От составителя

2

От других авторов данного сборника Никандров отличается куда меньшей известностью.

Странное всё-таки дело слава, в том числе и писательская. Николай Николаевич Шевцов (настоящая фамилия Никандрова) прожил восемьдесят пять лет, печатался с 1905 года, написал много, издавался тоже немало. Талант его несомненен и незауряден. Его произведения заслуживали отзывы вроде горьковского: «Никандров,— это — да! Талант». Он встречался с Львом Толстым, принимал очень деятельное участие в революционном движении от агитации до террористических актов, был в ссылке, в эмиграции, работал учителем, ходил в народ, плавал с рыбаками. Его творчество было ценимо Буниным, Куприным, Андреевым. Нередко, скажем, в 20‑е годы, он попадал в струю моды, даже скандального успеха, как было с публикацией произведений, вписавшихся в контекст бурного обсуждения тогдашней прессой вопросов новой морали, пола, семьи и брака.

Некий писатель каждому известен. То есть: спроси так называемого среднего читателя: да, знает. Что именно читал, скорее всего затруднится ответить, может быть, что-то и читал, да как-то смутно помнит, но вот имя известно точно. Но вот загадка: человек долгие годы работал в литературе, создал немало просто первоклассных вещей, однотомник его рассказов, пусть и довольно скудно представляющий его творчество, не раз переиздавался, а имя кануло в Лету.

Повесть «Диктатор Пётр», подобно «Похождениям Невзорова», рассказывает о судьбе тех, кого в послереволюционной России называли «бывшими». Но если у Толстого калейдоскопическая смена мест действия, лиц, событий, то в повести Никандрова время как бы остановилось. Место действия — квартира. Событие одно — приезд в Крым столичных родственников, которые привезли продукты. Вокруг них, продуктов питания, вертится, по существу, всё: мысли и поступки, радости и горести, заботы взрослых и фантазии детей. С крика несчастного хозяина дома: «Опять проворонили!» — начинается это трагикомическое повествование об исчезновении, истаивании личности.

Но не о голоде. Да, бывший литератор стеснён, неимущ, не может питаться, как привык. За его плечами, судя по всему, голод, холод, унижения выселений, эвакуации — все те события, которые привели его сюда, в Крым, чтобы закончить дни свои безумным криком: «Дом в опасности! Война семьи со смертью продолжается!» Петра должно быть жалко, но большей частью он противен. В чём же дело?

Насмешка писателя над несчастным Петром вызвана несоответствием положения Петра тому, как он это положение осознаёт. Положение — неудобства, лишения, пусть драмы — для него превращается в положение трагическое, и это вызывает протест мужественно настроенного автора. Да, Петру несладко, но юродствовать, уродуя детей, доводя до исступления близких женщин… Ничего, кроме презрения, поведение домашнего диктатора Петра вызвать не может. И это как бы заслоняет действительный драматизм его положения.

Можно прочитать повесть и так: вот до чего довели человека. Был литератор, жил, работал, а превратился в кухонного тирана. Основания и для такого толкования, притом объективные, имеются. И всё-таки Николай Никандров не столько жалел, сколько осуждал своего героя, и потому о былой его значимости думаешь самгинской фразой: а был ли мальчик?

Была ли личность, если так без остатка размазалась по собственным страданиям? Да и страдания ли это? Ведь подобное сравнивают с подобным. Кто из честных людей в ту эпоху веселился, благодушествовал, был вполне сыт?

Нельзя не обратить внимания на редкое чувство смешного у этого писателя. Об этом писал ещё А. И. Куприн: «У него кроме всех достоинств ещё одно большое: есть юмор — хороший здоровый юмор, а сейчас это очень большая редкость». Мастерски он использует какую-нибудь пустячную, не таящую в себе, казалось бы, никаких возможностей, ситуацию и достигает поразительного эффекта.

Думается, открытие Николая Никандрова для широкого читателя ещё впереди.