От Земли к Андромеде (СИ)

5

Труп журналиста Виталия Барышникова случайно обнаружили в роще отдыхающие горожане. Следствие, не видя мотива, все-таки пообщалось со Степанычем, который со смехом ответил:

— Какой мне смысл убивать этого уродца? Он, по-моему, сам себе насолил, а меня ничем не обидел. Да, у меня есть любимая гражданская жена, да, моя фирма строила корпуса Медицинского центра, как генподрядчик. Да, меня похвалили за это по телевизору. Зачем мне нужен этот тупой уродец?

Следствие опросило босса Барышникова, который отвечал резко и нагловато:

— Об одном жалею, что не успел набить морду этому нахалу. После этой пресс-конференции он ни разу не появился на рабочем месте. Я конечно же, искал его, звонил с единственной целью — морду поганую расквасить. Убивать, сидеть потом за эту гниду — увольте. Да, я злюсь и в первую очередь на убийцу — дал бы мне морду набить, а потом делал, что хотел. Жена… что жена? Она тоже сразу сбежала и дома не появлялась, знала, что ее тоже отхлестаю, но не кулаками, а ладошками, все-таки женщина, хоть и блядь. Сейчас уже успокоился, подал на развод, слава Богу детей нет. Пусть приходит, забирает шмотки свои и валит, куда хочет. Где она — не знаю и искать не собираюсь. Оказывается, в нашем коллективе почти все знали, кроме меня, что жена спит с этим Барышниковым. Не убивал его, а морду бы и сейчас набил, больше мне вам сказать нечего. На Воронцову не обижаюсь, она достойно ответила, хоть и опозорила на весь город. Внутри даже где-то благодарен — глаза открыла.

У босса был мотив, у Степаныча он отсутствовал, но у обоих мужчин было алиби, следствие зашло в тупик, оно уже давно не помнило, что никто не оставался в живых, назвав Степаныча вором, а может и не вело подобной статистики.

Следователь Кирносов понимал, что журналист не совсем порядочный человек, но это не давало право его убивать. Он не сомневался, что толчком к убийству послужила пресс-конференция, руководство обязало его рассматривать и другие версии, связанные с профессиональной деятельностью. И он не раз сталкивался с «железобетонным» профессиональным мотивом, а в конечном итоге выплывала обыкновенная бытовуха. Не осознанное внутреннее беспокойство заставило его позвонить Ковалеву и напроситься на встречу. Он ехал без четкой конкретной цели, может быть от того, чтобы как раз и снять эту внутреннюю напряженность.

Оставив машину на парковке, он осмотрел здание — громадина тоже стоила немаленьких средств. Скромная вывеска ОАО «Холдинг»… Поднялся на второй этаж и вошел в приемную, предъявил удостоверение.

— Да, вас ждут, — пояснила секретарша, указывая рукой на дверь.

На двери никаких табличек, ничего. Он вошел. Размер кабинета поразил его воображение, в таких громадных он еще не бывал. Мебель из карельской березы, явно сделанная на заказ.

— Прошу, Павел Аркадьевич, присаживайтесь, — Ковалев указал рукой на кресло у приставного столика, — я внимательно вас слушаю.

— Я, собственно, почти не по службе, как следователь я не могу вас о многом спросить, но как человек имею полное право. Как и вы — отвечать на мои вопросы или нет. Вы не обязаны доказывать законность происхождения вашего капитала. Но согласитесь, что многих наводит на определенные мысли ваши пожертвования. Построить громадный Медицинский центр полностью на собственные средства — для этого не миллион рублей необходим. И вряд ли дохода алюминиевого завода хватит для этого, он тоже требует затрат на развитие. Медицинский центр фактически принадлежит Степанычу, а де-юре вам, я правильно понимаю?

Ковалев еле заметно усмехнулся уголками губ и это не ускользнуло от Кирносова.

— Вы пришли поговорить со мной откровенно. Что ж, попытаемся это сделать, насколько это возможно. Вас беспокоит убийство журналиста… К сожалению, есть определенные личности, убийства которых совершенно не хочется раскрывать, это на мой взгляд, вы же обязаны это делать. Например, отец убил насильника своей маленькой дочери. Не только мне бы не хотелось, но и большинству населения, чтобы его нашли. И вам в том числе, но работа есть работа. Журналисты — народец гнусный, сами понимаете, не все, естественно. Честно скажу — не осуждаю убийцу Барышникова. По поводу Медицинского центра у вас, Павел Аркадьевич, ошибочное мнение. Шевелев, например, не кричал, что алюминиевый завод принадлежит ему. И я не кричу о своих предприятиях, но в отличие от Шевелева я их имею и де-факто, и де-юре. Вы хотели честности — отвечаю: капитал Степаныча, в сравнении с моим, виден только через лупу. Именно я нашел Воронцову, познакомил ее со Степанычем, а возникшая взаимная любовь — это их личное дело. Я родился в России, живу здесь и очень хочу, чтобы страна процветала, деньги держу не за границей, а здесь, в своей родной стране. В одном из известных вам крупных банков, который тоже принадлежит мне в полном объеме. Банк зарегистрирован в Москве, имеет более семидесяти филиалов в разных городах, но вы вряд ли получите информацию о его собственнике. Вы неплохой следователь, Павел Аркадьевич, не берете взяток. Ваша честность мешает карьерному росту, будет нужна помощь в раскрытии громких уголовных дел — обращайтесь, помогу, мой аппарат более квалифицированный, чем ваш.

— Не понял? — удивился Кирносов.

— Генерал Карнаухов и его охранно-детективное агентство, надеюсь, слышали о таком?

— Конечно, собрал под собой весь оперативно-следственный цвет области. Но причем здесь вы?

— Это сто процентов моя фирма. Карнаухов лишь директор, не более того. Но рассказывать об этом всем не надо, надеюсь вы это понимаете. Удивлены? Там и ваши пенсионеры работают, считая Карнаухова собственником. Пусть считают, я не возражаю, — улыбнулся Ковалев, — пойдете на пенсию — милости прошу в «Беркут».

Кирносов вышел от Ковалева обескураженный и удивленный. Фактов не было, но он верил каждому сказанному слову. Пути господни поистине неисповедимы — все считают Степаныча местным олигархом, а он, оказывается, мелкий лавочник. Он усмехнулся сам себе — лавочник с миллиардным состоянием.

В городском воздухе висел запах нового скандала, подогреваемый все теми же журналистами. Они уцепились за тему и усиленно ее муссировали, нисколько не заботясь о последствиях. Главное чиркнуть сенсационную статейку, к чему она приведет — неважно. И тешить потом себя мыслью — он сумел, он добыл, он лучший.

Министр здравоохранения области приехал к Ковалеву расстроенный. Еще и тем, что вызывал его к себе. Звонил лично, но трубку взяла секретарша и ответила дерзко:

— Господин Ковалев не ваш подчиненный, могу вас записать на прием завтра в одиннадцать утра, — и положила трубку.

Так ему еще никто не хамил. Он позвонил Воронцовой, которая ответила вежливым голосом, что стратегическую политику определяет собственник, «Медицинский центр» работает именно в этом направлении, соблюдая правовые нормы, установленные минздравом. Прямого номера Ковалева министр не знал, решать вопрос необходимо срочно — пришлось ехать самому.

Он влетел в кабинет, плюхнулся в кресло, начал сразу же:

— Ваша секретарша хамка, Николай Петрович, приглашал вас к себе, а она заявила…

— Да, я знаю, — перебил его Ковалев, — во-первых, здравствуйте, а во-вторых — я действительно не ваш подчиненный, чтобы меня приглашать через секретаря.

— Извините, здравствуйте, но я не за этим приехал…

— Но с этого начали, — вновь перебил его Ковалев.

— Я разговаривал с Воронцовой, она заявила, что этот вопрос можете решить только вы, — продолжил министр, не обращая внимания на реплики, — прокуратура уже завалена жалобами.

— На меня жалуются? — удивленно спросил Ковалев.

— Не надо иронии, вы прекрасно знаете кто и на кого пишет жалобы. Я приехал, чтобы разрешить ситуацию. Прокуратура отвечает, что наши действия законны, но некоторые жалобщики подали в суд и именно там будет решаться вопрос.

— От меня вы что хотите, господин Гайдусов, чтобы я повлиял на решение суда? Суд разберется и примет решение в соответствии с законом. Но вы даже не озвучили суть проблемы, если таковая имеется. Аркадий Генрихович, ближе к делу.

— Все вы прекрасно понимаете, Николай Петрович, и не надо из себя праведника строить, не надо Степаныча прикрывать, что он истинный владелец клиники.

— Так и шли бы к Степанычу, — он нажал кнопку, вошла секретарша, — проводите министра, он уходит. И больше его на прием ко мне не записывайте.

Гайдусов вскочил, со злостью глянув на Ковалева, бросил напоследок:

— Посмотрим и поговорим еще, когда я ваш «Медцентр» прикрою.

— Прикрыть не получится, а вот сесть за это — вполне реально. Вон отсюда.

Министр ушел, Ковалев попросил чашку чая. Он прекрасно знал, что в суде имеется коллективное заявление граждан города об ущемлении их конституционных прав муниципальными больницами города. Суть сводилась к следующему. Больному врач назначает определенный спектр обследования — анализ крови, УЗИ, томографию и так далее. Все бесплатно, но там своя очередь. Жди месяц или плати деньги — результат сегодня-завтра. Операция по медицинским показаниям бесплатная, но опять же жди месяц или два. Плати и сделают сразу. Значит есть возможность сделать операцию. В чем же суть бесплатного лечения? Может в том, что оно не потребуется по причине смерти больного или будет слишком поздно? Сама система вынуждает платить за бесплатное лечение. А что делать тому, у кого нет денег и негде занять?

«Медицинский центр» — частная клиника и деньги взимались за лечение в установленном порядке. Но льготники не платили и не ждали в очередях. Не только взимание платы за обследование и операции, искусственное создание очередей, а именно плохую организацию здравоохранения, в том числе, вменяли в вину министру заявители. Вот он и прибежал к Ковалеву, чтобы тот тоже у себя ввел очередность не только на прием, а на обследование и лечение. Николай ничего не собирался менять в своей клинике, а суд разберется и расставит все точки над «и», считал он. Плетью обуха не перешибешь, ажиотаж постепенно утих, министра Гайдусова с должности сняли, проблемы остались.

Любое время года прекрасно, в каждом есть свои прелестные особенности, но все же лето обворожительно своим колером красок, запахами леса и теплом. За повседневными заботами пронеслись летние месяцы незаметно, наступил сентябрь, когда днем еще лето, а ночью осенний холодок заставляет одевать легкую курточку.

Вероника в интернете все выискивала материал о левитации. Писали разное, но большинство утверждало, что некоторые люди в древности владели этим необычным феноменом. Многие отрицали наличие левитации у людей, заявляя, что это обычный обман, фокус и ничего более. Другие утверждали, что свободное парение человека в воздухе возможно благодаря созданию особой биогравитации, исходящей от психического состояния разумной особи, вызванной деятельностью головного мозга. Но наука не могла объяснить этот феномен не только потому, что подобные личности отсутствовали в реалиях, но и не обладала необходимыми знаниями.

Подошел Николай, посмотрел, усмехнулся.

— Зачем тебе это, Ника?

— Интересно, — ответила она, — как ты считаешь, когда ученые смогут объяснить факт левитации?

— Когда он состоится и еще чуточку времени на его осмысливание.

— Но мы же можем летать…

— Вероника, ты хочешь провести остаток жизни в качестве подопытного создания? Чтобы тебе все мозги, образно говоря, расковыряли и ничего не добились? Чтобы одни писали о факте, а другие его опровергали? Ты даже спать спокойно не сможешь — всю проводами и датчиками опутают. Каждому событию — свое время, история это уже наглядно доказала. Джордано Бруно на костре сожгли, а нас опытами затравят. Летаем и будем летать — молча и тайно. Кстати, надо бы в кедровник слетать за орехом. Ты не против?

— Нет, конечно, но сейчас сезон, нас могут увидеть, — ответила Вероника.

— Кто поверит таким очевидцам? — усмехнулся Николай, — и потом мы не полетим в промысловый орешник, на юго-западе есть кедрач вперемешку с елками и лиственницей, подъездных путей нет, никто там орех не бьет. А нам какая разница — не пешком ходить по бурелому, от деревца к деревцу птичками подлетим и наберем шишек.

Утром они взяли кули, топор, ножовку и небольшой ящик-решето, уложили все в рюкзак, оделись соответственно, сказали прислуге, что идут гулять в лес. Взмыли потихоньку вверх и понеслись над верхушками деревьев со скоростью птичьего полета. На месте остановились, паря в воздухе, каждый достал мешки, заполняя их шишками. Подлетали к кедру, срывали дары природы, бросая их в кули, и улетали к другому дереву. Десять мешков наполнили быстро. Внизу Николай нашел поваленное дерево, нависшее над землей на метровой высоте, топором обтесал сверху, выравнивая поверхность в виде небольшой доски, сделал запилы ножовкой и стесал ненужное. Получилась своеобразная терка с зубцами. Вероника нашла сломанное деревцо диаметром сантиметров двенадцать, Николай отпилил небольшую чурочку, расколол ее пополам, концы обтесал в виде ручек, а на плоскости тоже сделал ряды зубцов. Приспособление для молки шишек готово. Вероника постелила под бревно кусок брезента, Николай клал две-три шишки на бревно, теркой проводил несколько раз, размалывая, сердцевина, шелуха и орехи падали на брезент. За полтора часа он перемолол все шишки в кулях. Вероника тоже не сидела без дела, отсеивая крупную шелуху на сеточке-решете. Из десяти кулей получился мешок кедрового ореха, который еще надо было просеивать от мелкой шелухи, но это уже не в лесных условиях.

В промысловых кедрачах ставят специальные «мясорубки» в виде ящика, засыпают в него по трети куля шишек и перемалывают. Просеивают на большом сите и откидывают орехи лопатой на брезент — орешки тяжелее, летят дальше, а вся мелкая шелуха и пыль оседает ближе или уносится ветром — получается чистый орех.

Ковалевы наполнили куль орехом с мелкой шелухой, убрали инструмент, присели отдохнуть, потом взмыли вверх над тайгой пустыми, чтобы почувствовать ощущение свободного полета, когда не стоит опасаться посторонних взглядов. Взявшись за руки, они парили над лесом, словно птицы, в восторге от ощущения свободы и невесомости, осматривали местность с высоты, вглядываясь в необъятную даль. Разве это можно передать словами?.. Позже Николай напишет в своем блоге:

Они опустились восторженные вниз, забрали рюкзак и куль, взмыли вверх, проплывая над тайгой, приземлились в соснячке собственного двора за домом. Николай решил сразу же закончить с орехом. Он принес из дома вентилятор и ванну, включил его, ссыпая орешки сверху. Ветром уносило пыль и мелкую шелуху, чистый орех падал в поставленную емкость.

Вечером Ковалевы уже щелкали орехи, посмеиваясь над российскими европейцами — как раз шел сериал «След» по телевизору, где объясняли, как щелкают орех сибиряки: не вдоль, а поперек. Надкусывают, поворачивают и еще раз надкусывают. Понятное дело, что москвичи кедровый орех щелкать не умеют, грызут его вдоль медленно, но взялись объяснять — делайте это правильно. Да, щелкают сибиряки орехи поперек, как белки, и никто не поворачивает его, и не надкусывает два раза.

К Ковалевым зашли Степаныч с Катей, с порога заявили, что суетиться не надо, заглянули не на долго — попроведать.

— Угощайтесь, — Николай пододвинул вазочку с кедровыми орехами, — сегодня с Вероникой в лесок заглянули, немного ореха набили.

Вероника сходила на нулевой этаж, насыпала в целлофановый пакет гостинцев.

— Это вам, дома погрызете орешки, — пояснила она, — закончатся — еще приходите.

— В орешнике были, значит, телевизор не смотрели — сегодня весь день предупреждают население, что маньяк объявился в городе. Насилует и убивает девушек пятнадцати-двадцати пяти лет, он уже отметился в трех городах, где убивал от десяти до двадцати человек, вспарывая им животы после насилия. Два трупа подобных у нас нашли, полиция перешла на усиленный вариант несения службы. Зверь, а не человек, нелюдь, неужели у нас его не возьмут, сколько же еще невинных жертв предстоит? — ужаснулась Катя.

— Степаныч, ты связывался с ментами, что они говорят? — спросил Николай.

— Ничего конкретного. Есть только одна закономерность — убивает в среднем пятнадцать девчонок и переезжает в другой город. Свидетелей нет, в живых никого не оставляет, менты всех иногородних трясут и берут у них кровь на ДНК, а это сложный и дорогостоящий анализ. Сволочь… я бы такому хозяйство вырвал и в распоротый живот вставил — пусть почувствует сие блаженство. Почему для таких смертную казнь не введут — не понимаю. А еще лучше отдавали бы таких населению — вот это настоящее наказание, когда толпа на клочки рвет. Судили бы, чтобы достоверно установить преступление и отдавали родственникам жертв.

— Грезы — это тоже не плохо, Степаныч. Как дела в клинике, Катя? — спросил Николай.

— Все хорошо, пациенты довольны, часто просят организовать встречу с вами, чтобы поблагодарить лично. Почти на себестоимость выходим — единственный доход от нас — моральное удовлетворение. В основном детские операции съедают всю прибыль, есть достаточно дорогостоящие, но вы распорядились никому из льготников в лечении не отказывать. Есть, конечно, очень богатые родители, которым несколько миллионов рублей выложить не проблема. Узнают номер счета в банке и закидывают на него нужную сумму. Есть и другие — денег куры не клюют, а за копейку удавятся.

— Вероника как-нибудь зайдет к вам, встретится с больными, — предложил Николай.

— Ты же хозяин, я здесь при чем? — возразила она.

— Если есть хозяин, то есть и хозяйка. Другие возражения имеются?

— Тебе возразишь, — усмехнулась она, — схожу, конечно. Катя, тебя надо заранее предупредить или можно появиться в любое время?

— В любое, — ответила она, — они все-таки больные и у себя в кабинете я их собирать не стану. Зайдешь в палаты, пообщаешься, выслушаешь пожелания.

— Договорились, как-нибудь заскочу.

Степаныч с Катей ушли домой, пригласив соседей в воскресенье на шашлыки. Оставшись одни, Вероника спросила Николая:

— Что станешь с потрошителем и насильником делать? Ты же не позволишь ему больше совершать преступлений?

— По-разному уже думал, — ответил он, — хотел в начале его на месте взять, перед насильственными действиями, но зачем девушку пугать, ни к чему это, он и так много наворотил. Приехать, чтобы он все написал, а потом самого выпотрошить? Руки пачкать о гниду… Сдам его в полицию… зэки его сами накажут.

— Его в одиночку поместят и пожизненный срок дадут — зэки до него добраться не смогут, — возразила Вероника.

— Доберутся, не беспокойся, найдутся добрые люди, отведут в другую камеру.

Ковалев позвонил Кирносову.

— Павел Аркадьевич, я понимаю, что уже поздно, но разговор серьезный и безотлагательный, подъезжай ко мне домой, жду.

— Хотя бы тему намекнули, Николай Петрович.

— Тема злободневная — маньяк-потрошитель.

— Еду, — ответил Кирносов.

По приезду он спросил с порога:

— Карнаухов с командой что-то нарыли? Он сам бы мог ко мне обратиться.

— Полковник, договоримся сразу — без лишних вопросов. Сам хотел эту гниду выпотрошить, но… Условие одно — на меня не ссылаться. Как вы там задержание оформите — мне все равно. Случайно или по плану реализации оперативных мероприятий, но взять преступника должны до утра, иначе еще одной жертвой станет больше. За содержание в одиночной камере он сам вам информацию выложит, успевайте только записывать и свои нервы в узел завязывать, чтобы раньше времени гниду не раздавить собственноручно. Сравните ДНК и другого не потребуется.

Ковалев назвал адрес и фамилию.

— Только один вопрос, Николай Петрович, почему в полицию его отдаете?

— Потому что полиция должна ловить преступников, а не народ. Добрые люди и в СИЗО найдутся, в одиночке держать не станут. Он все прочувствует, все прелести им совершенные.

Кирносов уехал, по дороге обдумывая ситуацию. Он следователь, а не оперативник… Полковник поехал сразу же в ОМОН, зашел к командиру дежурного отделения.

— Мне нужны три-четыре бойца с крепкими нервами, чтобы при задержании преступника не убили сразу и не забили до смерти.

— Заявка есть?

— Оформлю после задержания у себя в кабинете, информацию только что получил, времени на формальности нет.

— Если кто-то с заявкой придет, а у меня бойцов нет, что я начальству скажу? — возразил командир.

— Я же говорю, что заявка будет, — ответил Кирносов.

— Ладно, не первый день тебя знаю. Кого берем?

— Маньяка, который девчонок насилует и убивает. Огнестрельное оружие у него вряд ли есть, но холодное имеется.

— Так с этого и надо было начинать, говори адрес.

Командир отделения собрал своих бойцов.

— Едем брать особо опасную гниду, скорее всего у него только холодное оружие, но быть начеку. Брать жестко, без любезностей, единственное условие — взять живым, только живым и не сильно покалеченным, чтобы мог говорить и чистосердечное признание написать. Отпинать по полной программе, но морду целой оставить и правую руку. Вопросы?

Такой приказ омоновцы еще не получали ни разу, догадались, спросив:

— Маньяк что ли? Зачем его живым брать?

— Умный нашелся… Свое он и так получит… живым и не сильно покалеченным, это приказ.

Автомобиль спецназа ехал по небольшой улочке с деревянными частными домами. Кирносов волновался больше омоновцев — маньяк ли, сознается ли сразу, не покалечили бы его сильно? Фактами он не располагал — всего лишь верил Ковалеву.

Маньяк выбрал неплохое убежище — частный дом с закрытым двором, где можно укрыть автомобиль от посторонних глаз. Хозяин с удовольствием сдал его в аренду, ни о чем не расспрашивая и не появляясь в нем.

Маньяк приобрел Жигули седьмой модели в хорошем состоянии по доверенности, собственник о нем ничего не знал и вычислить преступника по машине было практически невозможно. В городе всегда можно встретить одиноко идущую девушку, и маньяк успешно пользовался этим. Открывал заднюю дверцу автомобиля, вроде бы что-то ища в нем, когда девушка подходила, ничего не подозревая, резко, без взмаха, бил ее в солнечное сплетение. Хватая воздух, она сгибалась без звука, со стороны, если кто-то и наблюдал, казалось, что встретились давние знакомые, обнимаются и мужчина нежно усаживает подругу в салон тонированной машины. Он надевал на нее наручники сзади и быстро уезжал. Дверцы блокированы, стекла тонированы, в салоне музыка — хоть закричись, хоть застучись.

Маньяк свободно въезжал во двор и уже без опаски выводил девушку из машины. В комфортных условиях насиловал ее в разных позах, удерживая иногда день, а иногда сутки. Потом возвращал в автомобиль и увозил на какой-нибудь пустырь. Истошного крика он не переносил, заклеивал скотчем рот, вставлял во влагалище нож и единым движением вспарывал тело до грудины. Смотрел с ухмылкой на бежавшую кровь, на обезумевшие от боли и страха глаза, на вываливающиеся из брюшной полости кишки. Он наслаждался видением… Когда тело затихало от агонии, он садился в машину и уезжал.

Омоновцы, подъехав к адресу, осмотрелись. Двое отправились к тыльной стороне дома, чтобы держать под контролем окна с противоположной стороны. Трое, выбив одним ударом дверь, ворвались внутрь. Маньяк мгновенно сообразил, упал на пол и закрыл голову руками, закричав:

— Сдаюсь, я не сопротивляюсь.

Берцы заработали, соприкасаясь с животом, спиной и мягким местом. Кирносов, вошедший следом, видел, как маньяк корчится на полу, извиваясь от ударов, крикнул:

— Прекратить немедленно.

Преступника обыскали, надели наручники и посадили на стул. Кирносов подошел, произнес злобно:

— Рассказывай, тварь. Все рассказывай.

— Бить не будете — расскажу, пусть они уйдут, — он кивнул на омоновцев, — говорить буду только со следователем и в присутствии адвоката.

— Ты еще смеешь рот свой поганый раскрывать, паскуда, — возмутился Кирносов, для задержания адвокат не нужен. Ребята, я выйду ненадолго, — обратился полковник к омоновцам, — он начал сопротивление оказывать при задержании…

— Не-е-ет, — истошно закричал преступник, — не надо, я не выношу боли. Двоих девушек убил, насиловал их здесь, потом увез на пустырь, зарезал там, нож на столе.

— Сколько изнасиловал и убил в других городах?

— Много, считать надо, в каждом городе по-разному, но я все расскажу, только не бейте, — заныл маньяк.

Подъехала оперативная группа, пригласили понятых, обыскали дом. Кроме ножа и постельных принадлежностей ничего не изъяли, автомобиль забрали на арест-площадку.

В следственном комитете маньяк давал показания в присутствии адвоката под видеозапись. Кирносов часто делал перерыв — невозможно слушать этого ублюдка, рассказывающего в подробностях о своих преступлениях. Он, видимо, еще и еще раз получал удовольствие, описывая ужасы агонии девушек, их глаза, полные боли и страха, вываливающийся наружу кишечник, стоны и мычащие крики из заклеенного скотчем рта. Маньяк сознался в сорока двух преступлениях.

Кирносов возмущался:

— Эту сволочь необходимо направлять на психиатрическую экспертизу, гад получал удовольствие от агонии и предсмертных судорог девочек… Признают душевно больным…

— Это еще не факт, — успокаивал его начальник следственного комитета, — там тоже находиться не сахар. Неизвестно еще, где хуже — на особом режиме в психушке или в одиночке.

Вечером в переполненной камере зэки играли в очко при тусклом свете единственной зарешеченной лампочки. Внезапно дверь отворилась, карты убрать не успели, накрыв их газетой. Вошел мужчина в гражданке и маске на лице. Зэки оторопело смотрели на него — обычно появляется контролер в проеме, потом уже заводит кого-либо или вызывает на допрос, на беседу в оперчасть. Камера и так переполнена, но особое удивление вызывала маска на лице. Мужчина сразу же объявил:

— Ваш коридорный спит, будить и тревожить его не надо. В соседней одиночке маньяк, на нем сорок две девочки. Единственное условие — он должен до утра жить и сдохнуть только перед проверкой. Утром я вернусь и камеру закрою. Вы ничего не видели и не слышали.

Мужчина исчез, зэки переглянулись, они знали о маньяке, но добраться до него не рассчитывали.

На утренней проверке режимники и ДПНСИ застали в блоке коридорного контролера спящим, разбудив его с трудом, они не добились четкого ответа, он все еще находился в полусонном состоянии. Но камеры все закрыты, все в порядке. Проверив все, последней открыли одиночку. Труп маньяка отправили на экспертизу. Позже судмедэксперт рассказывал некоторые подробности в кулуарах заведения:

«Его имели всю ночь, зад и прямая кишка порваны. Уже утром сделали из яиц смятку. Руки вывернуты в плечевом суставе, когда трахали эту сволочь раком, то одновременно поднимали на дыбу, чтобы секс медом не казался. Всю ночь мучили, утром он от болевого шока умер, когда яйца раздавили. Страшная смерть, но такому еще мало, я написал в заключении — острая сердечно-сосудистая недостаточность. Сердце от переживаний не выдержало, на хрена нам проблемы. Первый раз в жизни пошел на фальсификат заключения и не жалею. А коридорного охранника кто-то здорово снотворным нашпиговал»…

Николай с Вероникой щелкали орешки у камина. На улице моросил дождик с ветром, зябкая, мрачная и сырая погода не проникала внутрь дома. Лишь охранники на улице поеживались, обходя временами территорию двора по периметру. Бывшие спецназовцы ФСБ не роптали, что выполняют простую работу, им хорошо платили и это возмещало отсутствие бывалого адреналина.

Березовые поленья в камине потрескивали, язычки пламени скакали в причудливых формах, выплескивая иногда приятный запах костра в гостиную. Тепло и уютно сидеть в кресле, щелкать кедровые орешки и размышлять о смысле жизни.

Николай уже давно ощущал неудовлетворенность бездействия. Его управляющая компания отслеживала и проверяла отчетность алюминиевого завода и «Газойла» в полном структурном объеме. Ковалевы были богаты, очень богаты, но они росли не золотой молодежью, для которой основной формой жизни являлось ничего не деланье, гулянки и тусовки их не прельщали.

Пора подумать о смысле жизни, о месте в обществе. Совсем не о месте жирующего олигарха. После подсказки Николая Вероника уже выбрала свой путь, семейная чета считала его наиболее правильным, обоснованным и полезным. Вероника даже почувствовала себя лучше от мыслей, что нашла себе применение.

— Как быть с тобой, Коленька? — спросила озабоченно она.

— Да, со мной сложнее, не хочется идти по одному пути, даже если он правильный и нужный людям. Общество еще не готово к восприятию революционных теорий в науке. Такие теории должны идти сверху, а снизу они приведут к психбольнице. Представь себе, что я предложу академикам посещать свои занятия, — он усмехнулся, — какой-то там тип без кандидатской и докторской степени пожелал их обучать учености. Тот же академик от медицины быстро определит меня в дурдом и на этом все закончится. Защищать диссертации намеренно низкого уровня, соответствующего времени, не хочется, а прыгнуть вперед не получится, не дадут. Потратить пять лет впустую, чтобы стать академиком и потом уже двигать науку — бред, но, видимо, без этого не обойтись. Можно что-то самому сделать, а потом предъявить, как факт, от которого не уйти, деньги у нас есть. Но я еще с отраслью не определился. Двигатели, межпланетные космические корабли построить или супероружие создать? Хотя… начнем с малого, министр обороны будет вынужден обратиться ко мне сам.

— Ты хочешь…

— Да, Вероника, выхода у меня другого нет.

Утром Ковалева отправилась в областную администрацию, при которой находилась вновь созданная специальная комиссия. Написала заявление. Его приняли и посмотрели с недоверием, граничащим с враждебностью. Опять эти чертовы экстрасенсы за получением лицензии на работу.

В области решили навести порядок в этой сфере, запретив деятельность всех народных целителей, экстрасенсов и прочих колдунов без наличия лицензии, выдаваемой специальной комиссией, в которую входили профессиональные врачи-практики, ученые и фармацевты. Специальная комиссия отказалось от прежнего подхода, когда делались замеры энергетического поля, рассматривались документы, свидетельствующие о специальном обучении и так далее. Ни к чему хорошему это не приводило, ибо многие учителя на таких курсах сами являлись обычными шарлатанами. Вопрос решили просто и четко — подбирали десять больных с достоверным диагнозом, кандидату на лицензию предлагали поставить диагноз. Если он ставился правильно во всех случаях, то наблюдали за энергетическим воздействием. Никто еще из известных экстрасенсов области лицензию не получил. До лечения не доходило ни у кого — лучший кандидат смог правильно поставить диагноз только у шести больных.

Встречу-проверку знаний назначили через две недели в областной больнице. Комиссия в полном составе явиться не соизволила, отдав все бразды на усмотрение председателя, доктора медицинских наук профессора Ларионова Леонида Кузьмича. Веронике пришлось ждать его целый час, пока он читал лекцию студентам. Ей хотелось высказать профессору, что чужое время тоже необходимо ценить, но приходилось терпеть.

Ларионов посмотрел на нее, словно на врага народа, бросил снисходительно:

— Ждите, — и ушел в свой кабинет.

Он и не занимался подбором больных до этого, но время назначено, пришлось идти в терапевтическое отделение, брать десять историй болезни. Заведующий отделением тоже решил поучаствовать в экзамене, хотя и не был членом комиссии. Профессор пригласил экзаменуемую в кабинет, глянул на документы.

— Вероника Андреевна, не передумали становиться экстрасенсом? — с усмешкой спросил он.

— Не передумала, — ответила она, — аттестация проходит в два этапа — постановка диагноза и лечение. Я бы хотела все совместить, если вы потом не станете вредить пациентам.

— Вредить пациентам?.. Вы соображаете, что говорите? — нервно удивился профессор.

— Конечно, Леонид Кузьмич, я думаю, что говорю. Допустим, вы приводите ко мне больного с диабетом, я ставлю диагноз и исправляю больные бета-клетки островков Лангенгарса. Последующее введение инсулина ему будет вредно. Поэтому договоримся так — всех больных вы обследуете, но никакого лечения не проводите, ибо оно будет вредить выздоровевшим пациентам.

Профессор расхохотался от души.

— Нет, ты посмотри Юрий Филиппович, — обратился он к своему коллеге, — она исправит поврежденные бета-клетки. Никто их в мире исправить не может, а она в две секунды все выправит. Такой самоуверенности я еще не встречал. И что будем делать?

— Вас смешат мои знания, профессор? Удивительно… только что здесь смешного?

Ларионов подавил в себе смех.

— Извините, Вероника Андреевна, конечно, ничего смешного в этом нет. Просто мне не приходилось еще экзаменовать подобных прелестных созданий, наделенных чувством… — он не договорил и замолчал.

— Хорошо, мы пойдем другим путем, — предложила Ковалева, — который отвергнет все ваши сомнения. Я понимаю, что в некоторые вещи поверить сложно или же практически невозможно. Предлагаю следующее — наверняка в больнице есть кто-нибудь с воспалением легких, которое подтверждается аускультацией, лабораторными исследованиями и рентгенограммой. Вы даете мне минутку общения с таким больным. После этого слушаете его — ни каких хрипов: только везикулярное дыхание. Рентгеновский снимок покажет чистые легкие. Это то, что можно посмотреть сразу, позже анализ взятой крови подтвердит, что больной здоров. Невероятно, правда, но факт будет иметь место. Вы же ничем не рискуете, но вот вводить инсулин диабетику уже вряд ли станете после моего лечения. Экспресс-анализ вам подтвердит, что сахар в норме, а позже вы и сами убедитесь, диабет исчез, словно его и не было никогда. Займемся делом или станем, как в Госдуме заниматься пустословием?

— У меня есть такой пациент, вчера поступил с воспалением легких. Попробуем?

— Юрий Филиппович, — нахмурился профессор, — вы заведующий отделением, образованный человек, а поддаетесь на уловки… на несбыточные уловки. Экстрасенсы тем и знамениты, что пудрить мозги умеют лучше цыганок.

— Вам потом стыдно не будет, господин профессор, кем вы себя будете считать, если я окажусь права? Консерватором… нет, скорее депутатом, болтающим разную чепуху для народа. Решитесь потратить несколько минут своего драгоценного времени, а потом смейтесь хоть до упаду.

Ларионов внимательно посмотрел на Ковалеву.

— С одним условием, Вероника Андреевна, Юрий Филиппович приведет сейчас сюда больного, а вы заберете свое заявление на предоставление лицензии.

— Договорились, профессор, но тоже с одним условием — если больной не вылечится мгновенно, — с улыбкой ответила Ковалева, но лучше пройти к пациенту в палату, у него наверняка постельный режим и высокая температура.

Они вошли в палату. Больной как раз мерил температуру, ему становилось хуже. Заведующий взял градусник:

— Ого, тридцать девять с половиной…

Профессор послушал его, посмотрел анализы, снимки и посмотрел на Ковалеву. Она подсела к больному на кровать.

— Где же вы так умудрились простыть? Но ничего, до свадьбы все заживет. У вас прекрасный лечащий врач, назначено правильное лечение и вам становится лучше. Померяем температуру еще раз.

— Действительно стало легче дышать и слабость исчезла. Спасибо девушка на добром слове, — ответил больной.

Он поставил градусник, через пять минут он показал нормальную температуру. Профессор слушал долго, поворачивая больного то на спину, то на живот, потом произнес удивленно:

— Поразительно, но нет никаких хрипов, абсолютно чистое везикулярное дыхание!..

У больного взяли кровь и увели на снимок. Рентген показал здоровые легкие, а экспресс-анализ крови отсутствие лейкоцитоза и нормализовавшуюся СОЭ. Профессор находился в своеобразном шоке.

— Но это же невозможно… есть определенные стадии пневмонии и на каждую необходимо время даже при самом лучшем лечении. Никаких выводов и выписки — только наблюдение, — резюмировал он.

— Продолжим мою аттестацию, — предложила Вероника.

— Что? Ах, да… аттестация. Вы врач?

— Нет, — ответила Вероника.

— Так чего же вы не поступаете в университет? Я лично проконтролирую, чтобы вас приняли без учета проходного балла. Вам необходимо обязательно учиться.

— Учиться, — повторила Ковалева, — извините, профессор, ничего личного и без обид — мне у вас нечему учиться, а терять зря шесть лет я не хочу. Кстати, у вас митральный клапан барахлит — смесь недостаточности со стенозом, но сейчас уже все в порядке, операция не потребуется. Камешки в желчном пузыре периодически мучают, приступы случаются довольно часто, но операция или дробление не понадобится — они рассосались. Простату вам немного подправила — тоже проблемы были. У вас, доктор, — она повернулась к заведующему отделением, — травма коленного сустава была в прошлом, по лестнице поднимаетесь с трудом. Мениски восстановились, можете присесть на одной ноге — проблем не будет.

Пока один приседал, второй слушал собственное сердце. Потом убежал, вернувшись через пятнадцать минут с кардиограммой в руках.

— Не понимаю — ни каких пороков! Как вы это делаете, Вероника Андреевна, неужели это возможно?

Она пожала плечами, предложила снова:

— Продолжим аттестацию?

— К черту аттестацию, как вы это делаете?

— Извините, Леонид Кузьмич, но вы не поймете. Что-то можно, конечно, объяснить, но это длинная история. Если только в двух словах — это медицина будущего, которая современникам не подвластна. Кроме отдельных личностей, таковых на земном шаре двое. Я могу получить лицензию?

— Конечно, Вероника Андреевна, конечно, — ответил несколько удрученный профессор, — я сегодня же переговорю с другими членами комиссии. Через три дня она будет готова. Где вы станете принимать пациентов, какие предполагаете расценки? Могу договориться с главным врачом по аренде помещения, вам, естественно, лучше принимать у нас.

— Я достаточно обеспеченный человек, Леонид Кузьмич, поэтому прием будет условно бесплатный в «Медицинском центре», рублей за сто, не более.

— Чем же хуже у нас? — спросил Юрий Филиппович.

— «Медцентр» — моя клиника, — ответила она.

— Ваша!? — удивленно воскликнул Ларионов.

— Если быть точной — то моего мужа. Я могу обратиться к вам с просьбой, профессор и к вам, доктор?

— Конечно, — враз ответили они.

— Не рассказывайте обо мне в ярких красках — не поверят, а мне реклама не требуется. До свидания.

— Это точно, — произнес со вздохом Ларионов после ухода девушки, — сам до сих пор не верю. Если только действительно медицина будущего…

Вечером Ковалевы посетили Степаныча с Катей.

— Тук-тук, белок с гостинцами принимаете? — спросил Николай, входя в гостиную с Вероникой.

— О-о, орешки принесли, это хорошо, без орешков не пропускаем, — ответила с улыбкой Екатерина, — уже почти все со щелкали. Занятие затягивающее, полезное и отвлекающее от усердного труда.

Николай поставил мешочек на стол, сел в кресло рядом с Вероникой.

— Как настроение, самочувствие? — спросила она.

— С вашим приходом улучшилось, — ответил Степаныч, — чайку?

— Нет, мы по делу пришли, надо несколько комнат или кабинетов выделить в «Медцентре» для приема пациентов — Вероника станет вести прием, — пояснил Николай.

— Собственнику я не могу не выделить помещение, — ответила Воронцова, — но у Вероники же нет медицинского образования.

— Я сегодня сдала экзамены, через три дня получу лицензию на прием больных, как экстрасенс. Профессор Ларионов долго мучал, но все же свое добро дал.

— Ларионов… это невероятно, — удивилась Воронцова, — он сам был инициатором идеи выдачи новой лицензии. Но как ты смогла правильно поставить диагноз без диагностических методов исследования? У него, насколько я знаю, ни один врач подобную лицензию получить не смог.

— Катя, ты несколько путаешь понятия врача и экстрасенса. Любой экстрасенс может выучиться и стать врачом, а вот экстрасенсом может стать далеко не каждый доктор, — ответила Вероника. — Сейчас много сплетен и толкований экстрасенсорики, кто-то называет ее биоэнергетикой, кто-то колдовством, но не в названии дело. Все понимают, что это особая диагностика и лечение, где широко распространено шарлатанство. Существует условная граница заболеваний, где может помочь экстрасенс, а где не может. Мы с Колей подумали — терять шесть лет на учебу: зачем, чему и кто там меня может учить? Ларионов тоже предложил учиться, но потом согласился, что мне учиться у него нечему. Я попросила его языком лишний раз не болтать, а то загремит в психушку, не смотря на то, что профессор. У нас это просто делается — начнут колоть седативные и транквилизаторы и сойдет человек с ума. Есть, Катя, необъяснимые вещи, например, будет у тебя неоперабельный больной или другой, которому терапевтическое лечение пользы не принесет. Запущенная стадия и так далее. Но зачем же такому умирать, если ему двадцать или пятьдесят лет? Жить ему еще, да жить… Ты таких ко мне направляй — станут от меня уходить здоровыми после одного приема.

Вероника улыбнулась, поглядывая на Воронцову, продолжила:

— Ларионов тоже ко мне отнесся с недоверием, если мягко сказать, но позже все выяснилось, и он полностью со мной согласился.

— Наверное, не стал спорить — у него больное сердце, вздохнула Катя, — ему операция необходима, причем в срочном порядке. Он в нашей клинике через неделю на операцию записан. Извините, это строго между нами — все-таки врачебная тайна. Но я обязана знать, как ты, Вероника, профессора уговорила, я член этой самой комиссии, на которой ты сегодня была. Конечно, я поставлю свою подпись, если Леонид Кузьмич на этом станет настаивать. Но честно скажу, только потому, что он больной человек, а не потому, что вы, господа, извините, владельцы клиники. Я все-таки врач прежде всего…

Она отвернулась и замолчала.

— Ну вот, на тебе… — вмешался в разговор Степаныч, — я давно тебя, Николай, знаю и привык ничему не удивляться. Но лезть во врачебное дело человеку без образования — это уж слишком.

— Тогда мне пора подвести итоги и высказать резюме. Я хочу сказать следующее — Вероника не обиделась, воспринимает все адекватно. Сказанное ею — чистая правда. Завтра господин Ларионов объяснит ситуацию Екатерине Васильевне, как члену комиссии, а когда удивитесь и посмеетесь над собой — ждем в гости вечерком.

— Так это шутка была? — спросила Воронцова, — вот дура, а я приняла все за чистую монету.

Ковалевы ничего не ответили и ушли. Катя занервничала:

— Степаныч, чего ты молчишь? Я хорошего человека обидела зря, а ты тоже хорош: лезть во врачебное дело человеку без образования — это уж слишком, — передразнила она его.

— Не очень давно Ковалева знаю, — ответил он задумчиво, — но не раз убеждался в очевидности невероятного. Я так думаю, что это была не шутка и смеяться будем завтра над собственной глупостью и недоверием. Конечно, это была не шутка, вот дурень, не сообразил сразу. Ковалевы такими вещами шутить не станут.

— Степаныч, ты то хоть мне душу не трави. Как может девочка без образования лечить людей, как? Согласна, что повела себя не правильно. Соседи, хозяева помещения, а, главное, хорошие люди, а я со своей принципиальностью. Они же не по работе пришли, а по-соседски, — корила себя Екатерина, — но лечить она все равно не может.

— Ладно, не накачивай себя — я виноват. Ты Ковалевых не знаешь, а я знаю. Надо было как-то намекнуть тебе, подсказать, а я в фарватере поплыл. Лечить она не может, согласен, она станет излечивать за один сеанс, как и сказала. И это факт. Ковалева все Марсианином называют за его реальные инопланетные выходки, а жена у такого землянкой быть не может. Пойдем спать, нечего слова из пустого в порожнее гонять — завтра все прояснится.

Воронцова спала плохо, но не потому, что задумывалась над способностями Вероники. Здесь для нее все было ясно — причуды богачей неисповедимы. Надавила на Ларионова, как хозяйка «Медцентра», ему как раз предстояла операция, вот он и согласился. Бог с ней, с Вероникой, Екатерина тоже была не девочкой и умела играть в сложные игры. Она подпишет, но другие члены комиссии этого не сделают. Ларионов — за, она — за, а лицензии нет, пусть дует потом на воду. Ее волновало совсем другое — только стала налаживаться жизнь… Степаныч ей нравился, а он почему-то стал за Ковалевых горой. Придется поддакивать и соглашаться, но так хочется чистоты отношений. Она уснула под утро, так и не разобравшись в себе, не выработав определенного плана.

Ларионов приехал в «Медцентр» сам — Воронцова этого не ожидала. Причем он пригласил к ней и других членов комиссии. Екатерина решила не начинать сама разговор, спросила лишь о здоровье.

— Спасибо, Екатерина Васильевна, все хорошо. Благодарю членов комиссии, что согласились приехать сюда. Почему я решил и попросил вас собраться именно здесь? По нескольким причинам. Во-первых, на аттестации вчера была хозяйка «Медцентра» Ковалева Вероника Андреевна, во-вторых — самому обследоваться и отменить операцию, которую мне должны были здесь проводить через неделю. В-третьих, чтобы сами во всем убедились. Но все по порядку…

— Леонид Кузьмич, — перебил его кандидат медицинских наук Борзов, — мы вам абсолютно доверяем, тем более, что это хозяйка клиники. Подписываем без вопросов и начинайте обследование — свое здоровье важнее.

— Господа, я бы попросил все-таки выслушать меня и не задавать вопросов. Я уложусь в пять минут, потом спрашивайте о чем угодно. Так вот, не дословно, но по существу и тезисно доложу вам результаты аттестации. Я пожалел о том, что вы не присутствуйте, это было что-то невероятное, но очевидное. Отброшу излишний спор между нами, то есть между мной и Ковалевой, у которой нет медицинского образования. Отброшу мои начальные недоумения и даже возмущения. Когда все закончилось, я оказался в восторженном шоке, а Юрий Филиппович Лавров, заведующий отделением, который тоже присутствовал на аттестации, был просто в ауте. Извините, к делу, — собрался Ларионов, — у Лаврова находился больной с двусторонним воспалением легких. Классическая картина, температура под сорок. Заходим к нему в палату, Ковалева присаживается к нему на кровать, сказала несколько слов и встала. Меряем температуру — норма, слушаю больного — дыхание везикулярное, ни каких хрипов, снимок показывает чистое легкое без затемнений, берем кровь на анализы — никакого лейкоцитоза. СОЭ и вся формула в абсолютной норме. Ничего не понимаю — куда делись все стадии болезни, пациент здоров, как бык. Вернулись ко мне в кабинет, эта Ковалева на меня смотрит и говорит, что у вас, профессор, сложный порок митрального клапана, но я уже все исправила. Камешки у вас в желчном пузыре, но они уже растворились. Простата, возраст, но тоже уже все в порядке. Потом поворачивается к Лаврову и ему — травма колена, менисков нет, но они уже выросли, можете поприседать. Он по лестнице с трудом поднимался, а тут на одной ноге стал приседать. Я ждать не стал и на ЭКГ — на кардиограмме здоровое сердце. Знаю, что в желчном пузыре у меня не камни, а булыжники были, но УЗИ их не обнаружило. Я не понимаю, как она это делает, как ставит диагноз, как лечит? На вопрос ответила, что это медицина будущего, я не пойму. И я действительно ни черта не понимаю. Екатерина Васильевна прекрасно знает, что у меня был сложный порок сердца, но куда он делся за одну минуту? Господа, это невероятно, но это чудо, это факты, это… слов нет. Вы знаете, что мне эта Ковалева сказала, вернее попросила? Смысл в следующем — не болтать лишнего, никто не поверит, а в дурку угодить запросто смогу. Как вам сия аттестация, господа?

— Не поверить в сказанное вами я не могу, Леонид Кузьмич, но и поверить в невероятное сложно. Лицензию мы Ковалевой дадим, но пусть сначала нас тоже обследует, у каждого свои болячки имеются, — предложил Борзов.

— Это будет не правильно, коллеги, — возразила Воронцова, — мы сами отказались идти на аттестацию, передоверив ее уважаемому Леониду Кузьмичу. Но не расстраивайтесь, я организую прием.

— Да-а, после лицензии она такую цену задерет, что мама не горюй, — снова возразил Борзов.

— Нет, этого как раз не будет, — ответил профессор, — я задавал подобный вопрос, она женщина богатая и цену назвала символичную — сто рублей за прием. Члены комиссии подписали необходимые документы и ушли. Ларионов остался переговорить с Воронцовой и еще раз обследоваться. Повторное ЭКГ не выявило нарушений в работе сердца, митральный клапан работал, словно часы.

— Вчера Ковалевы ко мне домой приходили, — с горечью произнесла Воронцова, — я несправедливо высказалась резко, не знала, что она может такое. Мой муж сказал, что Ковалев инопланетянин, а, значит, его жена землянкой быть не может. Шутка, конечно, но шутки в ней мало. Сегодня пойдем извиняться. Но как бы то ни было — куда мог исчезнуть митральный порок сердца? Стеноз и недостаточность терапевтическому лечению кардинально не поддаются. Не понимаю…

— А я понимаю?.. Правильно она просила — лучше об этом лишнего не говорить. Передадите ей лицензию, Екатерина Васильевна? И поблагодарите еще раз от моего имени.