Оставаясь в меньшинстве

Глава 19. Войны за память

В последние годы Россия переживает очередной пересмотр своего прошлого. История вновь стала делом государственным и вновь поставлена на службу политике. Пересматриваются учебники, формулируется официальная, «правильная» версия минувших событий. Учреждаются комиссии по историческому просвещению. Звучат знакомые до боли советские формулировки о патриотическом воспитании.

Я учился в школе в 60-70-х годах, в так называемую эпоху застоя. К тому времени уже закончилась хрущевская оттепель, официальная историческая наука и школьные учителя стали забывать недавние разоблачения злодеяний сталинской эпохи. В учебниках писали о «нарушениях социалистической законности» в 30-х годах, а «Один день Ивана Денисовича» Солженицына[121] постепенно изымали из библиотек. В открытую Сталина не реабилитировали, но на экраны в 1970 году вышел фильм «Освобождение», где впервые за много лет на экране появлялся генералиссимус в образе мудрого стратега и военачальника, ведущего советский народ от победы к победе.

Так что рос я в блаженном неведении относительно сталинского режима, масштабов репрессий и архипелага ГУЛАГ. Тем более дома у нас на такие темы практически не говорили. Оба деда — свидетели той эпохи — были коммунистами и полагали, что подобные вопросы с их внуком, пионером-комсомольцем, обсуждать не стоит. После высылки А И. Солженицына из СССР в феврале 1974 года всем было понятно, что тема эта достаточно опасная.

В студенческие годы мне иногда попадался самиздат[122] и тамиздат[123]. В частности, я запомнил карманную книжку «Мастера и Маргариты», изданную на тонкой, но крепкой бумаге эмигрантским издательством «Посев».

Но, в принципе, историей я не особо интересовался, и «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына[124] прочитал уже в эпоху гласности и перестройки. Тогда буквально в течение трех-четырех лет на нас обрушились воспоминания, романы и исторические исследования, посвященные сталинской эпохе. Помимо упомянутой мною «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана я прочитал «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова[125], «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург[126], «Большой террор» Роберта Конквеста[127]. Конечно, некоторые смельчаки и раньше читали эти книги, изданные на Западе, но для подавляющего большинства, включая и меня, правда о сталинском режиме, масштаб репрессий стали настоящим открытием и потрясением.

Именно тогда слово «Сталин» стало для меня одним из самых ненавистных, олицетворяющих то, с чем я борюсь всю мою жизнь.

В 90-х годах казалось, что историческая справедливость восторжествовала. На Лубянской площади[128] был установлен Соловецкий камень — памятник жертвам сталинских репрессий в СССР, в школьные учебники истории были внесены главы о сталинском режиме и Большом терроре, в программу по русской литературе включили «Архипелаг ГУЛАГ», по всей России стали создавать музеи и мемориалы в честь жертв репрессий.

Казалось, мы выбросили из нашей жизни Сталина, как это было показано в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние», в котором сын диктатора, потрясенный преступлениями своего отца, выкапывает его труп и сбрасывает со скалы.

Но с какого-то момента в новой демократической России «отец всех народов» начал оживать и все меньше походить на политический труп. В начале 90-х его портреты начали носить коммунисты, потом к ним присоединились национал-большевики, а затем его образ стал завоевывать сердца миллионов. С приходом Путина к власти этот процесс только усилился.

В 2008 году телеканал «Россия» решил провести среди зрителей конкурс «Имя России», чтобы определить исторического деятеля, пользующегося наибольшим авторитетом и любовью среди россиян. В первом туре зрительского голосования первое место занял Иосиф Сталин (156 тыс. голосов), второе и третье места разделили Владимир Высоцкий и Владимир Ленин (128 и 90 тысяч голосов соответственно).

Очевидно, эти результаты ужаснули организаторов, и они под предлогом «хакерских атак» отменили результаты и провели новые туры, в результате которых на первом месте оказался Петр Столыпин[129].

Все последующие годы популярность Сталина в России только возрастала. В апреле 2019 года Аналитический центр Юрия Левады опубликовал результаты социологического исследования об отношении россиян к Иосифу Виссарионовичу. Выяснилось, что роль Иосифа Сталина в жизни страны положительно оценивают в общей сложности семьдесят процентов россиян и что данный показатель — максимальный за все годы исследований.

При этом доля людей, которые разделяют мое отношение к этому персонажу, едва достигла девятнадцати процентов, причем из них четырнадцать процентов относятся к Сталину «скорее отрицательно», а пять процентов — резко отрицательно.

Многие политические комментаторы при этом утверждают, что люди, выражающие свои симпатии к Сталину, имеют в виду не истинный облик этого тирана, а некий символ справедливости, образ борца против коррупции — всего, чего им так не хватает в нынешней власти. Но мне кажется, что эти цифры, увы, свидетельствуют о готовности большинства передать свою свободу и свою ответственность в руки одного человека. В любом случае эти цифры отражают рост авторитарных и репрессивных тенденций в обществе. И неудивительно, что процент новообращенных «сталинистов» четко коррелирует с процентом поддержки Путина.

А власти уже давно уловили это настроение россиян. И даже готовы его поддерживать, поощрять и лелеять. Пока еще Сталина в мавзолей не вернули, но памятники возводят, создание Сталин-центра обсуждается абсолютно серьезно, сталинскую трактовку истории возвращают с триумфом, да еще и принимают новые законы об «охране исторической памяти». Естественно, при таком подходе раскрытие исторической правды конца 80-х — начала 90-х годов объявляется ошибкой. В частности, осуждается решение Съезда народных депутатов, который еще в 1989 году осудил факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договоренностей с Германией. То же касается и истории с расстрелом польских офицеров в Катыни, которую пытается пересмотреть Военноисторическое общество России.

Иногда мне кажется, что Россия кружится в какой-то дурной бесконечности…

Конечно, там еще остались честные люди, которые пытаются противостоять потоку лжи и фальсификаций, — например, общество «Мемориал», «Вольное историческое общество». Но власти навешивают на них ярлыки «иностранных агентов», проводят бесконечные проверки и всячески ограничивают их деятельность.

Я впервые услышал о «Мемориале» в начале 90-х годов. Мы не сотрудничали, но я ходил на их выставки, читал публикации, был знаком со многими правозащитниками, входившими в совет общества, — Людмилой Алексеевой, Львом Пономаревым, Сергеем Ковалевым.

А вот с одним из основателей «Мемориала» и председателем его правления Арсением Борисовичем Рогинским я познакомился уже в Израиле при трагических обстоятельствах.

В конце 2016 года мне позвонила депутат немецкого бундестага Марилуизе Бек, с которой я был знаком по ее борьбе за освобождение Ходорковского, и попросила помочь с организацией лечения Арсения Рогинского в Израиле. К сожалению, у него было очень тяжелое онкологическое заболевание, и первое время после приезда в Израиль он практически не мог ни с кем разговаривать. Но врачи сделали все, чтобы улучшить его состояние, так что вскоре мы с ним начали общаться и подружились.

Арсений Борисович произвел на меня колоссальное впечатление. Он был очень талантливым человеком и, не сомневаюсь, мог бы сделать блестящую академическую карьеру. Но он сознательно совершил свой выбор, отказавшись от жизни кабинетного ученого и посвятив себя миссии народного просвещения. Он являл собой пример профессионального историка и филолога, но прежде всего это был гражданин России, воспринимавший ее историю и историческую трагедию как свою личную.

Он тяжело переживал возрождение сталинизма в России, но это лишь укрепляло его стремление сохранить «Мемориал» как просветительскую организацию. Он не хотел превращать его в некую политическую оппозиционную структуру, противостоящую режиму, и старался вести диалог с властями. Увы, с тех пор давление властей на «Мемориал» только усилилось. С их точки зрения, любой человек и любая организация, которые позволяют себе иметь собственное мнение, расходящееся с официальными установками, становятся опасной оппозицией.

Мы с Арсением Борисовичем много говорили о работе «Мемориала», о проблемах, с которыми обществу приходилось постоянно сталкиваться в последние годы. Меня впечатлил подход Рогинского к отражению периода репрессий в СССР. Для него было важно не только оперировать огромными числами жертв сталинского режима, но и показать судьбу каждого человека, личную трагедию каждого узника ГУЛАГа, его родных и близких. Хотя статистику он знал и чувствовал, как никто другой.

Надо сказать, что за этот последний год своей жизни в Израиле изменился и сам Арсений Борисович. Он принадлежал к тем людям, которых я называю «русский интеллигент еврейской национальности». Конечно же, Рогинский никогда не скрывал, что он еврей. В фильме «Право на память» он вспоминает, как, входя в первый раз в тюремную камеру, тут же объявил ее сидельцам: «Я — еврей». Но при этом как человек, погруженный в русскую историю, в русскую культуру, он не особенно интересовался своими еврейскими корнями. Это было на периферии его мировосприятия. Мне кажется, что пребывание в Израиле — поездка в Иерусалим, встречи с израильскими друзьями — изменило его самоощущение, наполнило его новым содержанием и он почувствовал свою связь с землей Израиля и еврейским народом.

Уход Арсения Борисовича стал тяжелым ударом не только для его родных, близких и коллег, но и для всего демократического и правозащитного движения в России. Многие политические и общественные деятели со всего мира выражали соболезнования по поводу его кончины. Кремль многозначительно промолчал.

Дружба с Арсением Борисовичем, его взгляды и общественная деятельность привели меня к выводу, что и наш фонд должен внести свой вклад в борьбу с тоталитаризмом и сталинизмом.

Еще при жизни Рогинского мы решили снять фильм об антисемитской политике СССР в послевоенные годы. Это был не первый опыт: в 2002 году я оказал поддержку Александру Зельдовичу в съемках фильма «Процесс» о расстреле Еврейского антифашистского комитета в 1952 году.

На этот раз речь шла о фильме про «дело врачей».

Я уже писал, что в разгар антисемитской кампании моего деда Иосифа Невзлина уволили из ВМФ за его возмущенную реакцию на антисемитскую статью в «Правде». Многие тогда говорили, что ему еще повезло, ведь его только отправили в отставку, а не сгноили в лагерях. А другим нашим родственникам — Вениамину Хаимовичу и Соломону Хаимовичу Невзлиным — повезло меньше: оба брата были арестованы по «делу врачей».

Мы начинали съемки без окончательного сценария, понимая, что надо спешить: свидетели тех лет уходят из жизни. Врачи, арестованные в 1952 году, ушли из жизни давно, но оставались их дети и внуки, тоже весьма в почтенном возрасте. Так, мы успели снять дочку Берии, но не успели внука Сталина — Александра Бурдонского. Федор Лясс, сын врача Евгении Лифшиц, арестованной по «делу врачей», скончался через две недели после съемок.

Почти семьдесят лет прошло с тех пор, когда в Советском Союзе открыто проводилась антисемитская кампания. Но мы видели, насколько жива была память о тех кошмарных годах у наших респондентов. С какой болью, обидой и недоумением они рассказывали об аресте своих родителей, об обысках, об увольнениях с работы, из института, о страшной давящей атмосфере тех лет.

Снимали фильм в США, Израиле, Германии, России. Беседовали не только с пожилыми свидетелями той эпохи, но и с нашими молодыми российскими современниками, почитающими Сталина и оправдывающими его преступления. Я смотрел, с какой убежденностью они пытались доказать израильской съемочной группе, что Сталин не был антисемитом, что благодаря его поддержке появился Израиль, что просто так при Сталине никого не сажали и т. п., и все больше убеждался, что тема антисемитизма в России не утратила своей актуальности.

Еще в ходе съемок фильма мы начали собирать документы той эпохи, надеясь найти доказательства планов Сталина провести массовое переселение евреев в Сибирь и на Дальний Восток. По этому поводу среди историков существуют различные мнения. Одни, как, например, Джонатан Брент[130], считают, что Сталин планировал после судилища над «врачами-убийцами» осуществить массовое переселение советских евреев, другие, как Геннадий Костырченко[131], полагают, что таких планов не было, поскольку не сохранилось документов, рассказывающих об этом.

Лично я не сомневаюсь, что Сталин готовил геноцид советских евреев.

Соответствующие документы могли быть уничтожены, не говоря уже о том, что подобные распоряжения зачастую отдавались устно. Слухи о готовящемся выселении евреев циркулировали в СССР довольно долго. Страшно, что к этому были готовы и сами евреи, и многонациональный советский народ. Более того, воспринималось это как нечто само собой разумеющееся. Поэт Иосиф Бродский[132] вспоминал, как его родители продали в 1953 году пианино — не тащить же его в Сибирь? А в нашем фильме «Чужие» Хаим Венгер[133] вспоминал, как в их комнату в коммунальной квартире приходила русская соседка, которая рассчитывала, что она сюда переедет сразу после высылки еврейской семьи.

Вся логика событий 1948–1953 годов свидетельствует о том, что евреев превращали в особенную группу — народ-космополит, народ-предатель, народ — иностранный агент. А остальной «советский» народ был готов не только провожать своих еврейских соседей в дальние края, но и устраивать еврейские погромы.

Мы часто говорим, что только смерть Сталина спасла советских евреев от нового Холокоста, забывая при этом, что все последующие годы евреи в Советском Союзе продолжали оставаться особой категорией населения. Власти всегда относились к ним с подозрением, постоянно возникали секретные постановления о процентной норме при поступлении в вузы, о приеме евреев на работу, в партию, о поездках за границу… Мое поколение, и поколение моих родителей, и поколение дедушек и бабушек жили с ощущением своей отд елейности и подверженности ограничениям, постоянной дискриминации.

И каждый раз, когда я слышу про новых «иностранных агентов», которых штампует путинский режим, я вспоминаю ту волну послевоенного антисемитизма, сопровождаемую психозом по поводу вездесущих шпионов.

Все это тоже стало причинами, по которым мы решили начать собирать документы, связанные с антисемитской политикой в СССР в послевоенные годы. Надо сказать, что довольно много документов было опубликовано фондом «Демократия» А. Н. Яковлева[134]. Это были официальные постановления, записки во властные органы, донесения, которые вполне объективно отражали политику властен.

Но нас интересовали прежде всего судьбы конкретных людей, конкретных жертв сталинского режима и тех, кто пытался с ним бороться. Безусловно, в этом сказалось влияние на нас подхода А. Б. Рогинского и «Мемориала» в его стремлении «запомнить каждого».

Мы стали собирать дела из архивов КГБ, бывших архивов КПСС и других архивов на Украине, в Литве и Латвии. Увы, российские архивы к тому времени стали практически недоступны. Наши сотрудники — опытные историки и архивисты — обрабатывают эти дела, описывают их и выкладывают на сайт jdoc.org.il На данный момент описано и выложено более тысячи дел, содержащих в общей сложности около ста тысяч страниц.

Этот сайт предназначен прежде всего для профессиональных исследователей, и надо отметить, что прямо в ходе его создания несколько специалистов уже воспользовались выложенной там информацией для своей работы[135].

В то же время наш сайт представляет интерес для каждого, кто интересуется историей. Даже после поверхностного ознакомления с выложенными архивными материалами становится ясно, какой масштаб приняла антисемитская политика в конце 40-х — начале 50-х годов. Это не были отдельные процессы, проводившиеся в Москве. В каждой республике в крупных и мелких городах евреев изгоняли с работы и арестовывал под самыми надуманными предлогами, а иногда в результате провокаций КГБ. В те годы остатки еврейской культуры — театры, издания, газеты и журналы — были окончательно задавлены, а немногочисленные оставшиеся религиозные общины находились под жестким контролем органов.

Дальнейшее развитие проекта предполагает также публикацию документов, относящихся к более широкому временному периоду — и к довоенным годам, и к 60-80-м годам, когда в СССР началась борьба за выезд в Израиль. Видеоматериалы, личные и семейные архивы — все это может и должно появиться на сайте.

Для того чтобы подобные истории, запечатленные в документах КГБ, дошли до самой широкой публики, мы инициировали проект «Еврейские герои», который включает в себя интернет-сайт и страницу в Facebook[136].

Центр по изучению российского и восточноевропейского еврейства в Еврейском университете, о котором я рассказывал выше, в 2017 году также решил выбрать в качестве центральной темы своих исследований и мероприятий изучение еврейского вопроса в тоталитарных режимах. Все члены ученого совета поддержали это направление, сочтя его крайне актуальным в современных условиях, поскольку оно слабо изучено. В СССР в годы перестройки и гласности начинались работы в этой области, но постепенно они сошли на нет. Что касается стран Восточной Европы после 1945 года, то и здесь интерес к этой теме оказался недостаточным. Именно наш центр инициирует исследовательские проекты, международные конференции, объявляет конкурсы на гранты.

Так, в 2019 году был проведен конкурс на лучшую публикацию по теме «Евреи и тоталитаризм» в номинациях «Лучшая книга» и «Лучшая статья». Международное жюри присудило приз исследователям из Польши и с Украины (в конкурсе участвовали более сорока человек из восьми стран).

Центр провел несколько совместных конференций: с Центром по исследованию современной истории в Потсдаме — «Еврейский опыт в Восточной Европе, 1945–1968», с Вильнюсским университетом — «Повседневная жизнь в советском обществе» и «Понятие „раса“ в Российской империи и СССР» совместно с Чикагским университетом.

Но особенно важной для меня стала конференция памяти А. Б. Рогинского «Переосмысление тоталитаризма в коммунистической Европе», которую центр провел в апреле 2019 года в Иерусалиме. Конференция, на которой рассматривалась еврейская тематика в широком контексте тоталитаризма и коммунизма, собрала ведущих политологов, историков, социологов из России, США, Израиля, с Украины.

За семнадцать лет работы наш центр привлекал к своим мероприятиям и инициативам практически всех ведущих специалистов в области изучения истории и культуры российского и восточноевропейского еврейства. Он стал своего рода международным сообществом, включающим в себя профессионалов от Японии до Эстонии.

Центр пользуется заслуженным авторитетом в академическом мире. И теперь важнейшая задача наших академических и просветительских проектов — сделать максимально доступными результаты исследований, научных дискуссий и публикаций для всех, кто интересуется историей еврейского народа.