От составителя

3

После повестей «Наровчатская хроника» и «Трансвааль», написанных в одном, 1925 году, Константин Федин никогда уж не обращался к сатире.

Были тому причины и объективные. Федин, подобно другим писателям, начинавшим в 20‑е годы, был поначалу внутренне раскрепощён, и естественно, что гражданское чувство приводило его к сатирическому пафосу отрицания, а художественные поиски — к попыткам освоения различных жанров. Последующие десятилетия смеяться отучали. Забегая вперёд, скажем, что и Платонов уже не писал в жанре сатиры. Ильф и Петров до смерти Ильфа после двух блестящих сатирических книг успели написать книгу об Америке, и даже Зощенко стал искать себя совсем в иной области, что, впрочем, не уберегло его от верховного гнева.

«Наровчатская хроника» воспринималась при появлении в естественном ряду других произведений. Российский быт, российская глухомань — и революция, столкновение этих двух сил вызвало к жизни многие страницы творчества Л. Леонова, Б. Пильняка, В. Шишкова, В. Иванова.

Стилизованная форма записок персонажа также характерна для молодых писателей тех лет, настойчиво искавших стиля на различных лексических и интонационных путях. Так называемая орнаментальная проза вела родословную от Лескова, подправленного, увы, не лучшим образом, Замятиным и Ремизовым.

Читая «Наровчатскую хронику», нельзя не задуматься, насколько близко к достижениям русского реализма зачиналась послереволюционная литература, как много она обещала. Ведь начинающие, в сущности, писатели легко, а то и победно выдерживают сравнение с маститыми собратьями. Разве скажешь, что мастерство Леонова, Федина, Зощенко уступает мастерству Алексея Толстого, Замятина, Пришвина, других известных ещё до революции писателей?

Что же касается жизненных реалий, затронутых в повести, то и здесь писатель на высоте. Изящно проведёт он читателя по анекдотическим ситуациям, вроде поглощения странного «молока», оказавшегося разбавленным одеколоном, или же расшития монашками красного знамени надписью: «Мы свой, мы новый мир построим!»