От голубого к черному

Глава 14 Воспроизведение

Карла похоронили в Тайл-Хилл на окраине Ковентри, где жили его родители. Они решили устроить церковные похороны, а поскольку он не оставил никаких распоряжений на этот счет, их желание следовало уважать. Я подозревал, что многие до последнего момента не знали, что он умер. Его жизнь была настолько разделена на фрагменты, что никто не знал, кому надо сообщить. Музыкальные газеты написали о его смерти, Майк сочинил короткий некролог для «NME». Я рассказал сотрудникам магазина, где Карл работал в прежние времена. Его родители забрали вещи из квартиры в Эрдингтоне. Позже они отдали его записи Элейн, а потом она передала их мне.

Утро похорон, кажется, это было 27 февраля, было солнечным и холодным. Алан отвез меня, Йена и Дайан в Тайл-Хилл на своей машине. Я никогда прежде не видел Йена в костюме, выглядел он в нем весьма стесненным. Думаю, что и я тоже. Дайан, обычно одевавшаяся в черное, надела темно-синее платье, в котором выглядела намного старше. Сильный ветер продувал шоссе М6, встряхивал машину и делал повороты весьма опасными. Дайан сжала мою руку, утешая и желая утешения. То, что мы все предвидели его смерть, не помогало унять скорбь. Иногда легче жить в хаосе, чем с обрывками потерянной надежды. Для Алана, я думаю, это усугублялось воспоминаниями о его умершем любовнике. Я никогда не видел, чтобы он так осторожно вел машину и так мало говорил.

Служба состоялась в маленькой католической церкви в тесном застроенном районе. Пришло человек двадцать. Родители Карла, достойная пожилая пара, пожали руки мне и Йену.

— Нам нравилась ваша группа, — сказал его мать. — Это была очень сильная музыка. Печальная и полная гнева, точно вы ненавидели и прошлое и будущее.

У нее был еще более сильный ирландский акцент, чем у Карла. Его отец ничего не сказал. Позади меня ребенок спросил:

— Кто эти люди?

Я сразу же понял, кто это. Я повернулся и увидел женщину лет тридцати и маленькую девочку с испуганными глазами. У женщины были короткие черные волосы и такие глубокие тени под глазами, что я сперва принял их за макияж. Она протянула мне руку.

— Дэвид, верно? Я Элейн. А это Тереза. Жаль, что нам пришлось встретиться при таких печальных обстоятельствах.

Тереза зло посмотрела на меня, точно это я во всем виноват. Не думаю, что это было что-то личное.

Единственный человек, которого я узнал в церкви, был Майк, он сидел один на задней скамье. Я подошел и поговорил с ним пару минут, хотя из-за его заикания сложно было понять, что он пытается сказать. Все это казалось нереальным, точно саунд-чек с отключенными микрофонами. Стефан и Джеймс не приехали. Я и не рассчитывал, что они приедут.

Священник что-то говорил о технических талантах Карла в области электроники.

— А затем он перешел от работы с машинами, на которых люди слушают музыку, к созданию музыки, которую они слушают. Этот юноша бережно относился к человеческому общению.

Я с горечью подумал, что это было далеко не всегда так. Мое горе сменила тупая депрессия, что казалось совершенно неправильным. Мы преклонили колени, чтобы помолиться или по крайней мере, чтобы сказать «Аминь» в нужных местах. Затем начался гимн, только это был не гимн. Органист играл инструментальную версию «Дороги в огонь». Йен тихонько смеялся слева от меня, Дайан плакала справа. Я не мог сделать ни того, ни другого.

Затем была медленная поездка на кладбище и похороны. Ветер сбивал с ног, точно невидимая ограда, заглушая тихий голос священника. Свежевыкопанная могила, окруженная зеленой каймой, уродливая отметина на ландшафте. Как всегда на похоронах, у меня возникло ощущение, что человеческая энергия уходит в землю. Если бы со мной не было Йена и Дайан, это было бы все равно, что хоронить какого-то незнакомца. Я совершенно не чувствовал присутствия Карла. Призрак, эхо, любая тень, хоть что-нибудь. Но нет, ничего.

После мы поехали в дом Остинов. Передняя комната, где они устроили прием, была невероятно чистой. Среди рисунков на стене я заметил две фотографии Карла в рамках. Мальчик в школьной форме с недовольным лицом и молодой парень вместе с Элейн, улыбающийся в камеру. Возможно, снимали на их свадьбе. После нервирующей неестественности похорон прием казался возобновлением нормального хода вещей. Мы ели треугольные сэндвичи и пили ирландский виски из маленьких стаканчиков. Йен — самый стойкий член «Треугольника», подошел ко мне и спросил:

— Ты в порядке?

Я сказал, что мне немного не по себе. Он обнял меня, братский жест, от которого я неожиданно расплакался.

— Мне понравилась органная версия «Дороги в огонь», — сказал он. — А тебе?

Я ответил:

— Я всегда считал, что «Треугольнику» нужен клавишник. Может, мы могли бы ее записать.

— А как насчет оркестровой версии? «Фуга» в ре-минор.

— Или танцевальная версия? «Не-не-не куда идти».

— Или соул-версии? Песни о «Загадочной жизни незнакомца».

— Или сатанистско-металлической версии? «Доги в огне».

Никому из нас не надо было объяснять, что «Треугольника» без Карла быть не может. Мы недолго пробыли на приеме. Там было слишком много разных видов горя, слишком много ушедших Карлов, и слишком мало можно было сказать. Его жизнь была неоконченным делом.

В тот уикенд мы устроили поминки по Карлу в верхнем зале «Кувшина эля». Его родители не приехали, но они прислали свои наилучшие пожелания. Там были все сотрудники «Фэрнис рекордз» и многочисленные местные группы. Мы играли и пили до утра, делясь друг с другом оборудованием и усилителями. «Свободный жребий» сыграли любовную песню Дайан «Отпечаток пальца». «Лента» исполнили длинную, головокружительную инструментальную композицию. Карлу она бы понравилась, а я бы сказал ему, что он выпендривается. Box Em Domies — бирмингемские The Pogues спели свою песню «Могильный бит», затем почти полный состав «Большого мира» устроили бурный перфоманс из «Ты теряешь надежду».

В конце я и Йен вышли на сцену вместе с Дайан в качестве вокалистки и лидер-гитары. Мы сыграли «Загадку незнакомца», «Его рот» и «На расстоянии». Дайан сыграла сольную версию «Голубого стекла», по той демо-записи, что я ей послал. А после мы втроем выдали сентиментальную версию «Любви в пустоте» The Charlottes. Это было последнее выступление «Треугольника». Никто не записал его: мы не хотели разбавлять воспоминания записями. Это была хорошая ночь. Но поминки не удались. Они не воскресили память о Карле, потому что он превратился в мертвеца еще до того, как его нашли в Уэльсе.

В конце мы все упаковали оборудование и собрали пустые бутылки. Йен отправился домой с Рейчел. Дайан, которая была еще более пьяна, чем я, попросила меня остаться с ней: «Не хочу остаться одной утром». Когда мы уходили, ветер гонял по небу бледные обрывки облаков, закрывавшие месяц. На пустынных улицах было невероятно тихо: ни машин, ни собак.

Через день, когда я был дома, раздался звонок в дверь. Это был Стефан или Джеймс, я не мог вспомнить, который из них.

— Входи, — сказал я.

У него был оцепенелый вид, будто он только что проснулся.

— Стефан, верно?

Он покачал головой.

— Прости, Джеймс. Ты слышал о Карле?

— Прочитал в местной газете.

Он сел, не сняв куртки. Капли дождя поблескивали в его стриженых волосах. Я предложил ему выпить; он залпом опрокинул стакан скотча. Он был крепким парнем, слишком много плоти на челюсти, пальцы в пятнах от самокруток.

— Он дал мне твой адрес, понимаешь, Карл. Он провел у меня несколько ночей в сентябре. Не дней, только ночей.

— Он хотел, чтобы ты связался со мной?

— Нет, — с трудом произнес Джеймс. — Я хотел. Он сказал, что ездил с тобой в Стоурбридж. В то место, где… Между каналом и рекой.

Он уставился на половину моего лицо, точно разговаривал с моей тенью.

— Хочешь туда вернуться?

— О чем ты? Что это значит?

— Я хочу тебе кое-что показать. — Он поставил пустой стакан на пол. — Ну как?

Он сказал это так, будто спрашивал, все ли у меня хорошо. Я пожал плечами. За окном небо потемнело от дождя.

Стоурбридж находится на западе от Южного Бирмингема. Прямая дорога ведет через вереницу плотно застроенных районов, сливающихся с городами Черной страны: Бирвуд, Куинтон, Крэдли, Лай. Похоже на просматривание семейного альбома. Дождь стучал по окнам машины. Новые дороги прорезали чернеющий индустриальный ландшафт.

— Почему Карл пришел к тебе? — спросил я.

Джеймс посмотрел на меня, затем уставился на дорогу.

— В память о старых временах, наверно. Стефан женился, а я так и не сподобился. Что Карл тебе рассказывал о нас?

— Он говорил, что вы были его друзьями в школе. Единственными людьми, кому он рассказал о Дине.

— Ты ему поверил?

— Нет.

Джеймс молча вел машину. В фабричных окнах горели огни. Скоростное шоссе забито машинами, но улицы были пусты. Я узнал высокие окна стекольного музея в Стоурбридже. Джеймс въехал на маленькую, почти пустую автостоянку, обрамленную двумя кирпичными стенами и задней стеной фабрики. Вентилятор медленно крутился прямо у нас над головами.

Мы прошли по дорожке, что соединяла задние дворы домов и заканчивалась у моста через канал. Каменные ступени вывели нас на подвесной мостик, который я сразу узнал. Хотя отсюда он выглядел по-другому. Склонившиеся деревья поливали нас сильнее, чем небеса. Какие-то изваяния, закутанные в пластиковые дождевики, поддерживали балки, уходящие в грязную воду. Справа, за полоской запущенного леса, слышалось бормотание реки. В прошлом году мы были здесь позже, сейчас же было немного холоднее, немного грязнее и менее зелено.

— Не существует такой штуки, как подлинная история, — сказал Джеймс. — У всех свой угол зрения. А пока ты ребенок… ты не видишь ничего интересного в будущем. Это как в кино, ты ждешь, когда начнутся титры. Но их нет. Ты любил Карла?

— Да, — сказал я. — Любил. Но этого было недостаточно.

— Мне жаль.

Мы дошли до металлической решетки над переполненным каналом, земля была болотистой и вонючей от гнили. Джеймс молчал, уставившись на плотную листву.

— Я учился в младшей школе с Дином, — сказал он. — Мы даже приятельствовали. Он всегда был тяжелым парнем. Расистом и все такое. Если он заводился, ему нужно было кого-то избить. Но он был чудным. Очень молчаливым.

— Мы перешли в общеобразовательную школу, думаю, тогда-то у Дина поубавилось уверенности. Все эти ребята постарше могли размазать его по площадке. Сперва он несколько раз подрался. Мы с ним затусовались с немецким парнишкой по имени Стефан. Ходили в камуфляже, подались в кадеты, но нам наскучило все время маршировать туда-сюда. Затем появился этот странный ирландский пацан, Карл Остин. Он был язвительным маленьким засранцем, по правде сказать. Так смотрел на тебя, что сразу же хотелось ему вмазать.

— В те дни все не любили ирландцев. Понимаешь, о чем я? Как раз после взрывов в Бирмингеме. После того как они посадили шестерых ублюдков, люди говорили, что они все помогали им. Я думал, ну и что? Они могут посадить всех до одного долбаных Пэдди, и я буду только рад. Так что мы несколько раз отделали этого Карла, порвали его хорошенькую белую рубашечку, сбросили в канал. Нам со Стефаном этого было достаточно. Но не Дину. Он стал как одержимый. Мы думали, он убьет засранца. Я сказал Стефану: «Что мы будем делать, если он пристукнет этого Мика, а мы окажемся сообщниками?»

Но этого не случилось. Мы стали старше, начали встречаться с девочками. Все мы, и Дин тоже. Дин занялся политикой. Ошивался с парнями из Национального фронта. Но, по-моему, они его немного пугали. Ему нравилось видеть своих врагов перед глазами. Он тащился с Инока Пауэлла, собирал вырезки из газет про него. Типа это был его герой. Вот тогда-то я и начал подозревать, что с ним не все ладно.

Джеймс замолчал и направился к деревьям. Земля под нашими ногами была мягкой, вязкой. Он привел меня к расчищенному участку с заброшенным домом и полуразрушенной мастерской. Я больше не слышал реку, ничего вообще, ни единого звука. Воздух передо мной был опутан тонкими трещинами.

— Это случилось примерно в это же время года, — тихо сказал он. — В 1978-м. Мы со Стефаном гуляли вдоль канала. Уже темнело. И тут мы услышали эти звуки. Вроде как влюбленная парочка. За деревьями. Мы осторожно пошли на звуки. Стефан шел впереди меня. Вдруг он застыл на месте. Я посмотрел через его плечо и увидел двух педиков. Один трахал другого в задницу возле дерева. Я не смог сдержаться и рассмеялся. Тот, кого трахали, повернулся. Это был Дин. Затем я увидел, что другой парень — Карл. Я не мог поверить своим глазам. Я смеялся без удержу, хотя не видел в этом ничего смешного. Это была просто реакция. Стефан тоже начал смеяться.

Дин покраснел. Он не смотрел на нас. Он пытался застегнуть молнию на джинсах поверх своего стояка. Затем он схватил эту палку и бросился на Карла, пытаясь пырнуть его в живот. Он задел его, пошла кровь. Дин ударил Карла по ноге, врезал кулаком по лицу, прижал к дереву и начал молотить по нему как сумасшедший. А мы просто стояли и смотрели. Он сбил Карла с ног. Дин убил бы его. Пара ударов по голове и все, конец истории. Мы увидели, как Карл падает. Я закрыл глаза… и тут раздался крик. Самый кошмарный звук, что я слышал в своей жизни.

Когда я открыл глаза, Карл стоял с половинкой кирпича в руке. Дин упал на колени. Его череп был расколот, как яичная скорлупа. Он бился в конвульсиях. Я увидел, что половина его лица залита кровью. Затем он свернулся на земле, точно собирался заснуть, и так и остался лежать на земле. Какое-то время никто из нас не мог пошевелиться. Затем я подошел к Дину и повернул его лицом вверх. Он не дышал.

Через несколько минут стало бы совсем темно и ничего не видно. То, что случилось потом, я не смогу объяснить. Это была моя идея. Мы оставили Дина лежать там, вернулись с фонарями и лопатами и похоронили его среди деревьев. Помню, как Карл выбросил половинку кирпича в канал и медленно вымыл руки. Едва ли он сказал хоть одно слово в ту ночь. Через три часа мы вернулись туда и выкопали яму. Зарыли и забросали опавшими листьями. Они его так и не нашли. Забавно, он поговаривал о том, что хочет сбежать. Его отец частенько нажирался и колотил его. Мать от них ушла. Так что, когда он исчез, никому и в голову не пришло искать труп.

Вот так-то. Нас троих… ну, нас нельзя назвать друзьями. Не было дружбы, не было любви, не было ненависти. Это другое. Мы держали связь. Но мы не были на его свадьбе, а он не был на свадьбе Стефана. Ничего такого. Но это было важно для нас. А теперь он мертв, и мне пришлось связаться с тобой. Чтобы замкнуть треугольник.

В последовавшей тишине я услышал его дыхание; оно было прерывистым, точно что-то застряло у него в груди. Он развернулся и подошел к деревьям, с них все еще лило. Он остановился, не доходя до реки, на пятачке, заросшем кустами и бледной травой.

— Здесь.

Он стоял ровно посередине между тремя похожими деревьями, чьи листья закрывали обзор во всех направлениях.

— Ты мне веришь? — спросил он.

— Не знаю.

— В машине есть лопата. Прошло пятнадцать лет, там уже ничего не осталось, кроме костей. Решай сам, Дэвид. Если хочешь получить доказательства, можешь раскопать.

Я посмотрел на землю. Сухую траву и ежевику несложно убрать. Но насколько твердая здесь земля, в глубине? Стоит ли оно того? Я попытался представить себе закопанный череп с разбитой макушкой, но мог думать лишь о Карле, каким я видел его в последний раз, лежавшим лицом вниз на грязной земле Уэльса.

— Нет, — сказал я.

Джеймс развернулся и пошел к мостику над каналом.

— Я подброшу тебя до станции.

Небо начало темнеть, звезды виднелись в прорехах между облаками.

На маленькой автостоянке стояло несколько машин, но людей не было видно. Когда Джеймс выключил сигнализацию в своей машине, я спросил его:

— Так что же случилось, когда Карл был с тобой? В декабре?

Он безрадостно рассмеялся.

— А ты как думаешь, что случилось? Я трахнул его. А когда трахал, я ударил его, избил. Ему это понравилось. Я бил его по лицу, пока у него из носа и изо рта не пошла кровь, а потом трахнул в рот.

Лицо у него было мрачным.

— Я тебе не верю, — сказал я.

Он пожал плечами.

— А это уж как тебе будет угодно.

Мы сели в машину. Как только я пристегнул ремень, я почувствовал на себе его руки, его открытый рот прижался к моему. Борьба казалась бессмысленной. Моя пассивность, похоже, возбуждала его, он втащил мой язык между своими зубами и принялся сосать его. Он даже перестал дышать. Когда его рука принялась расстегивать молнию на моих джинсах, я остановил его.

— Забудь об этом.

Он раздраженно завел машину и проехал короткую дорогу до станции, не произнеся ни слова. Я открыл дверцу машины.

— Пока.

Он умчался прежде, чем я вошел в здание станции.

На платформе стояла молодая женщина с ребенком, который напевал одни и те же слова снова и снова. Что-то вроде «Аба, аба, аба, кола, ба». Он орал во все горло. Когда подошел поезд, я прошел подальше, чтобы не оказаться с ними в одном вагоне. Ровный ритм колес помог мне успокоиться. Я смотрел в окно на сигнальные огни пустых фабрик и складов. И тут пейзаж вдруг пробудился, загорелись уличные фонари.