Отказаться от благодати

Глава 9. План

Роберт злился.

Нет, внешне он был спокоен, вежлив и даже улыбался, но я знала его слишком хорошо, чтобы не заметить. Он теребил указательный палец правой руки и почесывал нос, кончик которого характерно краснел. Жрец стал рассеянным, отвечал иногда невпопад и даже выпил чай с сахаром, хотя несколько лет назад отказался от него в пользу здоровья.

Лара не выходила из комнаты второй день, а Роберт в комнату эту не спешил и по вечерам подолгу засиживался в кабинете за книгой. Сегодня тоже пришел и на несколько секунд задержался на пороге, точно решая, стоит ли входить.

Конечно, ведь в кабинете была я.

– Работаешь? – Преодолев вполне естественный порыв убраться подальше, он все же вошел. И дверь за собой прикрыл, на мгновение задержав пальцы на ручке.

– Заканчиваю, – ответила я и уронила карандаш.

Трудный вечер, хитросплетения слов в договоре и полный раздрай в мыслях. Пожалуй, стоило дать документу отлежаться, а себе отдохнуть, но мне хотелось поддержать Эрика и взять немного его обязанностей на себя. Сейчас, когда они с Полиной нашли общий язык, я старалась помочь сохранить хрупкий, но такой необходимый нам всем мир.

В тот вечер они долго говорили за закрытой дверью ее спальни, а Алиса расхаживала по дому разъяренной фурией. И лишь после полуночи поднялась наверх, хлопнула дверью своей комнаты, и всем стало понятно, что ее план провалился.

Тогда Эрик испугался, а когда мы боимся кого-то потерять – по-настоящему, навсегда – многие обиды кажутся несущественными, глупыми. А гордость – ненужной. Что может дать гордость, кроме одиночества? Быть правым или быть счастливым – извечная дилемма, но Эрик, похоже, для себя ее решил.

Длинные пальцы Роберта бегали по корешкам книг в шкафу, будто паучьи лапки. Цепкие, они вытаскивали книги наполовину, а затем задвигали обратно и продолжали поиски. Не думаю, что он пришел сюда почитать. Скорее, просто захотелось побыть одному, а тут я.

Уступать и уходить я не собиралась. В конце концов, кабинет – единственная комната в доме, где можно посидеть в тишине.

– Не спится? – невинно поинтересовалась я и уткнулась в документы, сделав вид, что полностью поглощена работой. Если повезет, избавлюсь от Роба и закончу составлять иск сегодня. Главное – побольше болтать, как показывал опыт, Роберт не выносил моей болтовни.

К несчастью, сегодня он и сам был настроен поговорить. И от книжного шкафа отвернулся, будто только и ждал, когда я нарушу тягостное молчание.

– Это ненормально, тебе не кажется?

Пытливый взгляд ползал по коже, как надоедливое насекомое, рождая желание его смахнуть. Благо, я научилась выдерживать взгляды и похуже.

– Что именно?

– Эрик и… – Он запнулся, будто следующее слово перекрыло гортань.

– Полина, – помогла я. – Нет, не кажется. Они взрослые люди, и только им решать, ссориться или мириться.

– Законы…

– Значительно устарели, – перебила я. – Как и те, негласные, запрещающие создавать альянсы с охотниками. Жить в одном доме с ясновидцами. Не стоит делать вид, что мир все тот же, к которому мы привыкли в детстве.

– В хаосе проще оправдаться, верно? – ядовито усмехнулся он. – И на фоне грехов Полины твои собственные кажутся мелкими, незначительными. А уж если Эрик ее простил, то тебя и подавно простить сможет.

– Меня? За что меня прощать?

– Ты чуть не сгубила скади. Думаешь, я забыл прошлую войну? Будь уверена, они не забыли тоже!

Роберт подался вперед, глаза его полыхали гневом, и мне показалось, он разрывается между желанием ударить меня и сбежать. Каждый раз в такие моменты я поражалась, откуда в человеке столько ненависти и как она в него помещается. Тамара была коротышкой, но в ней помещалось и того больше…

– Мне казалось, все было наоборот, – как можно спокойнее ответила я. – Это вы чуть меня не сгубили.

Некоторые воспоминания – палачи. Стоят с оголенным лезвием топора, готовые исполнить приговор.

Когда впервые охотники пришли сплоченной армией, я растерялась. Эрика не было рядом, он застрял в неведомых нам измерениях в поисках известных только ему истин, а быть правительницей я оказалась не готова. Были смерти – много смертей, племя скади уменьшилось наполовину. Мы испугались, и впервые я подумала о том, что убеждение драться до последнего в корне неверно. Какой толк в бессмысленных смертях, кому и что мы докажем, если весь мир уже склонил колени перед новой властью?

Когда я пошла договариваться с охотниками, Тамара впервые высказалась против меня открыто. А Роберт ей поддакивал. Был совет и голосование, и их вроде не поддержали… на первый взгляд. Я, помню, радовалась – успех, он ведь окрыляет. Дура! Знала бы тогда, чем все кончится, вела бы себя осторожнее.

И, возможно, не ступила бы на границу смерти.

Впрочем, такие уроки надолго запоминаются. Собственный опыт всегда объясняет предельно доходчиво.

– Это так похоже на тебя – свалить собственные ошибки на других, – снисходительно заметил Роберт.

– Ошибкой было доверять тебе. Больше я ее не повторю.

– Лучше доверять этому…

– Его зовут Влад, – улыбнулась я, с удовлетворением замечая, как меняется выражения лица Роба. Наверное, ему даже имя может причинить боль. Не зря же он по дому бродит по ночам, в то время, как жена спит в холодной кровати в полном одиночестве. – Это так похоже на тебя – путать зависть со справедливостью.

– Думаешь, я завидую ему?

– Уверена. Оттого и исходишься ядом. И там, в Лондоне тоже. Я ведь не к тебе шла за советом, ему звонила. Потому что он сильнее, опытнее…

– Ты – дура! – выплюнул Роб и стукнул ладонью по столешнице, задевая подставку для скрепок, отчего они жалобно звякнули. – Всегда ею была. Думала, что получишь его, если станешь во всем потакать? Ты не нужна ему! Ему никто не нужен, давно пора было понять. Хотя чему я удивляюсь, ты же женщина. И мозгов у вас…

Он осекся. Замолчал. Но мне и не нужно было, чтобы продолжал – иногда для понимания хватает и намека.

Я встала, оправила юбку. И документы аккуратно сложила на угол стола. Роберт дышал тяжело, порывисто. В глаза не смотрел. Стыдно стало? Плевать. Мне давно уже плевать и на него, и на то, что он думает. Жила только откликнулась тянущей болью. И не болью даже – воспоминанием о ней. О цепких, колючих щупальцах Мартина.

– Извини, я вел себя… грубо.

Виноватым он не выглядел, раскаивающимся тоже. И, наверное, я действительно была глупа, если думала, что однажды мы поймем друг друга.

– Спокойной ночи, Роберт.

Иногда не стоит воевать за комнату и лучше сразу капитулировать. Пусть Роб остается там в окружении книг в обнимку со своим одиночеством. Возможно, мои мечты быть с Владом никогда не сбудутся, но он у меня есть. Как друг. Роберт же рискует остаться один. Это ли не справедливое наказание за все, что он сделал?

Говорят, счастье любой женщины – в детях. И это истинно так, ведь никто не говорил, что дети должны быть обязательно твоими. Когда-то я мечтала родить Владу сына. Не наследника, наследник у него уже был, и родила его человеческая женщина. Серая. Невзрачная. Обычно он предпочитал иного типа девушек, но темы Юли мы никогда не касались.

Он не проявлял к ней интереса, только к мальчику. И воспитывал сам, как считал нужным. Мать не вмешивалась. Пыталась сначала, но после началась война, и ей пришлось надолго расстаться с сыном. Дима не был к ней привязан так, как к отцу. Возможно, потому что она никогда не смогла бы понять его, а может, Влад просто морально подавил мать мальчика…

Кто теперь скажет?

Я же мечтала о другом. Дом – небольшой, светлый. Компактный дворик, качели и скамейка под старой липой. Цветочные клумбы. Кофе с булочками по утрам. И обязательно смех – много детского смеха. Лучистые зеленые глаза. Почему-то я думала, что глаза наши дети унаследуют от отца.

Не сбылось. Юношеские мечты вообще редко сбываются. И детей мне боги не послали.

В утешение мне достался племянник – солнечный мальчик с беззубой улыбкой и глазами ясно-голубого цвета, с ямочкой на подбородке и хваткими пальчиками, которыми он сжимал все, что попадется в его ручонки. Алан часто был задумчив, и тогда на лбу у него собирались мелкие складочки.

В последнее время я редко с ним играла – работы навалилось столько, что часто не было сил даже душ принять, я просто приходила в спальню и падала на кровать. Но в детскую заходила всегда, пожелать спокойной ночи, прочесть сказку или рассказать историю, из которой годовалый малыш мало что поймет, но обязательно впитает – и легенды, и традиции, и законы, на которых пока еще держалась нестабильная наша жизнь.

Я не успела зайти до того, как он ляжет спать, и застала Алана мирно сопящим в своей кроватке. Но в тот день это нужно было мне. Злость на Роба разрасталась, затягивая внутренность сизой мутью бессилия и ярости. В детской эти чувства уходили, уступая место нежности, и я сидела на полу, сжимая маленькую ручонку, пока не начала клевать носом. Не заметила, как перевалило за полночь.

Тихо, стараясь не разбудить детей, которых с переездом в наш дом нескольких племен в комнате Алана стало семеро, я вышла и прикрыла за собой дверь.

В коридоре столкнулась с Эриком – он выходил из комнаты Влада, и это выглядело так неестественно, так странно, что я растерялась. Эрик же, видимо, решив, что лучшая защита – нападение, спросил строго:

– Что ты здесь делаешь?

Я? Я что делаю?

– Это и мой дом тоже вообще-то! Наверное, бестактно будет задавать тебе тот же вопрос. Я только надеюсь, Влад еще жив.

– Жив твой Влад, – поморщился Эрик, но на дверь посмотрел, будто уверенности в том не испытывал. – Что ему станется…

– От вас чего угодно можно ожидать.

Эрик вздохнул. И к стене прислонился, будто стоять ему было невыносимо трудно. Устал? Наверное, ведь уровень ответственности рос прямо пропорционально количеству жильцов в доме. И сам дом обиженно стонал, упрекая нерадивого хозяина. Дом пресытился шумом и суетой. Страхом, ползущим по плинтусам. Неповоротливый, застыл истуканом в пленке удушающей защиты. Боясь движением защиту эту нарушить…

– Идем, – сказал Эрик, спустя некоторое время, словно долго не решался, стоит ли говорить со мной о важном. Я привыкла. Несмотря на то, что он готовил меня к роли правительницы, относиться серьезно ко мне не получалось. То ли потому, что я его сестра, то ли потому, что женщина. Пример Роберта показал, как мало вообще женщины значат для мужчин.

Мы спустились вниз, в полумрак опустевшей гостиной. Пересекли ее, перешагивая через бледные пятна лунного света, выплеснувшегося из окна через щели не задернутых штор. И нырнули в открытую темную пасть коридора.

От гостиной до лестницы, ведущей в подвал, ровно пятнадцать шагов. И потом двадцать ступеней вниз. Высокие своды, нависшие над головой. Узкие окна под ними почти не пропускают света, потому в помещение темно. Сыро. И тени стелются под ноги коврами.

В подвале Эрик преображается. Бессовестно высокий, здесь он становится еще выше. Шире в плечах. Суровее. Ошметки теней оседают на скулах налетом.

– Помнишь, чему я тебя учил? – спрашивает он, и мне видится чудовище, сидящее в нем, снова живым. Чудовище дышит, вздымая крепкую грудь. А путь к лестнице отрезан…

– Здесь?

Сарказм вырывается невольно. Глупо это – шутить со зверем. Память – полезная штука, но уроки, который Эрик преподал мне в этой комнате, хочется забыть.

– Вообще.

Помню ли я? Помню. Усиленные тренировки до ночи, после которых ноет спина и пульсирует жила. Советы, где я была наблюдателем и училась подмечать каждую деталь, каждое слово брата. Интонации. Мимику. Тогда все это казалось чем-то важным, существенным, необходимым для каждого правителя.

До войны.

Война все изменила. Заставила понять, что ничто из этого не важно. Важен лишь авторитет, а получить его невозможно. Особенно, если некоторые члены племени против тебя во всем.

– Будет сложно, – сообщил Эрик известную истину. – И от тебя мне нужна клятва.

– Клятва?

Я сглотнула, не сводя взгляда с лезвия ножа, блеснувшего в темноте. Воспоминания всегда наготове…

– Клятва глубинным кеном.

Эту клятву хотя бы раз в жизни дает каждый хищный. Древняя, она замешана на крови и оставляет отпечаток на жиле. Горе тому, кто решится нарушить ее. Легенды описывают ужасные наказания для клятвопреступников, жизнь которых превращалась в ад. Лишения рода, вплоть до седьмого поколения, вымирания племен, смерти в мучениях. Агония, которую не остановишь, она, подобно раковой опухоли, расползается, задевая каждого, кто находится рядом с безумцами, решившими нарушить клятву.

На моей памяти таких безумцев не было, и я не собиралась входить в их число. Потому и к клятве глубинным кеном относилась трепетно. Во всяком случае, разбрасываться ею привычки не имелось.

– Хаук придет в мае, Дарья, – голос Эрика, который плавно перешел в полушепот, рассеивается в воздухе, – и у нас не так много времени, как раньше…

На что?

– Если вдруг я… – Он замолкает на секунду, и чудовище отступает. Черты лица смягчаются, и Эрик вновь превращается в Эрика. Брата, которого мне не хватает настолько, что щемит в груди и иногда хочется плакать… Редко. Я привыкла, но сегодня… – Если со мной что-то случится, ты должна будешь возглавить скади. И на этот раз удержать власть.

Взгляд испытывает меня на прочность, и я выдерживаю его. И с удивлением понимаю: мне все равно. Я буду горевать, если Эрик погибнет, мне будет больно, но скади… Мне не нужна власть. Правление. Ответственность, металлическим панцирем сковавшая тело.

Потому я качаю головой и отступаю.

– Нет.

– Ты должна.

– Почему я? Полина – мать наследника, пусть она…

– Потому что я так хочу.

И снова прямой взгляд, на этот раз выдержать его в разы сложнее.

– Ты не умрешь, – убеждаю скорее себя, чем Эрика. Подавляю дикое желание разрыдаться и броситься ему на шею. Сестры вождей так не делают. Не выказывают слабость.

– Я буду стараться выжить. Но если вдруг… Ты нужна. Потому поклянись, что не отступишь. Не оставишь скади.

У Эрика усиленная регенерация, потому первой лезвием по ладони провожу я. Боль – мимолетная, острая – отрезвляет. Темная и густая кровь выступает на коже бисером. А с ней и кен. Воздух резко заканчивается, и я вдыхаю его жадно, глубоко.

Кен Эрика пахнет карамелью. Он горячий и едкий, впитывается в кожу в месте, где наша кровь смешивается, проникает в порез. Слова клятвы застревают в горле, но я выдавливаю их силой. Не время препираться и упрямиться. Если Эрик попросил, значит, это важно.

Рана на его руке затягивается быстро, остается лишь корка засохшей крови. Моей. Его. И густой карамельный запах в воздухе. А объятия бывают очень уютными, интимными даже. Я уже отвыкла от его объятий. Эрик гладит меня по голове и молчит, а я изо всех сил сдерживаю дрожь и рыдания, рвущиеся из груди.

Это так непривычно – подвал и нежность брата, здесь я помню его другим. Но, наверное, пора те воспоминания прогнать, а нет лучшего способа это сделать, чем заменить другими.

– Ты ведь не умрешь?

Нет смысла больше врать и притворяться – не здесь и не сейчас.

Эрик не отвечает, но прижимает меня сильнее, и я впиваюсь в него пальцами, ногтями, как в оплот уверенности в завтрашнем дне. Потому что без него не будет будущего. Потому что он – моя семья. Вернее, все, что от семьи осталось. И жаль, наверное, что я поняла это только теперь, но поняла ведь. Не зря ведь говорят: лучше поздно, чем никогда.

– Мне страшно…

Тишина, окутавшая нас, слушала. И сбитое мое дыхание, и спокойное – Эрика. И шепот, полу-истеричный, полу-умоляющий, и если я молила, то о чем? Разве от Эрика что-то зависит?

Всегда зависело. Он мог решить любую проблему, почему же сейчас… почему он просит меня? Я ведь всего лишь защитница, пусть и носитель древней крови! И с властью у меня не сложилось.

– Знаю, – отвечает Эрик. – Мне тоже…

Наверное, впервые в жизни он меня понял. Или сделал вид, что понял. Вожди не простые смертные, у них другая система ценностей, и страх имеет иную тональность. За годы обучения правлению я пыталась почувствовать иначе, но, видно, слеплена из другого теста. Страх так и остался страхом. Неуверенность – неуверенностью. А боль – болью.

Сейчас это не имеет значения. Важно другое, то, чему я не придавала значения, что игнорировала, а теперь кажется, потеряла столько времени. Не сказала столько слов, и они не поместятся в несколько отпущенных нам мгновений наедине.

Но некоторые из них я просто обязана сказать. Просто, чтобы Эрик услышал.

– Ты счастлив?

Выдох, слишком громкий, чтобы понять: ему все еще больно. И он старается боль эту сдержать, не выплеснуть. Ее так много, что жмет в груди, уж я-то знаю.

– Сейчас не время об этом думать, – отвечает и отстраняется. Улыбка у него теплая и… Когда он успел стать таким? Наверное, я слишком была занята собой, чтобы заметить, насколько брат изменился. – Решу, когда все закончится.

– Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Ты заслужил. И она… она тоже заслужила.

– Заслужила, – кивает. – На это я в силах повлиять.

Если он улыбается, значит, действительно все хорошо. Почему же тогда у меня такое чувство, что я его теряю?

В ту ночь Эрик поделился со мной планом, который мог обернуться для нас как катастрофой, так и спасением, в равных пропорциях. Этот план был безумным и гениальным одновременно. Полина, умеющая возвращать ясновидцам утраченный кен, попробует излечить Гарди – первого из первых, и тогда миссия Хаука утратит свое значение. Уйдет ли охотник, когда узнает, что Гарди снова здоров? Получится ли у Полины вообще его излечить? Он ведь Первый, легенда, а она, хоть и сильный, но обычный сольвейг.

– Потомок Лив, – поправил меня Эрик. Но я уже не была уверена, что кровь что-то там решает. Во мне тоже текла кровь Первых, и силы от нее не прибавилось ни на йоту. Скорее, наоборот.

Вскоре к нам въехали сольвейги.

Иногда мне казалось, дом не выдержит такого количества людей. Запруженные коридоры, война за ванные комнаты, шум и беготня утомляли. Не осталось и уголочка, где можно было побыть в одиночестве и подумать, и иногда я пряталась на чердаке, как нашкодивший ребенок, чтобы просто послушать тишину.

Сольвейги были… странными. По-своему обособленные, они оказались невероятно шумными. Вечерние посиделки на крыльце с гитарами, танцы под открытым небом и еда, приготовленная на костре, удивляли не только меня. Во дворе они разбили палаточный городок, окончательно превращая обиталище скади в цыганский табор. Рыжая постоянно таскалась за Полиной, хватала ее за руки и тараторила на ломаном русском.

Сольвейги пугали своей непохожестью на нас. Наверное, это нормально, ведь многие столетия они скрывались от мира, жили отшельниками, кочевали с места на место, прячась ото всех, чтобы уберечь от притязаний такой ценный по мнению многих кен. И тайну происхождения сольвейгов их вожди берегли свято. Наверное, эта тайна так и осталась бы тайной, если бы Полину нашли раньше. Ее забрали бы, как забирали других детей. Подчистили бы память родителям и соплеменникам. Но ее не нашли. А когда отыскали, она уже посвятилась в атли, и Влад раскопал много интересных фактов о природе «светлых» хищных.

В том числе и то, что родителями должны быть обязательно хищный и ясновидец. Неудивительно, что их так мало в мире, ведь такие союзы опасны и хрупки. И вряд ли поощрялись той или иной стороной.

Раньше, когда мир сохранял хотя бы подобие нормальности.

Теперь же все изменилось. Были Глеб и Ника, держащиеся за руки, охотники, улыбающиеся по утрам, словно мы старинные друзья. Ясновидцы, добровольно отдающие кен для защиты дома.

Богдан…

Он появился, как всегда, внезапно. Под вечер, когда закатное небо окрасилось лиловым, и весенний воздух пропитался морозным, зимним еще дыханием. Нагло вошел в дом и заявил, что знает, где Гарди, и готов сотрудничать на приемлемых для него условиях.

Богдан! Готов сотрудничать! У меня даже дар речи отнялся от удивления.

Охотник же на меня вообще почти не смотрел. Игнорировал и делал важный вид, словно он посол с поручением государственной важности. Потребовал чай, печенье и сахар – обязательно рафинад, потому что имел ужасную привычку его грызть. За этот противный хруст мне хотелось его стукнуть. Жаль, Эрика на тот момент не было, иначе Богдан не позволит бы себе держаться так фривольно.

Полина молчала и сверлила его сердитым взглядом, Влад насмешливо улыбался, а Алиса пылала ненавистью у камина. Она зло шептала что-то Мирославу на ухо, а тот качал головой и хмурился. Лишь Дэн оставался спокойным и, казалось, готов был Богдана слушать.

Тот же говорить не торопился. Отхлебывал из чашки и хрустел треклятым сахаром.

– Ну, – наконец, не выдержал Влад, – информация будет? Или ты сюда пообедать пришел?

– С обедом, как я понял, здесь совсем туго, – наигранно вздохнул охотник и запустил загребущую руку в вазочку с печеньем. – Не уверен, что могу доверить вам столь ценные сведения. Вот вернется ваш Эрик, тогда и поговорим.

– Убирайся! – Я решительно отобрала у него вазочку – нечего нас просто так объедать. Повернулась к Владу. – Видно же, что он блефует! У нас сейчас безопаснее всего, вот он и пришел. Охотники поджали хвост, испугались Хаука.

– Что-то я не замечал тебя в городе, – саркастично отметил Богдан, наконец, осчастливив меня своим вниманием. – Прятаться за стеной непробиваемой защиты, конечно, очень смело. В отличие от тебя, блондиночка, я бываю на улицах и знаю, что говорят. Хаук придет скоро, и в первую очередь станет искать потомков Херсира. Поговаривают, в твоих венах течет его кровь.

– О чем еще говорят на улицах? – Дэн приобнял Полину и отвел внимание охотника от меня. А я снова стала невидимкой.

– Хаук вот-вот явится, а вы не готовы. В другой ситуации я бы порадовался…

– Но сейчас охотники тоже под ударом, верно? – перебила Полина. – Альрик вас коварно подставил своим прогрессорством.

– Важно ли теперь, кто виноват? – вмешался Мирослав и оставил Алису одну дуться у каминной полки. – Важнее, что теперь делать. У нас есть план.

– И для его исполнения нужен Гарди. – Богдан, наконец, отвлекся от сахарницы. – С этим я могу помочь.

– Чего ты хочешь взамен? – скучающим тоном поинтересовался Влад.

– Защиты. В этом доме, разумеется. А еще я люблю покушать.

– Денег не нужно? – предложил Влад. – Миллиона, скажем, три? Личный вертолет?

– Будешь язвить, попрошу, – огрызнулся Богдан.

– Довольно! – Я встала. Богдан бесил до такой степени, что у меня даже уши горели – то ли от стыда, что я вообще когда-то могла с ним нормально общаться, то ли от злости. – Видно же, что он ничего не знает. Пришел тут клянчить!

– Полегче, блондиночка, я ведь и обидеться могу. И тогда кому-то здесь будет очень плохо…

Он странно посмотрел на Полину, а она спокойно сказала:

– Он останется.

– Что?! – Я даже опешила от неожиданности – от кого, от кого, а от нее я такого точно не ожидала.

– Он останется, – повторила она, пресекая поток моего возмущения. – Во всяком случае, до возвращения Эрика. А пока, – пророчица кисло улыбнулась охотнику, – добро пожаловать.

– Круто! – довольно ухмыльнулся он и одарил меня торжествующим взглядом победителя. – Тогда, может, все же покормите?

– Что это ты на него так взъелась? – спросил меня Влад, когда Богдан, наконец, отправился на кухню с Полиной, с чего-то взявшейся его опекать. А мы с Владом, наконец, смогли уединиться – впервые за несколько дней. – Пылаешь вся, будто он тебя лично задел.

– Он и задел. В прошлый раз он приходил сюда убить всех нас, а если всех не получится, то Полину – уж точно.

– Ее вечно кто-то хочет убить, – поморщился Влад. – Но этому она точно не по зубам.

– Это не значит, что я должна его тут же полюбить!

– Ты права, любить охотников – противоестественно, – улыбнулся он.

Глупый. Будто бы я могу полюбить кого-то, кроме него. Особенно сейчас, когда мы лишь вдвоем, и в спальне задернуты шторы. А в груди щемит, давит, а оттого сердце трепыхается, словно старается вырваться из тесноты ее.

Неправда, что близость лишь согревает и дарит уют. Существуют виды близости, превращающиеся в палачей. Обжигающие, они въедаются в легкие, перерывают гортань, и горло першит от невозможности как вдохнуть, так и выдохнуть.

Но мы, наконец, одни, и можно дать волю тому, что так долго приходилось сдерживать.

– Ты… отдохнул? – поинтересовалась я, стараясь говорить как можно более буднично. И взгляд отвела, потому что сложно смотреть в глаза, когда собираешься обнажить душу.

– Что, прости?

– Отдохнул, спрашиваю? После того случая, с Херсиром?

– Пожалуй, – кивнул Влад. – В любом случае, из всего нужно уметь извлекать пользу. Благодаря Херсиру, у нас есть план. А хороший план – всегда половина успеха.

– Да, план… План – это хорошо. Но я хотела бы поговорить о другом. – Я подняла на него глаза. Не потому что вдруг осмелела – просто нужно было видеть его реакцию, неизвестность иногда мучит сильнее определенных видов близости. – О нас.

Прозвучало жутко пошло, как фраза из дешевого фильма, и пошлости этой я устыдилась. Снова вспыхнули уши – они вообще у меня краснеют в самый неподходящий момент, хорошо, что боги наделили меня густыми волосами.

Влад молчал. Смотрел серьезно и будто бы понимал, к чему я веду. Эта мысль – мимолетная и совершенно немыслимая – мелькнула и канула. Ну вот правда, откуда ему знать? Я ведь никогда не намекала ни на что подобное, фильтровала слова и старалась быть настоящей подругой – «своим парнем», с которым можно поделиться абсолютно всем.

Поэтому, скорее всего, мое признание Влада шокирует. Выбьет из колеи, возможно, ведь сколько я себя помню, мы дружили. Но ноша, разделенная с кем-то, весит в половину меньше. А я так устала ее тащить…

– Ты права, – неожиданно улыбнулся Влад, и за руку меня взял, нежно сжимая пальцы, и от этой нежности у меня буквально мурашки побежали от кисти до локтя. Раньше я думала, что мурашки – это миф, как и бабочки в животе. Не знаю, как насчет бабочек, но чертовы мурашки существуют – я проверяла!

От взгляда его жарко и бросает в пот. Я часто видела такие его взгляды – посвященные не мне. И вот… теперь… он смотрит, и я окончательно забываю, как правильно дышать, и выдохи выходят неприлично громкими. Но у меня есть оправдание – такому тембру голоса невозможно сопротивляться. Наверное, именно такой используют гипнотизеры.

– Просто сейчас Эрик вернется и, скорее всего, будет совет, если охотник действительно знает что-то о Гарди. Согласна?

Я бессознательно кивнула, с трудом понимая, что он там вообще говорит. Какая разница, если большой палец его руки скользит по моей ладони? Это впервые, когда он вот так… и я теряюсь окончательно.

– Не хотелось бы, чтобы нам помешали, – проникает в сознание дурманящий голос. Ну вот как он это делает со мной?

– Ты прав.

– Давай отложим этот разговор. Скажем, на несколько часов.

– Хорошо, – выдыхаю.

Мир вспыхивает радостью – ослепительной и яркой. Я столько лет ждала, что мне эти несколько часов? Все-таки счастье – непривычное ощущение, но жутко приятное.

Внизу меня ждала еще одна порция. Вернулся Эрик, и привел с собой Ричарда, который галантно поклонился мне. Рядом с ним стояла серьезная Мария, а и из-за плеча ее смущенно выглядывала Элен. Я стремглав сбежала с лестницы, и через секунду уже тонула в ее тесных объятиях. От нее привычно пахло ландышами, и вообще вся она была привычно теплой, близкой и любимой.

Единственная настоящая подруга, которую у меня получилось заиметь.

– Я так рада, что ты здесь! – сказала я совершенно искренне. Перейти на английский оказалось просто, будто я не жила последние годы в России.

– Я тоже, только… – Она потупилась, и улыбка сползла с ее лица. – Бранди больше нет. Никого. Только мы.

– Хаук? – ужаснулась я, все еще не в силах поверить, что люди, ставшие мне семьей, почти все мертвы.

Элен кивнула, подняла на меня глаза, и они блестели от слез. Я и сама готова была расплакаться, ведь за годы, проведенные в Лондоне, успела привязаться к бранди. Непривычно было думать, что от некогда большого и сильного племени осталось лишь трое.

– Мне так жаль…

– Я все время спрашиваю себя, почему не я?

Я вздохнула и внезапно поймала на себе насмешливый взгляд Богдана. Странно, ведь Эрик здесь, почему он позволяет себе так на меня смотреть? И почему я чувствую себя настолько незащищенной в собственном доме? В конце концов, я тут хозяйка.

Элен выглядела подавленной, и я сказала первое, что пришло в голову:

– Потому, что ты мне нужна.