Осторожный убийца

Глава 10

На следующий день я проснулся без десяти семь. Я лежал на узкой, короткой кровати, разглядывая кусок голубого неба, видневшегося в окне.

Я думал о наступающем дне и о том, что произойдет завтра…

Я повернулся на бок. С первого этажа доносились звуки наступившего утра; стук чашек о блюдца, шарканье ног, разговор. Я слышал, как в глотке Биччи булькает вода: он прочищал горло.

В это же время завтра…

Я размышлял, что лучше: оставаться здесь, в этой комнате, в этой кровати, слушая этот шум, или сидеть в тюремной камере в Милане, или прятаться среди холмов по ту сторону границы, в Швейцарии?

Я откинул простыню. Нарастало болезненное ощущение: где-то в желудке я почувствовал холод, словно я проглотил кусок льда.

Я сидел на краешке кровати, бесцельно уставившись в пол. Через тринадцать часов я стану убийцей двух человек. Это то же самое, что сказать: “Я тысячу раз буду мертв”; некто сказал, да не сделал. И опять я начал обдумывать детали своего плана. Но тут же остановил себя. Нет смысла опять все перебирать заново. Я все предусмотрел. Я был осторожен и знал, что на большую предосторожность просто не способен. Теперь все зависело от везения. Полиция на меня может выйти только в случае чего-то непредвиденного. Я ничего больше уже сделать не мог. Придумать еще что-нибудь просто уже нельзя. Мой план был на грани совершенства. Нет смысла обдумывать все заново. Мне оставалось только ждать, ждать девяти часов.

Я спустился вниз, в крошечную ванную комнату, принял холодный душ, побрился. Руки были тверды, и я не только не порезался, я даже не поцарапался, хотя предполагал, что мои руки могут задрожать.

Потом оделся и спустился вниз.

Синьорина Биччи подала на завтрак жареных форелей и кружку крепкого кофе.

Биччи уже обслуживал клиента, заправляя бензином обшарпанный грузовичок. В окно я наблюдал за качающимся ручным насосом, слушал болтовню Биччи с водителем грузовика. Позавтракав, я закурил и пошел на берег озера. В ярком утреннем солнце озеро было изумительно красиво: вода голубая, а в голубом небе лениво плыли белые облака.

Около восьми я подошел к вилле.

Сестра Флеминг ожидала меня на веранде. Сняв свою больничную форму, она выглядела удивительно изящно и модно в сером платье и небольшой соломенной шляпке.

– А я решила, что вы сегодня утром опоздаете, – заявила она.

– Я никогда не опаздываю. Автомобиль Биччи сейчас будет здесь.

Я пошел за ней в спальню Бруно. Она уже умыла и побрила его. В его глазах я увидел тревогу.

– Доброе утро, синьор, – сказал я. – Надеюсь, сегодня утром вы чувствуете себя лучше.

– Синьору много лучше, – сказала сестра Флеминг, подкатывая кресло к кровати, – но ночь прошла беспокойно.

Я перенес Бруно с кровати на кресло и стоял рядом, пока она укрывала его пледом, а потом вывез на веранду. Лаура стояла возле перил веранды. Она бросила на меня быстрый изучающий взгляд и, ни к кому персонально не обращаясь, холодным, невыразительным голосом пожелала доброго утра.

– Вы можете отнести сумку сестры Флеминг в машину, Дэвид.

– Да, синьора, – ответил я.

Вечером, думал я, глядя на нее, сегодня вечером я убью тебя. Это твои последние часы на этом свете. Наслаждайся ими: будь милосердна, не смотри так холодно и вызывающе. Через тринадцать часов ты будешь мертва. Ты могла бы прожить последний день достойно, если бы постаралась, но ты продолжаешь строить заговоры и мечтаешь о деньгах, которые, как ты уверена, достанутся тебе. Ты будешь в нетерпении ждать, когда пройдут эти часы, вместо того чтобы молить Бога задержать время и прожить этот день с пользой.

– Дэвид, Дэвид, вы слышите меня? Я очнулся.

– Простите, синьора, – извинился я и повернул обратно.

Сестра Флеминг встревоженно смотрела на меня. Я знал, что и Лаура не спускала с меня глаз, едва я появился на веранде. Я неосторожен. Надо быть внимательнее! Хотя теперь менять что-либо поздно.

Я отнес сумку сестры Флеминг к автомобилю, стоявшему на дорожке, и поставил на заднее сиденье. Она села в машину.

– Будьте осторожнее, не тряхните синьора Бруно до моего возвращения, – сказала она, когда автомобиль тронулся.

– В ваше отсутствие я буду особенно внимателен к синьору, – сказал я и остался стоять, наблюдая, как старая машина, подпрыгивая и грохоча, помчалась по пыльной дороге.

Итак, спектакль начался. Занавес поднят. Первое действие моего спектакля, да и Лауры тоже, было сыграно. Сестра Флеминг уехала. Следующий акт – уход Марии. А потом события последуют в бешеном ритме – одно за другим. Но пока Мария остается на вилле, занавес останется поднятым над бессодержательным днем.

Я взял лодку Биччи и удочку, отплыл ярдов на пятьсот от бухты, заглушил мотор и принялся удить рыбу. Ослепительное солнце отсвечивало от воды прямо в лицо. Вдалеке я увидел лодки рыбаков, возвращавшихся в Пескатори с ночного лова. Я подумал: встал ли уже Беллини, взглянул ли на часы. Восемь сорок пять. Минуты складывались в часы, часы – в месяцы. Я попытался выбросить из головы все мысли. Лодка потихоньку дрейфовала. Небольшая лужица грязной воды, скопившейся на дней лодки, угрожала промочить мне ноги. Я посмотрел на берег:

Валерия спускалась по каменным ступеням к бухте. Она была в желтом купальнике и даже издалека выглядела очень юной, стоя на стенке пирса и надевая купальную шапочку. В первый раз я посмотрел на нее как мужчина: какая у нее прекрасная фигура, такая же красивая, как у Лауры, но у меня не перехватило дыхание, а сердце не колотилось глухо, как это было с Лаурой. Мои чувства совсем были не похожи на те, которые вызывала у меня Лаура. Валерия должна стать только моей женщиной; и я был готов ждать сколько угодно, чтобы наша любовь переросла во всепоглощающую страсть. Я наблюдал, как она нырнула в воду и лениво поплыла в мою сторону. Отплыв ярдов пятьдесят от бухты, она повернула обратно. Я решил, что она не заметила меня в лодке, и был этому рад. Мне не хотелось разговаривать с ней, пока этот кошмар не кончится. Я следил, как она взобралась на стенку и побежала вверх по ступеням, на бегу снимая шапочку. Я проследил весь ее путь до виллы, пока она не исчезла из виду. Я поигрывал удочкой, дергая леску, и все время думал о ней. Мысли о ней и наше совместное будущее выглядело в моих мечтах как Тадж-Махал, освещенный лунным светом.

Около половины одиннадцатого мужчина в белой рубашке, который накануне внес в мою жизнь смятение расспросами о том, не был ли я в штаб-квартире генерала Костэйна, прошел мимо на моторной лодке. С ним была девушка, коренастая блондинка в зеленом платьице, которое не скрывало ее комплекции, и выглядела она как девушка именно того сорта, на каких обычно женятся американские сержанты; девушка, которой хочется иметь семью и уйму детей. Он помахал мне, послав широкую, дружескую ухмылку. Я помахал в ответ, но улыбка получилась натянутой. Я следил за лодкой, направляющейся в Палланцу, а когда она скрылась из виду, тяжело и прерывисто вздохнул.

Я говорил себе, что все в порядке. Он и не думает обо мне. Он на самом деле не узнал меня. Он не улыбался бы мне так дружески, если бы думал, что я и есть тот самый сержант Чизхольм, дезертир и убийца. Я закинул удочку.

План разработан, говорил я себе. Просто случайно появился человек, которого я испугался. Это тот самый непредвиденный случай. Теперь никто и ничто не могло помешать моим планам.

Я не подходил к вилле и после обеда. С двух до четырех валялся на постели, пялясь на потолок, заставляя себя ни о чем не думать, даже стал считать мух, ползавших по потолку и стенам. Я не позволил себе даже задремать. Я знал, что, если только расслаблюсь, мой мозг снова начнет рисовать картины того, что должно случиться в девять часов. Я предпринимал очень серьезные усилия, стараясь не думать о вечере, поэтому подсчет мух в такую жару был вполне подходящим занятием, как, впрочем, и любое другое.

После четырех я спустился в гараж.

Биччи прилаживал в моторе грузовика запальную свечу.

Я слонялся вокруг, наблюдая за ним, давая бессмысленные советы; другие темы не затрагивались, поскольку он был из тех, кто не любит разговаривать о том, о чем не имеет собственного мнения. Вскоре я утомился от одностороннего разговора, сошел вниз к берегу и, поглядывая на часы, стал бесшумно бросать в воду камешки. Я даже подносил их к уху, мне казалось, что они остановились. Казалось, время не может двигаться так медленно.

Наконец я понял, что, если хочу сохранить ясность ума, надо чем-нибудь заняться, чтобы убить оставшиеся четыре часа. Я столкнул лодку Биччи на воду, завел мотор и направился в сторону Стрезы. Двигался я медленно, стараясь ни о чем не думать. Мимо меня прошел катер в направлении Палланцы. Группа туристов висела на ограждениях, пялясь на меня, будто никогда прежде не видела человека в лодке.

Я чуть– чуть изменил курс, так чтобы обогнуть Пескатори, и, пройдя близко от берега, успел заметить Беллини, сидевшего на перевернутой лодке с неизменной сигарой в зубах. Развернув лодку в сторону острова, я увидел, что он смотрит на наручные часы. Лаура на вилле тоже, наверное, в нетерпении поглядывает на часы; три человека, ждущие девяти часов, три человека, замышляющие убийства.

Миновав Изола-Белла, я увидел человека в белой рубашке и его жену, стоящих на террасе и обозревающих раскинувшийся под ними сад. Услышав шум лодочного мотора, он перевел взгляд на озеро и, увидев меня, что-то сказал жене и помахал мне рукой.

Я помахал в ответ. Он закивал, подзывая меня, но я покачал головой и постучал по часам. Я не хотел встречаться с ним, он мог начать снова задавать мне вопросы. Прибавив скорость, я направился в Стрезу, но там подошел ближе к берегу и, двигаясь вдоль набережной, разглядывал экипажи, машины и облокотившихся на парапет людей. Потом развернул лодку и отправился на виллу. Было половина седьмого, когда я подогнал лодку к пирсу виллы. И увидел бегущую по пляжу Валерию.

– Где вы были весь день? – спросила она, улыбаясь мне. – Я везде вас искала.

– В Стрезе. Биччи нужны были кое-какие запчасти, а я был свободен и поехал поискать их для него.

– Встанем в тень, Дэвид, мне надо поговорить с вами.

– Где Лаура, она около синьора Бруно?

– Да, я дежурю ночью.

– А Лауру это устраивает?

Валерия удивленно взглянула на меня:

– Она сама мне так предложила.

Я шел за ней по пляжу к тени под ивами.

– У меня для вас новости, Дэвид. Я насторожился:

– Хорошие?

– Прекрасные новости, дорогой.

Она села на камень, пригласив меня сесть рядом.

– Я разговаривала с отцом.

– Не о нас?

– Нет, не о нас, правда. Я говорила с ним о работе для вас. Он согласен дать вам эту работу, Дэвид.

Я оцепенел, чувствуя трепет триумфа, охвативший меня. Кто сказал, что это не было хорошим предзнаменованием? Все складывалось в мою пользу: сначала этот человек в белой рубашке, теперь вот это.

– Вы уверены, Валерия?

– Да, я поняла по его глазам. Он обрадовался.

– Вы ничего ему не сказали о нас?

– Нет. Мы договорились сказать ему об этом позже. – Она посмотрела на меня. – Вы довольны, дорогой?

– Да, все хорошо.

– Я скажу доктору Перелли. У него все бумаги отца, и если отец согласен, то и он не будет возражать.

– Значит, в понедельник я могу начать работать над книгой?

– Конечно. У вас будет комната на вилле. Я приготовлю ее сама, дорогой. Вам нужен хороший письменный стол. Давайте поедем завтра в Милан и выберем стол.

– Послушайте, почему я не могу продолжать переносить Бруно? Какой смысл искать нового человека, я все равно буду жить на вилле? Мы скажем доктору Перелли, чтобы он не искал нового человека.

Валерия взяла меня за руку:

– Мы сможем видеться чаще. О, Дэвид, я так рада!

Я обнял ее.

– А что скажет Лаура?

– Не все ли равно, что она скажет? Моя личная жизнь ее не касается.

– Ну, тогда я не хочу знать ее мнения обо мне. Я поцеловал Валерию.

За несколько минут до половины восьмого мы с Валерией пошли на виллу. Лаура читала, сидя на веранде. Бруно лежал в своем кресле, обратив взгляд на вершину Моттероне.

– Почему так поздно? – Лаура закрыла книгу, взглянула на часы. – Бруно пора переносить в комнату. Валерия посидит с тобой сегодня вечером. А я спущусь в ангар. Хочу послушать немного джаз, а я знаю, что ты его не любишь!

Бруно посмотрел на Лауру, в его глазах мелькнула тревога, но ее холодное, бесстрастное лицо ничем не выдало ее эмоций.

Когда она ушла с веранды в свою комнату, я покатил кресло в спальню.

– У меня еще не было возможности поблагодарить вас, синьор, за то, что вы мне дали работу и возможность писать книгу, – сказал я после того, как перенес его из кресла на кровать.

Глаза Бруно улыбались, потом он посмотрел на Валерию и опять на меня.

– Мы поговорим подробно обо всем утром, – сказала Валерия, ласково коснувшись губами лба Бруно. – Сегодня такой длинный день, и, я думаю, сейчас ему следовало бы отдохнуть. Идите ужинать, Дэвид. Что вы делаете вечером?

Я был рад, что стоял спиной к свету и мне не надо было встречаться с ней взглядом.

– Я хотел бы отправиться на ночную рыбалку, если не будет других поручений.

– Зайдите около половины одиннадцатого, перед тем как я пойду спать, – сказала она. – Я тут одна провожу время. Думаю, отец к этому времени будет спать, поэтому постарайтесь не шуметь.

– Он понял, что я ему очень признателен?

– Не в признательности дело. Вы же будете помогать ему. Он беспокоится о своих записках.

– Передайте ему, чтобы он больше не беспокоился.

В эти минуты, стоя возле перил веранды, я осознал, что в следующий раз увижу ее, когда уже все кончится.

Я взял ее за руку:

– Я люблю вас, Валерия.

– Какое счастье! Вы сказали это. Я тоже люблю вас!

Я оставил ее и пошел вдоль веранды к каменным ступеням, ведущим в сад.

Из своей комнаты появилась Лаура.

– Дэвид, что-то случилось с машиной, – сказал она, подходя ко мне. – Не могу понять, в чем дело. Стартер не работает. Не взглянули бы вы на него? У меня завтра утром важная встреча в Милане.

У тебя не будет встреч ни завтра…, и никогда больше.

Ее лицо было белым, словно вырезанным из мрамора, а глаза лихорадочно блестели.

– Хорошо.

– Вы попытаетесь починить?

– Да.

– Если бы я могла быть уверена в том, что автомобиль будет в порядке к завтрашнему утру.

– Я постараюсь.

Она посмотрела на меня долгим, тяжелым взглядом и вернулась в свою комнату.

Было восемь тридцать пять. Из двери гаража я увидел Марию, которая шла по дорожке к воротам. Я следил за тем, как тяжело и медленно она уходила по дороге, до тех пор, пока совсем не скрылась с глаз. У меня оставалось только двадцать пять минут. В заднем кармане брюк лежал револьвер, под рубашкой – мешок с песком. Я был спокоен, только осталось болезненное чувство напряжения в области желудка, которое с утра мучило меня.

Я бросил взгляд в сторону виллы. Лаура шла по веранде, направляясь в гараж.

Я взял инструменты и пошел обратно к машине. Когда она вошла в гараж, я делал вид, что усиленно ищу неисправность.

– В чем дело? Ты нашел неисправность? – спросила она, остановившись в дверях.

Я повернулся.

Она стояла в свете заходящего солнца, почти так же, как тогда, в траттории Пьеро, и мне были видны очертания ее стройных ног и бедер под юбкой.

На ней было жемчужное ожерелье, и снова я почувствовал, как легкая дрожь триумфа проскочила по моему позвоночнику, – это был следующий этап моего плана. Но я едва не забыл об ожерелье, вот где я мог совершить ошибку, я спустился бы в ангар без ожерелья, а значит, не было бы мотива у Беллини.

Она исправила эту ошибку! Это везение.

– Кто-то затеял странную игру, – сказал я. – Провода зажигания перепутаны! Чтобы их вернуть на место, потребуется полночи.

– Ты уверен?

– Конечно. Если ты хочешь, чтобы автомобиль был к утру готов, лучше не мешай мне! Приходится проверять каждый провод.

– Пожалуйста, сделай все, что можешь.

– Постараюсь.

Наклонившись к мотору, я услышал ее шаги. Она уходила. Подождав одну-две минуты, я распрямился: она была уже на полпути к ангару.

Я отложил отвертку, подошел к скамье, вытер руки чистым куском ветоши и надел перчатки. Посмотрел на часы. Восемь сорок пять.

Я дал ей три минуты на то, чтобы пройти каменную лестницу и войти в ангар, потом пошел следом. Быстро смеркалось.

Солнце садилось позади ряда холмов, окрашивая золотом лучей гладкую поверхность Лаго-Маджоре и вершины скал.

Я надел туфли на резиновой подошве и, спускаясь к ангару, не производил ни звука. Добравшись до ангара, я остановился и прислушался.

Я видел свет в большом открытом окне, а минуту спустя пронзительная джазовая музыка мощными волнами понеслась в тихом ночном воздухе. Лаура включила звук на полную громкость.

Беллини должен быть где-то поблизости. Я быстро спустился по ступеням к входу в ангар. Я остановился, посмотрел на озеро, но было слишком темно, и я не заметил на его глади небольшую лодку. Я проверил время. Без девяти девять.

Я поднялся по ступеням и легонько толкнул дверь пальцами. Она была закрыта. Я достал дубликат ключа. Руки были тверды, и я сразу же попал в замок. Я не боялся, что Лаура меня услышит. Радиола гремела на полную мощность. Даже если Лаура закричит, ее никто не услышит!

Я повернул ключ и осторожно открыл дверь.

Она стояла на коленях в оконной раме спиной ко мне, почти свесившись с подоконника и вглядываясь в темноту.

– Лаура! – Чтобы перекрыть звук радиолы, я был вынужден повысить голос.

Она вздрогнула, отскочила от окна и резко повернулась. Ее лицо стало цвета старой слоновой кости, глаза расширились в недоумении, страхе и бессильной ярости.

– Что ты здесь делаешь? – прохрипела она, сделав неуверенный шаг в мою сторону.

– Я должен предупредить тебя, что не смогу отремонтировать машину к утру.

Она быстро взглянула на часы, стоящие на каминной полке. Паника и ярость обезобразили ее лицо.

– Возвращайся в гараж и попытайся еще раз! – сказала она зло.

Я двинулся к камину, глядя на бюстик Данте, стоявший рядом с часами.

– Не могу сделать невозможное! Мы оба были вынуждены кричать, чтобы перекрыть звуки музыки.

– Делай, что тебе сказано! Вон немедленно!

– Я ничего не смогу сделать. Я сейчас отправляюсь в Стрезу, у меня там встреча с приятелем. Ты можешь взять машину Биччи, если это так важно.

Лаура поняла, что весь ее тщательно разработанный план полетел к черту.

Она стояла, сверля меня взглядом, а я читал на ее лице все мысли, как по раскрытой книге. Через три минуты Беллини должен быть здесь, и тогда моя встреча с ним неминуема. Беллини нужно срочно остановить! Вот о чем она думала.

Она быстро повернулась к радиоле. Если она ее выключит, Беллини уедет обратно. Я схватил бюстик Данте.

Она потянулась к выключателю, но я схватил ее за плечо и с силой развернул к себе.

Ее лицо было перекошено от ярости. Она смотрела на мои руки в перчатках, на бюст в руке. Ее взгляд встретился с моим. В эти последние мгновения своей жизни она, казалось, прочла в моих глазах все, что я мог бы ей сказать, и поняла, что проиграла в своей собственной игре.

Ее яркий рот открылся для крика, глаза сверкнули злобным, пугающим блеском – дикий зверь, угодивший в ловушку. Она подняла руку, закрывая голову, но я перехватил ее запястье, а потом сильно ударил по виску. Толчок от удара отдался в моей руке. Уголок пьедестала вонзился в кость, и я почувствовал, как что-то влажное брызнуло мне в лицо. Я уронил бюст. Лаура падала на меня, ее пальцы судорожно вцепились в мою рубашку.

Я инстинктивно оттолкнул ее.

Лаура упала лицом вниз и перевернулась на спину, ее юбка нелепо задралась.

Я стоял над ней. Дыхание с хрипом вырывалось из моей груди, а пот застилал глаза, ослепляя меня. Мне не надо было касаться ее, чтобы понять, что она мертва.

Так я стоял две или три минуты, судорожно глотая воздух, потом сделал усилие и, стараясь не смотреть на расплывающийся вокруг ее головы круг крови, сдернул жемчужное ожерелье и, шатаясь, пошел к двери.

– Луна уже поднялась над холмами и ярким кругом висела над тихими водами Лаго-Маджоре. Я стоял у дверей ангара и смотрел на озеро. Примерно в четверти мили от берега я различил небольшую гребную шлюпку, двигавшуюся в мою сторону, и испустил длинный и медленный вздох облегчения. Лодка не могла достичь берега раньше чем через четверть часа. Беллини, несмотря на свое обещание, заверения и самоуверенность, опаздывал.

Я прислонился к задней стенке ботхауза. Мои ноги тряслись, а сердце яростно колотилось в груди. Мне казалось, что я сейчас задохнусь!

Я хотел убежать. Мысль, что надо взять себя в руки и убить Беллини, повергала меня в ужас.

– Чизхольм?

Я едва не потерял сознание – так был велик шок от прозвучавшего рядом со мной тихого голоса. Я медленно повернулся в сторону голоса, ожидая увидеть привидение.

Из тени ив показалась длинная, костлявая фигура доктора Перелли.

– Чизхольм?

– Да.

– Идите сюда. Что вы здесь делаете? Оглушительная музыка из радиолы заливала окрестности, и я с большим трудом разбирал его слова. Я не мог сдвинуться с места. Он схватил меня за руку.

– Этот бандит, Беллини, уже подъезжает. Не нужно, чтобы он увидел нас раньше времени, – сердито сказал он.

Я позволил ему увести себя.

– Зачем вы сюда спустились, Чизхольм? Не считайте меня дураком, я не поверю, что вы здесь оказались случайно!

– Я хотел сказать синьоре Фанчини о машине. Мой голос был похож на карканье задыхающейся вороны.

– Вы ее видели?

– Нет. Дверь закрыта. Я стучал, но никто не открыл дверь.

– Хорошо. Вы могли спугнуть ее. Думаю, вам известно, что она задумала.

– Что она задумала? – глупо переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Она и Беллини намереваются сегодня вечером убить Валерию. Он сейчас направляется сюда, – продолжал Перелли. – Я устроил для них западню: тут кругом полиция.

Я не мог и слова сказать, мое сердце едва-едва билось.

– Видите ли, Лаура, что называется, лишилась душевного равновесия, – продолжал Перелли. – Должен сказать, ее психика всегда беспокоила меня. Вы не поверите, но это именно она подстроила несчастный случай с Бруно, она испортила тормоза у его машины. Ей нужны его деньги. Она уговорила Беллини убить Валерию сегодня ночью и подстроила так, чтобы вас обвинили в смерти Валерии. Подлость на подлости.

– Как вы об этом узнали? – с трудом проговорил я.

– Она не удержалась и сама рассказала Бруно о том, что собирается сделать. Она думала, что это ничем ей не грозит, она думала, что он никогда не заговорит. Но шок от услышанного и тревога за жизнь дочери вернули ему речь, его речь восстановилась. Он передал мне то, что задумала Лаура, и я принял меры предосторожности.

Я подумал о Лауре, лежащей там, в ангаре, и тяжело и прерывисто вздохнул.

– Почему вы мне об этом не рассказали раньше?

– Я опасался, что вы не смогли бы сыграть вашу партию достаточно убедительно, а мне нужно поймать ее на преступлении. Кроме того, я не мог этого сделать до вчерашнего дня, пока не узнал всю вашу историю, Чизхольм. До вчерашнего дня вы тоже были под подозрением.

Кровь стучала у меня в висках.

– Что вы имеете в виду?

– Лаура сказала Бруно, что вы убили женщину во время войны. Я обратился в посольство Соединенных Штатов, чтобы выяснить подробности. – Он оглянулся через плечо. – Капитан Бус, подойдите сюда, пожалуйста.

Из– за деревьев выступил человек:

– Хэлло, Чизхольм.

Когда он вышел из темноты, я, несмотря на плохое освещение, узнал его: мужчина в белой рубашке, только теперь он был одет в форму.

– Я – Джон Бус из штаба начальника военной полиции Маршала. Мы обыскались вас, – продолжал он. – Разве вы не читали в газетах, мы дали объявление. Я думал, нам не удастся найти вас. Теперь все хорошо. Вы не виновны. Мы поймали Костэйна через год на таком же деле, и он рассказал нам, что он подстроил факты так, чтобы в убийстве женщины во Флоренции обвинили вас. Теперь вам не о чем беспокоиться!

Я превратился в соляной столб, не способный ни двигаться, ни говорить, так и стоял вытаращив глаза.

– Он подплывает, – прошептал Перелли и толкнул меня в кустарник.

Шлюпка была уже в ярдах ста от берега, но это была не лодка Беллини. Человек, сидевший за веслами, был меньше Беллини, а когда, подплыв к берегу, он выпрямился в лодке в полный рост, я увидел у него на голове фуражку с кокардой полицейского.

– Что-то случилось? – пробормотал Бус, обращаясь к Перелли.

Офицер полиции подошел к нему:

– Беллини зарезан… Он мертв, а судя по всему, видно, что это дело рук мафии.

– Черт! – воскликнул Бус. – Его смерть разрушила вашу ловушку, доктор. Что теперь собираетесь делать?

– Я поднимусь к Лауре и поговорю с ней начистоту, – кисло сказал Перелли. – Пусть она убирается прочь. Я хотел бы, чтобы вы пошли со мной, – обратился он к офицеру полиции.

– Я хочу, чтобы она выключила эту проклятую радиолу, – сказал Бус, глядя на освещенное окно, Он положил руки мне на плечи. – Я раз за вас, Чизхольм. Вы пережили, должно быть, очень трудные времена. Но теперь все в порядке. Я поеду с вами в Милан, и там мы оформим ваш паспорт. Теперь, если захотите, можете отправляться в Штаты. Вам полагается денежная компенсация.

Я был ошеломлен. Я не мог ни о чем думать. В голове звенела пустота. Через несколько минут они найдут ее! Если я собираюсь бежать, то надо бежать сейчас. Но я оставался там, где был, совершенно уничтоженный тем, что только что услышал. Оказывается, я мог не убивать ее. Если бы только доктор рассказал мне обо всем вчера.

– Вы идете, капитан Бус? – спросил Перелли.

– Пожалуй, нет. Лучше я останусь в стороне от этого семейного дела. Я останусь здесь, с Чизхольмом.

Перелли и офицер полиции направились в ангар.

Бус вынул сигареты, закурил и посмотрел на меня в свете спички.

В его глазах я увидел неподдельный ужас.

– Что это? Где вы так поранились?

Я ничего не ответил.

Свет от его спички осветил мое лицо.

– Вы весь в крови. Что вы сделали?

– Почему вы мне не рассказали? – бессильно прохрипел я. – Почему вы не рассказали мне этого вчера? Почему?

Он схватил меня за руку:

– Вы убили ее?

– Да. Я думал, что это единственный выход для меня и Валерии. Я убил ее потому, что вы молчали! Он колебался какое-то мгновение.

– Они не смогут арестовать вас. Берите катер… Я поднимусь к ним и все им расскажу. Берите катер и бегите. Судя по тому, что я слышал об этой женщине, она не заслуживает другой участи.

Наверху резко смолкла музыка.

– Уходите! – Он подгонял меня.

В моей голове вихрем пронеслись последние шесть лет. Шесть долгих лет я скрывался. В глубине души я всегда надеялся, что Костэйн где-нибудь совершит ошибку и будет пойман, а меня оправдают. Теперь рухнули все мои надежды. Я должен буду скрываться до конца моих дней.

– Куда я могу пойти? Я был в бегах почти шесть лет. Или вы думаете, что мне хочется провести так всю оставшуюся жизнь?

– Не разговаривайте. Бегите!

– Если вам кажется, что вы оказываете мне помощь, то не обманывайте себя. Я останусь здесь. Пусть будет что будет.

Голова Перелли показалась в окне.

– Капитан Бус, задержите Чизхольма! – крикнул он.

Бус беспомощно пожал плечами.

– Он и не пытается бежать, – сказал он и пошел наверх в ангар.

Я стоял на стене ограждения бухты, смотрел на спокойные воды Лаго-Маджоре, и меня охватило большое одиночество, самое большое, какое я когда-либо испытал в жизни.