Оставь надежду всяк сюда входящий

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Прошли мои очередные суды, которые, как и ожидалось, не принесли ни малейшего результата, и я получил семь лет лишения свободы, что говорило о том, что мое пребывание в Лукьяновском СИЗО близится к концу. Если вы думаете, что пришел конец моим мучениям, то вы глубоко ошибаетесь. В Лукьяновском СИЗО было еще много таких обстоятельств, которые не позволяли администрации проявить себя во всей красоте беспредела. С некоторыми обстоятельствами были связаны Евгений Захаров и Олег Левицкий, которые практически всегда мою жизнь держали на контроле. Когда уже была острая необходимость в медикаментах, когда я находился в карцере, то у меня благодаря другим заключенным была возможность позвать их на помощь. Но это я делал крайне редко, когда касалось меня, но не тогда, когда других. О других я им все уши прожужжал, правда, они мне никогда не отказывали. Но за себя, за двадцать пятую, за Лукьяновку, за карцеры, я просить их не считал нужным, потому что это опасно. А денег, чтобы нанимать отдельного адвоката, который занимался бы отдельно моими проблемами, связанными с правами человека в Лукьяновском СИЗО, АИК-25 и многими дру-тими, у меня нет. И так вся юридическая помощь мне по моему уголовному делу предоставлялась бесплатно, но уголовное дело я не смешивал со своими личными проблемами.

Я хорошо понимал, что меня отправят в учреждение для дальнейшего отбывания наказания, у которого особое предназначение, где меня смогут полностью изолировать от внешнего мира и в очередной раз попробовать мне закрыть рот своими методами. И таким учреждением стала Бердичевская исправительная колония № 70 в городе Бердичев Житомирской области.

Это учреждение максимального уровня безопасности, у которого среди заключенных была дурная слава. Нередко доводилось мне слышать об избиении тамошней администрацией осужденных. Нередко я видел осужденных, которых распределяли в БИК-70, и те путем взяток уезжали отбывать меру наказания в другие учреждения. Если бы не нарушались их права в этом учреждении, то зачем давать деньги, чтобы отбывать меру наказания в другом учреждении.

Но вскоре я получил ответы на все мои вопросы. По прибытию в БИК-70 мне сразу стало все понятно в собеседовании с первым заместителем начальника колонии Салюком Дмитрием Анатольевичем.

— У вас здесь, осужденный, шесть карцеров по Лукь-яновскому СИЗО, и вы злостный нарушитель, по каким причинам, вы можете мне пояснить?

— Конечно могу. Начну с того, что вы мне новость сказали, что у меня всего шесть карцеров записано, на самом же деле, если мне память не изменяет, я только за один раз отсиживал по пять карцеров подряд. Но отвечу по сути, все нарушения и карцера сфабрикованы за то, что я писал о пытках в АИК-25, конфликтовал с администрацией Лукьяновского СИЗО относительно новорожденных детей и беременных женщин из-за несоответствующих условий содержания. А также из-за гуманитарной помощи, собранной мной, которая в СИЗО пропала.

— Паныч, послушай сюда, мне, что ты пишешь обо всем этом, плевать, это БИК-70, и здесь будет так, как тебе скажут. Ты знаешь, что, в местах лишения свободы, любая помощь расценивается как поддержка воровских традиций?

— Я не пойму, вы что, мою помощь детям трактуете как поддержку воровских традиций?

— А это и есть поддержка воровских традиций.

— Подождите, я не пойму, — уже возмутился я, — мне еще довелось потом помочь одному солдату, это тоже поддержка воровских традиций?

— Да. Это также поддержка воровских традиций.

— Мне бы хотелось для себя еще одну деталь уточнить: а вы хоть раз в своей жизни помогли хоть одному человеку?

— Это ты у нас, видите ли, Деточкин, строишь из себя гуманитарную помощь. Чего ты на свободе не занимался своей гуманитарной помощью, а то как сядете в тюрьму, так и начинаете святого из себя строить.

— А вы, наверное, знаете, что я делал на свободе?

— Что мне нужно, я все знаю! — уже с криком начал отвечать он.

— Я так понимаю, что меня сюда направили не отбывать меру наказания, а прислали для сведения счетов. Если вы меня обвиняете в поддержке воровских традиций, то пусть это будет так. Но я никогда в жизни не буду поддерживать ваши традиции, а это значит, воровать изо рта детей. И на данный момент не вы будете меня исправлять, потому что, если начать жить так, как вы живете, это хуже, чем не жить вообще.

После этого разговора я понял, что надо ждать беды, и по-другому быть не может. Осталось еще четыре года впереди, хватит ли меня?! Нужно снова готовиться к карцеру, ПКТ, ДПК и к очередным козням. Как я уже устал от всего этого, сколько пришлось отсидеть карцеров, ПКТ, ДПК, и за что?!

Но самое обидное то, что практически прессуют меня за то, что должны делать сами наши власти. Им за это деньги платят, они пользуются государственными льготами. Напрашивается вопрос: за что их содержат налогоплательщики — за то, чтобы они убивали в людях человечность?

С первой же минуты начались фабрикации нарушений, начиная с этапного отделения. Все мои объяснительные, которые я писал, просто не прикладывались к делу, все мои обращения в прокуратуру, Департамент Украины по исполнению наказания, Уполномоченному по правам человека просто не отправлялись. Встречаться с адвокатом конфиденциально — такая возможность в учреждении отсутствует. А фактически, созданы все условия для того, чтобы любого человека запрессовать, и находясь здесь, уже рассчитывать на чью-либо помощь просто нельзя.

Я хорошо понимал, что меня ожидает впереди долгий и тернистый путь, а значит, нужно настраиваться на худшее, потому что от лучшего хуже не бывает.

Меня поместили в ДПК, где были подсажены свои информаторы и один психически больной. Ну, для меня все эти вещи понятны: психически больной — это провокация, а информатор находится для того, чтобы сразу донести, если я хоть как-то негативно отреагирую на психически больного. Представьте себе, что встаете вы утром, пытаетесь надеть свою обувь, а она намазана вся внутри жидким мылом. Конечно понятно, что мыло туда залил местный дурачок, и естественно, какая должна быть реакция у нормального человека? Но мне приходилось улыбаться на подобные провокации, потому что по сравнению с теми провокациями, которые были на двадцать пятой, все это было смешно.

— Ванька, — так было звать дурачка, — это ты налил мыла в туфли, шалун такой? А зачем ты мыла налил мне в туфли?

— Чтобы я постирал, а ты сигарет дал мне.

— Ну, Ваня, давай в дальнейшем договоримся так: я буду тебе сигареты давать, лишь бы ты не лил мне мыло в туфли.

На следующий день Ванька по доброте душевной подарил мне настенную картинку, склеенную из разных вырезок из журналов. Конечно, такой подарок очень трудно было мне не оценить, только вешать его над своей кроватью было опасно, потому что если бы представители администрации увидели такой пейзаж, да еще висящий над моей кроватью, то это могло послужить поводом для отправки меня в психиатрическую больницу.

— Ванька, такой шикарный подарок я не могу от тебя принять, ты сохрани его лучше. Потом освободишься, найдешь Малевича, ему подаришь. Я уверен, что он от твоего таланта прослезится.

Самое страшное в этом всем, что дурак, находясь с умным в одной камере, умным не станет. Ну, а что может произойти с умным, не отразится ли дурак на нем?

Но как выяснилось потом, в данное учреждение, в основном, направляют отбывать осужденных, которые насиловали детей, убивали с особой жестокостью. Конечно, не все такие, но преимущественно были такие, а это о чем говорило? Если человек изнасиловал маленького ребенка и убил, то это говорит, что у него нет человеческого достоинства, не существует ни одной моральной ценности. Естественно, такие не только состоят в штате администрации как информаторы, но они с большим удовольствием оговорят кого угодно, если это понадобится администрации. Эта категория осужденных, как правило, содержится в основном на открытом режиме бескамерного типа. Они если и нарушают режим, то на это администрация закрывает глаза, потому что они информаторы и проблем не создают для них.

Но больше всего мне не нравилось то, что эти их информаторы насиловали и убивали детей, и они не представляют такой опасности, как представляю я, тот, который детям помогал.

Следующий момент, который так же немаловажен, — когда подобное животное сажают к тебе в камеру, то ты должен с ним сидеть, нравится тебе или не нравится. Администрация имеет полное право переводить кого хочет куда хочет, и разрешения на это ей ни у кого спрашивать не нужно. Но стоит мне выразить свое недовольство, то это лишь усиливало аппетит администрации посадить таких ко мне в камеру побольше. А если говорить прямо, то это умышленно сажают подобных осужденных для того, чтобы создать конфликт, и когда конфликт произойдет, то администрация однозначно сделает тебя виновным и инициатором конфликта.

Но время шло, на мои обращения относительно заранее предвзятого отношения, которые были мной написаны, никакой реакции не было, потому что они никуда не отправлялись. Я решил повторно написать еще другие обращения и обращение на имя Президента Украины относительно несоблюдения моих конституционных прав, гарантом которых является Президент. Ко всему этому я еще объявил голодовку до тех пор, пока не получу уведомление о получении моих обращений.

На следующий день меня вызвали в дежурную часть около семи утра, откуда меня отвели в помещение карцеров, где я стоял до одиннадцати утра с руками на стене и ноги на ширине плеч. Примерно в двенадцатом часу пришел ко мне дежурный и огласил мне 15 суток карцера за якобы найденные лезвия открытого типа.

Конечно, я вызывал прокурора, писал ему обращения, но они не то что даже уже никуда не отправлялись, их даже рвали на моих глазах. Но это была лишь часть плана относительно меня. Через два дня открылась дверь карцера, где я находился, и меня вывели и завели в комнату, где уже находилось человек восемь младших инспекторов, один из которых со словами «кого ты обзывал сукой?» ударил меня кулаком по лицу. А дальше, есть ли смысл писать дальше? Свалили на пол, начали избивать ногами, применили наручники туго зажатыми на руках. А от ударов дубинок вся задница до самых колен была черной.

В таких случаях администрация заставляют писать объяснительную, в которой ты оговариваешь себя. Что ты оказал сопротивление младшим инспекторам, в результате чего к тебе были применены спецсредства. А если ты уже избит и на тебе уже есть следы побоев, и если ты откажешься написать нужную администрации объяснительную, то будет продолжение, и будут бить до тех пор, пока нужная объяснительная не будет написана.

Я лежал на полу карцера, от боли даже не хотелось шевелиться, мою голову подперло мое любимое полотенце, которое всегда со мной, и в радости, и в беде. Из глаз просто градом катились слезы от простой обиды — за что?!!! Уже не хотелось ни есть, ни жить, уже ничего не хотелось, хотелось лишь одного — тихонько умереть.

Но неужели все так просто, неужели я так глупо прожил жизнь? И тогда мои глаза открылись шире: может, взять и написать книгу? Просто взять и описать свои двенадцать последних прожитых лет?

Я услышал, как во мне появляется новая сила, опять проявился мой дух, потому что появилась новая идея, которую я еще не использовал. Но насколько она эффективна, только время может ответить.

Так я все пятнадцать суток начал вынашивать свою книгу. Конечно, после избиения остались последствия, после удара ногой в живот появились боли в области печенки, после голодовки появились боли в животе. Наверное, снова появилась язва, которую перед отъездом из Лукьяновского СИЗО мне удалось немного пролечить. Но я хорошо знал, что как бы что не болело, нужно находить силы из карцера выйти раньше установленного времени. Это возможно лишь в двух случаях: или проситься на прием к администрации, где говорить, что ошибку свою осознал, и те делают тебе амнистию, или же когда ты умер. В моем случае первый вариант несовместим с моими жизненными принципами. А второго Бог не дает.

После того, как закончились мои пятнадцать суток, сразу последовали следующие пятнадцать суток без выхода из карцера. Ну что же, пятнадцать так пятнадцать, будем надеяться на то, что все, что мне пришлось здесь увидеть и прочувствовать, это еще минимум. Потому что, по логике вещей, когда то, что было, не дало ожидаемого результата, то значит, нужно использовать более эффективные методы. Но если сравнивать с двадцать пятой, то можно назвать все это отдыхом на фоне того, что было там.

Прошли очередные пятнадцать суток, странно, — подумал я, — за последние пятнадцать суток ни одного избиения. Значит, решили запугать меня карцерами, и уже по окончании суток приготовился к очередным пятнадцати суткам. Но как оказалось, что все, что со мной произошло, это был весь их арсенал, меня опять выпустили в свою камеру к своим любимым дурачкам. Там я просидел еще четыре месяца, при этом изучая разновидности заболеваний психически больных.

В январе 2012 года примерно около девяти часов вечера я услышал, как осужденные, находящиеся в других камерах, начали стучать в двери. Конечно, если стучат в двери, значит, есть на это причина. Я подошел к двери и прислушался. За дверью слышались крики и наносящиеся удары. Конечно, в стороне остаться я просто не мог и начал стучать в дверь. Когда избиение прекратилось, я услышал, как кто-то из представителей администрации спрашивает, кто стучал в двери. Ну, понятно, если я стучал в дверь, то как я могу промолчать. И я постучал в дверь, которая сразу открылась.

— А, это правозащитник наш, Паныч, — за шиворот схватил меня один из инспекторов и вытолкал в коридор. В коридоре стоял еще один заключенный и нас двоих отвели в помещение карцеров, где уже били нас двоих по очереди. Первому досталось мне, и дальше всю злобу администрации в основном срывали на мне. И снова удар в область печени, после которого уже боли в животе не прекращались.

На следующий день меня обвинили в том, что я организовал массовые беспорядки на ДПК, в результате чего мне дали два месяца одиночной камеры.

Я возвращаюсь к началу моей книги. Я получил эти два месяца одиночной камеры, где и родилась идея написать эту небольшую книгу, где нет ни одного вымышленного слова. Освободившись 18.03.2012 из одиночной камеры, я не прекратил отстаивать свои права и защищать права других осужденных. Насколько меня хватало, ровно насколько я противостоял беспределу, и единственный, кто мне помогал за все время моего пребывания в местах лишения свободы был Евгений Захаров. Когда мое здоровье начинало давать о себе знать, а это из-за избиения, после которого была повреждена печень, он за свои деньги высылал мне медикаменты. Благодаря ему ко мне в колонию БИК-70 приезжали представители от Уполномоченного по правам человека. Правда, ни малейшего результата от этого визита не было, никто не понес наказания за фабрикации нарушений, избиения, карцеры. Но нет его вины во всем этом, ему государство не изменить.

Честно признаюсь, боюсь услышать в свой адрес после всего мною написанного то, что мне приходится всегда слышать. Какая выгода у меня от всего прожитого, какие цели я преследую, ведь просто так ничего не бывает. Но не понять меня тому, который видит материальную выгоду во всем. Назовите сами себе хоть одного политика или миллиардера, которому предстоял путь к его состоянию или должности — такой, которым прошел я. Многие бы из них прошли свой путь до конца? Какая мысль оказалась бы сильнее: отказаться от своих целей или идти до конца?

Но были и приятные плоды в моей жизни, которые и придают огромную уверенность в том, что я на верном пути. Из Бердичевской НК № 70 меня этапировали в Темновскую НК № 100 г. Харькова, где была межобластная больница для заключенных. В больнице я находился в палате с одним осужденным, у которого был СПИД и уже на такой стадии, что он не подымался практически из постели. Этот осужденный был из АИК-25, благодаря ему я и узнал о последнем визите в АИК № 25 представителей из Европейского комитета по предотвращению пыток, в частности, господина Йохана Фристеда[2], который был в декабре 2012 г., заходил в карцер к осужденным, разговаривал с ними, а с некоторыми приходилось ему или его помощникам разговаривать на листке бумаги, потому что некоторые из них боялись говорить даже вслух о том, что с ними произошло. Но после его визита приехали из Генеральной прокуратуры, которые провели свое расследование, и, судя по тому, что никто не был ни за что наказан и не отстранен от занимаемой должности, то, значит, АИК-25 на сегодняшний день осталась в прежнем состоянии.

— Ты знаешь, Паша, я уже практически мертвый, мне уже не помочь, — продолжал говорить мне осужденный, глаза которого были заполнены болью и смотрели в потолок. — Просто сидя на двадцать пятой с ВИЧ я надеялся на то, что смогу дожить до конца срока, хотелось лишь одного: ребенка своего на руках подержать перед смертью, только этим и жил. Но на АИК-25 я немного простыл, и меня начали лечить аце-тилкой. Вот тебе и результат. Как мне сказали здесь врачи, ацетилку пить мне нельзя, она убивает клетки, вот теперь и получается, что осталось у меня 70 клеток благодаря им.

Глядя на него, я вспомнил Иванку. Я вспоминал ее красивые глаза, ее холодные мягкие ручки. Потом посмотрел на него и увидел, что на нем нет крестика, но ведь свой дарить нельзя!

— Ты слушай, добрый человек. У меня есть крестик, я вижу, что у тебя его нет. Думаю, что он тебе больше нужен. Одно лишь хочу тебе сказать: ты всегда для себя знай, что до тебя его носил человек, который никогда не был безразличным к судьбе других. И если ты это осознаешь и начнешь жить так, как я живу, то хоть весь мир будет против тебя, но если тебе будет суждено своего ребенка в руках подержать, то ты будешь его держать.

Через неделю мы расстались с этим человеком. Он мне оставил номер телефона своих родителей, и меня снова повезли в БИК-70. Через два месяца я позвонил его маме спросить о его здоровье, и я узнал, что через две недели после моего отъезда у него резко ухудшилось состояние здоровья, и доктора его срочно актировали, потому что были уверены, что он умрет. Но когда он оказался в вольной больнице, то пошел обратный процесс, он внезапно начал выздоравливать. На сегодняшний день у него больше трехсот клеток, и его выписали из больницы.

Случай с этим человеком был ответом на все мучающие меня вопросы о справедливости. Теперь я хорошо понимаю: для того, чтобы начать понимать, что такое несправедливость, ее нужно ощутить на себе. Вот и дал мне Бог путь, через который мне пришлось пройти. Я понял, что всегда нахожусь там, где я нужен. И помочь могу на сегодняшний день практически каждому: как военнослужащему, которого государство при жизни начало хоронить, и помочь ему оттуда, откуда сами в помощи нуждаются. Смог помочь детям и беременным женщинам там, где они никому не нужны были. Но случай с ВИЧ-больным мне еще показал то, что я могу помочь человеку даже там, где он бессилен.

Подобных случаев можно много перечислить, и это получится еще одна книга. Но мне хочется всем сказать лишь одно: у меня получилось помочь всем лишь по одной причине, потому что у меня было желание это сделать. И в течение этого тернистого пути желание только увеличивалось.

На сегодняшний день больше всего мне хотелось бы найти единомышленников, потому что чем больше таких, как я, тем больше шансов остановить беспредел.

Я призываю всех: не имеет значения цвет кожи, вероисповедание, национальность. Услышьте свое сердце и поступите так, как оно вам подсказывает.

2010–2013