От составителя

1

Появление повести А. Толстого «Похождения Невзорова или Ибикус» было встречено неодобрительно, как, впрочем, встречались в 20‑е годы в критике все произведения «третьего Толстого». Но если отвлечься от несправедливых задиров времени, основной недоуменный вопрос к «Похождениям» может возникнуть и у современного читателя: над чем же так веселился писатель, описывая почти непрерывную цепь страданий, вызванных чередой войн и революций? В комических тонах описываются даже сцены пыток в одесской белой контрразведке! А уж тяготы беженского быта — это просто незатихаемый хохот,— и поедание человекоподобной австралийской обезьяны, и великосветская очередь к дощатому нужнику, эмигрантские константинопольские будни — это комичные ужимки жалких людей, неизвестно почему попавших на чужой берег.

— Мы привыкли к трагическому освещению исторических событий, однако об осаде Трои написана не только «Илиада», но и «Прекрасная Елена».

Вообще: что такое объективное изложение исторических событий художником и возможно ли оно? А если и возможно, то нужно ли оно? Ведь лучше обратиться к историкам. Преломление исторических событий через «здравость» позиции в «Войне и мире» или модернизированно-скептическая реставрация истории у Тынянова — всё это имеет с объективностью мало общего, несмотря на следование художников фактам,— но тем они, художники, и интересны. Жизнеподобное течение эпоса, вероятно, высший в освещении истории литературный уровень, но он не просто редок, а исключителен, ибо, кроме «Тихого Дона», нам по совести назвать нечего.

Повесть искусно отлита в такую прочную форму, что при чтении воспринимается как лёгкое, стремительно влекущее чтение, но затем оставляет впечатление крупного, многопланового, широкоохватного произведения. Так оно и есть — ведь в «Ибикусе» развёрнута панорама исторических событий, которая «к лицу», казалось бы, лишь эпопее. Февральская революция в Петрограде. Лето и осень 1917 года в Москве. Украина, занятая немцами, лето 1918 года, имение под Харьковом. Банда атамана Ангела в украинских степях осенью того же года. Зима 1919 года в Одессе. Бегство белых из Одессы в апреле. Эвакуация на пароходе. Константинополь.

Толпа лиц окружает читателя этой сравнительно небольшой повести. Солдаты, поэты, наркоманы, контрразведчики, крестьяне, авантюристы, палачи, анархисты, бандиты, самогонщики, обыватели, генералы, спекулянты, журналисты, сыщики, политики, офицеры, дамы, проститутки. Немцы, французы, греки. Даже англичанин-антиквар. Даже лидер московских футуристов. Даже устроитель подпольных игорных притонов.

И может быть, самое удивительное, что повествование остаётся сугубо реалистическим, жизнеподобным, что множество персонажей имеют каждый своё лицо, а не карнавальную маску, что при всей сатиричности авторского взгляда, комизме ситуаций, калейдоскопичности сюжета «Ибикус» не выходит за рамки вероятного: ни гротеском, ни фарсом его не назовёшь.

В чём секрет повести?

Во многом «виноват» неожиданный выбор героя. Толстой взял на себя удивительную задачу: показать историческую эпоху глазами мелкого проходимца! Именно «угол отклонения», с которым воспринимает события Невзоров, придаёт повествованию особую живость и убедительность. Это интересно вдвойне — ведь читатель хорошо осведомлён о событиях в историко-политическом их измерении, а тут как бы записки обывателя, которому виделись детали, в которых — пусть искривлённо, но весьма убедительно — запечатлелась эпоха. Скажем, Февральская революция начинается случайной пулей, залетевшей в окошко к Невзорову, да криками во дворе, где «какой-то бритый, плотный человек с крашеными баками кричал удушенным голосом:

— На Екатериногофском канале лавошники околотошного жарят заживо… […] А из тумана бухало, хлопало, тактактакало».

А, скажем, увидеть наступившую «свободу» в том, что «на перекрёстке, где стаивал грузный, с подусниками, пристав,— болтался теперь студент в кривом пенсне, бандиты и жулики просто подходили к нему прикурить». Или таким образом воспринять футуристический «вечер-буфф»:

Выбор ведущего действие персонажа определил степень авторской над ним власти. Голос рассказчика то и дело вмешивается в действие, как бы помогая Семёну Ивановичу Невзорову справляться с навалившейся на него, «цыплёнка пареного», суровой эпохой.

Так что комическое восприятие Алексеем Толстым бурных и драматических событий 1917—1919 гг. в бывшей Российской империи, а также продолжение этих событий для бывших граждан бывшей империи за пределами оной — вполне закономерно.

Писатель прежде всего заинтересованный летописец, не желающий вмешиваться в действительность, лезть с оценками. Его, словно ребёнка, веселит само течение жизни, и это с редчайшей непосредственностью отражается на страницах повести.

Но в «Ибикусе» есть и другое.

Если оставить в стороне массу живописных подробностей и посмотреть отстранение на содержание повести А. Толстого, мы оценим очень не стандартно увиденную и поданную фигуру главного героя — бессмертного обывателя Семена Невзорова, которому война не война, и революция не революция, и смерть не смерть. Его текучее сознание работает ещё быстрее обстоятельств. Он начал ненавидеть Отчизну, ещё не успев отправиться к дальним берегам. Обладая бесовским даром перевоплощения, он пародийно воспроизводит квинтэссенцию эмигрантских идей среди пьяных офицеров, он, наконец, становится европейским буржуа. Невзоров — значительнее ситуаций, в которых поставлен. Толстому удалось дать черты типа поистине бессмертного, оказавшегося в небывалых исторических условиях, которые ему, как и всё на свете, нипочём.

Вот эти две стороны: живописно-комическая летопись, если угодно комическая энциклопедия, и фигура Невзорова — и позволили «Ибикусу» стать весьма примечательной страницей русской прозы.