа и алчем, и жаждем, и наготуем...» (1 Кор. 4, 11). «Ученикам суждено было проповедовать новое евангелие, не отягчаясь сандалиями и кожами [Мф. 10,10]. И воинам, разделившим одежды Иисусовы, не пришлось унести сапоги Его [Ин. 19, 23-24]. Ибо Господин не мог иметь того, что запретил слугам»¹⁹. Поэтому, следуя по стопам Спасителя и апостолов, и святые отцы не заботились об одежде. Св. Симеон Ветхий имел вид человека неубранного и неопрятного, носившего на плечах козью кожу. Одежда св. Ефрема Сирина вся состояла из лоскутков, а преп. Мавсима, также сирийца, из заплат²⁰; то же и у других святых.

Что касается вида (формы) самой одежды, то она состояла у древних монахов из хитона (другие названия — ле-витон, левитонарий, колловий) — холщевой рубашки с короткими рукавами, милоти (род нашей мантии, верхняя широкая одежда из овечьей или козьей шерсти, тоже белого цвета) и власяницы у строгих подвижников (из грубой, колючей шерсти, надеваемой прямо на голое тело). По примеру св. Иоанна Предтечи (Мф. 3, 4) и пророка Илии (4 Цар. 1, 8), подвижники ее часто носили (во время поста и покаяния), а иные, как Антоний и

Иларион Великие, и постоянно, за что некоторые иногда получали прозвища «власяничник»²¹.

Но были подвижники, которые и этим малым количеством одежды пренебрегали, а ходили совершенно нагими. Это — те, кто жил в самых дальних, внутренних пустынях, кого глаз человеческий никогда не видел и кто только пред смертью был открываем Промыслом Божиим людям. Иногда для защиты от атмосферных явлений (холода, зноя, дождя) Господь одевал их, как диких зверей, природным волосяным покровом по всему телу. Из этого рода подвижников можно указать на восков (см. ниже) Марка Фраческого, Онуфрия Великого,

Марию Египетскую, Петра Афонского и — даже у нас в России, под пятьдесят

22

пятым градусом северной широты, — на Василия Блаженного .

4. Лишение себя постоянного и удобного крова Многие отшельники жили в

23

брошенных гробницах, оставшихся от древних фараоновых времен , в глубоких пещерах и в отдельных хижинах, иногда таких малых раз-205-

меров, что в них нельзя было как следует ни встать, ни лечь. А некоторые и просто под открытым небом проводили всю жизнь.

Так, знаменитый Иаков Великий Кафра-Рехимский (сириец) подвизался на виду у всех, на горе, не имея ни хижины, ни палатки, ни рощи, ни плетня, который заградил бы его собою. «В иное время его мочил сильный дождь, — говорит блаж. Феодорит²⁴, — в другое холодили снег и мороз, в третье палили и жгли лучи солнца, — и все это праведник переносил терпеливо и, сражаясь как

25

бы в чужом теле, рев-ностию старался победить свою природу» . «Часто по три дня и по стольку же ночей проводил он под снегом, который во время молитвы покрывал его до того, что не видно было ни одного лоскутка одежды его. Часто

соседи, разгребая навалившийся снег заступами и лопатами, находили старца,

26

лежащего под снегом, и поднимали его» .

Но некоторым мало было и того, чтобы жить только под открытым небом. И один из сирийцев, св. Фалалей, придумал такой способ самоумерщвления: устроив два колеса и скрепив их планками, он подвесил это двойное колесо на трех шестах и поместился в нем, хотя его жилище, надо прибавить, имело внутри высоту только два локтя, а в ширину один, между тем как преп. Фалалей был

27

очень высокого роста .

Наряду со св. Симеоном Столпником — основателем особой формы подвижничества того же рода, о котором здесь идет речь, и Иаковом Кафра-Рехимским, славился в Сирии, как равный им по жизни, еще один великий подвижник, св. Варадат. Он сначала подвизался в ящике, подобном убежищу Фалалея, хотя и стоящем на земле, а не висячем, но после этого невыносимого сидения в согбенном положении (ящик был ниже его роста) он, по послушанию тогдашнему Антиохийскому архиепископу Феодоту (419-422 гг.), облегчил, если можно так выразиться, подвиг и стал подвижничать, стоя на земле (в отличие от столпников), но в сплошном кожаном хитоне, имевшем только одно небольшое

отверстие около рта и носа для пропуска воздуха, и с постоянно воздетыми к небу

28

руками .

Даже женщины — что удивительно, — и те принимали на себя такие же тяжкие подвиги. Так, преподобные Марина и Кира, тоже сириянки, жили хотя и в закрытом от взоров помещении, но без крыши, под открытым небом²⁹.

Другие подвижники, хотя пребывали и в защищенном от непогоды помещении, но жизнь их была столь неприхотлива и стеснительна, что являла собой также жестокий подвиг.

Так, преп. Марис жил в чрезвычайно сырой хижине, св. Марон имел хижину из волосянистых кож в роще (некогда служившей местом для идольских жертвоприношений), преп. Домнина устроила себе палатку из стеблей мелиссы³⁰.

Сам Господь следил за границами, в которых протекали их подвиги, и за теми, кто подвизался; и только могущим вынести таковые труды дозволял совершать их, и то не всегда. Так, рассказывал один из отцов об авве Сисое Кала-монском: однажды он, желая победить сон, привесил себя к утесу в Петре. Но ангел пришел, снял его и запретил ему делать подобное, чтобы не подать примера другим, для которых это могло бы окончиться плачевно³¹.

II. Подвиги, направленные против неги тела

5. Долулегание. Святые угодники Божий не упокоевали свое тело на мягких креслах, диванах и постелях, но, помня слова Спасителя, что те, иже мягкая носящий, в домех царских суть (Мф. 11,8), — с каковыми у них нет ничего общего, — всячески озлобляли свое тело. Поэтому они даже для сна, этой необходимой потребности, отводили место самое неудобное и неподходящее, чтобы и здесь не дать покоя своей плоти — этой постоянной предательнице всякого желающего благоугодить Богу. Так, например, святые Антоний и Иларион Великие, св. Иаков Нисивийский, преп. Ефрем Сирин, Горгония, сестра св. Григория Богослова, и многие другие спали на голой земле; преп. Серафим Саровский в затворе спал на кирпичах и камнях; блаж. Исидор Ростовский — на грудах мусора и на навозных кучах посреди города, где придется...

Интересен рассказ в этом отношении епископа Палладия, автора «Лавсаика», о преп. Сальвии.

«...Случилось, — передает он, — что нас, несколько братии, отправилось из Элии (так назывался тогда Иерусалим. - Еп. Варнава) в Египет, чтобы проводить блаженную деву Сальвию, сестру епарха (начальника области. — Еп. Варнава) Руфина. С нами был Ювин, тогда еще диакон, а теперь уже епископ аскалонской церкви, муж благочестивый и ученый.

-207

32

Когда мы пришли в Пелусию , стало чрезвычайно жарко, и Ювин, взяв рукомойник, вымыл себе холодною водою руки и ноги, потом разостлал на земле кожу и прилег отдохнуть.

Заметив это, блаженная Сальвия, как умная мать, заботящаяся о родном сыне, стала упрекать его, что он нежит свое тело, и сказала:

— Зачем в таких летах, когда еще кипит в тебе кровь, ты нежишь свое тело, как будто не знаешь, какой может быть от этого тебе вред?

- Поверь, сын, — продолжала она, — вот теперь мне уже 60 лет, а я, кроме

33

оконечностей пальцев, и то когда только готовилась к причащению , не умывала ни лица, ни ног, ни другой какой части тела. Когда мне случалось страдать от различных недугов и врачи принуждали меня пользоваться банею [ванною], я не решалась отдать долг плоти, не ложилась спать на постель, не позволяла в дороге носить себя на носилках».

«Сальвия была весьма учена, — продолжу характеристику, даваемую ей Палладием, чтобы увеличить ценность предыдущих слов, — любила божественные книги, ночи обращала в дни, употребляя на освещение множество масла, и перечитывала все сочинения древних толковников, в числе которых три миллиона объяснительных стихов Ориге-на, двести пятьдесят тысяч Григория, Пиерия, Стефана, Василия и других ученых. Она не пробегала их только, как случалось, но с большим вниманием прочитывала каждую книгу раз семь или

34

восемь» .

6. Вериги. Обычай носить вериги воспринят подвижниками не самочинно, но освящен деяниями Самого Господа и первоверховных Его апостолов Петра и Павла.

В воспоминание Страстей Спасителя и мученичества сих апостолов (Ин. 18, 12, 24; 21, 18; Деян. 12, 6; 2 Тим. 1, 16) их носили для усмирения плоти.

Многие из упоминавшихся уже выше святых носили тяжелые вериги. Так, отшельник Маркиан носил их весом в 2 пуда; Евсевий превзошел и сего, и другого, именно Агапита, который носил вериги в 1 пуд 10 фунтов: он взял их вериги и присоединил их к своим в 3 пуда, так что носил тяжесть в 6 пудов 10 фунтов. Даже жены, упомянутые Марина и Кира, носили великие тяжести и притом в продолжение соро-208-

ка двух лет! Преп. Симеон Столпник взял однажды в начале своих подвигов (в возрасте восемнадцати лет) веревку, сплетенную из финиковых ветвей, которою доставали воду из колодца, очень шероховатую, и обвил ею себя по голому телу от бедер до самой шеи. Через девятнадцать дней веревка врезалась в тело до костей, само тело загноилось, появились черви и ужасный запах. Братия монастыря, в котором он жил, освободили его от этого мучения насильно. После он надел на себя железную цепь, длиной в двадцать локтей, которую, впрочем, тоже позднее снял. Когда цепь расковали, то под куском кожи, на который она

35

была надета, нашли до двадцати червей! У нас на Св. Руси многие блаженные и Христа ради юродивые носили вериги.

Вообще же говоря, хотя великие святые и носили вериги, но только некоторые из них, а многие не хотели их надевать, хотя и могли бы это делать без вреда (имеется в виду от тщеславия) для своей души. Поступали так по смирению, показывая пример и прочим. Например, преп. Серафим Саровский для умерщвления плоти носил под рубашкою на веревке только большой пятивершковый железный крест, а вериг (также и власяницы) не носил и другим не советовал.

Его рассуждения на этот счет можно привести как образцовые, подводящие итог опыту древних подвижников (описанному у Епифания Кипрского, Иеронима, Аполлония).

«Кто нас оскорбит словом или делом, — говорил он, — и если мы переносим обиды по-евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница! Эти духовные вериги и власяница выше железных, которые надевают на себя нынешние люди. Правда, многие из святых отцов носили и власяницу и железные вериги, но они были мужи мудрые и совершенные и все это делали из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей, и для покорения их духу. Таковы были из наших русских православных святых: преп. Феодосии Печерский,

Феодосии Тотемский, Василий Блаженный и другие. Но мы еще младенцы, и страсти все еще царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Так что же будет в том, что мы наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, есть и пить столько, сколько душе хочется? Мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние и отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслию и, с завистью -209-

указывая на других своих собратий, которые в милости и доверенности у начальника, принимаем все его распоряжения за обиду, за невнимание и недоброжелательство к себе. Как, стало быть, мало или вовсе нет в нас никакого фундамента к монашеской жизни! И все это оттого, что мы мало о ней рассуждаем и ей внимаем. Можно ли же в таком состоянии духа и жизни покушаться на подвиг, свойственный мудрым и совершенным отцам, носить вериги и власяницу?»³⁶

7. Поклоны. Число поклонов, которые клали святые, по теперешним представлениям, покажется совершенно невероятным. Но и в то время им удивлялись. Преп. Серафим Саровский клал по тысяче земных поклонов ежедневно, когда находился в затворе, кроме совершения остального большого

37

правила . Блаж. Феодорит сообщает, что преп. Симеон Столпник свою почти непрестанную молитву сопровождал бесчисленными поклонами, и однажды спутник сего кирского епископа стал считать эти поклоны и, насчитав 1244,

38

утомился и перестал считать, а подвижник между тем продолжал кланяться .

Авва Иоанн Евнух рассказывал однажды следующее: «В Фиваиде в киновии аввы Аполлона я зашел в келью одного старца. Там я увидел каменную плиту, на которой молился старец. Падая на плиту руками и коленами, старец продолбил плиту в тех местах, где касались его руки и колена, на глубину четырех пальцев.

39

Сколько же он положил поклонов?!.»

III. Подвиги, относящиеся

к общему состоянию спасаемого

Все до сих пор упомянутые мною способы усмирения плоти и страстей направлены, как легко заметить, на самую личность подвижника, и даже еще того ограниченнее - только на тело последнего. Теперь я приведу несколько других способов, которые, кроме вышеприведенных родов подвижничества, требуют от человека и иных самоограничений, обуславливающих его отношения с другими людьми или даже совсем их исключающих.

8. Мученичество. Подвижничество есть само по себе мученичество (взять хотя бы все предыдущие виды самоумерщвления). Сами святые так на это и смотрят.

-210-

Авва Афанасий сказал:

«Некоторые говорят: "Ныне нет мученического подвига". Несправедливо. Можно вступать в мученический подвиг под руководством совести. Умри греху, умертви уды твоя, яже на земли (Кол. 3, 5), и будешь мучеником по произволению. Мученики боролись с мучителями, царями и князьями; и ты имеешь мучителя, терзающего тебя, — диавола, имеешь князей, преследующих тебя, — демонов. Некогда были воздвигнуты диаволу и демонам капища и жертвенники, приносилось каждому кумиру ложному мерзостное идолослужение; уразумей, что и ныне могут быть в душе капище и жертвенник, может быть мысленный кумир. Капище — ненасытное сладострастие, жертвенник — сладострастные вожделения, кумир — дух вожделения. Работающий блуду и увлеченный сладострастием отвергся Иисуса, поклоняется идолу, имеет в себе истукан Венеры — мерзостную плотскую страсть. Опять: если кто побеждается гневом и яростью и не отсекает этих неистовых страстей, тот отрекся Иисуса, имеет своим богом Марса, подчинил себя гневу, что служит знамением беснования. Другой сребролюбив: затворяя свое сердце для брата своего и не милуя ближнего своего, он отрекся Иисуса, служит идолам, имеет в себе кумира — Аполлона и поклоняется твари, оставив Творца. Корень всем грехам — сребролюбие. Если удержишься и сохранишься от неистовых страстей, то ты попрал кумиров, отверг зловерие, соделался мучеником, исповедал святое исповедание»⁴⁰.

Св. Исаак Сирин говорит:

«Предай себя на то, чтобы умирать в подвигах и не жить в нерадении. Ибо не те только мученики, которые прияли смерть за веру во Христа, но и те, которые умирают за соблюдение заповедей Христовых»⁴¹.

Но я здесь буду говорить о состоянии подвижника, близком к действительному мученичеству, когда он предает себя добровольно, ради Христа, на молчаливое и безропотное перенесение бесчестий, поруганий и даже биений со стороны окружающих братии. Таковы в древности были преподобные Аввакир, Акакий,

42

Иоанн Савваит, упоминаемые в «Лествице» , преп. Дула, страстотерпец

43

египетский , и другие.

И в наше время, даже в христианской, хотя бы и по имени только, среде могут быть мученики за Христа⁴⁴, и

-211-

притом в подлинном, прямом смысле, то есть принимающие страдания от других (вплоть до смерти), а не измож-дающие сами себя. Я приведу примеры хотя из недавней, но вошедшей в историю действительности, которая еще в дореволюционное время была свободно отражена в документах и воспоминаниях современников, став достоянием общественности. Можно бы их заменить и свежими фактами, ибо недостатка в таких случаях никогда нет; но я хочу дать примеры для душеполезного назидания, а не для возбуждения и растравления страстей. Не хотелось мне приводить свидетельства и из эпохи Неронов, Диоклетианов, Дециев, потому что родные по крови и ближайшие по времени святые мученики нам драгоценнее и милее.

Не могу не видеть, конечно, что с извращением евангельских заветов у нынешних людей появляются при чтении и изучении таких примеров (или слышании о таковых) мстительное и злобное настроение и гордость далеко не христианского, если можно так выразиться, характера. Тогда как первые христиане, когда вели их самих и их ближних на пытки, не горели местью, а наипаче молились за своих мучителей, и для древней Церкви святые мученики были не затравленными, жалкими людьми, не могшими постоять за свое «человеческое достоинство» и «свободу», а истинно свободными сынами Божественного Света и Вечной Жизни, господами положения, которые могут — и это делали — наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию (Лк. 10, 19). Мученики — это была слава Церкви, не запятнанная никакими злобными чувствами к своим поработителям! Акты судебные списывались первыми христианами и читались в церкви после Свящ. Писания! Таково было уважение к этим кровавым языческим документам, извлеченным из тайных архивов тогдашних шпионских учреждений. В целях прославления (в церковном смысле) я и хочу почтить недавних наших блаженных страстотерпцев, тем более что сама Церковь сочла долгом на последнем Всероссийском Поместном Церковном Соборе вспомнить о них и помянуть в общих выражениях об их подвигах за особой службой (в каноне) в честь Всех русских святых⁴⁵. Я, со своей стороны, сообщу некоторые детали из этих новых «мученических актов». А бояться, что отсюда не устроенные душевно люди вред получат и вместо любви загорятся ненавистью, — значит не исполнить ни одной добродетели.

-212-

Но то, что я назвал ради чести блаженных предков «мученическими деяниями», в истории просто относится к прозаической области наказаний, отбывавшихся крепостными в эпоху перед их освобождением*.

(*У автора было намерение написать также параграф «Благодарение». Здесь уместно привести заметки к нему, принадлежащие еп. Варнаве:

«За все издевательства, которые принял старик лет шестидесяти по прозвищу Сучок (Тургенев. Записки охотника. Рассказ "Льгов"), он только благодарил Бога. "— Есть у тебя семейство? Был женат?

— Нет, батюшка, не был. Татьяна Васильевна покойница — царство ей небесное! — никому не позволяла жениться. Сохрани Бог! Бывало, говорит: "Ведь живу же я так, в девках, что за баловство! чего им надо?"

— Чем же ты живешь теперь? Жалованье получаешь?

— Какое, батюшка, жалованье!.. Харчи выдаются — и то слава Тебе, Господи! много доволен. Продли Бог века нашей госпоже!.." Насколько господа развращались, настолько слуги преуспевали в доброте и приобретали чистоту и ясность души и совершенное незлобие.

Такое смирение у наших крепостных было, что благодарили за "науку", за сечение и порку: см. известную картину художника Н. В. Орлова "Приготовление к наказанию". Омерзительная сцена: обнажение приговоренного в присутствии ребенка; другой наивный выходит из "застенка" и крестится: "Слава Богу за муку".

"Многие девушки, — говорит Салтыков-Щедрин в "Пошехонской старине", — были удивительно терпеливы, кротки и горячо верили, что смерть возместит им те радости и услады, в которых так сурово отказала им жизнь".

"Благодарение при скорбях всего скорее привлекает милость Божию", — сказывал Великий Варсонофий». — Прим, составителя.)

Наказания эти были следующие⁴⁶.

• Розги. Известный писатель, этнограф и педагог Белецкий-Носенко говорил, что «50 розог не могут даже ребенка изувечить», а 4000 шпицрутенов (прутьев, палок), которыми наказывали солдат за дезертирство из полка, «никто не осмелится назвать бесчеловечным». Понятно, что у него в деревне розга была главным и единственным воспитательным средством.

Хотя это и неприемлемо для нынешних людей, но ра-213-

зумно употребляемые розги у древних человеколюбивых, как никто на земле, отцов считались хорошим пособием в духовной жизни. И они находили, что телесные наказания для молодых монахов гораздо полезнее, чем отлучение их от молитвенного, например, собрания и вообще епитимий чисто духовного порядка, от которых у неопытных и новоначальных сердце ожесточается, грубеет и каменеет, вместо того чтобы приобретать сокрушение. Но с провинившимися старыми монахами дело обстоит наоборот⁴⁷.

В виду такой пользы розог преп. Симеон Новый Богослов советует и себя самого дома наказывать наедине, а вслед за ним и у нас епископ Феофан (Затворник)⁴⁸ учит тому же, советуя пользоваться для этого четками. В меру все, конечно, хорошо, а не в меру употребляемая розга приводит или к только что упомянутому изуверству (как у Белецкого-Носенко), или к изуверству флагеллантовии*(*Флагеллантовия — страсть к самобичеванию. Движение флагеллантов (бичующихся) существовало в Западной Европе в ХШ-ХУвв., было осуждено католической Церковью. — Прим, составителя.) в Западной католической Церкви⁴⁹.

• Раздевание донага и окунание без перерыва долгое время в реку⁵⁰.

У известного американского писателя Джека Лондона в романе «Морской волк» эту «забаву» применил к матросу в океане Вольф Ларсен, и не совсем удачно: акула отгрызла тому ногу.

• Травля нагих крепостных собаками⁵¹.

Это грустная история. Совершенно явно виден Промысл Божий над мучеником.

52

• Прикладывание к ранам от розог шпанских мушек .

53

• Морение голодом по несколько суток .

• Вымазывание собственноручно помещиком дегтем и смолою стариков, женщин и детей⁵⁴.

Поучительный пример, показывающий, что «культура» не делает человека «человечным», потому что изобретателем этих трех последних пыток был князь (Ю. Н. Г.). С подобным явлением мы еще встретимся.

• Бритье и опаливание волос на голове (девочки)⁵⁵ и «около естества» (женщины)⁵⁶.

• Битье по зубам каблуком⁵⁷.

-214-

• Подвешивание за руки и за ноги на шесты⁵⁸.

• Вывертывание членов посредством подвешивания и вновь «вправливание» их:⁵⁹.

• «Уточка» (связывание рук и ног и продевание шеста под ними)⁶⁰.

• Надевание «шейных желез», «конских кандалов», «личной сетки» (для пытки голодом)⁶¹.

• Прикладывание, после надевания «личной сетки», сургучной печати на голое 62

тело .

• «Взнуздывание »⁶³.

• Сажание в куб⁶⁴.

• Ставление на горячую сковороду⁶⁵.

• Сечение «солеными розгами» и натирание солью больных мест⁶⁶.

• Сечение терновником, таволгою и крапивою⁶¹.

• Лишение соли в пище⁶⁸.

• Забивание в рот кляпа⁶⁹.

70

• Употребление железных ошейников с гвоздями .

71

• Наказание плетьми из воловьих жил .

72

• Наказание «щекобитом» .

«Щекобит» — это некое деревянное орудие, специально сделанное для битья

73

баб и девок по щекам, чтобы не марать и «не поганить» «дворянские руки о

74

хамские рожи» .

• «Стойка»⁷⁵.

Она состояла в том, что крепостного приковывали цепью к потолку так, что он оставался во все время наказания в стоячем положении.

• «Люлька» (род дыбы)⁷⁶.

77

• «Горячая рубашка» .

Делалась в виде обычной для горячечных больных рубашки, но из шерсти, с «резаным конским волосом». Надевалась на голое тело.

• «Барская кровать»⁷⁸.

Приговоренного к наказанию привязывали к кровати так, чтобы он не мог пошевельнуться, и оставляли в таком положении без пищи и питья на несколько дней, а рядом ставили для увеличения мук «горячее кушанье», хлеб, иногда мясо и воду.

79

• «Жугулевка», «клоповник» .

Так назывался карцер с искусственно «разведенными» насекомыми.

• «Комарня»⁸⁰.

-215-

Приговоренных привязывали, преимущественно во время косьбы, к стволу голыми на ночь «около поемных лугов».

• Литье за шею кипятка⁸¹.

• Принуждение есть дохлых пиявок⁸².

• Жжение тела раскаленным железом⁸³.

• Зауздывание женщин⁸⁴.

Применялось якобы для того, чтобы они (скотницы) во время доения коров не сосали молока. Отсюда можно догадываться, что кормили их впроголодь, лишь бы ноги таскали.

• Посылание дворовых девок за водой за две версты в одном платье во всякую погоду и повеление пить эту воду с мылом, если вода казалась помещице взятой не из того колодца⁸⁵.

• Понуждение (той же помещицей) пить собственную мочу, есть как собственный, так и приносимый кал, протухшие яйца⁸⁶.

• Сажание обнаженными на лед или в снег⁸⁷.

• Катание на льду или по снегу без всякой одежды⁸⁸.

• Принуждение (тою же помещицей девочки Синклити-кии — таково имя одной из страстотерпиц) есть кирпич, бумагу, кости, битое стекло (от чего та и умерла)⁸⁹.

• Обливание на морозе холодной водой (той же девочки)⁹⁰.

• Принуждение (другой девочки) есть свою наполовину обрезанную косу⁹¹.

• Натравливание волчицы на крестьянок⁹². Зверь жил на дворе этой же помещицы.

• Истязание за то, что «у крестьянки шла кровь из ран, нанесенных

~ 93

волчицей» .

• Кормление селедками (причем пить не давали)⁹⁴.

• Привязывание (малолетних) к столбу на куче навоза⁹⁵.

• Втыкание в тело булавок (собственноручно помещицей)⁹⁶.

97

• «Казнь индюками» .

Наказание ужасное. Помещица приказывала раздевать девушек донага, связывать по рукам и ногам, покрывать простыней, обсыпать рожью и выпускать на них целое стадо индеек. В результате все тело в синяках, а иногда и в крови. Кричали «благим матом».

«Девку, — передавала одна из приговоренных, — положат на траву перед окнами, а сами сидят у себя в кресле и чай кушают...»

• Битье (собственноручно помещицей) утюгом, сучко-216-

ватыми палками, вальком, причем жертва ставилась в это время на колени на дрань или тесницы, в которых были набиты гвозди⁹⁸.

• Обваривание кипятком".

Это тоже «дамская история». Главное действующее лицо — супруга пензенского жандармского полковника.

• Вывертывание рук «на станке»¹⁰⁰.

• Тыкание острыми концами ножниц (барыней своих горничных)¹⁰¹.

• Выщипывание бороды «волосок к волоску»¹⁰².

• Закапывание живьем в землю¹⁰³.

9. Юродство. Оно явилось углублением и исполнением на деле известных слов божественного Павла (1 Кор. 4, 10). Юродство явилось очень рано, и первый по времени человек, начавший спасаться этим труднейшим подвигом, была женщина, блаженная Исидора, монахиня в Тавеннисийском монастыре, основанном сестрою св. Пахомия Великого¹⁰⁴. Из Египта оно распространилось и по другим странам¹⁰⁵.

Характеристику сих равноангельных подвижников своего времени дает древний церковный историк Евагрий.

«Между подвижниками, — говорит он, — хотя и весьма немного, но есть и такие, которые, через добродетель достигнув бесстрастия, возвращаются в мир и, среди шума притворяясь помешанными, таким образом попирают тщеславие... Любомудрие научило их есть без чувства и в харчевнях и в мелочных лавках, не стыдясь ни места, ни лица, вообще ничего. Нередко посещают они бани и там, бывает, и моются большею частью с женщинами, покорив страсти так, что имеют полную власть над своею природою и не склоняются на ее требования ни взглядом, ни прикосновением, ни даже объятием девы. С мужчинами они — мужчины, с женщинами — женщины, и хотят иметь не одну, а обе природы. Кратко сказать: в доблестной и богоносной их жизни добродетель

противодействует законам природы и предписывает ей собственные законы... Это какие-то борцы и бескровные бойцы, вместо открытых и роскошных обедов содержащие пост и вместо сытных блюд не вкушающие, сколько это возможно, ничего. А когда приходит к ним странник, хотя бы рано поутру¹⁰⁶, они принимают его с таким радушием и благожеланием, что выдумывают другой -217-род поста — едят не хотя... Враги своих хотений и своей природы, они служат хотениям ближних, чтобы всеми средствами изгонять удовольствия плоти

107

и чтобы правительницею была душа...»

Действительно, подвиг юродивых есть подвиг, всецело направленный на служение ближним¹⁰⁸. Понятно, что на такой подвиг нужно особое призвание и благословение свыше и что сам он предпринимается для сокрытия великих дарований Божиих, подаваемых человеку. Творить же блазнительные поступки с тою только целью, чтобы тебя за них уничижали, дело неразумное и далеко не безгрешное¹⁰⁹.

Знаменитый во отцах, затворниках и созерцателях, св. Исаак Сирин рассказывает один случай из своей молодости, поясняющий это положение. Ходил он в целях духовного окормления к одному святому, как сам выражается, «древнему, прекрасному и добродетельному» старцу.

«Некогда сказал я ему:

- Пришел мне, отец, помысл пойти в воскресный день на церковную паперть,

сесть там и рано утром есть, чтобы всякий входящий и выходящий, увидев меня,

110

уничижил .

На это старец отвечал мне так:

- Писано, что всякий, кто делает соблазн мирянам, не узрит света. И ты никому не известен в этой стороне, жития твоего не знают, будут же говорить, что монахи с утра едят. Особенно же братия здесь новоначальные и немощные в своих помыслах... как скоро увидят, что сделал ты это, потерпят вред. Древние отцы делывали так по причине многих совершенных ими чудотворений и по причине оказываемой им чести и прославления их имени, и делали это, чтобы подвергнуть себя бесчестию, скрыть славу жития своего и удалить от себя причины к гордыне. А тебя что заставляет поступить подобным сему образом ? Не знаешь разве, что всякому житию свой чин и свое время? Ты не имеешь такого отличного жития и такого имени, а живешь, как и прочие братия. Ты себе не принесешь пользы, а другому повредишь. Притом такое действование полезно не всем, но одним совершенным и великим, потому что в этом есть отрешение от чувств¹¹¹. Достигшим же только средины и новоначальным¹¹² оно вредно, потому что таковые имеют нужду в большей предосторожности и в подчинении чувств. Старцы уже пережили время осторожности и из-

-218-

влекают пользу, из чего только захотят. Ибо неопытные купцы в больших оборотах великие причиняют себе убытки, а в маловажных оборотах скоро придут с успехом вперед. И опять, как я сказал, всякому делу свой порядок и всякому роду жизни известное время. Кто прежде времени начинает, что сверх его меры, тот ничего не приобретает, а усугубляет только себе вред. Если вожделенно тебе это, с радостью терпи то бесчестие, которое по Божьему смотрению, а не по твоей воле, постигает тебя, и не смущайся, не питай ненависти к

113

тому, кто бесчестит тебя» .

10. Воскизм. В отличие от двух предыдущих чинов подвижничества, стоявших все же в активном или пассивном отношении к людям, настоящий род делания исключает эти отношения (разумеется постольку, поскольку промыслительно не случается приходящим в пустыню из мира видеть этих подвижников. Когда же отшельникам приходилось сталкиваться с мирскими, они не отказывали тем в наставлении и совете и даже сами иногда подходили к населенным местам). У каждого из указанных чинов имеются свои особенности: первые, мученики, лишены любви своих братьев по плоти и даже больше — преданы от них на страдания; вторые — лишили себя плотского разума как основания всех вещей сего грешного мира; третьи — лишили себя внешнего, привычного, человеческого образа жизни, отказавшись от всех составляющих общественного бытия. Последние назывались Рооког, воски, что значит «пасущиеся», — это очень древний, едва ли не один из первоначальных видов подвижничества, особенно часто встречавшийся в Месопотамии. Жизнь восков так описывает церковный историк Созомен:

«Близ так называемой горы Сигор особенно славились Ватфей, Евсевий, Варгий, Ала, Аввос, Лазарь, бывший епископ, Авдалеос, Зинон и старец Илиодор. Их называли также пасущимися, ибо они положили начало этому новому роду любомудрия. Такое название дано им потому, что они не имеют жилищ, не едят хлеба и вареной пищи и не пьют вина, но, живя в горах, всегда славословят Бога молитвами и песнями по уставу Церкви... Когда же наступает время вкусить пищу, каждый из них, взяв серп, отправляется бродить по горе, будто пасущееся животное, и питается растениями»¹¹⁴.

-219-

«Воздержание их доходило до высочайшей степени, так что, например, у Ватфея от неядения из зубов выползали черви, Ала до семидесяти лет не вкушал хлеба, а старец Илиодор по целым неделям соблюдал пост и многие ночи проводил без сна»¹¹⁵.

Нет ничего удивительного посему, что даже такой великий подвижник, как Ефрем Сирин, приходит в восхищение и изумление пред их невероятными подвигами и чудесами (он жил в период расцвета этого вида аскетизма) и не нахвалится их житием.

«...Полетим, — восклицает он в одном слове, — посмотреть на первоначальные правила людей, которые оставили города и городскую молву и возлюбили горы и пустыни... Пойдем взглянуть на их тела, как облечены они своими же волосами... Пойдем взглянуть на их чаши, растворенные их же слезами... Приидите, посмотрим на камни, которые кладут они всегда себе под голову... Если увидит их разбойник, то припадет тотчас и поклонится... Если дикие животные видят их вретища, мгновенно отступают... Всякое пресмыкающееся попирают они своими ногами... А когда видит их сатана, тотчас приходит в трепет и, болезненно вопия, мгновенно отступает... В вертепах, а также в дебрях живут они, как в спокойных ложницах. А горы и холмы, которые вокруг их, также им приятны, как и высокие стены. Трапезою служит им вся земля и всякая гора; а подобно и вечерю составлют дикие былия. Преимущественное их питие — воды из ручьев... Все двенадцать часов, которые во дни, идут у них на молитву... Не дают они себе покоя в мире, потому что ждут упокоения там... Подобно зверям, скитаются они со зверями и так же, как птицы, летают по горам; как олени, пасутся с дикими животными; и трапеза им всегда готова, потому что питаются всегда злаком и былиями... С ними всегда чины ангельские; они ограждают и охраняют их непрестанно... Когда преклоняют колена, тогда образуют пред собой болото и производят ручьи слезами

своими...¹¹⁶ Где зайдет солнце, там для них ночлег... Где кто-либо из них

117

окончил пост, там, на том самом месте, и надгробный ему памятник» .

-220-

§ 6. Очистительное действие страданий.

Мы видим, что все святые вошли в рай (вслед за благоразумным разбойником, которого первым ввел туда Христос) чрез великие крестные страдания, чрез жестокое трудническое делание. Это только иезуитские казуисты Лемуан, Барри¹ и другие пишут «руководства к легкому и необременительному благочестию» для великосветских барынь, да Эскобар, по выражению Лафонтена, «стелет бархатную дорожку — un chemin de velours — прямо в рай» .

Большую прибыль и признательность со стороны общества³ получило это «вежливое и цивилизованное», «более легкое, чем само наслаждение»⁴ благочестие отцов-иезуитов, оправдывающее несоблюдение постов и разных церковных обрядов, дуэль, незаконное сожительство, мотовство, роскошь, распутство. Одно только «творение» Эскобара подобного характера выдержало в XVII веке сорок изданий, а «Нравственное [или, вернее сказать, безнравственное] богословие» («Medulla theologiae moralis») Бузенбау-ма за двадцать пять лет (1645-1670 гг.) выдержало сорок пять изданий, не считая позднейших⁵. А если кто иногда все-таки смущался, что, мол, пути-то в рай несколько странны и на Христовы не похожи (Мф. 7, 13-14), того отец Барри цинично успокаивал:

— Неважно, с какой стороны мы заходим в рай, лишь бы мы в него попадали!..

Но, кстати сказать, всех этих «преподобных» отцов превзошел испанец Санхец, прозванный по заслугам ingens cloaca impuritatum, «большая выгребная яма нечистот». Он тридцать (!) лет высиживал свой громадный фолиант, составленный из описаний всевозможных, выразимых и невыразимых, вещей естественного и противоестественного разврата и наконец выпустил его в свет под кощунственным названием «О святом таинстве брака» . Это — целая «библиотека Венеры» («Bibliotheca Venerae»), как еще аттестуют это «руководство ко спасению».

Вкратце я повторю основные положения, на которых покоится значение телесного подвига⁸.

Во-первых, с догматика-онтологической точки зрения,

-221-

подвиг, как мы его понимаем теперь, по грехопадении, христианину не нужен или, точнее говоря, не был нужен <перво-зданному человеку>. Догматика учит нас, что Бог не затем создал человека и предоставил в его обладание целую планету, называемую Землею, чтобы мучить его на ней, чтобы жизнь человека на земле была одним сплошным мучением. Наоборот, Бог создал человека для блаженства. Следовательно, по существу, изнуряющий телесные силы подвиг, как содержащий семя и зерно страданий, также не назначен человеку Богом. Бог заповедал ему только легкий, не тягостный, а, напротив, укрепительный труд⁹ (Быт. 2, 15).

Во-вторых, с аскетическо-практической точки зрения, подвиг, напротив, является для христианина существеннейшей необходимостью. Аскетика имеет дело не с первозданным человеком, а с уже падшим, и хотя зло по существу своему — ничто¹⁰, но силу практическую оно имеет громадную, и притом разрушительную. Следовательно, по пословице «клин клином вышибай», этой злой силе надо противопоставить другую, не по природе злую¹¹, а по внешности, то есть нечто тягостное, удручающее, прискорбное. Этим насильственным вторжением преогорчевающих душу и тело вещей достигается то, что пристрастие человека к известным предметам (одежде, пище, имуществу и любимым лицам) с отъятием их у него (например, через пожар, смерть) умаляется и совсем с течением времени даже уничтожается. Но, конечно, это бывает лишь с помощью благодати, а она помогает тогда, когда человек привлекает ее смирением и терпением и не ропщет и не хулит Бога. В противном случае бедствия увеличатся.

Таким образом, человек, желающий нелицемерно спасаться, вскоре видит, что не иначе он может избавиться от пут порока и страстей, как с помощью подвига.

По существу-то не надобно бы его, а по делу — только с ним и дышать можно. Поэтому-то божественный апостол и говорил: Вся ми летъ суть — s^soxiv, (позволительно, можно), — но не вся на пользу... Темже аще брашно соблазняет брата моего, не имам ясти мяса во веки, да не соблазню брата моего (1 Кор. 10, 23; 8, 13). Так близко к сердцу принимал апостол дело спасения ближних, тем более что оно осуществляется в этом мире только незначительным (или пусть даже и значительным) утеснением плоти.

Таковы положения, обуславливающие необходимость -222-

телесного делания христианина. И это трудничество есть его личное дело, границы которого он может, смотря по надобности, расширять и суживать; конечно, все в законных размерах.

Но не все этот подвиг несут. Некоторые по лености и нерадению не только

самочинно освобождают себя от него, но и стараются оправдаться разными

12

увертками и лжетолкованиями, основанными якобы на Священном Писании . А

13

так как подвиг, как я говорил — да не я, а Сам Господь , - необходим человеку, то Бог, не хотящий нашей погибели, по Своему человеколюбию¹⁴, уже насильно и против нашей злонравной воли попускает находить на нас скорбим, болезням, уничтожающим лишние соки в нашем теле и «одухотворяющим» его, и различным искушениям¹⁵. И от них никто не освобождается, кроме разве истинных подвижников, тех, кто сами на себя налагают подвиги, скорби и болезни (да и освобождаются они далеко не всегда). Ибо подвиг — средство человеческое, придуманное самим человеком, существом ограниченным и не все могущим предусмотреть в своей жизни. А за действием и распределением скорбей, попускаемых свыше, следит Сам Бог, и они охватывают всю жизнь человека, во всех ее незаметных мелочах. Таким образом, благодаря подобной всесторонней «чистке», христианин становится совершенным во всех

отношениях, и в тех, которые он сам бы и не заметил, пропустил бы без

16

внимания .

Будучи сродни подвигам, скорби и искушения, следовательно: во-первых, с догматика-внутренней стороны, по существу, не являются необходимыми для человека, а лучше будет сказать, и вовсе не необходимы, ибо

17

в раю их не было и не будет (Откр. 21, 4);

во-вторых, с практически- -внешней стороны, страдания — великое врачевство и средство для спасения.

После всего сказанного легко уже догадаться самому читателю, в каком направлении будет ниже раскрываться церковное учение о смысле и ценности страданий. Как и должно нам ожидать, святые отцы, выразители самосознания Церкви, принимали скорби в жизни и в своем учении с распростертыми, так сказать, объятиями, отзываясь на них, вслед за святым апостолом, радостью, а не унынием (Иак. 1,2, 12)¹⁸

-223* * *

Скорби, муки, страдания есть «высокий дар Божий», «благодать Божия», и «невозможно, — говорит св. Исаак Сирин, — чтобы Бог возжелавшему пребывать с Ним оказал благодеяние как иначе, а не послав на него искушения за истину»¹⁹. Как велика ценность и вожделейность страданий, показал блаженный апостол Павел. От Бога, глаголет он, даровася — е%арщ0п, «ниспослана» благодать сия нам, — ...не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп. 1, 29). «Итак, не стыдитесь сего дарования [лишений имения, изгнаний, мучений за веру и добродетели], — распространяет эту мысль от лица апостола св. Златоуст, — оно гораздо чудеснее дара воскрешать мертвых и творить чудеса. Не только не должны вы стыдиться сего, а напротив — радоваться...»²⁰

Итак, скорби и страдания (конечно, невинные, иначе, если будут нас преследовать за воровство, убийство, разврат, чем же хвалиться и чему радоваться? — 1 Пет. 4, 14-16), -итак, незаслуженные скорби и страдания, по

слову Господа (Мф. 5, 10-11: ^акарюг еоте), есть блаженство, которое по-

21

сылается от Него Самого . Оно выше дара чудотворений и воскрешения мертвых — это ли не утешение?

Почему же скорби и искушения есть милость Божия? — Потому что они приносят великую пользу спасающемуся и внимающему себе человеку. Отсюда же открывается их необходимость на пути доброделания.

Перечислю главные причины, по которым скорби посылаются Богом, что наглядно для каждого объяснит и подтвердит необходимость и пользу искушений.

Итак, страдания и искушения человеку посылаются:

1. В наказание за грехи (Ин. 5,14; Втор. 32,24; Иер. 2,30). «Отними грех, и болезней не будет, ибо они бывают в нас от греха», — говорит преп. Серафим

22 23

Саровский , ссылаясь на св. Василия Великого .

Когда обращаешься мысленным взором от нынешней культуры к народам, жившим за несколько тысячелетий до нашего времени, то видишь, что те в понимании этой взаимосвязи стояли гораздо ближе к истине. Никак, никак невозможно обмануть себя лозунгами о том, что мы «прогрессируем». (Если и прогрессируем, то только в пороках...) Говорю о культурных неверующих людях. -224-

Вот, например, отрывок из исповеди-заклинания ассирийца (Библиотека царя Ашшурбанипала, умер в 625 или 646 г. до Р. X.; ныне хранится в Британском музее): грехи и добродетели, отмеченные здесь (выписываю их наудачу), едва ли

отличаются от тех, в каких каются даже нынешние христиане. Сознание того, что скорби и болезни заслуженны, так и сквозит в этой древней исповеди-молитве.

«Заклинаю я вас, великие боги, владыки спасения ради (имярек), бог которого (имярек), который болен, несчастен, печален, удручен. Он оскорбил своего бога, свою богиню».

Далее следует перечисление более сорока грехов, которыми больной, может быть, оскорбил бога. Между ними значатся:

24

«Не занимался ли он нечистыми делами — волшебством и колдовством? Может быть, оскорбил имя божие даром, который он посвятил, обещал, но удержал?.. Не приближался ли к жене ближнего своего?.. Не был ли он честен языком, а сердцем лжив?..»²⁵

Но взять и наш простой народ — увидим, что он также проникает в суть дела больше «ученых». Приведу цитату из одной древнерусской повести под названием: «Яко зде лучше скорби терпети и принята беды, нежели тамо» и озаглавленной учеными Легендой²⁶ о временном посещении ада. В нижеследующем примечании, которым она сопровождается, ясно видно непонимание ученым-интеллигентом здравых народных понятий о сущности земных страданий. Ученый говорит о них, как о чем-то чуждом для себя и неприемлемом.

«Благочестивые люди (хорошо, что сразу отделяет их от себя как им противоположного, т. е. нечестивого; простительнее грех. — Еп. Варнава) думают, что кто перед смертью долее болеет, тот своими страданиями искупает часть своих согрешений; чем кто продолжительнее мучим болезнью, которая наконец низвела его в могилу, тем более прощается ему грехов и облегчаются наказания, ожидающие нас в аду»²⁷.

2. Для устрашения живущих. В этих целях за малые проступки полагается часто большое наказание, чтобы «всякий, впоследствии покусившийся на то же, знал уже, что и он, подобно тем людям, осужден будет и что если отлагается в настоящее время его наказание, то оно постигнет его

-225

28

в день будущего судного испытания» . Из библейских примеров можно указать: Лк. 13, 1-5; Деян. 5, 10; Числ. 15, 35.

Такова уж ленивая природа наша. Сами ведь люди сознают, что «палка» и «страх» для них нужны. Отсюда их красивые суждения об отмене смертной казни на словах и жестокое проведение этой меры на деле. Отсюда же и пословица: «Гром не грянет — мужик не перекрестится». Но эта философия не только мужицкая, а и «салонная».

Дон Жуан, у А. К. Толстого*, говорит донне Анне:

...Когда б внезапно гром

Теперь ударил, я б поверил в Бога,

Но гром молчит — я верить не могу!

(Часть П. Вилла донны Анны)

(*См.: Толстой А. К. Собрание сочинений. Т. 2. Драматические произведения. М., 1963. С. 95. Дон Жуан. — Прим, составителя.)

О гнусная и богопротивная логика! О нечестивый язык!

Как отразился весь наш лживый, гордый и непокорный век со своим напыщенным «миросозерцанием» в этих хульных словах!..

3. Для усовершения человека, приведения его в смиренное состояние, а чрез то и в совершенный покой душевный. «Как лекарства истребляют нечистоту худых

29

соков в теле, - говорит св. Исаак Сирин , — так и жестокость скорбей очищает сердце от лукавых страстей».

Вот еще несколько рассуждений о пользе скорбей для нашего преуспеяния и уничтожения страстей. Принадлежат они знаменитому наставнику

30

монашествующих, св. Иоанну Лествичнику .

«Усердно пей поругание, как воду жизни, от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очищающим от блудной похоти; ибо тогда глубокая чистота воссияет в душе твоей и свет Божий не оскудеет в сердце твоем».

А у нас в обществе диавол извратил все порядки. Если человек не ответил на оскорбление оскорблением, то считается «тряпкой», «не имеющим самолюбия». И это в то время, когда «не иметь самолюбия» составляет задачу христианина!

И вот что я отвечу всем отрицающим возможность для человека иметь дары прозорливости, чудотворения и со-226-

вершать все то, о чем рассказывается в житиях наших святых: «Вы говорите, что все это сказки, легенды, выдумки, невозможные для человека, говорите, что вокруг вас нет ничего подобного... Вы правы. И быть ничего подобного не может в вашей среде, если искать чудеса в вашей обстановке и на почве ваших убеждений. Но перемените вашу жизнь на противоположную и тогда, если не увидите в себе ничего вновь открывшегося, можете говорить о том, что все это сказки. Вы видите, святые не скрывают того, как низвести в свою душу "свет Божий", так приложите хотя малое усердие к его приобретению! А при ваших мыслях и поступках и мы, христиане, соглашаемся с вами, что дары Св. Духа невозможны для человека...»

«Кто стремится к бесстрастию и к Богу, — еще говорит тот же св. отец, — тот считает потерянным всякий день, в который его никто не укорял».

Как скорби смиряют человека и приводят его в надлежащий чин, показывает история блаженного Исидора, рассказываемая в «Лествице».

Он был из князей города Александрии, столицы древнего Египта. Игумен Раифской пустыни, к которому он пришел, желая спасаться, приняв его, «заметил, что он весьма коварен, суров, зол и горд» — одним словом, совмещал в себе все обычные черты княжеского достоинства. «Поэтому премудрейший сей отец, — передает св. Иоанн Лествичник, - покушается человеческим вымыслом преодолеть бесовское коварство и говорит Исидору:

- Хочу, чтобы ты, истинный брат, стоял у ворот обители и всякому входящему и исходящему человеку кланялся до земли, говоря: "Помолись обо мне, отче, я одержим духом злым"».

Исидор послушался своего отца духовного, «как ангел Господа». Через семь лет, когда игумен хотел взять его в монастырь и сподобить рукоположения, Исидор, точно предсказав свою кончину, отошел ко Господу, совершив еще при том и чудо.

«Спросил я сего Исидора, — прибавляет преп. Иоанн Лествичник, — когда он еще был в живых: какое, во время пребывания его у ворот, ум его имел делание? Достопамятный сей, желая оказать мне пользу, не скрыл от меня этого.

"Вначале, — говорил он, — я помышлял, что продал сам себя в рабство за грехи мои и потому со всякою горестью,

-227-

самонасилием и кровавым понуждением делал поклоны.

По прошествии же года сердце мое уже не ощущало скорби, ожидая от Самого Господа награды за терпение.

Когда минул еще один год, я уже в чувстве сердца стал считать себя недостойным и пребывания в обители, и видения отцов, и зрения на лица их, и причащения Св. Таин, и, поникши очами долу, а мыслию еще ниже, уже искренно

31

просил входящих и выходящих помолиться обо мне"» .

Эта история, переданная мною вкратце, кроме того что показывает, как человек посредством унижений в короткое время достигает не только мира душевного, но и великих дарований Божиих, являет собою также и наглядную иллюстрацию к моим словам, обращенным к неверующим интеллигентам.

Но так как всякому человеку свой хлевушник милее чужих хором, то приведу еще примеры и из судеб людей мира сего.

• П. Верлен, один из самых прославленных поэтов Франции последнего времени, после того как опустился на самое дно жизни и на два года попал в тюрьму за некие неудобно выговариваемые при чистых девушках вещи, на время совершенно переменился.

«Одиночество, самоуглубление, душевная подавленность нашли разрешение в религии, — говорит его биограф.

- Четыре белых стены камеры, мертвая тишина... Раскаяние, воспоминания о светлой вере детства. И Он, Распятый, единственный Друг, не покинувший, не отринувший в годину бедствий... К заключенному приходит тюремный священник, беседует с ним, снова и снова проливает пред ним давно утраченный свет веры. И узник слушает, открывает свою душу словам надежды, судорожно хватается за возможность спасения. "И в этом великом кризисе рождаются для вечности создания "Мудрости" ("Sagesse")

— самое патетическое признание души во всей новейшей литературе, — говорит Роденбах*, (*Rodenbach ]. L'Elite. — Прим. В. Изразцова.)— молитвы,

32

каких никогда не слышали ни Бог, ни люди"» .

• Наш русский поэт И. Козлов (1779-1840), автор знаменитого в свое время «Чернеца», над которым плакали и мужчины и женщины. Блестящий гвардейский офицер, «соединив радости семейной жизни с блеском и удовольст-

-228-

вием света», будучи душою общества, он был «совершенно счастлив», и вдруг — неожиданный удар: разбивается в сорокалетнем возрасте параличом, вдобавок еще совершенно слепнет и страдает таким образом более двадцати лет, из которых одиннадцать с лишком проводит в постели. Итак, как будто бы поставляется в такие условия, когда можно назвать человека только «живым трупом», когда цель жизни у него должна померкнуть и сам он должен явиться для всех окружающих наводящим тоску и уныние?.. Вышло же наоборот. Он стал всех утешать и избавлять от тоски и уныния. На почве страданий появились задушевные, дотоле невиданные песни, полные глубокого чувства, проникнутые глубокой верой и покорностью воле благого Провидения. Мало того, будучи слепым, научился английскому и немецкому языкам, знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира. В этих занятиях поэзией он старался избежать мысленного бездействия. Кратко сказать, ослепнув телесно, он прозрел духовно³³.

4. Еще скорби посылаются Богом для очищения невольных погрешностей, от которых, «яко человеки», не свободны и сами святые. Этот случай надо отличать от первого. Грешники страдают за свои собственные грехи, они несут наказание. А праведники уже очистились от грехов или имеют малейшие и легкие. Потому Бог скорбями очищает в них эти недостатки, «яко злато в горниле» — по любимому выражению святых отцов (Прем. 3, 6; Ис. 1, 25). Иногда же великие святые просто подвергаются наказаниям и искушениям затем, чтобы не думали много о своей сверхъестественной чистоте сердца³⁴ (Откр. 3,19; Пс. 25, 2; Евр. 12, 5-9). Таким образом, они не наказание терпят, а наоборот, страданиями увеличивают и без того великие дарования свои.

Вот как Исаак Сирин описывает, каким целям служат искушения, испытываемые различными типами людей. «Подвижники бывают искушаемы, чтобы присовокупить им к богатству своему; расслабленные — чтобы охранять им себя от вредного; погруженные в сон (разумеется духовный, в сон нерадения.— Еп. Варнава) — чтобы приготовиться PIM к пробуждению; далеко отстоящие (от спасения. -Еп. Варнава) — чтобы приблизиться им к Богу; свои

35

Богу (т. е. святые. — Еп. Варнава) — чтобы веселиться им с дерзновением» .

-229-

Итак, еще раз повторяю: грешники смиренным перенесением скорбей выплачивают только свой долг, а праведники — приобретают тем еще большие сокровища.

5. Для испытания человека. Так искушаема была вера Авраама, Иова и других (Быт. 22, 12; Иов. 40, 3; Втор. 8, 2; Пс. 80, 8). Благодаря этому добродетели святых выходят наружу и доставляют многим большую пользу.

6. Для обнаружения славы Божией. Об этом говорится в святом Евангелии: Ин. 9, 3; 11, 4 (исцеление слепорожденного и воскрешение Лазаря).

Таким образом, видим из всего предыдущего, что «путь Божий есть ежедневный крест», как говорит св. Исаак Сирин³⁶.

Поэтому не будем дивиться, когда, приступая к исполнению добродетели, встречаем скорби. Сама добродетель, ввиду такой тесной связи ее с искушениями и страданиями, как у святых отцов (Исаака Сирина, Иоанна Златоуста, Марка

37

Подвижника), так даже и в наше время называется «крестом» . Из всего предыдущего еще следует и то, что спасающемуся не о том мыслить нужно, откуда, зачем и почему вокруг нас скорби, а о том, как к ним нужно отнестись, чтобы они принесли пользу, а не вред.

Но польза страданий из приведенных выше положений сама собою видна, поэтому приведу новые правила, которые непосредственно вытекают из существа страдания и составляют обязанность человека. Итак, нужно:

• Благодарить Бога за скорби.

«Мы, спя, хотим спастись, — говорит блаженный авва Дорофей, — и потому изнемогаем в скорбях, тогда как мы должны бы были благодарить Бога и считать

себя блаженными, что сподобляемся немного поскорбеть здесь, дабы там обрести малый покой. И Евагрий говорит: "Кто не очистился еще от страстей и молится Богу, чтобы скорее умереть, тот подобен человеку, который просит плотника скорее изрубить постель больного"».

Потому нам нужно благодарить Бога за свои, я сказал бы, не скорби, а скорбишки (в сравнении со скорбями святых)³⁸, что какая бы мука здесь нас ни постигла, она ничто в сравнении с будущей, уготованной грешникам. Ибо если бы нам ее вместе с раем показать, то, как говорит один из -230-

древних святых (также и преп. Серафим Саровский), «хотя бы келия твоя была полна червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы сие, не расслабевая»³⁹.

«Переноси с благодарением, — учат святые отцы, — всякий труд и всякую скорбь, и всякую беду от демонов, которых волю исполнял ты»⁴⁰.

• Просить не избавления, а терпения и помощи от Бога.

«Мученики не просили Христа избавить их от терзаний и мучений, ни подвижники не искали освобождения от трудов и потов подвижничества, — говорит св. Симеон Новый Богослов, — но те и другие умоляли лишь даровать им терпение, и с этим терпением подвизались подвигом мученичества и подвижничества, чтобы в будущей жизни восприять награду за труд свой»⁴¹.

Вообще нужно сказать, что освобождение от искушений не приносит человеку пользы, хотя бы потому, что это значит отказ от борьбы. А раз нет борьбы — нет и венцов за победу. Но отсюда нельзя выводить новоначальным, что нужно самому искать искушений и схватки с бесами. Чтобы погубить такого тщеславного человека, те нередко употребляют следующий прием: делают вид, что он их гонит и поражает, а отступают притворно (например, молодую девушку иной захочет умственно «развить», открыть сомневающейся «путь спасения» и, занимаясь, не чувствует сперва никаких блудных вожделений⁴²; сами же демоны, находясь здесь же, вокруг парочки, зорко за ней наблюдают), потом вдруг внезапно восхищают эту несчастную душу (а иногда и другую впридачу), низвергают в грязь и погибель «и до такой степени приучают ее к порокам, что она после того уже сама себе наветует»⁴³. Так что уж приходится только сказать с пророком Исайей: како бысть блудница град верный Сион... (Ис. 1,21)

«До какой степени опасно и вредно для молодого человека читать молодой девице что-нибудь, кроме курса чистой математики, — не без некоторого юмора иллюстрирует мою мысль Герцен⁴⁴, писатель, с аскетикой даже не имеющий ничего общего⁴⁵, — это рассказала на том свете Франческа да Римини Данту, вертясь в проклятом вальсе della bufera infemale*; (*адского вихря (итал.)) она рассказала, как перешла от чтения к поцелую и от поцелуя к трагической развязке».

-231-

Но нехорошо было бы скрыть добродетель настоящих подвижников. «Неленостная душа воздвигает бесов на брань против себя; с умножением же браней умножаются и венцы, — говорит св. Иоанн Лествичник⁴⁶. — Неуязвляе-мый супостатами не получит никакого венца; а кто от случающихся падений не упадает духом, того восхвалят ангелы как храброго воина».

«Монах есть тот, — говорит сей же из досточуднейших отцов и монахов, — кто невидимых супостатов, даже и когда они бегут от него, призывает на брань и раздражает, как зверей»⁴⁷.

Но так как мы ленивы и суть телесни, духа не имуще (Иуд. 19), то не будем уподобляться ребенку в рубашонке распояской, берущемуся за отцовскую саблю, — всех-де «влагов излублю!» Будем с терпением принимать скорби, посылаемые нам промыслительно и по силам нашим (1 Кор. 10, 13). Не молиться об освобождении от тиранства страстей (разумею здесь: в целях дать себе «отдых») и без ропота нести свой крест — и то уже для нас есть великое дело.

Необходимое разъяснение

Целью жизни спасающегося является освобождение — чрез личный подвиг и, главным образом, благодатную помощь свыше — от страстей и принятие в себя Св. Духа или, что одно и то же, всей Святой Троицы. Конечно, не в каком-либо переносном смысле, а в буквальном (Ин. 14, 23, 25). Отсюда понятно, что вся молитва христианина заключается в одном: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго». Но это отрицательная, так сказать, сторона дела, только половина его. Мало не иметь в себе страстей (ведь не верующие «ни в чой, ни в грай» тоже часто не имеют, например, блудных браней и обвиняют монахов — святых отцов — в патологии из-за того, что тех обуревают блудные помыслы), надо вместо них насадить Христовы добродетели. А это уже другое и очень, очень трудное дело, требующее не одного десятка лет напряженной ежеминутной денно-нощной брани с бесами и сердечного внимания. Для этого не требуется отсутствия искушений (что ж из того, что их нет, ведь «залоги» -то, по терминологии святых, корни-то страстей в нас остаются; следовательно, приблизился к сердцу любимый предмет, и оно заныло; нужно с -232-

корнем страсть вырвать), а наоборот, требуется, чтобы искушения были постоянно и чтобы мы их побеждали (а если будем им поддаваться, то тоже скоро перестанем чувствовать свои страсти, то есть приблизимся к другому краю пропасти). Но побеждать искушения, повторяю, очень трудно, душа скоро утомляется и просит отдыха. Иногда в силу естественной немощи. Но что врагам до этого? Они безжалостны и нападают тогда еще крепче; им в радость, когда увидят, что душа начинает унывать. И вот человек между двух огней. Если бесы уйдут и страсти в нем ослабнут, он не научится добродетели (потому как не станешь ни хорошим столяром, доколе не перепортишь сперва много материала, ни художником, если не переведешь достаточно краски и полотна). Если же демоны постоянно будут ожесточать душу, то пока та слаба, не сможет им долго противиться и, будучи более склонной к лени, нерадению и рассеянию, чем к терпению, вниманию и трезвению, уступит им. А это — тоже плохо. Итак, где же выход? — В том, чтобы терпеливо, без смущения, если придется пасть или испытать на себе действие этой страсти, о какой и в голову никогда мысль не приходила, а если приходила, то казалась безумной (смущаться же и удивляться, мол, откуда такая напасть, есть признак гордости: скажите, какой великий святой, что не смей до него коснуться...), — таким образом, повторяю, терпеливо и без смущения пребывать в молитве, пока Господь не сотворит с нами милости. Просить у Него помощи, чтобы дал нам сил победить врага. Просить же надо со смирением, а не с гордым чувством, что за плечами -Бог, и потому можно потешаться над бесами, как будто мы их уже победили: «Погодите, я вам покажу...» Или, наоборот, иногда втайне, как сукровица из раны, точится помысл из сердца: «Подожди просить Его о помощи, сам поборешь врага...» Анафема этому демону тщеславия! Без Бога мы ничего сделать не можем, хотя должны привнести нечто по силе своей и от собственных трудов в борьбе со страстями. И вот, если для нас полезно, Бог избавит нас от искушения; если же надо еще нас поучить смирению, то попустит оказаться нам побежденными. Будем же просить Его, чтобы, по крайней мере, это случалось с нами нечасто и чтобы нам не привыкнуть, согрешая, только раскаиваться, а не исправляться.

Теперь, мне кажется, понятно, что значат сказанные -233-

мною выше слова: «не молиться об освобождении от страстей», даже если ленивая плоть побуждает нас «дать себе отдых» (и это при том, что нам заповедано молиться об освобождении от страстей). Когда святые молились об избавлении их от страстей, то молились так вообще, высказывая Богу задушевную цель своей жизни, чтобы Он помог им в конце концов исполнить свое назначение на земле и победить диавола. А когда они просили Господа дать им силу потерпеть свои страсти, как бы не желая с ними расставаться, то этим самым показывают нам следующие свои мысли и настроение: «Случившееся искушение есть, без сомнения, временное (1 Кор. 10, 13), соразмерное моей степени духовного устроения и ничтожное в сравнении с будущим блаженством (Рим. 8, 18). Этому искушению наступит конец, хотя обычно кажется, что он не предвидится. Пройдет день, неделя, месяц, год (смотря по силам человека), и опять станет на душе радостно, весело, забудется, что только за минуту перед этим все было покрыто мраком, и смысла в жизни своей не находил, и тошно было, и ничего делать не хотелось (разве только биться головой о стену — как в миру выражаются). Следовательно, желание "отдохнуть" есть уступка врагу, который потому и нападает, что видит меня унывающим. Поэтому попрошу у Бога помощи еще немного потерпеть, ибо это полезно мне для смиренного о себе мнения, для осознания того, что я — ничто, валяюсь в грязи со свиньями и обложен похотями. Лишь бы не уступать врагам на деле. А со стороны, помыслами, пусть нападают...» И если демон увидит в нас суровую решимость сопротивляться — скоро, если не тут же, бежит от нас. И если собственными руками, презирая боль, выдавим гной уныния из собственного сердца, то оно станет чистым — через минуту в душе прояснится, воцарятся бодрость и радость. Бесы не любят, чтобы из-за них подвижники получали венцы. Таким образом, христианину подобает молиться об избавлении от страстей вообще, но в частности терпеть их — в молитве и со смирением.

Здесь нет противоречия. Ниже я укажу, как вели себя святые отцы в искушениях и скорбях в разное время своей жизни: новоначальными и совершенными, — тогда дело еще яснее будет. И каждый пусть соразмеряет образ своего поведения соответственно со своей духовной силой. Ибо -234-

добродетели имеют свои степени, и они — не винегрет, в котором, чем усерднее все перемешано, тем лучше, но каждая из добродетелей требует особого подхода. А главное, повторяю, не будем искать приключений и тем раздражать бесов, потому что такое поведение в нас есть признак гордости, а гордым Бог

противится (Иак. 4, 6), не только что не помогает. Без помощи же Божией бесы нас растерзают.

Как относиться к врачам и болезням?

Вопрос этот с достаточной полнотой уже был выяснен нами*.(*См.: "Основы" Отдел III. Гл. 1. § 5.)

Здесь же добавим только следующее.

Святые отцы, имея смирение великое, в болезнях оставляли себя на волю Божию. Поэтому, выздоравливая, приписывали исцеление исключительно Богу.

Но поскольку в XX веке смирения у людей нет, то, как можно заметить по общему духу ответов, которые давались знаменитыми старцами (Амвросий, Макарий Оптинские; еп. Феофан Затворник)**,(**И сами они лечились.) теперь советуют больше прибегать к врачам, но не от них ожидать помощи (ибо как может помочь человек в деле, которое находится всецело во власти Всевышнего?), а от Бога. Если Ему угодно, Он чрез врачей подаст здоровье, если не угодно — никакой врач от самой легкой болезни не вылечит. Такой порядок вещей малодуховным людям приносит большую пользу. Ибо если болезнь пройдет, нам есть чем отразить помысл тщеславия: очевидно, что нам еще далеко до святых, презиравших всякую земную помощь, и что получить чудо непосредственно от Бога мы недостойны.

Итак, две мысли надо держать: до выздоровления — верить и надеяться на Бога, а не на науку и врачей, ибо чело-веконадеяние — смертный грех (псалом 145: не надейтеся на князи...), а по выздоровлении — благодарить Бога, что сотворил милость с нами.

Праведным же закон не лежит, как я повторял несколько раз, и они по другому правилу живут.

Я уже говорил попутно, что смирение облегчает перенесение скорбей и искушений. Теперь остановлюсь на этом подробнее.

-235-

Возьмем примеры из обыденной жизни. И у нас бывает, что если больной противится врачу, не слушается его, то мучения больного увеличиваются, а иногда и смерть постигает такого.

Вспомните, например, смерть героя романа А. Дюма «Le vicomte de Bragelonne» (продолжение знаменитых «Трех мушкетеров»). Врач-монах дал ему самое легкое в свете средство, чтобы не умереть от полученных страшных ран, — не шевелиться, даже пальцем не двинуть:

- Surtout ne le remuez pas meme du doigt, ou vous le tuerez.

Бражелон сознательно поступил наоборот и — умер⁴⁸.

Другой пример. Те, которым приходится плыть в лодке во время бури или сильного морского волнения, не борются безумно и дерзко с находящей волной, а наоборот, когда та на них накатывает, склоняются под нее, и она не причиняет им вреда. Это значит «лечь в дрейф». А иначе волны разобьют корабль.

То же самое нужно сделать человеку, когда нашла на него волна искушений, — «лечь в дрейф», укрыться под самую волну, быть «тише воды, ниже травы», как хорошо это выразил народ в пословице.

Святой Исаак Сирин много говорит на эту тему.

«Как предаваемым в руки судьям для наказания за злодеяние, если они, как скоро приближаются к пыткам, смирятся и немедленно сознаются в неправде своей, наказание уменьшается, и вскоре по малых скорбях избавляются они от суда; если же какие преступники бывают упорны и не сознаются, то подвергают их новым пыткам, и хотя напоследок, после многих истязаний, когда тело их покрыто бывает ранами, и сознаются они невольно, но не получают от того никакой пользы, так и мы, когда за прегрешения наши, неосмотрительно нами сделанные, милосердие [Божие] для нашей пользы предает нас в руки праведного всех Судии и повелевает распростереть нас под жезлом искушений, чтобы облегчить тамошнее наказание наше, если, как скоро приблизится к нам жезл Судии, смиримся, вспомним свои неправды и принесем в них исповедание Карающему нас, то, по кратковременным искушениям, скоро избавимся; а если ожесточимся в скорбях своих и не исповедуем, что мы действительно виноваты и достойны потерпеть еще и большие этих скорбей, но станем обвинять людей, а иногда и бе--236-

сов [сваливая всю вину свою на них], в иное же время и Божию правду, и утверждать, что мы не виновны в таких делах, и это будем помышлять и говорить, а не помыслим, что Бог лучше нас самих знает и ведает нас, что суды Его по всей земле, и без Его повеления не наказывается человек, — то все случающееся с нами будет причинять нам непрестанную печаль, скорби наши увеличатся, и одна после другой будут они, подобно веревке, связывать нас, пока не познаем себя, не смиримся и не почувствуем беззаконий своих (ибо, не почувствовав их, невозможно нам дойти до исправления); и напоследок, обремененные множеством скорбей, без пользы для себя будем приносить исповедание, когда, обыкновенно, уже не бывает утешения»⁴⁹.

Чтобы яснее было и понятнее, что нам должно делать и как вести себя при искушениях, приведу несколько случаев, показывающих, как святые и древние подвижники, иногда и молодые, поступали при нашествии на них скорбей и вообще всякого рода искушений и как чрез то получали от Бога помощь и утешение. Случаи же приводятся в порядке возрастания преодолеваемых аскетами трудностей.

- Ученика одного великого старца постигла плотская брань. Чудотворец, видя труды того, сказал ему:

- Хочешь ли, я помолюсь Богу, чтобы Он отнял у тебя эту брань?

Но ученик ответил:

- Хотя я и тружусь, отче, но вижу в себе плод от труда: по причине этой брани я и пощусь более, и более упражняюсь в бдениях и молитвах. Итак, лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение.

- Теперь я узнал, — сказал старец, — что ты с верностью понял, что этой невидимою бранью с духами при посредстве терпения совершается вечное

50

спасение души твоей .

• Авва Пимен Великий рассказывал о знаменитом впоследствии Иоанне Колове. Тот молился Богу, чтобы избавиться от страстей, и был в этом отношении беспечален, ибо Господь услышал его. Пошел он к одному старцу и сказал ему:

- Вот я теперь спокоен и никакой борьбы не имею.

- Пойди, молись Богу, — отвечал тот, — чтобы опять пришли к тебе искушения, ибо посредством искушений душа приходит в совершенство.

-237-

Он стал молиться. А когда пришло искушение, то уже не молил Бога отнять от него борьбу, но говорил:

- Даруй мне, Господи, терпение в искушениях⁵¹.

• Один святой говорил о евангельском Лазаре (Лк. 16, 19-31):

«Не видно в нем ни одной добродетели, которую бы делал он, и только одно находим в нем — то, что он никогда не роптал на Господа, как бы на не творящего ему милости, но с благодарностью переносил болезнь свою, — и поэтому Бог принял его»⁵².

• Один брат девять лет пробыл в борьбе с помыслом, внушавшим ему уйти из

53

монастыря. Он каждый день приготовлял свою милоть , чтобы выйти, и когда наступал вечер, говорил сам в себе: «Завтра уйду отсюда». А утром опять говорил своему помыслу: «Понудим себя потерпеть и нынешний день ради Господа». И когда исполнилось девять лет, то Бог совсем избавил его от искушения⁵⁴.

• Был один старец, который постоянно находился в болезни и изнеможении. Случилось ему один год не страдать болезнью. И тяжело ему было переносить это. Он плакал и говорил:

• Оставил меня Бог и не посетил меня⁵⁵.

• Один из отцов рассказывал:

- Когда я был в городе Оксиринхе⁵⁶, пришли туда в субботу вечером нищие для прошения милостыни. Когда они спали, у одного из них была только рогожа — половина ее была под ним, а половина над ним. Был же там сильный мороз. Когда я вышел помочиться, то слышал, как он дрожал от холода и утешал себя, говоря:

- Благодарю Тебя, Господи! Сколько теперь находится в тюрьме богатых, отягченных кандалами, а у других и ноги забиты еще в колодки, так что они не могут и мочиться. А я, как царь, могу протянуть ноги мои и идти, куда мне угодно.

«Я стоял и слушал, — продолжал святой отец, — когда он произносил это.

57

Вошедши внутрь, я рассказал это братиям, и слышавшие получили пользу» .

58

• Однажды, когда было собрание в Скиту , отцы, желая испытать авву Моисея⁵⁹, уничижали его, говоря:

-238- Как этот эфиоп входит в нашу среду?

Моисей, услышав это, смолчал. Когда братия разошлись, отцы говорят ему:

- Авва! Неужели ты не смутился?

- Смятохся и не глаголах (Пс. 76, 5), — ответил он им словами пророка Давида⁶⁰.

• Старец некоторый в Ските застал разбойников, грабивших его келью.

• Поспешите, — сказал он им, — прежде нежели придут братья и помешают мне исполнить заповедь Христа, говорящего: От взимающаго твоя не истязуй (Лк. 6, 30)⁶¹.

• Один брат, разгневавшись на другого, стал на молитву, прося, чтобы Бог дал ему долготерпение в отношении к брату и чтобы искушение это прошло без вреда. И в то же время видит дым, исходящий из уст своих, — вместе с тем прошел его гнев (то есть демон вышел)⁶².

• Авва Арсений Великий не больше одного раза в год переменял воду, в которой размачивал ветви, только подливал новой воды. Он плел из них корзины и шил до шестого часа. Старцы спрашивали его:

- Почему ты не переменяешь воду с ветвями? Она плохо пахнет.

- За благовония и масти, которыми я наслаждался в мире, надобно терпеть мне

63

это зловоние .

• Один старец положил себе не пить в продолжение сорока дней (не забудем, что дело происходило в египетской пустыне, а не на холодном Белом море). Когда наставал жар, он мыл сосуд, наполнял его водою и привешивал перед собою. Когда братия его спрашивали, для чего он это делает, тот отвечал:

- Для того, чтобы при такой жажде более потрудиться и большую получить награду от Бога⁶⁴.

• Шел однажды св. Макарий Великий из Скита в Теренуф⁶⁵ и на пути зашел переночевать в капище. В капище находились древние мумии. Старец взял одну из них и положил ее себе под голову вместо подушки. Демоны, видя такую смелость его, позавидовали и, желая устрашить (а может быть, возбудить страстное чувство)⁶⁶, стали кликать

-239-

будто женщину, называя ее по имени:

- Такая-то, иди с нами в баню!

А демон из-под св. Макария, как будто мертвец, отвечал им:

- На мне лежит странник, я не могу идти.

Но старец не устрашился, а смело ударил труп и сказал:

- Встань, если можешь, ступай во тьму!⁶⁷

- Победил ты нас! — закричали громко бесы и со стыдом⁶⁸ убежали.

• Брат пошел на реку за водой. Там встретился с женщиною, полоскавшею белье, и пал с нею. По совершении греха он взял свой водонос с водою и пошел домой, как будто ничего не случилось. Бесы напали на него и стали сильно возмущать помыслами: «Зачем идешь в келью? Нет тебе спасения! Возвратись в мир!» Брат понял, что они хотят совершенной погибели его. «Откуда вы пришли? — спросил он их в ответ. — Зачем меня смущаете, стараясь привести в отчаяние? Я не согрешил; повторяю вам, я не согрешил». Отразив таким образом помыслы, брат пришел в свою келью и продолжал безмолвствовать в ней по-прежнему.

Случившееся Бог открыл одному из старцев, его соседу, возвестив, что этот брат пал и в самом падении одержал победу.

Старец пришел к брату и спросил его:

- Как ты поживаешь?

- Хорошо, отче, — ответил тот.

- Не случилось ли с тобою на этих днях чего-нибудь неприятного?

- Нет, ничего.

Тогда старец рассказал о бывшем ему откровении. Брат, в свою очередь, поведал ему о своем падении. Старец, выслушав исповедь брата, сказал ему:

- Поистине, рассуждение твое сокрушило всю силу вражию⁶⁹.

• Как вызывали подвижники на бой бесов и гнали их, яко прах пред лицем ветра (Пс. 17, 43), показывает пример первоначальника отшельнического

70

монашества св. Антония Великого .

Демоны так однажды избили подвижника, что приносивший тому пищу, придя с нею к нему, нашел святого «на земли лежаща аки мертва», без гласа и движения. Он под-240-

нял его и принес в селение, невдалеке от которого святой спасался. Но едва только Антоний пришел в сознание и мог пошевелить языком, как проговорил едва слышно:

- Неси меня обратно в пустыню...

Принесенный в свою келью, не будучи в силах стоять, Антоний, лежа ниц на земле, стал молиться, а после молитвы закричал громким голосом:

- Эй, бесы! Вот здесь я, Антоний! Не бегаю от ваших нападений, если и большие нанесете...

Что было после, когда демоны услыхали этот его дерзновенный призыв, пересказать невозможно... Но Антоний все мужественно перенес.

Немного оправившись, Антоний после пятнадцати лет жизни вблизи селения, оставил обитаемые местности и ушел в дикую, непроходимую пустыню. Отложивши всякий страх и отрезав для себя всякую возможность помощи со стороны людей (и даже надежды на таковую), он три дня шел по ужасной пустыне и наконец пришел на пустое огороженное место, где гнездилось множество разных ядовитых гадов, змей и скорпионов, и поселился тут.

Чем еще можно было устрашить диаволу этого мужественного борца?!

-241-

Глава 7. Внутреннее делание спасающегося человека (при помощи Благодати Божией.

I. В чем состоит внутренний труд духовного человека.

§ 1. Понятие о добродетели. Добродетели естественные и сверхестественные. Об истинном доброделании.

I. Что такое добродетель? Ответ на этот вопрос — я говорю не о теоретической, словесной формулировке, а о восприятии данного понятия всем своим духовным существом — не под силу человеку и не поддается точному определению и в том случае, когда к последнему приступает перо и великих богословов. «Люблю я добродетель, -- говорит св. Григорий Богослов в одном из своих таинственных стихотворений¹, — однако ж это не научило меня тому, что такое добродетель и откуда она придет ко мне, который так много любит ее. А неудовлетворенное желание мучит». Посему у святых отцов мы находим лишь общие определения добродетели, притом, замечу мимоходом, совершенно тождественные. Вот два таких определения, принадлежащих мужам, достигшим края добродетелей, исчерпавшим их в совершенстве.

«Делание добродетели, - говорит св. Исаак Сирин , — есть хранение заповедей Господних». «Добродетель, собственно, не что иное есть, как исполнение воли Божией», - вторит ему св. Симеон, почтенный Церковью прозванием Нового Богослова . Некоторые подвижники во главе со св. Василием Великим определяют еще добродетель как некую «красоту», нечто «прекрасное», «художество», «соразмерность» во всем, «средину», в противоположность пороку, который есть безобразие, неумеренность, излишество⁴. К сему еще замечание. «Всякая добродетель, а преимущественно пред всеми нищета, имеет отличительным признаком свободное произволение. А что не от произвола, то и блаженным не делает»⁵. Приведу из классической древности два примера, иллюстрирующие данное положение.

Философ Сенека, воспитатель императора Нерона, после того как его, по приказанию последнего, пытались отравить, стал питаться только дикими плодами и пить ключевую -242-

воду⁶. Но это не была, конечно, добродетель в христианском смысле, и даже христианин, принявший такой же образ жизни при подобных обстоятельствах, не мог бы считаться «крайним постником», потому что поступки его были бы вынужденными.

Точно так же у знаменитого римского поэта Катулла, этого Пушкина латинской поэзии, по его собственным словам , «пауки в карманах гнезда вили»

...nam tui Catulli

Plenus sacculus est aranearum, —

но его нельзя назвать нестяжательным, потому что он лишился богатства из-за конфискации своего имущества в эпоху междоусобий.

«Все добродетели хороши, но надобно, чтобы они имели и голову и ноги, подобно телу; и как телу нельзя быть без головы и ног, так и им. Ноги добродетели — смиренномудрие; а глава — любовь. Совокупность добродетелей можно еще уподобить колонне, которой основанием служит смиренномудрие и верхом (капителью) любовь, которая есть престол Божий. Под любовью находятся благоутробие, сострадание, милостивость, щедродательность, незлобие, великодушие, благотворительность и человеколюбие, которые вместе с нею делают человека богом по благодати. Окрест же смиренномудрия стоят послушание, терпение, признание человеческой немощи, благодарение Богу за все, все почитая благодеянием, коим Он благодетельствует нам, т. е. и десное и шуее: славу и бесчестие, здоровье и болезнь, богатство и бедность и прочее... А произвольная нищета, пост, обуздание гнева и языка и всякой другой бессловесной похоти состоят под игом правды...»⁹

Из многих добродетелей, приведенных здесь св. Симеоном Новым Богословом (у преподобного перечислено больше, часть я выпустил), некоторые суть главные, другие - второстепенные¹⁰. Для новоначальных, к которым я, собственно, простираю речь, не нужно знать больших тонкостей, необходимое же будет указано в свое время. Важно знать только то, что между всеми добродетелями существует глубокая связь, для показа чего и выписана предыдущая цитата из преп. Симеона Нового Богослова, а какая именно связь, знать необязательно. Ибо если новоначальным показать порядок добродетелей, то они увидят, что он не одина-24311 12

ков не только у святых отцов , но и в разных местах Священного Писания , а

13

это потребовало бы новых объяснений. Некоторые духовные писатели их дают , но, опять-таки, не договаривают до конца. Требуется объяснить еще и то, почему же святые отцы, и впереди их всех Священное Писание, подчеркивают наличие среди добродетелей великой стройности и органической взаимосвязи, тогда

14

как среди противоположных им пороков сего не видим , и нельзя ли вышеуказанное внешнее разногласие у отцов объяснить тем беспорядком, какой мы замечаем среди страстей (с другой стороны, чем, наоборот, объясняется планомерность демонских нападений — нельзя же отрицать, что бесы хитро и ловко воюют против нас, — и как она соотносится с известным порядком в добродетелях?)... И много еще потребуется выяснить вопросов, которым не обладающие духовным разумом не в силах дать применение в своем практическом обиходе, и потому вопросов бесполезных.

Посему я лучше перейду к вопросу о том, как распознать подлинно добродетельную жизнь и, в частности, являются ли добродетелью отдельные добрые дела. Этот вопрос очень важен, ибо, во-первых, не зная о нем ничего, можно впустую, бесплодно, напрасно проработать всю свою жизнь; причем иногда еще так случается, что чем больше человек делает добра, тем становится в душе хуже и гнуснее (само собою разумеется, что добро тут не при чем, и за него он кое-что получит на Страшном Суде); во-вторых, в настоящее гиблое и лживое время, когда диавол у большинства людей извратил все мысли, или, как апостол выражается, в нихже бог века сего ослепи разумы (2 Кор. 4, 4), как раз сильно распространены учения о так называемой автономной, позитивной, гетерономной и всякой другой морали, якобы имеющей ценность независимо от всякой религии.

П. О естественном добром устроении души. То, о чем я хочу здесь писать, красноречиво свидетельствует против тех ленивцев, которые постоянно стонут, когда их понукают к доброделанию: невозможно-де спастись, «сил нет», «выше меры человеческой» добро творить, «веры нет», да и нет возможности верить и так далее.

Но вот Сам Господь¹⁵ и Его святые ясно уверяют нас, что все наши самооправдания несостоятельны и приведут в конце концов только к осуждению. -244-

Действительно, зла и страстей по естеству нет в человеке, и Бог не творец страстей¹⁶. Наоборот, Он даровал нашей природе многие добродетели. Так, человеку свойственны милосердие, ибо и язычники милосердствуют; любовь, потому что часто и бессловесные животные проливают слезы, когда их разлучают; надежда, потому что мы взаймы берем и взаймы даем, и сеем, и в плавание пускаемся, надеясь обогатиться; вера, ибо мы всегда готовы поверить... Но мы часто слышим: «Не могу верить», «Нет сил верить». Мы также слышим и

17

следующее: «Нынче только дураки в Бога верят» , «Я не ребенок, чтобы верить этому»... Следовательно, люди признают, что вера все-таки существует, только веруют-то люди, не уважаемые в обществе. Но Господь как раз в том худого не видит, и даже больше — каждому предлагает смириться и подтверждает то собственным Словом — а оно ведь у Него закон: аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). И опять чрез Своего апостола говорит: буяя — та ^юра (безумное) — мира избра Бог, да премудрых посрамит (1 Кор. 1, 27). Но так как мир не приемлет яже Духа Божия: юродство бо — ^юрга (глупость) — ему есть, и не может разумети (1 Кор. 2, 14), то по его «премудрости» (1 Кор. 2,4, 5,6,13) в число «безумных», «сумасшедших», «глупых» попали, начиная с Самого Господа Иисуса Христа (Мк. 3, 21), и Его

апостолы (Деян. 26, 24; 1 Кор. 4, 10), и пророк Давид (1 Цар. 21, 14), и многие другие.

Итак, никто не должен клеветать на веру. Да потом, хотя вера и Божий дар (Еф. 2, 8) (как и все добродетели, даже естественные), она проявляется и у неверующих (обычно в детстве, когда сердце чисто и неосквернено срамными страстями, и посему не боятся приступать к Богу и веровать в Него), но они сами ее теряют... Следовательно, на Страшном Суде все неверующие и безбожники будут судиться за то, что потеряли дар Божий, а не за нечто такое, чего никогда и не имели...

18

«Итак, — заключу этот отдел словами св. Иоанна Лествичника , — если, как мы здесь показали, любовь есть добродетель естественная нам, а она есть союз и исполнение закона [Рим. 13,10; Кол. 3,14], то значит добродетели недалеко от нашего естества. Да постыдятся же те, которые представляют свою немощь к исполнению их».

Хорошо говорит в своем «Шестодневе» о естественных -245-

добродетелях св. Василий Великий¹⁹, который развивает и иллюстрирует многочисленными примерами вышеуказанную аналогию между чувствами животных и человека. Приведу некоторые из них.

«И в нас есть естественные добродетели, — говорит он, - с которыми душа имеет сродство не по человеческому научению, но по самой природе. Никакая наука не учит нас ненавидеть болезнь, но сами собою имеем отвращение ко всему, что причиняет нам скорбь; так и в душе есть какое-то не учением приобретенное уклонение от зла... По этой-то причине для всякого похвально целомудрие, достойна одобрения справедливость, удивительно мужество, вожделенно благоразумие. Эти добродетели душе более свойственны, чем телу здоровье.

Чада, любите отцов; родители, не раздражайте чад (Еф. 6, 4). Не то же ли говорит и природа? Не новое что советует Павел, но скрепляет узы естества. Если львица любит рожденных ею и волк вступает в бой за своих волчат, что скажет человек, и заповедь преступающий и природу искажающий, когда или сын не уважает старости отца, или отец, вступив во второй брак, забывает прежних детей?»

Далее св. Василий Великий приводит несколько случаев, из которых видно, что животные, как это ни странно, часто превосходят человека. Не без иронии он отзывается об ученых, пишущих в своих кабинетах головоломные формулы, едва могущих или вовсе не могущих приобрести даже и ту долю сообразительности, какою обладает пес... А что говорить про область чувств? Здесь люди неизмеримо слабее твари. Но почему же так пал современный (Василию Великому и нам) человек? Потому что потерял всякое понятие не только о сверхъестественных, но и о естественных добродетелях и впал в состояние противоестественное. Но обратимся к подлинным словам великого богослова:

«У бессловесных неодолима взаимная любовь между детьми и родителями, потому что создавший их Бог вознаградил в них недостаток разума избытком чувств. Почему ягненок, выскочив из хлева, среди тысячи овец [ср.: Иов. 1,3; 42,

12] знает самый цвет и голос матери, спешит к ней, ищет своих собственных источников молока? И хотя он встретит тощие матерние сосцы, довольствуется

ими, пройдя мимо многих сосцов, обремененных молоком. И мать в тысяче ягнят узнает своего. Один у всех голос, и цвет тоже, и запах -246-

подобен, сколько представляется нашему обонянию; но у них есть какое-то чувство, которое гораздо острее нашего представления и по которому для каждого легко распознать собственное свое... У тельца нет еще рогов, но он уже знает, где у него вырастет оружие. Все это служит доказательством, что всяким животным природное ему не изучается и что в существах ничего нет беспорядочного и неопределенного, а напротив того, все носят на себе следы Творческой премудрости, и каждое показывает в себе, что оно снабжено нужным к охранению собственного благосостояния²⁰.

Пес не одарен разумом, но имеет чувство почти равносильное разуму. Что едва изобрели мирские мудрецы, просидев над этим большую часть жизни, — разумею хитросплетение умозаключений, — тому пес оказывается наученным от природы. Ибо, отыскивая звериный след, когда найдет, что он разделился на многие ветви, обегает уклонения, ведущие туда и сюда, и тем, что делает, почти выговаривает следующее умозаключение: или сюда поворотил зверь, или сюда, или в эту сторону. Но как не пошел он ни туда, ни сюда, то остается бежать ему в эту сторону. И таким образом, чрез отрицание ложного, находит истинное. Более ли сего делают те, которые, чинно сидя над доскою и пиша на пыли, из трех предложений отрицают два и в остальном находят истину?

А памятование милости в этом животном не пристыдит ли всякого неблагодарного к благодеяниям? Рассказывают, что многие псы, когда господа их были убиты в пустом месте, умирали над ними...²¹

Что же скажут те, которые не только не любят сотворившего и питающего их Господа, но и в числе друзей имеют глаголющих неправду на Бога, одной приобщаются с ними трапезы и при самом вкушении пищи терпят хулы на Питающего?»

Я позволил себе привести эту выписку в большем размере, чем дозволяют то узкие рамки трактуемого вопроса, затем, чтобы дать возможность читателю за один раз познакомиться с понятием о естественных добродетелях и узнать, что последние все же не естественны в том смысле, какой придает этому термину позитивная наука, ибо и они вложены в природу человека и животных Богом.

Всем этим объясняется, почему мы и в язычестве находим высокие образцы

22

добродетели и иногда поразительное предвосхищение христианских идей . Но все дело в том,

-247-

что доброделание языческое крайне несовершенно; несовершенно и само по себе, а если дело рассматривать с христианской точки зрения, то оно и совсем никуда негоже. Почти всегда добродетель у язычников делалась не ради красоты ее самой (самый малый из достойных побудительных мотивов), а ради побочных целей. Сколько сюда примешивалось тщеславия, хвастовства, которые претили

23

иногда им самим же . И ради тщеславия чего только ни делалось: философ Анаксагор предоставляет, например, свои поля топтать верблюдам и овцам, желая показать свое беспристрастие к вещам; Крател обращает свое имущество в деньги и бросает их в море... А чтобы раздать свое достояние бедным голодающим или

своим подыхающим от тяжелой работы рабам — до этого их «царственные» умы не додумывались!²⁴

Но язычники меня вовсе не интересуют, а заговорил я о них только затем, чтобы некоторые христиане спросили себя, далеко ли они сами ушли вперед от исполнения добродетели по-язычески. Не увидим ли мы, если хорошенько вникнуть в дело, что в большинстве случаев христиане, совершая добродетель, сами далеко отстоят мыслью от Христа? Подадут милостыню, но лишь из чувства жалости к калеке (всем известны случаи, когда последние, чтобы собрать больше денег и подействовать на нервы сентиментальных барынь, нарочно уродуют себя или подделывают свои уродства, как нищие «Дворца чудес» в «Notre-Dame de Paris»* (*«Собор Парижской Богоматери» (франц.) — роман В. Гюго. —Прим. составителя.) у Виктора Гюго, где можно видеть «les aveugles qui regardent et les culs-de-jatte, boiteux qui courent»**). (**«слепых, которые глядят, и безногих, хромых, которые бегают» (франц.))Примут нынешние христиане участие и в воспитании сироты, но по действию скрытой страсти²⁵. Скроют, подавят проявление и самой страсти (например гнева), но опять-таки только потому, что это — «неприлично»²⁶. В великосветском обществе, для того чтобы скрыть краску гнева или стыда, дамы нарочно белятся, так что лицо делается «эмалированным», «маской», под которой ничего не видно.

Но если бы дело заключалось только в том, чтобы ничего не иметь, то нищие — продолжу словами учителя первохри-

-248

27

стианской Церкви (II века) Климента Александрийского ,

- «вовсе ничего не имеющие, но, ходя обнаженными, выпрашивающие, что необходимо на день, по дорогам располагающиеся... Бога же и праведности Божией не знающие, единственно из-за этой крайней нищеты своей, из-за этой беспомощности жизни, из-за этого неимения вещей ничтожнейших должны были бы считаемы быть за людей счастливейших и богоугоднейших, и за наследников

жизни вечной». Но это не так. «Не всегда нищета похвальна, — говорит св.

28

Василий Великий , — а только, когда она с евангельской целью принята произвольно. Ибо многие по достатку нищи, а по произволению весьма любостяжательны. Их бедность не спасает, а произволение осуждает. Посему блажен не тот, кто беден, но кто сокровищам мира предпочитает Христову заповедь. Таковых и Господь называет блаженными, говоря: блажени нищий духом (Мф. 5, 3),

- не бедные имуществом, но избравшие нищету сердца».

Таким образом, мы невольно подходим к вопросу о христианской, то есть настоящей, добродетели. Обидно бы было любителю драгоценных камней, купивши бриллиант за дорогую цену, узнать после, что тот фальшивый, но несравненно еще обиднее жаждущему найти бесценный бисер (Мф. 13, 46), Христа, и узнавшему о поддельности и ничтожности мирских добродетелей — лишиться святоотеческого и церковного учения об истинном доброделании. Удовлетворяя желание этих людей, я и перехожу к сему предмету.

29

III. О сверхъестественной добродетели. В начале своих «Основ» я уже имел случай кратко сказать о сущности сверхъестественной добродетели, или вообще добродетели христианской. Но этого мало. Вопрос этот серьезный, ведь от того или иного взгляда на него и его решения зависит направление всей нашей жизни.

Как в сказке говорится: «Кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а кто поедет в левую сторону, тот будет убит...»³⁰

К этому же — уяснению сущности божественной добродетели и ее отличия от добродетели естественной — христианина обязывает и благодарность Богу за Его просвещение нас грешных: светская наука до сих пор путается в этом вопросе³¹, желая разрешить его собственными силами — что, конечно, невозможно, — а нам Господь даровал ведение се--249го даром, благодатию Своею, и вемы вся, и не требуем, да кто из внешних учит ны (1 Ин. 2, 20, 27).

Чтобы представить дело яснее и нагляднее, изложу его схематично, под рубриками.

Внешняя сторона вопроса: в чем отличие добродетели сверхъестественной от естественной?

Божественная, христианская добродетель отличается от всякой другой, прежде всего:

32

1. По своей цели. У спасающегося все должно быть направлено во славу Божию, потому что вся содела Господь Себе ради (Притч. 16, 4). Апостол Его глаголет: Аще убо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1 Кор. 10,31). И в другом месте, обращаясь к своим возлюбленным филиппинцам, он говорит: ...да будете исполнены плодов правды Иисус Христом, в славу и похвалу Божию (Флп. 1, 11). И сам он ради Бога — 5i ov — всех отщетихся (от всего отказался), и вменяю, пишет, вся уметы — оки^аХа (сор, то, что под ногами валяется) — быти (Флп. 3,8).

В силу этих слов, христианину при всяком предстоящем ему деле прежде всего должно ставить вопрос: а согласно ли оно с волею Божиею, со Священным Писанием? И как бы дело ни было мало, не приступать к нему, если не будет по-

33

лучен от него (Писания) положительный ответ .

Так поступали и великие подвижники. Один брат спросил авву Антония Великого:

- Что делать мне, чтобы обрести милосердие у Бога? Святой старец ответил:

- Что скажу тебе, то сохраняй тщательно: где бы ты ни был, имей пред своими очами Бога и делай только то, на что имеешь свидетельство Писания...³

Следовательно, каждый, что бы ни делал: книжку ли читал, ел или разговаривал, печку растоплял или еще чем занимался — должен чувствовать себя так, как будто все совершает перед Самим Богом, пред Его Престолом. На самом деле так оно и есть, только совесть наша до того огрубела и зачерствела, что мы не замечаем постоянного присутствия Божьего. А святые, имевшие страх Божий, это остро чувствовали, и Енох именно захождение пред Богом был взят

35

живым на небо (Быт. 5, 24) . Если бы и мы всегда имели в душе подобное чувство, то с помощью благодати Божией смогли бы тонко разбираться в том, какое -250-

дело можно делать и какое нельзя, ибо совесть наша, в случае недоброго дела, сейчас бы запротестовала, возмутилась, даже краска на лице выступила бы, в пот ударило, и сердце захолонуло бы. Блажен, кто приобрел такую приснободр-ствующую помощницу!..

Но каждый освободившийся от тяжкой работы князю мира сего хорошо, конечно, помнит, как ему приходилось, связанному по рукам и ногам светскими обычаями и «приличиями», совершать все свои дела, совершенно не имея в виду духовно-божественных целей, и потому быть в странном, если не сказать просто глупом, положении. Окружающие его люди говорили «красивые», «высокие» слова о прогрессе и общественном благе, а на деле получилось только то, что разношерстное по волям, убеждениям и личным вкусам стадо, соединенное общей земной (следовательно, формально, а не органически близкой человеку) идеей, отторгнутое душой от Бога и посему всегда порочное, <озабоченное своими> судами, казнями, войнами, мечется

в смятетт во мраке, не видя просвета... И каждая единица этого стада, находясь даже в самых лучших условиях, не может до самой смерти освободиться от разъедающих душу и тело страстей (гнева, похоти, зависти, печали), от сомнений, страха за свое благополучие, свою будущность...

У некоторых и таких целей нет, а просто живут серенькой, личной и даже «гаденькой», как фельетонисты выражаются, жизнью. Не исключая и великих ученых, которые тоже, под видом принесения пользы обществу, удовлетворяют только собственную страсть.

Нет слов, в миру, бывает, много трудятся, есть даже свои «мученики», но весь труд этот и мученье не ради Христа. Остановимся и разберем для примера хотя бы работу ученых. Посмотрим, что она собой представляет?

Движущей силой здесь является не любовь к Богу и не стремление прославить Его имя, а собственный интерес (страсть к предмету), или тщеславие (желание прославиться), или выгода (извлечение прибыли и приобретение комфортабельных условий жизни чрез занятия литературой, искусством, наукой), или даже пресловутое стремление к истине, которая в данном случае превращается в какую-то самодовлеющую цель и фетиш. Ученых же, особенно естествоиспытателей, задавшихся мыслью исследовать природу с целью прославить не себя, а Творца, в настоящее время, кажется, нет.

-251-

Что касается самого труда, то он иногда, действительно, превращается в настоящее «подвижничество». Но это подвижничество такого рода, что только страсть, ослепляющая ученого, не позволяет ему видеть собственное безумие. А простые деревенские бабы видят это ясно. Можно привести тому пример из жизни знаменитого французского энтомолога Фабра. Он сам сознается, что «наблюдателю жизни, принужденному производить свои исследования на большой дороге, выпадает на долю выносить многое».

«Так, однажды, — рассказывает он³⁶, — я с утра засел в глубине оврага, примостившись на большом камне. Целью моего раннего визита сюда является оса: сфекс-лангдокский. Проходят три сборщицы винограда, отправляющиеся на работу. Мельком взглянули они на сидящего человека, по- видимому погруженного в свои мысли. Они приветливо кланяются и получают приветливый ответ. Проходит день. Солнце закатывается, и те же три сборщицы винограда возвращаются по той же дороге, с корзинами на головах. А человек все на том же месте, сидит на том же камне со взглядом, устремленным на ту же точку. Моя неподвижность, мое упорное сидение в этом пустынном месте должны были,

очевидно, поразить их. И когда они проходят вблизи меня, я вижу, как одна из них подносит свой палец ко лбу, и я слышу шепотом произносимые слова:

37

- Юродивый , бедняжка!..

И все три женщины перекрестились.

"Юродивый", — сказала она. Идиот, безобидный человек, потерявший разум...

потерявшим разум! Какое унижение!»

Я не стыжусь присоединиться во взгляде на данное явление к этим перекрестившимся женщинам-француженкам. Поучительно, что даже неправославные, если они просты сердцем и благочестивы, имеют больше духовного разума, чем прославленные ученые. Не то же ли говорят и апостолы (Иак. 3, 15; Кор. 1, 19 и след.; 2 Тим. 2, 5)? Конечно, я понимаю, ученые претерпевают мучения ради «науки», «прогресса» человечества, «будущего счастья» людей, «чистой истины». И тот, кто этого не признает, является отсталым, невежественным, некультурным человеком... Да что мне и -252-

каждому в подобных кличках, если вся культура со всеми своими делами некогда сгорит (2 Пет. 3, 10), и вместо нее будет новое небо и новая земля (Откр. 21,1)? Только детям свойственно строить из песочка пирожки и домики и тут же разорять их — за ненадобностью. Нет, нельзя убивать время понапрасну, какими бы великими, но земными целями это ни прикрывать; оно нам дано единственно для того только, чтобы мы его и все свои дела посвящали Господу Богу и никому и ничему другому.

2. По действию благодати. Еще дела христианские отличаются от языческих присущею им силою благодати. Это благодать творит великие чудеса, в которые не верят умники нынешнего века, потому что сами-то благодати не имеют, ибо она живет только в верных. Это благодать делает слабых жен мужественными и сильными (Мария Магдалина, Мария Египетская, мученицы Варвара и Екатерина³⁸ и многие другие), детям подает разум взрослых (как пятилетнему

39

мальчику, отроку Потиту, в житии св. мученика Арефы) , старцев подвигает совершать величайшие подвиги⁴⁰. Если бы не было благодати, что за жизнь была бы у человека, обладающего ищущим сердцем и горящей душой?

«Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано», — в мрачном отчаянии и безнадежии восклицает мирской мудрец. Но дело, к счастью, обстоит не так. На эти слова, режущие смиренное ухо богохульством, христианин в духовном восторге может и должен ответить: нет, дано, все дано!.. Вся могу о укрепляющем мя (Иисусе) Христе (Флп. 4, 13).

И в этом-то, в сей благодати, — величайшее преимущество добродетели сверхъестественной, обильной духовными дарами и непреоборимою силою, пред естественною добродетелью. Благодать же, как и из самого понятия ее это вытекает, есть милость Христа и дар, с нашей стороны совершенно не

41

заслуженный, со смирением приемлемый и ради нашего смирения подаваемый . «Ибо добродетели исправляются собственным старанием и усердием и приобретаются собственными нашими подвигами и трудами, — говорит св.

Симеон Новый Богослов , — а духовные дарования суть свободные дары милости, от Христа подаваемые тем, кои подвизаются.

Так, например, пост и воздержание есть добродетель, от которой увядают греховные сласти и похоти и замирает -253-

огонь плоти, и это есть дело собственного нашего произволения; но чтобы кто держал пост и воздержание без всякого чувства прискорбности и приболезненности сего подвига, и еще более, чтобы кто достиг чистоты и совершенного бесстрастия, сие есть дар Божий, весьма высокий».

К этим словам св. Симеона приведу иллюстрацию. (К другим же положениям святого отца, приводимым ниже, читатель пусть сам найдет примеры, что сделать нетрудно.) Столетний авва Херемон, один из египетских отцов IV века⁴³, говорит: «Никак нельзя думать, что философы имели такую чистоту души, какая требуется от нас... Имели же они некоторую частичку целомудрия, т. е. воздержания плоти, именно удерживали только похоть от совокупления, а внутреннюю, совершенную и постоянную чистоту духа и тела, не говорю делом приобрести, но и думать о ней не могли. В этом не стыдился сознаться и знаменитый между ними Сократ, как они славят. Когда один физиогном, смотря на него, сказал, что у него глаза, как у деторастлителя, и когда ученики его, напавши на него, хотели отомстить за оскорбление, нанесенное их учителю, то Сократ, говорят, удержал их негодование таким изречением: "Успокойтесь, дети, я точно таков; но сдерживаю себя". Итак, не только нашим рассуждением, но и сознанием их ясно доказывается, что они с принуждением удерживались только от совершения плотского совокупления; но желание и услаждение этой страстью не было изгнано из сердец

44

их .

С каким омерзением надобно произносить изречение Диогена! Случилось, что философ этого мира не постыдился высказать как нечто достопамятное то, чего мы не можем, не покрасневши от стыда, ни сказать, ни слышать. Он одному человеку, подвергшемуся наказанию за прелюбодеяние, как говорят, сказал: "Что даром продается, того не покупай смертью..."⁴⁵ Итак, видно, что они и не знали добродетели истинного целомудрия, какое требуется от нас. И потому верно, что нашего обрезания, совершаемого в духе, невозможно иметь иначе, как по благодати Божией, и его имеют только те, которые служат Богу с полным со-

46

крушением духа» .

«Опять удерживать гнев и серчание, — продолжает св. Симеон Новый Богослов, — есть собственное наше дело и требует подвига великого и труда немалого; но чтобы совсем не смущаться и стяжать невозмутимость сердца и со-254-

вершенную кротость — это есть дело в нас единого Бога и измена десницы Вышнего (Пс. 76, 11).

И еще, раздать все имущество свое бедным и, став нищим, просить милостыню в нашей состоит воле; но совсем ничего не желать и с радостью переносить горение в пещи бедности — это есть таинственное действие в нас Божие».

Без Мене не можете творити ничесоже, — сказал Господь (Ин. 15, 5). Ничего, разумеется, истинно доброго, такого, что согласно во всем с Его волею. И апостол то же самое говорит: «Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении —шер in? еи5окш<; ;», то есть по благой Его воле (Флп. 2,

13). Христианин только свое желание и усердие показывает, а силы дает Бог. Но как-то так всегда случается, что человек не видит этого. Ему все кажется, что постится ли он, промолчал ли на обидные слова, он все своими силами делает. Это — лесчий, бесовский обман, или самообман. Кто внимательно относится к своему духовному внутреннему миру и деланию, тот не раз замечал, что когда ему не хотелось смириться в чем-нибудь пред Богом и как бы показать Ему, что он сам сумеет нечто сделать, то оказывалось, что, несмотря на все усилия, ему это не удавалось. Даже тогда, когда он и не думал вовсе о Боге и не почитал Его, и то легко это делал, а теперь не может... Но как только признает свою немощь и воздохнет с покаянием к Богу, сейчас же все препятствия убираются с пути, и он легко делает в одну минуту то, на что раньше уходили дни и недели. Мы — работаем с Богом Богу же как бы на паях. Мы вносим в дело копейки и полушки, а Бог — миллионы и миллиарды. Мы только что поднимаем руки, чтобы сдвинуть что-либо, а благодать Божия за нас дело уже заканчивает. Но совершает это невидимо, как бы из-под наших рук, из-за нашей спины... Но Бог не поможет, если мы прежде сами рук не подымем. Чудес люди ищут... Да вся жизнь человеческая, тем более христианская, есть сплошное чудо! Вольно же людям быть слепыми и настолько самонадеянными, что приписывать все себе...

Но нельзя отрицать того, что у добродетели сверхъестественной бывают разные степени. Иную по виду никак нельзя отличить от языческой, а иногда даже и за грешное дело почесть можно, что неразумные часто и делают, а иная блещет сияниями вечного, тамошнего дня. Это-то и заставляет невнимательных к слову Божию и спасению путать

-255-

правое с левым и осуждать благочестие. Но мы не будем обращать внимания на их недомыслие, а, запомнив первые два признака, по которым наши добрые дела должны отличаться от добрых дел неверующих, обратимся к дальнейшему изучению христианской добродетели, к ее практическому осуществлению, к ее внутреннему содержанию.

Внутренняя сторона вопроса. Различия между добродетелями христианскими по их существу и содержанию

В их собственном царстве добродетели эти должно различать между собою, прежде всего, по качеству их природы.

Так как человек состоит из тела и души, то и добродетели должны быть двух родов:

1. Телесные. Это те, для совершения которых трудится преимущественно тело. Говорю: преимущественно, потому что если в деле, хотя бы и одним телом исполняемом, не будет участвовать и душа, то это дело не сможет иметь нравственную ценность, а следовательно, не будет и добродетелью.

2. Духовные. Телесные добродетели очищают наше тело от вещественных в нем движений и всего непотребного, готовят из него достойный сосуд будущей благодати Св. Духа, а духовные — смиряют душу, делают ее госпожой невещественных помышлений, прогоняют от нее всякое нечистое приражение и привлекают благодать.

Первые добродетели можно назвать еще мирскими, вторые — монашескими.

Но под монахами я разумею здесь не тех, которые носят только одежду монашескую, а которые сделались свободными от всех видимых попечений и, хотя телом пребывают на земле, умом всецело живут на небе. Это надо хорошо уразуметь и постоянно помнить; иначе возникает путаница и излишние суесловия. Миряне начинают обвинять несовершенных монахов в тунеядстве, в нежелании помочь им, а монахи, желая защититься, или дерзают высказывать такие положения, которые им не приличествует (например узаконяют для себя чисто созерцательный образ жизни, отказывая в помощи голодным и нуждающимся), или бросаются в другую крайность — забывши свои обеты, свое звание и немощность, сами рвутся в мир, якобы для спасения погибающих душ и для пользы многих. Здесь я -256-

не буду выяснять, где кроется истина, в первом ли случае, или во втором, или

47

посредине , но только предостерегаю читателя от поспешных и непродуманных выводов.

Добродетели христианские необходимо различать и по способу их исполнения. Известно, насколько высоко ценятся знатоками и любителями искусства любые карандашные наброски, пусть в два-три штриха, знаменитых, прославленных мастеров (Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рубенса, Тициана и прочих) и при этом оставляется без внимания кропотливо, старательнейше и с великим тщанием исполненная картина мелкого живописца. Точно так обстоит дело и в области добродетели. Иной, как бы не глядя, совершает доброделание — только губами или мыслью пошевельнет на молитве⁴⁸ или мимоходом, в виде шутки, бросит

49

слово утешения , и это уже и Богу угодно, и пользу людям приносит, всю печаль сразу с их сердца снимает; другой же по целым дням молится, целые часы проводит в разговорах, желая всех поддержать, всем «указать путь света», а толку все нет: и Бог его не слышит, и среди людей лишь смущение производит.

Итак, надо уметь творить добродетель. Мало того, чтобы нищему подать, надо знать, как подать; мало сказать хорошее слово (это нетрудно сделать, если оно вычитано нами, то есть не свое), а надобно знать, когда его сказать, в какой форме преподать, кому, где и при каких обстоятельствах. А то ведь можно и словами Священного Писания убить человека. И так во всяком деле. Для этого и целая наука существует — аскетика. Но, собственно, никакие книжки не могут этому научить, а только собственный духовный опыт и благодать Божия; последняя же привлекается смирением, а не учением.

Но когда святые люди творят добродетели, то, кроме практической пользы, мы замечаем еще и красоту, изящество самого делания. Это и понятно. Если добродетель, как сказано вначале, заключается в соразмерности и отсутствии всяких лишков, то она, естественно, и прекрасна.

В заключение нахожу нужным сказать, что искусство творить добродетель и уменье правильно обращаться с теми или иными жизненными обстоятельствами, прежде всего, сказывается в положительных вещах, то есть в заведомо добрых делах.

-257-

К доброделанию мы все призваны; по крайней мере, эта область делания самая доступная и не требует большого дара рассудительности — конечно, говорю в относительном смысле. Как рассудительно творить добродетель⁵⁰ и избегать

страстей, можно еще научиться, хотя и с большим трудом. (Мои «Основы», например, частично описывают эту науку — штрихами, набросками, иногда даже намеками только, но не дают подробного руководства. Я ставлю только вешки и показываю путь, а желающий увидеть на этом пути города и разные чудеса сам должен идти по нему.)

Но как извлекать пользу из вещей отрицательных, то есть как из безусловно греховных действий выйти чистым и непорочным, — этому нужно учиться у Самого Бога. Подробно — по причине недостатка в настоящее время делателей подобного рода (а если они есть, то сами знают, как поступать) — говорить о сем нет нужды. Ибо все такие разговоры маловерным и не имеющим духовного разума приносят скорее вред (иногда непоправимый), чем пользу.

То, что такое делание (по выражению св. Исаака Сирина, «делами шуими», т. е. левыми: Мф. 24, 33, 41-43, за которые на Страшном Суде Господь всех осуждать будет) возможно, видно из Свящ. Писания (Исх. 32, 27-29; 3 Цар. 18, 40; Ос. 1, 2) и святых отцов.

Преп. Исаак Сирин говорит:

«Случается, что иногда иному бывает попущено Богом сделать что-либо, по-видимому, неуместное, и вместо порицания и укоризны воздается ему благим воздаянием». И в другом месте: «Иной и делами шуими соделывает жизнь в премудрости Божией, а иной продает грех как бы под личиною божественного. В иных, охраняющих себя, и недостатки бывают хранителями правды»⁵¹.

IV. Условия успешного и надлежащего исполнения добродетелей. Основанием для всякой добродетели служит страх Божий (Пс. 110, 10). Последний, в свою очередь, есть порождение веры и появляется в человеке тогда, когда тот устранит ум свой от мирских хлопот и кружащиеся от парения мысли свои соберет в

52

размышлении о будущем Суде и загробной жизни . Из этого видно, что «добродетель -не дар только великого Бога, почтившего Свой образ, - скажу словами св. Григория Богослова, — потому что нужно и твое стремление». И наоборот, «она не произведение -258-

твоего только сердца, потому что потребна превосходнейшая сила»⁵³. Если мы это хорошо уразумеем, то нескоро поддадимся на удочку лукавого, которою он ловит самонадеянных людей, внушая им проверять каждый свой поступок особым «сладостным чувством» и «осиянием», или «просвещением», в душе⁵⁴ и дожидаться каких -то особых чудес для своего спасения⁵⁵; с другой стороны, не возгордимся, когда приосенит нас Божественная благодать.

От всех этих искушений хорошо предохраняет знание главных качеств и признаков истинной добродетели, которые заключаются в печалях, скорбях, гонениях, страданиях и тому подобном. В миру люди ропщут и, погрязая в грехах, постоянно плачутся: «За что мне это искушение Бог послал? Что я сделал такого?», «Господи, неужели беззакония мои превзошли Твое долготерпение?..»⁵⁶ А у истинного делателя не так. В скорбях он обретает Бога, и искушения, постоянно усиливающиеся, только доказывают ему, что он «замечен» Богом среди бесчисленного множества людей и «не забыт» (Евр. 12, 6-13). В миру смущаются якобы несоответствием между личною «невиновностью» и скорбями, а у нелицемерно спасающегося, наоборот, чем он становится, действительно,

невиннее (без кавычек) , тем и больше скорбей ему выпадает на долю, и тем более считает себя повинным всяким мукам.

«Бог не дает великого дарования без великого искушения, — говорит св. Исаак Сирин (ср.: 2 Кор. 1, 5). — Соразмерно с искушениями определены Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные Им. Наконец, по жестоким скорбям, посылаемым на тебя Божиим Промыслом, душа твоя

58

постигает, какую прияла она честь от величия Божьего» . Иными словами, чем более у тебя скорбей, тем, следовательно, больше ты получаешь невидимо для себя благодати. В этом удостоверяет нас пример Самого Господа и Его апостолов: им «не было попущено войти в искушения, пока не прияли Утешителя. Кто приобщается благ, тому прилично терпеть и искушения; потому что скорбь его после блага. Так угодно было благому Богу творить со всеми»⁵⁹.

Это качество при совершении добродетелей так важно, что о нем говорят все святые и текстами о сем же изобилует все Свящ. Писание. У отцов-аскетов образовалось даже специальное выражение для его описания. Даждь кровь, и при-

-259

60

ими духа, — говорят они всякому, кто хочет вступить на узкую стезю добродетели и получить дары Св. Духа. Чтобы купить добродетели, учит св. Симеон Новый Богослов⁶¹, надо заплатить «не золото и не серебро, а кровь. Каждый желающий из нас покупает их одну за другою своею кровью. И воистину, если кто не предаст себя на заклание, как овна, за каждую даже малейшую добродетель и не прольет крови своей за нее, тот не стяжет ее никогда. Так Бог в домостроительстве Своем положил, чтобы мы покупали вечную жизнь произвольной смертью. — Не хочешь умереть произвольной смертью и жить вечной жизнью? — И вот ты мертв».

Но если бы кто, замечая в своей жизни немало скорбей и подвигов, вывел из вышесказанного, что он должен получить непременно за них награду, тот жестоко бы ошибся. Награда дается не за делание, а за смирение. Христос требует не исполнения заповедей, но исправления души, которое, однако, достигается человеком чрез делание заповедей. Примеры сего у нас всегда перед глазами. Иеросхимонах Амвросий Оптинский, иеромонах Варнава Г ефсиманский, протоиерей Иоанн Кронштадтский и бесчисленный сонм иных подвижников, находясь постоянно, годами, с раннего утра до поздней ночи, среди людей и не имея возможности ни в церковь сходить, ни помолиться, как бы им этого хотелось, стяжали, однако, дары прозорливости и чудотворе-ния... Как же так? — Чрез великое смирение и веру. При жизни этих старцев было много монахов в Оптиной пустыни и Гефсиманском скиту, также и иереев по Руси довольно, которые и постились не меньше их, а некоторые и уединялись больше; но благодатные дары получили только вышеуказанные лица⁶².

Итак, каждый подвизающийся должен раз навсегда запомнить и руководствоваться этим в своей жизни, что духовные дарования без искушений — погибель для принимающих их. (Дарования же я здесь разумею в широком смысле, в чем бы они ни заключались. Ибо и прозорливость — своего рода добродетель, поскольку в ней проявляется высшая степень рассуждения, этой царицы добродетелей.) Кто уклоняется от скорбей, тот вполне разлучается, несомненно, и с добродетелью. Поэтому если хочешь стяжать ее, то предай себя

безропотно, с любовью и ревностью на всякую скорбь. Ибо скорби рождают смирение. А без последнего — никтоже узрит Господа (Евр. 12, 14)⁶³.

-260-

§ 2. Возрасты духовной жизни.

Священное Писание и святые отцы двумя образами поясняют, что есть разные возрасты духовной жизни, но в обоих случаях одинаково признают, что человек, вступивший на путь спасения, проходит три степени в своем духовном развитии. В первом случае они различают: рабство, наемничество и сыновство (Лк. 15, 17, 31; Ин. 8, 35; 10, 12; Гал. 4, 7)¹, во втором — младенчество (новоначалие), юношество (средний возраст, «преуспевающие») и мужество — старчество (совершенство) (1 Кор. 13, 11; 1 Ин. 2, 12-13; Еф. 4, 13-14) . Такова наиболее часто встречающаяся терминология, но иногда находим и другие наименования для сих возрастов духовной жизни . Я при изложении предмета оба эти образа совмещу в один общий. Но прежде чем перейти к их раскрытию, сделаю несколько замечаний.

Нужно сказать, что как вообще невозможно явления духовной жизни укладывать в треугольники (или иные геометрические фигуры) и требовать, чтобы их можно было решать чуть ли не младенцам, да еще с помощью четырех правил арифметики, так, в частности, нет никакой возможности провести точную границу, демаркационную линию, выражаясь военным языком, между вышеуказанными состояниями внутренней жизни. Но если незаметен переход из одного состояния в другое, то нельзя того же сказать об общей картине в целом. И мы всегда легко можем по признакам, которые будут указаны ниже, определить, в каком мы, так сказать, классе находимся или в какой школе: низшей, средней или высшей. Такой экзамен время от времени необходимо себе устраивать, ибо может случиться, что хотя мы уже долгое время ходим в училище спасения и как будто нам пора уже быть чуть ли не в духовном университете, на деле выйдет, что мы сидим еще на азах и не затвердили даже спасительного алфавита⁴.

Дальше. Как мы видели и еще не раз увидим, каждая страсть имеет свои степени развития, равным образом и соответствующая ей добродетель. Иными словами, в одном возрасте духовной жизни страсть и добродетель одним образом действует в человеке, в другом — по-другому, так что

-261-

новоначальному не перенести искушений зрелого возраста, не вместить и дарований его. Но кроме этих частных признаков, посредством которых очерчиваются возрасты духовной жизни, есть еще и общие, с помощью коих мы легко можем определить, кому работаем, Богу или диаволу. Они заключаются, главным образом, в обладании теми или иными дарованиями Божиими и требуют большой осторожности при своем применении. При пользовании ими надо остерегаться увидеть в себе нечто, тогда как на самом деле мы — ничто, ибо многие принимали свет бесовский за свет Божественный и уклонение от страданий за настоящее бесстрастие. Однако приведу выписку из св. Иоанна Лест-вичника⁵, показывающую, как нам должно поступать и в данном случае.

«Во всех твоих начинаниях и во всяком образе жизни, в подчинении ли ты находишься или неподчинении, видимое ли твое делание или духовное, — говорит преподобный отец, — да будет сие тебе законом и правилом: испытывай, истинно ли они Бога ради совершаются! Например, если мы, будучи новоначальными, делаем что-нибудь с прилежанием, но от сего делания не умножается в душе нашей прежде снисканное смирение, то не думаю, чтобы труд наш был по Богу, мал ли он или велик. Ибо в нас, младенчест-венных, признак того, что делание наше согласно с волею Бо-жиею, есть успеяние в смирении; в средних — прекращение внутренних браней; а в совершенных — умножение и изобилие божественного света».

Другие отцы сравнивают новоначального с человеком, ходящем при тусклом свете звезд. Видны только общие очертания громадных предметов (обычных страстей и прямых добродетелей), но и при всем том грозит постоянная опасность упасть в яму или даже бездну. Потому требуется зрячий во тьме путеводитель — старец.

Кто подвизается в среднем чине, тот подобен человеку, шествующему при полной луне. Он видит то, чего не видит идущий в потемках, и может последнему до некоторой степени предсказать грядущее падение, если заметит ров, к которому тот приближается. Но в то же время подвизающийся в среднем чине сам еще требует большого попечения. Даль для него сливается в сплошную темную полосу; мелких камешков, а может быть, и драгоценных вещей он по дороге не видит.

-262-

Наконец, достигший совершенства, очистивший внутренние очи сердца от страстей при помощи благодати, видит вокруг себя ясно, как человек с чистыми глазами в яркий солнечный день. Всякому приходящему он может сказать, что его ожидает на пути спасения не сегодня, а на несколько лет вперед, ибо весь путь вопрошающего освещен совершенному Солнцем Правды — Христом. Ничто, скрытое для других тьмою страстей и пороков, не укрывается от него.

Вот как говорит об этом состоянии преп. Исихий, пресвитер Иерусалимский⁶:

«Когда, возмогая о Христе Иисусе, начнем мы тещи в трезвении твердо установившемся, тогда сперва является нам в уме как бы светильник какой, держимый нами рукою ума и руководящий нас на стези мысленные; потом как бы луна в полном свете, вращающаяся на тверди сердечной; наконец, как солнце, — Иисус, подобно солнцу, сияющий правдою, т. е. показующий Себя Самого и Свои всесветлые светы созерцаний».

Теперь перейдем к подробному выяснению возрастов духовной жизни каждого в отдельности.

I. Новоначальный возраст, или состояние раба. Всякий, начинающий работать Богу после пробуждения от долгого греховного сна, неминуемо оказывается на этой первой ступени. И на ней нужно ему надолго задержаться и поработать. Перескочить прямо на вторую — я уже не дерзаю сказать на последнюю — невозможно. Тот, кто, прельщаемый заманчивостью такого скачка, решается на это, попадает неминуемо в прелесть. Однако мы очень и очень часто наблюдаем в жизни явления, когда человек, будучи желторотым птенцом, требующим младенческой пищи, начинает присваивать себе права следующей ступени и пытаться творить дела, свойственные подвизающимся среднего чина. И

получается только вред для духовной жизни. Но об этом я скажу подробнее в конце параграфа.

Состояние новоначального прежде всего характеризуется рабским страхом. Он дрожит от ужаса перед той геенной, которую уготовал себе своими делами, боится того страшного ответа, который ему надлежит дать перед Праведным Судией. Страх смерти всюду его преследует. Он не смеет ни на что надеяться — в прошлом у него одни грехи, будущее неопределенно, а в настоящем он еще не сделал -263-

ничего. Только в минуты отчаяния он призывает на помощь себе надежду на милосердие Божие, чтобы бес страшного уныния и тоски, который нередко встречает в начале спасительного пути подвизающегося, не потопил душу в глубине безнадежности. Об этом еще и пророк Давид молился (Пс. 68, 15-16). Страх за свои ежедневные поступки, вплоть до мелочей, боязнь ответственности, которую придется нести за них, увеличивается еще оттого, что новоначальный видит, что ничего не видит. Правда, это уже много, ибо валяющиеся в сластях в миру и того не видят, а считают себя всезнайками, непогрешимыми, обладают крайним самомнением, но все же это мало их утешает.

Подобные настроения вызывают в человеке соответственные добродетели и соответственное поведение, может быть, миру и домашним не совсем приятное или даже совсем неприятное, но всячески любезное спасающемуся. Хотя это иго ему и режет плечи, однако других способов предохранить себя от искушений он не видит. Если беспристрастно взглянуть на дело, то каждый поймет, что иных поступков, чем нижеуказанные, и нельзя ожидать от человека, охваченного чувством страха.

Так как новоначальный, как показывает самое наименование, только начал спасаться, то ясно, что духовной силы и разума у него нет. А раз нет духовного устройства и царствует еще беспорядок в душе, то нет и не может быть духовных добродетелей. Поэтому все дело спасающихся, находящихся на этой ступени, ограничивается телесными трудами, а из духовных — теми, которые составляют основу подвижнической науки, но и то, понятно, в масштабе немощного, недавно воспрянувшего духа.

По какие же именно это добродетели и признаки, по которым можно узнать законно спасающегося? Как узнать, на правильный путь человек встал или на ложный? Так как нужно учиться по наилучшим образцам, хотя бы они были и недостижимы для многих, то приведу таблицу добродетелей, которую воплощали в своей жизни, когда были молодыми послушниками, наши Серафимы Саровские, Сергии Радонежские, а также Антонии, Макарии и иные великие. Если не все, то в малой степени от каждого делания нечто заимствовать все же надо. А коль мы не принесем и «двух лепт» (Мк. 12, 42), то на что можем надеяться? Хотя бы по своей силе, но и мы нечто должны дать.

-264-

Итак, что же дать?

«Превосходный алфавит для всех есть следующий, -говорит преп. Иоанн Лествичник (дополняю его в скобках краткими своими замечаниями) :

(*Нумерация принадлежит еп. Варнаве. — Прим, составителя.)

1*. Послушание.

[Оно лежит в основании всего.]

2. Пост.

3. Вретище.

[Худая одежонка много значит. Совсем иное настроение у нас, когда мы разодеты или когда нас застанут в рваном домашнем платье. Если возникающие от перемены одежды настроения новоначального урегулировать и подчинить известным аскетическим правилам, вернее законам, получится большая польза. И притом дело это необходимое.]

4. Пепел.

[Многие подвижники, подражая ветхозаветным праведникам, посыпавшим главу пеплом во время поста, печали, горестных событий и поневоле евшим его, когда он сыпался с их головы за трапезой (Пс. 101, 10), следовали им в этом , иногда заменяя пепел простою пылью. По крайней мере, воздержание от омовений и бани и спанье на голой земле вполне давало возможность подражать библейскому обычаю и поневоле. А об авве Исааке, пресвитере из Келий, рассказывали, что он ел хлеб свой с пеплом из служебного кадила⁹.

Здесь пепел может означать — особенно в отношении к нам — негнушение грязью и небеганье от нее. Многие в миру, не понимая дела, соблазняются, читая или слыша подобные вещи про подвижников. Но грязь, допущенная только по неряшливости, должна претить нам и вызывать осуждение, а кто не моется (по крайней мере долго, если не совсем) ради подвижничества, то есть чтобы приобрести себе смирение, которое составляет его корень, тот поступает хорошо, полезно и как следует. Ему нужно подражать. Итак, в одном случае за грязь — наказание, в другом — награда. В этом необходимо разбираться.]

5. Слезы.

6. Исповедание.

[Разумеется помыслов и злых дел. Важнейшая статья

-265-

при подвижническом делании. В частности, речь идет и о генеральном исповедании своих грехов пред вступлением на путь спасения. В древнее время исповедовались публично, пред всеми¹⁰.]

7. Молчание.

[Это средство, как и все предыдущие, ведет все к той же цели, к смирению; ср.: Ис. 66, 2 (слав.).]

8. Смирение.

9. Бдение.

10. Мужество.

11. Стужа.

12. Труд.

13. Злострадание.

14. Уничижение.

15. Сокрушение.

16. Непамятозлобие.

17. Братолюбие.

18. Кротость.

19. Простая и нелюбопытная вера.

20. Беспопечение о мире.

21. Непорочная ненависть к родителям.

22. Беспристрастие.

23. Простота с незлобием.

24. Произвольная худость».

Все вышеперечисленные 24 «буквы» — добродетели, составляющие духовный алфавит, с помощью которого можно уже довольно бегло читать духовную грамоту, — должны быть хорошо изучены новоначальным. Как без буквенного алфавита нельзя научиться читать и, следовательно, закрыт самый доступ к учению и науке, так и без духовного «алфавита» невозможно приобрести истинный разум. Поэтому названные добродетели могут служить не только хорошим экзаменационным средством для определения, на какой ступени спасения каждый находится, но и как своего рода программа, с которой надо начинать спасение и которую должно положить в его основу. Понятно, осуществлять ее необходимо каждому по своим силам, потому что Бог смотрит не на количество трудов, а на количество усердия.

II. Средний возраст, или состояние наемника. Предшествующее состояние новоначального можно охарактеризовать как время непрестанной борьбы, сжигания за собой

-266-

всех кораблей — мирских привязанностей (чтобы никакого возврата к ним не было), как войну против приобретенных привычек и обычаев, ведущую к уничтожению старого порядка жизни и установлению нового. Вся энергия уходила у новоначального на эту борьбу и противоречие своей самости во всем. А «благоприобретенных» привычек у него может быть много. В миру заведено вставать поздно, а в духовном обиходе — рано (Пс. 118, 62). В миру любят покушать плотно, вкусно, а в лике спасающихся считается неприличным и думать даже о принятии пищи (Пс. 101, 5). В общежитии тот славен, кто умеет «постоять за себя», а у Христовых учеников, наоборот, первый — всем раб (Мк. 10, 44). И так — во всем. Но когда человек, при помощи Бо-жией, объявит беспощадную войну привычкам, несогласным с законом Божиим (что ж если и люди заметят это — от них не укроешься, Мф. 5, 14), то постепенно, в конце концов, не без великого труда сможет привести свой внешний порядок жизни к благочинию и грубые вспышки страстей заставить замолчать или в значительной степени утишить. Но — и только. Хотя, по мирским понятиям, и то много, и зачастую достаточно для прославления, но это лишь начало спасения. Это только расчистка почвы под будущий посев — освобождение земли сердца от булыжников, камней, сучков и прочих страстных приражений. Никто ведь не похвалит земледельца, если он после распашки и боронения поля сложит руки и бросит все дело, но ждут от него дальнейших и не меньших, чем прежде, трудов. Так и здесь. Требуется удобренную плачем, слезами, поношениями, скорбями, телесными немощами душу засеять семенами добродетелей.

К этому теперь располагает и душевное самочувствие спасающегося. Раньше он трепетал за свою участь, иногда чуть ли не отчаивался в своем спасении, ничего не видел, кроме своей обреченности геенне, а теперь для него забрезжила надежда. Он уже много раз, при нападении искушений, видел на себе явную милость Божию, видел, что его, достойного всех казней адских, годного лишь на то, чтобы разверзлась под ним земля и поглотила его живым, Господь до сих пор

щадит, даже больше — милосердствует, помогает, утешает, подает токи спасительной благодати и умиления. Значит, еще есть надежда на спасение и не померк еще свет Божий. Усиливает в нем надежду и пройденный тер--267-

нистый путь. Как-никак, по мучения совести уже уменьшены вполовину — человек мучится еще за сделанные когда-то прегрешения, а не за сознательно творимые вновь, от которых он всемерно воздерживается, и если падает, то по немощи и недальновидности. Человек, таким образом, переходит в состояние наемника. Он уже не раб, он не боится наказаний, ибо после доброго исповедания грехов получил прощение. Живет же новою, чистою жизнью и надеется получить — это понятно — награду (спасение), как бы плату за подвиги.

И он усиливает свои подвиги. Он с ревностью и любо-вию довершает начатое и более того — подражая подвижникам, с радостью принимает всякую находящую скорбь, а если скорбь не приходит, то сам себя оскорбляет, мучит, смиряет. Он всеусильно старается подражать всякому доброму деланию, о котором слышал, что его проходили древние отцы, или видел, что его проходят современные ему ревнители благочестия.

После того как он, будучи новоначальным, установил себя в известном чину и укрепился в добром образе жизни, его задача — окончательно уничтожить в себе страсти и насадить в душе противоположные им добродетели. Ибо без искоренения страстей невозможно стяжать чистоту ума и сердца, без которой никтоже узрит Господа, как сказал апостол (Евр. 12, 14), а без приобретения добродетелей невозможно самое уничтожение страстей. Да и бесполезно. Только за исполнение евангельских добродетелей, как бы они ни были непонятны или противны миру, сходит на человека благодать Божия. Иже не собирает со Мною, расточает, — сказал Господь (Мф. 12, 30). В быту мы не всегда замечаем это. Многие, имея капитальчик, храня его в банке и не желая пускать его в торговый оборот, не расточают его. И всякий, не гоняющийся за приобретениями, тем самым не теряет нажитое, разве только на пропитание расходует его. Но в духовной жизни не так. Кто не творит добра, тот уже грешит (Иак. 4, 17; 11с. 33,

15).

Итак, человеку предлежит в среднем состоянии великий подвиг: ему нужно уничтожить в себе все страсти и укоренить всякую душевную добродетель. И все-таки это еще не совершенство. Сильны (1 Ин. 2, 14) подвижники в этом возрасте и побеждают на всех путях сопротивника-ди-авола, но еще не могут сказать вместе с апостолом Павлом:

-268-

Вся могу о укрепляющем мя (Иисусе) Христе (Флп. 4, 13). Это — дело зрелых мужей, а не юношей¹¹. Но все же эта ступень очень высока, и как новоначальный возраст отличает борьба и жестокая война, так этот последний характеризует прекращение браней. В душе человека теперь — мир и сладостный «радостотворный»¹² плач о содеянных когда-то великих грехах.

Что касается самих добродетелей, совершаемых в этот период духовной жизни человеком, то они, в сравнении с таковыми же в первом периоде, отличаются большей тонкостью, изяществом и духовностью. Там все действия человека были, выражаясь мирским языком, эгоистичны, а здесь они — альтруистичны¹³. Тогда человек думал, как бы только себя спасти, «погибни все, лишь бы выплыть» (ср.: Быт. 19, 17, слав.); теперь же он начинает — это у него выходит естественно, само собой, а не насильственно, под влиянием «прогрессивных», «филантропических», «альтруистических» идей, как в миру, — оказывать ласку и любовь другим. Это и понятно. В новоначальный период человек подобен бросившемуся, после кораблекрушения, в бурное, открытое море. Где тут мечтать о том, чтобы других спасать, дай Бог, самому выплыть и стать на твердом берегу. А в среднем возрасте человек уже стоит на этом берегу, лучше же сказать, на скале или камне, Который есть Христос (1 Кор. 10, 4). Естественный страх за свою жизнь не подавляет его чувств и разума, он ищет случаев и способов подать помощь и другим. Но делает это еще умеренно, не с полным самоотвержением, потому что не имеет достаточно сил.

Приведу теперь самые добродетели, и опять по преподобному Иоанну Лествичнику¹⁴; продолжу выдержку из него (со своими замечаниями)*. (*Нумерация принадлежит еп. Варнаве. — Прим, составителя.

«Указание и признаки преуспевающих, — говорит он, - суть:

1. Отсутствие тщеславия.

2. Безгневие.

3. Благонадежие.

4. Безмолвие.

[Раньше было молчание уст — телесная добродетель, а теперь молчание помыслов, самого ума¹⁵.]

5. Рассуждение.

-269-

[Надо знать, что рассуждение рассуждению рознь. Иногда и в отношении новоначальных можно встретить у святых отцов выражение, что те имеют рассуждение, но последнее надо понимать в узком смысле, ибо, по существу, они его, конечно, не имеют.

Итак, «рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевного; в средних оно ест ь умное чувство, которое непогрешительно различает истинно доброе от естественного и от того, что противно доброму...»¹⁶ А что такое рассуждение в собственном смысле, как

17

божественный дар у совершенных, будет сказано в ином месте .] 6. Твердая память суда.

7. Милосердие.

8. Страннолюбие.

[У новоначальных братолюбие сводилось к чувству благорасположенности ко всякому ближнему. А теперь оно приняло активную окраску, теперь старается проявить себя вовне и на деле показать границы своей силы. Вот только когда дозволяется благотворить ближним и «служить обществу», «человечеству» (как говорят в миру люди, старающиеся показать, что они проповедуют нечто высокое и разумное). После великих подвигов и приобретения духовного разума. Да и то в меру. На первой же ступени требуется лишь упорядочивать свою собственную душу, ей одной служить и благотворить. А кто не вступил еще и на первую, о том не знаю, что и сказать... Слова-то их, может быть, хороши, ибо у нас наворованы, а понимание этих слов и приложение к делу нелепое. Впрочем, Бог смотрит на намерение человека, и совершаемое ради Бога, хотя и неправильно, всегда

приносит пользу, а какую, это уже иной вопрос: в полной мере узнаем на том свете.]

9. Приличное вразумление.

[Надо хорошенько запомнить мирским и новоначальным: учить других раньше времени и не имея дара рассуждения — нельзя. Неуместное слово и без плода остается, и нашу собственную душевную жизнь расстраивает. Потому-то и дана была выше заповедь молчания. ]

10. Бесстрастная молитва.

11. Несребролюбие».

Итак, вторая ступень, как видно из всего предыдущего,

-270-

есть преддверие святости. Все, кажется, уже сделано, страсти уничтожены, добродетели взращены, душа всячески упорядочена, но не достает в ней самого главного — Св. Духа. Пришествие Его завершает дело и является целью всякого разумно подвизающегося. Но если при всех предыдущих подвигах нечто зависело и от наших усилий, то стяжание Духа Святого не от нас зависит, а всецело от Него Самого. Насильно Его не привлечешь. Будет Его святая воля — придет Он к нам, а не будет — никакие подвиги не помогут, хотя нельзя отрицать и того, что смирение, и одно оно, сильно привлекает на человека Его благодать. Однако, в конечном счете, она, как и само смирение, есть совершеннейший дар Божий, чтобы и в этом нельзя было человеку возгордиться. В приводимых ниже словах преп. Симеона Нового Богослова читатель найдет еще одно объяснение этого вопроса¹⁸.

В заключение этих двух отделов скажу еще несколько слов, причем длиннота примечания, думается, с избытком искупится его важностью. Сделать это надо для предотвращения смущений и недоразумений со стороны немощных, которые, подпавши под влияние некоторых сумбурных и лесчих учений, и сами начинают идти по ложному пути (а значит и неправо мыслить). Разговоры же, сбивающие их с толку, похожи на следующие: «В чем же заключается ваше христианство, когда вы все эгоисты, думаете только о своем личном спасении, молчите, от всех бегаете, лица имеете пасмурные? Кому это нужно? Во всем сказывается ваш эгоизм: в лучшем случае, если вы работаете Богу не из страха перед адом, то, конечно, из-за награды и надежды на Царство Небесное... Опять эгоизм. Нет чтобы делать добро ради самого добра, без корыстных расчетов». «А посмотрите, как у нас, — прибавляют наиболее бесстыдные и безумные из этих людей, — нравственность отделена от религии, потому что можно добро ради самого добра совершать, без всякого Бога. Дело чистое, без всякой тени эгоистических пристрастий...» и так далее и тому подобное.

Этот бесовский набор благочестивых как будто слов часто производит на только что вступивших на путь спасения и потому совершенно неопытных и незнакомых ни с положениями аскетики, ни с догматами и канонами церковными впечатление чего-то очень умного, дельного, основательного, великого, блестящего, «идейного», чистого, светлого,

-271-

бескорыстного, прекрасного. На самом же деле, подобные доводы — богохульство и извращение всех основ христианства и спасения, хотя отголоски их можно встретить и в книгах ученых, так называемых «богословов». Но

ревнующему о своем спасении не нужно теряться ни пред какими титулами. Что из того, что «ученый»? Дал Бог талант, вот и пишет. Но что он пишет, надо еще сверить с учением нашей матери, св. Православной Церкви. Пушкин, имея талант, возвратясь после пьяного дебоша домой, одинаково успешно и легко мог писать как «Пророка», так и «Гаврилиаду».

Итак, здесь мы видим обычный прием тайных и явных последователей сатаны: брать свое лживое учение, облекать его в христианскую форму и преподносить простецам как самое чистое, не извращенное «попами», евангельское учение. Или, наоборот, то неправильное понимание христианства, которое Церковь порицает и исправляет, приписывают ей самой как непогрешительное и истинное, и защищаемое ею. Но раскроем всю ложь таких приемов и обвинений...

Буду краток. Достаточно сказать, что христианство и не учит вовсе тому, в чем его обвиняют, и безбожные выводы, делаемые автономистами, исповедующими безрелигиозную мораль, возможны только при тех лживых предпосылках, на которых они строятся. Если бы Христос, действительно, учил тому, чтобы мы работали Ему лишь из-за страха геенны и из-за желания получить в награду Царство Небесное, тогда можно бы было искать иного, лучшего, более «бескорыстного» учения. Но Господь учит о любви и нашем сыновнем отношении к Богу, при которых нет места для страха или корыстолюбия (Мф. 5, 9, 45; Мк. 13, 38; Ин. 12, 36; 13, 34; 15, 9, 10, 13; 17, 26; 1 Ин. 4, 18).

Итак, как нельзя мотивы, движущие верующими на несовершенных ступенях духовного развития, считать принципиальными для христианства, так нельзя отрицать и их воспитательного значения для маломощных. Силу их исповедует (и до того, что увеличивает их привлекательность с каждым днем!) самый мир: призы, награды, ордена, чины, венки, подношения, с одной стороны, и тюрьмы, пытки, казни — с другой хорошо говорят об этом. Не миру бы, следовательно, делать такие упреки христианству.

Но меня более понуждает необходимость поправить неправильные взгляды и поступки некоторых спасающихся, и даже в чину иноческом, которые сбиваются на подобную -272-

же ложную дорогу. Из ответа им и новоначальные могут почерпнуть для себя соответствующие уроки и увидеть, как смотрят на сущность христианства истинные выразители церковного учения, представители Церкви, которых она сама, а не ученое учреждение (разница!), наименовала преимущественным именем «богослов».

Искушение же состоит в том, что спасающиеся, после того как достаточно поработают Богу и подвигами приобретут себе добродетели, успокаиваются на достигнутом, считая это вполне достаточным для спасения — они-де великие подвижники, работают Господу и надеются оправдаться своими делами. Таким-то отвечаю не я, а св. Симеон Новый Богослов. (Предварительно делаю краткое необходимое замечание: преподобный отец называет «рабом» не новоначального, а как раз наоборот, совершенного человека, и обращается не к мирским, а к монахам, и не только новоначальным, а уже находящимся на средней ступени, и разъясняет, насколько нужно быть осторожным в собственном о себе мнении.)

«Так как мы думаем, что мы христиане по тому одному, что приняли божественное крещение, хотя не делаем дел христианских, — начинает св.

Симеон свое «Слово»¹⁹, -так как думаем, что мы — верные, потому что веруем во Отца, Сына и Святого Духа и в воплощенное домостроительство Господа нашего Иисуса Христа, и таким образом просто по привычке говорим, что мы рабы Божий и, пиша, к другим письма, помещаем это в подписи: "раб Божий такой-то", не зная, может быть, что такое раб Божий, и кто есть, и кто достоин именоваться рабом Божиим, — то я решился растолковать это слово и показать: кто таковы рабы Божий и из чего познаются и каковы дела, делаемые ими для Бога, чтобы всякий по делам своим мог определитель-но познать, кому угождает он делами своими и кому работает, и уразумел, кому угождал и кому служил доселе, дабы не случилось иному почитать себя рабом Господа, тогда как он работает себе самому...

Почему, когда кто постится, или бдения совершает, или томит себя алчбою и жаждою, или спит на голой земле, или слезы проливает, или переносит поношения и другие искушения находящие, пусть не думает, что он (по тому самому) уже служит Богу или пользует такими подвигами другого кого, но только себя самого, если терпеливо проходит их и -273-

особенно, если при том блюдет смирение и действует с духовным разумом; ибо если не таким образом он проходит их, то и себе самому не приобретает чрез то никакой пользы...

Как же так? — спросит кто-нибудь. — Кому угодно, тот может найти объяснение сему в Божественных Писаниях. Я же имею в намерении показать только то, что ни те, которые проходят еще покаяние (возраст новоначальных. — Еп. Варнава), ни те, которые долгое уже время подвизались в добродетелях (средний возраст. — Еп. Варнава), не Г осподу еще служат, а только самих себя пользуют. И если находите то благословным, подтвердим слово наше примерами...

Что делаем мы, облекшиеся уже в монашеское одеяние и вступившие в поприще покаяния и подвижничества? Плачем? Но для чего? — Для того, чтобы получить отпущение грехов наших и очиститься от скверн, причиненных нам грехами. Постимся? — Для того, чтобы укротить буйство и стремления плоти нашей и сердце свое сделать более мягким и удобосокрушительным. Совершаем бдения и поем псалмы? — Для того, чтобы не распложались злые помыслы и ум наш не блуждал туда и сюда. Молимся? — Для того, чтоб не уводил нас враг в мысленный плен и мы могли со временем помышлять об одном добром и полезном и молиться всегда и непрерывно в сердце своем. В сердце сокрушаемся? — Для того, чтобы приять радость и утешение, которые порождает

сей плач сердечный. Одеваемся в смиренные, власяные одежды? Спим на голой

20

земле, и большая часть из нас носит вериги? Для чего? — Для того, конечно, чтоб обуздать и укротить это тело буйное, чтоб оно, не быв удерживаемо уздою, не бросилось, подобно необузданному мулу, в стремнины и не извергло и себя и ездока своего, ум, в ров пагубы и огня вечного. Делая же все сказанное, какое благо доставляем мы тем, которые нас видят? Конечно, никакого. Но если мы никакого не делаем блага для тех, кои нас видят, то тем паче ничего не делаем мы для Бога, давшего нам и мудрость, и силу к самосохранению²¹.

Но, скажешь, мы с благодарностью переносим поношения, осуждения, находящие скорби, не позволяя оставаться в сердце и следу страсти, тем

возбуждаемой? — Но и этим опять мы себе самим делаем добро, а не другому кому. Слушай, что говорит Господь: аще не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мер. 6, 15). Удостоверься же, что если, когда нас по-274-

носят и насмехаются над нами, или когда бьют по ланитам и оплевывают, или другое что оскорбительное причиняют нам, мы переносим то с благодарностью, от всей души сожалея о тех, которые подвергают нас таким искушениям; то мы чрез то самим только себе благодетельствуем, удостаиваясь за это получить отпущение наших пред Богом согрешений. Если же удержим при сем в сердце страсть неприязни к ним и будем разные употреблять способы к отмщению им, то и самим себе не стяжем добра, а напротив, повредим, став сами для себя причиной того, что грехи наши останутся не прощенными нам...

Все мы бедны, голы, изранены и немощны разными немощами, и сидя в келиях своих (уединенно) или живя в монастырях, будто лежим в разных больницах и странно-приимницах и вопием, плачем и рыдаем, призывая Самого Врача душ и телес наших (которые, т. е., пришли в чувство и ощутили боль от ран и страстей своих; ибо иные столь несмысленны, что не сознают и не чувствуют немощей своих и страстей, кои над ними господствуют), да приидет и уврачует сокрушенные сердца наши... Итак, находясь в таком бедственном состоянии, можем ли мы дерзнуть когда-либо сказать... или хоть подумать, что работаем Господу? Нет, не работаем мы Господу, но (если восчувствуем, в какую глубину зол ниспали) просим, как я сказал, и молимся, да уврачует нас Врач душ и телес от всех немощей наших. Потом, когда получим уврачевание и сбросим с себя мало-помалу всякую немощь, как какую-либо ветхую одежду, изодранную и

испачканную, и облечемся в здравие, как в некое царское одеяние, светлое по

22

всему телу, с головы до ног ; тогда и мы, если послужим другим и поврачуем их, возлагая елей на раны их и другие употребляя врачевства и пластыри, - тогда, говорю, и мы можем быть причисляемы к тем, кои работают Господу рекшему: понеже сотвористе единому сих братии Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Если же не будем мы прежде уврачеваны, но, будучи еще немощны и страстны, покусимся врачевать других немощных, то Господь скажет нам: врачу, исцелися сам (Лк. 4, 23).

А ты, слыша мои слова, что душевное здравие есть некое царское одеяние светлое, смотри, не истолкуй криво сего речения по непониманию дела и не подумай, будто я говорю о здравии телесном. Нет, не о телесном говорю здравии, а об ином некоем, бестелесном, духовном, божественном,

-275-

которое обыкновенно не врачебными травами доставляется и не собственными нашими трудами достигается, чтоб кто не вздумал хвастаться им. Как подбирающий и прикрепляющий мертвые кости к костям и сустав к суставу (костями и суставами я называю добрые дела и добродетели) не делает никакой пользы, если не сможет облечь их мясом (мускулами) и нервами; но если и это сделает, если свяжет суставы жилами и мертвые те кости покроет мясом и кожею и из всего сделает целое тело, то и при сем опять напрасно он трудится без всякой пользы, если тело это останется без души, которая оживляла бы его и двигала; так это же самое представляй себе бывающим и с душою, которая была умерщвлена грехами. Пусть в ней все уже члены восстановлены, т. е. имеются все добродетельные деяния, как-то: пост, бдение, долулегание, нестяжательность, непо-щадение тела и подобное, — которые набираются, как мертвые кости, последуя одно за другим, подлаживаются между собою и, связуясь, составляют некоторым образом цельное тело души. Но что пользы от них, если это тело души лежит бездушно и бездыханно, по той причине, что еще не вселился в нее Дух Святой? Ибо только когда Он войдет и вселится в нас... соделывает нас новыми и живыми из ветхих и мертвых, каковы мы сами по себе. Другим способом невозможно ожить и жить душе...

Итак, поелику мы мертвы и только Он [Христос, в Коем мы возрождаемся и

23

оживляемся Духом Святым] есть вечная жизнь, то прежде чем соединимся с Ним и жить станем Им, да не глаголем, что работаем Господу. Ибо как возможно, чтобы мертвые когда-либо работали кому? Пока сознательно не облечемся во Христа, как в царское одеяние, да не думаем, что освободились совершенно от душевных наших болезней или от страстей, тяготящих нас. Ибо как не отходит тьма, если не приходит свет, так не изгоняется болезнь души, если не придет Тот, Кто болезни наши носит, и не соединится с нами...»

Итак, из всего вышесказанного следует, что как ни тщательно вели бы борьбу со страстями новоначальные и какое бы бесстрастие ни стяжали средние, плоды всего этого относительны и несовершенны. Только в отношении к тому пагубному состоянию, в котором пребывают мирские, одержимые всеми похотями, можно говорить о высоте подвига несовершенных, но в отношении к возрасту мужей -276-

совершенных дела даже средних людей требуют еще многого. Они победили страсти и демонов посредством рачительной жизни, но дразнить их еще не могут²⁴, так как еще не стали небожителями, а остаются все теми же жителями земли, хотя и стоят на ней только одной ногой. Незаметно для них вещество мира в них еще тлеет.

Но если так строги святые к настоящим подвижникам, то что сказать о пустой болтовне современных людей об «эгоизме» и отсутствии «альтруизма» у монахов и спасающихся христиан? Ведь обвинители, употребляя эти слова, даже не понимают, что, собственно, им соответствует в христианской духовной жизни, какие страсти и добродетели. А с другой стороны, если у нас сами же учителя подвижнического искусства обличают учеников даже за тень от этих страстей, то чего стоят рассуждения упомянутых «философов»? Но простим невежество простецов, порицающих не только плохих христиан за эгоизм, но по какой-то странной логике даже и самое христианство, а ученых, сознательно совращающих мозги у первых, предоставим суду Божию.

III. Совершенный возраст, или состояние сыновства. Порядок требует, чтобы мы сказали что-нибудь и о последней, высшей степени духовной жизни (хотя это и ненасущно для новоначальных, да и у автора нет для этого сил).

В этом возрасте человек работает Богу уже не из каких-либо внешних побудительных причин, а ради Него Самого, и делает добро ради самого добра, только, конечно, не как у автономистов это мыслится, а творит его, опять-таки, в Боге и для Бога. Это и понятно. Его прошлые грехи прощены, новых нет (1 Ин. 3, 6, 9), Царство Небесное принадлежит ему неотменно в будущем и уже находится в нем в настоящем (Лк. 17, 21). Как сын, будучи единственным наследником отцовского имения, угождает родителю не для того, чтобы получить в награду имущество, ибо оно ему и так принадлежит по праву, но из желания угодить отцу, почтить и успокоить его, так и праведник работает Богу уже не из страха и не в надежде на загробное воздаяние в раю, а исключительно потому, что любит Бога.

25

Авва Антоний Великий говорил: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его...»

Пытаться взойти на эту ступень сразу, не пройдя две предшествующие, то есть пытаться воспитать в себе чувства совершенных, перескочив через ступень, на которой за-

-277-

поведи исполняются из страха наказаний и из желания награды, — безумно. Это дело прелести и сатанинской гордости, в лучшем случае крайнего недомыслия. Если мы увидим или услышим о человеке, который не исполнил делом ничего из такового, о чем было говорено выше, не начал с самоукорения, беганья людей, плача, смирения, боязни как богословских рассуждений, так и споров на религиозные темы, якобы с целью обращения грешника от заблуждения пути его (Иак. 5, 20), с одной стороны, и если мы хотим себе искренно преуспеяния в духовной жизни и пожинания в свое время духовных плодов (даров Духа Святого) — с другой, то заткнем уши и закроем глаза и убежим от этих извратителей божественного порядка, увлекающих под видом «любви к ближнему» в ров празднословия, рассеяния, духовной развинченности, вплоть, наконец, до блуда в подлинном смысле этого слова²⁶.

Говоря о добродетелях святых, приходится быть кратким, ибо предел нашим рассуждениям полагает немощь естества человеческого.

27

Конец таблицы преп. Иоанна Лествичника , которую я приводил выше, таков:

«...непленяемое сердце, совершенная любовь, источник смиренномудрия, восхищение ума, Христово вселение, не-окрадывание света и молитвы, изобилие осияния Божия, желание смерти, ненависть (к бренной) жизни, отчуждение от тела, молитвенник о мире, как бы насильно преклоняющий Бога на милость, сослужебник ангелам, бездна разума, дом таинств, хранилище неизреченных откровений, спаситель человеков, бог бесов, господин страстей, владыка тела, повелитель естества, чуждый греха, дом бесстрастия, подражатель Владыки помощию Владыки».

-278-

Глава 7. Внутреннее делание спасающегося человека (при помощи Благодати Божией (продолжение)

II. Условия, необходимые для того, чтобы сокровенное созидание духовной жизни в Боге было успешно и возможно.

А. Со стороны Бога. § 3. Благодать Святого Духа.

I. Что она такое? В тесном смысле слова, благодать (70П, х^аР¹?), по учению божественному (2 Пет. 1, 2-3; Рим. 15, 13; 2 Кор. 12, 9) и святоотеческому, есть некая непостижимая Божия «духовная сила»¹, или еще: благодать — это «душа души нашей» (Симеон Новый Богослов) , «небесная душа» (Макарий Египетский) . Ибо как человеческая душа не дает разлагаться телу, что происходит, когда она его покидает, — так и благодать Св. Духа собирает и сдерживает нерассеянными несчетные и разнообразные расположения и движения самой души. Это собрание воедино душевных помышлений, как известно⁴, и именуется жизнью души, духовной жизнью. Отсюда можно заключить, сколь велико значение благодати для созидания душевного спасения. К рассмотрению сего вопроса и перейдем.

II. Необходимость благодати. Без благодати Св. Духа человек ни сделать что-либо, ни даже помыслить о чем-нибудь благом не может (Флп. 2, 13). Не так дело обстоит, что хоть и с великим трудом, но человек в состоянии кое-что и сам сделать, а благодать лишь ему помогает; нет, мы сами по себе — совсем ничто, бессильны во всем добром⁵. Истину эту св. Церковь засвидетельствовала даже на соборах.

«Если кто-либо скажет, — говорит Правило 113 (по «Книге правил» — Правило 127) Карфагенского Поместного Собора⁶, — что благодать оправдания дана нам (только) для того, чтобы чрез нее нам легче было исполнять то, что возможно, и для одного собственного нашего хотения, как будто и не прияв благодати Божией, мы могли бы и без нее, хотя и с трудом, исполнять заповеди Божий, таковой да будет анафема; потому что о плодах заповедей не сказал Господь: "без Мене с трудом можете творити", но сказал: без Мене не можете творити ничесоже [Ин. 15, 5]».

-279В лучшем случае, можно признать, что в человеке осталась или, точнее сказать, оставлена Богом по грехопадении частица естественного добра (Рим. 2, 14), чтобы в последнем находил он «помощь к стяжанию и того, чего в нем не достает» (св. Симеон Новый Богослов), т. е. благодатного добра (Гал. 5, 22), «однако же никак невозможно, чтоб некрещеный достиг когда-либо совершенства добродетелей» .

«Всякий человек: и иудей, и эллин — любит чистоту, но не может соделаться чистым», — говорит св. Макарий Египетский.

«Какими средствами можно достичь сердечной чистоты? - продолжает он и сам же дает ответ на основании своего глубочайшего опыта: — Не иначе возможно сие, как с помощью Распятого за нас. Он есть Путь, Жизнь, Истина [Ин. 14, 6], Дверь [Ин. 10, 9], Жемчужина [Мф. 13, 45], Живой Небесный Хлеб [Ин. 6, 51]»⁸.

Итак, для спасения необходима благодать, и необходима на протяжении всего жизненного пути человека. <...>*(*В этом месте страница рукописи рассыпалась от ветхости. -Прим, составителя.)

Самое зарождение <веры> может произойти лишь с помощью благодати (Ин. 6, 44, 65).

Сколько бы человек ни углублялся в изучение естественных наук, он самостоятельно никаких «тайн природы»⁹ не откроет и «покрывала Изиды»¹⁰ с нее не снимет. И все, что будет им открыто, не покажет ни сущности вещи, ни ее, по Божественной мысли, назначения и, тем более, не выявит никаких свойств Божиих, а только приложит к уже известным ее внешним свойствам еще одно новое, легко укладывающееся в известную схему категорий человеческого рассудка. И даже если он примется за изучение Священного Писания, то не

увидит там ни смысла истинного, ни Божественного откровения. Даже сами пророки и апостолы, если бы он послушал их проповедь, не смогли бы произвести в нем убеждения в истинности своих, точнее говоря, Господних слов. Отверзает сердце человека для веры и спасения не тварь, не люди, а Сам Бог (Деян. 16, 4).

Равным образом и в области нравственных отношений сам человек ничего начать истинно доброго не может (Евр. 13, 21), например побороть гнев, сохранить целомудрие. В лучшем случае, он будет менять одну страсть на другую¹¹.

-280-

И если мы видим, что пьяница вдруг переменил свою жизнь и бросил добровольно свою пагубную привычку и в то же время находится в лоне Православной Церкви (а не ушел в сектантство, чуриковщину*(*Чуриковщина — религиозное движение чуриковцев («братцев»), возникшее в конце XIX века среди православного народа; позже общины чуриковцев ушли в сектантство. Основатель — Чуриков И. А. (1862-не ранее 1930). Важным моментом для чуриковцев была проповедь трезвенничества. — Прим, составителя.) и проч.), то должны не чему другому приписывать этот переворот, как благодати Божией. То же надо сказать о избавившихся от всяких иных привычек — сквернословия, рукоблудия, табакокурения.

12

«Мы должны быть уверены, — говорит св. Иоанн Златоуст , — что сколько бы ни усиливались, никогда и ничего не можем совершить, если не будем пользоваться содействием свыше».

Нравственности - - понимая это слово в церковном смысле, а не в изображении светских философов, — нравственности без религии не может быть. Можно легко встретить среди атеистов людей, не кричащих на брата в гневе, людей добрых, делящихся со своим товарищем и одеждой и пищей, людей мягких, предупредительных <...>* *(**В этом месте страница рукописи рассыпалась от ветхости. -Прим, составителя.), но нельзя найти среди них кротких, нестяжательных, любвеобильных, целомудренных в том смысле, как понимает эти качества аскетика. Это — дар благодати, это — вещи сверхъестественные, а то — вещи естественные. Их никак нельзя смешивать, и нельзя позволять себе

13

думать (Еф. 5, 6-7), что при безбожии можно даже лучше жить — и живут-де , -чем в христианском обществе. Так говорить — значит играть словами. И если человек, не будучи невеждой, не понимает, что у перечисленных качеств безбожников и верующих только внешняя оболочка одинаковая, а содержание разное, то он — бездна пагубы и глубин сатанинских, ненавистник Христа, живая смерть (причем духовная, а не телесная), хуже всякого беса — уйди от него... (Ср.: Кол. 2, 18, 23; 1 Тим. 4, 1-3.)

Но если человек ни начать веровать в Бога без Бога не может, ни приступить к совершению добрых дел по Евангелию, то тем более не в силах он устоять до конца жизни на

-281-

пути спасения без благодатной помощи. Как тут устоять, когда, кроме собственной немощи, нас окружает столько видимых и невидимых врагов! Вот почему Писание постоянно убеждает христианина бодрствовать и молиться о благом завершении своего жизненного пути (Мф. 26,41; Лк. 22, 32; Ин. 17, 11;

1 Пет. 5, 10; 1 Фес. 5, 23; Флп. 1, 6; Евр. 13, 21).

И даже когда человек умер и идет по мытарствам или уже прошел их, но еще не услышал о себе окончательного приговора и суда Божия, то и тогда не может еще быть уверен в спасении и успехе. Только когда уже водворится в то или иное место, по определению Божию, тогда может сказать и возрадоваться: «Да, спасен! Благословен Господь, Который не дал нас в добычу зубам их! Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились. Помощь наша — в имени Господа, сотворившего небо и землю [Пс. 123, 6-8]»¹⁴.

III. Благодать и свобода. Внутреннее взаимодействие (синергизм) между благодатью и свободой навсегда останется тайной для пас. Если и можно здесь что-либо понять, так только сердцем, а не умом, ибо понятое нельзя втиснуть в прокрустово ложе логических формул. Содержанием этой тайны являются вещи, находящиеся за пределами нашего разума и постигаемые чистым созерцанием, собственным мистическим опытом¹⁵. Доказательство самое убедительнейшее!.. Но то, что можно (и должно даже) понять, Священное Писание и Предание открыли нам.

16

Для всех нас довольно знать, что «хотя человек и прежде возрождения может по природе быть склонным к добру, избирать и делать нравственное добро, но чтобы возродившись, он мог делать добро духовное, для этого нужно, чтобы благодать предваряла (его) и предводила (им)... Бог (поэтому) предварительно

17

подает просвещающую благодать... но не уничтожая свободной воли человека, а

18

предоставляя ей повиноваться или не повиноваться ее действию ... (Потому-то) желающие свободно покориться ей и исполнять ее повеления, необходимо нужные, получают и особенную благодать¹⁹, которая, содействуя, укрепляя и постоянно совершенствуя их в любви Божией... оправдывает и делает (к блаженству) предопределенными²⁰, те же напротив, которые не хотят повиноваться и следовать благодати и потому не соблюдают заповедей Божиих, но, следуя внушениям

-282-

сатаны, злоупотребляют своею свободою, данною им от Бога, с тем чтобы они произвольно делали добро, предаются вечному осуждению».

IV. Чем снискивается и приобретается благодать? Еще св. Иоанну Златоусту некоторые из слушателей задавали вопрос: если от нас в спасении почти ничего не требуется, а большую часть дела Сам Бог совершает, то почему же мы не все спасаемся? И великий путевождь покаяния, так ясно изъяснивший божественные вышеестественные вещи, — «ка0пуптп?, та 0eia оафюу»,* (*Из кондака св. Иоанну Златоусту.), — отвечал им: «Потому, что вы сами не хотите. Благодать, хотя и есть именно благодать, спасает, однако же, желающих, а не тех, которые не хотят и отвращаются ее, которые постоянно восстают на нее и противятся ей»²¹.

Мы будем вести речь о тех, до которых аскетике дела больше всего, — о желающих спастись, иными словами, о получивших благодать во св. крещении (и миропомазании) и потерявших ее; следовательно, о втором виде благодати. Нужно ли, возможно ли ее вернуть, и если возможно, то каким образом?

Правда, что благодать, как сказал Златоуст, есть благодать, то есть благое, даровое даяние («если бы приходила за добрые дела, то не была бы благодать, а уплата за дела»)²², но, как разъяснил он же, чтобы она осенила человека, тот не должен ей противиться. Что значат эти слова? Человек должен делать то, что велит благодать (Евангелие), и подготовить вход для сей госпожи приукрашением внутренней своей храмины. Надо создать подходящую атмосферу, условия, при которых благодать могла бы в нас действовать. Что это возможно, показывает, с одной стороны, существование будущих мук (за что бы наказывать, если человек не в силах ничего доброго дать?), с другой — величайшие явления Божией милости к падшим грешникам (покаяние блудницы, разбойника, мытаря). А что это необходимо, увидим сейчас из дальнейшего.

23

Беру самый понятный и близкий каждому случай . Вот человек в детстве

24

растет в благочестивой семье . Водят его в храм Божий. Он, не умея еще ни читать, ни писать, ни даже мыслить, однако ощущает и понимает благодать Бо-283-

жию, особенно действующую на него в праздники (Пасху, Рождество), во время крестных ходов с чтимой местной иконой, в присутствии духовных лиц, при звоне церковном... Потом попадает в дурную товарищескую среду, научается порокам (тайным и явным), неверию, и — веяние благодати в его душе прекращается. Живое религиозное чувство утрачивается, остается лишь сознание неправильности своих' поступков. Далее, если человек все более развращается и укоры совести покидают его, остается холодное, голое воспоминание о счастливой поре «золотого детства». Наконец, если грешник окончательно впадает в глубину пороков (мысленных или чувственных), то начинает уже ненавидеть это воспоминание, а все, что напоминает ему о нем в действительности, начинает от себя гнать. Такие примеры, повторяю, у каждого перед глазами. Ясно, что сам, одними собственными силами, он уже не может восстать, если бы даже и захотел. Нужна благодать.

«Таков закон жизни о Христе Иисусе, - продолжу дальше словами св. Симеона

25

Нового Богослова , — и кто наперед не облечется благодатью Христовою, а потом не устроится жить по Христу, тот тщетно трудится. Сколько бы он ни злострадал и сколько бы добра ни делал прежде получения благодати Божией, тщетен труд его. Ведь и евреи и другие неверные народы делают много подобного; потому что нет ни одного человека в мире, пусть он неверный и безбожник, который бы не делал какого-либо добра, будучи движим на то естеством. Итак, прежде всего надлежит подвизаться всякому о том, чтобы получить благодать Божию посредством веры и надежды на Христа Господа, посредством покаяния и исповеди, молитвы и возложения священнических рук... Пусть взыщет опытного отца духовного, научится от него всему, касающемуся веры и требуемому ею, восприимет полное упование на Бога и покается во всех грехах своих, подъемля и достойные дела покаяния, т. е. сокрушение сердца и жаление о грехах, слезы и воздыхания от всей души, пост и всякое другое лишение телесное, милостыню и молитву, исповедует искренно все грехи свои пред Богом и приимет разрешительную молитву с возложением рук сего духовного отца своего. Без всего этого не придет благодать Божия сама собою на того, кто потерял ее, предавшись греху по крещении. Бывало, что некоторых посещала благодать Божия к без возложе--284-

ния рук священника, но то были исключительные случаи, не всем общие; но что бывает исключительно для некоторых, только немногих, того не признает общим для всех законом святая Церковь».

Таким образом, дается ответ сразу на два вопроса о необходимости благодати и о средствах для ее приобретения. Нужно только прибавить, что «по мере веры нашей, получаем мы и помощь и живость на творение воли Христовой. Итак, кто творит заповеди Христовы, тот мерою деятельного исполнения их показывает и меру веры своей, потому что по мере веры получается и мера благодати, дающей силу на дела по заповедям»²⁶. Этим все сказано относительно количества подвигов и благодати.

В отношении качества подвигов, слова св. Симеона Нового Богослова выделяют только общие требования, основные. Другие отцы, со своей стороны, добавляли частные. Так, например, Антоний Великий указывает на чистоту как на скорейшее средство привлечения благодати Св. Духа, хотя не отрицает и

27

действенности других подвигов ; Евагрий, славнейший подвижник Древнего Египта и рас-судительнейший отец, говорил: «Есть пять дел, помощью которых снискивается Божие благоволение. Первое - чистая молитва, второе — пение псалмов, третье — чтение Божественных Писаний, четвертое — воспоминание с сокрушением о грехах своих, о смерти и Страшном Суде, пятое — рукоделие»²⁸.

Итак, в общем, человек, знающий о Боге, блаженстве и адских муках и пренебрегший этим знанием, должен, при первом же напоминании совести, не откладывая дела, в тот же час начать ломать себя, свою волю, свой характер, свои убеждения, свои привычки. И сколько сил хватит. Чем больше стараний и ревности, тем более будет помощи от Бога и благодати. Он воочию увидит чудеса. Он только сделает неуловимое движение, чтобы перекреститься, а рука уже как бы сама совершит крестное знамение, и причем в присутствии других людей, чего он всегда боялся и стыдился. И так во всем. Но первое усилие, выбор в сторону добра он должен сделать сам. Происходит чудное и непостижимое взаимодействие трудов человека и благодати. «Христианин не может сам собою произвести в себе желаемое изменение, и Христос не облагодатит его даром сего изменения, если он не предаст Ему себя от всего сердца

-285

29

своего» . Подвиги нужны, но не значат ничего без благодати, благодать же, оставаясь все время благодатью, требует подвигов. Как понять это? Подвиги нужны не сами по себе, а, во-первых, как средство привлечения благодати, ибо если их не будет, не придет благодать, а если и придет, то это не принесет нам пользы; во-вторых, посредством их мы Бога как бы должником своим делаем; в-третьих, на суде этим отведется нарекание сатаны, что Бог неправосуден - де, награждает человека без всяких заслуг с его стороны. Но благодать, приходя к человеку ради его слов и молений и ради его труда покаяния, не ими подвигается, а единственно любовью Бога к человеческому роду. Ибо известны случаи, что многие поты и труды не смогли привлечь благодати. К тому же если бы благодать ниспосылалась ради наших подвигов, это было бы неразумно и недостойно Бога, Который дал в единственное средство спасения смирение (Мф. 11, 29), а сам человек посредством подвигов постоянно бы разжигал тщеславие, потому что у него всегда появлялась бы мысль, что он самоучкой и собственными усилиями добился желаемых результатов.

Чтобы окончательно не сбиться читателю с правильного пути, разумеется, нужно помнить, что выше речь шла все время о духовном добре и совершенствовании христианина и потому так строги суждения о необходимости благодати и полном ничтожестве без нее добрых (не злых, а добрых!) дел. Но у святых отцов находятся и еще более суровые и жесткие приговоры.

Так, Макарий Великий говорит:

«Если душа в этом еще веке не примет в себя святыни Духа за многую веру и за молитвы и не делается причастною Божеского естества, срастворясь благодатию, при содействии которой может непорочно и чисто исполнять всякую заповедь, то она непригодна для небесного царствия»³⁰.

И в другом месте:

«Если ныне со многим молением, прошением, с верою, молитвою, с отвращением от мира не приимем в себя оной небесной любви Духа... и если мы до конца не пребудем не-преткновенными, во всей точности живя по заповедям Господним, то не возможем улучить небесное царство»³¹.

Св. Симеон Новый Богослов утверждает:

«Дела, которые бывают без благодати Всесвятого Духа, Бог ни во что не вменяет, как бы их совсем не было»³².

-286-

И еще:

«Кто не сподобился получить благодать Христову и познать ее умно пресущею в душе своей, тот тщетно носит имя христианина; он одинаков с неверными. Он может думать, что избег от всякого зла и проходит всякую добродетель; но поистине лжец есть и притворщик. Пусть и трудится таковой, но тщетен его труд. Пусть роздал он все имение свое бедным, постится, совершает бдения, спит на голой земле, вопия: Господи, помилуй! Но если он не носит в сердце убеждения, что благодать Божия, за веру подаваемая, есть милость Божия, и не эту единую благодать прежде всего другого ищет получить; если у него и в мысли не было, что только ради получения этой благодати роздал он имение свое и всяким подвергает себя лишениям и злостраданиям... но думает, что совершает славные добродетели и ценные сами по себе пред Богом добрые дела, то тщетно он утруждает и измождает себя... Никому невозможно другим образом спастись, если не получит Божественной благодати, имеющей обожить его, или соделать богом по благодати»³³.

И в заключение снова приведу слова Макария Египетского:

«Если кто здесь не искал и не приял... Божественного света Духа, то он во время исшествия из тела отлучается уже на шуюю страну тьмы, не входя в небесное Царство и в геенне имея конец с диаволом и с ангелами его»³⁴.

35

Но кто имеет в себе Святого Духа? Для этого надо быть святым. Как не прийти в отчаяние? Значит, не только все нечестивые, но и многие подвижники пойдут в ад?

Не входя в богословские умозрения и не предаваясь отчаянию, будем утешать себя словом того же святого, видевшего немощь грешника, но желавшего и ему спасения:

«Пусть, по крайней мере, — говорит великий, — как естественное и неизменное, будут в нем [грешнике]: попечение, страх, болезнование и всегда утвержденное в нем сокрушение сердца»³⁶. После этого, хотя грешника и задержат на мытарствах, он все же имеет надежду на милосердие Божие (Пс.

50, 19)³⁷.

V. Действия благодати. В предыдущем параграфе было показано, что существуют три возраста духовной жизни и каждому из них приличествуют свои дела, добродетели, искушения. Теперь то же самое надо сказать и о действиях -287-

благодати. Она по-разному руководит человеком на всем протяжении его духовной жизни (т. е. во всех возрастах ее), хотя у святых отцов и не всегда это проводится отчетливо. Произошло же так потому, что писали они и говорили эти вещи лицам, на опыте их проходившим и хорошо в них разбиравшимся, которые к тому же могли и вопросить старцев о том, чего не поняли. Одним словом, святым отцам дело казалось слишком ясным, чтобы что-либо уточнять. Мы же теперь, как тупые ученики, требуем разжевывания каждого слова и часто мешаем слова в одну кучу, когда их и соединять нельзя. Оттого и происходит, что новоначальные берутся за добродетели старцев, а старцы еще проходят алфавит новоначальных.

Все это говорится к тому, что хотя и много святых отцов рассуждало о сокровенном действии благодати Св. Духа в душе человека, но не у всех удобно заимствовать рассуждения об этих вещах. В нашем немощном состоянии такие рассуждения интересны, скорее, для ума, чем для сердца (а это вредно и гибельно для спасения, так как высота святоотеческого учения не может быть пригодна для большинства). Даже приведенные епископом Феофаном (Затворником) в

38

систему выдержки из Макария Великого могут только общим направлением духоносной мысли, а не частностями, назидать и научить покаявшегося. Ибо и писаны-то они были не к новоначальным, а к трудникам, ревностным делателям на ниве спасения. Поэтому, упомянув только о славных именах Макария Египетского³⁹, Антония Великого⁴⁰, Исаака Сирина⁴¹, Никиты Стифата⁴², тонко писавших о сем предмете, перейду прямо к блаженнейшему Диадоху, епископу Фотики, что в древнем Эпире Иллирийском⁴³. Он просто, ясно, систематично, кратко и назидательно — а главное, думается, понятно для всякого человека — изложил учение о действиях божественной благодати с самого момента крещения человека и до конца, то есть до совершенства его духовной жизни, если таковое воспоследует. А усвоив рассуждения Диадоха, желающие могут простираться и дальше, читать вышеупомянутых отцов. Изучать же их в обратном порядке, мне кажется, для незнакомых с аскетикой будет не совсем понятно и назидательно. (Безусловно, иные страницы из святых отцов некоторых лиц могут ввергнуть в безрассудное отчаяние.)

-288-

Итак, каким же образом действует благодать Христова в душе человека?

«Некоторые придумали, будто благодать и грех, т. е. Дух истины и дух прелести, вместе укрываются в уме крещае-мых: почему, говорят, одно лицо призывает ум к добру, а другое — к противному тому». Но это не так. «Прежде крещения благодать извне направляет душу на добро, а сатана гнездится в самых глубинах ее, покушаясь преграждать уму все правые исходы. С того же момента, как мы возрождаемся в крещении, бес бывает вне, а благодать внутри.

Потому и находим, что как раньше господствовала над душою прелесть, так по крещении господствует над нею истина. Действует после этого и сатана на душу, как и прежде, а нередко даже горше того, но не как соприсущий благодати — да не будет! — а как бы дымя перед умом чрез мокротность тела приятностью бессловесных сластей⁴⁴. Бывает же это по попущению Божию, чтоб человек достигал наслаждения добром не иначе, как через бурю, огонь и искушение. Ибо говорится: проидохом сквозь огнь и воду, и извел ны ecu в покой (Пс. 65, 12)»⁴⁵.

После крещения действие благодати в душе совершается двояким образом. Сначала она действует сокровенно, пребывая в самой глубине ума (духа)⁴⁶ и утаивая свое присутствие даже от самого чувства его. «Когда же начнет кто

47

любить Бога от всего произволения своего сердца, тогда она... беседует к душе чрез чувство ума» способом, не подлежащим передаче на словах. Человеку таким образом приоткрывается завеса, скрывавшая благодатные неизреченные тайны, которые дотоле ни он, ни окружающие его -289-

плотские люди (теософ выразился бы — «непосвященные») не видели и не понимали. Но благодать открывает тайны пока еще частичным образом. «Вследствие этого тот, кто захочет навсегда крепко удержать в себе это приобретение, загорается сильнейшим желанием отказаться с великой радостью от всех настоящих благ, чтобы, — как это выразил Господь таинственно в притче (Мф. 13, 44), — совсем приобрести то поле, на котором он нашел сокрытым

48

сокровище жизни» . И если человек это исполнит на деле, тогда «обретает в себе то место, в котором укрылась Божия благодать»⁴⁹. По мере же преуспеяния души, все ярче и светлее обнаруживается в уме и божественный дар благодати, но параллельно с этим увеличиваются и нападки бесов, потому что теперь Господь попускает им все более беспокоить душу, чтобы, с одной стороны, научить ее рассудительному различению добра и зла, а с другой — соделать смиреннейшею. Последнее понятно, так как, подвергаясь таким искушениям, она приходит в великий стыд от срамоты бесовских помыслов.

Итак, определены местонахождения благодати и сатаны, и показан общий ход действования их. Теперь спрашивается: как благодать действует чрез свое местонахождение, то есть ум, и как сатана — чрез плотские чувства и влечения? Какие из бесов действуют на чувства и какие на ум? И можно ли найти ответы на эти вопросы в Священном Писании?

При крещении «мы возрождаемся в воде действием Святого и животворящего Духа, вследствие чего тотчас очищаемся и по душе и по телу»⁵⁰. «При этом Св. Дух вселяется в нас, а грех (или отец его) изгоняется Им, так как невозможно, чтобы при единстве и простоте — характеристических свойствах души — в ней сопребывали два эти лица [2 Кор. 6, 14; Мф. 12, 29]»⁵¹. При всем том мы не должны удивляться, что и после крещения опять с добрыми помыслами испытываем и худые. Ибо баня пакибытия (Тит. 3, 5), хотя отнимает скверну греха, «но двойственности наших пожеланий не уничтожает [т. е. не нарушает свободы воли] и бесам воевать против нас и обольстительные слова говорить нам не возбраняет; чтобы чего не сохранили мы в естественном

52 53

находясь состоянии , то хранили силою Божиею, восприяв оружия правды» .

Итак, бесам попускается нас искушать. Каким же образом? — Через тело. Благодать, как сказано, вселяется в -290-

самую глубину души (ум) (Пс. 44, 14), невидимую для бесов⁵⁴. Духи же злые нападают на телесные чувства и в них гнездятся, удобно действуя чрез подручную им плоть. Таким образом, меня, единого человека, влекут в разные стороны: благодать влечет дух к себе, а бесы тело тащат к себе. Мое дело решить, куда приклониться. Но так философски спокойно рассуждать можно только в теории. На практике же происходит жестокая война не на жизнь, а на смерть. Ум (дух), если человек подвизается, с услаждением внимает закону Божию, а тело в то же время также с услаждением увлекается страстными чувствами, идущими со стороны гнездящихся в глубине его бесов (Рим. 7, 22-23). И если эти чувства принимают окраску похотных, то брань ума против своей супружницы плоти становится жесточайшей, мучительнейшей, труднейшей, отчаяннейшей.

«Каким образом и способом связать мне плоть свою, сего друга моего? — восклицает преп. Иоанн Лествичник от лица падшего, страждущего, но желающего спастись человека. — Не знаю. Прежде, нежели успею связать ее, она уже разрешается; прежде, нежели стану судить ее, примиряюсь с нею; и прежде, нежели начну мучить, преклоняюсь к ней жалостью. Как мне возненавидеть ту, которую я по естеству привык любить? Как освобожусь от той, с которою я связан навеки? Как умертвить ту, которая должна воскреснуть со мною?.. Она и друг мой, она и враг мой, она помощница моя, она же и соперница моя; моя заступница и предательница. Когда я угождаю ей, она вооружается против меня. Изнуряю ли ее, изнемогает. Успокаиваю ли ее, бесчинствует. Обременяю ли, не терпит. Если я опечалю ее, то сам крайне буду бедствовать. Если поражу ее, то не с кем будет приобретать добродетели. И отвращаюсь от нее, и объемлю ее. Какое это во мне таинство? Каким образом составилось во мне соединение противоположностей? Как я сам себе и друг и враг?»⁵⁵

При этих условиях, когда, растлившись, наша родная плоть делается нам чужой и произращает худые мысли и желания и когда бесы, сидящие в ней, воюют против нас с помощью нас же, положение становится действительно плачевным. Но с помощью благодати человек, хотя и не без труда, побеждает, и демоны из тела удаляются. Тогда они могут раскаленные свои стрелы пускать уже только издали (Еф. 6, 14-17).

-291-

Относительно самих бесов слово ведения научает нас, что их два рода: одни более тонки, другие более вещественны. Тончайшие воюют с душой, а грубейшие пленяют обыкновенно плоть. Посему они всегда друг другу противятся, имея разные цели и средства, хотя в отношении к главной цели — вредить людям — имеют равное рвение. Но об этом было некогда сказано подробнейшим образом⁵⁶.

Итак, подведем итоги и снова, вместе с блаженным Диадохом, пробежим кратко пройденное, рассматривая вопрос под углом зрения троечастности души и тройственности состояний духовного опыта (рабского, наемнического и сыновнего). Для наглядности приложим опять и геометрические схемы сего.

Рис. 2. Схемы действия благодати и нападений бесовских на внутреннюю природу подвизающегося человека в различные возрасты духовной жизни (по преп. Диадоху)

А — Благодать скрыто или явно действует только на дух. Душа и тело поражены страстями, одними больше, другими меньше (представлено заштрихованными участками различной плотности). Бесы царствуют везде, не могут проникнуть только в самый дух.

В — Хотя тело здесь еще во власти бесов, но фактически страсти, ему присущие, действуют слабо по сравнению с предыдущим случаем. Отчасти слегка действуют и душевные страсти.

С — Дух, душа всесовершенны, и тело непорочно (1 Фес. 5, 23). Бесы в бессилии злятся издали.

На первых порах, как сказано выше, благодать скрывает свое присутствие у крещеных, ожидая произволения души. Если человек начнет прилепляться к добру, то благодать помогает ему, если займется худыми делами — благодать продолжает молчать и скрываться, а то и вовсе уходит. «Когда же всецело обратится человек к Богу, тогда она неизреченным некоторым чувством открывает сердцу свое присутствие. И опять ожидает движения души, попуская между тем бесовским стрелам достигать до самой глубины ее чувства, чтобы она с теплейшим произволением и смиреннейшим расположением взыскала Бога. Если вследствие этого начнет, наконец, человек с твердою решимостью подвигаться вперед в соблюдении заповедей и непрестанно призывать Господа Иисуса, тогда огнь святой благодати [Лк. 12, 49] простирается и на внешние чувства сердца, ощутительно поедая терния человеческой земли. Поэтому бесовские советы и внушения уже далеко останавливаются от того места, где находится сердце с благодатью и лишь слегка затрагивают страстную часть души. Когда же человек подвигами во все облечется добродетели, и особенно в совершенную нестяжательность, тогда благодать все естество его озаряет в глубочайшем некоем чувстве, возгревая в нем теплейшую любовь к Богу. Тогда и стрелы бесовские угасают еще вне телесного чувства, так как веяние Духа Святого наполняет сердце глубоким миром, огненные же стрелы бесовские погашает, когда они еще несутся по воздуху. Впрочем, достигшего и в эту меру совершенства Бог попускает иногда подвергаться злому действию бесов, оставляя тогда ум его неосвещенным, чтобы свободное произволение [воля] наше не было совершенно связано узами благодати, не только ради того, что грех должен быть побежден подвигами, но и вследствие того, что человеку еще и еще надлежит преуспевать в духовной опытности. Ибо что почитается совершенным в обучаемом, то несовершенно в сравнении с богатством обучающего Бога в ревнующей о преуспеянии любви, хотя бы кто, трудясь над этим преуспеянием, взошел на самый верх показанной Иакову лестницы [Быт. 28, 12]»⁵⁷.

VI. Утрата благодати. Этот вопрос непосредственно и внутренне связан с предыдущим, но по своей важности заслуживает вынесения в особый раздел.

-293-

Если диавол не может пребывать в уме вместе с благодатью, то как же, говорят, объяснить те случаи, когда заведомо известно, что он господствует в душе посредством хулы, неверия, отчаяния? Здесь два может быть объяснения: в одних случаях имеет место обучительное попущение Божие, в других — наказательное оставление Божие.

Попущение Божие, постигающее нас в воспитательных целях, «никак не лишает душу божественного света. При этом бывает только то, что благодать, как сказано выше, скрывает от ума свое присутствие, чтобы горечью бесовской подвигнуть душу со всем страхом и великим смирением взыскать от Бога помощи, испытывая в себе злое действие врага»⁵⁸. Так мать, желая подействовать на своего ребенка, капризничающего и не желающего принимать грудь*,(*Подчиняться уставам кормления.) выпускает на краткое время из своих объятий, чтобы он, убоявшись окружающих его безобразных чужих людей или зверей каких-нибудь (ср. наше: «у-у, бука придет, возьмет»), в великом страхе и слезах, бросился опять в матерние объятия⁵⁹. «Обучительное попущение сначала поражает душу великой скорбью, чувством унижения и некоторою мерою

безнадежия, чтобы подавить в ней тщеславие и желание изумлять собою и привести ее в подобающее смирение. Но тотчас потом наводит оно в сердце

умиленный страх Божий и слезную исповедь, и великое желание добрейшего

60

молчания» .

Отвращение же и оставление Божие предает душу, не желающую иметь в себе Господа, бесам как бы связанною. Душа предоставляется самой себе и исполняется отчаянием, неверием, надменностью и гневом. И это страшно. Не дай, Господи, никому испытать!..

Соответственно этим различным состояниям и врачевст-во против них надо употреблять разное. В первом случае мы должны приносить Богу обеты и благодарение, а во втором - непрестанное исповедание грехов, непрерывные слезы и большее уединение. «Впрочем, нужно знать, что когда, при обучительном попущении, бывает у души с сатаною борьба в схватке лицом к лицу, тогда благодать, хоть и скрывает себя, но неведомым образом помогает душе, чтобы показать ее врагам, что победа над ними есть дело одной души»⁶¹.

-294* * *

Вот в кратких словах все то, что необходимо на первых порах знать приступающему ко спасению. Если что-либо здесь явится непонятным — а я не думаю, чтобы читателю не встретилось никаких затруднений, потому что много вопросов пропущено, а некоторые требуют более специального объяснения, — итак, если что-либо здесь вызовет в читателе новые запросы ума, то пусть он их пока отставит в сторону — это частности. И они разрешатся с увеличением духовной опытности, с проникновением и погружением души все более и более в глубины стихии церковности. Кающемуся же нужно знать одно — что «без Бога ни до порога», что как тело без души, хотя бы тотчас после смерти еще ничего не потеряло в своем составе, но уже не имеет цены и привлекательности, так и добродетели, хотя бы мы их и все до одной совершили, без «небесной души», благодати, -мертвое дело (или тело, все равно); они не имеют никакой цены и никакой красоты и духовной художественности. И это чистое безумие — поститься, молиться, воздерживаться от жены и так далее, и все понапрасну. Тогда будут гораздо более правы безбожники, которые смеются над подвигами и воздержанием христиан и монахов, не веруя в будущую жизнь. Ибо, действительно, если там ничего нет, как они думают, то зачем и мучить себя здесь? Но если там есть все, а мы будем мучить себя здесь, чтобы не получить ничего (в случае труда ради самих добродетелей, то есть труда безблагодатного), то для такого рода поведения, действительно, нельзя подыскать подходящего названия*.(*Еще, повторяю, страшнее оставление человека благодатью из-за смертных грехов и нераскаянности в них. Будем молиться, чтобы с нами этого никогда не случилось, как с неверующими и нечестивцами.)

Поэтому станем спасаться так, как этому учит Господь, иначе мы сделаем бесполезным Его великий искупительный подвиг. Зачем бы Ему тогда нужно было и приходить? Но приходить Ему нужно было, чтобы по великой любви Божественной мы даром получили благодатные средства к спасению.

-295-§ 4. О боголюбезном и духовном покаянии.

Покаяние как таинство.

I. Установление таинства.

Оно установлено Самим Иисусом Христом (Ин. 20, 22-23; Мф. 16, 19; 18, 18).

II. Исповедь

1. Понятие о ней. Исповедь есть самый естественный способ выражения покаяния и раскаяния в грехах, ибо, по слову Христа, от избытка сердца уста глаголют (Мф. 12, 34). На существование <института> исповеди в первохристианской среде имеются указания уже с апостольских времен (Деян. 19, 18)¹.

Но у первых христиан понятие о ней было шире, чем у нас. Под нею разумелся не единичный только акт устного исповедания грехов, как теперь, а известный круг покаянных подвигов, иногда многолетних², о чем пойдет речь ниже.

2. Совершители чина исповеди. Покаяние — великое таинство³, и посему неудивительно, что совершение этого таинства было вверено Господом одним только епископам (Мф. 16, 19)⁴ . Отсюда следует, что исповедовать и старче-ствовать, иначе говоря — духовничествовать, не есть дело, для епископа сверхдолжное или не подобающее его сану (или молодости, ср.: 1 Тим. 4, 12), но простая обязанность (Иез., глава 33). Обязанность более приличная и, так сказать, более идущая к нему (о чем постоянно ему и омофор напоминает)⁵, чем к рядовому священнику, хотя у нас и не свыклись с этим представлением.

История древней и греческой Церквей учит, что святители всегда несли на своих плечах этот тяжелый крест. Многочисленны цитаты, показывающие, как епископы первых времен наблюдали за публичным покаянием⁶ и в то же время исповедовали помыслы мирян и старчествовали в узком смысле . Об этом говорят божественный Василий Великий , св. Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский⁹, св. Никифор, патриарх Константинопольский¹⁰ и другие.

«Я не заставляю тебя... выйти на средину зрелища и окружить себя множеством свидетелей, — говорил некогда Златоуст¹¹, — мне одному, наедине, скажи грех, чтобы я ув-

-296

12

рачевал рану и избавил тебя от болезни» .

13

Не умножая цитат , достаточно в заключение привести слова нашего отечественного святого — Димитрия Ростовского. В послании к иеромонаху Иосифу святитель пишет: «Аще бы кто и к нам, самому архиерею, хотел на исповедь прийти, путь ему благословен, и наша должность готовая»¹⁴.

Но на Руси дело сложилось иначе.

Что же касается пресвитерского чина, то принадлежащие к нему (священники, иеромонахи, игумены¹⁵ и проч.) пользуются властью духовника лишь ограниченно¹⁶ и чрез формальное разрешение¹⁷ епископов.

3. Канонические грехи. Как каялись в них у первых христиан? Каноническими грехами у древних христиан назывались следующие три, которые поначалу влекли за собою отлучение навсегда¹⁸:

1) отречение от веры,

2) блуд и прелюбодеяние,

3) убийство.

Но с III века, с падением первоначальной чистоты и ослаблением духовного горения, Церковь вынуждена быть снисходительнее: блудники и прелюбодеи стали приниматься в Церковь после принесения покаяния¹⁹. В жестокое гонение Декия (249-251 гг.), когда особенно много появилось падших, было допущено еще новое снисхождение: в Церковь стали принимать и отрекшихся от веры.

Однако покаяться в указанных грехах было не так легко²⁰. Все кающиеся

прежде всего разделялись на степени, или чины, которых было четыре²¹:

22

плачущие, слушающие, припадающие и пред - или купностоящие .

Была, кроме первой, плачущих, еще одна редкая и исключительная степень,

23

это — обуреваемые . Они изгонялись даже из притвора и должны были стоять на паперти, вне церковных дверей, под открытым небом, и в дождь, и в жару, и в

24

холод, и в бурю. Отсюда их наименование . Этой епитимий подлежали скотоложники, мужеложники и все вообще впадшие в противоестественные блудные грехи²⁵. «За гнусные неистовства страстей, противные законам пола и естества, — говорит Тертуллиан²⁶, — мы не только от порога, но и от крова церковного отгоняем, потому что это — не грехи, а чудовища».

-297-

Плачущие лежали распростертые ниц в притворе. При входе верных в церковь, они кланялись каждому в ноги и просили о себе святых молитв²⁷. «Терзай свою

душу воплями... припадай к ногам избранных...», — обращается св. Амвросий

28

Медиоланский к одному грешнику, растлившему посвященную деву (по-нашему монахиню).

Слушающие уже допускались в церковь, но только до литургии верных, то есть, выслушав Апостол и Евангелие с поучением, они выходили вместе с оглашенными по возгласе диакона: «Оглашеннии, изыдите».

Припадающие стояли в средней части храма и приближались к самому амвону, где получали себе благословение (с возложением рук) епископа на выход из церкви.

29

Наименование чина («припадающие») произошло от трогательной картины: кающиеся с рыданием и воплем падали в ноги мученикам, священникам, иерархам, обнимали их колени (как легко представить, со словами: «Не отступлю... умоли за меня Бога...»), целовали эти колени, стопы³⁰, края самой одежды, стояли коленопреклоненные перед сидящим³¹ епископом, умилительно исповедуясь ему или получая от него разрешение... Эта картина подтверждается и

32

историческим свидетельством — той гнуснейшей клеветой, которую распускали

33

язычники про христиан и христианок, понимая и толкуя по-своему это смиренное коленопреклоненное положение их тела и целование колен. И до сих пор остался в церковной практике обычай становиться на колени во время чтения

34

молитв пред исповедью (падение ниц) , во время самой исповеди и чтения разрешительной молитвы после нее. Целование же колена у епископа

35

сохранилось теперь только при хиротонии .

Купностоящие, как показывает самое название, стояли вместе с верными всю литургию, только не имели права делать приношения (по-нынешнему: подавать просфоры)³⁶ и приобщаться.

Итак, кающиеся грешники делились на разряды, пребывание в которых обязывало к известному уничижительному образу поведения. Но этого мало. От кающихся всех степеней требовались особые покаянные подвиги, более или менее тяжкие и продолжительные, смотря по роду грехопадения. Этот круг

37

покаянных подвигов назывался эксомологисисом (s^o^oXoynoic;;) . «исповедью» в собственном (широком) смысле.

-298-

Кающиеся, следуя Писанию (Мф. 11, 21), надевали на тело власяницу и посыпали голову пеплом³⁸. Женщины и девы иногда должны были обрезать себе косы, «которые по причине суетного тщеславия подали [им] повод к разнузданности»³⁹. Кающиеся воздерживались от омовения тела и намеренно содержали

40

его в грязи . В тех случаях, когда прочим верующим строгость поста ослаблялась, кающиеся не имели этой льготы⁴¹, так что они и во все дни св. Пятидесятницы⁴² молились на коленях⁴³. Они обязаны были, в особенности, соблюдать

44 45

заповедь милосердия и воздерживаться от супружеского ложа .

Что касается срока покаяния в древности, то он был различен: простирался до 10-15-20 лет и более, даже до самой смерти грешника. Замечательна в этом отношении одна надмогильная надпись 520 года, найденная в Лионе в 1857 году⁴⁶. Русский перевод ее гласит: «Под сим холмом покоится блаженной памяти богобоязненная Каруза, которая провела в покаянии 22 года, и жития ее в мире было 65 лет. Умерла 19 сентября, при их сиятельствах консулах Русти-ане и

47

Виталиане» .

Треть жизни — в публичном покаянии!..

Из того, что Каруза здесь названа «богобоязненной», «благочестивой» (religiosa), скорее, следует заключить, что она несла публичное покаяние не по церковному суду, а добровольно, была святая самоосужденница, одна из тех душ, которые нередко в то время ради приобретения крайнего смирения и неизреченных чрез него таинственных дарований, не имея никакой вины, ставили себя на одну доску с разбойниками, прелюбодеями и вероотступниками и таким образом непорочно обесславливали себя для вящей будущей славы⁴⁸.

Публичное покаяние и разрешалось публично. Грешника, отбывшего срок эксомологисиса (который, в зависимости от глубины покаянного настроения и силы раскаяния, мог быть и сокращен), приводили в пепле и в покаянной одежде (во власянице) к алтарю. Нет нужды прибавлять, что весь вид его являл полное сокрушение, а глаза представляли источники слез. Здесь, у амвона⁴⁹, после чтения торжественных и умилительных молитв епископ разрешал его, возлагая на главу руки⁵⁰. Приурочивалось торжество обычно к Великому четвертку, пятку или субботе Страстной седмицы⁵¹. Если грешник был предан сатане во измождение -299-

плоти, да дух спасется (1 Кор. 5, 5), или сам ему вверялся, то епископ, примиряя его с Церковью, заставлял всех присутствовавших за него молиться⁵².

После этого грешник — а вернее сказать уже святой -допускался наконец к давно желаемому соединению со Христом в таинстве св. приобщения и становился полноправным членом общины.

В заключение нужно заметить, что от публичной исповеди древних времен надо отличать нашу публичную, или общую, исповедь, которую ради нужды практиковал о. Иоанн Кронштадтский и которую без нужды иногда пытаются

53

заводить в некоторых приходах . Общего, как видно из предыдущего, у них только одно название, да разве еще гласное исповедание грехов, и то (в последнем случае) единичное (одновременное) и в общей массе народа.

Нынешняя общая исповедь произошла от одной особой формы исповеди (ритуальной) первых христиан. Так как они жили чисто, то и не нуждались в серьезной исповеди. Но так как, с другой стороны, и праведник — по Писанию (Притч. 24, 16) — семь раз (на день?) падает (в грехи неведения, невольные, тайные), то душа нуждалась и у них в очищении совести пред принятием Св. Тайн. Исторические свидетельства об этой исповеди дошли до нас, можно сказать, с апостольских времен⁵⁴. Но самое красочное и подробное описание ее находится у св. Василия Великого⁵⁵. Недостаток места не позволяет мне выписать слишком длинную цитату.

Но в настоящее время, когда утерян смысл и понятие о существе даже основной исповеди, ритуальная, конечно, недопустима, и, без сомнения, ее можно встретить только в двух местах: у духоносных пастырей, с великими харизма-

56

тическими дарованиями , и у пастырей, не понимающих ничего в духовной жизни.

Теперь уместно привести описание того, как проходил эксомологисис, или публичное покаяние, в одном из древних монастырей Фиваиды, недалеко от Александрии, в Египте.

Предварительно необходимо сказать, что описываемый случай — исключительный в истории покаянной дисциплины. Поэтому, чтобы не впасть в ложное понятие о покаянии и аскетическом подвиге — я не говорю уже в неверие и хулу, — следует отнестись к <нижеследующему рассказу>

-300с должным рассуждением. Насколько и в какой степени необходимо каждому из нас приложить к себе нечто из описываемого, объясняет в конце цитируемого отрывка сам автор. Заранее предупреждаю читателя, что все описываемые жестокости и муки были добровольными. Все они происходили из чувства глубочайшего раскаяния и любви к Богу. Это не самоубийство и не самоненавидение, а та особая нелюбовь к своей душе, которая ублажается в Апокалипсисе (Откр. 12, 11). Это — совершенное исполнение заповеди о той непорочной и не могущей быть понятой прелюбодейным миром ненависти к страстям своей души, которой требует от Своих последователей Спаситель. Тем, кому удалось выкарабкаться из мирских тенет и протереть запорошенные соблазнами культуры глаза, у кого душа уязвилась огненною стрелою божественной любви, все написанное здесь не только будет понятно, но и живительно, сладостно, приятно. Такая душа страданиями питается, а не тяготится. Слезы и подвиги для нее не отвращение, не ужас, не непонятный сырой мрак, а — единственное утешение в тоске и туге сердечной. А порукой в

57

том, что страданием можно увеселяться духовно (а не страстно) , служат слова преп. Симеона Нового Богослова: «Итак, братия мои возлюбленные,

возненавидим мир и яже в мире. Ибо какое общение нам, христианам, с миром и с тем, что в мире? Возлюбим же от всей души то, что любить повелевает нам Бог. Возлюбим нищету духовную, т. е. смирение, возлюбим непрестанный деннонощный плач, от которого ежечасно про-израждается*(*Так в переводе еп. Феофана Затворника. — Прим. еп. Варнавы.) радость душевная и утешение изливается на тех, кои любят Бога. От плача водворяется и кротость в тех, кои подвизаются во истине. Которые плачут, те также алчут и жаждут правды и всеусердно ищут царствия Божия, превосходящего всякий ум человеческий. И не это только, но и то, что иной делается милостивым и чистым в сердце, полным мира и миротворцем, также мужественным в искушениях бывает от непрестанного плача. Плач производит в нас ненависть и ко всякому злу. Им возжигается в душе и божественная ревность, которая hi! на минуту не дает человеку покоя, но не допуская его склоняться на зло со злыми, устремляет на все доброе, исполняя вместе с тем душу мужеством и силою к претерпению всех искушений

-301

58

и скорбей» . Поэтому, как будет говориться далее, «что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства»⁵⁹. Заметим, что тот круг покаянных подвигов, который описывается ниже, существовал не для рядовых монахов, но для тяжко падших чудотворцев⁶⁰, или, по крайней мере, для приблизившихся к этой степени духовной жизни. Они и раньше несли немалые подвиги. Должно также отметить, что в нижеследующем отрывке мы найдем поучительнейшую картину и систему покаяния, гораздо более завидную, чем «благочестивое житие» многих непадших. Духоносный автор не постеснялся об этом заявить прямо: «Эти падшие и плачущие блаженнее непадших и не плачущих о себе».

Но пора уже сказать и о самом авторе и месте действия. Автором является знаменитый светильник рассуждения, великий в отцах, св. Иоанн Лествичник. Следовательно, самый неподкупный и истинный свидетель, притом и очевидец: он целый месяц прожил в обители кающихся. Обитель же эта — характерно и название ее: Тюрьма⁶¹,-как сказано, была в Фиваиде и существовала уже не менее двухсот лет до ее посещения Иоанном Лёствичником. Во время пребывания там

последнего она была подчинена настоятелю одного соседнего, главного,

62

монастыря, мужу равноангельному .

«Слышал я, немощный, — так начинает с дивным смирением сильнейший подвижник свое повествование, — о чудном некотором и необычайном состоянии и смирении осужденников, заключенных в особенной обители, называемой Темницею... Пришедши в эту обитель кающихся, в эту, поистине, страну плачущих, увидел я то, чего, поистине, если не дерзко так сказать⁶³, око нерадивого человека не видело и ухо унылого не слышало, что и на сердце ленивого не всходило, т. е. такие дела и слова, которые сильны убедить Бога; такие упражнения и подвиги, которые скоро преклоняют Его человеколюбие.

Видел я, что одни из этих неповинных осужденников⁶⁴ всю ночь, до самого утра, стояли на открытом воздухе, не передвигая ног, и жалким образом колебались, одолеваемые сном по нужде естества; но они не давали себе нимало покоя, а укоряли сами себя и бесчестиями и поношениями возбуждали себя.

-302-

Другие умиленно взирали на небо и с рыданием и воплем призывали оттуда помощь.

Иные стояли на молитве, связавши себе руки назади, как преступники; печальные лица их были преклонены к земле; они считали себя недостойными взирать на небо; от недостоинства помыслов и от угрызения совести не знали, что сказать и как проговорить, какие молитвы вознести к Богу, как и откуда начать моление; но только душу немотствующую и ум безгласный представляли Богу и были исполнены мрака и как бы тонкого отчаяния.

Другие сидели на земле во вретище и пепле, лицо скрывали между коленами и челом ударяли о землю.

Иные непрестанно били себя в грудь, воззывая прежнее состояние души своей и невинность своей жизни. Иные из них омочали землю слезами; а другие, не имея слез, били сами себя. Иные рыдали о душах своих, как о мертвецах, будучи не в силах переносить сердечной туги; другие же, рыдая в сердце, глас рыдания удерживали в устах; а иногда, когда уже не могли терпеть, внезапно вопияли.

Видел я там, что некоторые от сильной печали находились как бы в исступлении; от многого сетования были безгласны, совершенно погружены во мрак и как бы нечувствительны ко всему, касающемуся земной жизни, умом сошли в бездну смирения и огнем печали иссушили слезы в своих очах.

Другие сидели в задумчивости, поникши к земле и непрестанно колебля главами, подобно львам, рыкали и стенали из глубины сердца и утробы. Одни из них благонадежно просили совершенного прощения грехов и молились о сем; а иные, по несказанному смирению, почитали себя недостойными прощения и взывали, что они не имеют пред Богом никакого оправдания. Другие молили Господа, чтобы им здесь потерпеть мучения, а там быть помилованными; иные же, угнетаемые тяготою совести, чистосердечно просили ни подвергать их мучению, ни удостаивать царствия; "сего было бы для нас довольно", — говорили они.

...У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем; иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи, потому что делали свойственное скотам.

-303-

...Все они непрестанно имели пред очами смерть и говорили: "Что будет с нами? Каков приговор о нас последует?.. Возмогло ли моление наше взойти ко Господу?.. Если же взошло, то сколько умилостивило оно Господа?.. Ибо оно от нечистых уст и тел было воссылаемо и не имеет много крепости.

...Впрочем, мы сделаем, что зависит от нашего произволения; и если Он отверзет двери царства небесного, то хорошо и благо; а если нет, то и тогда благословен Господь Бог, праведно затворивший их для нас⁶⁵. Однако будем стучаться до конца жизни нашей; может быть, по многой нашей неотступности, Он и отверзет нам". Посему они возбуждали друг друга, говоря: "Потщимся, братия, потщимся... не щадя сей скверно злострадательной плоти нашей; но умертвим ее, как и она нас умертвила".

Так и делали эти блаженные осужденники. У них видимы были колена, оцепеневшие от множества поклонов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; вежди, лишенные ресниц; ланиты, уязвленные и опаленные горячестию многих слез; лица, увядшие и бледные, ничем не отличавшиеся от мертвых; перси, болящие от ударов, кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь⁶⁶. Где там было приготовление постели? Где одежды чистые или крепкие? У всех они были разорванные, смердящие и покрытые насекомыми. Что в сравнении с ними злострадания беснующихся или плачущих над мертвецами, или пребывающих в заточении, или осужденных за убийства? Поистине, невольное мучение и

томление тех ничто в сравнении с произвольным страданием этих. И молю вас, братия, не подумайте, что повествуемое мною — басни.

...И каково еще было устройство того места и жилища их! Все темно, все зловонно, все нечисто и смрадно. Оно справедливо называлось Темницею и затвором осужденных; самое видение сего места располагает к плачу и наставляет на всякий подвиг покаяния. Но что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства. Ибо когда душа лишилась первого дерзновения перед Богом, потеряла надежду бесстрастия и сокрушила печать чистоты, когда она позволила похитить у себя сокровища дарований, сделалась чуждою божественного утешения, завет Господень отвергла и угасила добрый огнь душевных -304-

слез; тогда пронзаемая и уязвляемая воспоминанием об этом, она не только вышеописанные труды возложит на себя со всяким усердием, но и тщится благочестиво умерщвлять себя подвигами покаяния, если только в ней осталась хоть искра любви или страха Г осподня.

...Пробывши в Темнице тридцать дней, я, нетерпеливый, возвратился в великое общежитие, к великому отцу, который, видя, что я весь изменился и как бы вне себя, узнал, по своей мудрости, причину моего изменения и сказал:

- Что, отче Иоанне, видел ли ты подвиги труждающихся? Я отвечал:

- Видел, отче, и удивился и ублажил падших и плачущих паче непадших и неплачущих о себе, потому что те чрез падение восстали восстанием благонадежным.

- Подлинно так, — сказал он»⁶⁷.

«...Знаю, досточудные, что рассказанные мною подвиги блаженных оных страдальцев, — заключает свое повествование славный преподобный игумен Синайский, — для одних покажутся невероятными, для других — превосходящими надежду, а для иных — приводящими в отчаяние. Но мужественный муж, от сего уязвленный, как острием, отходит с огненною стрелою и ревностью в сердце. Низший же сего познает свою немощь и, чрез самоукорение удобно стяжав смиренномудрие, устремится вслед за первым, но не знаю, настигнет ли его. Нерадивый же пусть и не касается того, что здесь описано, чтобы ему, отчаявшись, не расточить и того, что делает; и тогда сбудется на нем евангельское слово: от неимущаго же усердия, и еже мнится имея возмется от него (Мер. 25, 29)»⁶⁸.

III. Чин исповеди в настоящее время

Мы теперь люди немощные и ничего подобного не можем понести. Рассказываю об этом единственно в целях самоукорения, чтобы как я, так и всякий другой, пробегая глазами это краткое описание подвигов покаяния древних христиан, имел бы повод сокрушаться, смиряться и зази-рать себя и чрез то приходить в преуспеяние. После этого никому уже не придет в голову мысль, что он что-то особенное делает во время своего говения и исповеди. Мы в сущности ничего не делаем, что бы ни делали, и для нас остается одно — терпеть скорби, благодарить за них Господа и надеяться на неизреченное Божие милосердие. А оно -305-

распростирает свой покров только на тех, кто дошел до полного осознания того, что он ничего не делает, хотя бы и много делал и подвижничал. Но обратимся к нашей теме.

Хотя теперь чин покаяния и исповеди краток и сократился с нескольких лет до нескольких минут, которые грешник постоит у аналоя духовника раз в год, однако, в общем, характерные черты древней покаянной практики в нем можно различить.

Исповедь (в узком смысле), как известно, в настоящее время предваряется говением. В предписаниях церковных говорится: «Аще убо кроме постов четырех обычных приступити ко святому причащению восхотят (миряне. — Еп. Варнава)⁶⁹, седмь дний прежде да постятся, в молитвах церковных и домашних пребывающе (сие же не в нужде: в нужде бо три дни, или един день да постятся точию), и пре-дуготовляюще себе к чинному исповеданию грехов своих. Сущий же в супружестве от супружескаго совокупления в тыя дни да воздержатся всяко. Пред осмым же днем да ис-поведят пред иереем вся грехи своя, с вечера ничтоже да вкусят. Не могущий же, юности или престарелости ради, всяко с вечера воздержатися ничтоже ядше, мало что да вкусят. От полунощи же всяко вси да воздержатся. В молитвах же, поклонех и духовных размышлениих да упразд-

70 71

нятся , елико мощно, готовящийся...»

Такая подготовка к исповеди имеет свое историческое основание. Не все из великих грешников и в первые века христианства несли публичное покаяние, но

72

всем, однако, предписывалось проходить покаянные подвиги за свои грехи . Нельзя не заметить, что само Евангелие предлагает немало таких подвигов,

73

служащих не только к уврачеванию, но и к полному прощению грехов , которые (подвиги) могут входить — и поэтому входили у первых христиан — в качестве составных частей в общую систему покаяния. Подвиги эти следующие: милостыня (Лк. 11, 41), прощение обид (Мф. 6, 14), отвращение другого от

74

греховного пути (Иак. 5, 20), преизобилие любви к Богу (Лк. 7, 47) и другие . Из всего этого и ныне должно составляться гове-ние. Важна подобная подготовка к исповеди и с психологической стороны: ибо не все равно для настроя нашей души, едим ли мы мясо, молоко, яйца, пьем вино, играем в карты, ходим в кино, ухаживаем за знакомыми и любимыми лицами или трапезуем раз (или даже ни

75

одного) в день,

-306-

пребываем в молчании и смертной памяти, раньше встаем, усиленно молимся, избегаем лиц другого пола⁷⁶.

Что касается самого чина исповеди, то в нем остались те же умилительные молитвы (о чем уже было раз упомянуто), тот же период времени, определенный для разрешения от грехов, ибо и теперь в церковной практике принято, чтобы говели, по крайней мере, хоть на Страстной седмице, и даже тот же

77

эксомологисис, но только тайный и очень сокращенный, хотя никому не запрещается исполнять его и продолжительно. Даже в мелких подробностях замечается сходство теперешних формул исповедания с древними чинами. Так, начальные слова исповеди: «Исповедаюся аз, многогрешный, имя рек, Господу Богу Вседержителю, и Пречистей Его Матери, Пресвятой Богородице и При-

78

снодеве Марии, и святым небесным силам, и всем святым Его, и тебе, отче» , несомненно, есть остаток той древней вышеуказанной практики, когда кающиеся

валялись в ногах у каждого входящего в церковь и всем каялись, у всех просили прощения.

IV. Тайна исповеди

Впрочем, есть нечто, что особо отличает нынешний строй исповеди от первохристианского. Это — тайна исповеди, которая в настоящее время соблюдается почти⁷⁹ во всех случаях.

«Аще же который неискусный, злонравный и безумный иерей, — писал св. Димитрий Ростовский в окружном послании к духовенству, — хмелем или злобою пиянствуяй, или гордынею и тщеславным превозношением неистовяся, дерзнет обличати детей своих духовных и изъявляти пред человеки грехи их, таковый... духовник не духовник, но Иуда, Христов предатель, паче же рещи, сам

сатана, клеветник братии нашея, сверженный с небеси... от негоже человеком

80

горе; горе бо, а не спасение от такового духовника бывает...» И далее разъясняет, в чем состоит это горе.

Откуда образовался такой взгляд <что исповедь должна быть тайной> после гласной исповеди первохристианских времен? Причинами послужили человеческая немощь, охлаждение начальной ревности, отсутствие ненависти к своим грехам и, наоборот, присутствие и нарастание все большего самолюбия, тщеславия, гордости, а отсюда ложного стыда и страха. Пока были гонения, пока у каждого -307-

христианина ежедневно и ежечасно мелькала смерть пред глазами, до тех пор и не дорожил никто ничем в мире, лишь бы не лишиться Царства Небесного. Что ему было до того, что скажут люди? Вот что скажет Христос на Страшном Суде — это другое дело! И шли на все мучения публичной исповеди, забывая стыд и свою телесную немощь... Шли добровольно, шли и невольно. И никто не осуждал, не любопытствовал, не смеялся, не соблазнялся, но наоборот, все плакали и молились за грешников. Таково свойство истинной любви. Прошли гонения, настали мирные времена, стали люди спокойно и вдоволь есть, пить и спать, появились и лень, и стыд (при бесстыдстве греха!), и боязнь, и просто нежелание, и полное отвращение, и даже непонимание, за-чем-де нужно такое острое покаяние. Лучше не ходить на исповедь. И пришлось Церкви сделать снисхождение -позволить исповедоваться тайно и тайно же нести епитимий. Эту уступку допускали уже св. Василий Великий⁸¹, св. Григорий Нисский⁸², еще

83

дальше пошел св. Нектарий, патриарх Константинопольский , и, наконец, его

84

преемник св. Иоанн Златоуст . Но в их эпоху еще существовала, кроме тайной, и публичная исповедь. Чем дальше шло время, тем больше упрочивалась первая и все более умалялась, ослабевала последняя, ибо самые устои ее начали расшатываться⁸⁵. Так что Церковь окончательно закрепила в своей практике тайную исповедь и стала охранять ее достоинство от болтливых, недостойных священнослужителей особыми правилами и прещениями⁸⁶.

Мало того. Тайну должен хранить и кающийся — именно в отношении лиц,

87

замешанных так или иначе в его грехах. В старых изданиях «Номоканона», в чине исповеди, после известного завещания («От сих всех отныне должен еси блюстися...») вставлено следующее наставление духовнику:

«Да внимает же себе духовник во время исповеди, еже не испытовати имени лица прочиих съовещников [сообщников] греха, яко ниже есть леть духовнику имя лица иному являти, внегда совета и поучениа искати ему о гресе некоем недо-

88

уметелном, епитимий ради и исправлениа : се бо преда-телство Июдину подобно... Но да повелит исповедающе-муся онех лиц, с нимиже съгреши, точию рещи сан, чин, звание, лета и рода [родства] близкость, вины грехов да речет, и всяк грех особ и по виду да исповесть»⁸⁹.

-308

V. Епитимия

Епитимией (2 Кор. 2, 6 — по греческому тексту) называется известная мера наказаний, составляющих эксомологи-сис. Но «хотя это — наказание, однако такое наказание есть мать спасения». Эти слова Златоуста⁹⁰ очень хорошо вскрывают сущность епитимий. Действительно, епитимия не наказание в собственном смысле, не юридическая кара, а духовно-нравственное, воспитательное средство, врачевст-во, лекарство. Прошла болезнь, то есть появилось раскаяние и возненавиден грех, — отнимается и лекарство, то есть епитимия (2 Кор. 2, 7-8), хотя бы до формального срока ее окончания и оставалось время. Отсюда следует, что голым, внешним исполнением епитимий нельзя угодить Богу и «вознаградить», «удовлетворить» Его правосудие, как учат, например, католики⁹¹. Не Богу епитимия нужна, а самому грешнику: при епитимий легче и острее возбуждается в нем раскаяние.

«Во всяком же виде греха, — говорит св. Григорий Нисский, законодательствуя об епитимиях в каноническом послании к св. Литоию, епископу Мелитинскому, — прежде всего надобно обращать внимание на то, каково расположение врачуемого, и для уврачевания достаточным считать не время (ибо какого исцеления можно ожидать только от времени?), но добрую волю того, кто врачует себя покаянием⁹²... так что если достоверно его обращение, то, конечно, не нужно соблюдать число лет, но чрез сокращение времени вести к воссоединению с Церковью и к причастию Св. Тайн»⁹³.

Из этого отрывка видно отношение святых отцов к величине назначаемых епитимий.

Отсюда и еще один вывод можно сделать: епитимия не есть что-либо непременно обязательное (в отличие от взгляда, встречающегося у раскольников). Действительно, обращаясь к истории, мы видим, что самые великие подвижники-аскеты, ни в чем не потакавшие себе самим, коль скоро дело касалось приходивших к ним грешников, иногда были крайне снисходительны. И если принять ригористический взгляд относительно обязательности наложения тяжких епитимий на грешников, то придется признать, что святые отцы-аскеты ничего не понимали во врачевании больных душ и были преступниками закона, так как не исполняли канонов, в то время как на приходах эти каноны -309-

соблюдались. Но говорить так — лживо и нечестиво: духо-носным ли мужам не понимать, что угодно Св. Духу и что нет?..

И вот мы видим примеры, как одному монаху, «отрекшемуся от Самого Бога, крещения и обета монашеского», прощение было дано после... трехнедельной епитимий⁹⁴; как авва Серапион, обративши блудницу на путь истинный и приведя ее в монастырь, сказал настоятельнице: «Прими сию сестру и не налагай на нее бремени, или заповеди... но давай ей, чего она захочет, и если пожелает выходить,

95 96

дозволь ей...» Но нет нужды продолжать — примеров множество .

Однако было бы другой крайностью и, следовательно, неправильно думать, что епитимий совсем и ни для кого не нужны. Всему свое время. Вышеуказанным лицам они не требовались, а иным, на их месте, может быть, не помешало бы и прибавить.

Теперь о качестве епитимий. Если епитимий суть лекарства, то их надо умело преподавать больному, надо искусно выбрать то, от которого болезнь, то есть страсть, проходит, а не умножается и не загоняется внутрь. Поэтому Бог не примет покаяния, если, например, блудник будет раздавать милостыню, а скупой хранить целомудрие, не отказываясь от своих главных страстей. Но если, наоборот, епитимий будут правильным образом наложены и приняты, есть надежда на исцеление и на самое спасение.

Необходимо здесь припомнить или вновь перечитать те строки из преп. Исаака Сирина, которые освещают данное положение и которые были приведены по

97

иному поводу выше .

VI. Что нужно для того, чтобы таинство покаяния

было действительно и наиболее плодоносно?

Господь милостив и все прощает (обычная фраза тех, кто сомневается в загробных мучениях), но мы знаем, что Он однажды сказал: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное (Мф. 7, 21), показывая ясно, куда некоторые пойдут, не получив от Него прощения. А иным, даже пророчествовавшим и чудеса творившим во имя Его, Господь еще резче скажет: Николиже знах вас: отидите от Мене (Мф. 7, 23). Или как у пророка:

И возопиют ко Мне, и не у слышу их (Иер. 11, 11).

-310... Значит, необходимы известные условия, чтобы воззвания грешника к Богу

98

были услышаны Им . А то какой смысл молиться и нести подвиги? Все это, разумеется, относится и к покаянию. Надо суметь покаяться, чтобы Господь на наши слезы и просьбы сказал вновь: Отпущаются тебе греси (Лк. 7, 48).

Условия эти двух родов: объективные, являющиеся по отношению к человеку внешними, недоступными его произволу или желанию видоизменить их и стоящие вне мирской действительности, то есть подлежащие законам сферы благодатной, и субъективные, находящиеся в зависимости от личной воли и духовного развития кающегося грешника.

К первым относятся:

1. Наличие канонически рукоположенного и действующего епископа или, с его благословения, пресвитера.

Это значит, что указанные лица должны представлять не засохшую ветвь, а привитую к Лозе и от Нее питающуюся и плод приносящую (Ин. 15, 1-8), быть живыми членами Православной — единственно только живой — Церкви. Живой по существу, а не по наименованию лишь.

Но это не значит, что они должны быть святыми и непорочными. «Никакого вреда, — убеждал некогда преп. Исидор Пелусиот⁹⁹ одного сомневающегося, — не терпит приемлющий [таинства], хотя бы преподающий казался и недостойным; пречистые Тайны не приемлют скверны, если иерей и всех людей превзойдет порочностью».

2. Совершение чина таинства по уставу Церкви.

Этим условием исключается привнесение самочинных молитв и священнодействий. Особенно это касается тайносовершительных моментов. Видоизменения могут затрагивать только внешнюю практику чинопоследова-ния, но и то отступления возможны лишь с разрешения епископа, а отнюдь не священника¹⁰⁰. Последний ни в коем случае не имеет права выступать за рамки требника. Точное, до буквы, исполнение требника приведет только к желанному единообразию службы во всей видимой Церкви.

3. Устная гласная исповедь, то есть провозглашение вслух перед священником своих грехов.

Это требование является заповедью Самого Господа. Глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися, — говорит Он (Ис. 43, 26).

-311-

Итак, условия первого рода, необходимые для практического обихода кающегося, выяснены уже достаточно. Перейдем ко второму роду условий действенности таинства покаяния.

К нему принадлежит искреннее раскаяние с горячим намерением не грешить после исповеди.

Последнее условие настолько строго требовалось и исполнялось первыми христианами, что новое покаяние падших, уже прошедших однажды через публичное покаяние, у них не допускалось. «Получивший раз отпущение грехов грешить более не должен... Ибо частым раскаянием выдается лишь снисходительное отношение к прежним грехам, — говорит Климент Александрийский. — Частое прошение прощения во грехах не есть раскаяние, а

только вывеска раскаяния»¹⁰¹. Так же строго об едином покаянии учат и другие

102

отцы и учители Церкви — Тертуллиан, Ориген, Амвросий Медиоланский . Но, понятно, речь здесь идет не о невозможности вообще покаяться вторично, после тяжкого нового грехопадения, а о невозможности и сомнительности покаяния для подобных грешников из-за их неискренности, которая обычно наблюдается в таких случаях, как и апостол Павел это разъяснил (Евр. 6, 4-8; 12, 17). Тут не Бог жестокосерд, а сам грешник. Грешнику не дается прощения не потому, что Господь этого не хочет, а потому, что он сам не способен к покаянию¹⁰³. Таким образом, Промыслом здесь только подтверждается тот выбор, который уже сделан человеком. Не нужно забывать, что речь здесь идет о грехах, требующих публичного покаяния.

Что же касается грехов повседневных, мелких, то здесь такой вопрос не может появиться. Ибо кто чист будет от скверны? — Никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. 14, 4-5). Когда мы проходили учение о страстях, то видели, как они злы и глубоко гнездятся в сердце человеческом и как на пути к их искоренению человеку по нескольку раз на день приходится падать. Не раз даже святые, в начале своего подвижничества, близки бывали к отчаянию, видя, что при всех их стараниях и усилиях, страсти как будто и не умаляются. Это состояние, например, испытал преп. авва Дорофей, когда полагал начало своему спасению, придя из мира богатым человеком. Великий Варсонофий, к которому он обратился с мольбой о помощи, так утешал его: «Никто и никому не может сказать: я буду о -312-

тебе заботиться, а ты будь спокоен, ибо окажется виновным. Но тот, которого поддерживают, должен привнести несколько собственного старания, делать должное по силе своей, внимательно сохраняя заповеди отцов своих. И если падет однажды, то пусть опять постарается управить себя¹⁰⁴. Я верую Богу, что такому человеку не обратится это (случайное повторение падений) в навык и не овладеет им нерадение, но Бог вскоре приведет его в устроение усердных делателей и не возьмет души его дотоле, пока не приведет его в меру высокую, в мужа совершенна (Еф. 4, 13). Итак, не ослабевай, но, доколе имеешь время, делай, смиряйся, будь послушен, повинуйся, и поможет тебе Бог, дающий благодать смиренным, а гордым противящийся (1 Пет. 5, 5). Непрестанно говори: "Иисусе, помоги мне", и поможет. Бог да избавит душу твою, сын мой, от страстей постыдных»¹⁰⁵.

Действительно, авва Дорофей избавился от страстей, и Бог не взял его души, пока он не пришел в совершенство. Но грешник не должен нерадеть. Ему полезно всегда помнить иные случаи, очень знаменательные, о которых специально пойдет еще речь и которые показывают, что, как только человек раскаялся и приготовился к исправлению, Бог берет его душу. Пути Господни неисповедимы... Впрочем, здесь речь идет несколько о другом: душа грешника все-таки спасается.

У нас осталась еще не до конца выясненной та часть последнего условия, которая предъявляет требования искреннего раскаяния. Этому вопросу, столь важному для грешника, желающего получить прощение и примириться с Богом, необходимо уделить особое внимание. Но прежде скажем несколько слов о залогах плодотворного очищения в таинстве покаяния.

Мало того, чтобы простились грехи. Человеку позволено и даже заповедано стремиться к большему и даже совершеннейшему (Мф. 5, 48). Христос показал, что плод от трудов бывает разный: «...иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать» (Мф. 13, 23). И Церковь в тропаре постнику и пустыннику прославляет его за то, что тот не ленился и, преодолев первые ступени духовного подвига, «во сто трудов уплодоносил»¹⁰⁶ прежде бесплодную землю пустыни и собственного сердца... Следовательно, каждому должно быть желательно, чтобы -313-

дело покаяния у него двигалось наиболее успешным образом. Какие же для этого необходимы условия и средства? Часть их была уже указана: помогает покаянию несение епитимий (древний эксомологисис), различные подвиги при говений. Скажу еще об одном средстве для приведения нашей души в состояние чистоты за наиболее короткое время и с наибольшими результатами в области стяжания основных христианских добродетелей — смирения, рассуждения, совершенной любви. Заранее скажу: может создаться впечатление, что нет никакой связи между этими добродетелями и нижеуказанным средством для их достижения. Но она есть. Однако понятной для читателя она станет чрез усвоение и претворение в плоть и кровь основных идей настоящей книги.

Итак, как же надо исповедоваться, чтобы исповедь давала наибольший

107

«духовный барыш»?

Обычно исповедуются схематично, по известному, более или менее подробно составленному, списку грехов.

У того, кто никогда не задумывался над своими поступками и грехами, обыкновенно перед исповедью их как будто и нет, ему нечего сказать, совесть и память ничего ему не подсказывают. «Всем грешны», — обычно на духу говорят такие. Но тот, кого раскаяние сильно схватило за сердце и у кого совесть жжет душу, видит за собою уже большое количество проступков. Однако и ему не хватает многого, отчасти по неведению церковных заповедей, отчасти по недостаточной еще проницательности его духовного взора. В том и другом случае хорошо и полезно иметь некоторую готовую схему (или реестр грехов), составленную по заповедям Божиим и церковным канонам, держа которую пред глазами, удобно бы было исповедоваться.

Церковь и предлагает с давних пор для немощных эти схемы грехов под названием «поновлений», «а се греси»¹⁰⁸ и так далее. Составленные от лица

109

кающегося, они сохранились и до настоящего времени .

Но как бы подробно и длинно эти «поновления» или списки грехов ни были составлены, это будет только схема. Но одной схемы мало для надлежащей, дающей мир совести, исповеди. Нужно не только назвать грех по имени (например: «Согрешил воровством, лукавством, блудом...»), а рассказать, как, когда и при каких обстоятельствах он происходил. Надо нарисовать точную, фотографическую картину греха.

-314-

Хорошие врачи (например университетские профессора) к лечению не приступают, прежде чем не расспросят больного о его бабушках, дедушках, о их образе жизни, о его собственных занятиях и бывших родах службы, о склонностях и прочих делах, по-видимому очень далеких от той болезни, ради которой он заявился в клинику. Однако такое опрашивание (анамнез) предоставляет все необходимое для врача-диагноста. Тем более важно знать духовному врачу о родословной (по крайней мере о живых родных) своего больного и его жизни, чтобы правильно судить о степени тяжести его грехов и чтобы подать ему без ошибки надлежащее врачевство. Поэтому кающиеся не к любопытству духовника должны относить его вопросы («Откуда вы, у кого живете, чем занимаетесь...» и т. п.), якобы неуместные у аналоя, а к самому существу исповеди и без его вопросов самим о себе все рассказывать. Еще подробнее надо отвечать на вопросы: «Как творился грех?», «Что вы чувствовали при этом?» и прочие, иначе степень страсти или греха не будет ясна. А чрез это составляется о нас ложное мнение, и может получиться с нашей стороны не самообвинение, не предстояние на Страшном Суде пред грозным Невидимым Судьей, а какое-то прихорашивание, кокетничанье, с недоговоренностями и жеманством.

Подробное описание грехопадений мы не потому только должны давать, что этим открываем возможность духовнику, как судье¹¹⁰, составить правильное представление о нашей преступности, но и потому, что это описание еще более нужно для нас самих.

Ведь в исповеди ценен стыд, который приходится переживать и преодолевать, распятие своего самолюбия. Это -своего рода исповедничество и мученичество. Невидимое пролитие крови. Человек за одно только это, кроме всего прочего, уже получает большую награду¹¹¹. Но стыд и страх приносят и практическую, видимую пользу. «Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений как бы уздою», — говорит св. Иоанн Лествичник . Не нужно, впрочем, забывать, что наши теперешние мучения от стыда должны считаться ничтожными: первые христиане каялись вслух всей Церкви, а мы только перед одним священником, да и то связанным обетом молчания. Значит, тщеславиться нечем. Но если, несмотря на все это, на нынешнюю легкость следования добродетели и на награду и -315-

пользу, извлекаемые из нее, мы все-таки пренебрежем последней, то нам придется ответить за такое нерадение после нашей смерти на мытарствах

113

(втором) .

Подробная и откровенная исповедь приносит нам, наконец, еще ту пользу, что некоторым тайным и непостижимым образом врачует всецело. После исповедывания всего, без утайки, душа чувствует необыкновенную легкость, ощущение чистоты (как тело после бани) и появление некоего мысленного света, все равно как после долгого сидения в темноте при переходе в светлую комнату. Это есть в мельчайших размерах предвкушение того состояния, которое испытывают достигшие блаженного бесстрастия и очистившиеся от грехов

114

святые .

Однако кающемуся нужно обходить некоторые подводные камни. Враг рода человеческого, нападающий на человека не только посредством грехов, но и чрез добродетели, посредством подмены и извращения их, старается портить дело и здесь. Поэтому необходимо при исповеди (особенно блудных грехов) соблюдать следующее:

1. Подробности обязательны, но не надо с услаждением или, лучше сказать, для услаждения их говорить. Ибо есть такие лица, которые забывают, что перед ними стоит духовник, бесполое существо, земной ангел¹¹⁵, потому и посредник между видимым и невидимым. Их взору доступна только эмпирическая действительность: они видят, что исповедуются перед известным им мужем, именуемым отцом таким-то, таких-то лет, с таким-то лицом, в такой-то одежде. Поэтому им приятна острота чувства и переживаний при законном разговоре с мужчиной о таких вещах, о которых недозволительно говорить ни при каких обстоятельствах даже с подругой. По существу дела, это искушение свойственно больше женщинам.

2. Нужно самому все рассказывать, всю грязь и нечистоту, в чем мы боимся признаться и самим себе. И не допускать духовника расспрашивать <о содеянном>, ибо он в связи с нашим делом может задать такой вопрос и коснуться такой стороны плотской жизни, которая нам неизвестна, и мы наживем себе еще новое искушение. Бесы будут после нас разжигать: «Вот, оказывается, чего ты не знал еще, надо попробовать, как это...»

3. Некоторые боятся говорить о своих блудных грехах якобы потому, что щадят духовника («Он такой чистый, а я

-316-

грязный...»), а на самом деле, очень часто этим только прикрывают свой ложный стыд. Такого не должно быть, и надо разрушить это демонское ухищрение. Бояться развратить духовника нечего, он пошел на этот крест и должен его нести: выслушивать на исповеди все, что бы на ней ни говорили. Но возбуждать в нем страсти искусственно — дело сатанинское.

4. Надо отбросить всякий стыд, не принимая бесстыдства; надо резать свое собственное сердце ножами самообличения и истекать кровью от страдания, вызванного обнажением души¹¹⁶.

5. Так должно поступать на церковно-старческой исповеди. Совсем иное дело личная, так называемая «мысленная»*, (*Но и на «мысленной» исповеди нельзя ворошить воспоминания, бередя свои чувства соблазнительными картинами. Иначе можем оскверниться. Подробно см. у Иоанна Кассиана (Писания. М., 1892. Собеседование 20. Гл. 9). См. также: Лествица. Слово к Пастырю XII, 8. Прим. XX.)

117

исповедь Богу. Но о ней уже было сказано .

Насколько подробная исповедь ненавистна диаволу, видно из тех гонений, клевет, травли и обвинений в безнравственности, которые приходится терпеть служителю Христову. Даже инославные священники подвергаются всяческим нареканиям, лишь только они предложат развратным людям тщательно исповедаться пред Богом. Пусть Санхецы, Эскобары, Бузенбаумы пересолили <в излишне подробном описании грехов>, но, конечно, этот «пересол» нельзя и сравнивать с тем, что дозволяет себе мир, со своими порнографическими романами и картинами, «научными» книгами и популярными брошюрами по половому вопросу, с «просветительными» кинолентами и лекциями, опереттами и, наконец, легализованными домами терпимости. Очевидна ненормальность существующего положения вещей: ученому, писателю, актеру, юристу, врачу — кому угодно можно рассуждать и писать по половому вопросу, но стоит только коснуться последнего служителю культа — православного или неправославного — и указать на всю мерзость блуда с точки зрения не науки, а евангельского Христова учения, как сейчас же со всех сторон поднимутся шум и крики: «нельзя», «можно развратить невинных» (но откуда же появилась невинность, раз она систематически преследуется миром?), «это безнравственно...»

-317-

Но для не ослепленного мирскими сластями человека ясно, где истина и почему подымают крик. Сатана не хочет, чтобы открылось его обольщение, чтобы люди увидели и ощутили при помощи благодати и Евангелия тот смрад, который распространяется, несмотря на духи, от их одежд, тел и самых душ. Ибо если увидят — возгнушаются и уйдут из-под его власти. Поэтому он одно и то же показывает с двух сторон: разговоры о блуде и даже самое совершение греха в миру расцвечивает радужными красками, а покаянные беседы кающихся с духовником о своем распутстве опорочивает и старается показать в людском мнении безнравственными и недопустимыми.

Но ветхозаветные и новозаветные пророки (Иезекииль, Иоанн Предтеча) не страшились людского мнения и не боялись своими острыми, как мечи, словами развратить тех, кто уже был давно развращен, и посему называли вещи своими именами. Им подражали святые отцы славного «золотого века» христианства, которых (даже целомудреннейшего св. Григория Богослова) из-за этого не осмеливается перевести полностью слабая рука переводчика нынешнего века. Увы, до чего мы дожили! Не только души, но и тела людей гниют от гнусных болезней, юноши и девы испили всю чашу сладострастия до дна, и все же не слышно обличительных и разъяснительных речей, не только оригинальных, но хотя бы составленных из цитат пророческих и святоотеческих. Все еще кто-то запугивает, что можно кого-то развратить. Неужели святые отцы понимали меньше нас, а их век был более порочный? Может быть, есть — да, конечно, есть — и другие причины этого молчания, что нам до того, пусть каждого судит его собственная совесть. Нам, кающимся, не нужно ни на кого и ни на что обращать внимания, но, найдя после слезной молитвы достойного духовного отца и презревши стыд, надо пасть к его ногам¹¹⁸ и начать раскрывать ему шаг за шагом, с молодых лет всю свою мерзостную жизнь... И это не для того чтобы загрязниться, как думает мир, а наоборот, чтобы сподобиться чистоты и показать Богу свою скромность.

Но подробную, генеральную, за всю жизнь, исповедь, скажут, не только рассказать, даже прочесть по пунктам нельзя в пять-десять минут. Конечно, если мы придем в конце Страстной седмицы, раз в год, среди множества богомольцев, и действительно на пять минут, нет возможности,

-318-

как должно, очистить свою душу. Но надо выбрать свободное время в году, хотя бы и посреди мясоеда (для кающегося и познавшего свои грехопадения какой мясоед!), и сговориться с пастырем, когда он может принять от нас исповедь. Поднимаются и еще вопросы-отговорки: где найти подходящего духовника? Найдет ли священник время, чтобы выслушивать каждый раз всякого, пришедшего с «книгой» своих грехов? Но все эти вопрошания не имеют практического значения — это одни разговоры. Прежде всего, каждый раз не нужна такая исповедь, ибо если она искренняя, половина грехов отпадет после первой, генеральной¹¹⁹. Затем, все и не согласятся на пространную исповедь (Мф. 20, 16), а для отдельного желающего всегда найдутся и пастырь, и у пастыря время для исповеди (которую можно растянуть на несколько дней, если не недель). В крайнем случае, такой отдельный ревнитель, у которого сердце истаевает от раскаяния, поедет (или пойдет) искать себе удовлетворения за тысячи верст, ибо он уже ничего не боится — ни власти мира, ни его насмешек, ни толков, ни всего прочего... Преодолеет и домашние препятствия.

Покаяние как добродетель

Неисчислимы и велики дары и благодеяния Божий. Но выше всех — покаяние и причащение¹²⁰. По этой-то важности их в богословии, духовной жизни и, в частности, в аске-тике, они у меня и рассматриваются подробнее в сравнении с другими таинствами. Ибо они — краеугольные камни, основные средства в деле спасения. А так как оно нас интересует в этом труде главным образом со стороны подвижничества, то естественно и вопрос о покаянии разобрать с той же стороны. Тем более, что подвижничество является мистическим обоснованием и для первой части этого параграфа, где вопрос решается с точки зрения догматико-исто-рико-литургико-канонической. О таинстве же причащения будет речь в особом параграфе.