Оставь надежду всяк сюда входящий

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Вспоминать незабываемое очень тяжело! Настолько тяжело, что одни воспоминания об этом «терроре» заставляют болеть твое сердце. Ту ненависть, которую посеяли во мне, просто нельзя описать, зло, которое я держу в себе, равно ядерному взрыву, убивающему все живое. Мстить, мстить и только мстить. Зло порождает зло, и я — зло, рожденное двадцать пятой. И оно не имеет ума, там есть одни инстинкты, которые, словно руки дьявола, вырываются из тебя и мысленно разрывают каждого, кто радуется, улыбается. Потому что с такой радостью и улыбкой топтались ботинками на шипах по моему лицу. Мои глаза видели улыбающиеся лица офицеров, которые остановили мое сердце.

Вода камень точит, а что происходит с человеком, которому пришлось пройти сквозь ад? Легко говорить: нельзя так, нужно все забыть, нужно жить дальше. Это легко сказать тому, кто прочитал это, но что бы вы сказали, пережив это? На это ответить уже никто не в силах.

Но все же нужно принять решение, как жить дальше после освобождения. Забыть?! Это исключено. Бог дважды вернул меня на землю, а я дал слово: «Боже, если я выживу, я буду однозначно оценивать это, что Ты решил их наказать». Но как теперь поступать? Использовать нужно только те методы, которые эффективны, а какие методы могут быть стопроцентно эффективны? Теракт. Самое легкое и самое эффективное средство доказать свою правоту и остановить весь беспредел. Но как совершить его так, чтобы взрыв привлек нужное внимание? Конечно его нужно совершить только в Европе и обязательно только в той стране, которая больше всего говорит о правах человека — Франция, Норвегия, Германия, Англия и прочие.

Алексеевская ИК № 25 — колония, которая соответствует всем европейского стандартам; вот и по всем вашим стандартам и получайте. Естественно, Европа захочет узнать, о каких стандартах идет речь, а тысячи осужденных, освободившихся из АИК-25, спрятать уже будет невозможно, и конечно все тайное станет явным.

Но! Неужели Бог дважды меня отпустил на землю для того, чтобы я убил других? Жизнь каждому человеку дает лишь Всевышний, и только Он вправе ее забрать, а если я это сделаю, то я автоматически стану тем, кого я ненавижу. Тем, кто меня сделал таким, тем, кто остановил дважды мое сердце. Разве люди виновны в том, что творит государство! Но еще самое страшное заключается в том, что, совершив подобное, может произойти непредсказуемое. Ведь я не один, кто с таким грузом освободился из АИК-25. И если я совершу подобное, то, может, это послужит эффектом домино? Стать маленькой искрой для большого пожара. Но нет, делать святое в лике дьявола невозможно, а значит, путь лишь один — без крови, зла и ненависти.

Однако, есть одно жирное «но»! Хоть мне и удалось остановить основную массу пыток, применение наручников по-прежнему оставалось. А это значит, каждый день очень дорог, каждый день — это практически один день пыток. Вспоминаю себя, забитого в наручники, надеяться было не на кого, и сейчас практически все то же самое. «Оранжевая революция» уже была понятна для меня: искать правды у тех, кто уже и не вспомнит, что обещал в предвыборной программе — это глупо. Но все же небольшое преимущество есть, хоть и дождаться помощи от оранжевых нереально, они хоть не так затыкают рот, как закрывали раньше. А это значит, можно начинать писать свои обращения ко всем, а вдруг я найду того, кто захочет узнать всю правду. Может все же найдется хоть один народный депутат Украины, тот, который действительно народный депутат, а не сорняк, живущий за счет народа.

На данный момент я исхожу из собственных взглядов: будь я народным депутатом Украины, и мне приходит такое обращение, где речь идет о преступлениях против человечности (а это по-другому не назовешь), то я бы прежде всего постарался разобраться сам, а для этого достаточно направить или своего представителя к обратившемуся, или своего помощника. Ведь если все это окажется правдой, то получится так, что Генеральная прокуратура Украины все эти годы была бездеятельной. Секретариат Уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека — это всего лишь формальность. А что говорить тогда о гаранте прав человека — Президенте Украины? Но самое главное, что все это время под эгидой «евростандартов» в АИК-25 массово пытали осужденных самыми варварскими способами.

Но! Будь я Президентом Украины, и если бы мой Секретариат получил подобное обращение!

Нет Президента в Украине, и никогда его не было. Были всего лишь люди, которые всего лишь пытались стать Президентом Украины, а время лишь доказывало никчемность этих попыток.

Президент Украины — это, прежде всего, справедливость! Каждый из нас заслуживает справедливости. А что такое справедливость? — Это не всегда по закону! По закону — это когда крестьянин, рабочий и так далее пытается в случае своей правоты отстоять свои интересы в органах государственной власти, но если вторая сторона является должностным лицом, то крестьянин просто обречен на проигрыш, потому что чиновник — это одни связи. Это разный интеллект, разные финансовые возможности, и уже нет равенства сторон.

Давайте приведу пример: рабочий металлургического завода подал в суд на Рената Ахметова! Я думаю, что дальше говорить о шансах рабочего нечего. Но сильный человек лишь тот, кто слабым помогает, а не сильных защищает от слабых.

Посмотрите, какие аварии происходят на дорогах, где чиновники сбивают насмерть обычных граждан, и что?

А Президент Украины — действительно Президент, когда слабая сторона всегда знает, что если он прав, то Президент Украины на его стороне.

Но мои взгляды — это мои взгляды, а пока есть действительность, где нужно искать способы добиться прекращения пыток в АИК-25. И первый шаг уже сделан, и это — мое грядущее освобождение. Тот воздух, который разрывал мои легкие, вливал заново в меня жизнь. Я не мог поверить, что это произошло.

Это была первая моя весна за семь лет ада. «Я так боялся тебя больше не увидеть, не услышу своего соловья, который заставляет меня своей трелью жить», — шептал я про себя.

Наконец-то настала та минута, когда я могу написать о приятном. В моей одиночной камере послышалось чириканье синицы. Первое марта, уже весна, и в мою камеру уже заглядывают теплые лучики весны. Это приятные минуты в одних сплошных неприятностях. Ровно пять лет назад в марте месяце я освободился из АИК-25. И вот она — самая теплая, самая красивая, самая долгожданная моя — весна! Я так соскучился за тобою, тишина, сквозь которую слышен пробивающийся к моему сердцу запах сирени. Внутри меня потекли весенние ручьи после холодной, серой вечной мерзлоты. Я боялся упустить каждую секундочку оживающего всего вокруг, потому что с распускающимися почками деревьев оживал и я. Я не мог пропустить ни одного распускающегося цветка, рука не могла сорвать его; я наклонялся и весь аромат его вдыхал в себя. Лучи солнца, словно чьи-то теплые ладони, прикасались к моему лицу.

«Я жив», — неустанно повторял я сам себе.

«Я жив», — заставлял меня сказать своею трелью соловей.

«Я жив», — шептала во мне закаменевшая от вечной боли душа.

Прости меня, моя весна за то, что я однажды, сидя в карцере, подумал про себя, что тебя больше не увижу.

Один лишь врагво мне сидел, которого я очень сильно боялся, на которого я не хотел тратить свое время — это мой сон. Практически каждую ночь во снах я возвращался в АИК-25, словно ад воспоминаний из моего прошлого. Каждую ночь я вижу глаза осужденных с криком о помощи. Практически каждую ночь я вижу лица оперативников, надевающих на меня наручники, и я от боли кричу лишь одно-единственное слово: «Боже!» От страшных снов, или из-за того, что я кричу во сне, просыпался весь мокрый от холодного пота. Как сам дьявол вонзил в меня свои огненные стрелы ада и словно огненным сверлом прокручивая его в моем сердце. И лишь раскрыв глаза, я сначала не мог понять, где я нахожусь; через секунды мой разум начинает напоминать мне, что я освободился. Следующие секунды в моей голове пробуждают спор: может сейчас я заснул, а мое освобождение — это лишь часть сна, а АИК-25 — это и есть реальность? Даже приходилось кусать себя для того, чтобы поверить в реальность. Но я так боялся не ощутить свои зубы на своей руке, ведь весна, когда приходила ко мне в зоне, была лишь во снах. В этих снах я кусал себя, щипал, грыз, кричал, но боли не ощущал. Просыпаясь в АИК-25, тем самым возвращаясь в реальность, я просил Всевышнего об одном: сделай так, чтобы я заснул и больше не проснулся.

Весна стала для меня первым лекарством для моей душевной раны. Несмотря на все сложности, которые возникали с моим освобождением, а это, в основном, связано с адаптацией, я их преодолевал. Но сначала подумал о собственной безопасности. Наверное, будет неправильно, а точнее, не очень умно с моей стороны становиться на учет в милиции и начинать свою писанину. Уже будет существовать реальность в фабрикации уголовного дела, невозможно предсказать, какие могут посетить мысли тех, к кому обращусь. «Не думать о плохом, думать лишь о хорошем» — это не для меня. Если бы я так думал в АИК-25, то вряд ли бы я сейчас все это писал. Всегда нужно максимально приготовиться к плохому, потому что потом можно будет максимально избежать последствий. А когда настает хорошее, то от него плохих последствий не бывает. А на данный момент абсолютно не прогнозированная ситуация, ведь я не обращаюсь за помощью к тому государству, которое гарантирует мне безопасность.

Но останавливаться в том, что я давно начал, я, естественно, не собирался, только на этот раз руки у меня уже были развязаны. В целях безопасности, да и без ведома людей, которые мне оказывали помощь и поддержку, называть их не буду. Но скажу, что никто из них никакого отношения к местам лишения свободы в прошлом не имел. Благодаря их помощи мне удалось уже в конце апреля устроиться на работу, где был стабильный заработок, позволяющий снять квартиру и обеспечить свои потребности. Но самое главное, что меня все устраивало. Босс по работе был человеком одного характера со мной, во многом наши взгляды совпадали. У нас было одинаковое чувство юмора, но разные политические взгляды. Но сходство мы быстро нашли и в политике, самым компромиссным нашим вариантом стало то, что все «они» одним медом мазаны. Но самое главное, что нас объединяло — это глубокое небезразличие к своей стране, что часто заставляло нас дискутировать, рассуждать. Благодаря этому человеку у меня появилась хорошая возможность снимать комнату по одному адресу, по которому приходили ответы на мои обращения. А проживать в другом месте, это уже увеличивает шансы на безопасность. Работа позволяла мне одновременно совмещать две вещи: писать свои обращения и выполнять свои обязательства по работе.

Первое свое обращение я, конечно, написал Президенту Украины В. Ющенко, май 2007 г. Естественно, описал все подробности, конечно, описал всю ситуацию. Была, конечно, надежда, правда, очень слабая, что будет какая-то реакция. И эта реакция со временем была — перенаправили мое обращение в Генеральную прокуратуру Украины. Конечно, меня это насторожило, потому что слова прокуратуры я уже слышал, находясь в АИК-25: «А ты думал, что Ющенко или Тимошенко сюда приедет?». И я не ошибся: Генеральная прокуратура Украины направила мое обращение в прокуратуру Харьковской обл. Прокуратура Харьковской обл. направила мое обращение тому самому прокурору, который с белой улыбкой мне говорил: «А ты думал, что Ющенко или Тимошенко приедет?».

Идентичное обращение было мной направлено Тимошенко и Турчинову. На то время Тимошенко была премьер-министром Украины. Турчинов — ее первый заместитель. Но все мои обращения отфутболивались то в Департамент Украины по исполнению наказаний, то в прокуратуру. Откуда приходил всего лишь один ответ: все мной изложенные факты не подтвердились. Но я не прекращал писать, только уже на народных депутатов Украины и Уполномоченному по правам человека. Но реакция была той же самой: ГПУ, Департамент Украины, Уполномоченный по правам человек, откуда приходили лишь одни отписки.

Чем больше я писал, тем больше убеждался, какая огромнейшая сила покрывает преступления в АИК-25. Несмотря на то, что практически в каждом своем обращении я оставлял свой номер телефона, никогда никто не соизволил мне позвонить, хоть что-то спросить. Я не могу даже описать ту боль и разочарование, которые меня постигли, когда я осознал, что подобная схема отфутболивания моих обращений лишь говорит о причастности государства к преступлениям в АИК-25. В голову опять полезли мысли о терактах, которые происходили в Европе, в США. Чем конкретно руководствовались террористы при совершении массового убийства абсолютно невинных людей? Ведь могут быть такие причины, о которых мы просто не догадываемся, может быть, у них есть своя правда, только эту правде скрывают от нас, от мирных граждан.

Я наперед прошу извинения у мусульман, если мои дальнейшие высказывания покажутся кому-то такими, которые могут задеть их религиозные чувства. Я сам по вере своей не мусульманин, а значит, осуждать или даже что-то произносить касательно другой веры считаю неправильным. Хотя не скрою, что вера в Аллаха у меня вызывает огромное уважение и симпатию. Но стать мусульманином я не могу потому, что я родился в Украине, в православной вере. А это значит, что на все это была воля Всевышнего, но не моя. И если я откажусь от своего православия сегодня и приму мусульманство, то где гарантии, что завтра я не предам мусульман! Если бы была воля Всевышнего на то, чтобы я был мусульманином, то я родился б в мусульманской стране, мусульманской семье. Нельзя сомневаться в силе Всевышнего! И для того, чтобы каждый мусульманин, которому представится возможность прочитать мои рукописи, имел представления о моем глубоком уважении к мусульманам, я произнесу самые дорогие слова для каждого мусульманин: «Да будет Аллах доволен твоими делами!»

Я просто не верю, что мусульманин может пойти на смерть и убивать других лишь из-за того, что ему так сильно захотелось. Мусульманин никогда не пойдет убивать другого, если он не будет убежден, что он на все сто процентов прав. Совершить то, что весь род его обесчестит, мусульманин просто не может. Но тогда что заставило мусульман пойти на такой шаг, который вылился в теракты в США 11 сентября, в Европе — в поезда смерти? Давайте сами зададим себе такой вопрос и на него ответим: Алексеевская ИК № 25 может быть чем-то подобным?

Прошло практически десять месяцев, как я освободился из АИК-25, но за весь этот период моих обращений не были ни малейшего результата. Все ответы, куда бы я не обращался, направлялись в те же самые инстанции, и оттуда приходили одни и те же ответы: «нарушений не установлено». Терпению приходил конец, мне не так был важен результат моих обращений, в которых я настаивал на возбуждении уголовного дела. Важно было то, что пытки в АИК-25 продолжали существовать, примерно три осужденных в неделю забиваются в наручники. В месяц это уже 12 человек, за десять месяцев это уже 120 человек. Но это, если учитывать всего лишь одни наручники, а если брать во внимание и удары дубинок, то эта цифра увеличится как минимум вдесятеро. Но если взять в целом права человека, то работая каждый день в две смены, как минимум, человек 500 в день ущемляются в своих правах. Тогда какой цифры достигнет количество нарушений прав человека за десять месяцев?

«Если эти вещи ничуть не беспокоили наше правительство, то, значит, этих обращений недостаточно, чего-то я еще не сделал, не может быть такого, чтобы не было выхода. Он есть, только нужно его искать», — не уставал я себе твердить.

Я думаю, что многие бы уже сказали: «Да ну его, лучше бы подумал о себе!» Тогда почему вы возмущаетесь своим правительством, какие могут быть вообще недовольства? Если вы отмахиваетесь от другого человека, оказавшегося в беде, то чем вы лучше собственного правительства? Которое, как и вы, отмахнулось от вас и думает о себе. Прежде всего, всегда начинайте с себя, сколько раз вы лично сами прошли мимо того, возле которого нужно остановиться?

Но моя жизнь — это моя жизнь! Я считаю, что всегда найдутся те, кто предаст, но тех, кто помогут — лишь единицы. Мои представления о жизни идут вразрез с сегодняшним миром, который окружает каждого из нас. Я считаю, что если ты уже узнал о проблеме, то на это была воля Всевышнего, и как ты себя в дальнейшем поведешь — это и будет твоим ответом, когда станешь перед Всевышним, в твой судный день. И то, что кто-то себя успокаивает, покупая два метра земли в Иерусалиме, где-то в душе надеются, что покупают место в Раю. Это самая страшная ошибка, которую только может совершить человек; земле предается прах и лишь деяния ваши передаются Богу. А подобные покупки земли для своего захоронения в Иерусалиме — это стопроцентный эгоизм человека, который послужит лишь очередным доказательством для него самого, кто он есть! И где его место! За все существование человечества еще ни одному человеку не удалось купить себе чьи-то заслуги, чьи-то поступки. Эти вещи не материальны, их пощупать нельзя.

А на данный момент мне не нужно было доказывать себе самому, что происходит с осужденными в АИК-25. Я хорошо понимаю, скольким я людям помогаю одновременно, и то, что мне небезразлична их боль, которая безразлична правительству — меня не унижает, а только возвышает.

Занимаясь писаниной безрезультатно два месяца, я все же призадумался над тем, чтобы уезжать в Киев. Там все рядышком, и можно уже самому назначать встречи, самому приходить туда, куда писал. В Киеве у меня жили мои друзья детства, которые с удовольствием меня приютили в своей съемной квартире. Квартира снималась на двоих, вторым квартиросъемщиком оказался человек, работающий юристом в строительной фирме, звали его Толик. Мы с ним очень быстро подружились, во многом нашли общий язык. Конечно, я ему рассказал об АИК-25, что его очень сильно удивило, и по мере своей возможности он мне начал помогать, находить контактные телефоны, адреса представительств по правам человека международного уровня.

И вдруг произошло неожиданное: зазвенел мой телефон, высветился стационарный номер г. Киева.

— Алло, — ответил я.

— Это Павел Паныч? — спросил меня мужской голос.

— Да, это я.

— Это вас беспокоит Секретариат Уполномоченного Верховного Совета по правам человека, Корчак. Где вы сейчас находитесь?

— В Киеве, — без задержки ответил я.

— Вы там многократно обращались в разные инстанции относительно нарушений прав человека в Алексеевской ИК № 25.

— Да. Это так.

— Вы можете еще раз написать и прийти в офис Омбудсмена, знаете, где это находится?

— Конечно, я напишу и к вам приду, только мне нужно дня три, чтобы все написал.

— Хорошо, договорились, через три дня встречаемся в нашем офисе с вашим обращением и поговорим.

Я не могу передать свою радость, наконец-то мои труды принесли свой результат. Вот и все, а я уже здесь себе навыдумывал что попало. Только нужно все написать очень подробно, ну а если что забуду, все добавлю на словах.

Три дня я практически жил одной писаниной, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Мысли были лишь об одной АИК-25 и только АИК-25.

Три дня оказалось очень много для меня, но все же дождавшись указанного срока, я поспешно направился в офис. Мои ноги сами меня туда несли, на ходу начал представлять, какие обстоятельства могут возникнуть, чтобы корректно себя повести. Какие вопросы могут возникнуть, к которым я могу оказаться не готовым.

Ну вот и офис. Подходя к нему, я всматривался в каждый миллиметр его. Согласно нашей договоренности, когда я подойду к офису, сразу позвоню; телефон уже при выходе из квартиры находился в моих руках, а палец на кнопке вызова. И как только мои ноги остановились, уже раздавались гудки в моем телефоне.

— Алло.

— Это Павел Паныч, я стою перед вашим зданием у самой вашей двери.

— Заходите в здание, я выйду вам навстречу.

Мои ноги перешагнули порог офиса Омбудсмена, и я увидел жизнь внутри. Одна из работниц, такая красивая женщина, прошла мимо меня, пахнув на меня своими духами, в руках своих несла какие-то листки. «Наверное, это чье-то обращение», — подумал я и всматривался в сам процесс происходящего. И вот появился седой мужчина лет пятидесяти; увидев меня, кивнул головой, что означало «иди за мной». Я, конечно, сразу последовал за ним, по пути его не раз останавливали работницы офиса: кто-то что-то спрашивал, кто-то подписывал какие-то бумаги у него. Для меня стало понятно, что это один из заместителей Омбудсмена. Наконец-то мы зашли в кабинет, где находились две женщины, копошащиеся в документах, и наш приход оторвал их от работы.

— Девочки, выйдите, пожалуйста, нам нужно поговорить с молодым человеком.

Они, конечно, безоговорочно покинули кабинет, и Корчак, показав рукой на стул, сказал: «Садитесь».

Усевшись на стул, вынув свои рукописи, протянув ему, я стал с нетерпением дожидаться, пока он их прочитает. Но наконец-то смотрю — его глаза доходят до последних строк и вот они глядят на меня:

— Вы знаете, что если эти факты не подтвердятся, то вас могут привлечь к уголовной ответственности за клевету?

После услышанного я просто обомлел, и мои глаза словно зубило вонзились в него:

— Господин Корчак, я знаю, что пишу с ошибками, но то, что смысл понятен, в этом я убежден на все 100 %. Все это я не просто написал, мне все это пришлось пережить, а это значит, что я готов даже на пожизненное пойти, лишь бы это подтвердилось. Помимо того все, что мной написано, я готов сам лично доказать! Только предоставьте мне человека, кому доказывать, и назовите число свидетелей, которое вам нужно, чтобы вы безоговорочно мне поверили.

— У нас достаточно своих хороших специалистов, которые сделают все сами, — отговаривался Корчак.

— Ну, если у вас есть такие специалисты, то я не пойму, как могла существовать АИК-25 так много лет?

— К нам никто не обращался.

— А у вас не было подозрений, что жалобы осужденных просто могли не отправляться?

За все это время что-что, но ложь я научился видеть, лукавству Корчака пределов не было. Конечно, мне стало понятно сразу, что меня вызвали сюда напугать, а не помочь.

Когда я покинул офис, мои ноги просто потеряли силы, возвращаясь назад, я был просто привидением.

— На кого я надеялся, дурак ты, Пашка, — ворчал про себя. — Да он лучше меня знает, что там происходит в АИК-25, сидит, незнающее лицо строит. Неужели он посчитал меня за дурачка? Теперь мне уже действительно стало все понятно, почему администрация АИК-25 так уверенно меня пытала, содержала в карцерах. Потому что они хорошо знали, что речи даже не может быть о последствиях для них. Ведь на данный момент секретариат не препятствует пыткам, а своим игнорированием лишь покрывает тех, кто пытает. Тогда на кого вообще надеяться тем осужденным, которые находятся в АИК-25. Ведь они думают, что про все, что с ними происходит, в офисе Омбудсмена ничего не знают! А это значит, что осужденные АИК-25 просто обречены на пытки.

Чем больше обращений я отправлял, тем больше понимал всю безнадежность. Все ответы словно под копирку, ничто и ничего не подтверждалось. Такие ответы были отовсюду — из Секретариата Президента Украины, от Премьер-министра Украины, Уполномоченной по правам человека, ГПУ и всех остальных.

Все, конечно, безрезультатно, но это на первый взгляд, на самом же деле я ведь знал, как тщательно готовится администрация к проверкам. А это значит — меньшее количество избитых заключенных, более или менее нормальное питание. Ведь администрации нужно сделать все, чтобы мои обращения не оказались фактически подтвержденными, это и привело к снижению числа пыток в колонии, более или менее нормальной еде. Работа в две смены существует и на сегодняшний день, но в большей степени по желанию самого заключенного, нежели в обязательном порядке и бесплатно. Но самым главным моим достижением я считаю, что мне, будучи заключенным, удалось хоть как-то изменить жизнь осужденных в АИК-25, а значит, все мои страдания были не впустую, и если бы мне пришлось начать все с самого начала и повторно пройти пытку, я бы опять сделал то же самое. Ну, во второй раз мне бы было уже намного легче. Страшно тогда, когда умер и ничего не сделал, а когда сделал, а потом умер, — это и есть смысл, это результат.

Какой смысл менять руководство администрации, если следующее не будет ничего менять в лучшую сторону? Существует ли разница между четырьмя президентами Украины, которые были на протяжении всей независимости Украины (я имею ввиду для обычного гражданина). Как были трудности с жильем, питанием, зарплатой, так и осталось все по сегодняшний день. Точно так же администрация АИК-25: какая мне разница, кто меня будет завтра пытать, важен сам факт, что будут. А изменить суть просто невозможно, потому что наше руководство именно так представляет нашу жизнь. Никого не волнует ваш батон, купленный на три дня с расчетом дожить до конца месяца, и никогда не волновало это никого — от того, что у вас нечего есть, Президент не пострадает. Вот так и привыкло руководство видеть нищим свой народ, а администрация АИК-25 заключенных — рабами.

Конечно, если получится выйти этой книге, то многие попытаются опровергнуть все мною сказанное. Но я готов на любые дебаты и с любым руководством, со всей Верховной Радой Украины. Не нужно быть особо одаренным, чтобы найти фактические доказательства пыток у той массы заключенных, которые прошли через АИК-25. Но если все подтвердится, то какие комментарии можно услышать от Уполномоченной по правам человека Нины Ивановны Карпачевой, у которой на рассмотрении был не один десяток моих обращений, где я был на личном приеме у ее заместителя Кор-чака? Но все безрезультатно! А если все подтвердится, то Карпачева Н. И. за свое бездействие на протяжении многих лет должна быть привлечена к уголовной ответственности. Ведь она располагала информацией, что происходит в АИК-25, и игнорировала ее, переправляя все обращения в органы, чтобы исправить ситуацию со мной, а не прекратить пытки в колонии. И пытали меня благодаря Карпачевой Н. И., ведь направив мое обращение в 2004 г. В Гос. Департамент Украины и прокуратуру Харьковской области, она меня обрекла на то, чтобы любой ценой выбить из меня все показания, чтобы ей легли бумаги на стол, в которых я подписал, что оговорил администрацию. А значит, именно Карпачеву Н. И. должны благодарить заключенные АИК-25 за те пытки и рабство, которое царило много лет в колонии. А винить Государственный Департамент Украины в беспределе бессмысленно, разве можно собаку винить, что хозяин не надел ей намордник. Естественно, хозяин должен отвечать за то, что собака кого-то покусала, а под словом хозяин имеется в виду Президент Украины. А еще ни одного Президента не интересовали права человека, и это хорошо видно по силовым структурам, которые из года в год лишь усовершенствовались в своем беспределе.

Но как мне быть дальше, ведь я дал слово Богу: «Если я выйду живым, то буду считать, что Ты решил поставить точку, прекратить эти издевательства».

Как бы ни было досадно, но нужно двигаться дальше. Теперь нужно все вещи по-другому воспринимать, я не живу в государстве, где есть правда. Я живу в государстве, где одна сплошная ложь, и занимаясь такими вопросами, как АИК-25, нужно быть предельно внимательным. Потому, что я уже не отстаиваю права человека, а мешаю системе жить так, как она сама себе представляет.

Уже январь месяц 2008 года, все по-прежнему без изменений, нет ничего, что бы меня обрадовало. Но появились новые номера телефонов и координаты представительства ООН в Украине по защите прав человека.

«Алан Скурбатый. Станет ли он меня вообще слушать», — подумывал я про себя, всматриваясь в листик бумаги с координатами его офиса, — «Он — лицо, представляющее интересы уже Организации Объединенных Наций, но получится ли к нему достучаться».

Набрав его номер со стационарного телефона, слышу гудки. Послышался женский голос:

— Представительство ООН по защите прав человека слушает вас. Алло.

— Извините пожалуйста, могу ли я поговорить с Аланом Скурбатым? — сказал я неуверенно.

— Да, он сейчас у себя, как вас представить?

«Ну, вот и началось», — подумал я, — «Что ему скажет мое имя обычного гражданина, наверное, нужно представиться каким-то представителем чего-то. Ну, а как я потом ему смогу свою ложь объяснить: «Извините, мне пришлось вам солгать, чтобы с вами поговорить». Нет, лучше мне говорить все, как есть и ложь лишь породит недоверие ко всему мною сказанному».

— Мы не знакомы с ним, меня звать Павел Паныч, и мне очень сильно нужно с ним поговорить хотя бы в телефонном режиме. Разговор мой с ним непосредственно связан с правами человека в Украине.

— Я прошу вас, не кладите трубочку, я вас представлю и потом переключу вас на него.

Послышалась музыка вместо голоса девушки, я затаил дыхание. «Сейчас, наверное, прозвучит «он занят» и попрощаемся», — гонял я мысли в своей голове.

— Алло, я слушаю, говорите, — раздался мужской голос в телефонной трубке. Меня, конечно, это удивило.

— Я прошу извинения, это Алан Скурбатый? — решил лишний раз убедиться я.

— Да, это я, я слушаю вас!

— Я прошу извинения у вас, что беспокою, но мне очень важно с вами поговорить хотя бы в телефонном режиме. Прошу вас, найдите минуточку внимания для меня.

— Да, конечно, я вас внимательно слушаю.

— Я — бывший заключенный Алексеевской ИК-25, где мне довелось отбывать наказание сроком в 7 лет — с 2001 г. по 2007 г. На протяжении всего своего времени пребывания в АИК-25 мне пришлось поневоле стать очевидцем массового нарушения прав человека, связанного с пытками, унижением чести и достоинства. Конечно, и мне самому пришлось испытать на себе пытки и унижения. Но это не столь важно на сегодняшний день, поскольку меня больше беспокоит судьба тех осужденных, которые находятся еще там, в заключении. Ведь там практически каждый день кого-то избивают. Каждый день осужденные спят лишь по четыре часа, а все остальное время работают бесплатно в промышленной зоне. Я неоднократно обращался практически во все инстанции Украины, ко всем первым лицам нашего государства. Но все мои обращения направляются туда, где их просто никто не рассматривает. И мне приходят лишь одни отписки, что по моим обращениям нарушения не установлено.

Совсем недавно был в представительстве Омбудсмена, где встречался я с представителем, который даже не интересовался подробностями или деталями. Там я услышал лишь угрозы в свой адрес, что могу быть привлечен к уголовной ответственности за клевету. И судя по тому, что мне отказали в предложенной мной помощи в собирании свидетельских показаний осужденных, уже находящихся на воле, мне стало понятно, что Секретариат Уполномоченного ВРУ по правам человека не заинтересован в разоблачении. А значит, никто никакого расследования проводить не станет и в дальнейшем стоит лишь ожидать очередную отписку.

Я прошу вас найти время прочитать подробности, изложенные лично мной на бумаге для того, чтобы вы имели полное представление о масштабах преступлений, которые происходят в АИК-25. Лично я считаю, что это не нарушения прав человека, а преступление против человечности и требует заслуженного внимания.

— Да, конечно, вы сначала привозите материалы для того, чтобы мы оба имели представление о ситуации, а потом мы уже будем думать, что делать дальше. Вы привозите все по моему адресу и отдайте охране на выходе, а они передадут мне.

Это был первый человек в моей жизни, который, несмотря на свою высокую должность, завоевал мои симпатии. Я, конечно, уже на следующий день отвез ему материал, который уже был набран и распечатан на компьютере, и на следующий день мы уже созвонились с ним. Конечно, такая скорость его реакции удивила меня. Но, к большому сожалению, не все им сказанное понравилось мне. Нет, он сам тут не при чем, он просто разъяснил мне, на какой стадии представительство ООН имеет право вмешаться в ситуацию. И это может произойти лишь после того, когда я пройду все инстанции Украины, лишь когда у меня в наличии будут все ответы, тогда уже может вмешаться международная организация.

Да, это было для меня тупиком, и в то же время ответом. Не имеет значения ни для кого, прав ты или нет, существует определенный порядок обращений, и этот порядок нужно обязательно соблюдать. А то, что благодаря таким порядкам и существуют пытки, это не так уж и важно.

Я лично считаю, что та информация, представленная мной, должна была вызвать абсолютно отдельное внимание. Пытки в АИК-25, которые мной описывались, имеют огромный масштаб, и такие масштабы беспредела просто не могут быть неизвестны руководству страны потому, что учреждение АИК-25 принадлежит государству. Где назначаются им же начальник учреждения, начальник управления. А это значит, что эти лица выполняют ту работу, которую им диктует правительство, и пытки все, происходящие в АИК-25 — это государственная программа. Ну, конечно, это громкие слова, и возникает ряд вопросов, которые, конечно, заслуживают ответов. Например, какая выгода самому государству иметь такое учреждение, давайте я просто поразмышляю вслух, а вы уже сами себе ответите, совмещаются ли мои мысли с действительностью!

Что требует Европейский Союз от Украины при подписании ряда договоров, конвенций и прочих соглашений? Прежде всего, соблюдать все обязательства, подписанные Украиной и ЕС. Одним из таких обязательств есть соблюдение прав человека, в том числе условия содержания под стражей. Естественно, содержание под стражей — это не главное в договорах, но тем не менее это имеет значение для ЕС. Ведь, выполняя все пункты договоров, Украина открывает все новые и новые возможности, а это — международная помощь, кредиты, получение доступа к европейским рынкам и т. д.

И вот у кого-то из представителей государственной власти появилась замечательная мысль: зачем тратить деньги на бытовые условия исправительных учреждений, можно просто создать невыносимые условия содержания для осужденных и потом делать послабления тем, чьи родные привозят строительные материалы в учреждение, отдают деньги в фонд колонии. А тех осужденных, у которых нет возможности пополнять казну за счет родных, можно использовать как рабсилу на производстве. Где они работают по 18–20 часов бесплатно. Вот уже и появилось учреждение, которое можно показать Европе, и судя по количеству лиц, посещающих АИК-25 из Евросоюза, проект удался. И такой проект полностью устраивает любую власть независимо от цвета. Танк так и остался танком, лишь экипаж поменялся, но само значение машины осталось прежнее — убивать.

Конечно, вы скажете, что можно куда-то написать, обратиться, но напоминаю вам, что сейчас я уже разговариваю с представителем Организации Объединенных Наций по правам человека Аланом Скурбатым, от которого после всего им прочитанного я услышал, что он не имеет права вмешиваться до тех пор, пока я не исчерпаю все внутригосударственные инстанции. Но если я их даже исчерпаю, то в моих руках могут быть лишь те ответы, которые лишь опровергают мои слова, а не доказывают. А фактических доказательств преступле-ний, содеянных в АИК-25, я просто не могу иметь на руках. У меня нет на это ни малейших полномочий, чтобы я имел возможность беспрепятственно попасть к заключенным и снимать показания. У меня уже на тот момент не было денег на дорогу, чтобы ездить по офисам, приходилось уже все делать за счет свих друзей. Напрашивается вопрос: что вообще кроме слов я могу предоставить ему?

Но, слава Богу, Алан Скурбатый оказался человеком, который жил по закону, но поступал по справедливости. Он сам хорошо осознавал, в каком положении я оказался, и предложил свою помощь в предоставлении возможности встретиться с представителем Государственного Департамента Украины по исполнению наказаний, а именно Наталией Григорьевной Калаш-ник. Я, конечно же, сразу отказался от встречи с ней, мотивируя свой отказ тем, что у меня уже имеются ответы от центрально аппарата Департамента, и там никто не станет расследовать свои же преступления в АИК-25: разве можно винить пса, который, выполняя команду «фас», покусал человека, виновен тот, кто дал команду. А на данный момент еще неизвестно, какого уровня человек дал команду «фас», и если брать во внимание, что практически все инстанции однозначно ответили, что нарушения в АИК-25 не установлены, то мне остается лишь догадываться, на каком уровне прозвучала команда «фас».

— Убедительно, — ответил Скурбатый. — Тогда давайте я вас познакомлю с хорошим правозащитником Украины Евгением Захаровым, лично у меня он вызывает доверие, и я бы ему на вашем месте доверял. Конечно возразить я не мог ему, говорить о том, чего сам не знаешь, просто будет некрасиво с моей стороны.

— Вы позволите мне ваш номер телефона ему оставить?

— Конечно, — согласился я.

На этом мы с ним и попрощались. Правда, у меня закрались огромные сомнения касательно месторасположения Харьковской правозащитной группы — г. Харьков. Этот город в моем представлении очень специфический, и это, конечно, связано с хорошо отлаженными схемами сокрытия преступлений со стороны государственных учреждений.

Учреждение Алексеевская ИК-25 находится на территории Харькова. Но на территории Харьковской обл. находится помимо двадцать пятой еще много учреждений: ИК-43, ИК-100, ИК-54 (женская), ИК-12, ИК-18, ИК-117, Куряжская воспитательная колония (для малолеток) и другие. В большинстве из этих учреждений нарушаются права человека. Осужденные, отбывающие наказание в других регионах, говорят о харьковских учреждениях как об империи беспредела. Самой тяжелой колонией для малолеток считается Куряжская. ИК-25, ИК-100, ИК-43 — не для кого не было секретом, что в этих учреждениях происходят пытки. Но и ИК-12, ИК-18, ИК-117 — учреждения, где осужденные предпочитают не отбывать наказание, и на это, естественно, есть причины. Теперь напрашивается вопрос, ведь кто-то же это покрывает? Я помню один случай, когда осужденный, находящийся в АИК-25, работал на промышленной зоне с металлорезом «Болгарка», где разорвался диск. Осколок от разорвавшегося диска с огромной силой вонзился ему в глаз, в результате чего глаз выбило. Конечно, подобные случаи требуют немедленной госпитализации в больницу, где есть соответствующие специалисты, и такие специалисты есть только на вольной больнице, куда и вывозят.

Мне потом удалось пообщаться с этим осужденным и досконально изучить все то, что было с ним. Да, конечно, ему сделали операцию, вставили протез глаза, но потом первый зам. начальника колонии Андрейко Б. Е. посетил его в больнице и начал расспрашивать его во всех подробностях о случившемся. Естественно, он рассказал все как было. Но потом услышал, что ему нужно сказать: работал в одну смену и, нарушил технику безопасности, поэтому произошел несчастный случай. Это он должен рассказать прокуратуре. Так и произошло в дальнейшем, встретившись с прокурором, он все рассказал, как ему сказал Андренко.

Но вот его рассказ. «На самом деле был срочный заказ, и я работал практически двое суток и просто заснул. Потом молния в глазах — и вот тебе глаза нет. Ну, а сам знаешь — скажешь, как есть, то что будет потом, мне еще сидеть здесь же, и к тому же это местная прокуратура, которая всего лишь формальность. Ты что, думаешь, они не знают, что здесь сутками пашут на промзоне, что здесь клепают, унижают? Если бы они этого не знали, то поверь, здесь бы взятки брала администрация. Ты слышал хоть раз, чтобы здесь хоть раз кто-то дал взятку? Нет, потому что на это разрешения нет, и если об этом узнают хоть краем уха, то будут жить здесь в колонии СБУ, прокуратура, но то, что здесь бьют — это не новость, потому что это все дозволено, и если такие сигналы доходят к ним о пытках, то в этом случае уже никто не думает о раскрытии преступления. А как оформить материалы так, что все расследование прошло и доказательств не обнаружено? Ну, давай, к примеру, представим, что я все взял и рассказал прокуратуре о том, что я двое суток не спал и заснул с «Болгаркой» в руках. Конечно, зафиксировали бы, все записали, но найдутся «нужные» осужденные, которые дадут показания, что ты работал по восемь часов, что ты нарушил технику безопасности. А это значит, что уже появится то количество показаний, что твои одни уже не будут играть никакой роли, а что потом? Так вот тебе и оно, лучше глаз потерять, чем потом потерять еще здоровье.»

Таких историй приходилось слышать очень много, и такие истории для меня лишь очередной раз подтверждают, что все вокруг заодно, и в Харькове тем более. А Евгений Захаров и его правозащитная группа находились в г. Харькове, и это меня как-то настораживало. Но есть вещи необъяснимые в жизни, те, которые словами и логикой не объяснить. Обычно мы рассчитываем на то, что нас часто разочаровывает, а помощь проходит оттуда, откуда не ждешь.

Простившись с Аланом Скурбатым, честно признаюсь, я уже не ждал телефонного звонка. Ну, позвонит Захарову, расскажет ему о том, что он прекрасно знает, ну и согласно внутреннему расписанию нашего законодательства будет так, как было.

Но на следующий день зазвонил мой телефон — это был звонок от Евгения Захарова.

— Здравствуйте, Павел, мне позвонил Алан Скурба-тый, вы обращались к нему за помощью.

— Да, конечно обращался.

— Вы где сейчас находитесь? — спросил он меня.

— В Киеве!

— Я думаю, что завтра буду в Киеве, и мы сможем встретиться с вами в условленном месте.

Пошло мое очередное приготовление к встрече: то, что я готовился все рассказать — это одно, на этот раз я еще готовился к подобным угрозам, как от Корчака. Но это еще не все, помимо всех моих подготовок следующими шагами была безопасность. Ведь уже назначено место встречи и время встречи, а это значит, что есть точное время и место, где я могу появиться. А что может произойти со мной — может произойти арест, ведь я с момента освобождения не прибыл по указанному месту и не стал на учет в райотдел милиции. И не нужно ничего выдумывать, фабриковать, все уже есть. Наверное, вы подумаете, что у меня уже мания преследования, а вы проживите мою жизнь, а потом уже всю оставшуюся жизнь будете разбираться, какая у вас мания и что вас преследует.

На встречу с Евгением Захаровым я решил выехать намного раньше установленного времени, и прежде чем появиться на условном месте, нужно его со всех сторон осмотреть. Встреча была назначена на «Майдане Незалежности», не меньше двух часов я подозревал там всех. Резко остановилась машина — ну вот и все, началось. Послышались звуки мигалки — ну вот все, берут. Но самым страшным моим было кошмаром, когда я увидел двух бегущих мужчин прямо на меня. Пока они бежали на меня, — то, что пролетело в моих мыслях, если я начну описывать, то все тома В. И. Ленина покажутся каплей в море. Но резко остановилась машина — это кто-то кого-то увидел из своих знакомых. Звук сирены — так эти звуки звучат каждые две минуты на Майдане, а два мужика пробежали мимо меня и сели в остановленное ими такси.

Наконец-то все мои подозрения были мной же опровергнуты и время встречи с Евгением Захаровым приближалось все ближе и ближе. И вот раздался телефонный звонок:

— Павел, вы где?

— Нахожусь на Майдане Незалежности.

— Видите подземный переход? Переходите на другую сторону, я нахожусь возле Главпочтамта.

Через считанные минуты я уже поднимался из подземного перехода прямо к Главпочтамту, возле которого я увидел мужчину средних лет. С виду он выглядел очень просто, и я подумал, что это не Евгений Захаров, и начал оглядываться вокруг, ища кого-то, кто бы больше был похож на Корчака. А точнее, взгляд у них почти у всех одинаковый, который можно описать как высокомерный и уже заранее брезгливый и предвзятый.

— Это вы — Павел?

— Да, это я.

— Я сейчас еду на вокзал, и мы можем пройтись до метро, и вы мне обо всем расскажете.

— Да, конечно, — и сразу в моей голове прогремел уже заранее спланированный разговор, руки достали мой напечатанный материал с ошибками, и мы направились в сторону метро. Идя вдоль улицы и по пути рассказывая о наболевшем, я увидел, что он прихрамывает на одну ногу, и в его руках была сумка.

— Давайте я вам помогу, Евгений Захаров.

— Да нет, мне не тяжело, сумка на вид большая, но на самом деле в ней одни бумаги.

— Да, — подумал я, — как трудно быть зеком, уже, наверное, будет невозможно кому-то тебе поверить, что ты хочешь просто помочь. Ну да ладно, это уже неважно, это по Кодексу ты можешь считаться как ранее судимый в связи с погашенной судимостью. Но в жизни все абсолютно по-другому. Ты всегда зек, всегда ты становишься объектом, который всегда всех настораживает.

Но странно, в разговоре с Евгением Захаровым ничего не ощущалось такого, что могло бы сказать о его высокомерии или настороженности. Он меня очень внимательно слушал и понимал то, о чем я говорю. Но когда дошли мы к метро, то я понял, что еду на вокзал однозначно, потому что каждая минута, проведенная рядом с этим человеком, была лишь в удовольствие мне. Я слышал много чего интересного и полезного для себя, много того, чего мне не хватало.

— Евгений Ефимович, я провожу вас до самого поезда, можно?

— А у вас есть деньги на обратный проезд, давайте я вам дам.

— Нет, да вы что, конечно есть, — и в кармане мял последние пятьдесят копеек, которых хватало всего лишь до вокзала, куда я его провожал. Но лучше назад пройду пешком пол-Киева, чем потеряю такого собеседника.

Стоя на вокзале уже у вагона, я все неустанно затрагивал тему АИК-25. но Евгений Захаров меня прервал и спросил:

— Павел, у меня есть там костюм новый, он мне совершенно не нужен.

Для меня это было совершенно неожиданным и уже давно забытым чувством. Мне мгновением померещилось перед глазами, как будто бы я выгляжу как пес, которого всю жизнь били палками, а потом внезапно решили протянуть руку, чтобы погладить, а в душе звучало рычание. Трудно различить добро на фоне одного сплошного зла. И я отказался.

— Павел, я еще хочу спросить вас. Когда я звонил на ваш номер, то услышал у вас вместо гудков музыку, и это была Элла Фицджеральд, «Summertimes». Вам она нравится?

— Да. Она мне очень нравится.

— Эту песню поет жена сына, мне так нравится, как она это делает.

— Да, Евгений Ефимович, если бы вы слышали, как я ее раньше играл!

— А почему играл?

— Да после применения наручников теперь руки мои немые, и уже сколько времени прошло, наверное, все так и останется уже до конца моей жизни.

И вдруг мои глаза увидели знакомое лицо проходящего мимо меня мужчины с девушкой. Мой разум начал перебирать в своей памяти, где мы виделись. А виделись точно! И вдруг в моих глазах промелькнула картинка, и я вспомнил доктора из АИК-25, который приводил меня в чувство после остановки сердца, когда меня пытали.

— Извините, Евгений Ефимович, я сейчас на минутку отлучусь.

И я направился к доктору, который оказывается будет ехать так же в Харьков в одном поезде с Захаровым, только в соседнем вагоне. С каждым шагом приближаясь к нему, в моей голове летала всего одна мысль: не может быть такого, что это случайность. Находиться с Захаровым в том месте, где сейчас находится доктор, на глазах которого меня пытали, и на глазах которого я умер. Приблизился к нему впритык, наши глаза встретились. В его глазах я увидел ступор, что говорило о том, что он сейчас в своей голове перебирает все свои воспоминания, где мы виделись. И я решил облегчить его память и сказал:

— АИК-25, 2004 г, ДИЗО-ПКТ, Дорога в Рай, остановка сердца, Паныч.

Его взгляд передернулся, в глазах появились вина и стыд. Мои глаза смотрели ровно и целеустремленно в его глаза, которые постоянно пытались избежать лобового столкновения. Рядом стояла его девушка и, не понимая, что происходит, решила нарушить небольшую тишину молчания:

— Вы что, знакомы?

В этот момент я впервые почувствовал, насколько важно мое прожитое. Мне сейчас не стыдно смотреть в его глаза, потому что меня пытали, а не я пытал. Хоть и участие доктора при пытках было всего лишь стоять и наблюдать. Но когда осужденный при пытках терял сознание, нашатырем приводить его в сознание. Какой смысл причинять боль, когда зек не чувствует.

— Да, знакомы, — ответил я, — Спасибо вам, доктор, за ваше хорошее лечение в АИК-25.

— Я после случая с вами уволился по собственному желанию.

— Тем более, — ответил я и направился к Евгению Захарову, ожидавшему меня возле вагона.

Нет, здесь только воля Бога была, чтобы эта встреча состоялась. Ведь если есть у Евгения Захарова хоть малая доля сомнения в моих словах, то у меня уже находилось рядом неопровержимое доказательство.

— Евгений Ефимович, это доктор, который работал в АИК-25, я могу его позвать и думаю, что вы можете и от него услышать очень много чего интересного.

— Нет, Паша, не нужно, мне достаточно того, что вы рассказали, а от него, я думаю, ничего нового не услышу.

Для меня это было и огорчением, что лишаемся возможности такой факт подтвердить. Но и успокоением, потому что, получается все, что мной было сказано, сомнения не вызывает. А для меня на тот момент было главным, чтобы мои слова не вызывали сомнения. Но доктора из виду мои глаза не отпускали, он так же не стеснялся лишний раз посмотреть в мою сторону, наверное, остерегался того, что я могу ему навредить. Девушка его так же с минуты на минуту бросала свой взгляд на меня, из чего можно было сделать вывод о том, что он ей что-то рассказывает обо мне. Но если он ей рассказывает правду, то, думаю, что ей будет интересно послушать, о себе ему практически сказать-то нечего.

После того, как Евгений Захаров, попрощавшись со мной, уехал в Харьков, я под большим впечатлением пешком возвращался к друзьям. По пути вспоминая все, о чем говорили, как правило, что-то всегда забудешь добавить важное. Самое главное сказано, но что он может сделать? Это меня беспокоило больше всего.

Через несколько дней у меня раздался телефонный звонок, это звонил Евгений Захаров:

— Павел, здравствуйте. Вы не хотели бы встретиться с журналистом журнала «Фокус» касательно вашего обращения, который возьмет у вас интервью?

«Ну, вы что, Евгений Ефимович, я не то, что готов встретиться, если бы я даже был мертвый, то вылез бы из могилы ради такого дела», — подумал я про себя. Но Евгению Захарову я ответил очень сдержанно:

— Я всегда готов к таким мероприятиям, и вы можете на меня рассчитывать в таких случаях.

На следующий день мы уже встретились с журналистом и фотографом журнала «Фокус», где я, естественно, предоставил свои рукописи об АИК-25, позировал перед камерой, фотографировался. Это очень был важный момент для меня, ведь уже это можно назвать первыми шагами моими, которые должны были повлиять на беспредел в АИК-25. но мне пришлось увидеть немножечко другую картину, которая послужила для меня новым открытием. Та информация, которая была мной предоставлена журналисту, и та информация, которую уже напечатали в «Фокусе», немножечко отличалась. Да, там прозвучало о существующих пытках в АИК-25, но в последних строках прозвучала фальшь. Там сказано, что, когда я обратился к Президенту Украины (В. Ющенко), меня освободили условно-досрочно. На самом деле после того, как Администрация АИК-25 узнала то, что я тайным образом обратился к Президенту Украины, то ко мне был применены наручники, после наручников меня закалывали целый месяц неизвестными медицинскими препаратами, и закончилась эта история тем, что мне дали еще «красную полосу», что означало «склонный к побегу». А условно-досрочное освобождение было применено ко мне за сорок дней до конца срока, где была переписана вся моя карточка, а это значит, что ни в карцере, ни в ПКТ, ни в ДПК я не был, ко мне не применялись спецсредства. В результате в дальнейшем доказать уже ничего невозможно, что и сыграло на руку всем. Но все же дело не в том, а в самом значении фразы «обратился к президенту Украины, и меня выпустили по УДО».

Конечно, меня жизнь научила сразу правильно понимать все вещи, потому что от этого, в основном, зависело будущее. А этого момента мне хватило, чтобы поймать настроение СМИ, которое может предоставить информацию, но максимально безболезненно для себя. А это значит, могут быть недоговорки или перекручивание фактов, или искажение информации. В моем случае всего лишь одна строка была придумана, и уже смысл существенно изменился. Вместо того, что Президент Украины не обеспечил мне право на защиту после моего обращения, в результате чего я был подвергнут пыткам, уже звучит, что в результате моего обращения к президенту меня освободили по УДО.

Но уже было хоть какое-то успокоение, хоть какая-то часть правды прозвучала об АИК-25. ведь раньше средства массовой информации в моем воображении всегда вызывали сомнения. Мне неоднократно приходилось видеть сюжеты, отснятые в АИК-25, где представление об учреждении самое положительное. Наилучшее учреждение Украины, колония, которая соответствует всем нормам, евростандартам. И когда ты сидишь в этом учреждении, видишь все происходящее изнутри и слышишь с экрана телевизора, что все это — евростандарты, и так годами, то уже начинаешь поневоле все воспринимать, что это все так и есть на самом деле! Это когда вы — Андрей, глубоко убеждены в этом, и вдруг все вокруг начали вас называть Артуром. Первое время вы будете опровергать, потом после долгого сопротивления вы предпочтете просто уже молчать, со временем уже на Артура вы начнете откликаться, но поверьте, что придет то время, когда кто-то окликнет вас Андреем, и вы его поправите: меня зовут Артур.

Возьмите все наше правительство, которое неутомимо твердит о демократии в нашей стране, о свободе слова, о соблюдении прав человека, и этот список можно продолжать до бесконечности. Но как работает это все на сегодняшний день? Министерство внутренних дел — это официальная, узаконенная преступная группировка, где пытки уже стали неотъемлемой частью работы. Невиновного посадить — это не преступление, наказания за это нет в нашем государстве, потому что орган, который должен осуществлять контроль за соблюдением законности при задержании, во время допросов и прочее, — Генеральная прокуратура — лишь покрывает все преступления со стороны МВД. Она по-своему заинтересована в пытках, потому что представляет обвинение в суде, а значит, желательно каждому прокурору иметь в суде те факты, которые будут неопровержимы. И вот появляется одно целое звено, куда можно смело добавить еще одно звено — суд, статистика которого говорит сама за себя: 0.1 % оправдательных приговоров.

Вот мы имеем уже полное представление о трех органах государственной власти, уже не буду список продолжать дальше (Министерство юстиции, места лишения свободы и так далее). Но практически каждый украинец имеет представление об этих органах и об их работе. Но и каждый украинец каждый раз слышит из уст Президента Украины, Премьер-министра Украины и прочее — первых лиц нашего государства, которые постоянно твердят о бесповоротном курсе в Европу. Постоянно слышим монологи представителей Европы, рекомендации. Но все по-старому. Вот мы и начинаем свое представление о наших органах иметь такое, какое оно есть, и, наверное, оно таким и должно быть.

Но на самом деле мы уже начинаем терять истину, мы уже начинаем забывать об истинном предназначении всех государственных органов. Правоохранительные органы должны быть первыми образцом в соблюдении закона. Каждый человек, который видит перед собой милиционера, должен прежде всего ощущать свою безопасность в случае возникновения беды. А у нас все наоборот: с появлением милиции ты уже ощущаешь угрозу.

Органы прокуратуры всегда должны отстаивать не обвинение в судах, а отстаивать правду, которая бывает разной в разных делах. А на сегодняшний день никогда не бывает так, чтобы подсудимый привел свои доказательства в суде, и прокуратура сочла обвинение в совершении преступления необоснованным, и сама отказалась бы в суде от обвинения.

А суды — это лицо государства, это международный авторитет. Судья, как и сапер, не имеет права на ошибку. Ошибка сапера может стоить ему жизни, ошибка судьи может стать для кого-то гибелью. Засадить невиновного в тюрьму — это автоматически родить на свет зверя, который в дальнейшем будет жить лишь одной ненавистью, и эта ненависть в дальнейшем может забрать чью-то жизнь. Не всегда суд должен поступать по закону, в наше время самым правильным было бы суду быть справедливым. А это значит, что различия между сильным и слабым уже бы никакой роли не играли, потому что суд все шансы уравнял. Но для того, чтобы все это работало, нужен пример всему. И таким примером должен быть всего лишь один-единственный человек — Президент Украины!

А что такое Президент Украины? Кто-то пытался определить истинное предназначение этого человека? Быть Президентом Украины — это значит быть «избранным». А это значит, что не может быть ничего сказано такого, что не может быть сделано. А если это уже произнесено, то уже не может быть ничего такого, что бы могло изменить его решение. Но решения его должны быть всегда безупречны, потому что они учат народ жить, учат суды судить, слепых видеть, глухих слышать. Всегда нужно осознавать, что от тебя зависит судьба всего народа, каждый больной ребенок в любой семье, на которого нужны деньги на операцию — это не проблемы семьи, это благородство Президента. И если народ увидит небезразличие своего Президента к своему народу, то сам народ перестанет быть безразличным ко всем. И если народ увидит, что Президент живет не для себя, а для народа, то это значит, что люди начнут жить друг для друга.

А на сегодняшний день мы все выживаем. Вместо того, чтобы помочь друг другу, наше безразличие лишь помогает утонуть утопающему. Потому что наше правительство не помогает нам жить, а наоборот, за наш счет выживает!

Да, наверное, это уже было неправильно с моей стороны, будучи преступником, да еще и злостным нарушителем режима содержания, за что водворен в одиночную камеру, и писать о том, каким нужно быть нашему правительству. Но на данный момент я больше пишу то, как я вижу, как чувствую, чем живу. То, что тревожит мое сердце, почему болит душа. И я есть в статусе «особо опасный преступник», считаюсь человеком опасным для общества, а значит содержусь под стражей. Но меня тревожит другое: чувствует ли что-то подобное наше правительство? Ведь по логике вещей, если у меня, человека, считающегося опасным для общества, живут такие мысли, то руководству нашей страны, наверное, такие мысли не дают спать ночью? Наверное, сердце разрывается у них от боли от телевизионных роликов, где умирающих детей показывают, и сумма стоимости операции — это предынфарктное состояние всех родных.

Я не напрасно речь завел о руководстве страны, потому что не скрываю своей ненависти к этому руководству. Конечно, я не могу так говорить потому, что это — народное решение, и хочешь не хочешь, это решение нужно уважать. Но я считаю, народ всегда слышит лишь то, что позволяет слышать его правительство, потому что средства влияния на масс-медиа у правительства, конечно, есть, и они были практически всегда. Но всю ли правду знает народ о своих правителях? Я предлагаю свою правду, то, что именно мне пришлось увидеть, и, в отличие от многих, я не боюсь ее рассказать, даже учитывая то, что за это мне может быть смертный приговор в прямом смысле этого слова. Но я боюсь лишь Всевышнего, и как только Он решит, так и будет, а не как решат «они». Для меня смерть — это мое истинное освобождение, а для них — это вечная тюрьма. Я предпочитаю лучше в тюрьме сидеть, а сердцем быть свободным, нежели на воле жить, но сердцем быть в тюрьме.

Наверное, нужно немного передохнуть. Уже такой бардак с бумагами, что разобраться очень трудно, где что написано. Приходится уже писать такой трудной ручкой, которая через раз пишет, некоторые буквы приходится по нескольку раз обводить, чтобы потом в дальнейшем, когда выйду из одиночки и буду уже соединять то, что нужно, чтобы было все понятно. Хочу еще успеть написать об очень многом, ведь осталась уже неделя до выхода из одиночки. Правда, можно выйти и потом продолжать писать в более комфортных условиях. Но весь секрет и заключается в том, что ты сам себе ставишь рамки, ограничения по времени для того, чтобы сделать работу. Тогда это неприятное время, которое проводишь в одиночке, намного быстрее проходит. Когда ты сидишь и байдыкуешь, то время твое тянется бесконечно. Слава Богу, прошел еще один день. А когда ты спешишь что-то сделать, то время измеряется по-другому — уже осталась неделя, успею или нет?

Но внезапно открылись двери, и я увидел, что администрация БИК-70 стоит вся с побледневшим видом. Странно, — подумал я, — еще такого тюнинга на лице администрации я не видел. Что-то произошло, но что?

Сквозь расступающуюся толпу администрации в камеру вошел худенький мужчина, среднего роста, средних лет, немного седоватый и с круглыми очками. Лицо его мне показалось очень знакомым, и пока я копался в своей карте памяти, этот человек спросил:

— Это ты Пашка Паныч Александрович, 75 г. р., рожден на день милиции Украины 20 декабря, из-за чего не празднуешь своего дня рождения?

В моей душе засиял огонек от таких приятных подробностей.

— Да, это я, — сказал я уверенно, и мой беспощадный взгляд вонзился в стоящую за ним администрацию.

— Это тот Пашка Паныч, который полевой командир Украинского Народа?

Я услышал, как на моем теле начали расти мышцы, и мои брови соединились с подбородком:

— Откуда вы знаете обо мне такие подробности?

— Ну, как я могу не знать о тебе, ведь я — Билл Гейтс, которому ты когда-то дал пятьдесят миллиардов на сохранение, вот приехал тебе их вернуть. Тебе они сейчас нужнее.

Вы думаете, что я без чувства юмора? Или не мечтаю? Я уже и Билла Гейтса видел в своей камере с моими миллиардами, в результате чего судился со всем правительством Украины во всех судах мира. Выкупал земли украинские и заселял их теми, которые уже ненавидят их. Я был даже «Нео» из «Матрицы», и с трубой на Хреща-тике разбивал трехсоттысячную армию милиционеров, которые мешали мне дойти к правительству. Но все мои мечты всегда заканчивались одним: открывалась кормушка и всегда звучала одна фраза: «Кукурузу будешь?» И я со всей серьезностью отвечал: «Пожалуйста, только мяса поменьше клади, потому что раньше ты наложил столько мяса, что кукурузы даже не было».

Выборы народных депутатов в Верховную Раду Украины 2002 г. Конечно, они проходили, как в наилучшей колонии Украины. Если администрация научилась права человека продавать за деньги родным осужденных АИК-25, а как можно назвать этот бартер пополнения фонда учреждения за счет того, что осужденный получает свое законное право работать в одну смену. То как высчитаете, как проходили выборы в АИК-25? В то время Президентом Украины был Леонид Кучма, президентская партия в парламенте считалась «Єдина Україна». Естественно, интересы администрации всегда совпадают с интересами президентской партии. От этого зависит и карьерный рост, и лишняя звездочка на погоне. Ну и естественно, что любому лидеру любой партии нравится иметь бесплатные голоса, дармовые. У нас же правительство не умеет завоевывать голос человека своим умением руководить страной. Оправдывать доверие тех, кто проголосовал за эту партию, за этого президента. Уже само мышление руководства страны сложилось таким образом, что они на голоса, смотрят как на свое производство. Любой ценой нужно добыть нужные голоса, нужное количество, и это им гарантированно позволяет остаться при власти. По всей стране проходили разные махинации с голосами, где покупая, где запугивая, и это уже не секрет для всего мира, а для народа Украины тем более. Я вспоминаю лицо мамы, которая трепала свое родное дитя и говорила: «Скажешь, что голодная — дома получишь». Это было истинное лицо матери, и это истинное лицо можно увидеть лишь тогда, когда остальные этого не видят. Вот мне пришлось увидеть истинное лицо наших политиков там, где этого никто не видит.

Агитация осужденных велась только за одну партию, и не случайно этой партией оказалась «Єдина Україна». Каждый раз при выходе из столовой, где как правило, «козлы» проводят поверхностный обыск, ими же задавался каждому осужденному вопрос: «За кого голосуешь?» И конечно ответ должен быть лишь один: «За «Єдину Україну». Этот ответ был как пароль, не назвав его, будешь арестован. Я знаю несколько таких случаев, когда осужденные не назвали этого пароля. Я не буду называть фамилии этих осужденных без их на то разрешения, просто не имею на это права.

Один из них сказал, кто это такие, чтобы я за них голосовал? Ему было 60 лет, и судя по всему, он был немножечко психически больной. После сказанного ему дали пятнадцать суток карцера.

Следующий осужденный, который был немного моложе, на вопрос «За кого голосуешь?» ответил: «Конечно за «Єдину Україну», но в душе за коммунистов». Получил пятнадцать суток карцера.

Следующий осужденный сказал: «Я верующий человек и буду голосовать за Христианскую партию». Получил пятнадцать с последующим переводом в ПКТ на шесть месяцев. Были и другие осужденные, но о подробностях их ареста и водворения в карцер я не знаю. Но точно знаю, что одним водворением в карцер это все не закончилось. Мне довелось поговорить с первым, который немножечко помешан, и сказал, что кто это такие, чтобы я за них голосовал. Он мне сказал, в камере, где он находился, всех избили, сделав всем известную «Бурю-2». Я, как и все, выбежал под удары, но назад уже зайти не смог, настолько был избит, уже ноги перестали меня носить. Слушая этого человека, я просто не мог понять, как все это может вообще происходить в наше время, что вообще происходит? Посадить в карцер и избить там за то, что хотел проголосовать не за того.

Но не менее удивлен был, когда на момент голосования в каждой будке для тайного голосования стояли представители администрации и смотрели, куда осужденный ставит галочку. При этом ходит наблюдатель, которому все прекрасно видно, и реакции просто никакой.

Выборы 2004 г., знаменитая «оранжевая революция», которую можно назвать «самая большая афера века». Конечно, это только моя точка зрения, и многие могут с этим не согласиться. Но я так же верил, как и многие миллионы граждан Украины, что пришел этому скотскому режиму конец.

Я на момент выборов 2004 г. уже находился в карцере за то, что попытался посодействовать революции, о чем уже писал ранее, и деталей всего в учреждении происходящего я просто не мог видеть. Но я мог слышать от других осужденных, которых сажали в карцер, и они рассказывали те же самые вещи. Агитация лишь за одного кандидата В. Януковича. Точно так же на выходе из столовой стоят «козлы» и спрашивают, за кого голосуешь. И выходя из будки для голосования, осужденный не должен складывать свой бюллетень, а выносить и показывать стоящим возле каждой кабинки тайного голосования «козлам», где стоит птичка.

Я уже тогда понимал, какая страшная беда идет к власти. После второго тура голосований в тот же вечер я услышал через двери чей-то громкий голос. По голосам и по тому, о чем шла речь, я догадался, что это представители администрации привели осужденного для применения наручников. Диалог был такой:

— Я без очков просто не вижу и поставил галочку туда, куда не нужно.

Администрация говорила ему:

— Ты сигареты курил от Януковича? Курил. Так ты что, решил нас обмануть?

Дальше уже включили музыку с диском «Океана Эльзы», сквозь которую начали прорываться крики. Конечно, я, как никто, знал, что там происходило, ведь подобное было и со мной, только под Продиджи и радио «Мелодия». «Три счастливых дня было у меня» Пугачевой до сих пор звучит в моей голове.

Душа моя просто заливалась кровью. Боже, может быть уже настал Армагеддон, и он весь выглядит в одном сплошном зле, ненависти и боли? Как ты, Боже, можешь допустить такое, ведь ты — одно добро, любовь и радость. Неужели ты оставил нас, и мы обречены на такие муки, ведь я же с этим не согласен и собственной жизнью готов пожертвовать, лишь бы остановить это зло. Почему ты не видишь и не слышишь меня, неужели на все это воля твоя?

Но я тогда еще очень многого не знал, что еще ждет меня впереди!

Оранжевая революция пришла в Украину, но не в АИК-25, лишь хвостиком ее зацепила, все руководство осталось при власти в АИК-25. Ответ мне нашелся на происходящих выборах 2006 г. Тогда уже начали агитировать за «Нашу Украину», хоть, слава Богу, я не слышал факты пыток, которые происходили в АИК-25 раньше.

А значит, АИК-25 всегда будет устраивать тех, кто находится при власти; не имеют значения пытки, значение имеет лишь то, что всегда устраивает власть — голоса, рабство и удовлетворение требований Евросоюза. Но меня это не устраивало, с этим я не согласился, самым важным для меня было то, что я прав, а где правда, там Бог!

Через два дня раздался очередной звонок от Евгения Захарова:

— Павел, мы здесь готовим пресс-конференцию в УНИАНе относительно состояния прав человека. У тебя есть желание поучаствовать в пресс-конференции?

Да, это был очередной просвет солнца в моих тучами затянутых небесах. Равносильно у кота спросить: ты мышку кушать будешь?

Через десять минут я сидел перед зеркалом и тщательно всматривался в свое лицо, отображающееся в зеркале. Но то лицо, которое отображалось в зеркале, уже не смотрело на меня, оно уже смотрело в установленные камеры в УНИАНе. Я уже сидел в УНИАНе и давал пресс-конференцию. Но вот пришел Анатолий с работы, увидел меня с разложенными бумагами перед зеркалом, сразу понял, что есть новости! Появление Анатолия меня, конечно, обрадовало, потому что он мне всячески помогал: то редактировал мои рукописи, много помогал по непредвиденным моментам, доставал нужную информацию и уже автоматически был в курсе всех происходящих событий. Мой друг детства Наталья, которая помогала мне так же абсолютно во всем, тоже уже не была к моим делам безразлична. И новость о том, что буду участвовать в пресс-конференции, конечно, всех обрадовала. Пошла подготовка. Анатолий, который имел хорошее представление о подобных вещах, поскольку сам был адвокатом, а значит, имел практику в формировании речи, начал меня подготавливать, как правильно сформулировать свой мысли. Конечно, это было совершенно необходимо для меня. Кричать «гады, негодяи!» — это будет неправильно. Намного правильнее было бы рассказать о главном за короткий промежуток времени, которое будет отведено мне. А там пусть уже народ судит, гады они или негодяи.

Последний вечер моего приготовления к пресс-конференции, вся голова забита одними мыслями. Из головы не вылетает та статья, напечатанная в журнале «Фокус». А значит, нужно говорить все именно так, чтобы не оставалось ни малейшей возможности что-то перекрутить или исковеркать все, что мной будет сказано на пресс-конференции.

Но мою тишину нарушил Анатолий, который, постучав в дверь, зашел в комнату.

— Паша, у тебя есть минуточка, поговорить нужно.

Я понял, что что-то произошло, и это пресс-конференции не касается. Но что могло произойти, когда Толик никуда не отлучался из квартиры?

— Да, Толик, конечно, заходи, что-то случилось?

— Не у меня, а у моего хорошего знакомого, с которым я вырос в школе. Сейчас он мне позвонил и рассказал ситуацию, которая сейчас произошла с ним. Он сейчас едет в Киев в своей машине с большой суммой денег. Деньги это его, он занимается покупкой-продажей сельхозпродукции: зерно, гречка, горох и пр. но с ним сейчас находятся лица кавказской национальности, и они увидели эти деньги, и есть реальная угроза, что он этих денег лишится. Но лишиться денег можно по-разному: можно ограбить, обворовать или убить! В милицию обратиться он не может, потому что деньги не успел задекларировать, а значит, есть точно такая же вероятность, что могут в милиции все деньги забрать, да еще посадить. Вот и позвонил, воспользовавшись возможностью остаться одному, и просит помочь! Он сказал, что деньги находятся в багажнике его автомобиля, и они остановятся на Майдане, где пойдут куда-нибудь поесть. Он сказал, что оставит багажник открытым, нужно просто деньги забрать в тот момент, когда они пойдут кушать. Естественно, говорит, что все за вознаграждение, а точнее за половину имеющейся там суммы, а это 400 000 грн. Теперь что делать не знаю, я ему ничего не сказал и не обещал, сказал, что перезвоню. Вот решил с тобой посоветоваться и узнать, как мне быть?

Конечно, вопрос был сложный, возникало много вопросов, на которые нужно найти ответы, а времени для долгой дискуссии не было. А в данной ситуации нужно поступить правильно! А правильное решение может быть лишь тем, которое приносит минимальные последствия. А какие они могут быть в данном случае?

Вначале нужно разобраться, кто есть такой Анатолий, потому что был совершен звонок ему, а значит, этот человек ему доверяет. Репутация у Анатолия исключительно чистая, без единого привода в милицию за всю его жизнь. Это факт, говорящий о том, что если бы его знакомый речь вел о преступлении, то звонить и предлагать совершить преступление человеку, который не имеет ни малейшего представления о преступлении — это против логики. Все же та ситуация, которая происходит сейчас, более логически объяснима. Этот человек совершил звонок другу с просьбой помочь. А это значит, что он звонит тому, кому на все 100 % доверяет, потому что на данный момент от этого зависит его собственная безопасность. Следующий вопрос, откуда такая сумма денег у этого человека, ведь 800 000 грн. — это очень серьезная сумма и труднодоступная для обычного гражданина. Но Анатолий мне сказал, что он занимается бизнесом, скупкой и перепродажей сельхозпродукции, а это значит, что подобным бизнесом можно заниматься лишь в том случае, когда в наличии есть соответствующая сумма. Ведь сама суть бизнеса заключается в том, чтобы оптом закупить продукцию и оптом продать. А это значит, что сумма, находящаяся у него, находит свои оправдания.

Следующий момент — это предложенная сумма: половина за оказанную помощь — не щедро ли? И как можно расценить такую щедрость? При совершении преступления такая щедрость обязательно обговаривается, но и даже такая щедрость с точки зрения криминала слишком большая. Мы не полноценные участники преступления, а всего лишь частичные, и можно было ограничиться суммой максимум 50 тысяч гривен. Но есть серьезный аргумент, который логически необъяснимый: если это совершается преступление, то как тогда объяснить саму логику совершения преступления? Ехать в машине с деньгами и рассчитывать на то, что позвонит Анатолию, который не имеет представления о криминале и рассчитывать, что Анатолий все сразу безукоризненно все сделает — это просто глупость.

Но отказ звонить в милицию, наверное, легче всего объяснить. Попасть с такой суммой денег в милицию — это самоубийство. Запах денег для милиции, как запах крови для акулы, спастись уже будет невозможно. А значит, все, что сказано человеком, более-менее логически объясняется, а предложенная половина денег — это единственное его правильное решение. Ведь если деньги исчезнут из машины, то напрашивается вопрос: а что красть, если уже все украли.

Но пока все это домыслы, и чтобы найти хоть какое-то подтверждение, я решил сам лично позвонить ему и прямым текстом спросить. Уже через секунды послышались гудки в моем телефоне и раздалось ожидаемое «алло». Зная уже его имя от Анатолия, я спросил его:

— Сережа, это хороший знакомый Анатолия, я знаю уже ситуацию, но нужно правильно ее понимать, чтобы в дальнейшем не произошло нежелательного. Ты скажи, это криминал?

— Да вы что, какой криминал, это мои деньги, не нужно переживать ни о чем. Просто ситуация такая: или сейчас здесь у меня их заберут эти, которые сидят в моей машине и знают, что в багажнике есть деньги. Или в милиции, где могут понавыдумывать такое, что еще нужно будет найти столько же. Все было убедительно и, положив трубку, я просто сидел и молча думал.

— Ты о чем думаешь? — спросил у меня рядом тихо сидящий Анатолий.

— Толик, так все складывается, что даже и сказать правильно ничего не могу, потому что сам не могу пока найти все ответы. С Сергеем, вроде бы, все правдоподобно, и деньги мне нужны, ведь уже приходится на проезд брать у Натальи. Но представляешь, если вдруг это криминал, то что скажет завтра мне Евгений Захаров, который мне поверил — оказывается, ты все время мне лгал. Видишь сам, как он мне помогает. А что Алан Скурбатый, который ручался за меня перед Захаровым? А как мне тогда дальше жить, ведь я дал слово Богу, что поставлю точку на АИК-25. Ведь если бы меня пытали на АИК-25 за эти 400 000, да хоть 400 миллионов, то я знаю, что точно признался бы, где они спрятаны. Но пройдя через все это, я не отказался от своих мыслей, ты понимаешь, о чем я говорю? Насколько для меня все важно!

— Так давай я ему позвоню и скажу, что все, не нужно нам ничего, и мы прощаемся!

— Да, Толик, это еще не решает проблемы. Мои глаза видели очень многое, находясь в неволе. Не все виновные там сидят, Толик, не все. Как ты думаешь, что будет, если завтра твоего Сережу найдут за городом убитым в собственной машине, и денег у него нет? А тогда начнется расследование, а любое расследование начинается с телефона: куда совершались последние звонки и откуда ему звонили? И как бы мы не доказывали свою невиновность, если не найдут виновных, виновными станем мы. Тебя будут бить до тех пор, пока не оговоришь себя и меня. А меня и бить уже будет не нужно, мои судимости уже перечеркнут всю правду. А это значит, что завтра Захаров уже будет знать, что убил человека с целью наживы!

— Ну что же тогда делать? — уже осознавая сложившуюся ситуацию, громко произнес Толик.

— Толик, ты успокойся, я же не интересовался у тебя, что нужно делать. Если я в течение десяти минут тебе рассказал о вероятной теоретической опасности, которая может возникнуть, то значит, что у меня уже приготовлен практический ответ, который максимально должен разрядить все создавшееся положение. Ты не забывай, Толик, меня жизнь научила не жить, а выживать! Было время, когда одна единственная ошибка могла стоить мне жизни, и если я жив сейчас и сижу перед тобой, то, значит, постараемся и сейчас выжить!

Мы сейчас поедем туда, ты мне покажешь машину, а сам уезжай. Я обследую машину, и если багажник открытый, то только хозяин может оставить собственные деньги в собственном автомобиле в открытом багажнике. Если даже буду замечен теми, кто находится сейчас с ним, то скажу, что эти деньги он вез мне, которые я ему одалживал. И если будет возникать конфликт, то не забывай: я все же находился в неволе, а значит, есть кому позвонить, чтобы конфликт не разгорался. И если все пройдет без эксцессов, то на следующий день ты уже точно будем знать, криминал это или не криминал. Потому что если мы совершаем преступление, то Сережа будет единственным главным подозреваемым, а значит будет арестован на 72 часа. Тогда в таком случае ты берешь все деньги и несешь в милицию, объяснишь все, как было, и мы автоматически лишаемся какой-либо уголовной ответственности, потому что все, чтобы не могло послужить против нас, будет находиться уже в милиции как доказательство нашей невиновности. А на данный момент что есть главным — чтобы мы не стали соучастниками преступления!

Все прошло, как и предполагалось, не было ни одного момента, который вызвал бы подозрения, что мы с Анатолием совершаем преступление. Когда мы находились уже дома вместе с деньгами, Анатолий позвонил своему другу Сергею, который его поблагодарил за все. Не было ни малейшего повода засомневаться!

Близился следующий день, пресс-конференция. Нужно было сосредоточиться, найти силы в себе, чтобы контролировать себя. Я хорошо понимал, что эмоции мои здесь не уместны, они мне будут лишь мешать высказывать свои мысли. Ведь меня будут слушать те люди, которые лишь слышали о пытках, но не ощущали их на себе. А эта разница играет огромную роль. Человек, который услышал или прочитал об этом, с легкостью перескажет услышанное или прочитанное, потому что он не пережил все это. А когда начинает человек рассказывать то, что ему пришлось ощутить на себе, то это очень страшно! Вспоминать незабываемое! Это автоматически возвращает те чувства, ту боль, от которых он однажды пытался избавиться. И это создает путаницу слов, мыслей. А мне на тот момент нужно было быть услышанным и понятым! А это значит, нужно найти силы в себе, которые смогут контролировать меня изнутри.

В 9-00 я уже находился на Майдане Независимости, пресс-конференция была назначена на 10–00. Позвонил Евгению Захарову, он мне сказал, что находится в интернет-кафе, которое находилось на другой стороне улицы. Он мне подробно объяснил, как мне его найти, это не составило труда. Но как только я пересек подземный переход, практически возле главпочтамта, мои глаза сразу увидели стоящий черный «Хаммер», который с моим появлением сразу завелся. Сквозь затемненные стекла виднелись два силуэта, которые свой взгляд вонзили в меня. Меня жизнь научила видеть взгляды настолько, что практически я уже могу по одному взгляду определить, что нужно от меня. Какое настроение у человека относительно меня, и что за всем этим может скрываться! «Ловушка», — подумал я, ведь это точное время, когда я мог появиться. Рядом пост ГАИ, буквально в десятках метрах за моей спиной, а это значит, что если сейчас последуют от всматривающихся в меня лиц уверенные действия, то это однозначно милиция. И я не ошибся. «Хаммер» выскочил на тротуар и как можно поуверенней подъехал ко мне чуть ли не под самые ноги. Все мои движения говорили о полной моей хладнокровности, ведь часто хладнокровность вызывает неуверенность в другом человеке. Это принцип собаки, которая начнет быстрее атаковать, если почувствует адреналин в человеке.

Приоткрылось стекло со стороны водителя, и высунулась голова, по которой можно легко определить, что атлет там всегда присутствует. С другой стороны открылась дверь, и вышел еще один. Глядя на него, я подумал: «А ты, Виталька Кличко, ищешь там себе спарринг партнеров по всему миру. Походил бы рядом со мной — они сами подъезжают, и искать не нужно».

Конечно, драться с этим «недоразумением» — это была бы глупость с моей стороны. Мой самый сильный удар для него равен легонькой пощечине. Разве может колли победить в бою питбуля? Но есть всегда преимущество и у меня перед «этим» было так же. Если бы я решил побежать, а тем более от этого «мутанта», то, уверяю вас, не существует таких марафонов в мире, где бы я не установил со страха рекорды.

Но пока повода бежать не было, потому что мое хладнокровие побеждало его уверенность.

— Сишь! (Слышишь). Тебе от Старших привет (от воров в законе). Тебе передали дословно, если ты расскажешь о двадцать пятой и другие «зонах», то мы тебя закрутим в землю по самые пятки, только вниз головой.

Конечно же смелость у меня была, потому что уверенность в моих ногах не исчезала. Пальцами в кармане на мобильном телефоне я нащупал кнопку вызова, где знал, в исходящих звонках последнему, кому я звонил, был Евгений Захаров и нажал кнопку вызова. Рассчитавши время примерно на три гудка, хорошо знал, что Евгений Захаров всегда сбрасывает и перезванивает.

— Вы знаете, молодой человек, насколько я знаю, воры в законе редко нарушают правила дорожного движения, а тем более перед постом ГАИ. Передавайте огромный привет вашей «конторе», называемой СБУ, и мои слова, что ваше предынфарктное состояние я уже давно называю оргазмом.

И здесь раздался телефонный звонок, я не сомневался, что это был Захаров.

— Извините, пожалуйста, — говорю им — звонит заместитель Карпачевой, вынужден спешить.

— Да, Евгений Ефимович, не могу никак найти интернет-кафе, подскажите точнее, где вы находитесь.

Я уже не думал об увиденном и услышанном, потому что понимал, что ихний «Хаммер» заводится намного быстрее, чем они думали. И не дожидаясь ни малейшего ответа, отправился к Захарову в интернет-кафе, где через считанные минуты уже был. Об этом инциденте рассказывать Захарову я не стал, подумал, что из-за этого разговора он бы побоялся потом мне предоставить возможность выступить в УНИАН в целях моей безопасности. Да и к угрозам я уже практически привык.

Но это был не последний сюрприз. Для меня многие вещи стали удивительными, например, когда я у входа в УНИАН увидел человек двести молодых людей с одинаковыми лицами с плакатами «Геть, Захаров!»

— Ты только не обращай внимания, Павел, это «они», видимо, выгнали своих сотрудников, чтобы устроить акцию протеста.

— Но, Евгений Ефимович, как можно понять «геть, Захаров», если быть прямым, то это однозначно можно понимать, что звучит это так: «мы за пытки».

Тогда я еще не понимал, что наше государство научилось все хорошее превращать в плохое. Руководство страны, конечно, имеет возможности такие, как создать массовки, потому что имеет сферу влияния на учебные заведения, на фабрики, заводы. Ведь человек, который учится или работает, конечно, дорожит своим местом, не так легко устроиться на оплачиваемую работу. Или поступить учиться, конечно, с немалым капиталовложением в виде взяток. И как откажешь своему начальству или руководству, ведь все дорожат своим местом. Вот и получается, люди выходят по желанию своего руководства, а сами толком и не знают, зачем они пришли, да и навряд ли их вообще все это интересует.

Но обидно другое, что у каждого из них есть свое недовольство руководством страны, но осознает ли он, что, участвуя сам в подобных митингах, лишь способствует тому, чем сам же недоволен. На сегодняшний день проведение митингов уже переросло в бизнес. Для кого из вас секрет, что на митинги люди приходят, чтобы заработать? Я не осуждаю тех, кто приходит на подобные массовки, потому что на себе ощутил страшный голод и хорошо понимаю, что для многих это единственный заработок. Но! Каким это нужно быть «пидарасом» (прошу извинения за пошлость, но я выбрал самое-самое мягкое слово из моего словаря, но назвать другим словом просто не могу), чтобы платить деньги голодным за митинги, где они должны сказать о нем, что он хороший! Как вы считаете, можно ли ожидать от этого политика хоть какого-то положительного результата в дальнейшем?

И вот настал мой долгожданный момент — пресс-конференция в УНИАН. Мои глаза встретились с глазами журналистов и специально доставленных провокаторов в виде бывших осужденных. Конечно, я в самом кратком виде все изложил, насколько мог, рассказал о пытках в АИК-25. И здесь понеслись провоцирующие вопросы, обвинения, что якобы я специально кем-то нанят, то ли «ворами в законе», то ли народными депутатами. Другими словами, кем-то нанят! И это для меня было очередным уроком. Не имеет значения, что я речь веду о массовом преступлении против человечности со стороны государства, и все это покрыто одеялом, называемом «европейские стандарты»! Но не нашлось ни одного журналиста или телеканала, который провел свое собственное расследование.

Мне, конечно, все стало понятно. Каждый телеканал имеет своего владельца, интересы которого всегда должны совпадать с интересами государства. Как вы себе представляете, если на экранах телеканалов появляется репортаж, где звучит информация подобного характера, которая мной описана об АИК-25, но при этом показывают бывших заключенных в большом количестве с подтверждающими показаниями. Теперь вы можете представить себе, чем бы все это закончилось для самого телеканала, а тем более для журналиста. Украина просто не позволит себе такого, чтобы все это оказалось правдой, потому что практически каждый со времен Кучмы, кто стоял при власти, стал бы объектом для дальнейшей дискуссии. И эта дискуссия была бы неприятной, и я глубоко уверен, что далеко вышла бы подобная дискуссия за пределы нашего государства! Вот и получается, для того, чтобы в дальнейшем не оправдываться относительно АИК-25, лучше ничего не говорить. И не имеет значения, что речь шла о пытках, которые продолжаются в настоящее время, и заговорив об этом на тот момент открыто, во всеуслышание, можно было бы поставить точку на пытках в АИК-25. А сколько осужденных в АИК-25 с того времени было подвергнуто пыткам, наверное, одному Богу известно!

Ничего из того, что мной было рассказано на пресс-конференции, не прозвучало в средствах массовой информации, ни единого слова. Лишь о протестующих против Евгения Захарова, собравшихся под УНИАНом. Это, конечно, было намного важнее для них на тот момент, нежели та информация о пытках, которая прозвучала.

Я лежал на кровати, глядел в потолок, словно убитый. Такого разочарования я в жизни еще не испытывал. «И это все?» — неутомимо спрашивал я у себя. Неужели я все варианты исчерпал? В моей голове все прокручивалось по-новому, все мои обращения, все мои поездки к соответствующим лицам, интервью, УНИАН — и нет ни малейшего результата. Мои глаза уперлись в сумку, стоящую под столом с деньгами. Сколько я смогу купить взрывчатки на ту сумму, которая находится там? В глазах моих промелькнула станция метро «Золотые ворота». В особенности тот поток людей, который мне довелось увидеть. Может, купить видеокамеру, отснять свое последнее интервью, размножить диски и разослать по всем посольствам, находящимся в Украине. И пока диски дойдут, взорвать себя на станции метро «Золотые ворота». А еще лучше купить загранпаспорт и сделать это в Европе под Рамштайн или Продиджи. В моих глазах начали мелькать кадры, увиденные по телевизору, как самолет врезается в небоскреб США. Тогда я категорично был против терроризма и, конечно, осуждал его. Но сейчас я хорошо осознаю, что не то, что доказать всего не могу, но и хорошо понимаю, что в эту минуту, когда я здесь сижу и размышляю, в АИК-25 могут пытать очередного человека, и ему, как и остальным, находящимся там, надеяться просто не на кого!

Но решая проблему взрывом, я порождаю проблему следующую. Если я пытаюсь помочь осужденным, то какая разница между осужденными и теми людьми, которых я собираюсь взорвать? И я понял, что мне нужно прежде всего попробовать объяснить всем, по каким причинам может обычный человек стать террористом. Пускай моя бомба будет не тротиловой, а информационной, но от этого лучше намного будет людям: вместо взрыва прочитать о причинах, по которым мог бы прозвучать взрыв!

Но для этого нужно еще приложить максимальные усилия, чтобы немножечко легче было морально, не нужно думать, что уперся в безвыходное положение. А нужно начать думать, что пока результатов нет, но я в любом случае их добьюсь, но только без крови!

К большому сожалению, с деньгами получилось непредсказуемое. Сергей оказался грязным негодяем. Все мои предостережения оказались бесполезными. Да и предсказать такое было просто невозможно. На самом деле Сергей ехал в своей машине вместе с компаньоном, с которым они занимались аграрным бизнесом. В багажнике его автомобиля находились не его деньги, а компаньона. Вот и придумал он схему похищения денег, выдумав такую историю.

Только через полтора месяца я с Анатолием узнал, что произошло на самом деле. И теперь я стал невольным участником преступления. Сергей сказал, что ничего не знает, что это мы с Анатолием его обокрали.

Наверное, кто-то подумает, можно просто прийти в милицию, все рассказать и все образуется. Наверное, так может подумать европеец, но не украинец. В нашем государстве суды оправдывать не умеют, а тем более, если ты еще ранее судим.

Касательно моего уголовного дела я думаю, что писать мне ничего не стоит. Не хочу акцентировать ваше внимание на своем очередном уголовном деле потому, что суть моей рукописи заключается в другом. Но скажу наперед: все, что мной было написано выше, было лишь началом той бесконечности, которая продолжается по сегодняшний день.

Вот и подошел конец срока моей одиночной камеры. Два месяца прошло как одно мгновение, как видите, время прошло не впустую. Куча бумажек, все написано, чем получалось: и карандашом, и ручками, но буду потом переписывать — разберусь. Сейчас уже пишу с удобствами, на столе, достал хорошую ручку, да и паста не замерзает. Думаю, что сначала нужно все сложить в кучу, чтобы уже было хоть меньше работы. Правда, признаюсь, писал все это, и постоянно мысль крутилась в голове: будет ли оно кому-то интересно, нужно ли оно кому? Подумаешь, нашелся там, сидит, умничает. Но думаю, лишь время ответит на все мои вопросы, начну с того, что-плохого-то я ничего не делаю! А жизнь покажет.

Когда я уже узнал, что стал преступником, конечно, хорошо понимал, что теперь уже тюрьма неизбежна для меня. Но что теперь делать, уходить в побег? Но что значит быть в розыске?! А это значит, что об АИК-25 нужно забыть, забыть те издевательства, унижения. Но самое главное, что я осознавал то, что если я остановлюсь, то уже другим заключенным, находящимся в АИК-25, надеяться будет уже просто не на кого. А я — хоть маленькая надежда, но она есть! Теперь нужно подумать, как мне быть дальше, но я хорошо понимал: быть среди разыскиваемых милицией мне просто нельзя. Та сумма денег, которая находилась у меня, уже большого значения не имела для моего оправдания. Если я ее верну в милицию, то это еще не факт, что она дойдет до потерпевшего. Я точно знаю, что сяду в тюрьму. Я принял решение: буду продолжать писать свои обращения, находясь в местах лишения свободы. Но находиться в неволе и продолжать то, что я делаю, наверное, нужно с мыслью, что живым я уже не выйду. Есть тысячи способов, как убить человека в неволе, и ни в одном из них ничего нельзя доказать.

Ну что же, спасибо тебе, Боже, за такое поощрение в виде денег. С твоего позволения я их потрачу так, чтобы потом, сидя голодным, холодным в карцере, было что вспомнить. «Нужно купить сигарет», — подумал я сам про себя и направился к ларьку, где продавались одни табачные изделия. Глазами поискав, есть ли мои повседневные сигареты, наткнулся на сигары. О-о-о, сейчас отомстим за скрутки, которые от безысходности приходилось курить на 25-ой. Положив сигары в карман, сразу почувствовал, чего не хватает к моей сигаре. Подошел к остановке, где толпились люди в ожидании маршрутки, где не выделяться среди остальных не получалось: мешал мой только что купленный костюм, переливающийся на солнце. Косящие взгляды людей недоумевали, ведь в шикарных костюмах обычно разъезжают в автомобилях. Но это недоразумение быстро развеялось, возле моих ног остановился джип «Хаммер». Я не спешил открывать дверь, это сделать мне мешало прикуривание сигары. Но водитель лимузина быстро сориентировался, что лучше, как интеллигентному человеку, ему самому открыть дверь. Мои глаза посмотрели в сторону толпы, где услышал шепот: «Депутат, наверное».

— Может, кого-то подвезти, мне прямо? — спросил я доброжелательно.

— Нет, не депутат, наверное, жениться едет, — и в толпе, наконец, появились улыбки.

Пассажиров не нашлось, и я, усевшись в лимузин, сказал водителю: «В ресторан». И чтобы не терять марку, добавил: «В соответствующий».

От уюта и комфорта в лимузине у меня голова кружилась. Все горит, мелькает, бар, над головой устроен пульт управления практически всем лимузином, только нет управления руля.

— Извини, любезнейший, включи Рамштайн, — сказал водителю. Я думал, что он вылезет и поставит мне эту группу, но не знаю, как, у меня сразу заиграл Рамштайн.

— Молодой человек, если я вам нужен, вы можете просто поднять трубку телефона и сказать мне, что вам нужно, я вас услышу.

— Да, я знаю, — сказал я ему.

Мой бокал наполнился шампанским, и редкими глотками под тлеющую сигару, под жестокий Рамштайн мой лимузин остановился на перекрестке. И в своем открытом окне я увидел заглядывающего во внутрь, как всегда не берущего взяток гаишника. Из-за свисающего живота он мне напомнил не морского конька, а тихоокеанского коняру. Мои губы втянули в себя очередной глоток шампанского, на нижнюю губу легла сигара, а верхняя губа ну очень долго ложилась на сигару. Когда мои глаза решили взглянуть с недоумением на гаишника, то мне показалось, что его верхняя губа как в тике затряслась.

Ресторан, к которому я подъехал к самому входу, действительно был очень шикарный, все по высшему разряду. Но поскольку моей визитной карточкой был лимузин, то обслуживал сам администратор.

— Что изволите? — спросила меня очень милая симпатичная женщина.

— Мне, пожалуйста, шашлык из баранины и прошу вас заметить, временем не располагаю.

Когда администраторша удалилась, в моей голове посыпались воспоминания, когда сидя в карцере, сколько мечтал я об этом шашлыке. Сколько раз мои зубы пытались вонзиться во что-то вкусное, поесть. И вот он сейчас будет!

Взявши в руки чисто натертую до блеска миску, я тщательнейшим образом рассматривал ее. Настолько внимательно, что присматриваться начал и «Будулай». Так я уже называл своего водителя из-за его бороды. Несмотря на его отказы, я ему в приказном порядке сказал:

— Всегда будешь есть то, что ем я!

Но мое рассматривание тарелки нарушило беспокойство администратора, которая самолично соизволила принести нам шашлыки.

— Что-то еще пожелаете? — с доброжелательной улыбкой спросила она.

— Да, — глянув на нее строгим взглядом и чуть помедлив, я произнес, — принесите мне книгу жалоб и позовите сюда посудомойщицу!

Улыбка администратора переросла в недоумение и она безоговорочно пошла выполнять просьбу. «Будулай» вел себя как ни в чем не бывало. Буквально через считанные минуты появилась администратор с журналом в руках, а рядом с ней стояла женщина лет пятидесяти с испуганно круглыми глазами. Я деликатно взял журнал, открыл нужную чистую страницу и написал: «Я во многих ресторанах бывал, но в вашем посуда вымыта лучше всех. Спасибо посудомойщицам!»

После этого закрыл журнал и отдал администратору. Потом мои глаза посмотрели в глаза посудомойщице и улыбнулись:

— Администратор всегда зарабатывает себе здесь своими красивыми глазами. А вы, милая женщина, лишь то, что в зарплате укажут. Держите 200 грн., они, я думаю, обрадуют вас и ваших родных.

Наверное, мне не стоит описывать состояние посудомойщицы, единственное, что скажу, я увидел ее улыбку, а на глазах слезы.

— Позволь мне угадать, — прозвучало от молчаливого «Будулая», — ты, наверное, очень любишь контрастный душ?

Для того, чтобы человек мог ощутить полную твою благодарность, постарайся показать ему то состояние его души, в котором он прожил всю свою жизнь. На данный момент эта женщина всю жизнь промыла посуду, и я уверен, что элементарное человеческое «спасибо» за чисто вымытую посуду ей никогда никто не сказал из ее руководства. Но не дай Бог, посуда была бы грязной! А одно человеческое «спасибо» заставляет человека жить!

Наш лимузин продолжил свой путь, куда душа желала. Я неутомимо слушал свой Рамштайн вперемешку с Продиджи. Я не получал от этого огромного удовольствия, я убивал свои воспоминания, которые, словно реальность, появлялись в моих глазах. Крики осужденных, молящих о пощаде, их глаза, залитые страхом, постоянно мелькали в моей голове. Но я пытался заменить свои воспоминания, чтобы в дальнейшем вместо всего «этого» я видел себя в лимузине. Но обмануть себя нельзя, это уже след, и след кровавый! Потому что есть такие моменты, которые я простить себе не могу!

Обычный день, который ничем не отличался от предыдущего. Я как всегда спешил уже не вспомню куда, сидящий осужденный, с которым я был чуть знаком, встретился на моем пути. На тот момент у меня не было сигарет, и я решил у него спросить:

— Угости сигареткой, земляк, если есть.

— Ой, Пашка, присаживайся, покурим, — ответил он.

— Ты извини, пожалуйста, так сильно спешу, я через час приду, и мы посидим, покурим.

Он достал пачку сигарет, достал оттуда одну сигарету, взял себе, а мне отдал пачку.

— Ты возьми себе, у меня еще есть, — прозвучало его сухое.

Я понял, что что-то не так, и решил, что через час вернусь к нему, и мы поговорим. Но через полчаса его уже нашли повешенным на куске металлической проволоки в сидячем положении.

По сегодняшний день я вижу его глаза, по сегодняшний день я понимаю, что на тот момент, когда весь мир отвернулся от него, прошел и я мимо. Ведь на самом деле я появился ровно тогда, когда был нужен человеку, и надо было всего лишь поговорить с ним, и он был бы жив! Неужели все так у нас: для того, чтобы нам все понять, нужна чья-то смерть?! С того момента я ценю время и пытаюсь уделить максимум внимания там, где оно не обходимо. Ведь теперь-то понимаю, что от этого может зависеть чья-то жизнь! К большому сожалению, этого не понимают многие госслужащие, от которых напрямую зависят права человека. Официальные отписки относительно повешенья всегда одни и те же — неурядицы в семейной жизни. А я думаю, что истинные причины — это то, что человек просто не выдержал беспредела, адских условий содержания. Вот и получается, что от малого до великого практически все знают, что в АИК-25 грубо нарушаются права человека. А помешать этому серьезно никто не в силах из-за отсутствия доказательств. Но то, что практически доказать ничего нельзя, — это не факт. Проблема в другом — их это не касается, у них же никто не вешается, и Рамштайн с Продиджи они слушают с большим спокойствием или безразличием.

Я думаю, что писать дальше о лимузине не стоит, хоть и не скрою, было еще много чего интересного. Единственное могу сказать, что большая часть денег попала туда, где они больше всего нужны были. Ну, а ко мне пришло то, к чему я уже морально был готов — опять неволя. Я был задержан по обвинению в краже личного имущества в особо крупном размерах, и мера наказания предусматривалась за это — от семи до двенадцати лет.