— Будешь пытаться так смотреть, окосеешь, — услышала я приятный мужской голос, когда очнулась и попыталась понять, где я и что со мной.
Закрыла глаза. Мурашки побежали от макушки к пяткам и обратно, но пошевелить пальцами на руках и ногах не получилось.
«Меня что, спеленали, словно новорожденного? — От негодования мурашки заметались быстрее. — И вообще, мне это снится или случилось наяву, не могла я понять?»
Я попыталась вспомнить произошедшее.
Солнце уже взошло и рассветные лучи настойчиво проникали в мое убежище. Я попыталась подняться, оперевшись на руку, и не смогла. Ногу прострелило так сильно, что я зажмурилась от боли и прослезилась.
И что теперь делать? Возвращаться домой?
Я закрыла глаза и постаралась дышать спокойно. И, наверное, провалилась в следующий сон.
Когда я открыла глаза, то не сразу поняла, что со мной происходит. Я будто парила в воздухе.
Нет, не так. Я плыла, лежа на воздушной подушке.
Смущал только странный звук под моим телом. Жужжание насекомых, словно я на лугу, где летают пчелы и шмели.
«О Улий! Куда я попала! И что со мной будет? Так, главное, не показывать свой страх! — запаниковала я. — Смелому — медовые пышки, а трусу — еловые шишки. — вспомнилась любимая отцовская поговорка. — О Улий, о чем я думаю? А вдруг это какой-нибудь извращенец-людоед? Но, — остановила я свою буйную фантазию, — у него довольно приятный голос».
Сквозь гул слышались уверенные мужские шаги.
С большим трудом повернув голову, я увидела лишь спину, шагавшего впереди. Широкую, крепкую, мужскую спину под тонкой батистовой рубашкой. Между прочим, сшитой из дорогой ткани и довольно качественно. Уж качество одежды я определяла сразу, на глазок. В самом деле, швея я или не швея?
— Ну если вы меня не освободите от своей магии, то, возможно, и окосею, и мой отец вам за это спасибо не скажет, — с вызовом произнесла я, радуясь, что язык способен шевелиться.
— Сомневаюсь, что твой отец знает, где ты сейчас находишься, и что с тобой происходит, и, вообще, не уверен, что у тебя семья, — ответил незнакомец, волнуя меня бархатными нотками в голосе.
— С чего такие мысли? Есть у меня семья, и отец есть, а еще братья, гвардейцы, между прочим, — не моргнув глазом, соврала я.
— Даже гвардейцы? Ничего себе! Из какого семейства твои братья, не подскажешь? Удалец?
«Упс, кажется, меня приняли не за того или, правильнее сказать, не за ту!»
Разубеждать незнакомца, что я не удалец, а, скорее, удалица, не стала. Это станет и так понятно, как только я сниму шляпу. Надеюсь, что до этого, конечно, не дойдет. Но кто знает. В моих интересах хоть немного потянуть время.
Я снова попыталась пошевелить руками. Получилось. Рискнула поколыхать в воздухе ногами. Лучше бы я этого не делала.
Я застонала и закрыла глаза, стиснув зубы. От боли на лбу выступила испарина.
— Где болит? — раздалось над самым лицом. Скривившись, я открыла глаза и пропала. В самом деле пропала. Утонула в глазах цвета лесного ореха. Мужчина усмехнулся, заметив мой взгляд. На его волевом лице пробежала понимающая улыбка.
Кажется, я разучилась дышать, разглядывая незнакомца. Густая шевелюра каштановых волос спадала на лицо и плечи. Внимательный взгляд темных, с миндалевидным разрезом глаз на мужественном лице, поглотил меня целиком и полностью. Аристократический тонкий нос глубоко дышал, мелькнул язык между обветренными губами. Смятение сменилось смущением.
«Опасность, соберись, пышка тебя дери, опасность», — кричал мой мозг. К смущению присоединилась растерянность. К тому же вокруг разливался такой хмельной аромат, словно мы находились на лугу во время буйного цветения трав.
Возможно, поэтому у меня закружилась голова?
Он молча разглядывал меня, странно потягивая носом и хмурясь. Только небритый кадык ходил ходуном, и смешно шевелились уши.
— Где болит, удалец? — проговорил наконец он голосом, словно в жаркий день напился ледяной воды. Отвел взгляд от моего лица, начал щупать мои руки, прошелся по ногам.
— Нога, — хрипло прошептала я, — правая, — добавила, боясь пошевелить пальцами пострадавшей ноги.
— Веселенькое дело, — откинул он прядь каштановых волос с лица. — А почему ты в женских туфлях? — посмотрел он с недоверием, покрутив в руках балетку, и подозрительно долго задержался взглядом на моей груди, взглянул на стройные бедра. Недоверчиво хмыкнул.
— Да, я не удалец, — с вызовом призналась я.
Кровь прилила к лицу, и в глазах появилась влага. Нога непроизвольно дернулась, и я скрипнула зубами.
Немного замешкавшись, незнакомец снова перевел взгляд на ногу и снял другую туфельку. Подержал их в руках, сравнивая, ну или собираясь надеть их принцессе, так мне показалось, и сунул по карманам.
— Эй, куда… — возмутилась я громко, скрывая смущение. — Верните обувь! Мне нужно идти.
— С такой ногой? — покачал он головой. — С такой ногой вы никуда не пойдете, барышня, скорее, поползете.
Его руки, мягкие и теплые, коснулись больной ноги. На миг стало больно, а потом словно и не было ничего. По телу разлилась приятная нега. Захотелось снова закрыть глаза и насладиться новыми ощущениями. Таких у меня еще никогда не было.
Поколдовав над моей стопой, мужчина вернул обувь на место. Сделал непонятный знак рукой и отодвинулся.
— Можешь идти своими ножками, барышня! — кивнул он мне.