Открытые сны Раскаяние

Глава 5

Прохладный весенний ветерок сменился сухим горячим воздухом. Ярослава открыла глаза и улыбнулась, Константин справился. Она подошла и прикоснулась к его плечу:

— Как вы?

Константин поднял голову и вытер слезы тыльной стороной ладони.

— Что это было? Неужели я встречался с Володей?

— Нет, мы до сих пор в коме. Володя может жить совершенно в других условиях и быть вполне успешным человекам. Но ваше сознание выдумало мир, в котором должен находиться Володя, после того, что вы с ним сделали.

Константин облегченно выдохнул и опустился на землю.

— Как хорошо. Я очень рад.

— Но, — строго сказала Ярослава. — Володя, действительно, может нуждаться в помощи.

Константин закивал.

— Вы правы. Я найду его. Обязательно найду. Ведь я обещал.

Ярослава не стала напоминать, что произошедшее было фантазией и он дал обещание себе самому. Она опустилась рядом, и вдруг над головой послышался голос Тамары Ивановны.

— Ярослава, я тебя укрыла пледом. Надеюсь, у вас всё получается. Константин Львович, слушайте эту девочку и делайте, как велит. Она поможет.

Константин недоуменно уставился на Ярославу.

— Почему мы не проснулись? Я что-то неправильно сделал?

Ярослава встала и отряхнула белый костюм от красной пыли.

— Вы правильно сделали. А не проснулись мы потому, что этот случай не единственный груз на вашей душе. Давайте работать дальше.

Константин кивнул, вскочил на ноги, и они снова зашагали по безжизненной красной пустыне в сторону гор.

— А где мы находимся? — Ярослава подобрала с земли камешек и принялась катать его в руке. Камешек раскрошился, превратившись в песок.

— Это Аризона. В прошлом месяце с семьей летали к другу в Финикс. Приезжали посмотреть Гранд-Каньон.

— Почему вам не понравился парк?

— Откуда вы знаете, что не понравился?

Ярослава усмехнулась.

— Иначе вы бы здесь не оказались. У каждого свой ад. Я уже побывала на кладбищах, в заброшенном здании, в больнице, в лесу и даже в торговом центре.

— Вы серьезно? В торговом центре?

— Да, это был восьмилетний мальчик. Он когда-то потерялся в торговом центре и с тех пор боялся туда ходить.

Константин понимающе кивнул и провел рукой по волосам.

— Я его понимаю. Вы правы, мне не понравился каньон. Словно край земли. Лучше расскажите о своем прекрасном даре.

Ярослава посмотрела вдаль, на подернутые легкой дымкой вершины гор и чуть заметно улыбнулась. Свой прекрасный дар она с радостью отдала бы другому. Притом, с доплатой.

— Раньше, лет пять назад, я бы поправила вас и назвала свой дар ужасным или даже проклятьем. Но после того, как нашла ему применение, больше так не думаю. Это дар. Прекрасный божественный дар. С его помощью я вернула к жизни двадцать шесть человек. Надеюсь, вы будете двадцать седьмым.

— Можете не сомневаться. Я буду двадцать седьмым, — жарко уверил Константин и стукнул себя кулаком по груди. Ярослава с печальной улыбкой посмотрела на него и продолжила:

— До того, как научилась контролировать «хождение», боялась, что сойду с ума. Люди редко помнят сны, в отличие от меня. Я помню все, что видела: нечеткие пугающие образы, страшные лица, резкие падения, мертвых или тонущих в болоте людей, жуткие аварии и катастрофы. Все это изматывало. Я старалась спать днем, а ночью бодрствовать.

Она замолчала и прижала руку ко рту, чтобы не заплакать. Никто по-настоящему не понимал ее страданий. Психологи советовали отвлечься от фантазий и переместиться в реальный мир. Они не верили, что это была правда. В последний раз она была у психолога в прошлом месяце:

— По-моему, вы инфантильны и таким образом убегаете от жизненных трудностей. Вам уже двадцать пять лет, но у вас нет ни работы, ни семьи. Вы застряли в детстве и не хотите взрослеть. Вам так удобно. Изображаете жертву, чтобы вас жалели. Поймите, это путь в никуда.

— Спасибо, — кротко ответила Ярослава и улыбнулась. — Если можно, то я оплачу картой.

— Я еще не все сказал, — продолжал психолог, тучный лысый мужчина. Ярослава была у него на приеме лишь раз и, по отзывам, он должен был быть очень хорошим специалистом. Должен был быть, но не был.

— Не думаю, что вы сможете мне помочь, — твердо сказала она и встала. — Прощайте. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Родители всячески поддерживали, пытались разнообразить ее жизнь путешествиями. Однако куда бы они ни поехали, везде были люди. И все они видели сны. Ярослава поняла, что только человек, находящийся в коме, сможет ее понять, и ждала звонка Валерия Борисовича, как повод выговориться.

Дмитрий Сергеевич вздрогнул от прикосновения к плечу.

— Я что, заснул? — Тамара Ивановна стояла над ним и утвердительно кивнула.

— Спать нельзя. Я не волнуюсь за Бирро. Он и так в коме. А вот Ярославе нельзя долго находиться в «погружении». Тем более без присмотра.

— Погружение? Что за терминология такая? — раздраженно произнес он, потянулся и почувствовал как болит онемевшая шея.

Тамара Ивановна развернулась и вышла из палаты, не удостоив врача ответом. Он взглянул на наручные часы и удивился, что проспал целый час. «Вторые сутки без сна, — подумал он. — Надо хотя бы поесть».

Дмитрий Сергеевич прислушался к равномерному дыханию Ярославы, проверил пульс и вышел из палаты. Тамара Ивановна сидела на посту и заполняла журнал.

— Сколько это продлится? — Дмитрий Сергеевич кивнул в сторону палаты.

— Не знаю. Всегда по-разному.

— Вы можете подробнее объяснить, что там происходит?

Тамара Ивановна закрыла журнал и убрала его в ящик стола.

— Слава Богу, я не была в коме и не могу знать, что там происходит. Но после пробуждения все. Повторяю, все без исключения благодарят Ярославу.

— Неужели никто никогда не рассказывал, что произошло? Не верю! — вспылил Дмитрий Сергеевич. — И вообще, все это попахивает розыгрышем. А я всю ночь работал, даже на полчаса не сомкнул глаз. Поэтому сейчас вам лучше признаться, пока я совсем не разозлился и не пошел вразнос.

Он раскраснелся и сжал губы, пристально глядя на медсестру. Но та выдержала взгляд и спокойно ответила:

— После пробуждения они подписывают документ о неразглашении. А вам, Дима, я бы посоветовала не повышать на меня голос. А то.

Она не договорила, сделала страшное лицо и провела большим пальцем по горлу. Дмитрий Сергеевич прыснул и поплелся в сторону лифта, надеясь, что в столовой осталось что-нибудь из съестного.

Павел Федорович каждые полчаса пытался дозвониться до Ярославы, но автоответчик неутомимо повторял: телефон абонента выключен. В конце концов он не выдержал и позвонил Ивану.

— Ванюша, ну что? Какие новости? — устало проговорил он и принялся массировать разболевшуюся коленку.

— Пока никаких. Другие дела решал, — спокойно ответил Иван. На заднем фоне играла музыка, слышались веселые голоса и смех.

— Не понял, — профессор выпрямился в кресле и перешел на крик. — Прошло два часа, а ты до сих пор не выяснил?!

Иван ответил не сразу, было слышно, как он удаляется от шумной компании. Вскоре тихим извиняющимся тоном ответил:

— Я перезвоню вам в течение получаса и всё подробно расскажу. У дочки сегодня день рождения. Не хотел пропустить, все-таки десять лет. Юбилей.

Профессор кинул телефон на стол так, что тот провалился между стопками книг и журналов.

— Лида, иди сюда!

Он подождал, прислушался, но каблучков секретаря не было слышно.

— Лида! — еще громче крикнул профессор. Но и на этот раз Лида не вбежала в кабинет.

— Это что, саботаж? — он встал и направился к двери, прихрамывая из-за больной коленки. Лиды на месте не оказалось. Он заглянул на кухню, в раздевалку и даже в туалет. Ни души.

Вдруг входная дверь резко открылась, и влетела раскрасневшаяся от мороза Лида.

— Ты где была в рабочее время? — напустился на нее профессор. — Один на празднике гуляет вместо работы. Вторая шляется неизвестно где. Уволю всех!

Испуганная Лида показала на пакет, который держала в руках.

— Вы же сами велели обед купить, — тихо сказала она. — Вот, принесла пюре с куриными котлетами и пирожки с повидлом.

Профессор выдохнул и поплелся обратно в кабинет. Возле двери, не оборачиваясь, бросил:

— Подогрей и принеси.

Лида скинула верхнюю одежду и побежала на кухню. Пока пюре с котлетами крутились в микроволновой печи, она вытирала слезы, набежавшие от обиды. У одинокой бездетной Лиды не было ничего дороже работы. Она первой приходила в НИИ, а уходила последней. Организация встреч, уход за престарелым профессором, ответ на телефонные звонки и даже пасьянс на компьютере составляли неотъемлемую часть жизни Лиды. Угроза увольнением сильно поколебала ее хрупкую нервную систему.

Павел Федорович сел в кресло и почувствовал, как сжалось сердце и к горлу подступил ком обиды. Из глаз потекли слезы.

— Эх, Лида-Лида.

Он со стоном встал и поплелся на кухню.

— Лидочка, прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Если честно, то очень испугался, что ты ушла навсегда. А я без тебя не могу.

Лида исподлобья посмотрела на виноватого профессора и счастливо улыбнулась.

— Обед сейчас принесу.

Павел Федорович улыбнулся в ответ и вернулся в кабинет.

— И зачем я это сделал, старый дурак! — хлопнул он рукой по столу. В сотый раз он винил себя за необдуманный поступок, за который теперь расплачивался. Несколько лет назад к пришла за помощью девушка. На первый взгляд она была просто сильным эмпатом: чувствовала эмоции других людей и глубоко сопереживала. Но эта особенность мешала ей жить и истощала нервную систему.

— Я не могу спокойно выйти из дома. Радостных и счастливых людей гораздо меньше, чем страдающих и обиженных. Домой прихожу вся в слезах. Мне советовали не обращать внимания и не вглядываться в лица, но дело не в этом. Я всем телом чувствую эмоции мимо проходящего человека, даже если не вижу его.

Исследования показали, что ритмы ее мозга отличаются от ритмов мозга обычного человека. Она однозначно обладала сверхспособностью. Прибор, созданный на основе электроэнцефалографа, считал эти ритмы, расшифровал и сохранил. Профессор признался девушке, что не сможет избавить ее от повышенной эмпатии, и выплатил большую компенсацию за возможность исследовать ее мозг.

Вместе со своей командой Павел Федорович сконструировал передатчик, который воздействовал на мозг человека изученными ритмами. Мозг запоминал и мог воспроизводить полученные данные. Профессор сам выступил в роли подопытного. Ему надели на голову силиконовый колпак со множеством мельчайших датчиков и подключили к прибору. Сначала он ничего не почувствовал и успел огорчиться, думая, что прибор неисправен. Мысли о том, что невозможно научить мозг излучать другие ритмы, не было. Он свято верил в непогрешимость своей теории. Через полчаса, когда он уже хотел стянуть колпак с головы, послышалось слабое жужжание. Павел Федорович ошарашенными глазами замахал рукой, чтобы сотрудники не смели выключать прибор. Через пять минут жужжание сменилось пульсацией, а затем чувством распирания. Профессор даже потрогал голову, потому что было ощущение, что череп расширился. Конечно, с черепом было все в порядке. Прошло ровно три минуты, и все ощущения пропали. Он подождал еще немного и снял колпак.

— Павел Федорович, как вы? — осторожно спросил старший научный сотрудник Семен и дотронулся до его плеча. Профессор медленно открыл глаза и прислушался к себе.

— Пока не знаю, — хрипло ответил он и вдруг почувствовал облегчение, а губы непроизвольно расползлись в улыбке. Он повернул голову и увидел Лиду, стоящую в коридоре, за стеклянной стеной. Она улыбалась. В то же время он почувствовал, как сердце начало биться быстрее и появилось беспокойство.

— Дайте руку, давление померяю. А то вы какой-то бледный, — сказал Семен и потянулся к тонометру, лежащему на столе.

— Со мной всё хорошо, — уверил профессор, но все же вытянул руку. Тонометр показал, что давление в норме. Семен выдохнул и кивнул. Беспокойство, которое ощущал Павел Федорович, пропало.

— Сработало, — изумленно прошептал он, схватил Семена за руку и повторил. — Сработало.

— Что? Что вы чувствуете?

— Ты беспокоился обо мне?

— Конечно, — с жаром сказал Семен. — Я вообще то сразу был против того, чтобы вы надевали колпак.

— Я почувствовал твое беспокойство, — прошептал профессор и указал на Лиду. — И ее радость, когда открыл глаза. Знаю, Лидочка тоже волновалась.

Семен расплылся в улыбке и схватил профессора за плечи.

— Значит, передатчик работает?

— Да, Сёма, работает.

Из приятного воспоминания выдернул телефонный звонок. Марш Верди звучал где-то под грудой макулатуры. Павел Федорович, чертыхаясь, разгребал завал на столе, когда в кабинет зашла Лида с подносом. Она ахнула и присоединилась к поискам.

— Алло! Алло! — прокричал Павел Федорович в трубку.

— Я не глухой, — послышался голос Ивана, — С вами все хорошо?

— Прости, да, хорошо, — профессор опустился в кресло и выдохнул. — Новости?

— Мои ребята подготовили доклад. Вам прочитать или отправить?

— Отправляй, — Павел Федорович сбросил звонок и кивнул Лиде. — Иди, принимай факс. Сейчас Ванюша позвонит.

Константин кивнул Ярославе и сказал:

— Жалею о том, что не успел попросить прощения у отца. Мы серьезно поссорились и не общались. А умер он так внезапно, что я не успел извиниться, хотя очень хотел. Я тогда в армии служил.

— Расскажите об этом, — тихо сказала Ярослава и встала рядом.

— Я не хотел идти в армию. У меня тогда девчонка появилась, и у нас все только начиналось. Я боялся, что если уйду, то она быстро найдет мне замену, — он горько усмехнулся. — Тогда — это казалось концом света. Я просил отца «отмазать» меня от армии. Заплатить какому-нибудь врачу или в военкомате договориться. А он даже слышать об этом не хотел. В армию я ушел, но на проводах столько наговорил, что даже вспоминать не хочу.

Разноцветный вихрь закружился и так же внезапно пропал. Они очутились на узкой дороге, с двух сторон прижатой чередой низких гаражей.

— Я помню это место, — Константин показал на красные ворота. — Вот здесь папин гараж.

Внутри послышался стук.

— Он, что, в гараже? — испуганно спросил он. — Живой?

Ярослава подошла к воротам и открыла небольшую дверь справа.

— Конечно. Не бойтесь, заходите.

Константин опасливо заглянул внутрь. В полутьме кто-то возился и кряхтел.

— Я не могу, — отпрянул он.

— Вы должны, — с нажимом сказал она и подтолкнула к двери. — Мы не можем задерживаться. У нас мало времени.

Константин кивнул, шумно выдохнул и зашел в гараж. Ярослава остановилась в дверях.

— А, сынок, — из-под машины вылез мужчина в грязном комбинезоне и с гаечным ключом в руке. — Как покатался?

— На чем? — тихо спросил Константин, всматриваясь в его лицо.

— На велосипеде. На чем же еще? Маловат ты для машины. Года через два-три дам порулить. Вон, в термосе чай. Попей и помоги мне. Хочу рулевое перебрать, а то стучит.

Константин кивнул и прошмыгнул мимо отца к столу, стоящему в углу гаража. Возле термоса на доске было нарезано сало, рядом на газете лежал засохший черный хлеб.

Тем временем, отец сел на табурет и вытер пот со лба.

— Эх, надоела мне эта колымага. День поездил, два — на ремонте стою. Ты помнишь, что обещал мне?

Константин засунул в рот кусок сала, подошел и сел напротив него на пропитанный машинным маслом брусок.

— Нет, пап, не помню.

— Что машину мне подаришь, — улыбнулся отец и погладил его по голове. — На тебя вся надежда. Мама, наверное, уже никогда на работу не выйдет. Потому что некому за Борей приглядывать. Прокормить-то я вас смогу, а о машине только мечтать остается.

Константин улыбнулся в ответ и кивнул:

— Обязательно куплю. Какую захочешь, такую и подарю. Только живи, папа. Живи долго.

Отец кивнул, с кряхтеньем встал и снова полез под машину.

— Никуда не уходи. Инструменты будешь подавать.

Константин вопросительно уставился на Ярославу. Та кивнула и отошла в темный углу, стараясь быть менее заметной.

— Папа, а почему ты так хочешь, чтобы я в армию пошел? Многие ребята не хотят служить и говорят, что это бессмысленная трата времени. Лучше работать и деньги зарабатывать, а не сапоги кирзовые снашивать.

Отец выругался, ударившись, и выглянул из-под машины:

— Это они, друзья твои, с пути сбивают? Не слушай никого.

— Просто я не понимаю, почему для тебя это так важно?

Отец устало вздохнул и с сопением выполз из-под машины.

— Ты помнишь, кто твой дед? — спросил он и откашлялся. — Тьфу, пыли наглотался. Ну так, помнишь или нет?

— Его же уже не было, когда я родился, — недоуменно уставился Константин на отца.

— Какая разница, был или не был, — раздраженно парировал он. — Я тебе много раз рассказывал.

— А-а, лейтенантом на фронте погиб.

— Правильно. А его отец, кем был?

Константин задумался и неуверенно ответил:

— Командиром роты кажется.

— Кажется, — передразнил его отец и опустился на табурет. — Когда кажется, сам знаешь, что надо делать…Помнишь ли ты, кем был отец командира роты?

Константин шумны выдохнул. Видно было, что такой «допрос с пристрастием» случался часто, пока отец был жив. Он поджал губы, силясь вспомнить, но вскоре сдался и, виновато склонив голову, пролепетал:

— Забыл уже. Много времени прошло.

— Эх, ты: много времени прошло. Помнить надо своих предков и гордиться. Генерал-поручик, вот кем он был. Высокое почетное звание.

Он замолчал, рассматривая мозолистые руки.

— Обидно мне, что обмельчали мы. Какие у нас были деды и прадеды! А я кто? Отслужил и пошел на завод токарем. С утра до вечера за станком, а денег еле-еле хватает. Говорят, что дети должны быть лучше родителей. Но, получается, наоборот. Наш род с генерала-поручика скатился до токаря пятого разряда. Мне уже не выбраться, а у тебя шанс есть. Понимаешь? Вот отучишься в институте, отслужишь в армии в память о дедах, и по-другому на мир будешь смотреть. Очень хочу, чтобы наша семья поднялась, пока совсем на дно не скатились. Надежда только на тебя.

— Ты никогда не говорил об этом, — подал голос Константин.

— Говорил, но ты не слушал, — печально ответил он. — Я не в обиде — ты еще маленький. Вот вырастешь и все поймешь. А я подожду. У меня еще много времени.

Он встал, подошел к длинному столу и начал перебирать болты, в поисках нужного диаметра.

— Времени у тебя почти не осталось, — шепотом сказал Константин, пожирая отца глазами. — Я почти забыл твой голос.

Он встал, подошел к нему и крепко обнял.

— Прости меня, папа, — сквозь слезы сказал он и уткнулся в отцовскую рубашку, пропахшую мазутом.

— За что, сынок? Ты не сделал ничего плохого.

— За то, что не слушал тебя. За то, что не понимал. Может, если бы мы не поссорились, то я бы не потерял тебя так рано. Ты мне нужен. Очень нужен.

— Сынок, я всегда рядом. Даже если ты меня не видишь. Мы с мамой очень гордимся тобой.

Отец поднял его голову, вытер слезы, бегущие по щекам, и улыбнулся, растворяясь в разноцветном вихре.

Гранд-Каньон раскинулся во всей красе. Впереди, между скалами, серебрилась змейка реки Колорадо. Воздух стал свежее. Ярослава коснулась плеча Константина, задумчиво глядящего вдаль.

— Как вы?

— Хорошо, — кивнул он. — Мне стало лучше. Спокойнее.

— Надо торопиться. Неизвестно, сколько времени займет наше путешествие.

— Я знаю, о чем говорить, — он вздохнул и подобрал с земли сухую травинку. — У меня есть младший брат Боря. В детстве он был пухленьким, поэтому называли его Бубликом.

Константин замолчал и пнул камешек, который не покатился, а начал прыгать, как мяч.

— Продолжайте, — поторопила Ярослава.

— Он умственно отсталый. Пока родители были живы, заботились о нём. Но после их смерти я отдал его в специализированное учреждение. В интернат для таких же как он. Но вы не подумайте ничего плохого, — всполошился он и принялся оправдываться. — Там хорошо. Прямо как в дорогом санатории. Кормят вкусно, процедуры разные, бассейн. Я думаю, ему там нравится. Единственное отличие, оттуда не выйти. Охрана, высокие заборы, пропускной режим и все такое.

Ярослава посмотрела на раскрасневшегося Константина, который нервно крутил пуговицу на рубашке. Теперь ее жизнь и здоровье зависели от него, но она решила не давить и терпеливо ждала продолжения.

— Может, я просто убедил себя, что в интернате хорошо? — спросил Константин, но Ярослава поняла, что обращается он не к ней, а к самому себе. — Как-то одна санитарка сказала мне, что Боря каждый день стоит у окна и смотрит на ворота. Ждет меня. Я наведывался в интернат раз в месяц. Он всегда бежал мне навстречу, обнимал и все время держался за руку.

Константин остановился, обхватил себя руками и, ссутулившись, продолжил:

— А я перекидывался с медперсоналом парой слов о его самочувствии и быстро уезжал обратно. Возвращался к своей счастливой жизни. А Боря оставался там, взаперти и снова ждал у окна моего приезда…Он так любит меня, а я его бросил.

Пейзаж закружился в разноцветном вихре. А когда он рассеялся, жаркое летнее солнце на мгновение ослепило их. Ярослава огляделась. Они стояли посреди небольшой благоухающей поляны, окруженной частоколом молодых березок. Слева виднелось продолговатое озеро. Ярослава приставила руку ко лбу, спасаясь от солнца, и увидела бледно-розовые кувшинки, плавающие вдоль берега.

— Я знаю, где мы! — воскликнул Константин и Ярослава вздрогнула от неожиданности. — Вон там за деревьями бабушкин дом…Лет тридцать здесь не был.

Вдали, между кронами деревьев, выглядывала серая крыша дома и кирпичная труба. Вдруг в озеро что-то плюхнулось. Они вышли из березового круга и увидели в камышах мальчика в полосатой майке до колен. Мальчик выковыривал камешки с берега и бросал их в воду. Ярослава подтолкнула опешившего Константина и пошла следом. Мальчик обернулся и помахал рукой.

— Костя, посмотри, я почти до середины добросил. Попробуй ты.

Константин подошел, опустился на корточки и взял камень с маленькой ладошки.

— Здравствуй, Бублик.

— Костя, ну ты чего! Бросай скорее, а то мои круги пропадут, и мы не будем знать кто дальше бросил.

Константин легонько подбросил камень, и он упал в воду возле берега. Боря залился счастливым смехом. Ярослава улыбнулась, наблюдая, с какой нежностью Константин притянул брата к себе, крепко обнял и поцеловал в щеку.

— Где ты был? Мне было страшно, — пожаловался Боря. — Мы же хотели землянику собрать.

Константин вопросительно посмотрел на Ярославу. Та кивнула.

— Конечно, пойдем собирать землянику.

Он поднял Борю на руки и побрел по густой траве наверх, к поляне. Ярослава опустила руку в прохладную воду озера и порадовалась тому, что сознание Константина до мельчайших подробностей воспроизвело этот мир. Правда, вдали вместо леса и неба виднелись нечеткие образы, словно разозлившийся художник размазал неудавшийся рисунок по холсту. С цветка слетела бабочка и опустилась на плечо. Вблизи бабочка тоже была нечеткой и угадывалась лишь по большим ярким крыльям. Ярослава легонько подула, и бабочка улетела, постепенно растворяясь вдали.

Погрузившись в кому, она переставала чувствовать свое тело, но отлично знала, чем может обернуться для здоровья долго нахождение в сознании Константина. Поэтому провела влажной рукой по лицу, вздохнула с грустью и зашагала к поляне.

Братья собирали в ладони ягоды и кормили друг друга. Ярослава с удивлением обнаружила, что Константин, забыв о прожитых годах и жизненном опыте, превратился в беззаботного ребенка, играющего с младшим братом. Они часто обнимались, корчили рожи и заливисто смеялись.

— Смотри, что нашел! — крикнул Боря и показал небольшой подосиновик. — Давай на костре пожарим?

Он прижал руку с грибом к груди и вприпрыжку поскакал по траве.

— Просто пожелайте, — подсказала Ярослава, когда увидела, что Константин принялся шарить по карманам в поисках зажигалки.

— Хочу костер, — несмело произнес он. Тут же перед ним появился костер с догорающими углями.

— Так я могу что угодно пожелать? — воодушевился Константин и в нетерпении потер руки.

— Можете, но мы здесь не для этого, — осадила его пыл Ярослава и кивнула на прыгающего Борю с грибом в руке. — Думаю, вы уже знаете, что делать.

Константин кивнул и с грустью посмотрел на брата. Потухший взгляд и опущенные уголки рта сразу вернули ему прожитые годы. Жаренный гриб они по-братски поделили и съели.

— Я бы сейчас бабушкин тазик из-под варенья облизал, — мечтательно произнес Боря. Они сидели на корточках у огня и ковырялись ветками в костре.

— А я бы печеньку маслом намазал, а сверху сахаром посыпал, — Константин погладил себя по животу и подмигнул брату. — И редиской похрустел.

— О! Это ты хорошо придумал. Я тоже редиску хочу, — восхитился Боря, но тут же погрустнел и рассеянно проговорил. — Пора домой, бабушка будет волноваться.

Братья еще раз крепко обнялись, и Ярослава услышала, как Боря громким шепотом попросил:

— Не оставляй меня больше одного, ладно. Мне страшно.

— Не оставлю. Я обещаю, — заверил Константин и поцеловал ладошку брата, измазанную земляничным соком. Боря зевнул и устало побрел по тропинке, ведущей к дому.

Вихрь смешал деревья, поляну, небо и хрупкую фигуру мальчика в разноцветное полотно и перенес их на кирпично-красную землю.