Острова, залитые солнцем

Глава VIII Крокодилы в Диглипуре

По возвращении с Малого Андамана я обнаружил, что за время моего отсутствия танкер доставил с материка топливо для «Чолунги» и теперь «Нилкамал» мог совершать свои обычные рейсы. Берн, забрав продовольствие, уже отбыл на нем. Я очень расстроился, поскольку поездка предусматривала посещение трех основных островов архипелага. Для меня это была единственная возможность побывать там.

Была пасха. Бангара, старший полицейский офицер, зашел поболтать к Шринивасану. Он заметил мое подавленное настроение.

— Нечего так переживать из-за того, что Берн уехал, — сказал он, как всегда, очень сердечно. — Я сообщу ему по радио, и он возьмет вас на Лонг-Айленд, если найдете корабль, который доставит вас туда к завтрашнему дню.

— Сегодня вечером отчаливает танко-десантная баржа и вы сможете попасть на нее, — успокоил меня Шринивасан.

Я был счастлив, но, увы, ненадолго. Бангара позвонил в полицейское управление, чтобы получить точную информацию о продвижении «Нилкамала», и ему сказа ли, что тот уже покинул Лонг-Айленд и направляется на Северный Андаман. Это означало крушение всех моих надежд: ведь я знал, что ни одно судно кроме «Чолунги», которое должно было отплыть не раньше, чем через четыре дня, в ближайшем будущем не отправится на Северный Андаман.

Вечером я стоял у окна и смотрел, как восходит красная луна. Вдруг в комнату быстро вошел Нур Мохаммед и сказал, что меня вызывают к телефону. Звонили из полицейского управления. В ответ на запрос по радио Берн согласился вернуться на Лонг-Айленд завтра утром и забрать меня. Это было невероятной удачей, и я принялся быстро упаковывать вещи.

На рассвете мы прибыли в Порт-Мидоуз, где простояли полчаса, пока пассажиры — рабочие лесничества — не сошли на берег. Через четыре часа плавания мы приблизились к Лонг-Айленду. Когда мы вошли в пролив, отделяющий город Лонг-Айленд от Мейн-Айленда, я увидел «Нилкамал», терпеливо дожидавшийся моего прибытия.

Я перебрался на «Нилкамал» и обнаружил, что Берн расположился на фордеке у левого борта и предложил мне последовать его примеру — лечь на свободном месте у правого борта. Путешествовать на палубе не пристало начальнику полиции, и я спросил его, почему он не спит в каюте.

— Я уступил ее моему повару, Ганешу, — ответил он. — В это время года там слишком жарко.

Лопг-Айленд был пародией на город — всего одна небольшая улочка, вдоль которой вытянулась цепочка низких ветхих лачуг. Единственным приличным домом было старое бунгало Шармы, исполняющего обязанности районного инспектора лесного департамента. У него мы позавтракали. Дом был расположен на холме, откуда открывался изумительный вид на море и устье реки. Ничто не удерживало нас, и в два часа мы подняли паруса. Под лучами теплого солнца, по ласковому морю обогнули скалистые, поросшие лесом берега Среднего Андамана.

Через два часа все с поразительной быстротой изменилось. Мы пили чай за столом, который стоял непосредственно под мостиком, и едва успели подхватить чашки, как огромная волна подбросила «Нилкамал» и поднос с шумом упал. Ганеш еще раз заварил чай, но нам пришлось пить его из стаканов, которые легче удержать в руках, чем чашки. Судно швыряло из стороны в сторону. Вскоре все вокруг погрузилось во мрак; облака, как гигантский зонтик, закрыли горизонт, и мы были вынуждены включить свет.

В течение последующих трех часов пришлось пережить нечто ужасное. Море разбушевалось. Такие штормы бывают только на Андаманском море. Волны обрушивались на корабль то с одной, то с другой стороны, то подбрасывали его кверху, то низвергали вниз, точь-в-точь как кошка играет с мышью. Бухта канатов на полубаке, кухонная утварь в камбузе, чьи-то вещи на палубе — все пришло в движение и ходило ходуном. Парни из полиции, которые находились на полубаке и направлялись в различные пункты назначения, страдали от морской болезни.

Шторм был, действительно, страшным. Он бушевал уже несколько часов подряд, не давая ни минуты покоя нашему старику «Нилкамалу». Он с трудом, ярд за ярдом, прокладывал путь по грозному разбушевавшемуся морю. Несмотря на то что ветер ревел немилосердно и волны с ожесточением обрушивались на корабль, мы молили бога ниспослать на нас дождь — ведь тогда хотя бы небо прояснилось. Но разгневанные небеса не внимали нашим мольбам.

В этот момент появился Берн:

— Не поужинать ли нам? — предложил он. — Хотя еще только начало седьмого, но мне кажется, что это поможет нам скоротать время.

— Отлично, — ответил я. — Если только Ганеш на ногах.

Ганеш был в полном порядке. Опасаясь, что шторм разыграется с новой силой и он заболеет морской болезнью, наш повар приготовил все заранее и очень обрадовался, что мы пришли ужинать раньше. О том, чтобы накрыть стол, не могло быть и речи: тарелки, блюда, ножи и вилки валялись в беспорядке, и мы ели как могли. Меня поразило количество уничтоженной нами пищи.

Наконец пошел дождь, и редкие капли застучали по крыше и парусине, натянутой над палубой. Откровенно говоря, мы гораздо меньше опасались дождя, чем волн, которые с ревом ударялись о судно. Все вещи и постели были крепко привязаны в центре палубы. Мы сидели и гадали, кончится ли когда-нибудь шторм и сможет ли «Нилкамал» добраться до Маябундера, нашей ближайшей остановки. Вдруг к нам подошел матрос: в руках он держал огромную барракуду.

— Правда, она хороша? — сказал он, с гордостью демонстрируя рыбу. — Мы согласились с ним, и матрос ушел. Через мгновение он опять появился, показывая другую барракуду. — Лески болтались за бортом целый день, и только сейчас рыба начала клевать.

Указав красноречивым жестом на небо, он добавил:

— Это значит, что шторм скоро кончится.

Действительно, шторм стал утихать, море понемногу успокаивалось, а дождь совершенно прекратился. Все вздохнули с облегчением. Мгла рассеялась, и появились яркие звезды. Ветер все еще дул, и «Нилкамал» продолжал свою дикую пляску, когда слева по борту мы различили темные очертания земли и мерцающие вдали огоньки.

— Это Маябундер, — сказал Берн. — Через час мы будем стоять на якоре.

Только утром я рассмотрел второй по величине город архипелага. Из рассказов людей создавалось впечатление, что Маябундер — большой город, с многочисленным населением и оживленным уличным движением. В действительности же я увидел множество домов, сбившихся в кучу да нескольких пешеходов на улице. Город, по всей вероятности, был центром лесной промышленности. По проливу двигались плоты длиною почти с милю, а на берегу возвышались огромные штабеля досок. Всюду ощущался запах древесины, лежали бревна, сырая древесина и пропитанная древесина. Вокруг лесопилки у самой пристани пахло опилками.

У Берна в Маябундере были дела. Мы пошли в полицейский участок, находившийся в самом конце единственной улицы города. Берн подписал множество документов и передал толстую пачку банкнот — зарплату сотрудникам полиции. На обратном пути заглянули в местный госпиталь показать врачу мою ногу. Во время пребывания на Малом Андамане меня искусали комары и, к несчастью, во сне я расчесал это место. Рана воспалилась и начала гноиться. Врач приложил цинковую примочку и дал с собой пузырек для дальнейшего лечения. Затем мы направились в бакалейную лавку — единственное место в городе, где толпился народ, и только потом вернулись на «Нилкамал», на котором нам предстояло плыть на Северный Андаман, в Порт-Корнуолис.

Полицейские, которые плыли с нами до Маябундера, сошли на берег и отправились в места своего назначения. Вместо них появились трое переселенцев из Бенгалии, которых Керулкар, заместитель верховного комиссара, просил нас доставить в Диглипур, расположенный на острове в десяти милях от Порт-Корнуолиса. Они казались какими-то жалкими и робко забились в уголок. Их утлое каноэ привязали за кормой, где на буксире тащились две динги полиции.

В открытом море, когда началось волнение, каноэ с силой ударялось о динги, грозя разбить их в щепки. Во избежание беды удлинили буксирный трос, но волны от винта корабля вскоре захлестнули каноэ, и оно стало погружаться в воду. Ужас был в том, что все имущество переселенцев — кухонная утварь, тростниковые циновки для палаток и даже единственное весло — было в лодке и затонуло. Мы ничего не могли поделать. Но каноэ следовало спасти во что бы то ни стало, потому что в сельских районах на Андаманах без него не обойтись. Один из переселенцев и матрос прыгнули за борт и принайтовили лодку.

Через шесть часов плавания мы прибыли в Порт-Корнуолис, волоча за собой полностью погрузившееся в воду каноэ. Потеря имущества поставила переселенцев в ужасное положение — ведь им предстояло заново начинать жизнь. До этого они обрабатывали землю под Маябундером, но взбесившийся слон каждую ночь совершал налеты на поля и дома, и они были вынуждены покинуть их.

Порт-Корнуолис — одна из лучших гаваней на Андаманах. Серповидная бухта протяженностью около шести миль с трех сторон защищена лесистыми холмами, включая самую высокую точку архипелага — Садл-Пик (2400 футов); ширина бухты — около мили. Это прекрасное место стоянки самых больших кораблей. Существуют планы постройки портовых сооружений, но пока я обнаружил лишь причал, сколоченный из мангровых деревьев. Швартоваться в этом месте мы не стали, так как на берегу полно малярийных комаров.

В Порт-Корнуолис мы зашли еще и для того, чтобы в свободное время поохотиться на крокодилов в западной протоке возле Диглипура. Нам сообщили, что там они кишмя кишат.

Не успели бросить якорь, как с берега отчалила маленькая лодка и, покачиваясь на волнах, направилась к нашему судну. Из нее вышли два человека — радист Менон и лесничий Ачайя.

— Как здесь насчет крокодилов? — спросил Берн.

— Масса, масса, — ответил Менон. — Правда, они поумнели.

Другой мужчина, небольшого роста и совершенно седой, кивнул в знак согласия.

— Мистер Вайдья хотел бы попробовать свои силы на одном из них, — сказал Берн, выдавая цели наших расспросов.

— Стреляйте сколько хотите, — сказал Менон, смуглый мужчина с тонкими усами, говоривший с большим апломбом. — Когда я в последний раз был на протоке, там было множество крокодилов. Есть такое место, где они всегда спят. Мы можем запросто настрелять их. Но туда надо добираться на лодке и совершенно бесшумно.

Лесничий тоже счел нужным высказать свое мнение:

— С тех пор как фермеры-бенгальцы ставят ловушки на крокодилов, животные стали более осторожными. Фермеры продают крокодиловые кожи. Последний раз, когда я ездил туда с помощником главного хранителя лесов, мы не видели ни одного крокодила — они исчезали, заслышав шум нашей лодки.

Было начало пятого, до захода солнца оставалось еще целых два часа, и я предложил произвести разведку в протоке.

Мое предложение заставило Менона вскочить со стула.

— Что? Сейчас? Но ведь уже поздно. Протока простирается на одиннадцать миль, а нам надо отплыть подальше.

— К тому же крокодилы появляются только во время отлива, — добавил лесничий.

Отлив достигает самой низкой отметки к десяти часам утра. Мы — Берн, Хла Дин, я и еще двое мужчин — отплыли точно в половине седьмого утра, чтобы иметь в запасе время для поиска крокодилов. Обогнув мыс, мы попали в протоку с илистой, стоячей водой грязно-желтого цвета. На ее поверхности плавала пена, как будто кто-то стирал в ней белье.

Вначале протока была широкой, но примерно через три мили она значительно сузилась и ясно различались оба берега. Ачайя, показывая на деревянный помост, выступавший с берега, сказал:

— Вот здесь переселенцы ловят рыбу. Они сооруди-, ли множество таких помостов для рыбной ловли. А способ, которым они пользуются для ловли крокодилов, ужасен, они оставляют в воде на всю ночь большие рыболовные крючки с наживкой, а на следующее утро вытаскивают попавшееся животное на берег и бьют, пока оно не подохнет. Крокодилы заглатывают приманку, и крючок застревает у них в горле, причиняя боль. — Он вздрогнул, казалось, крючок застрял у него самого в горле.

Примерно через пять миль протока раздвоилась, причем основная вела к Диглипуру, а боковая — к Паглипуру, району нового поселения. По совету Ачайи мы поплыли по последней. Протока была шириной около пятидесяти футов и по мере нашего продвижения она все сужалась. Уровень воды понизился. Во многих местах обнажились участки илистого дна со свежими следами когтей крокодилов. На крутом повороте Менон знаками попросил нас замолчать и, указав на илистую отмель, прошептал:

— Вот здесь я всегда вижу этих чудовищ.

Мы беспрекословно подчинились ему. Хла Дин, выключив мотор, тихо подгреб к указанному Меноном месту. Представьте себе наше разочарование, когда на большом участке илистой отмели мы увидели лишь двух отчаянно бившихся маленьких рыбешек.

— Куда этот крокодил сегодня провалился? — проворчал Менон. Он явно чувствовал себя неловко.

Протока продолжала сужаться. Теперь ее ширина достигала не более пятнадцати футов. На берегах виднелись густые мангровые заросли, но деревья были низкорослыми и кое-где проглядывали желтые листья. Мы пристально всматривались в лабиринт их корней, в илистые наслоения вокруг них, но либо мы прибыли слишком рано, либо не на то место — крокодилов не было. Потом достигли конца протоки. Динги начала зарываться носом в илистое дно, и мы пришвартовались к деревянным мосткам на левом берегу, откуда тропинка вела в район поселения. Мы провели на воде около двух часов и испытывали потребность расправить затекшие ноги. Менон и Ачайя пригласили нас посетить участки, где валили деревья, но мы отказались — Берн хотел сделать несколько снимков, а я не мог идти из-за больной ноги.

— Берн, — сказал я, — моя рана от укуса комаров болит, несмотря на лечение в Маябундере, и притом ужасно.

Берн осмотрел опухоль и покачал головой:

— Ну и глупец этот фельдшер. Зачем он приложил цинковую примочку? Рана затянулась, а гной скапливается внутри.

Однако в нашем положении мы ничего не могли сделать.

Через добрых полчаса Менон и Ачайя вернулись. Хотя полный отлив ожидался не раньше чем через час, уровень воды в протоке сильно понизился, и Хла Дину приходилось применять все свое искусство для того, чтобы благополучно провести динги среди бесчисленных илистых отмелей. Мы еще раз замедлили ход у излучины, где Менон часто видел «своего» крокодила, но чудовище, по всей вероятности, изменило свои планы. Все же на илистых берегах виднелось все больше следов когтей крокодилов. Это говорило о том, что они постепенно начинают выходить на солнце. Следы были похожи на отпечатки трезубцев и, как правило, вели в лабиринт корней мангровых зарослей.

Я не знаю, как далеко мы отплыли от того места, где протока раздваивалась, но обратный путь до него занял добрых полтора часа. Правда, чтобы лучше рассмотреть берега, мы специально замедляли ход лодки. К этому времени я уже покорился судьбе и в душе молил о том, что если уж не удастся застрелить крокодила, то хотя бы удалось посмотреть на него: я ни разу в жизни не видел «дикого» крокодила. Моя молитва была услышана: что-то тяжелое плюхнулось в воду. Берн уверял меня, что он мельком видел животное.

— Не повезло, — промолвил Ачайя, пытаясь утешить нас. — На охоте всякое бывает…

Менон, чувствуя себя виноватым, заерзал на месте.

— Почему именно сегодня нет ни одного крокодила? Мы видим их всякий раз, как приплываем сюда. — В его голосе зазвучали пессимистические нотки.

Берн заметил маленькую протоку, уходящую вправо, и попросил Хла Дина свернуть в нее. Скоро мы пробирались по узкой протоке, которой, по всей вероятности, никто не пользовался.

Мангровые деревья нависали так низко над водой, что нам приходилось постоянно наклонять головы. Пологие илистые берега под сплошным навесом из листьев, казалось, были идеальным местом для крокодилов. Чуть дальше, по направлению к концу протоки, мы даже наткнулись на место, куда крокодилы приходят греться на солнце, но ни одного крокодила здесь не было и в помине.

Решили было вернуться в Порт-Корнуолис по главной протоке. Я, естественно, находился в удрученном состоянии — проделать такой длинный путь и не увидеть ни одного крокодила — было от чего расстроиться. Одно лишь утешало — перспектива лечь в постель и отдохнуть, так как мою ногу раздирала острая боль.

Вода продолжала спадать, обнажая широкие, топкие и грязные отмели. Мы попали в место, похожее на узкую канаву, которое казалось более пригодным для ловли рыбы, чем для охоты на крокодилов Илистых отмелей здесь почти не было. Но Берн, человек настойчивый, сказал, что мы должны обследовать и это место. Мы сомневались в разумности его предложения, поскольку здесь было мелко, и лодка почти касалась килем дна. Внезапно пейзаж резко изменился. Протока расширилась почти до тридцати футов, на обоих берегах появился густой мангровый лес.

Протока была длинной. Весело тарахтел мотор динги, как вдруг футах в двадцати позади нас я услышал треск в корнях деревьев. Звук был особым, протяжным; он сначала как бы обогнал нас, а потом вернулся обратно. Да, это уже настоящий крокодил — мы видели, как он вылезал на берег из сплошного лабиринта корней. Крокодил двигался быстро, и я сомневался, успею ли прицелиться. Вдруг животное подняло голову, чтобы перелезть через плотные сплетения корневищ, сквозь которые оно не могло протиснуть свое огромное туловище. Тотчас же заговорил мой верный маузер, и я увидел, как пасть крокодила открылась и закрылась, как будто он зевнул.

Опытные охотники говорили мне, что убить крокодила труднее, чем других животных, так как у него единственное незащищенное место — шея. От всех остальных мест пуля отскакивает, предупреждали они. Здесь мне впервые довелось проверить эту теорию. Я твердо знал, что пуля попала под челюсть, а не в шею, и все же успел заметить: после зевка голова животного упала на землю.

Настроение у меня улучшилось, да и у моих товарищей тоже. Менон похлопывал меня по спине и кричал: «Вот это выстрел!», а Ачайя радостно сообщил всем, что это первый крокодил, убитый в протоке вблизи Диглипура. Тем временем лежавшее неподвижно пресмыкающееся подняло голову и начало ползти вперед. Оно двигалось медленно, но вода была недалеко, а я знал, что, если крокодил доберется до воды, его можно считать потерянным. Я стремился предотвратить это, но, увы, напрасно. Динги продвинулась вперед, и мне стало трудно прицеливаться. Я поспешно повернулся и выстрелил еще раз. Пуля пробила ноздри. Крокодил только моргнул и продолжал двигаться в том же направлении. Он уже приближался к месту, где начинался ил. Я выстрелил в третий раз и попал в позвоночник. На сей раз животное осталось лежать неподвижно.

Менон был крайне возбужден, без умолку говорил, а кислую физиономию Ачайи впервые за весь день осветила широкая улыбка. Хла Дин был тоже взволнован, но, как истинный бирманец, не показывал этого. Он просто развернул динги и направил ее прямо к животному. Я уверен, что Хла Дин собирался вылезти и забрать добычу, но в это время крокодил еще раз лязгнул челюстями, будто предупреждая: «Еще один шаг — и я схвачу». Мы словно примерзли к своим местам. Менон заявил, что мне надо бы выстрелить еще раз. Я не придал значения его замечанию, так как знал, что крокодил мертв, и это была лишь-последняя нервная конвульсия.

— И все же лучше не трогать его сейчас. Пусть он сдохнет совсем, — просил Менон, но мы не обратили внимания на его просьбу.

Если забыть о скользкой, покрытой роговыми щитками коже и поистине ужасном рыле крокодила, его можно было назвать красавцем. Он казался огромным — длиннее нашей лодки. Я тут же в уме начал прикидывать, сколько сумок и туфель можно сделать из его кожи для членов моей семьи, как вдруг боль в ноге вновь стала мучить меня.

Теперь, когда мы достигли своей цели, я жаждал вернуться обратно, но не тут-то было. Берну хотелось, чтобы я застрелил еще одного крокодила, так как в пылу преследования он забыл запечатлеть самый ответственный момент, когда пуля поражает животное. Поскольку Менон и Ачайя тоже стояли за продолжение охоты, я сдался.

Солнце уже светило очень ярко, и на открытых участках берега сквозь чащу корней ясно различались крокодилы, гревшиеся на солнце. Примерно в двухстах ярдах протока поворачивала, и, когда мы обогнули излучину, послышался еще треск. Звук быстро распространялся. Мы подплыли ближе, и я увидел, как крокодил поспешно пробирался сквозь корни. Его брюхо волочилось по земле. Как я теперь узнал, крокодилы держались определенных троп. Мы попали на одну из них. Теперь тропа была под прицелом. В следующее мгновение животное появилось, но, вместо того чтобы соскользнуть вниз, по склону, оно стремительно бросилось в воду. Моя пуля догнала его, застряв, по-видимому, где-то в области желудка. Крокодил тотчас же погрузился в воду и скрылся из виду. Мы подплыли на динге к этому месту и попытались прощупать тростью Менона дно протоки, но здесь оказалось слишком глубоко. Через пятьдесят футов протока кончилась, и мы повернули обратно.

Как быстро бежит время, когда охота идет удачно! Прошло по меньшей мере полчаса, пока мы добрались до убитого крокодила, но для нас они пролетели как несколько минут. Отлив достиг самого низкого уровня. Животное лежало на широкой илистой отмели. Нам пришлось задуматься, как втащить его в лодку. Берн придерживался того мнения, что нам следовало вернуться на «Нилкамал» и послать за крокодилом группу людей, но Хла Дин отверг его предложение на том основании, что поездка туда и обратно займет по меньшей мере два часа, а в это время начнется прилив и вода унесет нашу добычу. Во избежание дальнейших споров по этому поводу Хла Дин залез в грязь и, взявшись за голову животного, пытался подтащить его к лодке. Но он переоценил свои возможности. Берну пришлось помочь ему. Они брались за крокодила и так и этак, но долго не могли сдвинуть с места. Наконец путем нечеловеческих усилий Хла Дину и Берну удалось докатить добычу до динги и поднимать сначала голову, потом грудь, затем брюхо и так далее. Каким-то образом им все же удалось засунуть его на корму, но хвост свисал с лодки: он был слишком тяжел. Однако хвосту, видимо, не понравилось, что его оставили в таком неудобном положении. Когда заработал мотор, он ударил с такой силой, что едва не сбил с ног Берна и Хла Дина. Чтобы не повторился подобный номер, Берн привязал хвост крепкой веревкой к борту лодки.

Теперь я мог тщательно рассмотреть крокодила и обнаружил некоторые особенности, о существовании которых раньше не знал. Пасть, напоминавшая пещеру, была действительно страшной — около пятидесяти сантиметров в длину с двумя подковообразными рядами зубов. Вместо языка виднелись миндалевидные железы величиной с теннисный мяч. Из любопытства я приподнял веки крокодила. На меня уставились два зловещих глаза, похожих на кошачьи. Но больше всего меня интересовали следы пуль: все три выстрела попали в цель и пули глубоко проникли в туловище. Тем самым была опровергнута теория, согласно которой пули отскакивают от всех мест, кроме шеи.

Выйдя в главную протоку, Берн обнаружил еще один рукав и свернул в него. Берега здесь далеко отстояли друг от друга и буквально кишели крокодилами. Не успели мы проплыть и пяти — десяти ярдов, как со всех сторон из мангровых зарослей стал раздаваться уже знакомый нам треск, за которым следовал всплеск воды. Тем, кто считает, будто крокодилы неуклюжие животные, следует изменить свое мнение; крокодилы двигаются быстрее, чем бежит человек, и с поразительной ловкостью пробираются сквозь запутанный лабиринт корней. Один крокодил, двигаясь с невероятной скоростью, не успел сообразить, что впереди него широкая полоса заболоченного берега. Он беспомощно сползал по скользкой почве. Чтобы добраться до спасительной воды, ему потребовалось некоторое время, но и стрелять в него было невозможно. Животное появилось сзади нашей лодки, и я едва ли успел бы повернуться и прицелиться. К тому же крокодилы проявляют известную сообразительность. Они определяли направление движения нашей лодки по шуму мотора и появлялись только позади нас и никогда не всплывали впереди. Один крокодил был настолько любопытным, что довольно долго следовал за нашей динги, по в целях предосторожности оставался под водой, а на поверхности виднелись лишь глаза. Я не стрелял в него, поскольку знал, что даже в случае смертельного ранения он скроется под водой и будет потерян для нас. Крокодилы, которых мы видели в этой протоке, иногда достигали и длину около шести футов.

Протока оказалась довольно длинной, поэтому решили повернуть обратно. Треска больше не было слышно — животные, раньше выходившие погреться на солнце, теперь скрылись в воде, и большие илистые отмели опустели. Лишь каравайки да бекасы прыгали по ним в поисках корма.

Когда мы вернулись в полдень, «Нилкамал» весело покачивался на волнах бухты. Услышав шум мотора динги, у поручней в ряд выстроились люди, жаждавшие посмотреть, что мы привезли. Мы остановились у борта ненадолго и только для того, чтобы взять дхау Хла Дина, после чего поспешно вернулись на берег. С открытыми от удивления ртами смотрели жители на нашу добычу. Крокодил действительно оказался большим. Восемь человек вытаскивали его на берег, где Берн сделал несколько снимков. Ачайя принес из своей хижины рулетку и измерил длину — девять футов!

В тот вечер Хла Дин в течение нескольких часов свежевал крокодила. Когда кожа была растянута для просушки, она заняла всю верхнюю палубу и даже свисала с бортов, частично закрывая иллюминаторы кают. Я спросил сержанта, что он нашел в желудке крокодила?

— Ничего особенного. Только панцири крабов и камни, — ответил сержант.

Около полуночи «Нилкамал» снялся с якоря. Все очень обрадовались: после неподвижного воздуха в порту, бриз в открытом море оказался таким желанным. В течение всего следующего дня мы плыли мимо маленьких необитаемых островков и лишь в четыре часа бросили якорь в Лэндфоле, самой северной оконечности архипелага. Остров, впрочем как и другие острова в этом районе, был безлюдным, но бухта казалась живописной, и я позавидовал Берну, который пошел купаться, а мне пришлось остаться на берегу и перевязывать ногу.

И опять в полночь мы выбрали якорь и на рассвете прибыли на западное побережье острова Интервью. Здесь Берн целый день выдавал деньги и продовольствие сотрудникам полиции, а когда он к вечеру вернулся, голодный и усталый, капитан корабля сообщил ему неутешительные вести.

— На судне осталось очень мало питьевой воды. Нужно скорее возвращаться в Порт-Блэр.

— Но у вас же перед отплытием были полные цистерны! — удивился Берн.

— Пока мы стояли в порту, на воду набросилась половина населения Маябундера. А что я мог поделать? У меня не хватило духу остановить их. Ведь в городе почти нет питьевой воды.

В этом заключается основная трудность освоения Андаман. Источниками воды являются только дожди и несколько родников.

Отплыв от острова Интервью, мы обогнули побережье Среднего Андамана и свернули в пролив Мидл-Стрейтс — кратчайший путь до Порт-Блэра. Пролив узкий, а оба берега заросли дремучими джунглями. Здесь живут джарвы. Но нам так ничего и не удалось увидеть в этих невероятно густых зарослях.

К полудню мы достигли Орал-Кайча — лагеря в лесу, где Берн выдавал продовольствие и деньги сотрудникам полиции. К четырем часам мы уже опять были в открытом море. Берн внимательно осматривал пурпурные воды моря.

— Вот посмотрите сюда — надвигается шторм, — сказал он, указывая на место, откуда поднимались какие-то белые существа.

— Это каракатицы, — добавил он. — Когда они начинают подниматься на поверхность, можете быть уверены, что приближается шторм.

Действительно, начался шторм, завыл ветер, и море разбушевалось, но, к счастью, лишь тогда, когда мы уже пришвартовались у морской пристани в Порт-Блэре.