Отдельный 31-й пехотный

Глава 29

Глава 29

Надо сказать, что в Департаменте Внутренних Дел меня приняли без особого восторга. В прошлый раз голову притащил, а этот раз — туловище без головы, хорош, нечего сказать! Почему в Департаменте? Да потому что где этот чертово здание СИБ находится и как туда попасть я не знаю, а раскатывать по городу с телом, примотанным сзади к бамперу «Руссо-Балта» (багажник тут маленький, едва ли не отделение для саквояжей) — изрядный моветон получится. Да и скрутят нас раньше, все-таки наш путь по центральным улицам проходит. Потому ничтоже сумняшеся я попросил Вениамина направить старенький автомобиль к Департаменту. По дороге, кстати, пришлось испытать все прелести открытого салона в зимнее время, на улице и так не мая месяц, а тут еще и ветерком обдувает для вящего комфорту. Больше всех досталось Мещерской, она у нас и так легко одета была, а потом у нее пальто порвало, она в мое куталась. Я же холода не ощущал в принципе. Иногда мерз, но это скорее психосоматика, вот кажется, что должен я мерзнуть, босыми ногами в снегу по колено — вот и мерзну. Таким вот веселым кагалом мы вместе с Машей и Веней, а также с оставшейся частью Николая — прикатили к Департаменту Внутренних Дел, сиречь Разбойному Приказу.

В Департаменте нас, кстати, сразу же и приняли. Не знаю, что тому причиной и почему в очереди сидеть не пришлось — то ли узнали и запомнили меня с прошлого разу, то ли то, что я под мышкой тащил Николая, а в небольшом холщовом мешке — то, что от его головы осталось, а может быть внешний вид полковника Мещерской, которая была мрачна как туча и грозна как Афина. Так что сразу же нас и приняли, даже накапать кровью на мраморный пол в холле не так уж и сильно пришлось.

Проводили в кабинет, предложили чаю и положить Николая куда-нибудь так, чтобы кровью бумаги не перепачкать, послали за дворником, который в свою очередь — пошел за брезентом, чтобы в углу постелить. Машу с Вениамином, заручившись поддержкой Никанора Петровича — я домой отправил, пусть отдохнет. Да, знаю, бардак, Содом и Гоморра, сам по себе «Руссо Балт» это уже вещдок и все такое, однако Маша сутки в участке провела, потом ее едва не убили, в общем переживаний достаточно. А еще и маму ее в валькирии забрили.

Так что прямо сейчас я наслаждаюсь крепким чаем в кабинете коллежского асессора Никанора Петровича, того самого, что принимал меня в прошлый раз и ожидаю, пока по мою душу СИБ не приедет. Кстати, я второй день Ирину Васильевну не вижу, где она? Вот приедет СИБ, там и поговорим, куда они ее дели.

— Погода нынче… такая знаете ли… — неопределенно шевелит пальцами пухлой руки в воздухе Никанор Петрович: — эдакая. Простуда легко схватывается, а вы в одной сорочке… так и болезнь подхватить недолго. Моя младшая третий день кашляет, в гимназию не пошла, а у них экзамены по латинскому скоро.

— Погода и в самом деле обманчива. — киваю я: — солнце выглядывает, но не греет.

— В самом деле… — Никанор Петрович переводит взгляд в угол кабинета, где на сложенном вдвое брезенте лежит накрытое простыней тело, вздыхает и ставит свою чашку на блюдце. Наступает неловкая тишина.

— Никанор Петрович, знаете, после обретения Дара со мной небольшая амнезия приключилась — обращаюсь я к нему, решив потратить время ожидания с пользой: — и раз уж мы все равно тут ждем — подскажите мне, что вы про валькирий знаете? Правда ли что вступить в их ряды только добровольно можно?

— Валькирии? Сиречь монахини-воительницы? А что тут знать, уважаемый Владимир Григорьевич, что остальные знают, то и мне ведомо. Основали их орден почитай лет двести как, однако же сами воины-монахини появились во время Крымского Прорыва. Почитай вся армия легла, да и магов немало. — с удовольствием отвлекается на постороннюю тему коллежский асессор: — тогда-то в первый раз валькирий и применили. В составе отдельного 31-го полка инфантерии. Амнезия, говорите? Неприятная штуковина-с…

— Они тогда в составе инфантерии были? Пехота, значит… — задумчиво говорю я: — но сейчас…

— Потом 31-й пехотный переформатировали, из состава армейской инфантерии вывели и организовали вот как сейчас — Корпус Валькирий. Про то уже забыли, но были времена, когда валькирии вместе с армейскими в атаки ходили, да только недолго. Неэффективны валькирии против живой силы противника, вот против магических оппонентов или там адских тварей — лучше них и не сыщешь. Так что эксперименты прекратили и сформировали Корпус, какой и по сию пору исполняет разные инженерно-саперные да спасательные работы совместно с армейскими подразделениями. В общем и целом… — вздыхает Никанор Петрович: — не удалось из них эффективных войсковых частей, но… к тому моменту уже попривыкли все к ним. И потом, каждая валькирия — это же готовый целитель, пусть низкоранговый, но все же. Целитель, уверенный пользователь элементальной магии — в достаточной степени, чтобы фортификации возводить. Так что Орден Святой Елены в настоящее время это такой, знаете, орден тамплиеров. Государственным структурам и органам власти не подчиняется, однако же верен Государю Императору, участвует во всех закрытиях Прорывов, по согласованию с армией — работает в госпиталях и на возведении фортификаций, оказывает поддержку и споспешествует всем начинаниям в области образования и медицины. Да и, чего греха таить — красивые они больно. Сперва наши молодые люди обрадовались, как увидели, думали о греховном, да непотребном, однако же валькирии к греху плотскому равнодушны и отрицают. Говорят, что и на физиологическом уровне они от обычных женщин отличаются, но чем именно… к сожалению тела валькирий в случае преждевременной смерти немедленно забирают в Орден.

— Вот даже как… — поднимаю я бровь. Я не верю в то, что кто-то может создать абсолютную систему безопасности. Цепь крепка ровно настолько, насколько прочно самое слабое его звено, а если цепь состоит из людей… люди бывают разные. Как вот сделать так, чтобы по всей огромной Империи тебе тела валькирий выдавали, и никто прямо ни разу валькирию без одежды не видел? Да ну, глупости, даже представить, что в нашем гарнизоне на Фронтире — умерла валькирия в бою и воскресить ну никак. Да там до столицы ехать в поезде неделю, если не полторы.

— Не всегда это удается, но говорят, что если тела валькирий в Орден не доставить — то они распадаются прямо на глазах. Ну… что-то типа разложения, только в ускоренном порядке. — продолжает тем временем Никанор Петрович: — те, кто видели говорят зрелище не из приятных.

— Это получается, что валькирии от нас очень сильно отличаются… — говорю я: — даже на физиологическом уровне. А я думал, что их просто там обучают. Что-то вроде курса «Молодого Боевого Мага».

— Валькирии не являются людьми. — веско говорит Никанор Петрович: — они не являются поддаными Империи, у них нет гражданских прав. В настоящее время все валькирии являются собственностью Ордена Святой Елены и не имеют по этому поводу никаких возражений. Они выглядят как люди, разговаривают как люди, неудивительно что ввели вас в заблуждение. Вы же все забыли. Однако, людьми они не являются. По классификации Боймлера они скорее големы, искусственно созданные манифестации магии в реальном мире. Такие как персидские ифриты, например, ну или эльфы и фамильяры. Кстати… вот вы тело принесли, Николай Рябов — довольно талантливый пользователь големов, он еще в Академии был одним из лучших признан. Серебряная звезда, диплом с отличием. Все ему блестящую карьеру прочили, а он потом — в террористы подался. Эх, вот нигилизм и свобода нравов такие штуки с современной молодежью делают… отсутствие жизни духовной и заставляет их терять веру и ступать на скользкий путь…

— Вы знаете убитого?

— Знал. Мир маленький, в свое время он даже сватался к некой госпоже… забыл ее фамилию. Что-то с мармеладом связанное. Как же… — он щелкает пальцем и морщится, пытаясь вспомнить: — нет, не помню.

— А… — не успеваю задать вопрос я, как дверь в кабинет открывается и к нам входят трое в штатском. Как и положено — двое покрепче и один — сухонький, невысокого роста, с козлиной седой бороденкой.

— Уваров Владимир Григорьевич? — сухо бросает один из них, а второй достает наручники, вернее — кандалы из того самого иссиня-зеленого металла: — вы арестованы. Будьте так добры, протяните руки вперед.

— А это кто такие? — спрашиваю я у Никанора Петровича: — кто эти уважаемые господа, которые даже не представились? Неужели террористы настолько распоясались, что в здание Департамента проникли? — я привстаю и слегка наклоняю голову. Понятно, что это у нас СИБ заявилось, но неужели они ничему не учатся? Вот прямо охота сразу в бутылку с головой залезть. Понятно, что сила солому ломит и будь мы в моем мире — то и правильно, сперва надо накатить, руки в кандалы, на голову мешок и полчаса трясти на заднем сиденье автомобиля, потом привести в холодное место, посадить на неудобный стул и дать промариноваться в таком вот виде часа два — с мешком на голове и кандалами на руках. После этого — клиент будет уже мягоньким. А вы с ним уже с позиции «извините, ошибочка вышла, давайте поговорим спокойно». Все, симпатия уже есть, некоторая связь между следователем и клиентом установлена, дальше проще. Причем это действует, даже если ты знаешь, что именно сейчас происходит, в меньшей степени, но действует. Вот и сейчас, крайне сомневаюсь, что меня прямо вот в кандалы и в Сибирь хотят отправить или там на двойную виселицу, даже если этот Николай двойной агент СИБ был. Уверен, что нет.

Тем не менее — эти ребята решили накатить. Однако в этом мире я чувствую себя достаточно уверенно, чтобы справится почти со всеми последствиями… да, я все же не являюсь совсем неуязвимым, но ни пуля, ни клинок меня не берут, а восьмидюймовой пушки у них с собой нет. И… да, легенда о Уварове, не для того я тщательно полировал и пестовал Легенду о лейтенанте, чтобы всякие из СИБ об нее походя ноги вытирали. Так что — давим на газ, педаль в пол, а дальше куда вывезет.

— Помилуйте, Владимир Григорьевич… — округляет глаза коллежский асессор: — это же сотрудники Имперской Службы Безопасности!

— А я смотрю и вам они голову задурили, Никанор Петрович, ай-яй-яй. А давайте я им бошки поотрываю, а потом, когда настоящая СИБ подъедет…

— Господи боже… — закатывает глаза худощавый и с козлиной бородкой: — вы двое! Вон из кабинета! — его громилы удаляются немедленно, никаких возражений и даже следа на несогласие. Выдрессированы.

— Владимир Григорьевич, Никанор Петрович — я присяду? — он садится на свободный стул, не дожидаясь ответа. Впрочем, коллежский асессор тут же начинает суетится, достает из комода еще одну чайную пару, посылает кого-то с чайником, кипятку согреть, просит не беспокоится и быть как дома.

— Меня зовут Максим Эрнестович. Но в широких кругах столичных салонов почему-то кличут Торквемадой. — пожимает плечами худощавый и улыбается. Вокруг его глаз тут же собираются мелкие морщинки, и я понимаю, что он намного старше, чем кажется. Сколько ему? Шестьдесят? Семьдесят? Ах, да тут же мир магии, запросто ему и сто лет может быть, барышня Лан рассказывала про Бессмертного Императора, который жил и жил и стареть не собирался лет двести… пришлось отравить.

— Вот, чай не самый лучший, но импортный. Индийский, черный. Если изволите, то и кофей имеется. — суетится коллежский асессор: — вот и кипяточек принесли, есть и печенье и мармелад, вот тут все. А я в коридоре пока подожду, если что понадобится — не стесняйтесь позвать. — и он стремительно испаряется из своего собственного кабинета. Мы с худощавым и седым — остаемся наедине.

— Давно, знаете, хотел с вами поговорить, Владимир Григорьевич. — говорит седой и откидывается на спинку стула, положив ногу на ногу и поигрывая массивной тростью. Набалдашник у трости был выполнен в виде человеческого черепа, вырезанного из слоновой кости. В остальном же вид у седого был вполне себе заурядный, обычный чистенький сюртук, брюки, белая сорочка и шейный платок на мадьярский манер. Туфли. Обычные, вот только мыски туфель из металла.

— И я тоже давно хотел с вами поговорить, Максим Эрнестович. — киваю я и беру чашку с изрядно остывшим чаем: — давненько, да.

— Это неожиданно. Обычно люди не стремятся к близкому знакомству с нашей службой. — говорит седой: — увы, такая сложилась репутация. И почему же вы хотели со мной встретиться?

— Потому что рано или поздно такая встреча все равно бы состоялась — пожимаю плечами: — когда кончаются исполнители — приходят те, кто принимают решения.

— Да уж. С вашей манерой вести переговоры исполнители у нас закончатся достаточно быстро. Вы не пробовали сперва разговаривать, а уже потом головы отрывать?

— Почему же? Вот сейчас и пробую. Пока все идет хорошо. Может позже что-то не срастется.

— Любите вы с огнем играть, Владимир Григорьевич, — говорит седой и ставит трость на пол, уперевшись руками в набалдашник: — но давайте к делу. Ваша амнистия не распространяется на убийство двоих сотрудников СИБ, я уже не говорю о других преступлениях против государства.

— Вот и закончились переговоры… — вздыхаю я, стряхивая невидимые крошки с брюк: — а вы говорите — попробуйте головы не отрывать а говорить, Максим Эрнестович…

— Но… — делает акцент на этом слове седой: — несмотря на это у вас есть шанс заслужить амнистию и для себя и для всех своих… интересантов. Полную амнистию, а не это убожество с ограничениями, выдаваемое хедхантерам. Вы же умный человек, вы же заметили, что эта амнистия не распространяется на преступления против Государя Императора и его интересов. А вы у нас с особым цинизмом убили сотрудников Службы Имперской Безопасности.

— Они были весьма похожи на шпионов из чжурчжэней. Или Хань. Напали на моего командира. Любой, кто нападет на моего командира — рискует обнаружить свою голову… не на своем месте. Вот проснется, а голова в тумбочке.

— Да, да, я уже понял вашу линию зашиты, — морщится седой: — но расследование утверждает, что после атаки на сотрудников вы оставили тела коченеть. Пусть даже холодно было — у вас было от часа до двух, чтобы позвать целителей. Хотя бы разобраться в ситуации. Это делает ваши утверждения сомнительными. И, кстати, такие вот дела не присяжные заседатели разбирают, это юрисдикция закрытого трибунала. Боюсь, что на этом трибунале к вашей позиции не прислушаются. Обвинения довольно серьезны. Каторга — это самое меньшее. А вообще, скорее всего виселица. Однако, вы у нас не просто дворянин, но и Герой Фронтира, так что обязательно заменят на расстрел.

— Расстрел? — представляю как хмурым, морозным утром меня босиком и в исподней рубахе выводят в тюремный дворик и десяток солдат вскидывают винтовки к плечу. Я смотрю в небо, а офицер взмахивает саблей и… пули с визгом отлетают от меня во все стороны! Еще залп! И еще! Рикошетом ранит офицера, он падает, хватается за ногу и матерится, а во двор вкатывают осадную пушку на гусеницах… смешно.

— Насколько я слышал — повесить человека лишь раз можно, веревка оборвалась — свободен. Эти же правила верны и насчет расстрела? Тогда пожалуйста давайте не будем тянуть, пальните в меня пару раз из револьвера и я домой пойду.- предлагаю я: — чего время терять.

— К сожалению в отношении смертной казни действует лишь одно правило — продолжать процесс, пока казнимый не будет казнен. То есть до прекращения жизнедеятельности. — продолжает Максим Эрнестович: — и… вы так уверены в своей неуязвимости, Владимир Григорьевич? Поверьте, у Империи найдутся средства, чтобы прекратить ваше существование.

— Верю, — говорю я и делаю это искренне. За то время, что я тут, я успел усвоить одну простую истину, которая была верна и в моем мире тоже. Неуязвимых не бывает. При должной подготовке… ну или случайность. А есть тут и такие твари, которым в принципе плевать на всю мою защиту, та же Акай. Если бы ей было дело до людишек — она бы дел натворила… но что-то мне подсказывает что и на нее найдется болт с левой резьбой. Недаром она не императрица Хань, чтобы ей на подносе молодых мужчин приносили, она в глуши пряталась. Камень-ножницы-бумага, то, что для меня кажется невозможным, легко сделает какой-нибудь даос, они на этом специализируются. Так что не зря я попросил Мещерскую письмецо своей подруге Волчице Шаоци направить, разузнать о даосах и их методах уничтожения лис-оборотней. Ждем-с. А пока — в слова седого о том, что у Империи, если надо — найдутся средства Володеньку Уварова прикопать в овраге — верю.

— Я же говорю — вы умный. Хоть и пытаетесь дуболомом выглядеть, — прищуривается Максим Эрнестович и берет с блюдца чашку с чаем. Отпивает.

— Вполне недурно, — кивает он: — от Департамента я обычно ожидаю самого худшего. Впрочем… давайте так. Вы будете работать на нас. Отпустить вас в свободное плавание я не могу, меня начальство убьет. А в самом деле работать на нас вы не будете, потому предлагаю контрактную систему, словно у хедхантеров — вы исполняете контракт, мы платим вам деньги… если нужна слава — будет и слава. Я прекрасно знаю ваше материальное положение, Владимир Григорьевич, в данный момент вы за счет госпожи Зубовой живете, не так ли?

— Вы хорошо осведомлены, — отдаю я должное этому нехорошему человеку, примечая, заодно, что он единственный, кто Ай Гуль «госпожой Зубовой» назвал. Не Ледяной Княжной, не Кровавой Барыней, не Гулей, а именно так, сухо и по-канцелярски. Что же касается денег… Ну а чего я ожидал? Тот факт, что у гвардии лейтенанта кукиш в кармане — легко устанавливается. Не знаю как у родителей, но у самого Уварова все его материальное благополучие только на жаловании младшего офицера и основывалось. Ладно за голову Свежевателя награду получили… ну так ее только на мотоколяску и хватило. И пару раз в ресторан зайти, цены тут такие, что за раз можно стоимость пары коров спустить, для сибиряка дико.

— Кроме того, из-под угрозы уголовного преследования выведутся ваши… жены. Все сразу. — продолжает соблазнять седой: — при этом у нас с вами могут быть общие интересы. Если, конечно, интересы госпожи Мещерской — это и ваши интересы.

— Что-то опять случилось? Да, Валя сбежала из монастыря, но…

— Я вас умоляю, Владимир Григорьевич, сбежала и сбежала! Пусть бегает хоть сотню раз! Это дело между ней и монастырем, в конце концов монастыри не тюрьмы! — закатывает глаза седой: — не в ней дело. И не в том, что вы с собой в столицу демона-охранителя привезли, а это весьма небезопасно, смею вас уверить! Не в том, что ваша Мещерская давно уже свой ранг от комиссии скрывает, передайте ей, что нам все равно! И уж, конечно, не в том, что ваши жены из Ся с собой контрабанды на сотню тысяч привезли! Будьте кем угодно, разбойником, контрабандистом, до той поры, пока вы не подрываете основы государства — мы вами не занимаемся.

—… вот даже как. Что же, я постараюсь не подрывать основ государства. Но что тогда вы имели в виду, когда сказали что интересы Мещерской…

— Орден Святой Елены Равноапостольной. Там творится что-то неладное и довольно давно. У вашей жены есть мотивация… а значит она есть и у вас. У нас же есть подозрения и определённые факты. Мы можем помочь друг другу — ваша жена разузнает обо всем, что там происходит, вернее — вы вместе с ней. А мы — дадим этому официальный статус, легальность вашим действиям. Поможем людьми и средствами. Что скажете? — он с интересом смотрит на меня, наклонив голову набок.

Журнальный столик одной лисицы

«Сборникъ занимательныхъ исторій отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплетѣ и съ картинками».

… выхода не было! Парусный бригъ наполнился звономъ мечей и грохотомъ выстрѣловъ, страшно кричали умирающіе люди, весь ужасъ абордажной атаки обрушился на Антуанетту. Она заперлась въ каютѣ, полная рѣшимости скорѣе умереть, чёмъ дать этимъ варварамъ обезчестить тѣло христіанской дѣвицы, давшей обѣтъ безбрачія.

— О Святая Богородица! — возопила она, воздѣвъ очи горе: — спаси и сохрани меня отъ надруганія! Ибо непереносима сама мысль о томъ, что эти губы, молитву произносящіе — будутъ осквернены губами или иными частями тѣла морскихъ разбойниковъ!

Въ этотъ моментъ раздался ужасающій стукъ въ дверь! Пираты ломились въ каюту. Недрогнувшей рукой Антуанетта взвела курокъ пистолета и поднесла къ своей милой головкѣ, увѣнчанной кудрями. Но дверь рухнула подъ напоромъ и въ каюту ворвался голый по поясъ пиратъ. Его мускулистые руки увѣрено схватили Антуанетту и привлекли къ себѣ.

— Вотъ ты гдѣ! — закричалъ этотъ морской разбойникъ: — клянусь Посейдономъ я тутъ же надругаюсь надъ тобой!

— Не смѣйте, сударь! — крикнула въ отвѣтъ она, приставъ пистолетъ къ его головѣ: — иначе я выстрѣлю!

— Стрѣляй! Ибо ты покорила мое сердце съ того самого мгновенія, какъ я высадилъ эту дверь! Стрѣляй! Ибо мнѣ не мила жизнь безъ тебя, потому что ты — звѣзда моего сердца! — и его сильные, мускулистые руки обняли гибкій станъ православной дѣвицы и привлекли къ себѣ. Антуанетта задохнулась, но собрала всё свои силы и оттолкнула его. Въ каюту темъ временемъ ворвались еще пятеро мускулистыхъ пиратовъ, всё голые по поясъ, кромѣ одного.

— Ахъ такъ! — прокричалъ ихъ предводитель и вырвалъ пистолетъ изъ её руки: — тогда я застрѣлюсь самъ, или застрѣлю всю свою команду, ибо если я тебѣ не милъ, то зачѣмъ мнѣ жить на этомъ свѣтѣ!

Антуанетта, будучи добродѣтельной дѣвицей не могла допустить чтобы на нея глазахъ творилось смертоубійство. Какъ душа, ищущая Христа въ этой жизни можетъ отвернуться отъ страждущаго?

— Вы утверждаете, сударь, что вы застрѣлитесь, ежели я къ вамъ благосклонна не буду? — уточнила она, развязывая завязки на лифѣ.

— Точно такъ, сударыня! Застрѣлюсь!

— И мы! Мы тоже застрѣлимся! — нестройнымъ хоромъ прокричали пираты. Одинъ изъ нихъ — тотъ что былъ въ рубахѣ — промолчалъ, и Антуанетта сразу примѣтила что это — переодѣтая дѣвица. Боже мой, подумала она, сегодня ночью я спасу жизни шестерыхъ человѣкъ! А души ихъ пусть спасетъ Богъ!