Остров Дохлого дракона. Часть третья

Глава 4

Ивашка всю ночь толком не спал — проклятые комары набились в палатку и пищали прямо над ухом, лезли в нос и глаза. Но стоило накрыться с головой одеялом, и духота одолевала ещё хуже кровопийц. Ещё темно было, когда он вылез из палатки и стал разводить костёр, а когда сухие ветки разгорелись, закидал их еловыми лапами и сырой травой. Повалили клубы дыма, и тучи вампиров бросились врассыпную. Искусанное лицо и руки чесались. Какой-то особенно настырный комар, кроме того, тяпнул шкипера в веко правого глаза, и теперь оно опухло, и глаз почти полностью заплыл. Ивашке пришлось вытащить «огни Агавы» и взять их в руки, чтобы унять зуд и боль и немного подлечиться. Талисманы, как всегда, подействовали. Лицо перестало чесаться, а опухоль на глазу исчезла за несколько минут.

— Слушай, гном, — вдруг неожиданно дал знать о себе Астадамус, — а что это за камни? Я, конечно, слышал, что вы их называете «огнями Агавы», но не мог бы ты рассказать о них поподробнее, что ты о них слышал, как они ктебе попали, ну, всю информацию, одним словом.

— Ладно, — и Ивашка рассказал квартиранту о том, как они с Толстуном сражались с железным троллем в пещере на острове и легенду о богине Агаве, которая согрела своими слезами юношу в горах, о том, как действуют эти талисманы. Древний маг выслушал его без комментариев, а потом начал на чём свет стоит ругать. Это продолжалось чуть не полчаса. Наконец Ивашке надоело всё это, и он прервал разбушевавшегося Астадамуса.

— Может, объяснишь всё-таки, что случилось. И из-за чего ты на меня набросился.

Неизвестно, кончился у мага запас ругательств или подействовали слова шкипера, но Астадамус умолк. А после небольшой паузы объяснил Ивашке, из-за чего он так разошёлся. Гном только руками развёл — и в самом деле было из-за чего ругаться.

— Мы всё гадали, где оставшиеся пластинки из дневника Херне, а ведь об этом можно легко узнать.

— Каким образом? — обрадовался гном.

— Очень просто. Спросить об этом богиню Агаву, — победно изрёк древний маг.

— А почему не самого Херне? — хмыкнул Ивашка.

— Ну, насчёт самого Херне не знаю. А вот богиню Агаву можно вызвать сюда с помощью этих красных камешков и спросить у неё про две затерявшиеся пластинки.

— И ты знаешь, как это сделать? — Чуть не закричал Ивашка.

— Знаю, — коротко бросил квартирант, — вот взойдёт Солнце, и вызовём её. Думаю, тебе она не откажет. Приготовь-ка остальные одиннадцать пластинок, это будет самый веский аргумент, — стал распоряжаться Астадамус.

Ивашка полез в палатку за своим мешком. Эльф с Толстуном проснулись от поднятого шума. Да и пора было вообще-то вставать. Утро настало. Толстун, умывшись, стал заниматься приготовлением завтрака, проводник, признающий почему-то только его своим командиром, стал ему помогать. А Золт после того, как закончил утренний туалет, пошёл побродить в незанятый древним кладбищем сосновый лесок на пригорке.

Показалось солнце — красноватое сквозь негустой туман.

— Действуй! Пора, — поторопил Ивашку Астадамус, — зажми оба камня в ладони, подними руки над головой и произноси за мной заклинание.

Ивашка уже привык к тарабарскому языку древних заклинаний Астадамуса и без труда повторил за ним коротенькое рифмованное четверостишие. Ивашка уже имел удовольствие лицезреть одного из богов. Потому, едва последние звуки вылетели из его рта, он весь внутренне сжался. Хоть и понимал, что Агава — это не Ураниус. Но ведь тоже богиня, а он всё ещё себя юнгой иногда чувствовал. Не привык ещё к общению с королями и богами.

Вдруг перед ним туман стал уплотняться, и появилось слабое свечение, и по мере того, как плотнее становился туман, возрастала и сила свечения, пока всё это не превратилось в сгусток света. А через мгновение он пропал, и перед ним всего в двух шагах от него оказалась женщина очень похожая на эльфийку. Только глаза прямые, а не миндалевидные, как у эльфов. И уши у эльфов острые, вытянутые вверх, а у этой женщины были маленькие овальные.

Всё это Ивашка отметил каким-то шестым чувством, восхищаясь в это время неземной красотой женщины, её совершенством, тёплым сиянием, исходящим от неё. От всего этого гном потерял дар речи. Богиня стояла, купаясь в лучах своего блеска, и внимательно смотрела Ивашке прямо в глаза. Она и начала разговор, не дождавшись, что скажет тот, кто её позвал. А может, её это и не надо было.

— Ого! — Агава ласково улыбнулась, — ты и есть тот самый гном Вандермаст. А знаешь ли ты, что боги даже собирались на совет, чтобы решить, что же с тобой делать? — улыбка стала шире, показались белизны зубы. — Это после того, как ты чуть не упустил Ураниуса. Но ты сумел упрятать этого разрушителя обратно, а ведь это под силу только богам. Да и то — не в одиночку.

— И что же вы решили? — заикаясь, спросил Ивашка, сам, поражаясь своей дерзости.

Агава заразительно засмеялась.

— А ничего. Количество твоих врагов и, скажем, доброжелателей примерно равно. Пользуйся этим, чтобы укрепить свои силы.

— Я позвал вас именно за этим. Я …

— Я и так знаю, что тебе нужно, Вандермаст. И назло твоим врагам скажу тебе, где две последние странички. Проводи домой самого себя. Замени чёрное на белое, преврати крест в прах, а цветы, выращенные из праха в друга, и ты обретёшь то, что ищешь. Прощай гном, бойся купающихся в роскоши и славе, — и богиня исчезла. Не сразу. Метаморфозы произошли в обратном порядке. Сначала она превратилась в сгусток света, а этот свет стал меркнуть и переходить в мерцающий всеми цветами радуги туман. Сполохи этого тумана редели, разрываясь на отдельные искрящиеся точки, пока всё это не исчезло, оставив после себя запах, который обычно бывает после сильной грозы, запах свежести, щекочущий ноздри.

Ивашка ещё долго стоял заворожённый, даже не пытаясь вникнуть в то, что ему сказала прекрасная Агава.

— Да уж, помогла, — привёл его в себя заворчавший квартирант, — кусты, цветы, прах. Пойди, разберись.

— Насчёт последнего-то я догадываюсь, — прервал его Ивашка, — это про тебя. «Преврати цветы, выращенные из праха в друга». Это про папоротник и твоё заклинание, чтобы, значит, тебе твоё тело соорудить.

— Верно, — обрадовался Астадамус.

— Ну, а остальное?

— Надо подумать. Время есть. Сейчас нам нужно этих маленьких белых цветочков насобирать. Ладно, пока меня не открывай, я поразгадываю загадки, что нам богиня назадавала, — и древний маг умолк.

Томительно прошёл день. Толстун спал. Проводник занимался лошадьми. Золт вырезал из дерева какую-то фигурку, а Ивашка бродил по древнему кладбищу и выискивал наибольшие скопления папоротников, чтобы не метаться потом в темноте. Наконец начало темнеть. Развели костёр и подогрели ужин. Чтобы скоротать время Золт Вейрин стал рассказывать об этом празднике — «Дне Влюблённых». Оказывается в этот день, и ни в какой другой эльфийские девушки выбирают себе мужей. Это происходит ночью во время празднества, устраиваемого по этому поводу. Девушки выбирают из хоровода танцующих вокруг них юношей и надевают своему избраннику на голову венок. Конечно, она выбирает не среди незнакомцев. Договариваются и объясняются в любви молодые эльфы заранее, но сам момент, после которого начинается совместная жизнь, является именно праздником влюблённых. Девушка при этом поёт песни, а молодые эльфы танцуют. Потом, уже, разбившись на пары, молодые супруги гуляют по лесу, совместно играют в какие-нибудь весёлые игры. И только под утро расходятся по домам.

— Это наш главный и любимый праздник. Воспоминания о нём потом сохраняются на всю жизнь, — закончил маг свой рассказ.

— А ты принимал в нём участие? — спросил эльфа Толстун.

— Нет, не приходилось. Сначала я учился магии, потом был отправлен для описания других земель королём, потом был гребцом на ваших галерах. А сейчас уже второй год с вами плаваю, пластинки разыскиваю, да с богами воюю. Некогда всё, — усмехнулся Золт.

— Ничего, — успокоил его Ивашка, — уж на следующий-то «день влюблённых» ты обязательно попадёшь. Думаю, все наши поиски, и странствия скоро закончатся.

— Да, не плохо бы было, — согласно кивнул маг, — небольшой отдых в тихом местечке мне бы не помешал, а то уже два года сплошные путешествия и битвы. Драконы, гоблины, даже боги.

— Ну, вот следующей весной я тебя и доставлю домой, — пообещал другу Ивашка.

Забегая вперёд, скажем, что, в общем-то, так оно и вышло.

Время приближалось к полуночи, и пора было занимать места, которые днём отметил Ивашка, — где папоротник рос наиболее густо. Было полнолуние и на небе ни единого облачка — погода, как по заказу. Видно всё почти как днём. Обычно, когда рассказывают про кладбища, то придумывают, как там было страшно. Кто-то выл, что-то трещало. Но, нет. Было удивительно тихо, а старое кладбище давно заросло кустарником и деревьями и кладбищем даже не выглядело. Гномы и эльф заняли свои места и вовремя, почти сразу же кусты папоротника выбросили вверх высокую цветоножку, и тут же её верхушка стала покрываться мелкими белыми цветочками, и вокруг них разлилось бледное голубое сияние.

Ивашка, помня рассказ «дракончика», что папоротник цветёт всего несколько мгновений, стал лихорадочно срывать цветки и засовывать в заранее приготовленный мешочек. А сияние над папоротниками усилилось — голубые сполохи буквально осветили всё вокруг. И исчезли. Шкипер даже не успел заметить тот миг, когда всё кончилось. Причём исчезло не только сияние, но и цветки отцвели, и завяли, и стали уже не пригодны для составления магического порошка. Всё сбор закончился, и начинающие ботаники уже через несколько минут вновь собрались у костра, даже не успевшего прогореть.

Собранные цветы нужно было сушить в темном месте, и Ивашка решил не тянуть и начать это делать прямо сейчас. Невдалеке от костра растянули на земле кусок парусины и вывалили на неё собранные цветы папоротника. Получилась солидная горка. Эльф разложил всё это на ткани ровным слоем. В общем-то делать больше было нечего и разделив ночь на четыре вахты (не оставлять же лагерь разбитый в совершенно незнакомом месте без охраны) пошли спать.

Однако ночь прошла совершенно спокойно. Ивашка, дежуривший последним, едва показались первые лучики солнца, собрал в мешок, привядший за ночь белые цветочки, и пошёл будить друзей. Пора было собираться в обратный путь. Дел впереди была целая куча. Перекусили наспех остатками вчерашнего праздничного ужина и, сложив палатку, навьючив лошадей, тронулись в путь. Назад шли знакомой уже дорогой, так, что было полегче, чем добираться до кладбища, не зная, что тебя ждёт за ближайшим поворотом тропинки. Правда, без приключений не обошлось, одна из вьючных лошадей на горной тропе сорвалась в пропасть. К несчастью, на неё была уложена палатка, и последнюю ночь пришлось коротать под открытым небом. Хорошо, хоть погода стояла отличная, за все четыре дня обратной дороги по небу ни одного облачка не пробежало. Каждый раз, когда вечером экспедиция останавливалась на привал, Ивашка растягивал на земле кусок парусины и выкладывал на сушку свою добычу. В тёплом сухом горном воздухе за четыре ночи цветки папоротника отлично просохли и стали хрупкими, Ивашка перетёр их в руках и стал обладателем горсточки светло-зелёного порошка с мелкими белыми чешуйками цветочков. Он показал друзьям, ради чего они потратили десять дней. Эльф молча кивнул и никаких эмоций не выказал. Зато Толстун тяжко вздохнул и покачал головой, потом высказался:

— Тяжёлая это работа, оказывается, быть магом.

В город въехали после полудня, уставшие и грязные как тролли. Ивашка сразу залез в ванну, смывать с себя двухнедельную грязь. Потом его примеру последовали и остальные. Натали устроила им царский ужин, поделилась последними новостями. Оказывается, несколько раз в их отсутствие заходил Стеньга. Всё допытывался, приехал ли в этот раз с Ивашкой Хулкур. И когда Натали сказала, что нет, сильно расстроился — кто же теперь будет выращивать деревья для мачт и сушить доски. Он так привык работать с хорошей древесиной и строить отличные корабли, что выпускать снова тяжёлые неповоротливые галеры совесть не позволяет.

— Да, надо будет ему помочь, — важно кивнул Ивашка. И заметил, как прыснули от еле сдерживаемого смеха гномики. — Неужели сделали? — сразу догадался шкипер.

Натали прижала к себе детей.

— В лучшем виде. Доски готовы. Сосны выращены, — улыбнулась она, погладив Дюшку по голове.

— Вот, — с деланным ужасом загородился от мальчика руками Ивашка, — я в его годы при слове «колдовство» сплёвывал через левое плечо. А он паршивец. Прямо посреди города представление устраивает.

— А сколько ты в его годы зарабатывал? — спросила его жена.

— Я был юнгой и получал за месяц десять дублонов, — с гордостью за своё детство, сказал Ивашка.

— А вот я заработал вчера две тысячи и позавчера тысячу, — с ещё большей гордостью закричал гномик.

— Три тысячи дублонов? — в ужасе схватился за голову Толстун.

— Три тысячи, — подтвердила Натали, — я сначала не хотела брать, но Стеньга сказал, что тогда он сожжёт все доски, которые Дюшка заготовил, а сосны срубит и пустит на дрова. Пришлось взять.

— Вот, Толстун, а ты не хочешь магии учиться. Ведь плавая на кораблях, ты столько за три года еле заработаешь. А этот сорванец за два дня, — похлопал расстроенного боцмана по плечу Ивашка.

— Ну, куда нам за молодыми гоняться, — скрыл улыбку в седеющую бороду Толстун.

Ивашка знал, что боцман после того случая, как ему наколдовали новую руку, тоже всё свободное время посвящает магии, учится у эльфа или у него Ивашки. А то даже и у Дюшки. Так что сейчас он бы, наверное, тоже сумел с помощью кусочка «жезла Земли» вырастить высокую корабельную сосну.

— А какие ещё новости есть? — спросил, разглядывая гору денег, заработанную гномиком Ивашка.

— Приезжал курьер от короля, — всплеснула руками Натали, — я и позабыла совсем. Король срочно требует вас с Золтом к себе. Что-то случилось. Тролли зашевелились, сделали несколько вылазок через пограничную реку.

— Ну, вот, опять война, — недовольно пробурчал Толстун. — Когда учиться?

— Ничего, нам всё равно нужно в столицу. Вы, надеюсь, не забыли, что сундуки моего дома буквально ломятся от эльфийских драгоценностей. Их нужно продать и деньги поделить между членами команды.

— Тогда надо собирать целое войско, чтобы довести их до столицы, — всплеснула руками Натали, — разбойники могут напасть.

— С разбойниками-то мы с Дюшкой вдвоём справимся, — успокоил её Ивашка, — тем более, что пойдём не как в прошлый раз через Западные пустоши, а через перевал. Сейчас лето и он открыт.

— Когда пойдём? — обречённо поник головой боцман, — так хотелось после всего этого отдохнуть хоть месячишко.

— Вот в столице и отдохнём, — заверил его Ивашка, — на балы придворные походим. Найдём тебе там дочку, какого-нибудь важного генерала, а то, сколько можно холостым ходить.

— Нет, только не генерала, а то она по привычке и мной начнёт командовать, — отшутился боцман, — да и не пойдёт за меня генеральша. Кто я? Бывший каторжник. Ни кола, ни двора. Дома своего и то нет.

— Как раз насчёт дома можешь не беспокоиться. После того как продадим драгоценности, сможем тебе не просто дом, а целый дворец отгрохать.

— А что я в столице делать буду, моря там нет. А без моря я со скуки вымру.

— Ха, есть у меня одна изумительная идея тогда! — обрадовался Ивашка. — Завтра с утра её и обделаем. Я «Херне» перепишу на тебя. И у губернатора тебе капитанский диплом выбью. И будешь ты — капитан лучшего в мире корабля.

— А как же ты без «Херне» — не поверил Толстун.

— Ну, мне-то всё равно придётся в столицу перебираться. Вот и дом этот тогда тебе достанется.

— Это всё кучи денег стоит. Я таких подарков получать не привык, — отказался Толстун, замахав на шкипера руками.

— Ладно, не хочешь в подарок, покупай. Твоей доли в эльфийских драгоценностях на дом и на корабль хватит, да ещё и останется.

— Вот это другое дело, — согласился боцман.

— Ну и хорошо. Завтра с утра обделаем эти дела, а послезавтра выступаем в поход на столицу, искать тебе генеральшу. Теперь ты будешь не без кола, без двора, а капитаном, владельцем брига и обладателем этого дома. Богатый жених.

Ивашка вдруг поморщился и повернулся к Натали.

— Отведи меня с Золтом завтра к учительнице ботаники. Мне с нею надо об одном растении поговорить.

— Опять для какого-нибудь колдовского зелья, — вздохнула жена.

— Да, мне нужно узнать, что такое корень Мандрагоры, и где его можно найти. Без его помощи нам будет трудновато найти две оставшиеся пластинки, — и Ивашка рассказал об встрече с богиней Агавой и о её пророчестве. Разгадывая его, засиделись за полночь, но так ни до чего хорошего и не договорились. Мудрее всех оказался Толстун, заметив:

— Время покажет. Кстати, время уже — спать пора. Тем более, детям, — так и поступили, хотя Дюшка и недовольно бурчал.